CC BY
57
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2021. Т. 8, № 1 (29). С. 74-80. УДК 930.1
DOI 10.24147/2312-1300.2021.8(1).74-80
О. В. Телушкина, О. В. Метель
В ПОИСКАХ «ТРАДИЦИИ»: ТРАНСФОРМАЦИЯ СОВЕТСКОГО КИТАЕВЕДЕНИЯ
В 1960-1970-е гг.*
Рассматриваются институциональные и концептуальные трансформации советского китаеведения в 1960-1970-е гг. Утверждается, что внешние политико-идеологические факторы оказали серьёзное влияние на данный процесс, однако привели к тому, что в центре внимания советских китаеведов оказались сюжеты, связанные с изучением роли традиции в истории Китая, причём такой концептуальный поворот приобрёл своё институциональное выражение, и в новых научных институтах были созданы специальные отделы, связанные с анализом феномена «традиции».
Ключевые слова: советская историография; советское китаеведение; Институт народов Азии; Институт Дальнего Востока; традиция; история Китая.
O. V. Telushkina, O. V. Metel
IN SEARCH OF TRADITION: THE TRANSFORMATION OF SOVIET SINOLOGY
IN 1960s-1970s
The authors of this article examine the institutional and conceptual transformations of soviet sinology in the 1960s and 1970s. They argue that external political and ideological factors have had an important impact on this process. But these factors led to the fact that the focus of soviet sinologists was the problem of tradition. This conceptual turn was supplemented by institutional changes, and in 1960s new departments related to the study of the tradition appeared in the soviet scientific institutes.
Keywords: the soviet historiography; the soviet sinology; the Institute of Asian peoples; the Institute of the Far East; the tradition; the history of China.
Развитие современной отечественной историографии отчётливо связано с поиском новых подходов к осмыслению истории советской исторической науки, в глазах авторов последних лет приобретшей статус особой «деформированной» исследовательской традиции, которая хотя и испытывала на себе воздействие внешних общественно-политических факторов, всё же функционировала в соответствии со своими специфическими внутренними механизмами. Подобный ин-терналистский подход, в частности, предполагает, что трансформации советского партийно-политического курса отнюдь не всегда могли напрямую оказать решающее воздействие на практику исторического письма, не-
редко нуждаясь в опосредованных механизмах влияния на профессиональную деятельность историков в СССР [1]. Более того, зачастую сами исследователи стремились использовать внешние обстоятельства для реализации своих исследовательских проектов, которым они придавали «актуальное звучание» в новых политико-идеологических условиях. Весьма показательным примером подобной «резистентности» советской историографии, обладавшей некоторой устойчивостью по отношению к внешним воздействиям, может служить история советского китаеведения 1960-1970-х гг., сумевшего не только «адаптироваться» к воздействию внешних неблагоприятных факторов, связан-
* Публикация подготовлена при финансовой поддержке гранта Президента РФ МК-309.2020.6 «Советская историческая наука 1940 - 1980-х гг.: опыт институциональной истории».
ных с резким ухудшением отношений между СССР и КНР, но и внести некоторые коррективы в общие теоретические представления о направлениях развития китайской истории.
В целом, в структуре советского гуманитарного знания китаеведение, наряду с другими разделами востоковедения, традиционно занимало особое место, сочетая в себе элементы и строго академического поиска, связанного с обработкой, переводом на русский язык и последующей интерпретацией исторических источников, и практико-ориентированного анализа, призванного предсказать пути развития народов Востока в будущем. Более того, китаеведению в СССР нередко вменялось в обязанность обосновывать и подтверждать текущий внешнеполитический правительственный курс, иллюстрируя политические лозунги «историческими примерами». Всё это, казалось бы, не могло не привести к тому, что в характерном для китаеведения комплексном подходе, сочетающем в себе изучение языков, культуры, социальных и политико-экономических характеристик, исторические исследования должны были занимать периферийное положение, уступая место анализу текущей обстановки в КНР. Однако при ближайшем рассмотрении ситуация оказывается несколько иной, а изучение древней и средневековой истории Китая привлекало к себе не меньшее внимание советских синологов, чем названные выше сюжеты. Эта тенденция проявилась и в 1960-1970-е гг., когда в рамках советского китаеведения произошли серьёзные трансформации, связанные с поиском нового подхода к изучению феномена «традиции» в китайской истории. В настоящей статье мы обратимся к анализу подобных изменений, представив механизмы «адаптации» советского академического китаеведения к новым общественно-политическим условиям, вызванным нарастающей напряжённостью в советско-китайских отношениях.
Перемены в структуре советского китаеведения, связанные с изменением внешнеполитических ориентиров советского правительства, стали заметны уже в начале 1960-х гг., когда был закрыт Институт китаеведения, созданный четырьмя годами ранее в рамках Академии наук СССР «в целях глу-
бокого и всестороннего изучения достижений и опыта социалистического строительства в Китайской Народной Республике, а также истории, экономики, языка, литературы и культуры Китая» [2, с. 600]. По мнению большинства отечественных синологов, это решение было своего рода уступкой Мао Цзедуну и «китайским товарищам», которые рассматривали организацию «китаеведческо-го» центра в СССР как проявление «великодержавных устремлений» своего соседа и даже заявку на «руководство» КНР [3, с. 84; 4, с. 333]. Тем не менее, отношения между «братскими компартиями» продолжали ухудшаться.
Новая структура советских востоковедных учреждений оформилась к середине 1960-х гг. К этому времени изучение прошлого и анализ настоящего Китая велись сразу в нескольких крупных учреждениях Академии наук СССР. Предполагалось, что проводимые ими исследования не будут дублировать друг друга, а в их основе будут лежать «глобальные цели советского востоковедения», утверждённые в середине 1950-х гг. -«глубокое изучение современного положения в странах Востока, их экономики, истории, политики, подготовка трудов по национально-освободительному движению; кризису колониальной системы; деятельности основных партий и особенно коммунистических партий в этих странах; разоблачению реакционных теорий буржуазных учёных, оправдывающих колониальный гнёт и политику расовой исключительности в отношении некоторых народов» [5, с. 246].
Первым центром советских китаеведче-ских исследований 1960-1970-х гг. стал Отдел Китая Института востоковедения АН СССР, вскоре переименованного в Институт народов Азии (далее - ИНА) [6, с. 160]. Данный институт, разделённый согласно Постановлению «О задачах, структуре и руководстве Института народов Азии АН СССР» на регионально-страноведческие и проблемно-отраслевые отделы, в составе которых, в свою очередь, выделялись секторы [7, с. 23], должен был проводить исследования несоциалистических и социалистических стран Востока. Причём при изучении первых приоритетной была национально-освободительная борьба, а вторых - современные пробле-
мы социалистического и государственного строительства. Если говорить об Отделе Китая, то в 1960-е гг. здесь работало более 50 человек, занимавшихся историей древнего и средневекового Китая, новой и новейшей историей и экономикой КНР, подготовкой Большого китайско-русского словаря (БКРС) и др. [8, с. 432]. Причём, по воспоминаниям научного сотрудника отдела Ю. В. Чудодее-ва, тематика исследований «не задавалась сверху, и проблема актуальности тех или иных научных сюжетов понималась достаточно широко», позволяя синологам, составлявшим «коллектив научных индивидуальностей», относительно свободно выбирать тему научного исследования [8, с. 432].
Помимо Отдела Китая в ИНА существовал Дальневосточный кабинет, входивший в структуру Ленинградского отделения института. Его деятельность была генетически связана с дореволюционным востоковедением и сосредотачивалась вокруг коллекций книг и рукописей, собранных сотрудниками основанного в 1818 г. Азиатского музея. Так, в Дальневосточном кабинете продолжали работу над описанием фондов восточных рукописей, занимались исследованием грамматики восточных языков, изучением истории и литературы народов Востока, исследованием возникновения и развития рабовладельческих отношений, а также проблемами генезиса и особенностей развития феодализма и капитализма в странах Востока [9, л. 72]. В начале 1960-х гг. сотрудники кабинета подготовили к публикации рукописи из Дуньху-анского фонда, провели каталогизацию архива китайских ксилографов, а также опубликовали труды по истории отечественной синологии, древней и средневековой истории Китая и литературоведению [10, л. 3-18].
В сентябре 1966 г. число востоковедческих учреждений СССР пополнилось новой структурой - Институтом Дальнего Востока АН СССР (далее - ИДВ). Он был создан во исполнение Постановления ЦК КПСС от 3 сентября 1966 г. «Об улучшении научно-исследовательской работы по Китаю и расширении подготовки кадров китаеведов» на базе закрытого отдела по Китаю при Институте экономики мировой социалистической системы [11, л. 40]. Основным стимулирующим фактором создания ИДВ востоковеды
традиционно называли нарастание напряжённости в советско-китайских отношениях и начало «культурной революции» в КНР. К примеру, по словам известного синолога Л. П. Делюсина, в СССР была «необходима теоретическая база, в том числе для квалифицированного диалога с КПК» [12, с. 138]. С ним был согласен и П. М. Кожин, утверждавший, что «у нас, как оказалось, в том же ЦК и прочих местах некому проанализировать то, что происходит в Китае», тогда как руководству страны «нужны были справки позарез», т. е. информационные сообщения «по поводу того, что происходит в Китае, и что с этим делать» [13, с. 264].
Первоначально в составе ИДВ были образованы сектора истории, экономики, идеологии, культуры, внешней политики и др., здесь работали специалисты по Китаю, Японии, Корее и другим странам Востока. Комплектование научными кадрами осуществлялось за счёт специалистов Министерства иностранных дел (МИД), ИНА, Института внешней торговли Министерства внешней торговли, Академии педагогических наук СССР и других институтов и ведомств, расположенных в г. Москве [11, л. 28]. Однако в отличие от ленинградских коллег, сотрудники данного центра в большей степени ориентировались на анализ текущей политической ситуации и подготовку информационных материалов для МИД и ЦК КПСС. Таким образом, получалось, что вопросы китаеведения были разделены между ИДВ и ИНА по хронологическому принципу, а именно - период до образования КНР отходил Отделу Китая ИНА, а история КНР после 1949 г. попадала в сферу изучения ИДВ.
Подобная система академических учреждений китаеведческой направленности, сформировавшаяся в СССР в середине 1960-х гг., безусловно, должна была ориентироваться на изучение новой и новейшей истории Китая и его роли в мировой политической системе. Однако, наряду с данными сюжетами, внимание советских синологов 1960-1970-х гг. «неожиданно» оказалось приковано и к проблемам древней и средневековой истории Китая. Причины, обеспечившие популярность данному сюжету, были двояки. С одной стороны, развернувшаяся в КНР в середине 1960-х гг. «культурная ре-
волюция» активно обращалась к прошлому своей страны, используя в текущей политической пропаганде образы героев китайской истории и событий весьма отдалённых времён. Следовательно, для советских аналитиков и учёных объяснение общего положения дел в коммунистическом Китае, о котором они черпали сведения преимущественно из китайской публицистики и китайских газет, и составление прогнозов на будущее оказывалось невозможным без глубокого «погружения» в китайскую историю. В то же время события «культурной революции» плохо укладывались в привычные для советской науки схемы исторического развития Китая, вписанные в общую марксистско-ленинскую теорию исторического процесса, предполагавшую, что китайское общество развивалось стадиально (от одной формации к другой) и в 1949 г. вступило в эпоху строительства социализма [14, с. 4]. В результате, стремясь объяснить текущий политический курс китайских коммунистов, советские синологи вынужденно обратились к анализу «традиций» - специфических элементов китайской культуры, которые, согласно их подходу, зародились в древности и проявили себя в современном Китае. В дальнейшем это смещение акцентов в какой-то степени затронуло всё отечественное китаеведение, а изучение «китайских традиций» стало играть существенную роль даже в трудах сотрудников наиболее «приближенного к практике» академического института - ИДВ. Недаром в начале 1970-х гг. в ИДВ под руководством крупного специалиста по конфуцианскому наследию Л. С. Переломова будет создан новый сектор -«Историческое наследие и современный Китай», который, впрочем, сами исследователи нередко именовали просто «сектором традиций», подчёркивая, что «когда разворачивалась деятельность сектора изучение традиций как особых институтов передачи культурного опыта переживало определённый застой» [15, с. 58]. Сектор просуществовал до начала 1990-х гг. и был преобразован в Центр сравнительного изучения цивилизаций Восточной Азии.
«Поворот» к анализу традиции оказался удивительно созвучен и, вероятно, отчасти связан с новой дискуссией об «азиатском способе производства», развернувшейся
в советской историографии в 1964-1965 гг. Причём в этом обсуждении участвовали не только востоковеды, но и антиковеды и медиевисты. Так, в мае 1965 г. в Институте народов Азии АН СССР состоялось обсуждение проблем общего и особенного в историческом развитии стран Востока. И хотя позиция Учёного совета сводилась лишь к признанию за «азиатским способом» права на существование в качестве абстрактной модели, всё же часть советских исследователей была готова пересмотреть устоявшуюся общую периодизацию.
В таких условиях идея о том, что «традиционная китайская культура не прекратила своего существования, что она полностью жизненна и продолжает полноценно существовать, находя эмоциональный, моральный, этнокультурный отклик в душе и сознании каждого представителя великого китайского народа» [12, с. 164], оказывала серьёзное влияние на общие представления советских историков-марксистов о прошлом КНР. Недаром в 1960-1970-е гг. они предприняли попытку теоретически обосновать данное утверждение, раскрыв понятие «традиция» и подчеркнув её роль в развитии китайского общества. Так, в конце 1968 г. в отделе Китая Института народов Азии АН СССР состоялся симпозиум «Роль традиций в истории Китая». На основе прозвучавших там материалов были написаны статьи, вышедшие в 1972 г. в сборнике с аналогичным названием [16]. Четыре года спустя, в 1976 г., коллективом отечественных синологов был издан ещё один сборник статей «Китай: традиции и современность» [17], а Научный совет по истории мировой культуры, действовавший при Отделении истории Академии наук СССР и объединявший в своих рядах широкие круги представителей советской академической и вузовской науки, организовал специальную конференцию «Проблемы традиции в истории культуры», на которой были представлены доклады в том числе и о культуре Китая. Наконец, ещё в 1970 г. вышла из печати монография сотрудника ИНА Л. С. Васильева, стремившегося показать механизм формирования системы религиозно-этических взглядов, оказавших определяющее влияние на характер, структуру и особенности китайской цивилизации [18, с. 32]. «Национальные
традиции» здесь выступали одним из элементов ряда, включающего также религию, этику и «стандарты», которые преломлялись в сфере политики и социальных связей.
Вместе с тем, на наш взгляд, наиболее детально понятие «традиция» было раскрыто в одной из статей советского синолога Г. Ф. Салтыкова [16, с. 4-23], представившего модель зарождения и функционирования данного явления в истории Китая. С его точки зрения, традиция - это повторяемость явлений, поступков, переживаний, которые со временем оформляются в чётко очерченные привычные формы отношений, и каждое новое поколение застаёт готовые формы отношений и по инерции пользуется ими, тем самым закрепляя их. Иными словами, в рамках подобного подхода китайская «традиция» оказывается схожа с понятиями «социальный институт» или «коллективное сознание», предложенными западными социологами ХХ в. (Т. Парсонс, Э. Дюркгейм).
В свете нового подхода, ориентированного на прочтение китайской истории в контексте использования понятия «традиция», ключевую роль в развитии Китая должно было сыграть конфуцианство. Так, именно конфуцианцы реформировали древнекитайские национальные традиции и создали настолько стабильную социальную структуру, ограничивающую частную инициативу, и при этом идеально соответствующую «национальному характеру», что её не могли поколебать ни реформы, ни восстания. Ситуацию изменило лишь открытие Китая и вовлечение империи во всемирную систему капитализма. КПК же, в свою очередь, являясь частью китайского общества, никогда не была свободна от влияния этой «исторически устойчивой модификации национальной традиции». Более того, как и конфуцианские философы прошлого, современные партийные лидеры использовали отдельные элементы этой системы в своих интересах, обращаясь к эмоциям граждан и их «национальному характеру», что и позволило китайским коммунистам достигать небывалых высот в управлении массами. И хотя далеко не все советские специалисты согласились с подобными выводами, подчёркивая, что стабильность общественных институтов отнюдь не означала их влияние на отношения между
людьми в ХХ в., проблемы воздействия «традиционной политической структуры и идеологии императорского Китая» на политику Мао Цзедуна продолжали активно разрабатываться в советской науке, причём иногда исследователи проводили прямые аналогии между современным режимом и правлением китайских императоров, одновременно критикуя китайские власти за чрезмерный параллелизм между древностью и современностью [19]. Подобные оценки отражались даже в аналитических документах, подготовленных советскими китаеведами, нередко занимавшими определённые позиции в МИД и других органах власти, для ЦК КПСС. «Обращение к древности, традициям, - гласил один из подобных текстов, - стало одной из характерных черт общественного сознания китайцев. Можно утверждать, что ориентация на традиции при решении многих кардинальных проблем является важной чертой национального характера китайцев. Нам будет трудно понять некоторые явления современной политической и общественной жизни КНР без учёта этого фактора» [20, л. 27].
Таким образом, приведённые данные, на наш взгляд, свидетельствуют о том, что в 1960-1970-е гг. в советском китаеведении произошли весьма серьёзные трансформации, приведшие к изменению общего характера данной дисциплины. Так, с одной стороны, именно в 1960-1970-е гг. изменилась и приобрела стабильный характер организационной структуры китаеведения в рамках АН СССР. Это было связано с формированием институциональной модели, которая бы максимально быстро удовлетворяла потребности государства в актуальной и верифицируемой информации, но при этом не была перегружена структурами с дублирующейся тематикой исследований. В то же время, в условиях изменений внешней конъюнктуры, связанной с разрывом отношений между СССР и КНР и началом «культурной революции» в Китае, не вписывающейся в схему развития «нормальной социалистической страны», в советской науке произошла глубокая трансформация проблемного поля ки-таеведческих исследований, связанных с изменением и теоретических установок советских учёных, и тематических направлений их повседневной работы. В результате, к сере-
дине 1970-х гг. в советской науке фактически произошёл возврат к традициям дореволюционного китаеведения, а сотрудники «академического» и «практического» направлений в рамках данной дисциплины действовали в общем исследовательском поле, постоянно обращаясь к проблемам и понятиям «традиционной» китайской истории.
ЛИТЕРАТУРА
1. Крих С. Б. Между революцией и войной: советская историография древности и внешние факторы // Социальные институты в истории: ретроспекция и реальность / под ред. С. Б. Криха и др. - Омск : Изд-во Ом. гос. ун-та, 2016. - Вып. 2. - С. 229-240.
2. Постановление Президиума Академии наук СССР от 26 октября 1956 г. «Об организации Института китаеведения АН СССР и его задачах» // Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС. 1922-1991 : в 2 т. / сост. В. Ю. Афиани, В. Д. Есаков. - М. : РОССПЭН, 2010. - Т. 2 : 1952-1958. - С. 600.
3. Титаренко М., Барышников В. К 50-летию Института Дальнего Востока РАН. Выдающийся учёный-китаевед и организатор науки Михаил Иосифович Сладковский // Проблемы Дальнего Востока. - 2006. - № 2. - С. 82-88.
4. Мясников Владимир Степанович // Российское китаеведение - устная история : сб. интервью с ведущими рос. китаеведами ХХ-ХХ1 вв. : в 3 т. / отв. ред. В. Ц. Головачёв. - 2-е изд., испр. и доп. - М. : Ин-т востоковедения РАН : МАКС Пресс, 2018. - Т. 1. - С. 322-349.
5. Постановление Президиума АН СССР «О задачах и структуре Института востоковедения» 07.09.1956 г. // Из истории советского востоковедения. 1917-1956. - М. : Наука, 1970. -С. 245-248.
6. Кузнецова Н. А., Кулагина Л. М. Из истории советского востоковедения. 1917-1956. - М. : Наука, 1970. - 251 с.
Информация о статье
Дата поступления 30 сентября 2020 г.
Дата принятия в печать 15 февраля 2021 г.
Сведения об авторах
Телушкина Ольга Викторовна - научный сотрудник Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия,
Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: [email protected]
7. Шаститко П. М., Чарыева Н. К. Период ренессанса советской ориенталистики (вторая половина 1950-х - первая половина 1970-х гг.) // Восток (Orient). - 2003. - № 6. - С. 21-32.
8. Чудодеев Ю. В. Становление и развитие китаеведения в Институте востоковедения РАН // Orientalistica. - 2018. - № 1 (3-4). - С. 424460.
9. АРАН. Ф. 152. Оп. 1а. Д. 1311.
10. АРАН. Ф. 152. Оп. 1а. Д. 1505.
11. АРАН. Ф. 1970. Оп. 1. Д. 15.
12. Делюсин Лев Петрович // Российское китаеведение - устная история : сб. интервью с ведущими рос. китаеведами XX-XXI вв. : в 3 т. -М. : Ин-т востоковедения РАН : МАКС Пресс, 2018. - Т. 1. - С. 116-165.
13. Кожин Павел Михайлович // Российское китаеведение - устная история : сб. интервью с ведущими рос. китаеведами XX-XXI вв. : в 3 т. - М. : Ин-т востоковедения РАН, 2015. -Т. 2. - С. 225-272.
14. Переломов Л. С. Империя Цинь - первое централизованное государство в Китае (221202 гг. до н. э.). - М. : ИВЛ, 1962. - 244 с.
15. Переломов Л. С., Кожин П. М. Изучение роли и места традиций в жизни китайского общества в ИДВ РАН // Проблемы Дальнего Востока. - 2006. - № 4. - С. 57-61.
16. Роль традиций в истории и культуре Китая : сб. ст. / под ред. Л. С. Васильева и др. - М. : Наука, 1972. - 376 с.
17. Китай: традиции и современность : сб. ст. / под ред. Л. П. Делюсина и др. - М. : Наука, 1976. - 333 с.
18. Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае. - М. : Наука, 1970. - 483 с.
19. Переломов Л. С. Становление императорской системы в Китае // Вопросы истории. -1973. - № 5. - С. 129-132.
20. АРАН. Ф. 1970. Оп. 1. Д. 72.
Article info
Received
September 30, 2020 Accepted
February 15, 2021 About the authors
Olga V. Telushkina - Researcher of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: [email protected]
Метель Ольга Вадимовна - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия) Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: [email protected]
Olga V. Metel - PhD in Historical Sciences, Associate Professor of the Department of World History of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: [email protected]
Для цитирования
Телушкина О. В., Метель О. В. В поисках «традиции»: трансформация советского китаеведения в 1960-1970-е гг. // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2021. Т. 8, № 1 (29). С. 74-80. й01: 10.24147/2312-1300.2021.8(1).74-80.
For citations
Telushkina O.V., Metel O.V. In Search of Tradition: The Transformation of Soviet Sinology in 1960s-1970s. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2021, vol. 8, no. 1 (29), pp. 74-80. DOI: 10.24147/2312-1300.2021.8(1).74-80 (in Russian).
