CC BY
57
•uro.
А.А.Островерхов
В ПОИСКАХ ТЕОРИИ ОДНОПАРТИЙНОГО ГОСПОДСТВА: МИРОВОЙ ОПЫТ ИЗУЧЕНИЯ СИСТЕМ С ДОМИНАНТНОМ ПАРТИЕН (II)1
Ключевые слова: теория однопартийного господства, доминантная партия, цикл однопартийного доминирования, Морис Дюверже, Джованни Сартори
Системы с доминантной партией
1 Окончание. Начало см. Поли-тия. 2017. № 3, с. 136—153.
2 См., напр. Mair 1997: 203.
3 Wildavsky 1959: 309.
4 Schlesinger 1955.
5 Sartori 2005: 74, 174.
6 Friedman, Wong
2008: 2.
7 Friedman 2008; Reuter, Remington
2009: 503.
8 Sartori 2005: 206.
9 См., напр. Huntington 1970: 26; Geddes 1999: 139.
Доминирующая партия по определению может существовать во всех без исключения партийных системах — если их рассматривать в качестве систем с доминирующей партией, то они не сильно отличаются друг от друга2. Так, исследования двух классических двухпартийных систем — английской и американской — показали, что Великобритания и США состоят из преимущественно однопартийных регионов3. В американском случае электоральное доминирование одной из двух партий было зафиксировано не только в границах так называемого «сплоченного Юга», но и в других штатах. В частности, классифицируя региональные партийные системы США, Джозеф Шлезингер выделял в их числе однопартийно-цикличные, однопартийно-преобладающие и обычные однопартийные4. По мнению Джованни Сартори, на формирование системы с доминирующей (преобладающей) партией указывает даже «ситуация, когда две партии... не в состоянии воссоздать механику двухпартийности», то есть когда эти партии «недостаточно конкурентоспособны, чтобы обеспечить чередование у власти»5. Исследователи типичных однопартийных систем зачастую проводят различия между поздним СССР и режимом Иосифа Сталина, а также между современным Китаем и режимом Мао Цзэдуна и, ссылаясь на то, что и в позднем СССР, и в современном Китае допускались (допускаются) номинально оппозиционные группы6, говорят о наличии в них систем с доминантной (гегемонистской) партией7. Вместе с тем, вопреки заключению Сартори, отмечавшему, что «гегемонистский двухъярусный строй [в принципе] признает другие политические группы во всем их многообразии, тем самым прокладывая путь к расширению совокупности политических единиц»8, из-за отсутствия состязательности подобные системы часто смешивают с однопартийными (причисляя к последним в том числе Малайзию, Тайвань, Сингапур и др.)9. Таким образом, при изучении систем с доминирующей партией исключительно на уровне партийных систем можно получить самые неожиданные результаты (например, что
ОЛШИН № 4 (87) 2017
133
10 Pempel 1990b: 341.
11 Ibid.: 342.
12 См., напр. Przeworski et al. 2000:16.
13 См., напр. Boucek, Bogaards 2010: 3.
на каком-то этапе Советский Союз в этом плане практически не отличался от Соединенных Штатов).
Чтобы проследить более глубокие различия между системами с доминирующей партией, исследователи обратились к уровню политических режимов с акцентом на политическую мобилизацию (политическое участие). Было обнаружено, что потенциально доминирующие партии приходят к власти на фоне кризиса политической мобилизации, который отражает «коренную перестройку политических диспозиций ключевых социально-экономических групп»10. Этот кризис зачастую носит случайный характер и стимулируется одним или несколькими событиями, варьирующими в диапазоне от войн и революций до серьезных экономических спадов (поражение Японии во Второй мировой войне; переселение евреев в Палестину до основания современного израильского государства; партизанская война в Малайзии; революция в Мексике; установление, а затем падение режима апартеида в ЮАР; сжатие Китайской республики до Тайваня после гражданской войны на материке; введение в Швеции всеобщего избирательного права, влияние на страну мирового экономического кризиса 1920—1930-х годов и др.). В условиях, когда «политические структуры заметно расшатываются, старые решения теряют притягательность, старые альянсы распадаются, а на передний план выдвигаются новые проблемы и новые социальные, политические и экономические группы»11, и появляется партия, которая предлагает массам наиболее адекватные их потребностям мобилизационные сценарии.
В процессе мобилизации формируется поведение (политика, стратегия) доминирующей партии по отношению к электорату и соперникам, которое исследователи рассматривают как политический режим (то есть «поведенческую систему» — совокупность повторяющихся стимулов и реакций). Тестируя его на соответствие нормам демократии (например, с помощью экспертных оценок Freedom House), они выделяют демократические и авторитарные системы, или режимы, с доминирующей партией (см. табл. 1). Однако поскольку в мировом политологическом сообществе нет консенсуса по поводу набора обязательных признаков демократии (так, в частности, существует точка зрения, согласно которой отсутствие чередования во власти в принципе несовместимо с демократическими нормами12), жестко развести два типа однопартийного доминирования оказывается невозможно. В связи с этим исследователи, с одной стороны, обращают внимание на авторитарные проявления в демократических системах с доминирующей партией, отличающие их от «идеальных» либеральных демократий (размывание границ между правящей партией и государством, ограничение политической конкуренции, политического участия и инициатив и проч.)13, а с другой — выявляют демократические черты в авторитарных системах с доминирующей партией, сопоставляя их с прочими разновидностями авторитаризма (наличие реальной базы социальной поддержки, сосуществование правящей
134
ШШШ № 4 (87) 2017
Таблица 1 Категоризация систем с доминирующей партией
Авторитарные системы с доминирующей партией Демократические системы с доминирующей партией
Политическая система Нелиберальная демократия «Несвободная», «частично свободная» страна (по оценке Freedom House) Либеральная демократия «Свободная» страна (по оценке Freedom House)
Полит ическая власть Централизованная Монополия на власть Централизованное правительство Власть имеет определенные границы
Выборы Регулярные, но несвободные (применение силы и запугивания) и нечестные (ограничение оппозиции) Правящей партии достаточно получить относительное большинство голосов на выборах Регулярные, довольно свободные и честные Правящей партии желательно получить абсолютное большинство голосов на выборах
Институты Институциональная централизация Правящая партия контролирует все ветви власти; разделение властей фактически отсутствует Независимые статутные органы (independent statutory bodies) находятся под контролем Заметная централизация власти Независимая судебная власть Независимые статутные органы (independent statutory bodies)
Верховенство закона Игнорируется, обходится и умышленно нарушается правящей партией Элиты и общество признают и соблюдают верховенство закона
Гражданское и политическое общество Ограничиваются и подвергаются давлению Диспозиционная централизация (dispositional centralisation) Выступают в качестве сдержек и противовесов по отношению к правящей партии Свобода объединений и дискуссий признается и охраняется Институты гражданского общества играют множество ролей Политические партии свободно соперничают на выборах
Свобода СМИ Государство владеет большинством СМИ Правящая партия использует цензуру по своему усмотрению Все СМИ регулируются государством Существуют как государственные, так и частные СМИ Цензура законодательно ограничена Государственное регулирование распространяется лишь на часть СМИ
О
-к
со
кэ о
N
со
U1
Источник: Jager N. de, Toit P. du. 2013. Introduction // Jager N. de, Toit P. du. (eds.) Friend or Foe?Dominant Party Systems in Southern Africa: Insights from the Developing World. — Cape Town: UCT Press. P. 13
' См,
напр. Nacif 2006: 93.
15 См., напр. Pempel 1990b: 340—352; Friedman, Wong 2008: 4—5.
16 Isaacs, Whitmore 2013.
партии с оппозициеи, институционализация передачи власти, кооптация возникающих политических движений и др.)14.
Положить конец устоявшемуся однопартийному доминированию, в сущности, способен только новый кризис политической мобилизации15. С течением времени доминирующей партии оказывается все сложнее приспосабливаться к новым социально-экономическим условиям, отвечать обновленным ожиданиям и ориентациям электората и решать возникающие проблемы. Промахи в мобилизации ключевых социально-экономических групп, допущенные лидерами доминирующей партии в процессе адаптации к изменившимся условиям (особенно в периоды кризисов), и внутрипартийные расколы приводят к свертыванию «прибавочного цикла доминирования», подталкивая широкие слои избирателей к переходу на сторону оппозиции, предлагающей новые мобилизационные возможности. Так, в 1993 г. Либерально-демократическая партия Японии уступила на выборах оппозиционной коалиции; в 1994 г. Христианско-демократическая партия Италии была распущена из-за обвинений в коррупции и связях с мафией; в 2000 г. Социалистическая партия Сенегала лишилась поддержки религиозных лидеров и проиграла президентские выборы; в 2006 г. Либеральная партия Канады утратила власть после политического скандала и т.д.
В результате получается, что, с точки зрения позитивного подхода, система с доминирующей (преобладающей или гегемонист-ской) партией — это, по сути, любая многопартийная (или даже однопартийная, но допускающая существование оппозиционных групп, как в случае позднего СССР) страна, где имеется доминирующая партия. По нашим подсчетам, за 65 лет в соответствующий список было включено свыше 130 стран (см. Приложение), то есть почти весь земной шар (см. карту 1), причем на одну страну нередко приходится несколько доминирующих партий, правивших в разное время. К системам с доминирующей партией чаще всего относят Индию, Мексику, Швецию, Италию, Израиль, Японию, Тайвань, Сингапур, Индонезию, Малайзию и ЮАР, а когда речь заходит об однопартийном доминировании на местах (district-level dominance) или в регионах (sub-national dominance) — США, Канаду, Францию и Германию. Вне этого списка пока остаются лишь большинство государств Восточной Европы, прежде всего молодые республики, возникшие в европейской части бывшего СССР (кроме России и Молдавии) и на территории Югославии, а также некоторые другие страны (например, беспартийные режимы). В азиатской части бывшего СССР доминирующие партии выделяются в Грузии, Казахстане, Азербайджане, Узбекистане, Таджикистане и Туркмении. В частности, Рико Айзекс и Сара Уитмор пишут о персонализированных доминирующих партиях в России и Казахстане, поскольку действующие там партии этого типа («Единая Россия» и «Нур Отан» соответственно) тесно связаны с фигурой президента16.
136
йШММ № 4 (87) 2017
Карта 1 Доминирующие партии в мире*
* Карта составлена автором на основе: Дюверже 2007[1951]; Duverger 1960; Almond 1960; Blanksten 1960; Coleman 1960; Blondel 1968, 1972; Bellows 1970;
Huntington 1970; Moore 1970; McDonald 1971; Sartori 2005 [1976]; Beyme 1985; Pempel 1990a; Anckar 1997; Giliomee, Simkins 1999; Rimanelli 1999; Van de Walle, Butler 1999; Bogaards 2004; Friedman, Wong 2008; Boucek, Bogaards 2010; Reuter 2010; Jager, Toit 2013; Doorenspleet, Nijzink 2013.
Заключение Политическая социология (она же политология) развивается бла-
годаря двум противоборствующим парадигмам: позитивистской и ин-терпретативной (антипозитивистской). Со временем позитивистская парадигма, по сути, превратилась в отдельную дисциплину, которую сегодня обычно называют политической наукой (Political Science), а политическая социология осталась на интерпретативных позициях. «Политические ученые» (политологи-позитивисты, далее — просто политологи) изучают групповое политическое поведение как совокупность реакций на внешние по отношению к субъекту (объективные) импульсы — социальные, биологические, географические и др. В свою очередь социологи политики (i.e. политологи-интерпретативисты) занимаются поиском субъективного смысла социального действия, окрашенного индивидуальными мотивами и намерениями. Если политологов прежде всего интересует, кто, что, когда и как получает в мире политики, то социологов политики — почему и зачем. Таким образом, речь идет (в том числе и в случае с концептуализацией однопартийного господства) не столько о разных подходах к определению ключевых понятий, сколько о фундаментальных различиях, которые прослеживаются и на уровне гносеологических установок (позитивизм—антипозитивизм, натурализм—антинатурализм, объективизм—субъективизм, эмпиризм—реализм, сциентизм—антисциентизм и т.д.), и в теориях среднего уровня (электоральная социология vs. социология господства), и в рамках частных рабочих гипотез (доминирующая vs. господствующая партия).
Позитивистский подход предполагает, что альтернативные ему научные методы (интерпретативизм и диалектика) являются ложными,
штшм № 4 (87) 2017
137
17 LaPalombara, Weiner 1964.
18 См., напр. Bogaards 2004:
192; Doorenspleet, Nijzink 2013: 1.
19 См., напр. Pempel 1990b: 334; Голосов 2005: 108.
20 См., напр. Reuter, Gandhi 2011: 87; Geddes et al. 2014: 319.
ибо, в соответствии с фундаментальным логическим законом противоречия, возможен только один истинно научный метод. Между тем сам процесс превращения позитивной политической социологии в современную политическую науку порождает вопрос о степени ее собственной научности. Очевидно, что внутренних импульсов для такой трансформации было недостаточно — ограниченное применение в социально-гуманитарных исследованиях лишь одного научного метода, как правило, не дает существенных результатов: например, бихевиоризм как одно из воплощений позитивистской парадигмы так и не стал новой «психологической наукой» в противовес существующей психологии; неоклассическая школа — не единственное направление в экономике, и ее развитие не привело к появлению отдельной «экономической науки» и особых «экономических ученых» и т.д. Значит, формирование политической науки не в последнюю (а быть может, и в первую) очередь объясняется внешними факторами. В их числе — расцвет социального дарвинизма в Германии, Франции, Великобритании и США в конце XIX — начале XX в., образование советской политологии в форме «научного коммунизма» (с 1920-х годов — «марксизма-ленинизма»), эмиграция известных европейских обществоведов в Америку в 1930-е годы, деятельность ЮНЕСКО по институционализации и распространению политической науки (конец 1940-х — 1950-е годы), переход к аналитической философии в американской системе образования (1960-е годы), угасание дискуссий об антипозитивизме в социологии (с середины 1970-х годов) и др.
Хотя в первые послевоенные годы ЮНЕСКО возлагало на новую политическую науку вполне определенные надежды, связанные с защитой мира и безопасности, она состоялась прежде всего в русле «научного либерализма» при непосредственном влиянии США (в частности, через систему грантов), обосновывая демократический строй в противовес коммунистическому и любому авторитарному. Отсюда логические несоответствия между субъективными (нормативными) ожиданиями ученых, политической теорией и объективными эмпирическими данными. Так, согласно наиболее распространенному (и глубоко политологическому) определению, политическая партия — это организация, главной целью которой является получение и отправление власти (Джозеф Лапаломбара, Мирон Вайнер17 и др.). Однако исследователи все равно выражают удивление и обеспокоенность, когда повсеместно обнаруживают доминантные партии, которые лишь успешнее других с этим справляются18, пытаются доказать, что однопартийное господство и так называемое сфабрикованное большинство в целом не характерны для демократий19, и склонны рассматривать системы с доминантной партией исключительно в качестве авторитарных, смешивая их с электоральным (состязательным) авторитаризмом, управляемой демократией, относя к классу гибридных режимов и т.д.20 В результате одни и те же критерии выделения доминантной партии фигурируют в политологической литературе и как недостатки демократии, и как
138
ШШШ № 4 (87) 2017
21 См., напр. ^^ 1959: 227; Lustick 1996: 606.
проявления авторитаризма (в зависимости от конъюнктуры, предубеждений авторов и т.п.).
В теоретико-методологическом плане политическая наука заимствует из других дисциплин позитивные теории и методы, чтобы с их помощью исследовать политику как автономную институциональную сферу общества. Чисто политологических теорий и методов, похоже, не существует, хотя в трудах политологов встречается множество концепций, которые, с одной стороны, объявляются теориями, а с другой — используются в качестве инструментов (методов) политического анализа. Образцом для «политических ученых» служит естествознание (физика, биология, география и др.), а также воплощения позитивистской парадигмы в общественных дисциплинах (психологии, социологии, экономике и др.). Так, в первой половине — середине XX в. собственно политологические работы носили главным образом биологический (социал-дарвинизм) и психологический (бихевиоризм) характер, а во второй половине столетия постепенно приобрели экономический оттенок (неоклассические теория рационального выбора и новый ин-ституционализм). Отсюда представление о стремлении большинства людей к власти как развитие идеи естественного отбора (выживания наиболее приспособленных) и борьбы за существование, рассмотрение общественных институтов исключительно с точки зрения ресурсов власти и т.д. Что касается интерпретативных теорий и методов, то они подвергаются в политической науке обязательной операционализации, или натурализации (то есть очищению от чрезмерной «социологичности», «психологичности», «историчности», «метафизичности», «идеалистичности», «телеологичности» и т.п.), и либо преобразуются в позитивные, либо отбрасываются как несостоятельные. Например, концепция власти Роберта Даля отражает позитивистский взгляд на теорию политического господства Макса Вебера, «система поведения» ^ R) Дэвида Истона кардинально отличается от «системы действия» Толкотта Парсонса, позитивистская операционализация доминирующей партии Сартори стала ответом на социологическую интерпретацию господствующей партии Мориса Дюверже и т.п.
Политическая наука по большей части отторгает исторический (историографический и источниковедческий) и философский анализ, поскольку они по своей сути противоречат позитивистской установке на непосредственное наблюдение «здесь и сейчас» в отрыве от метафизических («везде и всегда») и ретроспективных («тогда и там») рассуждений и не отказываются от прикладных интерпретативных методов (таких, как эмпатия, интроспекция, воображение, интуиция и др.)21. Поэтому новейшие исследования однопартийного господства практически не ссылаются на ушедшие в прошлое типичные случаи (Италию, Израиль и т.п.) как на объективную реальность, не пытаются сравнивать их в этом качестве с действующими системами с доминантной партией. Поэтому под собственно социологическим подходом в политической науке, по-видимому, понимается старый институционализм —
ШШШМ № 4 (87) 2017
139
22 См. Окунев 2009: 143; Сергеев, Сару-ханян 2012: 132.
23 Дегтярев 1998: 98; Заславский 2007: 227.
24 Мелешкина 2006: 146; Макаренко 2011: 48.
рассмотрение государства с точки зрения влияния на политику других институциональных сфер (прежде всего экономики); а под собственно старым институционализмом — юридический подход к описанию формальных институтов (правил, процедур, норм и т.п.). Поэтому внешне похожие термины (господствующая, доминирующая, преобладающая, гегемонистская партия и проч.) используются в современной политологической литературе как синонимы, и большинство исследователей не считает нужным углубляться в их содержание. Особенно это касается последних веяний в отечественной политологии. В трудах российских авторов можно встретить упоминания о «полуторапартийной системе» в Иране и некоторых других странах22 (хотя данное понятие имеет смысл только применительно к Японии до начала 1990-х годов) или о «системе с партией-гегемоном» в ГДР и Болгарии23 (где действовали однопартийные системы), обсуждение проблемы «предоминант-ности» во Франции и Мексике24 (в то время как первая была обычной многопартийной страной, а вторая — системой с гегемонистской партией) и т.д. Есть сложности и с переводом иностранной терминологии (английское rule переводят как господство, а не как правление; французское domination — как доминирование, а не как господство и т.д.), а также с ее осмыслением.
Суммируя вышесказанное, можно констатировать, что политическая наука представляет собой довольно узкий подход в политической социологии, который на практике означает либо отказ от рассмотрения «внеполитических факторов», либо их искажение (или сужение, или восприятие в отрыве от социально-психологического, культурно-исторического, экономического и политико-правового контекста). Так, доминантная партия предстает в политологической литературе исключительно в образе независимого политического игрока, который благодаря стратегическим талантам партийных лидеров способен долгие годы поддерживать свое электоральное превосходство на выборах всех уровней, поощряя союзников и изолируя противников за счет безграничного доступа к неиссякаемым государственным ресурсам. Главным подтверждением тому служит собственно правящий статус партии и непрерывность ее правления (остальные факты практически в равной степени теоретически нагружены). Между тем социологи, вероятнее всего, назвали бы такой вывод тривиальным, наивным и надуманным — поскольку для того, чтобы запустить процессы, ведущие как к установлению, так и к окончанию однопартийного господства, достаточно случайного мобилизационного кризиса. Это свидетельствует о том, что политологи не учитывают целый ряд глубинных особенностей систем с доминантной партией в тех странах, где они реально существуют: масштаб стоящих перед правящей партией задач, то место, которое она занимает в обществе, характер ее связей с массами и многое другое.
В то же время чем дальше от США, тем слабее либеральная идеология, тем критичнее авторы относятся к позитивистской парадигме и тем активнее используют социологическую интерпретацию,
140
О ШИШ № 4 (87) 2017
25 Toit, Jager 2013: 195—196.
26 Doorenspleet, Nijzink 2013:17.
27 Suttner 2006: 279—290.
28 Nijzink, Doorenspleet 2013: 207.
29 Дюверже 2007: 365.
0 Duverger 1960: 45.
связанную с «оправданием» доминантной партии. В частности, в последних исследованиях южноафриканских специалистов упоминаются символические ресурсы однопартийного господства: героическая история правящей партии и ее достижения, политические мифы и символы, идентичность и культура, легитимность и идеология, наличие харизматических лидеров25 и т.п. Так, Индийский национальный конгресс боролся за независимость страны, Африканский национальный конгресс играл ключевую роль в обрушении апартеида, Институционально-революционная партия олицетворяла завоевания мексиканской революции, Гоминьдан отстаивал суверенитет нашедшей последнее убежище на Тайване Китайской республики перед лицом коммунистического Китая и т.д. Помимо максимизации выгоды, выделяются и другие мотивы, побуждающие людей голосовать за доминантную партию; в их числе — эмоциональные связи («я хочу принадлежать к большинству»), убеждения («я не верю в конкурентную политику») и недостаток информации («мне не из чего больше выбрать»)26. Высказываются сомнения, что однопартийное господство допустимо сводить к простому численному превосходству правящей партии над соперниками; критикуется чрезмерное внимание, в первую очередь американских ученых, к выборам, возложение вины за электоральные неудачи оппозиционных сил исключительно на правящую партию, зацикленность на ее недостатках, пренебрежение к внепарламентским демократическим практикам, безразличие к роли широкой общественности; приверженцы позитивного подхода обвиняются в консерватизме, догматизме, фетишизме, однобоком понимании плюрализма и демократии27. Ставится вопрос, действительно ли система с доминантной партией негативно влияет на демократию28, и т.д.
Таким образом, процесс концептуализации однопартийного господства по большому счету напоминает спор между последователями двух ученых — Мориса Дюверже и Джованни Сартори, — которые просто задействовали разные научные методы. Дюверже справедливо полагал, что отнюдь «не любую партию, количественно превосходящую другие в течение некоторого периода времени, следует считать доминирующей [sic! — А.О.]: на этот материальный элемент накладываются элементы социологические»29; поэтому рассуждал о феномене веры в партию, ее легитимности, влиятельности и связи с эпохой; наряду с отрицательными, отмечал и положительные стороны однопартийного господства, его стабилизирующее воздействие и т.п. Однако в 1950—1960-е годы, вероятно предвидя острую критику со стороны новой политической науки, он поспешил признать свою концепцию размытой30, оставив потомкам лишь незавершенный эскиз теории однопартийного господства. Сартори же как истинный политолог считал, что выделение особой системы с доминантной партией из «плюралистической» среды имеет смысл только тогда, когда у правящей партии есть возможность не делиться властью с соперниками, и потому писал о преобладающих, гегемонистских и просто доминирующих партиях и системах в Европе, Азии и Америке, а также о неустойчивых (в 1950—1970-е годы) доминантно-неавторитарных,
ШШШМ № 4 (87) 2017
141
доминантно-авторитарных и недоминантных моделях в Африке31. Если рассматривать логику и терминологию Сартори в качестве элементов самостоятельной концепции, то можно сказать, что она получила наибольшее распространение в мировой исследовательской практике (вплоть до пристального внимания к африканским странам), пусть и в менее строгом варианте — исследователи измеряют все доступные форматы и уровни однопартийного господства, включая внутрипартийный (intra-party
dimension of dominance)1, стараясь называть их одним словом.
* * *
Хотя ученые потратили довольно много времени и сил на изучение доминантных партий, похоже, что поиск теории однопартийного господства на сегодняшний день фактически зашел в тупик. Полученный теоретический результат, когда большинство стран мира относились или относятся к системам с доминантной партией и в конечном счете различаются лишь по совокупности оценок идеологически ангажированных экспертов, выглядит поверхностным и необоснованным. Очевидно, что при концептуализации однопартийного господства позитивный подход до сих пор не привел к значимым открытиям и достижениям — не помог в установлении ранее неизвестных объективных закономерностей, особых свойств и т.д. Несмотря на определенную логическую стройность и другие достоинства, его потенциала, или объяснительной и предсказательной силы, явно недостаточно, чтобы отрицать другие научные методы как несостоятельные. Если мы хотим понять, что в действительности представляет собой однопартийное господство и почему формируются системы с доминантной партией, возврат к теоретическим и методологическим наработкам в рамках ин-терпретативной парадигмы, частным случаем которой является диалектика, предлагающая учитывать и преодолевать существующие противоречия между позитивизмом и антипозитивизмом, по всей видимости, неизбежен. На наш взгляд, это позволит завершить эскиз теории однопартийного господства (о синтезе которой пока рано говорить) на подлинно социологических основаниях, вернуть в научный оборот несправедливо забытые терминологию и методологию, значительно сократить число анализируемых государств и открыть новую перспективу в изучении данной проблемы.
Библиография Голосов Г.В. 2005. Сфабрикованное большинство: конверсия го-
лосов в места на думских выборах 2003 г. // Полис. № 1. С. 108—119.
Дегтярев А.А. 1998. Основы политической теории. — М.: Высшая школа.
Дюверже М. 2007 [1951]. Политические партии. — М.: Академический проект.
Заславский С.Е. (ред.) 2007. Основы теории политических партий. — М.: Европа.
31 Sartori 2005: 226—237.
32 См. напр. Boucek 2012.
142
йШММ № 4 (87) 2017
Макаренко Б.И. 2011. Постсоветская партия власти: «Единая Россия» в сравнительном контексте // Полис. № 1. С. 42—65.
Мелешкина Е.Ю. 2006. Доминирование по-русски или мировой феномен? // Политическая наука. № 1. С. 135—161.
Окунев И.Ю. 2009. Стэнфордская модель кризиса развития // Полис. № 3. С. 136—144.
Сергеев В.М., Саруханян С.Н. 2012. «Белая революция»: провал модернизации сверху // Полития. № 3. С. 132—145.
Almond G.A. 1960. Introduction: A Functional Approach to Comparative Politics // Almond G.A., Coleman J.S. (eds.) The Politics of the Developing Areas. — Princeton: Princeton University Press. P. 3—64.
Anckar D. 1997. Dominating Smallness: Big Parties in Lilliput Systems // Party Politics. Vol. 3. № 2. P. 243—263.
Bellows T.J. 1970. The People's Action Party of Singapore: Emergence of a Dominant Party System. — New Haven: Yale University Southeast Asia Studies.
Beyme K. von. 1985. Political Parties in Western Democracies. — Al-dershot: Gower.
Blanksten G.I. 1960. The Politics of Latin America // Almond G.A., Coleman J.S. (eds.) The Politics of the DevelopingAreas. — Princeton: Princeton University Press. P. 455—531.
Blondel J. 1968. Party Systems and Patterns of Government in Western Democracies // Canadian Journal of Political Science. Vol. 1. № 2. P. 180—203.
Blondel J. 1972. Comparing Political Systems. — N.Y.: Praeger.
Bogaards M. 2004. Counting Parties and Identifying Dominant Party Systems in Africa // European Journal of Political Research. Vol. 43. № 2. P. 173—197.
Boucek F. 2012. Factional Politics: How Dominant Parties Implode or Stabilize. — Basingstoke: Palgrave Macmillan.
Boucek F., Bogaards M. 2010. Introduction: Setting a New Agenda for Research // Bogaards M., Boucek F. (eds.) Dominant Political Parties and Democracy: Concepts, Measures, Cases and Comparisons. — L.: Routledge. P. 1—19.
Coleman J.S. 1960. The Politics of Sub-Saharan Africa // Almond G.A., Coleman J.S. (eds.) The Politics of the Developing Areas. — Princeton: Princeton University Press. P. 247—368.
Crick B. 1959. The American Science of Politics: Its Origins and Conditions. — Berkeley: University of California Press.
Doorenspleet R., Nijzink L. 2013. One-Party Dominance in African Democracies: A Framework for Analysis // Doorenspleet R., Nijzink L. (eds.) One-Party Dominance in African Democracies. — Boulder: Lynne Rienner Publishers. P. 1—24.
Duverger M. 1960. Sociologie des partis politiques // Gurvitch G. (dir.) Traité de sociologie. T. II. — P.: PUF. P. 22—45.
Friedman E. 2008. Why the Dominant Party in China Won't Lose // Friedman E., Wong J. (eds.) Political Transitions in Dominant Party Systems: Learning to Lose. — L.: Routledge. P. 252—268.
штшм № 4 (87) 2017
143
Friedman E., Wong J. 2008. Learning to Lose: Dominant Parties, Dominant Party Systems, and Their Transitions // Friedman E., Wong J. (eds.) Political Transitions in Dominant Party Systems: Learning to Lose. — L.: Rout-ledge. P. 1—12.
Geddes B. 1999. What Do We Know about Democratization after Twenty Years? // Annual Review of Political Science. Vol. 2. № 1. P. 115—144.
Geddes B. et al. 2014. Autocratic Breakdown and Regime Transitions: A New Data Set // Perspectives on Politics. Vol. 12. № 1. P. 313—331.
Giliomee H., Simkins C.E.W. 1999. The Dominant Party Regimes of South Africa, Mexico, Taiwan and Malaysia: A Comparative Assessment // Giliomee H., Simkins C.E.W. (eds.) The Awkward Embrace: One-Party Domination and Democracy. — Amsterdam: Harwood Academic Publishers. P. 1—46.
Huntington S.P. 1970. Social and Institutional Dynamics of One-Party Systems // Huntington S.P., Moore C.H. (eds.) Authoritarian Politics in Modern Society: The Dynamics of Established One-Party Systems. — N.Y.: Basic Books. P. 3—47.
Isaacs R., Whitmore S. 2013. The Limited Agency and Life-Cycles of Personalized Dominant Parties in Post-Soviet Space: The Case of United Russia and Nur Otan // Democratization. Vol. 21. № 4. P. 699—721.
Jager N. de, Toit P. du. 2013. Introduction // Jager N. de, Toit P. du. (eds.) Friend or Foe?Dominant Party Systems in Southern Africa: Insights from the Developing World. — Cape Town: UCT Press. P. 3—20.
LaPalombara J., Weiner M. 1964. Political Parties and Political Development. — Princeton: Princeton University Press.
Lustick I.S. 1996. History, Historiography, and Political Science: Multiple Historical Records and the Problem of Selection Bias // American Political Science Review. Vol. 90. № 3. P. 605—618.
Mair P. 1997. Party System Change: Approaches and Interpretations. — Oxford: Clarendon Press.
McDonald R.H. 1971. Party Systems and Elections in Latin America. — Chicago: Markham Publishing Company.
Moore C.H. 1970. The Single Party as Source of Legitimacy // Huntington S.P., Moore C.H. (eds.) Authoritarian Politics in Modern Society: The Dynamics of Established One-Party Systems. — N.Y.: Basic Books. P. 48—72.
Nacif B. 2006. The Rise and Fall of Mexico's PRI // Challenges to Democracy by One-Party Dominance: A Comparative Assessment. Seminar Report № 17. — Johannesburg: KAS. P. 91—98.
Nijzink L., Doorenspleet R. 2013. Why One-Party Dominance Endures in Some Democracies but Not Others // Doorenspleet R., Nijzink L. (eds.) One-Party Dominance in African Democracies. — Boulder: Lynne Rienner Publishers. P. 195—208.
Pempel T.J. 1990a. Uncommon Democracies: The One-Party Dominant Regimes // Pempel T.J. (ed.) Uncommon Democracies: The One-Party Dominant Regimes. — Ithaca: Cornell University Press. P. 1—32.
Pempel T.J. 1990b. One-Party Dominance and the Creation of Regimes // Pempel T.J. (ed.) Uncommon Democracies: The One-Party Dominant Regimes. — Ithaca: Cornell University Press. P. 333—360.
144
IWJilliail № 4 (87) 2017
Przeworski A. et al. 2000. Democracy and Development: Political Institutions and Well-Being in the World, 1950—1990. — Cambridge: Cambridge University Press.
Reuter O.J. 2010. The Origins of Dominant Parties: A Cross-National Investigation. Paper presented at the 2010 meeting of the American Political Science Association.
Reuter O.J., Gandhi J. 2011. Economic Performance and Elite Defection from Hegemonic Parties // British Journal of Political Science. Vol. 41. № 1. P. 83—110.
Reuter O.J., Remington T.F. 2009. Dominant-Party Regimes and the Commitment Problem: The Case of United Russia // Comparative Political Studies. Vol. 42. № 4. P. 501—526.
Rimanelli M. 1999. Peaceful Democratization Trends in Single-PartyDominant Countries // Rimanelli M. (ed.) Comparative Democratization and Peaceful Change in Single-Party-Dominant Countries. — N.Y.: St. Martin's Press. P. 1—24.
Sartori G. 2005 [1976]. Parties and Party Systems: A Framework for Analysis. — Colchester: ECPR Press.
Schlesinger J.A. 1955. A Two-Dimensional Scheme for Classifying the States According to Degree of Inter-Party Competition // American Political Science Review. Vol. 49. № 4. P. 1120—1128.
Suttner R. 2006. Party Dominance «Theory»: Of What Value? // Politiken. Vol. 33. № 3. P. 277—297.
Toit P. du, Jager N. de. 2013. Conclusion: Resources and the Politics of Dominant Party Systems // Jager N. de, Toit P. du. (eds.) Friend or Foe? Dominant Party Systems in Southern Africa: Insights from the Developing World. — Cape Town: UCT Press. P. 195—212.
Van de Walle N., Butler K.S. 1999. Political Parties and Party Systems in Africa's Illiberal Democracies // Cambridge Review of International Studies. Vol. 13. № 2. P. 14—28.
Wildavsky A.B. 1959. A Methodological Critique of Duverger's Political Parties // Journal of Politics. Vol. 21. № 2. P. 303—318.
References Almond G.A. 1960. Introduction: A Functional Approach to Compa-
rative Politics // Almond G.A., Coleman J.S. (eds.) The Politics of the Developing Areas. — Princeton: Princeton University Press. P. 3—64.
Anckar D. 1997. Dominating Smallness: Big Parties in Lilliput Systems // Party Politics. Vol. 3. № 2. P. 243—263.
Bellows T.J. 1970. The People's Action Party of Singapore: Emergence of a Dominant Party System. — New Haven: Yale University Southeast Asia Studies.
Beyme K. von. 1985. Political Parties in Western Democracies. — Aldershot: Gower.
Blanksten G.I. 1960. The Politics of Latin America // Almond G.A., Coleman J.S. (eds.) The Politics of the Developing Areas. — Princeton: Princeton University Press. P. 455—531.
il№llian № 4 (87) 2017
145
Blondel J. 1968. Party Systems and Patterns of Government in Western Democracies // Canadian Journal of Political Science. Vol. 1. № 2. P. 180-203.
Blondel J. 1972. Comparing Political Systems. — N.Y.: Praeger.
Bogaards M. 2004. Counting Parties and Identifying Dominant Party Systems in Africa // European Journal of Political Research. Vol. 43. № 2. P. 173—197.
Boucek F. 2012. Factional Politics: How Dominant Parties Implode or Stabilize. — Basingstoke: Palgrave Macmillan.
Boucek F., Bogaards M. 2010. Introduction: Setting a New Agenda for Research // Bogaards M., Boucek F. (eds.) Dominant Political Parties and Democracy: Concepts, Measures, Cases and Comparisons. — L.: Routledge. P. 1—19.
Coleman J.S. 1960. The Politics of Sub-Saharan Africa // Almond G.A., Coleman J.S. (eds.) The Politics of the Developing Areas. — Princeton: Princeton University Press. P. 247—368.
Crick B. 1959. The American Science of Politics: Its Origins and Conditions. — Berkeley: University of California Press.
Degtyarev A.A. 1998. Osnovy politicheskoj teorii. — M.: Vysshaja shkola.
Doorenspleet R., Nijzink L. 2013. One-Party Dominance in African Democracies: A Framework for Analysis // Doorenspleet R., Nijzink L. (eds.) One-Party Dominance in African Democracies. — Boulder: Lynne Rienner Publishers. P. 1—24.
Duverger M. 1960. Sociologie des partis politiques // Gurvitch G. (dir.) Traité de sociologie. T. II. — P.: PUF. P. 22—45.
Duverger M. 2007 [1951]. Politicheskie partii. — M.: Akademicheskij proekt.
Friedman E. 2008. Why the Dominant Party in China Won't Lose // Friedman E., Wong J. (eds.) Political Transitions in Dominant Party Systems: Learning to Lose. — L.: Routledge. P. 252—268.
Friedman E., Wong J. 2008. Learning to Lose: Dominant Parties, Dominant Party Systems, and Their Transitions // Friedman E., Wong J. (eds.) Political Transitions in Dominant Party Systems: Learning to Lose. — L.: Rout-ledge. P. 1—12.
Geddes B. 1999. What Do We Know about Democratization after Twenty Years? // Annual Review of Political Science. Vol. 2. № 1. P. 115—144.
Geddes B. et al. 2014. Autocratic Breakdown and Regime Transitions: A New Data Set // Perspectives on Politics. Vol. 12. № 1. P. 313—331.
Giliomee H., Simkins C.E.W. 1999. The Dominant Party Regimes of South Africa, Mexico, Taiwan and Malaysia: A Comparative Assessment // Giliomee H., Simkins C.E.W. (eds.) The Awkward Embrace: One-Party Domination and Democracy. — Amsterdam: Harwood Academic Publishers. P. 1—46.
Golosov G.V. 2005. Sfabrikovannoe bol'shinstvo: konversija golosov v mesta na dumskih vyborah 2003 g. // Polis. № 1. S. 108—119.
146
OHi № 4 (87) 2017
Huntington S.P. 1970. Social and Institutional Dynamics of One-Party Systems // Huntington S.P., Moore C.H. (eds.) Authoritarian Politics in Modern Society: The Dynamics of Established One-Party Systems. — N.Y.: Basic Books. P. 3—47.
Isaacs R., Whitmore S. 2013. The Limited Agency and Life-Cycles of Personalized Dominant Parties in Post-Soviet Space: The Case of United Russia and Nur Otan // Democratization. Vol. 21. № 4. P. 699—721.
Jager N. de, Toit P. du. 2013. Introduction // Jager N. de, Toit P. du. (eds.) Friend or Foe? Dominant Party Systems in Southern Africa: Insights from the Developing World. — Cape Town: UCT Press. P. 3—20.
LaPalombara J., Weiner M. 1964. Political Parties and Political Development. — Princeton: Princeton University Press.
Lustick I.S. 1996. History, Historiography, and Political Science: Multiple Historical Records and the Problem of Selection Bias // American Political Science Review. Vol. 90. № 3. P. 605—618.
Mair P. 1997. Party System Change: Approaches and Interpretations. — Oxford: Clarendon Press.
Makarenko B.I. 2011. Postsovetskaja partija vlasti: «Edinaja Rossija» v sravnitel'nom kontekste // Polis. № 1. S. 42—65.
McDonald R.H. 1971. Party Systems and Elections in Latin America. — Chicago: Markham Publishing Company.
Meleshkina E.J. 2006. Dominirovanie po-russki ili mirovoi fenomen? // Politicheskaja nauka. № 1. S. 135—161.
Moore C.H. 1970. The Single Party as Source of Legitimacy // Huntington S.P., Moore C.H. (eds.) Authoritarian Politics in Modern Society: The Dynamics of Established One-Party Systems. — N.Y.: Basic Books. P. 48—72.
Nacif B. 2006. The Rise and Fall of Mexico's PRI // Challenges to Democracy by One-Party Dominance: A Comparative Assessment. Seminar Report № 17. — Johannesburg: KAS. P. 91—98.
Nijzink L., Doorenspleet R. 2013. Why One-Party Dominance Endures in Some Democracies but Not Others // Doorenspleet R., Nijzink L. (eds.) One-Party Dominance in African Democracies. — Boulder: Lynne Rienner Publishers. P. 195—208.
Okunev I.J. 2009. Stjenfordskaja model' krizisa razvitija // Polis. № 3. S. 136—144.
Pempel T.J. 1990a. Uncommon Democracies: The One-Party Dominant Regimes // Pempel T.J. (ed.) Uncommon Democracies: The One-Party Dominant Regimes. — Ithaca: Cornell University Press. P. 1—32.
Pempel T.J. 1990b. One-Party Dominance and the Creation of Regimes // Pempel T.J. (ed.) Uncommon Democracies: The One-Party Dominant Regimes. — Ithaca: Cornell University Press. P. 333—360.
Przeworski A. et al. 2000. Democracy and Development: Political Institutions and Well-Being in the World, 1950—1990. — Cambridge: Cambridge University Press.
Reuter O.J. 2010. The Origins of Dominant Parties: A Cross-National Investigation. Paper presented at the 2010 meeting of the American Political Science Association.
ilfllllll № 4 (87) 2017
147
Reuter O.J., Gandhi J. 2011. Economic Performance and Elite Defection from Hegemonic Parties // British Journal of Political Science. Vol. 41. № 1. P. 83—110.
Reuter O.J., Remington T.F. 2009. Dominant-Party Regimes and the Commitment Problem: The Case of United Russia // Comparative Political Studies. Vol. 42. № 4. P. 501—526.
Rimanelli M. 1999. Peaceful Democratization Trends in Single-PartyDominant Countries // Rimanelli M. (ed.) Comparative Democratization and Peaceful Change in Single-Party-Dominant Countries. — N.Y.: St. Martin's Press. P. 1—24.
Sartori G. 2005 [1976]. Parties and Party Systems: A Framework for Analysis. — Colchester: ECPR Press.
Schlesinger J.A. 1955. A Two-Dimensional Scheme for Classifying the States According to Degree of Inter-Party Competition // American Political Science Review. Vol. 49. № 4. P. 1120—1128.
Sergeev V.M., Sarukhanyan S.N. 2012. «Belaja revoljucija»: proval mo-dernizacii sverkhu // Politeia. № 3. S. 132—145.
Suttner R. 2006. Party Dominance «Theory»: Of What Value? // Poli-tikon. Vol. 33. № 3. P. 277—297.
Toit P. du, Jager N. de. 2013. Conclusion: Resources and the Politics of Dominant Party Systems // Jager N. de, Toit P. du. (eds.) Friend or Foe? Dominant Party Systems in Southern Africa: Insights from the Developing World. — Cape Town: UCT Press. P. 195—212.
Van de Walle N., Butler K.S. 1999. Political Parties and Party Systems in Africa's Illiberal Democracies // Cambridge Review of International Studies. Vol. 13. № 2. P. 14—28.
Wildavsky A.B. 1959. A Methodological Critique of Duverger's Political Parties // Journal of Politics. Vol. 21. № 2. P. 303—318.
Zaslavskiy S.E. (ed.) 2007. Osnovy teoriipoliticheskih partij. — M.: Evropa.
■jlWJilliHH № 4 (87) 2017
Приложение
Список стран, где фиксировались системы с доминантной партией: Австралия, Алжир, Ангола, Антигуа и Барбуда, Аргентина, Бангладеш, Бельгия, Берег Слоновой Кости (Кот-д'Ивуар), Бирма (Мьянма), Боливия, Ботсвана, Бразилия, Бурунди, Великобритания (в том числе Англия в период Британской империи, Северная Ирландия после 1945 г.), Венгрия, Венесуэла, Верхняя Вольта (Буркина-Фасо), Вьетнам, Габон, Гайана, Гамбия, Гана, Гвинейская Республика, Гвинея-Бисау, Германия, Гондурас, Греция, Польша, Дагомея (Бенин), Дания, Демократическая Республика Конго (столица г.Киншаса), Джибути, Доминика, Доминиканская Республика, Египет, Зимбабве, Израиль, Индия, Индонезия, Иран, Ирландия, Исландия, Испания, Италия, Кабо-Верде, Камбоджа, Камерун, Канада, Кения, Китай, Китайская Республика (Тайвань), Колумбия, Коста-Рика, Куба, Лаос, Лесото, Либерия, Люксембург, Мавритания, Мадагаскар, Малайзия, Малайская Федерация, Марокко, Мексика, Мозамбик, Намибия, Нигер, Никарагуа, Новая Зеландия, Норвегия, Ньясаленд (затем Федерация Родезии и Ньясаленда, а после ее распада — Малави и Замбия), Парагвай, Перу, Португалия, Пуэрто-Рико, Республика Конго (столица г.Браззавиль), Республика Танганьика (после объединения с независимыми приграничными территориями — Объединенная Республика Танзания), Руанда, Сальвадор, Самоа, Сан-Томе и Принсипи, Свазиленд, Северная и Восточная Нигерия (до присоединения к Федеративной Республике Нигерия), Северная Корея, Сейшельские Острова, Сент-Винсент и Гренадины, Сент-Люсия, Сингапур, Сирия, Сомали, СССР (после распада Союза — Россия, Молдавия, Азербайджан, Грузия, Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Туркмения), Судан, США, Сьерра-Леоне, Того, Тунис, Турция, Уганда, Уругвай, Федерация Мали (после распада Федерации — Мали и Сенегал), Филиппины, Франция, Центрально-африканская Республика, Чад, Чехословакия, Чили, Швейцария, Швеция, Шри-Ланка, Экваториальная Гвинея, Эритрея, Эфиопия, Южная Корея, Южно-Африканский Союз (Южно-Африканская Республика), Южный Йемен (после объединения с Северным Йеменом — Йеменская Республика), Япония.
штшм № 4 (87) 2017
149
