CC BY
123
УДК 8Г42
Громова Наталья Сергеевна
кандидат филологических наук, доцент Уральский институт коммерции и права, г. Екатеринбург
gromovans@mail.ru
ВЕРБАЛЬНЫЙ ЭКСТРЕМИЗМ: К ВОПРОСУ О ГРАНИЦАХ ТЕРМИНА
В статье рассматривается бытование термина «вербальный экстремизм» в юрислингвистическом пространстве, выявляются особенности семантики лексемы в зависимости от сферы ее бытования с учетом как нормативной, так и окказиональной авторской репрезентации в речи. Определяется приоритетность данного словосочетания по отношению к другим («язык вражды», «риторика ненависти» и пр.) на базе его функционирования одновременно в правовом и научном полях. С учетом установления родо-видовых отношений между терминами «экстремизм» и «вербальный экстремизм» анализируется ряд конституирующих признаков явлений, позволяющих сформулировать дефиниции. Характеризуется специфика бытования изучаемых понятий на основе анализа опросов студентов Свердловской области. Результатом исследования является попытка терминологизации понятия «вербальный экстремизм» на материалах юридических источников и научных исследований.
Ключевые слова: вербальный экстремизм, язык вражды, экстремизм, юрислингвистика, терминологический анализ, термин, понятие.
В работе рассматриваются терминологические границы понятия «вербальный экстремизм», поскольку использование данного словосочетания становится все более частотным в рамках научной парадигмы, однако конкретные его конституирующие признаки остаются достаточно расплывчатыми. Соседство анализируемого термина с другими близкими по значению и даже используемыми некоторыми авторами в качестве синонимических (например, «язык вражды», «риторика ненависти», «речевая агрессия») заставляет более подробно изучить его природу и место в юрислингвистическом пространстве.
Опираясь на общелогические, теоретические и эмпирические методы научного анализа, мы выделяем как наиболее востребованные в данной работе методы терминологического анализа и синтеза, гипотетический и экспериментальный. В связи с тем, что термин «вербальный экстремизм» является составным и попадает в лингвоправовую категорию, необходимо рассматривать его комплексно: от юридического толкования самого экстремизма как родового понятия к его вербальному выражению как отдельному виду противоправной деятельности. Так, опираясь на дедуктивный метод, мы сформулируем ключевые доминанты концепта «экстремизм» и детализируем их применительно к вербальной деятельности индивида, сформулировав тем самым четкие научные границы самого явления.
В работе С.В. Беликова и С.М. Литвинова указывается на включение «экстремизма» в лексическую терминологию европейских стран из латинского языка в XVII в., его происхождение связывается со словом «ех^етш», имеющим значение «край», «конец» [2], что находит отражение в большинстве современных толкований экстремизма, однако уже не в общем, а частном - политико-правовом - понимании. При этом широкое распространение понятие получило с середины XIX в. сначала в Англии, а затем в США и Франции, изначально оно употреблялось применительно только к политиче-
ской сфере и бытовало в прессе, что указывает на специфику его использования в соответствии с законами публицистического дискурса. Это значит, что категория понятийной точности не являлась приоритетной, то есть лексико-семантическая правильность использования слова «экстремизм» не имела особого значения для выражения по большей части окказиональных авторских замыслов.
В ХХ в. французский юрист М. Лерой использовал термин для обозначения лиц абсолютной веры в политический идеал, которому они привержены, и даже установил бинарную классификацию: «красный экстремизм» (большевизм) и «белый экстремизм» (монархизм). Это можно считать официальной попыткой терминологизации и введением лексемы в правовой оборот.
Характеризуя современное определение термина, можем отметить, что его бытование распространяется на три сферы: правовая, научная и общественно-бытовая. В первом и втором случаях мы будем характеризовать собственно термин, поскольку рассматриваем только набор специальных понятий, свойственных определенным областям профессионального знания. В отношении же неспециальных знаний, которые распространены среди лиц, не владеющих профессиональными терминами, но тем не менее использующих изучаемые нами слова и словосочетания, мы будем говорить о существовании понятия «экстремизм» или, в более широком смысле, концепта.
Первое - право - в качестве конституирующего принципа выделяет критерий противоправности деятельности субъекта, поскольку только его можно четко классифицировать на основании однозначности юридических категорий. Так, философская бинарная оппозиция «плохо - хорошо» слишком субъективна и границы ее размыты, поэтому вопрос о крайности понятия остается открытым. Правовая же диада «законно - не законно» имеет четкие границы, определяемые нормативно-правовыми актами государства.
© Громова Н.С., 2017
Вестник КГУ № 3. 2017
Ключевым документом, определяющим правовую природу экстремизма в России, является Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», в котором представлен конкретно указательный характер особенностей данного явления, в результате чего создается не дефиниция, а экземплярное определение. Таким образом, под экстремизмом понимается, с одной стороны, деятельность, направленная против таких субъектов правоотношений, как государство, общество или индивид как представитель особой социальной группы (насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации); пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии; нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии и пр.); с другой стороны, деятельность, основанная на выборе определенных противоправных средств достижения цели (публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность; публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения; пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики и пр.).
Термин «вербальный экстремизм» (как и иные варианты, например, «язык вражды» или «речь ненависти») в рассмотренном законе и иных нормативно-правовых актах отсутствует, он не может быть в правовом поле классифицирован как вид экстремизма наравне с национальным, религиозным и политическим. Однако именно он применяется в судебной и экспертной практике в отличие от иных сугубо научных или общественно-популярных вариантов, поэтому выбран нами в качестве приоритетного по отношению к остальным.
Использование формулировок «пропаганда», «публичные призывы», «публичное оправдание», «подстрекательство», «информационные услуги», «экстремистские материалы» и ряда других явно указывает на лингвистическую природу отдельных правонарушений, совершение которых невозможно без речевой деятельности. Поэтому можно считать, что «вербальный экстремизм» как термин также имеет экземплярное определение и его границы задаются путем собственно перечисления лингвоправовых правонарушений, за которые предусмотрена ответственность российским законодательством. Иные же факты речевой деятельности, не вошедшие в перечисленную группу, но являющиеся противоправными, тем не менее не входят в терминологические границы «вербально-
го экстремизма», которые четко устанавливаются законодательно. Так, оскорбление или клевета, нарушая права индивида и являясь речевыми преступлениями, не имеют отношения к экстремистской деятельности, если не содержат, как отмечено в Уголовном кодексе РФ, мотивов политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо мотивов ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы.
Таким образом, «вербальный экстремизм» в правовом понимании неразрывно связан со способами ведения противоправной деятельности (речевые действия) и выбором средств ее осуществления (пропаганда, подстрекательство, призывы, оправдание). Он имеет следующую дефиницию: речевое правонарушение, которое предполагает уголовную, административную и гражданско-правовую ответственность и включает речевые противоправные деяния, указанные в статье 1 ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности».
В научном поле понимание экстремизма представляется весьма многогранным, поскольку в различных исследовательских сферах приобретает оттенки значения. Так, даже сама природа явления, по мнению ученых, представляется разнородной. А.А. Хоровинников рассматривает экстремизм как сложное социально-идеологическое явление [14], при этом А.Н. Смертину оно видится также сложным, но только политико-правовым, требующим оценки не в идеологическом, а сугубо юридическом аспекте [12].
Несмотря на такую полярность, можно говорить о выделении ряда конституирующих признаков «экстремизма», детерминирующим среди которых является «крайность». На эту особенность указывают исследователи С.Л. Мишланова и Е.А. Ку-приянычева, по результатам анализа словарных статей включившие в ядро концепта «экстремизм» в общей сложности 10 сем, среди которых представлена «крайность» [9]. Большая часть определений «экстремизма» содержит указание на крайний характер взглядов, мер, способов, идей, аморальности и т. д. Признак «крайности» можно выделить в качестве основного в работах Х.А. Акаевой, Н.Г. Барышковой, В.Ю. Голубовского, М.Х. Маше-куашевой, А.Г. Никитина, И.Н. Сенина, В.Н. Тома-линцева и ряда других исследователей.
По результатам наших исследований к конституирующим признакам в научной парадигме относится также сема «действие/деятельность». Справедливо предположить, что бездействие в правовом плане не может быть квалифицировано как экстремизм, так как «экстремизм» и «экстремистская деятельность» представлены в законе в качестве синонимичной пары. Многие исследователи выявляют в качестве приоритетного сочетание «противоправная деятельность», указывающее на природу действий субъекта за гранью, очерчен-
ной законом. Например, А.Г. Хлебушкин использует следующее определение: «это противоправная деятельность, осуществление которой причиняет или может причинить существенный вред основам конституционного строя или конституционным основам межличностных отношений» [13].
В научных определениях без указания на различные способы ведения экстремистской деятельности тем не менее выводится диада физического и речевого поведения. Так, К.О. Никонов, определяя экстремизм, подчеркивает, что это «проявление активности, деятельность, выходящая за рамки дозволенного и связанная с применением насилия или пропагандой его» [10]. Н.Н. Афанасьев, давая определение «экстремизма» как изначального отрицания чувства меры, отмечает различные формы его репрезентации: «В языке это выражается в крайности суждений, безапелляционности, категоричности. В практической деятельности это неизбежно приводит к насилию» [1].
Ученые, в отличие от законодателей, выделяют более широкий круг разнообразных видов экстремизма: политический, религиозный, молодежный, экономический, экологический, духовный, избирательный, вербальный и др. Термин «вербальный экстремизм» (или его не всегда тождественные, но синонимичные варианты: «словесный», «лингвистический», «языковой», «речевой») является достаточно распространенным в научном поле, он присутствует в работах М.В. Аблина, О.В. Артемьевой, М.С. Власова, Е.И. Галяшиной, Д.В. Мо-ровова, Т.В. Романовой, Н.А. Сергиенко, С.С. Фо-лимонова и др. Однако, как и при законодательной попытке дать определение экстремизму, большая часть исследователей переходит к перечислению проявлений данного феномена, а не его терминологизации. В частности, В.А. Грушихина определяет выражение вербального экстремизма так: «случаи проявления лицами (группами лиц) ненависти и вражды по мотивам пола, расы, национальности, языка, происхождения при публичных выступлениях на митингах, в мировой сети Интернет, СМИ с использованием слов (выражений)» [4]. В работе Е.И. Галяшиной предлагается также перечислительный способ характеристики вербального экстремизма и определяется он как «целенаправленный акт публичной передачи сообщений в форме устных или письменных речевых высказываний, которые: призывают или подстрекают к осуществлению, инициируют, провоцируют или руководят противоправными действиями экстремистского толка; оправдывают или обосновывают их; пропагандируют нацистскую или сходную с ней до степени смешения символику и атрибутику; направлены на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды либо ненависти, включая передачу информации языковыми средствами в публичных выступлениях, печатных изданиях, средствах массовой информации (радио, телевидение)» [3].
Нужно отметить и тот факт, что научные определения во многом апеллируют к действующим правовым нормам, что говорит о прямой связи юридического и научного подходов с приоритетом первого. Е.С. Кара-Мурза, устанавливая границы понятия, делает отсылку к двум статьям УК РФ: 280 и 282 [6]. В учебном пособии Н.Ю. Тяпугиной используются наименования конкретных правонарушений, относящихся, по ее мнению, к реализации вербального экстремизма: «клевета, оскорбление, призывы к противоправной деятельности, насилию и агрессии, телефонный терроризм, угрозы, шантаж, вымогательство и иные проявления...» [7].
При этом, характеризуя особенности экстремизма, С.А. Сергеев замечает, что явление имеет «субъективный и конструируемый характер» [11]. Но субъективность в данном случае предполагает не столько индивидуально-личностное восприятие, сколько государственно-политический его статус. Содержание термина «экстремизм» пред-задано правовыми актами, оно всегда базируется на действующем законодательстве государства, приобретая тем самым не аморфный (как, например, «язык вражды»), а вполне конкретный смысл. Так, в рамках научного лингвистического подхода отметим, что вербальный экстремизм - это вид речевого правонарушения, предполагающий использование комплекса языковых средств субъектом в процессе устной или письменной речи для осуществления экстремистской деятельности.
В общественно-бытовой сфере понятие имеет весьма расплывчатый силуэт, что приводит к смешению с «радикализмом», «хулиганством», «терроризмом» и пр. не в качестве родо-видовых понятий, а тождественных.
В современной коммуникации слово «экстремизм» используется значительно чаще, чем раньше. Можно даже согласиться с утверждением, что «появляется новая политическая мода: именовать любой эксцесс вне зависимости от его характера экстремизмом» [5]. По данным Национального корпуса русского языка, в основном корпусе представлено 332 документа, включающих лексему «экстремизм», в устном - 22, а в газетном - 1 897. Необходимо оговориться, что лексемы «экстремист» (325-16-1857) и «экстремистский» (269-19-2081) имеют соотносимые показатели текстового использования. Словосочетания с изучаемой лексемой имеют достаточно серьезные семантические и тематические колебания от прогнозируемых на базе анализа нормативно-правовых актов (политический, религиозный, расовый) до восстанавливаемых только из авторского контекста (потребительский, художественный, женский). Это явно свидетельствует о затемнении у слова «экстремизм» лексического значения, которое становится вариативным и определяется не внутренней формой слова, а контекстом.
На основании анализа опросов, проведенных нами среди студентов вузов Свердловской обла-
Вестник КГУ ^ № 3. 2017
213
сти, можем отметить, что в сознании молодежи (до 30 % в зависимости от группы опрашиваемых) происходит смешение семантики слов «экстремист» и «экстремал», «экстремистский» и «экстремальный». В массовой коммуникации, по результатам исследований О.А. Михайловой и Ю.Н. Михайловой, также отмечается выраженность признака «крайняя степень» [8]. Такая ситуация указывает на актуализацию в общебытовом контексте одного из ключевых компонентов концепта «экстремизм» - крайность. При этом доминантой становится не столько противоправность деятельности, сколько ее неординарность, что меняет полярность восприятия экстремизма в бытовой коммуникации. Применение лексемы в СМИ по большей части связано с политическими темами, хотя может иметь и малообъяснимые спорадические варианты использования (например, художественный экстремизм). Такая ситуация провоцирует еще большее размежевание с категорией «неправовой» и замене ее на «нетрадиционный, уникальный».
Словосочетание «вербальный экстремизм» остается вариативным и, в отличие от предыдущих сфер, менее используемым по сравнению, например, с «языком вражды». Определение остается нераспространенным, что провоцирует семантические вариации и ошибочную интерпретацию. По результатам наших опросов, только около 60 % респондентов предполагают возможность существования экстремизма в словесной форме, остальные считают речь полем безграничной свободы, не поддающейся никаким нормативным ограничениям.
Подводя итоги анализа, отметим, что «вербальный экстремизм» является основным термином для характеристики запрещенной деятельности по экстремистским мотивам, он бытует в правовой и научной сферах коммуникации. Характеристика основных его проявлений в правовом поле позволяет установить четкие границы для научного применения термина в сфере юрислингвистических исследований, однако за пределами юридических категорий использование лексемы остается вариативным и окказиональным, когда семантика восстанавливается из контекста и не может быть закреплена за единицей. В общебытовом контексте «экстремизм», а тем более его вербальная составляющая не имеют конвенционального терминологического характера, выступая в качестве абстрактных полисемичных понятий.
Терминологизация лексемы «вербальный экстремизм», таким образом, возможна только в комплексном ее рассмотрении с опорой на правовую составляющую, то есть действующее законодательство. При актуализации семы «крайность» без учета правового контекста понятие утрачивает ряд конституирующих признаков и может смешиваться со словами, имеющими положительные коннотации, что, на наш взгляд, представляется недопустимым, границы термина должны находиться
в ядре лингвоправового поля, а не на периферии, соседствуя с общегуманитарной сферой.
Библиографический список
1. Афанасьев Н.Н. Идеология терроризма // Социально-гуманитарные знания. - 2002. - № 1. -С. 230-234.
2. Беликов С.В., Литвинов С.М. Профилактика молодежного экстремизма органами местного самоуправления города Москвы // Инициативы XXI века. - 2010. - № 3. - С. 62-64.
3. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма: в помощь судьям, следователям, экспертам / под ред. проф. М.В. Горбаневского. - М.: Юридический Мир, 2006. - 96 с.
4. Грушихина В.А. К вопросу о проблемах выявления вербального (словесного) экстремизма путем использования специальных знаний // Современность в творчестве талантливой молодежи. - Иркутск: ФГКОУ ВО ВСИ МВД РФ, 2016. - С. 46-50.
5. Долгова А.И., Гуськов А.Я., Чуганов Е.Г. Проблемы правового регулирования борьбы с экстремизмом и правоприменительной практики. - М.: Академия Генеральной прокуратуры Российской Федерации, 2010. - 244 с.
6. Кара-МурзаЕ.С. Лингвистическая экспертиза как процедура политической лингвистики // Политическая лингвистика. - 2009. - № 1 (27). - С. 47-72.
7. Культура профессиональной речи / под ред. Н.Ю. Тяпугиной. - М.: ФЛИНТА, 2015. - 502 с.
8. Михайлова О.А., Михайлова Ю.Н. Семантические вариации актуальных слов: лексемы экстремизм и терроризм в современном русском языке // Политическая лингвистика. - 2015. -№ 1. - С. 252-258.
9. Мишланова С.Л., Куприянычева Е.А. Моделирование концепта «экстремизм» на материале лексикографических источников // Историческая и социально-образовательная мысль. - 2012. -№ 5. - С. 170-175.
10. Никонов К.О. Проблемы определения экстремизма // Юридический мир. - 2011. - № 7. - С. 41-43.
11. Сергеев С.А. Исследования экстремизма и радикализма в зарубежных и отечественных социальных науках // Конфликтология. - 2011 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://kpfu.ru/ docs/F110664239/Statya.Ekstremizm.radikalizm.sokr. bibliograf.pdf (дата обращения: 23.06.2017).
12. Смертин А.Н. Экстремизм и терроризм: некоторые подходы к определению понятий // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. - 2009. - № 1. - С. 54-59.
13. Хлебушкин А.Г. Преступный экстремизм: понятие, виды, проблемы криминализации и пенали-зации: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - Саратов, 2007. - 27 с.
14. Хоровинников А.А. Экстремизм как социальное явление (философский анализ): дис. ... канд. филос. наук. - Саратов, 2007. - 201 с.
