CC BY
22А.Д. Васильев
ВЕРБАЛЬНО-МАНИПУЛЯТИВНЫЕ ОПЕРАЦИИ КАК ОБЯЗАТЕЛЬНЫЙ КОМПОНЕНТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СМИ
Хорошо известно, что «язык, слово - это почти все в человеческой жизни» и слова выступают как «аббревиатуры или представители высказывания, мировоззрения, точки зрения и т.п.» [Бахтин, 1986, с. 313, 316].
Определенные слова и устойчивые словосочетания обычно используются как стимуляторы и индикаторы социально-политических процессов, что особенно заметно во времена радикальных перемен, столь интересные для позднейших историков (ср. новое мышление, ускорение, правовое государство, общечеловеческие ценности, социальная ответственность бизнеса и проч.).
Хотя перестройка ушла в прошлое, сменившись «переходным периодом», или периодом реформ, который, судя по всему, успешно продолжается, единичные пропагандистские штампы-мифогены «нового мышления» используются и по сей день, причем за пределами агитационно-публицистической риторики. Так, удивительно долговечным оказалось клише человеческий фактор, удачно трансформированное некоторыми лингвистами в человеческий фактор в языке, что применительно к языку, творимому, используемому и изучаемому человеком, звучит интригующе, если не сказать - смело. Этот пример наглядно показывает, насколько сильно манипулятивное воздействие политического постновояза даже на тех, кто по роду профессиональных занятий должен обладать развитой языковой рефлексией.
Роль слова в манипуляции сознанием многократно возросла с появлением и техническим совершенствованием средств массовой информации, конструирующих общественное мнение и управляющих им, причем с согласия подготовленного к этому общества: «Явилось подозрение, что какой-то капитан французского штаба виновен в измене... Органы прессы, соревнуясь между собой, стали описывать, разбирать, обсуживать событие, публика стала еще больше интересоваться, пресса отвечала требованиям публики, и снежный ком стал расти, расти и вырос на наших глазах такой, что не было семьи, где бы ни спорили
об l'affaire... И только после нескольких лет люди стали опоминаться от внушения и понимать, что они никак не могли знать, виновен или невиновен, и что у каждого есть тысячи дел, гораздо более близких и интересных, чем дело Дрейфуса» [Толстой, 1983, с. 303].
Изобретение же и распространение электронных СМИ, для потребления продукции которых, что немаловажно, слушателю либо зрителю совершенно необязательно уметь читать, открыло перед манипуляторами просторное поле деятельности. Любопытно, что в последнее время в России растет количество названий и тиражей печатной периодики, посвященной в основном или полностью телепередачам: их программам, персонажам, включая увлекательные рассказы о личной жизни «звезд», предварительные конспективные изложения грядущих выпусков нескончаемых сериалов и прочие ценные сведения, сугубо насущные для культурного развития аудитории; здесь-то и находит себе применение ее номинальная грамотность. Столь же знаменательна растущая популярность аудиозаписей текстов, изначально известных в их типографском воплощении.
Надо, конечно, учитывать специфику устной речи (эфемерность, «сиюминутность», а отсюда - необходимость немедленного восприятия), в определенной степени обусловливающую суггестивный эффект передаваемого текста. Так производится и внедрение в индивидуальное и общественное сознание рекламных постулатов и политических доктрин, причем в силу особенностей восприятия устной речи вряд ли всегда своевременно и адекватно понимаемых адресатом.
Адресант же приобретает широкие интерпретативные потенции своего поведения: скажем, в иных случаях имеет полное право заявить, что его высказывания были «не так поняты электоратом», зато действия, проистекающие из этих же речевых актов, совершенно логичны, последовательны и направлены на благо населения (в которое естественно входят те относительно немногочисленные социальные группы, чьи интересы, собственно, представляет и защищает данный политик, и зависимые от него СМИ - либо те СМИ, которым служит он). Ведь «твое начальство глубоко (глубже, чем кто бы то ни было) постигает законы мира, человека и общества и строит твою жизнь в полном соответствии с ними. Оно делает максимально лучшее для тебя» [Зиновьев, 1990, с. 205].
Справедливо, что «политический дискурс есть видовая разновидность идеологического дискурса» [Базылев, 2005, с. 13]. Кажется, до сих пор бытует мнение о «деидеологизации», якобы происшедшей в «переходный период» российской истории. Трудно судить, впрочем, на чем это мнение преимущественно основывается: то ли на искреннем заблуждении, вызванном чересчур буквальным пониманием ч. 2 ст. 13 гл. 1 Конституции РФ - «никакая идеология не устанавливается в качестве государственной или обязательной», то ли на конъюнктурных соображениях. Однако некоторые авторы полагают, что «государственная идеология... является столь же неотъемлемым признаком всякого государства, как и общепризнанные признаки, такие как государственный суверенитет, территория, право, механизм управления и т.д.» [Хабибуллин, Рахимов, 1999, с. 13 -цит. по: [Шестаков, 2005].
Для того чтобы какая-то идеология существовала и оказывала свое влияние на жизнедеятельность общества, в том числе и через проводимую государством политику, вовсе не обязательно эксплицировать эту идеологию в манифестах, декларациях, партийных программах и т.п. Совершенно верно, что «современная идеология отнюдь не представлена в форме кодифицированного «единственно верного учения». Она часто присутствует неявно, латентно, она рассредоточена, «размыта» по всей сфере духовной жизни общества» [Шестаков, 2005, с. 15] - ср.: «Она [идеология] сказывается во всем. И ее нельзя уловить ни в чем» [Зиновьев, 1990, с. 226].
В конечном счете идеология, получившая в государстве статус приоритетной, воплощается в публичных речевых актах высших государственных руководителей [Лисицына, 2002, с. 23-24]; остальным гражданам эти высказывания становятся известными через СМИ, выступающих как инструмент манипуляции.
Поскольку для идеологического творчества главными являются проблемы языка (см., например: [Ветров, 2000]), то понятно, что
«в политических дискурсах идет борьба за власть номинаций, за власть в сфере обозначения и тем самым борьба за фундаментальные групповые ценности» [Базылев, 2005, с. 13]. Ср.: «Язык съезда [партии «Единая Россия»] должен стать языком государственных законов» [А. Усс, председатель Законодательного
собрания Красноярского края. Новости. Афонтово. 30.11.06], т.е. правящая партия предполагает установить в качестве общеобязательных свои вербальные символы и правила их интерпретации. Ср.: «Слово господин применительно к живому обращению я действительно впервые услышал в Госдуме, в 1992 или 1993 году» [Есин, 2002, с. 361], т.е. и смена официальной формы обращения выступает как вербальный символ вводимой социокультурной парадигмы.
И дискурс СМИ, и политический дискурс сегодня аргументированно рассматривают как относительно ограниченные и обладающие собственной спецификой речевые образования. Так, полагают, что, наряду с двумя основными сферами коммуникативной практики общества, кодифицированной литературной речи и разговорной речи, «на наших глазах происходит формирование третьего речевого массива - речевой системы СМИ» [Коньков, 2002, с. 76]. Справедливо, что и «политический язык воспринимается как особая система национального языка (курсив наш. - А.В.), предназначенная для политической коммуникации» [Чудинов, 2003, с. 11].
Объективно существует ряд признаков, объединяющих медиа-дискурс и политдискурс по общности критериев, которые можно лишь конвенционально назвать экстралингвистическими, поскольку так или иначе они связаны с самой сущностью языка в многообразии выполняемых им функций, в его психической и социальной обусловленности, с его до конца еще не осознанным и не исчерпанным потенциалом, который, однако, успешно используется в манипулятивных целях: «Слово - полководец человечьей силы».
Понятно, что любому политику необходимы трибуна и аудитория, чтобы представить («позиционировать») свою персону и декларируемые лозунги наилучшим, т.е. наиболее выгодным для себя образом. При всем последовательном совершенствовании технологий передачи информации кодируется и декодируется она по-прежнему и неизменно: с помощью языковой способности.
Кроме того (и это, разумеется, следует постоянно учитывать), именно по мере технических эволюций СМИ, позволяющих доводить информацию до сведения все большего количества адресатов, причем единовременно, политик расширяет сферу своего влияния на социум, вроде бы приближаясь к массам. Однако дистанция между коммуникантами на самом деле увеличивается,
уподобляясь пропасти (ср. некогда хрестоматийное: «страшно далеки они от народа»).
Коммуникация становится почти абсолютно односторонней: политик вещает, огромная аудитория внимает. Даже так называемые прямые линии разных уровней и прочие интерактивные действа производят обычно впечатление более или менее удачных эрзацев естественного общения. Поскольку аудитория укрепляется в ощущении своего статуса пассивно-безответной массы, то и оратор-политик, даже если и рассчитывал когда-то всерьез на «обратную связь» с аудиторией, теперь вполне может удовлетвориться ее имитацией.
Довольно затруднительно напрямую связывать подобные феномены, а тем более - ставить их в зависимость от конкретного типа государственного устройства, именуемого (впрочем, довольно субъективно) тоталитаризмом или демократией. «Если в условиях буржуазного общества главной функцией массовой коммуникации является социальная манипуляция общественным сознанием, адаптация населения к стандартам и канонам буржуазного образа жизни, то в условиях социализма массовая коммуникация становится важнейшим рычагом массовой информации и пропаганды, коммунистического воспитания и, в конечном счете, эффективным средством самоориентации» [Ножин, 1974, с. 8]. Таким образом, в любом случае через каналы СМИ реализуются («канализируются») замыслы политиков (т.е. намерения социальных макро- и микрогрупп, интересы которых эти деятели представляют по тем или иным причинам), что в то же время повышает престиж СМИ, создает у аудитории довольно обоснованные представления об их высочайших возможностях в процессах управления государством. Ср.: «Телевидение за последние годы превратилось в одно из самых эффективных средств управления страной» [Новости. ОРТ. 07.02.98]. «Вести» -передача, которая продолжает делать нашу новейшую историю, нашу с вами, историю нашей страны» [Вести. РТР. 13.05.99]. - «По сведениям агентства Интерфакс, президент Борис Ельцин считает, что средства массовой информации являются четвертой властью и относятся к силовикам» [Доброе утро. ОРТ. 25.12.98]. «Мы выпустили из бутылки джинна - ядерное оружие и средства массовой информации. И теперь его надо загнать обратно» [В. Путин // НВ. 2004. №52].
Надо учесть и то обстоятельство, что в российских органах власти довольно значителен удельный вес кадровых тружеников СМИ, прежде всего телевидения, включая бывших дикторов. Вспомним, что еще недавно Алтайский край возглавлялся эстрадным артистом Михаилом Евдокимовым, а, например, в Белгородской области от ЛДПР избрана 25-летняя Маша Малиновская, «бывший секс-символ MTV», заявившая: «У меня, может быть, нет таланта, но есть огромное желание... оставить после себя что-то, кроме фотографий с обнаженной грудью». .Она рассчитывает стать эффективным серьезным политиком., президентом, только не решила, чего: страны, телеканала или космической фирмы» [Частные истории. Ren TV. 27.01.07] (прецеденты имеются: была ведь депутатом итальянского парламента в начале 90-х гг. прошлого века порнозвезда Илона Сталлер по прозвищу Чиччолина). В глазах электората происходит олицетворенное слияние масс-медиа и политики.
Представления о единстве СМИ и политической системы, основывающиеся на общности сфер их влияния, задач и применяемых методов (иногда - и действующих лиц), дают основания для суждений вроде: «Политические лидеры, СМИ, воздействуя на общество и конкретную личность, используют и разнообразные приемы, в том числе и речевое давление, языковое манипулирование» [Семенюк, 2001, с. 279]. Иначе говоря, с учетом того, что главной функцией СМИ оказывается та же, что и для политика как выразителя чьих-то интересов, т.е. функция социального контроля (см.: [Леонтьев, 2003, с. 71]), масс-медиа и политика взаимодополняют друг друга.
Идеи и идеологии, формулируемые и вербализуемые политиками (или политтехнологами), транслируются и тиражируются через СМИ, причем внедряются в сознание аудитории далеко не только текстами материалов подчеркнуто политической тематики (включая, конечно, и изложение прошедших селекцию и должным образом препарированных и поданных новостей). Характерной приметой перестроечных лет стало, например, обилие юмористических телепередач, несших иногда откровенно, иногда скрытно, определенный пропагандистский заряд (ср.: «когда идеи, которые надо было внушить, не высказывались прямо, а навязывались исподволь путем использования возможностей, предоставляемых языковыми
механизмами» [Базылев, 2005, с. 7] - «Одесский язык - ...это где главное - мысли, а не слова» [Р. Карцев. Бенефис. РТР. 04.01.00]).
Во множестве, как некоторые грибы после дождя, распространились в качестве полномочных разносчиков демократизации и гласности речедеятели, объединенные в том числе и загадочным именованием «писатели-сатирики». Они стали, наряду с подобными эстрадными исполнителями, олицетворенными символами и российского шоу-бизнеса периода реформ, причем давно уже вышли за рамки псевдоюмористических передач, которые и так приобрели в телевидении непомерно высокий удельный вес. Например, М. Жванецкий, успевший отредактировать программу некоего демократического политического объединения «миллионов людей, которым есть что терять» (т.е. крупных собственников), ибо «его жанр - точно демократический» [Б. Федоров. Подробности. РТР. 10.12.98], несколько лет назад кем-то был назначен «дежурным по стране», т.е. по России (см. еженедельную передачу с таким ободряющим названием на государственном телеканале РТР). Вовсе не случайными оказываются и тематика, и содержание текстов, выдаваемых в телеэфир под маркой юмористических. Так, следующую репризу можно было бы рассматривать всего лишь как малоудачную шутку: «Белорусские песни - как и сами белорусы: стоит услышать, уже жалко» [Вадик Галыгин. Comedy Club. ТНТ. 20.01.07], если не обладать кое-какими фоновыми знаниями. А именно: в конце 2006 - начале 2007 гг. в российских СМИ произошла очередная активизация антибелорусской кампании, вызванная якобы неправомерными внешнеэкономическими шагами руководства Белоруссии, через территорию которой на Запад транспортируются энергоносители из России. Телекомпания «ТНТ» входит в состав холдинга «Газпром-медиа», непосредственно относящегося к РАО «Газпром». Понятно, что по поводу процитированной выше «шутки» не было никаких попыток применить Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», который в ст. 1 к «экстремистской деятельности (экстремизму)» относит, в частности, «деятельность. редакций средств массовой информации, либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на .унижение национального достоинства; .пропаганду .неполноценности
граждан по признаку их .национальной. или языковой принадлежности» [№114-ФЗ от 25.07.02; №148-ФЗ от 27.07.06].
Впрочем, даже и те из телевизионных текстов, которые подчеркнуто подаются как не связанные с политикой, на самом деле представляют собой (что вполне естественно) одну из форм многоликого политического дискурса. Вот лишь фрагмент передачи, анонсируемой буквально как «новости без политики»: «Белорусские чиновники с большим энтузиазмом взялись решать проблемы детей из неблагополучных семей. Вводится так называемое «внесудебное изъятие детей» [и помещение их в детские дома]. Не все в Белоруссии считают такой порядок вполне законным. Представители оппозиции.» [Другие новости. 1 канал. 26.01.07]. И выбор лексики, обретающей в данном контексте необходимые адресанту коннотации (при внешней видимости объективной подачи информации), и искусно выраженное (и внушаемое аудитории) сомнение в законности описываемых мер, и упоминание о наличии в Белоруссии юридически грамотной и пышущей гуманизмом оппозиции делают цитируемое сообщение полноценным фрагментом вышеупомянутой пропагандистской кампании: «Абсолютно все плохо в Белоруссии, управляемой Лукашенко!» Ведь далеко не каждый телезритель станет затруднять себя размышлениями: может быть, описываемые меры власти действительно направлены на то, чтобы оградить детей от влияния родителей-алкоголиков и их антисоциального поведения во имя физического и нравственного здоровья этих детей, их будущего - и будущего общества и этноса в целом?
Скорость подачи сообщений, темп чтения их текстов дикторами, непрерывность вещания (за исключением рекламных пауз, тоже, однако, функционально-органично вписывающихся в теледискурс) - все это логично подчинено минимизации активной роли адресата в познании замысла текста («сотворчестве») и понимании авторских интенций, формированию некритического, малоосмысленного отношения как к предлагаемой - точнее, навязываемой - информации, так и к окружающей действительности вообще. Иначе говоря, происходит насаждение иррационализма - одного из слагаемых личности и социума, легко поддающихся манипулированию, а потому беспрекословно и всецело готовых подчиниться любым идеологическим влияниям, разносимым политиками через СМИ [Васильев, 2002].
Приведем только некоторые примеры манипуляций общественным сознанием с помощью регулируемой частотности употребления слов и/или изменения их коннотаций; эти операции совершаются через российские СМИ (в первую очередь -телевидение).
Так, существительное население как обозначение совокупности проживающих на территории РФ сегодня обычно используется в публичной речи, в том числе и в транслируемых выступлениях официальных высокопоставленных лиц, гораздо чаще по сравнению с существительным народ. Можно с достаточными основаниями предполагать, что в столь активной замене народа населением (да еще обитающим не в государстве или стране, а на неких «пространствах» - ср.: экономическое пространство, культурное пространство, образовательное пространство и т.п.; в общем, im Raum) проявляется воздействие такого мощного фактора, как глобализация и связанная с нею нивелировка пока еще во многом различных этносов. Видимо, когда народ перестает считать себя собственно народом и приобретает внушаемую ему самооценку, низведенную до населения (что можно рассматривать и как утрату сакрального, и как переход от сакрального к профанному, и как сакрализацию профанного), стирается один из слоев, защищающих не только естественную ментальную идентичность и экономическую автономию, но и стремление к поддержанию государственного суверенитета. Вполне логичным продолжением этой тенденции следует считать единичные пока, но весьма симптоматичные примеры обозначения этноса (например, белорусов) как популяции (может быть, не без влияния английского a population, контаминируемого семантически с зоологическим термином популяция - например, какого-либо вида животных).
Хорошо известно, что в лексиконе, пожалуй, любого народа совершенно особое место принадлежит его самоназванию. Оно, выступая в качестве первого компонента оппозиции «свой»/«чужой», является одним из главных составляющих национального менталитета. Целенаправленные манипуляции автоэтнонимом способны существенно трансформировать картину мира в сознании носителей языка. Таковы коннотативные эволюции этнонима государствообразующей нации - русские, по крайней мере, с начала
XX в. и по настоящий момент оказывающегося мишенью пропагандистских упражнений внешне самых разных и даже взаимно противоположных политических сил и идеологических доктрин. Контекстуальное окружение в дискурсе СМИ постоянно и безапелляционно рисует русских и все русское в самых негативных тонах (ср. сугубо отрицательные коннотации, индуцируемые в слове русский за счет назойливого повторения сочетаний вроде «русская мафия»,- кстати, используемого преимущественно тогда, когда речь идет вовсе не о русских, но о бывших гражданах СССР или России, - и «русский фашизм», которого попросту не существует). Имеет также место явно нарочитое неразличение русского и российского; последнее все чаще заменяет собой и советское, ставшее почти пейоративным и в ряде официозно-коммуникативных ситуаций обретающее статус табуированного. Наиболее вероятными катализаторами таких манипуляций следует считать влияние иностранных языков (например, английского, где Russian, по сути, синкретично: это и «русский», и «российский»); воздействие чужой и чуждой для множества граждан РФ культуры (в частности, в Израиле именуют «русскими» выходцев из СССР, а также России и ряда других ныне суверенных государств); возможно, реализуются и рекомендации новейших политтехнологов. Стараясь «растворить русское в российском» и преуспевая в этом [Трубачёв, 2005, с. 11], подчеркнуто не предпринимают подобных попыток применительно к другим этническим группам России. Кроме того, сегодня в СМИ русскими именуют, кажется, представителей любых национальностей, проживающих на территории РФ, за исключением собственно русских, - а их в то же время предпочитают называть россиянами. Налицо очередная попытка элиминировать адекватный этноним русские, что не позволяет оценивать перспективы самого русского народа как оптимистические.
В течение последних примерно полутора десятилетий, очевидно, имеет место тенденция к перераспределению традиционной для русского литературного языка иерархии значений прилагательного национальный, как и существительного нация. Главным манипулятивно индуцированным импульсом этого явления следует считать выдвижение в семантической структуре слова нация на первый план значения «государство, страна», т.е. по американо-английскому образцу. Новации, подобные описываемой, чрезвычайно значимы во многих отношениях. Ранее уже
говорилось об американизации права (и не только российского), воплощающегося в том числе и в использовании юридической терминологии, и в ее толковании [Иванец, Червонюк, 2001, с. 91].
Можно с уверенностью говорить о том, что сегодня между дискурсом телевизионным и дискурсом политическим весьма много общего. Эта общность сказывается и в их взаимообратимости: политические намерения реализуются (в приличествующем оформлении) через телеканалы, а телевидение как таковое поддерживается различными политиками (в соответствии с имеющимися у них властными и финансовыми возможностями). Поэтому телевидение все более настойчиво выступает в роли политизатора масс, далеко не всегда явно (но ведь и политики иногда тоже предпочитают открыто не заявлять о своих истинных целях), чему способствует разножанровость передач. Интенции творцов и теле-, и политдискурса зачастую не эксплицируются в соответствующих текстах, поэтому значительная часть телеаудитории, кажется, прочно уверовала в мифическую деидеологизированность российского телевидения, что заведомо делает успешными любые пропагандистские операции, основанные на манипулятивном использовании ресурсов языка и служащие для контроля над мышлением и поведением масс.
Как, наверное, обычно случается при анализе текста, «отношение к чужим высказываниям нельзя оторвать от отношения к предмету. и от отношения к самому говорящему» [Бахтин, 1986, с. 318]. Это справедливо применительно к изучению как телевизионного дискурса, так и политического, сосуществующих в симбиозе: «исследуя язык, мы не можем не выходить за пределы мира слов» [Дорошевский, 1973, с. 18].
Библиографический список
Базылев В.Н. Политический дискурс в России // Известия УрГПУ Лингвистика. - Екатеринбург, 2005. - Вып. 15. - С. 5-32.
Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках // Эстетика словесного творчества. - М., 1986. -С. 297-325.
Васильев А.Д. Культивирование иррационализма как компонент мифологизации общественного сознания // Структура и содержание связей с общественностью в современном мире. - Луганск, 2002. -Вып. 3. - С. 174-185.
Ветров С.А. Идеология и ее язык // Язык. Человек. Картина мира. Лингвоантропоцентрические и философские очерки. - Омск, 2000. -Ч. 1. - С. 196-201.
Дорошевский В. Элементы лексикологии и семиотики. - М., 1973. Есин С.Н. На рубеже веков : дневник редактора. - М., 2002. Зиновьев А.А. Зияющие высоты. - М., 1990. - Кн. 1. Иванец Г.И. Глобализация, государство, право / Г.И. Иванец, В.И. Червонюк // Государство и право. - 2003. - №8. - С. 87-94.
Коньков В.И. СМИ как речевая система // Мир русского слова. -2002. - №5. - С. 75-80.
Леонтьев А.А. Психолингвистические особенности языка СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. - М., 2003.
- С. 66-88.
Лисицына Т.А. Язык реформ и реформа языка: приоритеты интеллектуального развития // Язык и образование. - В. Новгород, 2002. - С. 21-27.
Ножин Е.А. Проблема определения массовой коммуникации // Психолингвистические проблемы массовой коммуникации. - М., 1974.
- С. 5-10.
Семенюк О.А. Язык эпохи и его отражение в сатирико -юмористическом тексте. - Кировоград, 2001.
Толстой Л.Н. О Шекспире и о драме // Толстой Л.Н. Собрание сочинений : в 22-х т. - М., 1983. - Т. 15. - С. 258-314.
Трубачёв О.Н. В поисках единства. Взгляд филолога на проблему истоков Руси. - 3-е изд., испр. и доп. - М., 2005.
Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале. Когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000). - 2-е изд. -Екатеринбург, 2003.
Шестаков С.А. Российский консерватизм: история и современность. - Тюмень, 2005.
