CC BY
91
УДК 82
В.В. РОЗАНОВ О ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПОТЕНЦИАЛЕ РУССКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
О.Н. Поваляева (Липецкая область, Российская Федерация)
В статье представлены взгляды и суждения В. Розанова о русской классической литературе XIX века. Литература понимается мыслителем как основа воспитания и образования. Мысль о том, что само художественное слово учит, как никакой другой физический наставник вычитывается изо всех его произведений и размышлений о пользе чтения.
Ключевые слова: В. Розанов, литература, художественное слово, писатели, воспитание, образование.
V.V. ROZANOV WAY ABOUT THE EDUCATIONAL POTENTIAL OF
RUSSIAN FICTION
O.N. Povalyaeva (Lipetsk region, Russian Federation)
Abstract. The article presents the views and opinions of V. Rozanov on classical Russian literature of the XIX century. Literature thinker understood as the basis of upbringing and education.
The idea that the very word of art teaches like no other physical mentor is deducted from all his works and reflections about the benefits of reading.
Key words: V. Rozanov, literature, art the word, writers, education, education.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) принадлежит к числу отечественных мыслителей, благодаря которым сегодня существует возможность осознать связь воспитания и художественной литературы. Интерес к русской литературе сформировался у В. Розанова в елецкий период его творчества и сохранился до конца жизни. Многие книги Розанова и поистине бесчисленные его статьи либо прямо посвящены рассмотрению литературных произведений, либо постоянно апеллируют к литературной эрудиции читателя, используя известные образы и сюжеты художественной литературы как повод, инициирующий собственные размышления автора на самые различные темы. А. Пушкин и М. Лермонтов, Н. Гоголь и Л. Толстой, Ф. Достоевский и Н. Некрасов - вся русская классическая литература, а также русский восемнадцатый век и современники вплоть до М. Горького и Д. Мережковского говорят с нами со страниц розановских книг и статей.
Чем же обусловлено стремление В. Розанова не просто обсуждать в своих работах содержание действительно великих произведений русской литературы, но и вводить рассмотрение самых разных педагогических, философских, социально-политических и т.п. проблем в историко-литературный контекст, помещать события российской истории, да и собственной жизни, в пространство того дискурса, который сформировала в сознании всех русских людей наша литература? Ответ на этот вопрос, который естественно возникает после знакомства с разнообразными по тематике и стилю произведениями мыслителя, оказывается как раз «педагогическим» по своей природе: «То знание ценно, которое острой иголкой прочертило по душе» [1, с.206], -замечает В. Розанов в «Опавших листьях», - а таким как раз и оказывается «знание», сформировавшееся в самой истории отечественной культуры и нашедшей своё идеальное пластическое выражение в образах русской литературы. Собственно, это, конечно, больше, чем просто «знание», эмоциональная компонента оказывается в передаваемом русской литературой духовном опыте нашего народа не менее важной, чем рациональная составляющая.
Для Розанова-философа и Розанова-педагога в равной мере дорога мысль о том, что человеческая природа не исчерпывается рациональным содержанием, и жизнь человека невозможно устроить на «правильных», определённых рассудком, основаниях. Всё богатство истории и духовных традиций народа живёт в слове - во всяком народном слове, в тех русских пословицах, например, которые так же хороши, по ироничному замечанию В. Розанова, как английские чемоданы, - и, достигая совершенного художественного выражения в творениях гения, само становится «учителем», поскольку передаёт эти богатства духовной жизни будущим потомкам.
Литература, по В. Розанову, - это совершенное выражение национальной духовной культуры и важнейший элемент духовного наследия, освоение которого и понимается В. Розановым как основа подлинного образования. Мысль, что само художественное слово учит лучше, чем какой бы то ни было
другой наставник в жизни, настолько естественна для В. Розанова, что она прямо вычитывается из всех его историко-литературных произведений, размышлений о пользе чтения и невозможности образования вне истории отечественной культуры.
«Литература» при этом, как уже упоминалось, понимается В. Розановым и хронологически, и содержательно весьма широко, хотя, конечно, главное для него, как, кстати, и для нас сегодня, - русская классическая литература XIX века. И она воспринимается В. Розановым всегда в качестве действительной целостности. Никогда не бывает так, чтобы он говорил лишь о каком-то одном писателе, тем более, - одном произведении. Всегда из каждого фрагмента к нам обращаются несколько голосов писателей-классиков, и В. Розанов включается в их беседу и, самое главное, вводит нас в этот разговор о русской жизни и её проблемах, помогает нам определить наше личное отношение к автору, книге, к художественно воссоздаваемому явлению. В этом обстоятельстве также следует видеть определённый педагогический смысл: В. Розанов обращается к литературному произведению вовсе не с «литературоведческим» интересом, не с тем, чтобы установить некое истинное суждение о нём (известно, насколько он был равнодушен к абстрактным истинам даже в более важных с практической точки зрения вопросах). Нет, В. Розанов видит в русских писателях собеседников, которые помогают нам устраивать жизнь нашей собственной души - выбирать правильное направление помыслов, определять отношения к событиям русской истории и действительности, одним словом, В. Розанов видит в русской литературе именно продолжающее жить и учить нас наше духовное наследие.
В связи с тем, что во фрагментах В. Розанова суждения о самых разных авторах часто перемежаются, так что невозможно было бы в каждом конкретном случае возвращаться к установлению специфически-розановского видения образа того или иного писателя, укажем, прежде всего, на специфику восприятия мыслителем главных «действующих лиц» истории русской литературы.
Интереснее всех для В. Розанова, несомненно, Н. Гоголь - «загадка», «тайна», нечто непостижимое обычным человеческим умом. Предложенные В. Розановым «отгадки» оказались столь необычными и парадоксальными, что профессиональное литературоведение XX века не смогло ни принять их, ни оставить их без внимания; в результате «Розанов о Гоголе» является сегодня, пожалуй, не менее обсуждаемой и вполне самостоятельной темой гуманитарной науки, чем собственно «Гоголь». Художественность, магия повествования Н. Гоголя, заменяющая погрузившемуся в текст читателю саму реальность, потрясают В. Розанова настолько, что «перестаёшь верить действительности, читая Гоголя. Свет искусства, льющийся из него, заливает всё. Теряешь осязание, зрение и веришь только ему» [1, с. 220]; и далее: «Щедрин около Гоголя как конюх около Александра Македонского. Да Гоголь и есть Алекс. Мак. Так же велики и обширны завоевания» И «вновь открытые страны» [1 , с.213].
Вместе с тем, никто среди русских литераторов не является столь чуждым В. Розанову с точки зрения принципов мировоззрения, как Н. Гоголь. В. Розанов любит жизнь, только жизнь, всё живое и во всех его проявлениях... А в Н. Гоголе В. Розанов увидел самое безжизненное лицо во всей русской литературе; да и лицо ли? - чуть ли не маска, имитирующая черты живого лица, но лишённая чувства и жизни. По существу, В. Розанов подходит в своих размышлениях о Н. Гоголе и его героях к тому восприятию гоголевского творчества, которое позднее отольётся в известную формулу Г. Флоровского -после «Мёртвых душ» уже не страшно будет разрушать.
Напротив, с точки зрения мировоззренческих доминант ближе всех к В. Розанову оказывается Ф. Достоевский. Именно размышления над его произведениями занимают самое большое место в творческом наследии В. Розанова в сравнении с другими русскими писателями. Герои Ф. Достоевского актуальны и всегда будут актуальны для России, самое главное в них - то «метафизическое измерение», которое неотъемлемо от русской культуры и от русской души. Герои же многих других талантливых
писателей (например, И. Тургенева) уже ушли в прошлое или будут забыты, они несли в себе некие «истины», но временные, «локальные».
В творчестве же Ф. Достоевского, по В. Розанову, русская литература как раз выполнила своё главное предназначение - открывать человеку его природу, «лицо», - честно и с любовью служить человеку. Вот как характеризует роль Ф. Достоевского в истории русской культуры В. Розанов уже в «Легенде о Великом Инквизиторе»: «Вся литература наша после Гоголя обратилась к проникновению в человеческое существо; и не отсюда ли, из этой силы противодействия, вытекло то, что ни в какое время и ни у какого народа все тайники человеческой души не были так глубоко вскрыты, как это совершилось в последние десятилетия у всех нас на глазах? Нет ничего поразительнее той перемены, которую испытываешь, переходя от Гоголя к какому-нибудь из новых писателей: как будто от кладбища мертвецов переходишь в цветущий сад, где все полно звуков и красок, сияния солнца и жизни природы. Мы впервые слышим человеческие голоса, видим гнев и радость на человеческих лицах, знаем, как смешны иногда они бывают: и все-таки любим их, потому что чувствуем, что они люди и, следовательно, братья нам. [...] И Достоевский прежде всех других заговорил о жизни, которая может биться под самыми душными формами, о человеческом достоинстве, которое сохраняется при самых невозможных условиях» [1, с. 57].
Однако художественным идеалом для Розанова является не Ф. Достоевский, диалогические по своей природе произведения которого характеризуются высшей степенью драматизма, интеллектуального и эмоционального напряжения, а А. Пушкин и М. Лермонтов. Их В. Розанов цитирует везде, при рассмотрении каких угодно тем, он переходит к поэтическим строкам А. Пушкина и М. Лермонтова иногда весьма неожиданно, можно подумать - к месту ли? - но эти первые страницы русской поэзии для В. Розанова так легки и естественны, что он буквально «дышит» этими строфами, чем бы ни был занят его ум.
Кажется, что примерно так и мы сегодня относимся к нашим классикам, «нашим всё». Но не следует забывать, что В. Розанов принадлежит к тому поколению, которое выросло на Д. Писареве, Н. Михайловском и т.п., да и сам он, как уже упоминалось, прошёл через те же ступени личностного и интеллектуального становления. Так что для своего времени «обычные» для нас суждения В. Розанова о пушкинском творчестве (которому, кстати, он посвятил множество специальных статей) обычными как раз не были, скорее, и его заслугу следует видеть в том, что сегодня мы не можем представить без А. Пушкина русскую культуру и не способны осознать вне его самих себя.
В 1899 г. В. Розанов вслед за Ф. Достоевским утверждает, что в своём духовном опыте А. Пушкин пережил и переработал целые эпохи европейской культуры, чем и обусловлен тезис об «универсальности» поэта [1, с. 167-168]. «Вечный гений среди преходящих вещей» [там же, с. 170], - таким предстаёт А. Пушкин в сознании русских людей уже после первого века своей бесконечной жизни в русской культуре. А жизнь эту В. Розанов охарактеризует как «прогулку в саду Божием» [1, с. 174]. А. Пушкин спокоен и ясен, в его произведениях не видно следов борьбы и страданий, он как бы неким чудесным способом всегда оказывается в середине вещей, откуда поэзия его проливает свой спокойный свет на весь мир. А. Пушкин возвёл в идеал такие черты русского народа, как простота, кротость, терпение и отзывчивость. Он «народен и историчен», что и раздражает приверженцев западного пути развития России [2, с.21], его влечёт всё живое, он его любит и воплощает, в отличие от того же Н. Гоголя А. Пушкин не навязывает читателю своего мировоззрения, «любя его поэзию, каждый остаётся самим собою» [ 2, с. 160].
Именно универсальный и в высшем смысле классический характер творчества А. Пушкина делают его неизменным спутником и другом всякого, кто стремится постичь русскую культуру и саму воплотившуюся в ней душу нашего народа. В этом смысле поэт и есть основа нашего подлинного образования, говоря его же словами - «наш первый университет». А. Пушкину открыта «вся земля», на которой он способен восхищаться последовательно
каждой деталью. Поэт может быть близок каждому человеку, поскольку «на каждую вашу нужду и в каждый миг он подаёт вам цветок-стихотворение» [1, с. 176]. «Чистый - вот Пушкин. В «Капитанской дочке ни одна строка не устарела, а ей 80 лет!! В чём же тут тайна? В необыкновенной полноте пушкинского духа» [1, с. 141].
Но в А. Пушкине ничто не устарело и теперь, через сто лет после того, как В. Розанов написал эти строки. Конечно, это обстоятельство является верным признаком классического искусства. Оно, действительно, схватывает сердцевину вещей, смотрит на них не из «времени», а из «вечности», а потому оказывается собеседником для человека всякой эпохи. Но ведь именно такое, пришедшее из истории, но не стареющее под грузом лет содержание и составляет основу всякого образования. А. Пушкин, да и вся русская классическая литература, останутся основой нашего «гуманитарного» в широком смысле, то есть обращённого к человеку образования, пока будет жить народ, выросший из той же истории, того же языка, той же веры, тех же народных песен и сказок, что и наш поэт. В не А. Пушкина и вступившего под его пером в пору цветения «сада русской культуры» не может быть в России ни образования, ни творчества, ни свободной личности. Вспомним Ф. Достоевского, говорившего, что А. Пушкин - это русский человек, каким он, может быть, станет через двести лет. Двести лет после него уже прошли, а мы вряд ли приблизились к совершенству его духа. Впрочем, каждый читатель в меру внимания и чуткости своей души всё же приближается к нему по ступенькам каждой из строчек его вечной поэзии.
Внимание В. Розанова к русской литературе, сохранявшееся на протяжении всей его творческой жизни, перекликается с теми высокими оценками свободного чтения, роли книги в образовании и духовной жизни человека, которые рассыпаны и по страницам других произведений мыслителя.
Источники:
1. Розанов В.В. Опавшие листья. Короб второй и последний [Текст] // Розанов В.В. Уединённое / Сост., вступ. статья, коммент., библиогр. А.Н. Николюкина. М.: Политиздат,
1990. С. 203-370. [Rozanov V.V. Fallen leaves. Scoop the second and last // Rozanov V.V. Secluded / Compiler, prolusion, comments, bibliography A.N. Nikolyukin. Moscow: Politizdat, 1990. Pp. 203-370. (In Russ.)]
2. Василий Розанов в контексте культуры [Текст]. Кострома: Костромской гос. ун-т им. Н.А. Некрасова, 1999. 214 с. [V.V. Rozanov in the cultural context. Kostroma: Kostroma state university named by N.A. Nekrasov, 1999. 214 p. (In Russ.)]
3. Розанов В.В.. Жизнь. Творчество. Судьба [Текст]: чтения, посвященные 80-летию памяти В.В. Розанова. Кострома, 1999. 65 с. [Rozanov V.V. Life. Creativity. Fate: read, devoted to 80 years memory of V.V. Rozanov. Kostroma, 1999. 65 p. (In Russ.)]
4. Розанов В.В. и русская литературно-философская традиция [Текст]: материалы розановских чтений 24-25 мая 2001 г. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2004. 146 с. [Rozanov V.V. and Russian literary and philosophical tradition: Rozanov's readings materials 24-25 May 2001. Elets: ESU named by I.A. Bunin, 2004. 146 p. (In Russ.)]
References:
1. Rozanov V.V. Opavshie list'ja. Korob vtoroj i poslednij [Tekst] // Rozanov V.V. Uedinjonnoe / Sost., vstup. stat'ja, komment., bibliogr. A.N. Nikoljukina. M.: Politizdat, 1990. S. 203-370.
2. Vasilij Rozanov v kontekste kul'tury [Tekst]. Kostroma: Kostromskoj gos. un-t im. N.A.Nekrasova, 1999. 214 s.
3. Rozanov V.V. Zhizn'. Tvorchestvo. Sud'ba [Tekst]: chtenija, posvjashhennye 80-letiju pamjati V.V. Rozanova. Kostroma, 1999. 65 s.
4. Rozanov V.V. i russkaja literaturno-filosofskaja tradicija [Tekst]: materialy rozanovskih chtenij 24-25 maja 2001 g. Elec: EGU im. I.A. Bunina, 2004. 146 s.
Зарегистрирована: 21.05.2014
Поваляева Ольга Николаевна (Липецкая область), Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина, кафедра педагогики, доцент, кандидат педагогических наук. Тел . 8-961-601-96-77. Email: [email protected]
Povalyaeva Olga Nikolaevna (Lipetsk region), Eletskiy State University. I.A. Bunin, Department of Pedagogy, associate professor, Candidate of pedagogic sciences. Tel. 8-961-601-96-77. E-mail: [email protected]
