CC BY
484
А. И. Беглов
ВЕБЕРОВСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ХАРИЗМАТИЧЕСКОЙ ЛЕГИТИМНОСТИ И СОВРЕМЕННЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС
Категория легитимности является центральной при решении вопроса о стабильности и законности всякой политической власти. Именно она определяет причины, по которым население поддерживает тот или иной политический режим, стремится его сохранить или изменить. Центральным «звеном» в структуре властной регуляции межличностных и межгрупповых отношений выступает, согласно М. Веберу, отношения господства и подчинения, воспроизводящие и поддерживающие легитимный порядок в обществе. Не случайно важнейшим понятием веберовской политической теории становится понятие «господство».
В самом общем виде Вебер определяет легитимность «как признание власти подчиненными, их добровольное согласие ей покоряться» и анализирует способы легитимации, исходя из конструирования трех идеальных чистых типов господства — традиционного, харизматического и легального, которые опираются на определенный комплекс массовых убеждений и ценностей и порождают соответствующий тип социального действия. Причем два первых необходимы Веберу для показа принципиального отличия того типа господства, который он связывал с современными европейскими обществами, от господства легального. По мнению современных исследователей, веберовские идеальные типы легитимности «лишены внутренней динамики, энергии развития, объемных структур и связи с другими сферами массового сознания и поведения» (Шпа-кова, 1994, с. 169). М. Доган даже утверждает, что типология Вебе-ра «стала анахронизмом, так как власть в очень немногих государствах построена на традиции, с другой стороны, харизматический феномен становится чрезвычайно редким... Посему приходится почти все страны. распределять в рамках третьего рационально-легального типа легитимности, смешивая их многочисленные разновидности» (Доган, 1994, с. 49).
Зададимся в этой связи вопросом: «Насколько применима ве-беровская концепция харизматического господства и легитимности в исследованиях политических процессов в современном мире?» Прежде всего отметим, что древнегреческий термин «харизма» (божественный дар, милость) означает у М. Вебера какое-либо необыкновенное качество человека, причем не благоприобретенное, а дарованное судьбой, которое придает ему магическую силу и необычайную привлекательность. Таким образом, под «харизмой по-
© Беглов А. И., 2008
нимается необычное качество личности, которая, так сказать, обладает некоторыми сверхъестественными, сверхчеловеческими или, по крайней мере, выходящими за рамки повседневности силами и чертами характера, не свойственными простым смертным, в таком человеке видят посланника бога или пример для подражания, а следовательно, относятся к нему как к "начальнику" (фюреру)» (Weber, 1964, S. 358).
Основание харизматической легитимности — «авторитет необычного личного дара (харизма), полная личная преданность и личное доверие, вызываемое наличием качеств вождя у какого-то человека: откровений, героизма и других — харизматическое господство как его осуществляет пророк, или — в области политического — избранный князь-военачальник, плебисцитарный властитель, выдающийся демагог и политический партийный вождь», — писал Вебер (Ibid, S. 361). Харизматик, следовательно, есть некто, чье господство над другими зиждется на их вере в его необыкновенные, магические свойства.
Харизматический вождь призван выполнить некую ему одному предназначенную миссию и потому имеет право на послушание подданных. Британский исследователь Э. МакКаллох пишет по этому поводу: «Рассуждая на тему легитимности харизматической власти, Вебер акцентирует два аспекта или основания харизмы как формы лидерства: долг последователей идти за лидером во имя служения общей миссии... харизматическое лидерство выступает базой реализации идеи призванности в ее наивысшем выражении» (McCulloch, 2005, р. 30).
Как и при традиционном господстве, власть опирается не на безличное право, а на личные, эмоционально окрашенные отношения между харизматическим лидером и преданными адептами, но здесь ее фундамент — вера в некие удивительные качества лидера, который несет нечто новое, необычное, таким образом, харизматическому типу господства присущ аффективный тип социального действия. Источником личной преданности харизматическому вождю является не традиция, а эмоционально окрашенная вера в его харизму. Группа, повинующаяся харизматическому вождю, образует, согласно Веберу, «эмоциональное сообщество».
Отсюда возникает первая проблема харизматического господства. Для поддержания веры, а значит, и легитимности своего господства, вождь-харизматик должен постоянно подтверждать свои харизматические качества, поскольку власть, основывающаяся на слепой вере и эмоциональных реакциях, то есть на иррациональных комплексах, по самой своей природе не может быть устойчи-
вой. Как пишет тот же МакКаллох, «судить о присутствии харизмы можно, только опираясь на факт ее "адекватного эффекта" в качестве рычага истории; тогда, когда она "работает", и наоборот». Ха-ризматиками, согласно Веберу, являлись: революционные вожди, государственные деятели, спасавшие государства и выводившие их из кризиса, удачливые полководцы, религиозные пророки, маги и т. д. Следовательно, харизматические качества — это магические способности, пророческий дар, выдающиеся сила духа и слова, полководческие способности и др.
Харизматический тип легитимного господства представляет собой прямую противоположность господству традиционному: если традиционный тип власти держится привязанностью к обычному, раз и навсегда заведенному, то харизматическая власть опирается на нечто экстраординарное, необычное, никогда ранее не признававшееся. Аффективный тип социального действия является фундаментом харизматического господства; не случайно Вебер рассматривает харизму как «великую революционную силу», существовавшую в традиционном обществе и способную внести изменения в лишенную динамизма структуру этих обществ.
Поэтому данный тип легитимности, как правило, связан с периодами глубоких общественных перемен — революций, крупномасштабных общественных трансформаций и т. д. Харизматический вождь появляется тогда, когда традиция прервана и формируется новый порядок. Харизматик именно потому, что он появляется в период кризиса и действует вместе со своими приверженцами в новой незнакомой обстановке, должен добиться того, чтобы его окружение поверило в него, в то, что он знает путь к спасению.
Еще одна проблема харизматического господства — проблема наследования харизмы, которой нет в условиях традиционного господства. Вебер вычленяет три способа передачи власти в системе харизматического господства, выработанных исторической практикой.
В первом случае существуют некие критерии, которым должен соответствовать наследник, чтобы стать новым харизматическим вождем. Так, И. Сталин после смерти «харизматика» Ленина вынужден был постоянно подчеркивать, что всегда верил в ленинский дар предвидения и активнее других участвовал в его осуществлении, что и обеспечило ему «харизму по аналогии и сопричастности». Сталин сумел лучше своих соперников использовать отношения с Лениным, чтобы представить себя самым верным, а затем и единственным верным ленинцем, что подтверждает лозунг официальной советской пропаганды 1930-х годов: «Сталин — это Ленин сегодня».
Во втором случае самые преданные ученики и соратники усопшего харизматического вождя назначают наследника из своих рядов, который тем самым наследует и харизму. Наследование харизмы Христа в римской католической Церкви осуществляется именно на этой основе, считается, что в момент выбора очередного папы на кардиналов «нисходит чудесным образом» харизма Христа. Вебер первым провел исследование функционирования Церкви, в которой увидел образец институализации харизмы1.
В третьем случае, наиболее часто встречающемся, вождь-харизматик сам назначает своего наследника, тем самым распространяя на него собственные харизматические качества. В результате «харизма может быть связана с родством по крови и стать наследственной. Харизматическое господство превращается в таком случае в господство традиционное. Личный дар, которым наделен один человек, становится обладанием семьи. И, наконец, харизма может быть передана путем использования некоторой формы магической или религиозной практики». Например, процедура коронования — одна из форм передачи благодати, которая становится принадлежностью семьи, а не одного человека. В этом случае «происходит "рутинизация" харизмы — процесс возвращения харизматической власти к повседневности» (Арон,1993, с. 558, 557).
От легально-рационального и традиционного типов легитимного господства харизматический тип отличается отсутствием установленных четких правил и норм, решения в этом случае принимаются харизматиком из иррациональных побуждений, на основании «откровения или творчества, деяния и личного примера, от случая к случаю» (Weber, 1966, S. 105), при этом он не связан никакими прецедентами. Штаб управления выбирается на основании личной преданности вождю, рациональное понятие «компетентность», как и традиционное понятие «привилегия», отсутствует. «Харизматический принцип легитимности, в отличие от формально-рационального, авторитарен. По существу авторитет харизматика базируется на его силе — только не на грубой, физической (что тоже, разумеется, не исключено), а на силе его дара» (Гайденко, Давыдов, 1991, с. 87). Типичной в политическом плане фигурой является здесь диктатор, наделенный исключительными полномочиями (политический экви-
1 Напротив, пример папы Иоанна Павла II, который после неудачного покушения на него предсказал крах советской системы в Европе и умело поддерживал свой образ, показывает, как посредством обратного эффекта можно придать новую жизненную силу институту церкви. «Харизма папы служит тому, что, управляя традицией и укрепляя ее, она тем самым демонстрирует харизму самого института» (Кола, 2001, с. 90).
218 _
валент пророка в религиозной области), а политический режим трансформируется в плебисцитарную личную диктатуру.
Вебер рассматривает харизму безотносительно к содержанию того, что возвещает, что несет харизматик миру. Верный своим научным принципам, Вебер безразличен к ценностям, вносимым харизматической личностью: и Христос, и Чингис Хан, с позиции Ве-бера как социолога власти, — равно харизматические вожди. Отсюда и не вполне рациональные обвинения Вебера антифашистами в том, что его концепция харизматического господства теоретически обосновывала возможность прихода к власти нацистов во главе с харизматиком А. Гитлером.
«Многие теоретики, — пишет немецкий исследователь В. Мом-мзен, — были поставлены в тупик тем фактом, что идеально-типическая теория "харизмы" не дает какого-либо различия между "подлинной" харизмой ответственных демократических лидеров, например Гладстона и Рузвельта, и разрушительной харизмой таких личностей, как Курт Айснер или Адольф Гитлер. Где проходит пограничная линия между типом харизматического лидерства, которое гарантирует свободу внутри демократического социального порядка, и тем, который может привести к возникновению тоталитарного или квазитоталитарного режима? Политическая социология Вебера построена таким образом, что данный вопрос должен быть оставлен без ответа» (Моттэеп, 1974, р. 91). Однако понятие харизмы у Вебера — это понятие преимущественно социологическое, предполагающее раскрытие механизмов формирования отношения народных масс к такому лидеру (или, говоря иначе, формирование персональной легитимности), нежели исследование самих харизматических свойств. Вебера не слишком занимали вопросы, касающиеся «персонализации» и тем более моральности/аморальности власти. Как верно заметил Ж. Блондель, исследования Вебера — это исследования «среды вокруг лидера» (Блондель, 1992, с. 57).
Современные эмпирические психологические исследования лидерства показали, что в реальной политической практике харизма вождя может быть и не связана с каким-либо особым даром, а является следствием некритического восприятия его образа сторонниками и последователями. Нередко такая харизма возникает благодаря искусной демагогии и популизму, тотальному воздействию на аудиторию через СМИ. Повиновение харизматическому вождю может быть прямым результатом действия механизмов социального принуждения, заставляющих признать его превосходство, обусловленное его экстраординарными способностями, гением или везением, что не предполагает психологической интериоризации веры
в эти выдающиеся качества. Кроме того, создание образа харизматического вождя как идеализированного объекта поклонения может обеспечить социальное единство, служить объединяющим началом, усиливая идентификационную основу политического режима, что делает очень заманчивыми попытки сформировать искусственную харизму лидеру.
Следовательно, грань между подлинной харизмой, которой человек может быть действительно наделен от природы как даром божьим, и лидером-демагогом и популистом, который стремится к тому, чтобы в нем видели «мессию», в целом ряде случаев становится призрачной и подвижной. По словам Э. Шилза, «личности, которые обладают интенсивным субъективным ощущением собственного харизматического качества, и те, кому это качество приписывается другими, мы называем харизматическими» (БИНэ, 1968, р. 386). Если последнее отсутствует, то это означает узурпацию харизмы без всяких социальных последствий, поскольку харизма требует общественного признания. Если отсутствует первое, то следует говорить о ложной, сконструированной харизме, поднимающей иногда посредственность к власти, славе и влиянию. Как подчеркивает Д. Кола, «харизматических вождей создают определенные политические конъюнктуры или структуры, а харизматическое господство не является, следовательно, продуктом харизмы того, кто ею обладает. Признание вождя харизматической фигурой должно быть свободным в том смысле, что его сторонники, последователи, апостолы попадают под чары героя не под воздействием угрозы или с целью добиться какого-либо вознаграждения, а именно потому, что испытывают на себе притяжение какой-то непреодолимой силы» (Кола, 2001, с. 86).
Харизматическое лидерство присутствует в сегодняшней политической практике преимущественно в виде персонификации власти, придания ей четко выраженного личностного характера. Сегодня внимание исследователей концентрируется на характерных чертах этого типа лидерства и механизмах его осуществления. Так, А. М. Гантер выделяет ряд базовых качеств, присущих, с его точки зрения, харизматическим лидерам: а) «обмен энергией», или умение воздействовать на людей эмоционально, способность заряжать энергией окружающих; б) «завораживающая внешность», или образ, вызывающий симпатии у масс; в) «хорошие риторические способности и некоторый артистизм», или выдающиеся коммуникативные способности, дар и искусство увлекать своими выступлениями большие скопления людей; г) «положительное восприятие восхищения своей персоной», или состояние психологического комфорта
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 1
при повышенном внимании и восхищении со стороны общества; д) «достойная и уверенная манера держаться», или имидж сильного человека, способного добиться любых целей (см.: Кудряшова,1996, с. 59-60).
Можно напомнить, что в древнегреческом языке слово «харизма» означает еще и определенное действие и переводится как «притягивать к себе внимание». В связи с этим харизму можно понимать и как способность притягивать к себе внимание других людей и удерживать его. Главное в такой модели лидерства — способность воздействия на коллективное бессознательное с помощью публичных символических акций, ритуальных действий, кампаний, организованных через СМИ, и др., которые находят массовый отклик в данной социокультурной среде. Пришедший к власти на основе подобной «искусственно сформированной» харизмы политический деятель может вскоре разочаровать своих приверженцев неспособностью выполнить обещания, реализовать зачастую утопические пожелания своих последователей. М. Вебер отмечал, что вождь, не сумевший доказать свою харизму, начинает ее терять. Для удержания власти такому лидеру не остается ничего другого, как прибегать к силе, репрессиям, или демонстрировать свою эффективность через борьбу с внутренними или внешними «врагами».
Таков механизм возникновения авторитарных диктатур во многих странах «третьего мира». Подобные примеры можно было увидеть и на постсоветском пространстве (Грузия при З. Гамсахурдия, при М. Саакашвили и др.). Таким образом, харизматичность и основанная на ней власть обречены на рутинизацию, рационализацию, институализацию и в крайних случаях — на превращение в систему, где партийные бюрократы и государственные чиновники осуществляют более или менее авторитарную власть. Что касается промыш-ленно развитых демократических стран, то, по мнению французского политолога Ги Эрмэ, времена харизматических лидеров и экзальтированных толп здесь вообще постепенно уходят в прошлое.
Однако это не означает, что сами феномены харизматического лидерства и легитимности окончательно стали достоянием истории, поскольку харизматический вождь, по Веберу, выполняет функцию, востребованную в момент острого кризиса политической системы, например, когда необходимо помочь становлению государства на базе мобилизованной этничности или при определенной расстановке политических сил в стране: слабости центра по отношению к периферии или появлении двух и более центров власти. Таким образом, возможна и дерутинизация харизмы. Как отмечает П. Штомп-ка, «значение харизматической легитимации усиливается в перио-
ды социальных кризисов, когда рушатся привычные нормы, правила и законы, дискредитируется правящая элита и отвергаются традиции; в таких ситуациях люди обычно верят только тем, кто не при-частен к существующему порядку. А поскольку происхождение харизматической личности, по определению, кроется в сверхъестественных источниках, постольку она лучше всего отвечает этому требованию. Нужда в харизматическом лидере у широких масс населения в условиях кризиса определяется, по меньшей мере, тремя психологическими факторами.
Во-первых, людям необходимо обрести чувство безопасности, которое может обеспечить фигура, берущая дело в свои руки.
Во-вторых, люди пытаются компенсировать собственные неудачи, неприспособленность и нищету эмоциональной идентификацией с великим героем, обретая гордость за его деяния.
В-третьих, массы стремятся избежать ответственности, переложить ее на более сильного лидера. Эрих Фромм считал данное обстоятельство («бегство от свободы») одной из психологических причин фашизма» (Штомка, 1996, с. 333).
Так, подъем этнического самосознания и этническая мобилизация могут найти проявление в форме спонтанного протестного движения, а может быть результатом деятельности «этнических предпринимателей», или, как писал К. Джиордино, «менеджмента идентичности». «Во всех обществах — пожалуй, особенно сегодня найдутся предприниматели от культуры, которые предлагают массам новые категории идентичности (расовые, гендерные, религиозные и др.), в надежде найти "покупателей". Если их продукт продается, предприниматели становятся лидерами вновь образованных этнических, культурных, религиозных и других движений», — отмечает Д. Лейтин (1999, с. 67). Так, в 90-е годы ХХ в. в регионах России местная интеллигенция проявляла лихорадочную активность в деле культивации национального и регионального самосознания, формирования регионального мифа, своей особой стратегии выживания в условиях общероссийского глобального кризиса.
Значимость этничности может возрастать в результате ощущения фрустрации или массового протеста, спонтанного, идущего «снизу» и направленного против «этнических других» или против государства, не признаваемого «своим». Но этническая мобилизация может осуществляться элитой «сверху», а этничность — использоваться как значимый политический ресурс во имя достижения экономических или политических целей «этнических предпринимателей». Соответственно, будут различаться и формы организации этнических движений.
222 _
ПОЛИТЭКС. 2008. Том 4. № 1
В одном случае движение будет мало структурировано, то есть организация, иерархия в его рамках развиты слабо. Во главе такого движения, как правило, находится харизматический лидер или «лидер-просветитель», «раскрывающий глаза» представителям своей группы на утрату исконности, отступление, отход от традиции. Основной способ борьбы за этническую проблематику — апелляция к утрачиваемым примордиальным этнообразующим признакам, своеобразная маргинализация этнического сообщества. В групповое сознание внедряется представление об ущербности, ущемленно-сти, «остаточности» этнообразующих маркеров, комплекс этнокультурной неполноценности» (см.: Качкин, 2000) и/или комплекс «народа-жертвы». Однако отсутствуют четко определенные задачи и цели движения.
Во другом присутствуют все признаки хорошей организованности: иерархия, рациональное руководство и, кроме того, достаточно четко сформулированные программа и доктрина движения.
Однако эти две формы организации этничности не следует рассматривать как два полюса дихотомии, скорее это две последовательные фазы одного социального процесса — этнополитической мобилизации, то есть спонтанное общественное движение с этнической доминантой и во главе с лидером-харизматиком может трансформироваться путем рутинизации и институализации харизмы в «менеджмент идентичности». Однако возможен и обратный процесс, когда «менеджмент идентичности» порождает социальное движение с этнической направленностью, которое востребует харизматического лидера, то есть искусственная дерутинизация провоцирует возникновение харизматических феноменов. Эти процессы можно проиллюстрировать недавними событиями в странах Центральной и Восточной Европы и постсоветского пространства.
В заключение сделаем два замечания. Во-первых, не следует забывать, что веберовские формы политического господства и легитимности — это идеально-типические модели, практически не встречающиеся в «чистом» виде в реальной политике. Во-вторых, следует также напомнить, что как раз наличие трех взаимодополняющих моментов: аппарата управления («машины») как рационального средства осуществления власти, политического лидера-харизматика, формулирующего и проводящего политическую программу («ценности»), и, наконец, парламента как инстанции критически-контрольной по отношению главным образом к аппарату, но отчасти и к главе государства, — жизненно необходимо, по мнению Вебера, для современного западного общества — общества массового и индустриального (Гайденко, Давыдов, 1991, с. 90).
В этой связи известный британский исследователь Эрнст Гелл-нер вполне резонно отмечает: «Практика реальной жизни колеблется между рационалистически-бюрократическим стилем и тем, который Макс Вебер назвал "харизматическим"... и под которым подразумевается страстная, вплоть до безумия, претензия на абсолютную власть, выражающаяся в иррациональной или антирациональной форме и не затрудняющая себя даже видимостью логического обоснования. Смешение этих стилей может быть вполне жизнеспособным, приводя к усилению их сильных сторон: власть Наполеона имела харизматический характер, однако модель общества, обладающего сводом четко сформулированных законов и работающей административной системой, носит его имя» (Геллнер, 2002, с. 207).
Литература
Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993.
Блондель Ж. Политическое лидерство. М., 1992.
Гайденко П. П., Давыдов Ю. Н. История и рациональность. Социология Макса Вебера и веберовский ренессанс. М., 1991.
Геллнер Э. Разум и культура. Историческая роль рациональности и рационализма. М., 2002.
Доган М. Легитимность режимов и кризис доверия // Социс. 1994. № 6.
Качкин А. В. Этническая мобилизация и процесс регионализации: формы и механизмы // Мир России. 2000. № 4.
Кола Д. Политическая социология. М., 2001.
Кудряшова Е. В. Лидер и лидерство. М., 1996.
Лейтин Д. Теория политической идентичности // Этническая мобилизация и межэтническая интеграция. М., 1999.
Шпакова Р. П. Легитимность и демократия (уроки Вебера) // Полис. 1994. № 2.
Штомка П. Социология социальных изменений. М., 1996.
McCulloch A. Jesus Christ and Max Weber: two problems of charisma // Max Weber studies. London, 2005. Vol. 5. N 1.
Mommsen W. J. The Age of Bureaucracy: Perspectives on the Political Sociology of Max Weber. Oxford, 1974.
Shils E. Charisma // The International Encyclopaedia of the Social Sciences. Vol. 2. New York; Macmillan, 1968.
Weber M. Staatssoziologie. Berlin, 1966.
Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Bd. 1-2. Koln; Berlin, 1964.
