CC BY
56
# АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ НАУКИ, Научный дебют
ВЕРБАЛИЗАЦИЯ ОППОЗИЦИИ «СВОЙ - ЧУЖОЙ» В РЕЧИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЛИДЕРОВ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ (20-30-е ГОДЫ)
VERBALISATION OF THE OPPOSITION «OWN-ALIEN» IN THE SPEECH OF POLITICAL LEADERS OF THE SOVIET TIMES (1920S-1930S)
C.B. Кар макова S.V. Karmanova
Советский политический дискурс, концепт «свой -чужой».
В статье проводится анализ лексических единиц, входящих в семантическое поле концепта «свой - чужой», на материале стенографических отчетов партийных (ВКП(б)) форумов 1930-х годов.
Soviet political discourse, the concept «own-alien». The article deals with the analysis of the lexical units included into the semantic field of the concept «own» - «alien», based on the material of the verbatim records of the party forums made in the 1930s.
Всякая культура начинается с разбиения мира на внутреннее («своё») пространство и внешнее - («чужое»). Интерпретация этих бинарных понятий и существующей между ними границы зависит от типологии культуры. Однако они являются универсальными для всех сфер жизни человечества. «Это противопоставление, в разных видах, пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения» [Степанов, 1997, с. 472].
Ю. Степанов в книге «Константы. Словарь русской культуры» пишет о том, что противопоставление двух этих констант нашло отражение в понятиях Космополитизм / Интернационализм, сыгравших немалую роль в пропагандистских опусах сталинской эпохи, то есть советские идеологи просто возродили средневековые представления об устройстве мира, где все делится на своё - чужое [Степанов, 1997, с. 479]. В советской словесной культуре, таким образом, семантика концепта «свой - чужой» наполняется сугубо идеологическим содержанием.
Рассмотрим реализацию концепта «свой -чужой» в выступлениях оппозиционеров в СССР
1920-1930-х годов (на материале стенографических отчетов съездов партии и процессов по делам «врагов» народа). А.П. Романенко в монографии, посвященной образу советского ритора, обращает внимание на то, что противопоставления типа свой - чужой, плохой - хороший, зло -добро и другие входят в единую структурирующую оппозицию «враг - не враг» [Романенко, 2003, с. 118]. Во всякой культуре «враг» воспринимается как источник угрозы культуре и цивилизации, тот, кто готов на обман и преступления, носитель смерти.
В разные периоды борьбы с врагами народа концепты «свой - чужой» наполнялись различным пониманием того, кто свой, а кто нет. В начале 30-х годов (XVI и XVII съезды Всесоюзной Коммунистической партии) ядро концепта «свой» включало лексические единицы с семантикой'член партии, последователь большевистской идеологий (В рядах нашей партии нет и не может быть человека, который не понимал бы, что только на основе проведения в жизнь ленинского учения <...> партия добилась величайших побед), соответственно, «чужой» -'не партиец, т. е. тот, кто ведет ан-
C.B. КАРМАНОВА. ВЕРБАЛИЗАЦИЯ ОППОЗИЦИИ «СВОЙ -ЧУЖОЙ» В РЕЧИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЛИДЕРОВ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ (20-30-е ГОДЫ)
тисоветскую политику против государства (В последний период партия провела чистку против нарушителей партийной и советской дисциплины). В советскую эпоху партийность была одним из определяющих свойств политического деятеля, да и человека вообще: «партийность - свойство, цементирующее советский ОР (образ ритора. - С.И.), его конституирующее качество» [Романенко, 2003, с. 73]. К концу 30-х годов семантика данных концептов значительно расширяется, приобретая глобальный характер. В семантику концепта «чужой» включаются лексемы со значением ' иностранные, буржуазные, капиталистические государства (Капиталистические страны до сих пор не могут выбраться из ямы мирового экономического кризиса; Они по заданию разведок враждебных Советскому Союзу иностранных государств составили заговорщическую группу), а «своими» являются' страны и народы СССР' (Этих изменников, торговавших свободой народов СССР).
В группу «своих» также входили представители определенного класса, социальной группы-пролетариат, крестьянство, рабочий класс и пр. (Эти провокаторы, однако, не переставали опасаться разоблачения своих преступлений против рабочего класса). Контекстуальными антонимами последних, соответственно, были кулаки, помещики, буржуи и т. д. (Эти участники заговора видели свое единственное спасение в восстановлении власти помещиков и капиталистов).
Основное концептуальное направление в оценке деятельности «своих» и «чужих» связано с характером деятельности политических организаций. Деятельность «своих» направлена на созидание, развитие, движение вперед (Наша страна неизменно шла по пути быстрого экономического подъёма; Растет энтузиазм строителей социализма; партия сплотила рабочий класс и миллионные массы крестьянства), «чужих» - уничтожение, деструкция (Составили заговорщическую группу, поставившую своей целью вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР).
Ядро концепта «свой» также составляет его репрезентант - местоимение свой (Партия провела чистку многих своих организаций). Интересен, однако, и тот факт, что это же местоимение обозначает деятельность оппортунистов, тем самым отделяя её от деятельности ВКП(б) (Через своих сообщников; В своей борьбе против Советской власти; Осуществляя свои преступные замыслы).
Вэтойжероливыступаютианафорическиеме-стоимения, варианты лексемы-репрезентанта -мы, наш, все и т. п. Эти лексические единицы одинаково применимы к обеим сторонам враждующих партий (ср.: По нашему замыслу наша подрывная вредительская работа <...>; и Мы имеем много миллионов верных друзей; В нашей стране, в рабочем классе и во всей массе трудящихся крепка вера в своё дело).
Ядро концепта «чужой» выстроено аналогичным способом, однако само наименование «чужой» практически не употребляется в речи. Его заменяют анафорические местоимения типа их, они, те и др., выражающие идеологический признак ' отчужденность, удаленность, либо местоимение-синоним - другой (Они вместе с другими участниками антисоветского заговора <...> ориентировались и на другого фашистского агрессора - Японию).
Терминологическая лексика также представляет ядро концептов «свой - чужой», сюда включаются названия политических движений (После этого «левые» эсеры организовали убийство Мирбаха; «левые коммунисты» в борьбе с большевиками и Советским правительством оказывают «левым» эсерам организационную и политическую помощь), их контекстные синонимы (Руководители «право-троцкистского блока»; Надо готовиться к смене правительства и аресту его вождей), а также антропонимы (в первую очередь имена Сталина, Ленина; и сторонников оппозиции Бухарин, Рыков, Томский и др.). Примечательно, что в досоветский период слово «оппозиция» являлось неотъемлемой частью демократического государства, но по мере укрепления авторитарной власти в стране получило дополнительные
<С
Î
ч
с m
о
ь
X
Щ
w m н о
Рч <
о ^ о о ^ h о я
EÎ W H
s о
Рч
w
0
1
X %
«
«
о w
V
s
ь
l-ч
<с n w с
«
S X
H U
W M
# АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ НАУКИ. Научный дебют
коннотации, наполняясь сугубо «контрреволюционным» содержанием [Славкина, 2006, с. 69].
В советском политическом дискурсе «чужие» представлены рядом специфических, экспрессивно и эмоционально окрашенных эпитетов и метафор. Во-первых, периферийную зону концепта «чужой» реализуют слова со значением «вор, грабитель, преступник» (Следствием установлено, что большинство главарей «право-троцкистского блока» <...> осуществляло свою преступную деятельность по прямому указанию Троцкого; Вооруженное выступление повстанческих антисоветских банд в тылу Красной Армии). Во-вторых, такие слова, как шпион, диверсант, террорист пр. (Слушается дело <...> обвиняемых в измене родине, шпионаже, диверсии, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР; Участники этого заговора являлись давнишними агентами иностранных разведок). В-третьих, используется лексика, относящаяся к эпохе царской России, что имманентно должно вызвать у слушателя отторжение и неприятие (Восстановление власти помещиков и капиталистов, в интересах которых они продавались царской охранке; Организаторы ориентировались на пополнение своих повстанческих резервов за счет перебрасываемых на территорию Советского Союза остатков басмачества, белогвардейцев; В лагере империалистических сил мы не можем не иметь заклятых врагов).
Таким образом, семантическое поле слов «свой - чужой» формируется на основе идеолого-политической концепции, в рамках которой «чужой» представлен как в образе внутреннего врага, изменника, так и в образе враждебных иностранных государств. Концепт «чужой» выступает своего рода лакмусовой бумажкой для прояснения позиции правящей партии. Образ «непартийца» усиливается дополнительно экспрессивно-эмоциональной лексикой, выражающей агрессивное отношение и изображающей его как абсо-
лютно безнравственного человека, способного к любым действиям против своей страны и народа. Важно отметить, что нахождение в стане «своих» не обеспечивало полной безопасности и неприкосновенности любому человеку, так как среди «своих» маскируются «чужие». А опаснее и сильнее внутренние враги, бывшие «свои», которых следовало ликвидировать.
И всё же, несмотря на явное противопоставление этих позиций в контексте советской реальности, концепты «свой - чужой» не являются прямо противоположными, но включают в себя элементы комплементарное™.
Библиографический список
1. XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б): стенографический отчет. М.: Пар-тиздат, 1934. 716 с.
2. БалашоваЛ.В. Реализация концептов «свой-чужой» в российском политическом дискурсе начала XXI в. // Политическая лингвистика. 2014. № 1 (47). С. 40-50.
3. Васильев А.Д. Манипулятивная эвфеми-зация как атрибут дискурса СМИ // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2010. № 1. С. 150-158.
4. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб.: Искусство-СПб, 2002. 768 с.
5. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2000. 704 с.
6. Романенко А.П. Образ ритора в советской словесной культуре: учеб. пособие. М.: Флинта, 2003. 428 с.
7. Славкина И.А. Образ «чужого» в истории русского языка: монография / Краен, гос. ун-т. Красноярск, 2006 212 с.
8. Стенограмма Бухаринско-троцкистского процесса 2-12 марта 1938 г.: интернет-ресурс.
9. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с.
