CC BY
22
УДК 94(44) 11815 | +355.422(44) 11815 | +929Наполеон
ВЕЛИКИЕ СРАЖЕНИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ ИЛИ ПОЧЕМУ МАШУТ КУЛАКАМИ ПОСЛЕ ДРАКИ
А.В. Гладышев СГУ им. Н.Г. Чернышевского кафедра всеобщей истории e-mail: gladav2002@mail.ru
THE GREAT BATTLES IN HISTORICAL MEMORY OR WHY WAVING THE FISTS AFTER FIGHTING
A.V. Gladyshev
(Saratov, Russia) e-mail: gladav2002@mail.ru
Многие сражения приобрели в исторической памяти особое значение: стали символами побед или поражений, объединенных усилий народов в борьбе с агрессией или неоправданного кровопролития. Топонимы, связанные с военными действиями, со временем приобретают нарицательное значение: Сталинград для наших соотечественников - символ упорства, героизма и самоотверженности. Преферансисты, заказывая игру, иногда объявляют «Сталинград»: для всех безальтернативно, обязательно, жестко. Но значения могут жить своей жизнью, символический смысл тех или иных топонимов может меняться, соответствуя общим изгибам политики памяти. «Березина» для французов то символ героизма, «священности чести» и, не смотря ни на что, успеха, то -символ крушения надежд, бессмысленности жертв, принесенных на алтарь войны. «Пёрл Харбор» воспринимается американцами то, как трагедия, мобилизующая нацию и взывающая к неусыпной бдительности, то, как синоним позора, ошибки руководства страной, а то и прямого обмана со стороны президента.
Тем более понятно, что различные национальные нарративы формируют об одном и том же событии в исторической памяти своего народа различные образы. Битва на Косовом поле - символ единства сербского народа и его богоизбранности, из которого
часто делается практический вывод: многие страдания дают моральное право на... В представлениях албанцев герой битвы на Косовом поле Милош Обилич - по национальности не серб, а албанец и потому символ многовековой борьбы за восстановление албанской независимости.
Известный французский культуролог и историк Бернар Гене писал: «Социальная группа, политическое общество, цивилизации определяются, прежде всего, их памятью, то есть их историей, но не той историей, которая была у них в действительности, а той, которую сотворили им историки...» Вопрос о взаимодействии профессиональной историографии с обыденными представлениями о прошлом - тема отдельного разговора. Сейчас ограничимся двумя тезисами. Во-первых, это взаимодействие истории и памяти будет иметь свою специфику в различных исторических условиях: французские историки полагали, что их миссия - «возглавить и повести», советские - больше стремились «соответствовать». Во-вторых, взаимодействие истории и памяти - процесс обоюдный, это не монолог, а диалог.
И еще одно предварительное замечание-напоминание: речь пойдет не столько о коммуникативной, сколько о культурной памяти, о репрезентации прошлого и его конструировании, и в этом отношении памятей существует столько же сколько социальных групп. Речь пойдет не о том, как было на самом деле в ходе тех или иных великих сражений, и не о том, как спорят о них историки, а о том, как идут процессы их меморизации, как любые наши неловкие движения на полях исторической памяти вызывают болезненную реакцию соседей, как не утихают дебаты вокруг этих сражений. Дебаты не только среди историков (их анализ - это дело историографии), но и на уровне обыденного сознания. Дебаты, которые, порой сопровождаются дипломатическими демаршами или стихийными акциями протеста. Когда президент Дж. Буш-старший назвал воздушную атаку террористов 11 сентября 2001 г. «Пёрл Харбором XXI века», японцы возмутились и не стали молчать: стратегическая атака на военную цель - одно, убийство невиновных гражданских - совершенно иное.
Борьба за историческую память о сражении продолжается после самого сражения, порой, столетиями. И поговорка «после
драки кулаками не машут» косвенно свидетельствует о том, как часто и подолгу машут кулаками именно после драки.
Почему? Потому, что роль исторической памяти в функционировании общества необычайно важна. Об этом написано и сказано немало, повторяться не будем, и резюмируем: политика в области исторической памяти - дело государственной важности.
В качестве примера возьмем одно из самых знаменитых сражений в истории - последнюю битву Наполеона, которая состоялась 18 июня 1815 года. В этот день объединенная англоголландская армия под командованием Артура Уэлсли герцога Веллингтона и прусская армия под командованием фельдмаршала Гебхарда Блюхера разгромили «Великую армию» императора французов.
Сражение произошло в 18 км к югу от центра Брюсселя в регионе Валлония на полях у деревень Брэн-л'Аллё, Мон-Сен-Жан, Лан, и чуть южнее - у Бель-Альянс и Женап. К северу от поля боя за Мон-Сен-Жан находилась деревня Ватерлоо...
Этой битве посвящены десятки тысяч книг, статей, картин и фильмов. Курьез в том, что до сей поры никто не может точно сказать, когда именно она началась: то ли в 10 утра, то ли в 1130.
Вопрос об исторической памяти о Ватерлоо можно рассматривать на нескольких уровнях: местном (какое место заняло Ватерлоо в исторической памяти валлонцев), национальном или государственном (какое место Ватерлоо занимает в памяти бельгийцев, англичан, голландцев, немцев, французов или русских), общеевропейском или международном.
Начнем с местного уровня. Если кратко, то валлонцам запомнились (и остались в народных преданиях) самые неприглядные стороны войны: колонны отступающих в грязи войск, вереницы телег с беженцами и ранеными, грабежи солдат, насилия, разрушения, смерть близких. Ничего патетического или хотя бы просто поэтического, голая проза военной жизни.
Запомнилась ночь непосредственно после сражения. Тогда нашлось немало желающих поживиться за счет убитых и оставшихся на поле боя раненых. В мародерстве замечены и местные жители, и солдаты. Забирали все мало-мальски ценное. Вырывали
даже здоровые человеческие зубы - сырье для зубных протезов, которые охотно приобретались состоятельными людьми. С той поры все «подержанные» зубы, вне зависимости от их реального происхождения, начали именоваться «зубами Ватерлоо». То был знак качества: лучше зубы молодого солдата павшего на поле брани, чем те, что вырваны у повешенного преступника или безвестного покойника в морге, если не у полусгнившего мертвеца. На утро солдаты и офицеры, разыскивающие тела своих товарищей, часто находили их ограбленными, раздетыми или без зубов. В этой битве было убито около 16 000 человек. Прибавим к этому огромное количество трупов животных, разлагавшихся на июньской жаре. В памяти жителей окрестных деревень остались работы по захоронению павших, которые длились 10-12 дней. Сохранились и рассказы о гибели или насилии над некоторыми гражданскими лицами.
Специально никаких «мест памяти», символических знаков, памятников и т.п. местное население на полях в округе вышеназванных деревень долгое время не конструировало. У местного населения коммуникативная память о Ватерлоо, возникшая в повседневном опыте контактов с войной, никак не хотела перерастать в культурную: вызовы региональной самоидентификации были слабы. На полях под Ватерлоо долгое время возводили монументы главным образом иностранцы. Они же посвящали сражению поэмы, романы, художественные полотна. Битва была важна как символ для англичан, немцев, голландцев, французов, бельгийцев (на уровне общегосударственного дискурса), но не для валлонев как таковых. Валлонцев интересовало в связи с Ватерлоо - чисто меркантильная сторона вопроса: эпизодический приработок на продаже артефактов войны да оказание услуг туристам. За обычной страстью к обогащению следовала страсть к реликвиям.
Несмотря на то, что видимые следы события постепенно исчезали, «Ватерлоо» быстро стало превращаться в некий прототип святилища на поле битвы. Едва ли не первыми в дело мемориза-ции Ватерлоо внесли вклад туристы. Традиционно, любое культовое сооружение (например, уже существовавшая в деревне Ватерлоо церковь) символизирует всю память о достославном собы-
тии в округе, происходит своего рода аккумулирование сакраль-ности. Но в случае с Ватерлоо туристов интересовало в большей степени именно поле битвы. На следующий день после боя сюда стекаются любопытные, желая увидеть, где именно Наполеон был окончательно побежден, и отметить это дело. Большинство едут на поля сражений, чтобы воочию увидеть то, о чем они слышали, чтобы история стала для них реальностью. Поля у деревни Ватерлоо стали объектом организованного туризма уже вскоре после 18 июня 1815 года. Можно даже сказать, что именно здесь родились первые туроператоры. Кто-то приезжал сюда по личным (семейным мотивам), кто-то по профессиональной надобности, но большинство - это англичане, которые приехали сюда праздновать национальную победу. Организаторы путешествий были удивлены потоком любопытных из Лондона через Гент и Брюссель в эти края, хотя такие путешествия тогда трудно было назвать удобными и комфортными. Уже осенью 1815 года в английских путеводителях появились рекомендации посетить Ватерлоо (не Брабант вообще или Валлонию, а именно Ватерлоо).
Для местного населения сакральность поля, на котором разбили армию Наполеона, вовсе не очевидна. Пока в Брюсселе создается «Общество Ватерлоо» для организации празднования годовщины битвы, власти сельских общин передают жалобы местных крестьян на бесконечную череду британских путешественников, топчущих их угодья. Уже летом 1815 г. здесь, в частности побывали Байрон, Саути и Вальтер Скотт. Этот неослабевающий до ХХ века поток туристов на поля сражений - явление для Европы беспрецедентное.
Но что собственно видят первые туристы на полях под Ватерлоо? Их поражает незначительность следов Великого События. Все тривиально и ничего величественного, ничего впечатляющего. Одни сожалеют, что на поле битвы нет никакого памятника, другие (как Саути и Байрон), наоборот, полагают, что лучший памятник - само поле битвы. Но многих простота ландшафта разочаровывала своим несоответствием величию и знаковости сражения, положившего конец целой эпохе. Ну, поломанные деревья, ну, несколько полуразрушенных строений, следы от ядер и пуль в стенах домов. Ну, можно было осмотреть «дерево Веллинг-
тона» - вяз, под которым этот генерал стоял в разгар боя. Посетители старались увезти с собой хотя бы веточку этого вяза: чтобы эмоции жили, им нужны материальные, визуальные напоминания, реликвии. Тем же целям служат и трофеи с поля боя - остатки в основном солдатской амуниции, которыми бойко торгует местное население. Материальная ценность найденного артефакта не столь важна: даже самая маленькая пуговица или солдатская пряжка могут осчастливить коллекционера.
Отсутствие какого-либо законодательства в отношении «мест памяти» или использования «исторического мусора» с полей сражений привело к тому, что «дерево Веллингтона» в 1818 г. спилили и вывезли в Англию. 4 октября 1818 г. по этому поводу сокрушалась «Journal de Belgique»: в то время, как одни покрывают местность памятниками, другие памятники приватизируют. В Англию импортировали частицу «ландшафта Ватерлоо» (распилив затем ее на части), а туристы были лишены возможности пережить особые эмоции, связанные с посещением поля Ватерлоо. Так вяз пал жертвой страсти к реликвиям.
Этот интерес к реликвиям, артефактам с поля битвы вызывает к жизни первые коллекции и музеи. В том доме в деревне Ватерлоо, где ампутировали ногу командующему кавалерии в армии Веллингтона Генри Пэджету, будущему графу Аксбриджу, был открыт, пожалуй, первый доморощенный музей, посвященный этому сражению. В 1825 г. здесь завели специальную гостевую книгу с тиснением на кожаной обложке изображения режущей ногу пилы: музей становится «обязательным» для посещения паломниками.
Для приема и размещения туристов на протяжении многих лет создавалась соответствующая инфраструктура. Первоначально туристы останавливались в Брюгге или Брюсселе и уже оттуда отправлялись к Ватерлоо на день или полдня. Но различные путеводители предлагали самостоятельно обойти поля сражения, на что одного дня было недостаточно. И вот в 1840-е гг. в деревне Мон-Сен-Жан появляется первый отель, которым управлял не валлонец, а решивший переселиться поближе к местам своих боевых подвигов английский ветеран битвы Эдвард Коттон. Он од-
новременно выполнял и роль гида на поле боя, и роль хранителя собственного музея. Этот майор в отставке тщательно собирал найденные на месте сражения реликвии, в том числе оружие, которые он предлагал осмотреть и купить всем желающим. После его смерти в 1857 г. наследники перенесли коллекцию в специальный музей у подножия «Львиного холма» (К сожалению, через 60 лет после смерти, его коллекция в 1909 г. будет распродана с аукциона). Эдвард Коттон опубликовал в 1845 г. собственную книгу «Голос Ватерлоо», переведенную затем на французский и переизданную; он был в свое время авторитетом в области знаний о Ватерлоо.
В 1860 г. в отеле «Colonnes» в Мон-Сен-Жан прожил два месяца В. Гюго. Здесь он дописывал своих «Отверженных» и, путешествуя по окрестностям, отыскивал или покупал разные сувениры, напоминающие о сражении. Ватерлоо становится популярным туристическим местом, куда приезжают со всего мира. В начале ХХ века его посещали уже до 250 000 туристов в год.
Помимо просто любопытствующих туристов и коллекционеров исторических реликвий поля под Ватерлоо, начиная с 1815 г., посещали родственники и сослуживцы погибших или раненых, которые немало способствовали «монументализации» ландшафта. В деле монументализации Ватерлоо можно выделить две волны: 1) в первые десять лет после битвы; 2) конец XIX - начало ХХ века. Первая волна связана с почитанием павших. Уже в 1817 г. шотландские родственники адъютанта Веллингтона командира 3-го полка пешей гвардии двадцатидевятилетнего полковника Александра Гордона, получившего в бою смертельное ранение, установили ему памятник в виде колонны. Эти ранние памятники и мемориальные доски в основном имели частное происхождение и финансировались родственниками или сослуживцами, как, например, памятник 1818 года ганноверцам - эмигрантам из оккупированного Францией Ганновера, которые входили в состав Королевского Германского легиона и 6 часов героически обороняли одну из ключевых позиций - ферму Ла-э-Сент и пролегавшую рядом дорогу.
Такие памятники постепенно заменяют непосредственные следы сражения, они «помечают» пространство, облегчая ориен-
тировку на местности, и, одновременно формируют символическое пространство памяти, что нейтральным делом никогда не бывает.
Уже на первом этапе монументализации Ватерлоо появляются памятники, чья установка инициирована правительством. В 1919 г. появился памятник пруссакам (вообще всем, а не только павшим), выполненный в неоготической стилистике. Этот памятник как бы символизирует переход от «культа мертвых», от памяти-скорби по жертвам войны к «культу героев», к памяти-славе, цементирующей конструкцию нации.
Завершается первая волна монументализации Ватерлоо строительством, пожалуй, самого грандиозного сооружения на полях Ватерлоо, задуманного королем Голландии еще в 1815 г., как памятник наследному принцу Оранскому, который был ранен во время битвы в плечо. Строительство шло с 1823 по 1826 год. Этот монумент поражает своими размерами и притязаниями на то, чтобы доминировать над окружающим ландшафтом. Примерно на том месте, где был ранен принц, как в древности, насыпали огромный курган, а на него водрузили на постаменте 28-тонного чугунного льва - символ победы нового королевства Нидерландов (отсюда название «Львиный курган»). Лев отлит из переплавленных французских пушек и обращён лицом в сторону Франции. Британские туристы иронизировали по поводу национальной символики льва, оскорбленные французы негодовали (в частности В. Гюго), но со временем памятник «Львиный холм» стал узнаваемым образом, идентификатором Ватерлоо. Присутствие в центре поля битвы искусственной пирамиды выглядело как нечто неуместное, но сооруженная на ее вершине обзорная площадка, с которой открывалась прекрасная панорама, заставила критиков смириться.
Французы еще в 1837 г. задумали свой национальный монумент «последним воинам Великой армии», но из-за дипломатических осложнений реализовать тогда его не смогли. После поражения в войне с Пруссией в 1870 г. во Франции наблюдается несколько парадоксальный подъем интереса к «славному поражению» 1815 года. Чтобы объяснить «погребальный характер» ландшафта Ватерлоо, проявившийся в увеличении количества
французских памятников, надо учитывать эффект от событий 1870-1871 года. Французов подхлестнула и инициатива англичан 1890 г., которые соорудили памятник «Британским офицерам и солдатам, павшим во время кампании Ватерлоо» (правда довольно далеко от самого поля битвы, на кладбище Эвер в Брюсселе). В конечном итоге в контексте «сердечного согласия» между Англией и Францией в 1904 г. французы при огромном стечении публики открыли свой памятник работы скульптора Жерома - «Раненый орел». Установлен памятник в том месте, где погибли гвардейцы французского генерала Камброна, в полутора километрах от «Львиного холма», которому французский монумент стал своеобразной антитезой.
В рамках подготовки к 100-летнему юбилею сражения в 1912 г. под руководством французского художника Луи-Жюля Дюмулана была создана гигантская живописная панорама с длиной полотна в 110 и высотой 12 метров. Она была расположена у подножия «Львиного холма». Панорама, посвященная атаке французской кавалерии против каре союзников, символизирует героизм французов. Это символ пусть и поражения, но славного. Такой подход к Ватерлоо популяризировал еще В. Гюго, которому здесь также поставлен памятник (единственный памятник гражданскому лицу в этой местности). Недалеко от «Раненого орла» воздвигли «колонну Гюго», которую по замыслу должен был венчать галльский петух, который так никогда и не был установлен (одно дело - орел как альтернатива льву, но петух.). Еще одна инициатива французов - стела у фермы (замка) Угумон, посвященная воинам Великой армии, павшим в атаках на это здание.
Наконец, в 1914 г. появился памятник «бельгийцам, защищавшим честь знамен». «Знамен» во множественном числе, потому что бельгийцы воевали с обеих сторон. 26 марта 1914 года, за два месяца до начала войны, правительство Бельгии принимает новаторский по тем временам закон о защите исторического ландшафта или объектов культурно-исторического наследия, по которому значительная часть поля битвы (535 гектар) объявлена национальным мемориальным заповедником Бельгии, на территории которого запрещено несанкционированное строительство.
Потомки Веллингтона организовали в Великобритании подписку, чтобы финансово помочь бельгийскому государству в реализации этого закона и одновременно предложили создать специальный склеп, предназначенный для размещения останков «героев всех наций». Проект из-за начавшейся войны реализован не был, но он знаменателен попыткой создать на полях Ватерлоо общее для всех наций «место памяти».
Сегодня на территории культурно-музейного комплекса находится около полутора сотен различных строений, скульптур и знаков. Но едва ли секрет популярности Ватерлоо заключается лишь в разбросанных (иногда несколько произвольно) по полям разнородных и вовсе не аутентичных памятниках. По большому счету главная цель визита на поля Ватерлоо - не памятники и стелы.
Французские писатели от Кине и Дюма до Гюго черпали на полях Ватерлоо эмоции и патриотическое вдохновение. Эффект от присутствия влиял на романтическую чувствительность больше сотни рассказов об этом поле, об этой битве. Схожие «перехватывающие дыхание» эмоции описывали и британские путешественники. Поэтому понятия «паломничество» как-то сразу прижилось среди посетителей Ватерлоо: как среди победителей, так и побежденных. Сегодня популярность Ватерлоо среди туристов объясняется как развитием туристической инфраструктуры, так и новым отношением европейцев к истории, к войнам. Ватерлоо как «место памяти» - это место для медитации, размышлений, эмоций.
Естественно, там, где речь идет о национальных чувствах, дело не может обойтись без политики. Еще не всех павших захоронили, как началась схватка за славу победителей, за память о сражении.
Французы долгое время называли это сражение - битвой у Мон-Сен-Жан. Распропагандировали Ватерлоо как символ своей победы в первую очередь англичане и немцы. Немцы в XIX века называли это сражение «сражением при Бель-Альянсе» и настаивали на своем решающем победном вкладе в него. Улицы «Бель-Альянс» до сих пор можно встретить в немецких городах. В России, как в частной переписке за июль 1815 г., так и в первом офи-
циальном известии о победе союзников, сражение именовалось «Ватерлоо / Бель-Альянс».
Но в этой гонке за славой победили англичане. При этом лишь 36% солдат армии Веллингтона были британцами - остальные были немцами, голландцами или фламандцами и валлонами из тех мест, где сейчас расположена Бельгия. Это англичане дали само название сражению: в деревне Ватерлоо находилась ставка Веллингтона. Именем Ватерлоо в Лондоне названы вокзал и мост через Темзу. Кроме того, в англо-саксонском мире (от Австралии до Канады) около 120 городов и селений носят имя Ватерлоо.
Помогли англичанам в увековечивании их славы (да и названия сражения) голландцы. Уже через месяц король Нидерландов Гийом I присвоил Веллингтону титул князя Ватерлоо. (В указе от 29 сентября 1815 г. король в знак национальной благодарности голландцев прибавил к титулу ежегодную ренту и несколько десятков гектар лесистой местности в районе коммуны Нивель (14 км к югу от Ватерлоо). После того как Бельгия добилась независимости, ее правительство 15 ноября 1831 подписало в Лондоне договор, по которому Бельгия как государство-правопреемник подтверждала все права на земли и привилегии прямых наследников Веллингтона по мужской линии. Ренту бельгийское государство продолжало выплачивать преемникам герцога Веллингтона до 1988 года).
Но основные политические страсти разыгрались в ХХ веке вокруг коммемораций по случаю юбилея сражения. 100-летие битвы из-за Первой мировой войны прошло незаметно. Но уже в 1920-е гг. манифестации на полях Ватерлоо начинают приобретать политический подтекст. Бельгийские учебники придерживаются «нейтрального» подхода к оценке Ватерлоо: бельгийцы воевали в обеих армиях. Но Бельгия - это франкоязычная Валло-ния и говорящая на голландском Фландрия. Валлоно-фламандский конфликт обозначился еще в середине XIX века. А с 1920-х гг. валлонцы взяли себе моду совершать паломничество на Ватерлоо именно к французскому «Раненому орлу». При желании в этом политики могли бы увидеть стремление присоединиться к Франции. После своего апогея в 1938 году это паломничество валлонцев постепенно исчезло в 1980-х годах.
В первые годы после Второй мировой войны меморизация Ватерлоо связана с рядом частных инициатив по открытию музеев, сохранению исторических зданий и т.п. В условиях недостаточного государственного финансирования мемориала, эти инициативы сыграли весомую роль, хотя кое-что сохранить так и не удалось (например, дом, в котором останавливался Виктор Гюго снесли под автостраду). Возник ряд различных общественных ассоциаций, которые расставили по полям Ватерлоо свои мемориальные доски. На ферме Кайу, где накануне битвы располагалась последняя штаб-квартира Императора, создали музей (это единственный в Бельгии музей, посвященный знаменитому корсиканцу). На открытии его посол Франции говорил о «союзе европейцев» и о том, что Ватерлоо - символ этого союза: нет сражения, которое бы раз и навсегда разделило народы, меморизация Ватерлоо показывает, что народы способны к мирному сосуществованию и общению и т.п.. Но уже 150-летняя годовщина битвы при Ватерлоо (1965 г.) показала, что не все так идеалистично.
Подготовка и проведение юбилейных торжеств стали объектом политической борьбы, в которую оказались втянуты англичане, французы, немцы, бельгийцы, фламандские националисты. Англичане пиарили свои блестящие успехи прошлого и ностальгировали об имперском величии, французы размышляли о цене побед и поражений, немцы реставрировали памятники, скромно позиционируя их как места скорби, фламандцы у «Львиного холма» требовали воссоединения с Нидерландами, валлонцы у монумента «Раненого орла» задумывались о воссоединении с Францией.
Англичане вроде бы планировали музей Веллингтона в Лондоне целиком продать американским богачам (из-за отсутствия фондов на его содержание). Но весной 1965 г. нашли средство открыть по соседству с музеем выставку военных трофеев (штандартов и знамен французских частей), рассказывающую об эпической победе британского оружия. Организовали военный парад и провели торжественный прием в Уайтхолле. На этом приеме была королева, герцог Эдинбургский, премьер-министр Гарольд Уилсон и другие представители элиты, но не было ни од-
ного иностранного дипломата. Официальный Лондон всячески позиционировал Ватерлоо как символ европейского единства.
Напомню, что Шарль де Голль в 1960-е годы дважды успешно блокировал вхождение Великобритании в Общий рынок. Он говорил, что британцы станут «троянским конем Америки» в Европе.
Англичане постарались использовать годовщину Ватерлоо как повод для культурной дипломатии на континенте. Британский посол в Бельгии предложил устроить у Ватерлоо парад с участием двух тысяч английских военных. Узнав об этом, де Голль отказался принять участие в празднествах под предлогом плотного графика: он-де готовится отмечать 900 лет со дня нормандского завоевания Англии. Официальный Брюссель тогда решил ограничить планы англичан скромным приемом в посольстве и богослужением в память погибших солдат всех народов.
Де Голлю отомстили в 1966 г.: когда Франция вышла из военной организации НАТО, штаб-квартиру альянса перенесли из Парижа в Брюссель, поближе к Ватерлоо. Намек для французов достаточно прозрачный. Близость бельгийской столицы к полю боя заставила журналистов отметить, что США и Британия учинили де Голлю новое Ватерлоо.
Для французов поражение при Ватерлоо всё ещё являлось больным вопросом. В свое время президенты Франции Шарль де Голль, Франсуа Миттеран и Жак Ширак во время своих официальных визитов в Лондон просили закрыть масштабную фреску в Палате Лордов «Встреча Веллингтона и Блюхера при Ватерлоо» работы ирландского художника XIX века Дэниеля Маклайза.
Несмотря на разногласия, европейцы проявили единодушие в необходимости сохранения самого мемориала.
Соседство Ватерлоо с городом могло сослужить мемориально-музейному и культурно-историческому ландшафту плохую службу: столица Евросоюза и блока НАТО растет, пригороды наступают на Ватерлоо. Даже подумывали, не лишить ли поле сражения статуса объекта культурного наследия, но эта идея встретила дружное противодействие европейских государств. В 1972 г., когда по полю собирались провести кольцевую автодорогу, Франция, Британия, Германия и Нидерланды забросали различ-
ные бельгийские государственные органы протестами о судьбе «своих» памятников.
200-летие битвы у Ватерлоо в 2015 году - возможная тема для отдельного разговора. Политические интриги и дипломатические демарши в последние десятилетия из-за юбилея вовсе не исчезли.
Правительство Бельгии передало большинство из 135 монументов Ватерлоо под ответственность валлонского правительства, а оно еще в 2004 г. приняло решение о развитии местной инфраструктуры и поставило цель удвоить количество посетителей до 500 000 в год. В 2010 г. региональные власти выделили 40 миллионов евро на реставрацию старых и возведение новых музеев. Выказывалась надежда, что вложения быстро окупятся. Было принято решение создать у подножия «Львиного холма» просветительский мультимедийный центр площадью в 3 тысячи квадратных метров, оборудованный по последнему слову техники. Не все шло гладко, развернулись дебаты относительно этой панорамы. Смущал даже выбор подрядчика: предполагалось, что строительством центра займется французская фирма «Culture Espaces» Бруно Моннье, но выказывались опасения, что французы «нарушат исторический баланс». Тогда был создан международный комитет, который бы следил за разработкой контента новой экспозиции.
Вторым объектом споров стала реставрация фермы Угомон, находившейся в 1815 г. в эпицентре сражения. Англичане согласились выделить 1 млн. евро, из которых 600 000 были бы использованы для восстановления собственно фермы Угомон, а оставшиеся 400 000 евро - на создание на ферме мемориала в честь английской армии. Но реставрация фермы обошлась не в 600 000 евро, а в 6 миллионов. Да и французские историки поспешили выразить озабоченность тем, чтобы мемориал Ватерлоо отражал разнообразие взглядов на битву.
Бельгийский Центральный банк собирался выпустить памятную монету достоинством 2 евро к 100-летней годовщине битвы. На национальной стороне монеты бельгийцы планировали изобразить знаменитый мемориал «Холм льва». Эскиз монеты был представлен Бельгией Совету Европейского союза. Уже спустя несколько дней Франция выступила против выпуска этой монеты, заявив, такое изображение на ней является «негативным симво-
лом», вызовет «побочные реакции во Франции» и подорвёт единство в еврозоне.
В Лондоне в случае с бельгийской монетой Ватерлоо усмотрели французскую моральную ущербность. Англичане отчеканили полмиллиона точных копий британской медали, которой награждали британских солдат за участие в этом сражении, а также памятную монету в 5 фунтов, на которой изображены пожимающие друг другу руки Веллингтон и Блюхер.
Бельгийцы были вынуждены пойти Парижу на уступку и уничтожить 180 тысяч уже отчеканенных монет. Альтернативным вариантом стало решение выпустить коллекционную монету достоинством 2,5 евро с аналогичным дизайном из латуни. Выпуск коллекционных монет не так жёстко регламентирован как выпуск памятных. Коллекционные монеты имеют статус законного платёжного средства только в государстве, эмитировавшем их, т.е. на территории Бельгии.
На юбилейные торжества в Брюссель самолюбивая Франция пошлет второстепенных чиновников своего МИДа. Кажется, Ватерлоо так и не суждено превратиться в символ европейского единства, хотя сами торжества прошли с размахом: только на реконструкцию сражения потратили 22 тонны пороха, а зрители могли одновременно насладиться новым бельгийским пивом «Ватерлоо».
Литература:
Вельцер Х. История, память и современность прошлого. Память как арена политической борьбы / / Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2005. № 2-3 (40-41). С. 28-35.
Дерябин А.И., Ефремов Ф.А., Жданов А.Л. Битва у Белль-Альянс (Ватерлоо): Хроника сражения 18 июня 1815 г. М., 1999.
Bernard G., Lachaux G. Waterloo: les reliques. Paris, 2005.
Bousmar E. Waterloo 1815-2015. Mémoires européenne, belge et locales en Brabant wallon / / Revue d'histoire du Brabant wallon. 2015. Т. 29. Р. 94-126.
Forrest A., François E. War Memories. The Revolutionary and Napoleonic Wars in Modern European Culture. Basingstoke, 2012.
Forrest A. Waterloo: Great Battles. Oxford, 2015.
Heinzen J. A Negotiated Truce: The Battle of Waterloo in European Memory since the Second World War / / History and Memory. 2014. Т. 26. N 1. Р. 39-74.
La chose de Waterloo: Une bataille en littérature / sous dir. D. Zanone. Leiden; Boston, 2017.
Largeaud J.-M. Napoléon et Waterloo. La défaite glorieuse de 1815 à nos jours. Paris, 2006.
Leroy Ch. L'intrigante dotation des Wellington en Brabant wallon. URL: http: // www.levif.be/ actualite/ belgique/ l-intrigante-dotation-des-wellington-en-brabant-wallon / article-normal-357003.html (дата обращения: 13.05.2011).
Logie J. Petite histoire du tourisme à Waterloo et au hameau du Lion / / Bulletin de la Société belge d'études napoléoniennes. 2006. № 48. Р. 32-62.
Poulot D. Conservation et mémoire d'une bataille: quelques réflexions / / Waterloo. Monuments et représentations de mémoires européennes (1792-2001). Louvain-la-Neuve, 2003.
Rosier Ch. Défis de la construction d'infrastructures sur le site de la butte du Lion de Waterloo. Bruxelles, 2014.
SeatonA.V. War and Thanatourism: Waterloo 1815-1914 // Annals of Tourism Research. 1999. Т. 26. № 1. Р. 130-158.
Waterloo. Lieu de mémoire européenne (1815-2000) / sous dir. M. Watelet et P. Couvreur. Louvain-la-Neuve, 2000.
Waterloo. Monuments et représentations de mémoires européennes (1792-2001): Actes du colloque international de Louvain-la-Neuve / sous dir. M. Watelet, P. Couvreur, Ph. Villelongue. Louvain-la-Neuve, 2003.
Vander Cruysen Y. Waterloo démythifié! Waterloo, 2014.
