CC BY
24
Клуб ИВИ
КУЗНЕЦОВ Анатолий Михайлович,
доктор ист. наук, профессор кафедры международных отношений Восточного института - Школы региональных и международных исследований, Дальневосточный федеральный университет (г. Владивосток). Электронная почта: [email protected]
УДК 303.01.304.2, 792
В поиске целостности, или Заметки учёного с полей международного сотрудничества АТР в сфере искусства
Антропология, целостность, методология, взаимопонимание,
междисциплинарный подход, искусство театра, Л. И. Анисимов
В статье на основе анализа работы на основе системы Станиславского российского режиссера Л. И. Анисимова в Японии, ставятся вопросы, связанные с проблемой целостности восприятия мира в искусстве и науке. На основе исследования сделан вывод о том, что, несмотря на декларируемое развитие междисциплинарных (полидисциплинарных) исследований, в науке сохраняется серьёзная проблема формирования оснований для проведения междисциплинарного синтеза. В то же время, как показывает и пример Анисимова, искусству удаётся реализовать целостное представление проблем, актуальность которых выходит за рамки отдельных стран. Поэтому предлагается вывод о необходимости научного анализа средств достижения искусством подобных результатов. Другое актуальное направление исследований для получения реального синтеза достижений отдельных дисциплин связывается с внедрением антропологического подхода и выявлением реальных механизмов познавательной деятельности в науке и искусстве.
Сегодня мне представляются более важными разные экстралингвистические обстоятельства, связанные с тем, что я увидел, в чём участвовал, о чём размышлял там, за рубежом, и у себя дома. Иначе для чего учёному нужно участвовать в несвойственной ему театральной жизни, также как ранее и в музыкальной, и вообще в сфере искусства, да ещё говорящей на не всегда понятных языках? Но всё это оказывается крайне необходимым, если заниматься не частными, а более насущными нашими проблемами! К сожалению, не самое это сегодня благодарное занятие. Как отметил британский социолог, в контексте постколониализмапотребность порассуждать о человеческом обществе как целостности, обычно является желанием и требованием, связанными с принадлежностью к культурному большинству. С позиции культурных меньшинств, подобного рода тотализации не имеют к ним отношения и не отражают их социальных потребностей [24, р. 75].
Окончание. Начало см.: Известия Восточного Института. 2015. № 4. С. 100-114, 2016. № 1. С. 99-114.
Статья
подготовлена в
рамках выполнения
Государственного
задания
Министерства
образования
и науки РФ
«Формирование
нового
международного порядка в Азиатско-Тихоокеанском регионе и национальные интересы России», код проекта 1430.
Что тут поделаешь, ведь, как очень точно отметил в своём докладе «Метакультура и этика. Чехов» («Чайка», «Три сестры», «Дама с собачкой», «Дядя Ваня») на этом же VII симпозиуме Ю. В. Громыко, сегодня мы все оказались в ситуации, когда происходит располюсовка родного и вселенского, где родное ещё только должно быть обнаружено в незнакомом вселенском. Человек начинает формироваться в зонах непонимания, в зонах несовпадения ценностей разных культур, представителей разных традиций. Как уже было сказано, изучение теории этноса С. М. Широкогорова и поездки по разным странам и нашим российским регионам позволили мне воочию убедиться в справедливости этих слов. Однако Громыко, очевидно, в силу своего базового психологического образования, смог не только верно «поставить диагноз», но и показать способ избавления от этого «недуга» непонимания. «Но не понимать, не означает не чувствовать и не со-переживать.Поэтому в метакультурной ситуации мера сложности непонимания может и должна компенсироваться мерой интенсивности сопереживания». Вот что, оказывается, происходило со мной во время просмотра «Ночи галактической железной дороги»! Вот чего лишены сегодня многие события, решения и оценки происходящего в мире - умения сопереживать!
Но разве не является область чувств, переживаний прерогативой искусства!? Что же тогда получается, что именно искусство должно показать, как нам строить дальнейшее существование? И что же тогда делает такого примечательного наш российский режиссёр, ставя в Японии пьесы российских, европейских, американских, а теперь ещёи японских авторов, да вдобавок делая это с участием актёров из разных стран, говорящих на разных языках? Тот же Ю. В. Громыко увидел в «действе» Анисимова один значимый момент: «Не становятся ли пьесы А. П. Чехова, в которых участвуют труппы актёров из разных стран и даже в одной пьесе и в одной труппе актёры, говорящие на разных языках - а мы видим и такое - своеобразным метакультурным ритуалом, а также единичным событием, освещающим тонкость человеческой души и чувствительность к движениям души другого человека». Мне же представляется, что таким образом режиссёр сначала наглядно моделирует для всех нас это новое состояние нашего бытия. Только осознав и признав его, мы можем попытаться сделать следующий шаг - преодолеть всё то, что нас разобщает и выйти через эти «тонкости человеческой души» к взаимопониманию, к утраченной общности, иногда связываемой с «метакультурой». Важно отметить, что подобный подход уже показывает необходимость усилий с разных сторон, участвующих в диалогах (полилогах), а не просто поверки всех и каждого по какому-то шаблону. Как раз об этом постоянно говорит Анисимов в своих мастер-классах и при обсуждении разных проблем на симпозиумах и конференциях! Так что получается - искусство, действительно, может подсказать, как нам далее обустраивать свою жизнь!
Я же на основании всего увиденного и осмысленного смог сделать важный для антропологии международных отношений вывод. Среди политиков и узко профилированных специалистов («реалистов») до сих пор распространено мнению о том, что все люди одинаковы по природе и только негодные политические режимы мешают им проявить свою исходную либерально-капиталистическую сущность. Но
вопреки этому мнению в международных отношениях участвуют люди с очень разными ценностными и мировоззренческими установками. Поэтому, несмотря на существование единых дипломатических норм и этикета, этот факт необходимо принять и осмыслить. Не случайно ещё в 1980-е гг. представители ряда стран уже обратили внимание на западное, прежде всего европейское, происхождение международных норм и правил и предложили их заменить какими-то более универсальными образцами [10; 11; 13].
Примечательно, что сам Леонид Иванович свой богатый зарубежный опыт и поиски ключа к системе Станиславского кратко, но очень ёмко резюмировал следующим образом: «Америка - страна воли, Россия - страна чувств, Япония - страна мысли». Я отметил для себя вытекающее из данной формулы следствие, согласно которому ни одна страна ещё не создала всех необходимых условий для полноценного и гармоничного существования человека. Мало того, в процессе своих этнологических исследований и я на практике вышел и на проблему описанных Широкогоровым особых психоментальных комплексов, т.е. существование разных познавательных традиций, оказывающих сильнейшее влияние на восприятие и осмысление реальности теми же американцами, европейцами, россиянами, японцами, китайцами и всеми остальными людьми [7; 12; 23]. Поэтому мы сегодня, как никогда раньше, нуждаемся друг в друге, в накопленном нами опыте создания жизненных стратегий. В своё время классики нашей психологии, столкнувшись с подобным обстоятельством, даже дали в свой Институт телеграмму: «У узбеков нет иллюзий!» Анисимов же в своих интервью отмечал: «Японцам не хватает ... переживаний». Вот уж чего-чего, а этого у нас в нашей жизни и её отображении предостаточно! Поэтому российское искусство театра, основанное на системе Станиславского, даёт возможность людям другой страны, относящейся, как говорят, к иной цивилизации, открыть для себя эту сферу бытия, сделать свою жизнь более насыщенной. Я сам, имея возможность на протяжении десяти лет наблюдать за актёрами, включёнными в процесс на основе этой Системы, поражался, как они со временем менялись даже внешне, и явно в лучшую сторону. Наверное, что-то здесь происходит, как в случае применения метода психодрамы.
Может ли Япония нам тоже что-то дать кроме технологий и кредитов? Безусловно! Я не буду здесь напоминать о манга и анимэ - это всё тот же «масскульт». Но вот во время токийских симпозиумов мы стали замечать, что наша манера ведения дискуссии, скажем деликатно, приводила в замешательство японских участников с их разнообразием формул вежливости. Наблюдаю сейчас по нашему ТВ за разными ток-шоу и начинаю понимать такую реакцию. Не умеем мы, как правило, слушать друг друга (если только не говорит начальство), не уважаем часто своих собеседников, стремимся их перебивать, не дав высказаться до конца, или просто перекричать («страна чувств»!). Японская вежливость, пусть даже внешняя, была бы для нас совсем не лишней. Вспоминаю также, как во время симпозиума 2003 г. по диалогу искусств во Владивостоке, некоторые японские участники утверждали, что, если бы наши пограничники и таможенники улыбались во время проведения своих операций, поток туристов из той же Японии к нам бы заметно вырос. Что тут говорить, если и такой наш выдающийся учёный, как Н. В. Тимофеев-Ресовский («Зубр»), тоже настав-
1 Хочу также выразить глубокую благодарность нашему известному японоведу В. В. Кожевникову за его воспоминания о съёмках фильма «Дерсу Узала».
лял: «Науку не делают со зверской серьёзностью». Но каким должно быть само искусство, чтобы оно могло реально показать нам пути для выхода из слишком участившихся кризисов? Где в нём сокрыто то, что воплощает некое общечеловеческое начало?
В этом поиске интересно сравнить методы режиссуры Леонида Анисимова и Акиры Куросавы (23.03.1910 - 06.09.1998), который в некотором смысле является предшественником российского режиссёра. Как известно, Куросава ставил фильмы по произведениям и российской, и западной классической литературы. Но часто он делал это в методологии глубокого «национального перевода», т.е. приводя сюжет и содержание этих текстов в соответствие с японскими реалиями. В результате, несмотря на обвинения критиков в «западном космополитизме», в обработке Куросавы произведения Достоевского («Идиот», 1951 г.) и Шекспира («Ран», 1985 г.) становились явлениями японского искусства, доступными для понимания зрителя этой страны [19]. По этому же пути пошёл наш бывший земляк Юлий Бриннер, когда сугубо японский фильм Акиры Куросавы «Семь самураев» он «перелицевал» в «стопроцентно» американскую «Великолепную семёрку» («The Magnificent Seven»), тем не менее так захватившую сердца мальчишек моего поколения и в Советском Союзе. Отсюда и Гамлет в современном костюме и пр. у западных и наших режиссёров, ведь, как верно было подмечено, наше прошлое - это тоже другая страна. Но подобная практика ещё не снимает символические, но от этого не менее значимые барьеры как в том же искусстве, так и в нашем взаимопонимании.
Исключением здесь является, пожалуй, только экранизация повести нашего В. К. Арсеньева «Дерсу Узала», снятая в тогда ещё закрытом Приморье, с российскими актёрами и в российских реалиях. В результате - «Оскар» и успех в мировом прокате. Но согласно свидетельствам современников и участников съёмок, Акира Куросава снимал этот фильм в период, когда он переживал серьёзный личностный и творческий кризис. Во время съёмок он всегда был в тёмных очках, и никто не видел, чтобы он улыбался. Но когда съёмки были закончены, режиссёр неожиданно снял очки, и лицо его озарила улыбка.1 Не значит ли этот пример, что в искусстве существует всё же нечто большее, чем его способность нас взаимообогащать, несущая некоторый нежелательный потребительский подтекст?
Вот и Анисимов идёт этим же путём, он не адаптирует русскую классику и произведения западных авторов к японским условиям, а только с помощью переводчиков создаёт или использует японский вариант их текстовой части. Конечно, за время жизни в Японии российский режиссёр смог достаточно хорошо усвоить реалии этой страны. Но достаточно ли только этого повседневного опыта для того, чтобы ставить получившие признание спектакли по японской классике? Я думаю, что нет. Секрет его успеха можно связать с другим обстоятельством. Как мне кажется, он может уловить или прочувствовать за российскими и западными, а теперь и за японскими литературными произведениями нечто общее, способное задеть за живое и японцев, и всех нас. Но чем же является это самое общее? Вот тогда пришлось вникать в эти самые метакультурные проблемы, о которых писали Д. Л. Андреев, Ю. В. Громыко, С. Е. Ячин и кое-кто ещё [1; 2; 3; 5; 20; 21; 22].
Работа в экспедициях позволила мне усвоить важный принцип: если ты заблудился, постарайся вернуться в то место, откуда начались твои искания. Действенность этого принципа уже подтвердилась в случае теории этноса, когда после изучения путаных и часто опровергающих друг друга работ современных авторов удалось обратиться к её истокам - идеям С. М. Широкогорова. Точно также следует учитывать, что, несмотря на существующую достаточно длительную философскую и антропологическую традицию обсуждения феномена культуры, его научное обоснование впервые предложил в конце 1940-х гг. как раз Л. Уайт. Обратившись к работам американского теоретика, начинаешь понимать:культура представляет собой критерий, отличающий человека от других живых существ, мир культуры - это то, что отлично от мира природы как такового. Поэтому данный феномен имеет общечеловеческий характер, а его основной смысл заключается в нашей способности к символической деятельности. В то же время именно культура развивает эту способность и формирует самого человека [9; 16; 17; 18].
В свою археологическую бытность я посетил пещеру в Нагорном Карабахе, в которой жили более 1 млн. лет назад наши далёкие предки - архантропы. В Якутии видел памятник Диринг-Юрях и его материалы, по поводу возраста которых ещё шли споры (3 млн. лет или около 300 тыс. лет), но сам факт их открытия заставил изменить все прежние взгляды на древнейшую историю человечества. В Петербурге довелось держать в руках орудия из Африки древностью около 200 тыс. лет и более «молодые» изделия из других частей света, также, как потом в Америке и в Японии. Эти древнейшие артефакты уже не являются достоянием природы, но свидетельствуют о появлении принципиально новых способностей у наших древнейших предков. Следует учитывать, что орудийная деятельность в своём общественном бытие возможна только в тесной взаимосвязи с символической деятельностью. Создание искусственных орудий явилось той основой, которая подготовила появление сознания, изобразительной деятельности (искусства), а уж затем техники, политики, преступности, экологических кризисов, терроризма и прочих достижений цивилизации. Согласно может быть уже не самым современным данным, древнейшие каменные орудия, датированные около 2,3 млн. лет, обнаружены на африканском континенте. Поэтому о единстве происхождения и общности всех людей у меня не возникало вопросов. Но дело в том, что по мере своего расселения и утраты связей разные группы людей со временем создавали свои, присущие только им способы адаптации, жизнедеятельности и варианты их осмысления. В результате получился тот самый плюрализм, этническая многоликость человечества, породившая принцип «мы и они». При этом раньше подразумевалось только «мы» (собственно люди), а «они» (другие) ещё не факт, что соответствуют этому состоянию. Сегодня мы отошли от подобной прямолинейности, но проблемы во взаимопонимании, тем не менее, остались. Вот так возникла необходимость создавать культурологию и заговорить о метакультуре, чтобы напоминать наши общие корни. А то, что такие корни ещё остаются нам как раз доказывает творчество великих деятелей искусства, которые в своих произведениях могут подняться над историческими, политическими, социальными, мировоззренческими и прочими ограничениями к постижению «вершин человеческого
духа». Так что, не столько экономика с её стремлением к извлечению выгоды любыми средствами и экономическими войнами, не общий враг, не борьба за достаточно ограниченно понимаемые права человека как индивида помогут нам в решении насущных проблем. Культура и такая её важная часть, как искусство могут и снова должны стать той интеграционной платформой, которая может объединить человечество. Но для этого им предстоит ещё кардинально поменять наше сознание, чтобы уйти от этих «мы» и «они», национальных интересов, «реальной политики» и других ограничений.
В пользу того, что это не просто досужие рассуждения, уже есть серьёзные аргументы. Показательно, что в своё время «массовая культура» позволила стабилизировать социально-классовые противоречия в развитых странах. Не менее примечательно стремление урегулировать отношения с мигрантами опять-таки средствами политики «мультикультурализма» [4; 6; 12]. Наконец, вполне закономерным выглядит одно из последних веяний в сфере международных отношений - ставка в достижении своих интересов не на «жёсткую» (военную), а на «мягкую» силу, т.е. средства, к сожалению, определённой культуры. Но теперь становится всё более очевидным, что, как и курс на толерантность, всё это были временные меры, некий паллиатив. Сегодня уже остро стоит необходимость поиска новых, более эффективных, средств сближения очень разных людей, достижения реального взаимопонимания. Такие средства должны помогать не столько в решении внутренних проблем отдельных стран, но снимать разломы между разными цивилизациями, Севером и Югом, нашей страной и Западом и ещё многодругих самых разных границ. Не случайно британские теоретики международных отношений заговорили о глобальном международном сообществе. Понятна также всеобщая озабоченность идентичностью, которая заставила очень многих наконец-то осознать, как по-разному мы воспринимаем себя и окружающий нас мир.
К сожалению, современные специалисты от науки, как правило, общаются только с коллегами в рамках своей специальности. В результате формируются «академические деревни», которые очень ограничивают общий кругозор. Можно также очень много читать про так называемое «художественное мышление», но реально понять его можно только непосредственно через серьёзных деятелей искусства. Мне самому более глубоко осмыслить подобные различия в мировосприятии снова помог Л. И. Анисимов. Здесь хотелось бы отметить ещё замечательную возможность общения во время фестиваля «Берега памяти» с нашим известным писателем А. Битовым. Как оказалось, Анисимов и Битов, в отличие от «научных работников», могут очень своеобразно воспринимать какие-то явления реальности. Но от этого такое восприятие не становится менее значимым, тем более, что оно в силу своей целостности фиксирует то, что явно выпадает из видения «специалистов». Не забуду, как Битов рассказал, почему он в юности не мог спокойно смотреть на карту (!) Северной Европы. Не помню точно, то ли очертания Балтийского моря, то ли Скандинавского полуострова ассоциировались у него с протянутой в поиске сочувствия рукой. Мне же, например, такое видение достаточно обыденных вещей вообще не дано. Кстати, наверное, был свидетелем значимого для
российской литературы события. У нас в Приморье в 2008 г. А. Битов и поэт С. Гондлевский впервые пожали друг другу руки.
Но нам сегодня уже необходимо двигаться вперёд, таккак и «культурная политика» с её направленностью на стандарты «общества потребления» явно не справляются с возложенными на неё общественно стабилизационными функциями. Почему? Современная философия и даже политика показали одну из важных проблем нашего времени - стремление не только разного рода обездоленных, но и многих наделённых всяческими правами граждан к признанию. Как тут не вспомнить показательный рекламный ход: «Вы этого достойны»! Террористические угрозы и ряд других экстремальных обстоятельств актуализировали, пускай, может быть, ещё не всеобщее, но важное качество человека - потребность в смыслах. Смыслах, как для конкретной деятельности, так и для оправдания своего обыденного существования. Ведь те же затянувшиеся дебаты по поводу национальной идеи (идентичности) в конце концов тоже ставят своей целью поиск определённого смысла. Проблема и здесь заключается в том, что сами смыслы могут быть слишком частными и даже очень конкретными. Нам же необходимы общие, объединяющие смыслы, которые ещё предстоит определить. А вот наука оказывается перед лицом такого вызова не в самом лучшем положении. Она в большей степени анализирует некоторые реально состоявшиеся события и поэтому пока отстаёт от искусства. Кроме того, по своей сути наука слишком рациональна, чтобы охватить всю неодномерность человеческого бытия. Вот и оказывается, что именно искусство уже сказало своё весомое слово и в отношении столь необходимых нам теперь смыслов.
Настало время обратиться к вопросу о причинах признания в мире лучших образцов нашей классики и, прежде всего, «святой русской литературы» (Т. Манн). Литературоведение - это ещё не моё исследовательское поле, поэтому обратимся к более компетентным суждениям. Исследование В. А. Недзвецким классического русского романа ХК в. - жанра, к которому он относит всего 17 известных произведений А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, в общем литературном контексте позволило ему прийти к нескольким принципиально значимым выводам. Основной критерий, выделяющий классические образцы из остальной массы (периферийных романов), был связан со способностью автора осуществить переход от логики к образу. По мнению Недзвецкого, образность (можно сказать,целостность) вообще является отличительной чертой произведений искусства, свойством, которое во многом достигается средствами типизации. Но главным, по мнению этого исследователя, здесь является способность автора увидеть и представить в произведении общее в единичном и целое в частном. Несмотря на заимствование жанра романа из Западной Европы, как полагает В. А. Недзвецкий, классики русской литературы придали ему совершенно новое содержание. Они не только привнесли в него нашу российскую специфику, но и обогатили знанием «восточной» философии и литературы. В результате классический русский роман уже представляет собой более сложное, синтетическое явление. Столь добротная основа открыла возможность нашим классикам подняться до постановки и обсуждения насущных проблем человеческого бытия: о смыслах существования, о приро-
де добра и зла, поиске гармонии бытия и т.д., и т.д. [14]. (Как тут не вспомнить содержание разговоров российских подростков, описанное Ф. М. Достоевским). Говоря другими словами, наш классический роман принципиально антропологичен, причём на самом высоком уровне. В нём есть та самая «магия целого» (М. К. Мамардашвили), к обретению которой сегодня мы только стремимся, и выносятся на обсуждение смыслы общечеловеческого значения. Поэтому наш классический роман в отличие от того же «этнографического» так востребован и за пределами нашей страны. Как представляется, дальнейшим развитием поиска создателей классического романа явилась драматургия А. П. Чехова [15].
Но на мой всё ещё дилетантский и отстранённый взгляд, К. С. Станиславский взял на себя решение более сложной задачи. Он хотел найти возможности обратить смыслы, запечатлённые в литературных, т.еписьменных текстах, в живую форму их воплощения и переживания, вплоть, если угодно, до вызывания состояния катарсиса. А решение такой задачи предполагает уже не столько владение «искусством слова», а постижение тончайших струн «души» и человеческого «духа». И ведь наш выдающийся театральный деятель смог добиться этого! Уместно будет напомнить, что и сам К. С. Станиславский прошёл путь актёра. Не случайна также его позиция в полемике с В. Э. Мейерхольдом об отношении к актёру. Для Станиславского актёр - это не марионетка, призванная воплотить замысел режиссёра, а соавтор спектакля. Ведь это актёр должен прочувствовать, пережить и тем самым открыть зрителю те высокие смыслы, которые постигли наши литературные классики. Вот уж воистину, «От мира театра - к театру мира»! Вот она, подлинная антропология, направленная на решение общечеловеческих задач!
Поскольку и Л. И. Анисимов подошёл к наследию К. С. Станиславского не просто как специалист-искусствовед, а имел ещё возможность «поверять» его идеи в своей режиссёрской практике и в обсуждениях с представителями других отраслей науки то, очевидно, он смог найти свой ключ к системе нашего театрального реформатора. После этого для российского режиссёра и открылись буквально ворота в мир. Думаю, вся его деятельность последних лет наглядно подтверждает такой вывод. И опять деятель искусства, решая свои задачи, казалось бы, в специфически театральной сфере, постигая систему Станиславского, вышел на уровень наиболее злободневных задач современности и поиск возможностей для их решения. Это вам, знаете, не продвигаемое сегодня «бесстыдство таланта», которое ещё неизвестно куда может нас всех увести.
Для меня, как для учёного, возможность наблюдать этот активный поиск в области театрального искусства позволяет зафиксировать несколько моментов. Фактически, в случае постановок спектаклей/ фильмов на основе литературных произведений мы видим сложную полифонию разных «переводов». Сначала собственно лингвистическую - качество перевода текстов на японский или другие языки. Затем начинается работа режиссёра по «переводу» текста, подготовленного в дискурсе литературного произведения в дискурс театральной пьесы, киносценария. Далее ему нужно ещё проделать «перевод» вербально-логического содержания подготовленной пьесы в сферу образов и собственно переживания. После этого идёт разъяснение
артистам непонятных для них реалий и постановка творческих задач. Наконец, начинается «собирание» всего и всех в единую сценографию в стремлении к достижению некоей сверхзадачи. Подобное восхождение является одной из сложнейших задач, но ведь есть деятели искусства, которые с ней справляются! Но не это ли одновременно путь к постижению смыслов, открывающих возможность взаимопонимания!?
В таком случае и в науке, чтобы достичь реальных, а не «валовых» результатов, необходимо восстановить подобное целостное представление изучаемых проблем. Для этого следует овладеть «жаргонами» разных дисциплин и постичь стоящие за ними смыслы. После этого частные ещё смыслы должны быть соотнесены между собой и определённым образом интегрированы. Затем должна последовать процедура верификации полученных обобщённых смыслов путём их соотнесения с определённой реальностью бытия. Поскольку в условиях информационного взрыва сегодня никто не в состоянии просто узнать о полученных на данный момент результатах исследований даже в отдельных научных отраслях, то приведённая методология выглядит абсолютно нереальной. Подобное заключение выглядит тем более убедительным, что надежды на информационные технологии, которые должны были помочь совладать с этой стихией, тоже пока не оправдались. Да и у Б. Гейтса с компьютером, способным к творчеству, пока что-то не заладилось. Однако, учитывая масштабы современных вызовов и угроз, позволяющих утверждать, что мы все оказались в ситуации «общества риска» (У Бек), уже невозможно уходить от поиска адекватных ответов на разного рода глобальные проблемы [7].
Кризис сциентизма, вызов постмодернизма и ряд других обстоятельств указывают на явную девальвацию традиционных средств познания прежде всего в социальных и гуманитарных науках. Но перед нами есть наглядный пример искусства, которое своими средствами смогло решать задачи по обеспечению целостного восприятия мира в условиях возрастающей его сложности и обсуждению смыслов общечеловеческих масштабов. Поэтому науке крайне необходимо понять особенности искусства, обеспечивающие такие возможности. Но здесь мы опять так или иначе выходим в область проблем, связанных с творчеством и его тайнами.
Справедливости ради необходимо отметить, что научная антропология также осознала эти проблемы взаимопонимания между людьми - представителями разных общностей. В частности, о них много рассуждал в своих последних работах известный американский антрополог К. Гирц [2]. Наши российские исследователи предложили и свои варианты решения проблем подобного рода. Например, Я. В. Чеснов призвал «входить» в подобные ситуации не с позиции «специалиста», а с позиции «ученика». (А. В. Головнев вообще предложил в подобных ситуациях «уподобиться младенцу»). Я бы переформулировал такие рекомендации в предложение быть максимально открытым миру, а не пытаться сразу ставить его в заранее подготовленные рамки. Однаков этом случае возникают определённые требования уже к личности самого исследователя, его или её способности вот так открываться перед «другим». Мне теперь представляется очень неслучайным появление сообщений о новом амбициозном научном проекте, реализуемом европейскими учёными после откры-
тия бозона Хиггса. Этот проект получил название «Мозг человека» («Human Brain Project»). Не менее показательна тенденция развития разного рода нейронаук (нейроэкономики, нейросоциологии, нейро-антропологии и т.д.),исследующих механизмы принятия решений в разных областях. В этом контексте становятся понятными причины, обусловившие возникновение ещё одной субдисциплины - антропологии знания. Значит, настала пора переосмыслить основания нашей науки, понять, как на самом деле мы мыслим и почему воспринимаем окружающий мир определённым образом. Но приблизимся ли мы в этой новой попытке «поверить алгеброй гармонию» к пониманию основной задачи искусства - творческому «постижению жизни человеческого духа» - покажет время.
В любом случае, сегодня становится очевидной необходимость для учёного стремиться к открытости разным идеям, особенно тем, которые могут помочь выходу за рамки узкой дисциплинарно сти. Не менее актуальным представляется изменение отношения к достижениям в сфере искусства, которые могут сделать более реальными достаточно ещё отдалённые горизонты научного поиска. Необходимо также учитывать, что мы во многом ограничены реальностью сильно политизированного этнического мира, «расколдованного» для нас С. М. Широкогоровым. Поиск же ответов на многие вызовы и противоречия связан уже с «восхождением» на уровень Культуры, открытый Л. Уайтом.
Однако меня же во всех этих поисках и метаниях больше всего удивляет другое обстоятельство. Почему, несмотря на очень разреженную интеллектуальную атмосферу Владивостока, через него надо было пройти и создателю теории этноса С. М. Широкогорову, и режиссёру Л. И. Анисимову, сумевшему снова понять, каким образом можно преодолевать ограничения этнического порядка? Кстати, 2015 г. начался для Леонида Ивановича с поистине знакового события: он получил приглашение и в мае совершил поездку на родину театра - в Грецию. В результате здесь было заключено соглашение об открытии Чеховского театра и проведении фестиваля Академии Станиславского в 2018 году...
Литература
1. Андреев Д. Л. Роза мира. Метафилософия истории. - М.: 1991. - 288 с.
2. Гирц К. Как мы сегодня думаем? К этнографии современной мысли // Этнографическое обозрение, 2007. № 2. С. 3-16.
3. Громыко Ю. В. Антропология политической идентичности. - М.: АРКТИ, 2006. - 400 с.
4. Громыко Ю. В. Почему развалился мультикультурализм? К формированию новой цивилизационной идентичности // Блог Ю. В. Громыко [Электронный ресурс]. URL: www.park.futurerussia.ru/extranet/ about/life/2500/ (Дата обращения: 18.03.2015].
5. Кручинин С. В. Взгляды на процессы межэтнической интеграции (идейная оппозиция Д. Андрева и С. Хантингтона) // Юридические исследования. 2013. № 5. [Электронный ресурс] URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_769.html (Дата обращения: 24. 05. 2015].
6. Кузнецов А. М. Алармизм «коренного американца» С. Хантинг-
тона и некоторые перспективы американской нации // США. Канада. Экономика. Политика. Культура. 2012. № 3. С. 83-98.
7. Кузнецов А. М. Глобализация или космополитизация: об одном дискурсе современной западноевропейской социологии // Социологические исследования. 2014. № 12 (368). С. 12-20.
8. Кузнецов А. М. Концепция психоментального комплекса в теории этноса С. М. Широкогорова // Теоретические проблемы этнической и кросс-культурной психологии. - Смоленск, 2010. - С. 115-118.
9. Кузнецов А. М. Концепты «культура» и «цивилизация» как средство проблематизации методологии современных социально-гуманитарных наук // Философия и культура. 2015. № 3. С. 457-468.
10. Кузнецов А. М. Об одном направлении в исследовании международных отношений // Азиатско-Тихоокеанский регион. 2009. № 2. С. 107-115.
11. Кузнецов А. М. Станут ли международные отношения действительно международными? // Азиатско-Тихоокеанский регион. Экономика. Политика. Право. 2011. № 1. С. 7-19.
12. КузнецовА. М.Формированиемультикультурныхнацийвуслови-яхглобализации: канадскийвариант // Метод. Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. Вып. 1. Альтернативные модели формирования наций. Сборник научных трудов ИНИОН РАН. Центр перспективных методологий социально гуманитарных исследований. Гл. редактор М. В. Ильин. М: 2010. - С. 160-175.
13. Кузнецов А. М. Человек в международных отношениях: дань времени или необходимая трансформация парадигмы? // Политическая концептология. 2013. № 2. С. 218-229.
14. Недзвецкий В. А. От Пушкина к Чехову. - М.: Издательство МГУ, 2002. - 192 с.
15. Недзвецкий В. А. Русский роман XIX века: спорные и нерешённые вопросы жанра. - М.: Издательство МГУ, 2013. - 230 с.
16. Уайт Л.Наука о культуре// Уайт Лесли. Избранное: наука о культуре. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 5-462.
17. Уайт Л. Эволюция культуры и американская школа исторической этнологии // Советская этнография. 1932. № 3. С. 54-86.
18. Уайт Л. Эволюция культуры. Развитие цивилизации до падения Рима // Уайт Лесли. Избранное: эволюция культуры. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 47-606.
19. Юренев Р. Н. Кино Японии послевоенных лет. Учебное пособие. - М.: ВГИК, 1993. - 80 с.
20. Ячин С. Е. Метакультура - место творчества личности на границе культурных сред // Личность. Культура. Общество. 2010. Т. 12. Вып. 1. № 53-54. С. 108-117.
21. Ячин С. Е. Состояние метакультуры. - Владивосток: Дальнаука, 2010. - 268 с.
22. Ячин С. В., Конончук Д. В. Трансверсальность и метакультура // Этносоциум и межнациональная культура. 2012. № 2 (44). С. 27-32.
23. Kuznetsov A. M. Russian Anthropology: Old Traditions and New Tendences // Other Peoples Anthropologies / ed. by A. Boscovic. - NY.: Berghahn Books, 2008. - P. 20-43. Второеиздание 2009 г.
24. McLennan G. Sociology, Eurocentrism and Postcolonial Theory // European Journal of Social Theory. 2003. Vol. 6. No. 1. Р. 69-86.
