CC BY
58В.Д. Бедерсон
В ПОИСКАХ ГЕРОЕВ: РАЗНООБРАЗИЕ ПЕРСОНАЛИСТСКИХ ИДЕНТИФИКАТОРОВ И ПОЛИТИКА ИДЕНТИЧНОСТИ В РЕГИОНАХ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Проблематика региональной идентичности представляет интерес не только для исследователей, но и для «практиков» - специалистов по маркетингу, брендингу, публичному управлению [Kotler, 2002; Динни, 2013; Визгалов, 2008; Булина, 2013] и др. Академический интерес к данной проблематике - в частности, в контексте российских и постсоветских реалий - обычно объясняют, во-первых, процессами глобализации и глокализации, которые выводят на первый план уже не национальные, общегражданские идентичности, а локальные идентичности сообществ (communities); во-вторых, потребностью в реидентификации и поиске новых оснований для символических ассоциаций в контексте трансформации советской идентичности [Центр и региональные идентичности... 2003, с. 11], а также проблемой идеологического вакуума в постсоветских странах [Мусиездов, 2013].
В литературе нередко высказывается мнение, что с 1990-х годов российские регионы непрерывно заняты поисками собственной уникальности и особенности. Однако в разные десятилетия внимание к региональной идентичности выражалось по-разному. Если в 1990-х - начале 2000-х годов на фоне расширения политико-экономической автономии регионов имели место масштабные проекты конструирования региональных идентичностей, то в 2000-х годах, в условиях усиления центростремительной политики федерального центра, политика региональной идентификации подверглась переосмыслению. Однако она ни в коей мере не
была свернута - напротив, пережив кризисный период 1990-х и экономически окрепнув, регионы нашли новые ресурсы и политическую волю для позиционирования региональных особенностей.
Региональная идентичность справедливо рассматривается как ресурс для привлечения инвестиций в экономику региона и его рекламы вовне (для других регионов, для страны, на международном уровне). Инструментальное отношение к региональной идентичности - ключ к пониманию сути данного феномена и практики его политического использования. Кроме того, переосмысление региональной идентификации в 2000-х годах было обусловлено изменением характера взаимоотношений Центра и регионов, движением маятника российского федерализма в сторону централизации [Петров, 2000; Федерализм и централизация, 2007; Кынев, 2012; Гончарик, 2012; Гельман, 2013]. В этой политической логике региональные идентичности представляют собой ресурс для политико-экономического торга между Центром и регионами: их репрезентация дает региональной элите возможность демонстрировать свою лояльность / нелояльность по отношению к «символическим требованиям» Центра и бороться за привлечение новых ресурсов с его стороны. Впрочем, следует признать, что в отдельных случаях не только основы для этих маневров, но и устойчивые дискурсивные практики восприятия региональных особенностей складывались и умышленно конструировались в 1990-е. Например, как показала М.В. Назукина, еще «на волне суверенизации отношений Центра и регионов ученые из Татарстана, взяв на вооружение труды Л. Гумилёва ("единственный русский, защищавший татар") и татарскую идеологию либерального ислама, стали пропагандировать и транслировать через подконтрольные СМИ мысль о том, что они - потомки Золотой Орды, "хозяйки всей Восточной Европы"» [Назукина, 2009].
Настоящая статья посвящена анализу того, какие дискурсивные порядки пытаются устанавливать региональные элиты, конструируя политику идентичности на основе персоналистских идентификаторов или «культурных героев». Анализируя символические стратегии региональных элит, направленные на региональное сообщество, мы предполагаем проверить предположение о том, что в условиях сокращения политико-административных маневров регионов (назначаемость губернаторов, бюджетная реформа, введение федеральных округов и т.д.) региональная идентичность становится одним из ресурсов для эффективного взаимодействия с Центром.
Региональная идентичность представляет собой сложную структуру, палимпсест [Митин, 2006], матрицу [Назукина, 2011]. Понятие идентификационной матрицы традиционно используется социальными психологами в качестве аналитической категории, «выстраивающей систему значений и приоритетов возможных самоидентификаций индивида» [Политическая идентичность и политика идентичности, 2011, с. 194]. На наш взгляд, с рядом оговорок ее можно использовать и как описательную конструкцию для феномена региональной идентичности. В этом смысле региональная идентичность представляет собой набор идентификаторов - поли-тико-символически значимых объектов, акцентуация которых может стать основой актуализации самой идентичности. Очевидно, что основой для идентификаторов во многом выступает «культурный ландшафт» территории [Каганский, Родоман, 1997; Туровский,
2003], который, в свою очередь, может быть разложен на природно-климатические, культурно-отраслевые, индустриально-отраслевые [Тимофеев, 2013], этнические [Гражданская, этническая и региональная идентичность... 2013], историко-политические [Петро,
2004] и другие элементы. К числу этих элементов необходимо добавить и персоналистский идентификатор, под которым мы понимаем образ персоналии (человека), который операционализируется агентами идентичности в качестве элемента региональной идентичности. Другими словами, это культурный герой региональной идентичности. Слово «герой» в данном контексте не имеет ценностной нагрузки. Культурный герой - это историческое лицо или фигура современника, которая может интерпретироваться как положительно, так и отрицательно (в этом плюрализме интерпретаций героя и заключается его политическая природа). Конечно, существует традиция рассматривать «культурного героя» как «просто героя», отмеченного печатью избранности. Родоначальник такого подхода Т. Карлейль считал, несмотря на то, что сами герои могут быть отнесены к разным типам и политическим темпераментам, что их роль в историческом процессе принципиальна - герои движут историю [Карлейль, 2012]. Продолжением именно этой традиции является концепт «гений места» [Вайль, 2008; Замятин, Замятина, 2007] - выдающаяся личность ассоциируемая с какой-либо локальностью, территорией. Н. Замятина выделяет такие варианты взаимосвязи такой особой личности и места:
• формирование местной традиции;
• формирование местной идентичности;
• формирование локального мифа, местной идеологии и массовой культуры;
• социально-экономическое развитие места в целом [Замятина, 2010].
Мы разделяем данный подход и будем исходить из того, что личность / персоналия / герой имеют инструментальное значение для формирования символического пространства территории и, следовательно, «самости» связанного с нею сообщества.
Несколько иначе проблема героя интерпретируется в литературе, посвященной изучению мифов и мифологий [Кэмпбелл, 1997; Ранк, 1997; Пропп, 2011; Юнг, 1996; Щербинина, 2002]. Здесь герой - это элемент мифа, возможно, даже его ядро, но тем не менее он же и продукт логики и онтологии самого мифа; не герой рождает собой миф, а миф творит героя для собственной легитимности. Для нас важно подчеркнуть мифосимволическое основание героя. Герой - это не конкретный человек, а героический образ, лишенный исторического содержания [Щербинина, 2011, с. 9].
В политическом измерении герой инструментален, он создается заинтересованными акторами (агентами идентичности). Наиболее очевидным признаком его существования является наличие его культа. Заметим, что персоналистские идентификаторы слабо изучены на материале современных российских регионов (исключение здесь только работы Д. Замятина и Н. Замятиной), чего нельзя сказать об исторических работах, посвященных изучению культов советских героев и вождей [Тумаркин, 1997; Плампер, 2010; Эн-нкер, 2011; Келли, 2009]. Необходимо согласиться с Б. Эннкером, который на примере формирования культа Ленина доказал, что обязательным условием эффективного существования культа героя является наличие соответствующих политизированных ритуалов его поддержания. Очевидно, что первейшая функция культа героя -это создание условий легитимности для политических акторов, которые имеют монополию на символическую интерпретацию культа и поддержание его ритуальной инфраструктуры.
Резюмируем, что под персоналистским идентификатором мы понимаем структурный элемент региональной идентичности, в основе которого лежит образ персоналии (персоналистский / персонифицированный образ). В рамках данного исследования круг пер-соналистских идентификаторов был ограничен историческими фигурами. Таким образом, мы не рассматривали образы ныне жи-
вущих персоналий, даже если они являются частью политики идентичности . Также вне нашего внимания остались мифологическо-легендарные антропоморфные персонажи (герои сказок, легенд, художественных произведений и т.п.). Кроме того, критерием отбора культурных героев служило их институциональное закрепление в дискурсивном и, что важно, объективном (физическом) пространстве региона (например, в виде памятников, музеев, присвоения их имен тем или иным учреждениям и т.п.). Наконец, учитывалась включенность героя в элитарный идентитарный дискурс; предметом нашего анализа выступают только персоналистские идентификаторы, к которым апеллирует региональная элита2. Таким образом, предметом нашего изучения стали исторические персоналии, образы которых закреплены в физическом пространстве региона и представлены в дискурсе региональной элиты3.
Хронологические рамки исследования - 2000-е годы, период, когда были пересмотрены прежние подходы к внутрирегиональному символическому позиционированию в связи с трансформацией политических отношений между Центром и регионами. Предметом изучения были все 83 (на момент проведения исследования 20122013 гг.) субъекта РФ; по итогам результатов пилотного этапа из дальнейшего анализа были исключены города федерального значения Москва и Санкт-Петербург в силу сложности проведения границы между конструированием национальной, региональной и городской идентичностей на основе актуализируемых культурных героев.
1 Например, образы действующих или бывших губернаторов в ряде регионов могут быть названы культурными героями (А. Тулеев в Кемеровской области, Э. Россель в Свердловской области, Ю. Лужков в Москве или Ю. Трутнев в Пермском крае).
2 Под региональной элитой мы понимаем группу или группы «обладающих реальной властью в принятии общественно важных решений» [Гельман, 1996], эти группы объединяет формальная принадлежность - органы власти, формальные институциональные преимущества в реализации власти (в том числе политико-символической). Таким образом, региональная элита - это, в первую очередь, главы регионов и их правительства, во вторую очередь, - легислатуры, отдельные депутаты или представители региональной бюрократии.
3 Однако имеются определенные исключения - это образы Валентина Распутина в политике идентичности региональной элиты Иркутской области, Валентины Терешковой в Ярославской области и некоторые другие «живые легенды». Но данные исключения допустимы в силу того, что эти образы соответствуют двум из трех выделенных нами критериев.
Нами был проведен анализ дискурсивного разнообразия «культурных героев», актуализируемых региональными элитами. Методологической основой нашего анализа является дискурс-аналитический подход в версии Э. Лаклау и Ш. Муфф [Ьас1аи, Мои£Ре, 1985], дополненный некоторыми концептуальными элементами из критического дискурс-анализа Н. Фэркло [Fairc1ough, 1995]. В силу того что метод Лаклау - Муфф самими авторами не был сформулирован в виде четкого алгоритма, который можно применять для анализа интересующих социально-политических процессов, мы присоединяемся к той дидактической схематизации данных теорий дискурс-анализа, которые предложили в известной монографии «Дискурс-анализ: теория и метод» Л. Филлипс и М.В. Йоргенсен [Йоргенсен, Филлипс, 2002].
Выбранный методологический подход предполагает выявление «узловых точек», которые в процессе артикуляции, т.е. практики такого взаимоотношения элементов, при котором меняется идентичность самих элементов, образуют структурное единство, которое и есть дискурс [Ьас1аи, Моийе, 1985, р. 105]. Если такая артикуляция воспроизводится постоянно и постоянно же формирует одни и те же политические порядки «вокруг», то мы имеем дело с тем, что Н. Фэркло называет «порядком дискурса». Как точно отмечают Йоргенсен и Филлипс, «дискурс сформирован благодаря частичной фиксации значений вокруг некоторых узловых точек» [Йоргенсен, Филлипс, 2002, с. 57]. Эти «узловые точки» представляют собой «особенные» знаки (Йоргенсен и Филлипс называют их «привилегированными»), которые собственными смысловыми содержаниями обусловливают смыслы других «соседних» знаков и предопределяют расстановку других «зависимых» знаков. Такая сеть смыслов, условно зацикленная на «узловую точку», есть определенный дискурс (дискурс с определенными характеристиками). В нашем исследовании «узловые точки» - это культурные герои.
Результаты проведенного дискурс-анализа мы обобщили в представленных ниже классификациях актуализируемых культурных героев. Далее мы назовем и расшифруем их и в заключение попытаемся оценить аналитический и эвристический потенциалы полученных классификаций.
Классифицирующее основание: социально-профессиональный подход. В данном случае мы предпринимаем попытку сформулировать классы героев исходя из той социально-профессиональной ориентации, которую занимали реальные исторические персоналии, которые стоят за конструкциями образов региональных героев. При формулировании данного классифицирующего
основания мы опирались на предположение, что каждый регион в лице политической элиты заинтересован в том, чтобы актуализировать ключевые или традиционно поддерживаемые социально-профессиональные ориентации персоналий. Другими словами -хотел бы иметь у себя великого поэта, писателя, художника, композитора, ученого, военного деятеля. Однако общее представление по всем 83 регионам говорит, что это предположение вряд ли можно назвать оправданным, названная логическая связь если и прослеживается в ряде регионов, то скорее случайно, нежели за ней стоит рациональная политика.
Мы выделяем следующие классы.
• Литераторы (примеры: С.А. Есенин в Рязанской области, Б.Л. Пастернак в Пермском крае, Ф.М. Достоевский в Омской области, В.И. Белов в Вологодской области и др.).
• Художники (примеры: В.И. Суриков в Красноярском крае, С. Эрьзя в Республике Мордовия, братья Васнецовы в Кировской области и др.).
• Композиторы (примеры: П.И. Чайковский в Удмуртской Республике и Пермском крае, С. В. Рахманинов в Тамбовской области, С. С. Прокофьев в Челябинской области, Т.Н. Хренников в Липецкой области, М.И. Глинка в Смоленской области и др.).
• Ученые (примеры: К.Э. Циолковский в Калужской области, И. В. Курчатов в Челябинской области, Н. Н. Пальмов в Республике Калмыкия, В.А. Игошев в ХМАО, С.Ф. Коваль в Иркутской области, М.М. Бахтин в Орловской области и др.).
• Военные деятели, участники военных действий (Г.К. Жуков в Республике Карелия и Омской области, А. В. Суворов в Ставропольском крае и Краснодарском крае, Н. Ф. Ватутин в Белгородской области, И.Р. Бумагин в Еврейской АО и др.).
• Политические и общественные деятели («государственники» или «борцы», примеры: П.А. Столыпин в Саратовской области, В.Н. Татищев в Пермском крае, Б.Н. Ельцин в Свердловской области, Салават Юлаев в Республике Башкортостан, Н.Н. Муравьев-Амурский в Амурской области и Хабаровском крае, Л. Г. Корнилов в Краснодарском крае, К. Минин и Н. Пожарский в Нижегородской области, княгиня Ольга в Псковской области и др.).
• Путешественники (первооткрыватели) (примеры: В. Беринг в Камчатском крае, С. И. Дежнев в ЧАО, А. Никитин в Тверской области и др.).
• Театральные деятели (Ф. Волков в Ярославской области, Ф. И. Шаляпин в Республике Татарстан, Е. Б. Вахтангов в Республике Северная Осетия и др.).
Вторым классифицирующим основанием может служить дискурс, который сопровождает подавляющее число информационных источников, касающихся определения роли, места и значения героя для региональной самости, и который мы формулируем, как обозначение связанности персоналии с регионом. На основании этого дискурса выделяем следующие классы.
• Культурный герой родился в регионе.
• Культурный герой работал в регионе.
• Культурный герой принадлежит к титульному этносу региона.
• Культурный герой бывал в регионе и отметил это в своем творчестве / в своей работе.
Данная классификация подтверждает, что региональные политические элиты, конструирующие соответствующие дискурсы, готовы использовать любые возможности для идентификации региона с героем вне зависимости от реальной исторической значимости участия персоналии в жизни региональной территории.
Весьма уместно в связи с этим привести пример. В региональном элитарном идентитарном дискурсе Чукотского АО мы не находим устойчивых дискурсивно доминирующих культурных героев: здесь не отдается явного предпочтения кому-либо из героев, важен сам факт создания некоего культа «первооткрывателя» на основе реальных исторических личностей, имеющих отношение к «открытиям» Чукотки. Весьма показательна цитата из новостного материала с сайта губернатора ЧАО, посвященного презентации регионального проекта «Чукотка - территория открытий»: «Он (проект. - В. Б.) посвящен годовщине открытия Берингова пролива, осуществленного экспедицией Семена Дежнева в 1848 году. Губернатор Чукотского автономного округа Роман Копин является куратором проекта вместе со знаменитым исследователем Арктики и Антарктики, Героем Советского Союза и Российской Федерации Артуром Чилингаровым» [Губернатор представил... 2012]. Показательно не только стремление губернатора ассоциироваться с «первооткрывателями» как прошлого, так и настоящего, но и непринципиальность реального исторического содержания (пролив, открытый экспедицией Дежнева на 200 лет раньше Беринга, очевидно, не мог называться на тот момент Беринговым, кроме того, событие это произошло в 1648 г.).
Наконец, две итоговые классификации основываются на подходе к концептуализации тех дискурсивных порядков, которые складываются вокруг выделяемых нами «узловых точек». Проведенный дискурс-анализ позволил выделить нам ключевые категории, которые зависимы от «узловой точки», определяющей их смысловое наполнение в конкретном политическом контексте. Данные смысловые категории мы проблематизировали с точки зрения их реализации в политиках идентичности, проводимых региональными политическими элитами. Смысловые категории концептуально обобщались на основании того, какие смыслы вкладываются элитой в актуализируемые персоналистские идентификаторы.
Обобщение с точки зрения дискурсивного отношения регион - Центр позволяет выделить следующие категории «культурных героев»:
• культурный герой, выражающий дискурс унификации;
• культурный герой, выражающий дискурс партикуляризации;
• культурный герой, выражающий дискурс уникализации.
В рамках дискурса унификации кодировка смыслов актуализированного персоналистского идентификатора выражается в логике «соподчинения» регионального идентитарного проекта общенациональному, государственному, «центральному». Другими словами, там, где доминирует данный класс героев, региональные элиты стремятся с помощью их позиционирования подчеркнуть, что регион является частью общенационального культурного и символического пространства.
Примером дискурса унификации может служить Ставропольский край, где «ядерными» персоналистскими идентификаторами являются М. Ю. Лермонтов и А. В. Суворов, выражающие связь региона с великой историей владения России над Кавказом. Другой пример - Воронежская область, которую региональная элита прочно связывает с образом Петра I, именем которого назван Воронежский аграрный университет1. Еще один типичный пример - Республика Мордовия. Политику региональной идентичности ее элиты на современном этапе с определенными оговорками
1 Примечательно, что именем Петра I высшее учебное заведение было названо еще при своем открытии в 1912 г., в советское время вуз носил имя первого ректора К. Д. Глинки, и в 2011 г. университет снова номинировал себя Петром I [см.: От института к университету, б. г.].
можно охарактеризовать как «отрицательную гегемонию»1 или обратную ассимиляцию (вторая характеристика говорит о влиянии этнического меньшинства на культуру (обогащение культуры) всей империи). В связи с этим наиболее показательным является раздел «Гордость мордовской нации» на сайте Мордовского культурного центра, который повествует о том, что множество исторических и, главное, современных общественных и политических деятелей являются этническими мордвинами (эрзя или мокша) или выходцами из республики («в жилах многих известных людей России течет мордовская кровь» [Гордость мордовской нации. 2013]). Исторической персоналией, которую актуализирует региональная элита для проведения соответствующей политики идентичности в русле унификационного дискурса, является образ адмирала Федора Ушакова, именем которого названы кафедральный собор, морское собрание республики (не имеющей выхода к морю), жилой комплекс, установлен памятник. С помощью образа Ушакова агенты идентичности вписывают Мордовию в общенациональное культурной пространство, доказывая, что регион является элементом ценностно-поведенческой матрицы условного имперского дискурса.
Дискурс партикуляризации, в отличие от дискурса унификации, направлен на символическое отделение региональной «самости» от общенационального символического пространства. Как и предыдущий дискурс, он ориентирован на «значимого Другого», в роли которого выступает Центр, общегосударственное символическое пространство, однако направлен на поиск отличного, а не общего. Культурные герои партикуляристского дискурса выражают определенную логику дискриминации исторического влияния Центра на регион.
На наш взгляд, наиболее ярким примером подобного дискурса, выражаемого с помощью персоналистского идентификатора, является случай актуализации и реинтерпретации образа Салавата Юлаева в политике идентичности региональной элиты Башкортостана [Бедерсон, 2013]. Однако есть и множество других примеров. Например, однозначно дискурс партикуляризации выражает пантеон этнических героев (П. Ойунский, Суорун Омоллоон, Амма Ач-чыгойа и др.) в политике идентичности элиты Республики Саха
1 Термин заимствован у А. Эткинда, который вводит его со ссылкой на предшественников [Эткинд, 2013, с. 176-189; ОиЪа, 1997].
(Якутия). К примеру, образ писателя Ойунского позиционируется как образ героя, строившего в свое время государственность якутского народа, борца за его процветание, но ставшего жертвой сталинских репрессий [Егор Борисов. 2012; Громова, 2013]. Именем героя в республике названы улицы, театр, литературный музей, государственная премия, учрежденная главой региона. Схожим образом актуализируется образ общественного и национального деятеля Удмуртии Кузебая Герд [Памятник Кузебаю Герду, б. г.], также ставшего жертвой репрессий 1930-х годов и также позиционируемого в качестве борца за удмуртскую национальную самодостаточность. Впрочем, партикуляристский дискурс присущ героям не только из этнически образованных регионов, но и «русских» областей. Например, в конце 2000-х годов элиты Тверской и Рязанской областей актуализировали образы местных князей - Михаила Тверского и Олега Рязанского - как борцов с расширением Москвы и защитников своих земель. В Рязани установка памятника князю, поддержанная губернатором [Памятник князю Олегу Рязанскому, б. г.], спровоцировала скандал внутри регионального сообщества [Был ли предателем. 2011].
Дискурсивный порядок, формируемый агентами идентичности через идентификаторы третьего типа, выражает уникальность региона вне связи с вопросом о его отношении к общенациональному пространству: на первый план выдвигается значение героя для «самости» региона. В качестве примеров здесь можно привести Пермский край, где актуализируемые персоналии (Б.Л. Пастернак, Ермак, С. П. Дягилев) по преимуществу позиционируют регион в соответствии условной «региональной символической повесткой», а не общенациональной. Например, образ Ермака активно поддерживается региональными элитами в виде проекта «Пермь как текст», инициированного писателем Алексеем Ивановым: «Сегодня "культ Ермака" уже не имеет явных бытовых проявлений, но смысловая энергетика имени покровителя Сибири жива и доныне культурно востребована. Ермаковский миф присутствует в современной поэзии Перми как одна из моделей лирической самоидентификации» [Абашев, 2008, с. 47]. В отношении образа Пастернака мы уже отмечали, что дискурс данного героя выстраивается в логике того, как «пермская земля» сформировала великого писателя, в отношении Дягилева - аналогично, проекты коммеморации памяти об антрепренере (фестиваль «Дягилевские сезоны», Дягилевская гимназия, инициатива переименования аэропорта и др.) направлены на позиционирование региона в качестве родины героя, наполняют
политику идентичности европейскими смыслами [С.П. Дягилев. 2009; Печищев, 2008]. Те же самые выводы справедливы и в отношении героев Кировской области (братья Васнецовы, М.Е. Салтыков-Щедрин, А. Грин), Астраханской области (Г. Тукай, Курман-газы, М. Фраги), Северной Осетии (В. Тхапсаев, Е.Б. Вахтангов, К. Хетагуров) и других, где элиты (в отношении этих трех регионов) актуализируют названные персоналии с целью создания территориальных брендов, культивирования специфического имиджа территории.
Наконец, еще одна классификация может быть предложена на основании различных способов обозначения региональной элитой роли и значения «культурного героя» для регионального сообщества. Мы выделяем следующие классы.
• «Первооткрыватель» (примеры: Н.Н. Муравьев-Амурский в Амурской области, В. Беринг в Камчатского края, М. Волков в Кемеровской области). Персоналии с таким дискурсивным наполнением актуализируются в регионах, где преобладает дискурс унификации, поэтому герои-«первооткрыватели» несут в себе две ключевые смысловые линии: 1) «открытие» территории региона для общенационального пространства и 2) закладывание политических традиций и оснований «самости» региона. Например, Ми-хайло Волков в Кемеровской области позиционируется как «первооткрыватель кузбасского угля» [Памятник первооткрывателю. б. г.], который не только открыл «отраслевую» самость региона, но и заложил основы кузбасского отношения к работе.
• «Просветитель» (примеры: А. Пырерка в Ненецком АО, П. Ойунский в Якутии, П. Кучияк в Республике Алтай). Герои этой категории выделяются в этнических регионах; они наделяются ролью «основоположников» или «первых собирателей» этнической культуры. Как правило, эти персоналии - местные писатели, поэты, этнографы, фольклористы, переводчики и т.п. «Просветители» как идентитарные механизмы в региональных сообществах имеют тот же конструктивистский смысл, что и массовая пресса в концепции «воображаемых сообществ» Б. Андерсона [Андерсон, 2001]: «просветители» создают нарратив, который объединяет сообщество, выстраивают «новые модели поведения, новые способы его организации и регуляции» сообщества [Дубин, 2005].
• «Великий уроженец» (примеры: С. С. Прокофьев и И.В. Курчатов в Челябинской области, И.И. Бунин и Т.Н. Хренников в Липецкой области, И.А. Гончаров и В.И. Ленин в Ульяновской области, К. Минин и Д. Пожарский в Нижегородской области и др.). Это те
персоналии, через которые агенты идентичности связывают регион с общероссийской или мировой культурой, эти персоналистские идентификаторы - писатели, композиторы, ученые, поэты и т.п., ассоциирование с которыми позволяет вписывать регион и его элиты в глобальные или федеральные политические процессы, например, добиваться федерального финансирования на увековечивание памяти о великом выходце из региона. Известный историк Ю. Слезкин, анализируя значение «духовных основателей» наций (Гёте и Шиллер для Германии, Шекспир для Англии и т. д.), называл таких персоналий «местным вариантом мировой культуры» [Слезкин, 2005, с. 132]. Это совершенно точно выражает инструментальный смысл персоналист-ских идентификаторов данного класса. К этому же классу мы относим персоналии, которые не связаны с художественным творчеством (П.А. Столыпин в Саратовской области, В.И. Ленин в Ульяновской области, К.Э. Циолковский в Калужской области, А. Никитин в Тверской области), но механизм конструирования которых идентичен механизму конструирования региональных культов писателей или художников.
• «Правитель-ностальгия» (примеры: Ахмад Кадыров в Чечне, Михаил Евдокимов в Алтайском крае). Данные персоналии интерпретируются как «лучшие руководители» региона и служат механизмами легитимации современных руководителей региона. Губернаторы капитализируют память о бывших главах региона в символический капитал и идентифицируют себя и регион с заслугами героев. Например, современный губернатора Алтайского края Александр Карлин успешно использует популярный образ бывшего губернатора Михаила Евдокимова для популяризации собственной политики идентичности. Карлин участвует в церемониях открытия музея, посвященного Евдокимову, фестиваля его имени и т. п.
• «Герои, воплощающие в себе рефлексию по поводу какого-либо травматического периода для региона (регионального сообщества)» (примеры: Н. Ф. Ватутин в Белгородской области, К.Д. Воробьев в Курской области, Г. Чорос-Гуркин в Республике Алтай). Обычно это герои, символизирующие драматические события истории региона или какой-либо группы внутри региона. Например: фигура генерала Ватутина, в честь которого вручается областная премия и которому установлен памятник, репрезентируется элитой Белгородской области как персонифицированный образ травматического опыта региона в годы Великой Отечест-
венной войны. Художник Г. Чорос-Гуркин в Республике Алтай ассоциируется с годами репрессий в отношении алтайцев.
• Герои, воплощающие «золотой» для региона период. Примеры: И. Кант в Калининградской области, князь Олег Рязанский в Рязанской области, князь Михаил Ярославич в Тверской области, княгиня Ольга и князь Довмонт в Псковской области. Персоналии данного типа позволяют агентам идентичности черпать региональную «самость» «великого» и «золотого» прошлого. Например, в Псковской области сложился культ княгини Ольги, позволяющий региональной элите использовать «великое прошлое» Псковской земли. Считается, что Ольга «принесла немало пользы своей родине, благодаря чему и было решено увековечить великую княгиню в памятниках для будущих поколений» [Памятник великой княгине Ольге, 2014].
В заключение зададимся вопросами: о чем может свидетельствовать проанализированное нами дискурсивное разнообразие персонифицированного среза региональной политики идентичности? Каким образом представленные классификации помогают понять сущность политики идентичности в российских регионах?
Во-первых, классификация, в основу которой положен дискурс отношений регион - Центр, является подтверждением того, что в 2000-е, в условиях усиления центростремительных тенденций, на поле символической политики ведущим «значимым Другим» для региональных элит служил Центр, а не внутрирегиональные сообщества. По этому вопросу Д. Мурзина отмечает, что адресатом мифотворческих усилий политической элиты Татарстана в 2000-е становится именно Центр, нарратив о взаимоотношении с которым является важнейшим и «с помощью которого обосновывается избранный региональным руководством политический курс и подчеркивается эффективность деятельности представителей правящей власти» [Мурзина, 2013, с. 13]. Все три типа выявленных нами дискурсов, воплощенных в культурных героях (унификации, партикуляризации и даже уникализации), корреспондируют с символическим порядком, задаваемым Центром, вернее сказать, регионы (их элиты) во многом сами конструируют образ Центра, а затем, отталкиваясь от него, строят свою политику идентичности.
Во-вторых, обнаруженное разнообразие культурных героев и стоящих за ними дискурсивных порядков свидетельствует, на наш взгляд, о символических основаниях для реальной федерализации и регионализации в России, поскольку, несмотря на наличие единого почти для всех регионов референтного адресата в лице
Центра, разнообразие политики идентичности, основанной на культурных героях, настолько велико, что само по себе провоцирует дифференциацию и региональной политики Центра, и межрегиональных взаимодействий, и, что особенно важно, конструирования при этом успешной (эффективной) общенациональной идентичности, что до сих пор на протяжении постсоветского времени не удавалось [Малинова, 2011].
Литература
Абашев В.В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века. -
Пермь: Пермь как текст, 2008. - 404 с. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / Пер. с англ. В. Николаева; Вступ. ст. С. Баньковской. -М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2001. - 288 с. Бедерсон В. Д. «Героический пантеон» и противоречия региональной идентичности Башкортостана // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН. - Екатеринбург, 2013. - Т. 13, Вып. 2. - С. 87-98. Булина А.О. Бренд территории как ключевой фактор ее развития // Лабиринт. Журнал
социально-гуманитарных исследований. - Иваново, 2013. - №. 5. - С. 23-29. Был ли предателем рязанский князь Олег? // Рязанский городской форум. - Рязань, 2011. - Режим доступа: http://forum.rzn.info/viewtopic.php?p=369999 (Дата посещения: 12.07.2013.) Вайль П. Гений места. - М.: КоЛибри, 2008. - 488 с.
Визгалов Д.В. Маркетинг города. - М.: Фонд «Институт экономики города», 2008. - 110 с.
Гельман В.Я. Шахматные партии российских элит // Pro et Contra. - М., 1996. -№ 1. - С. 22-31.
Гельман В.Я. Из огня да в полымя: российская политика после СССР. - СПб.:
БХВ-Петербург, 2013. - 310 с. Гражданская, этническая и региональная идентичность: вчера, сегодня, завтра /
Рук. проекта и отв. ред. Л.М. Дробижева. - М.: РОССПЭН, 2013. - 485 с. Гончарик А. А. Роль политического класса в формировании региональной идентичности в постсоветской России: автореф. дис. ... канд. полит. наук. - Пермь, 2012. - 25 с.
Гордость мордовской нации // Мордовский культурный центр. - Саранск, 2013. -Режим доступа: http://xn—7sbfhxrcqep0aca2lwb.xn--p1ai/gordost-mordovskskoj-nacii/ (Дата посещения: 25.03.2012.) Громова А. Преданный сын своего народа. - 2013. - Режим доступа: http://www. severnaya-zarya.ru/news/predannyj_syn_svoego_naroda/2013-11-13-2603 (Дата посещения: 24.12.2013.) Губернатор представил проект «Чукотка - территория открытий». - 2012. - Режим доступа: http://www.rkopin-chukotka.ru/news/article.storyid/206.htm (Дата посещения: 23.02.2012.)
Динни К. Брендинг территорий. Лучшие мировые практики. - М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013. - 336 с.
Дубин Б. Другая история: культура как система воспроизводства // Отечественные записки. - М., 2005. - № 4. - Режим доступа: http://www.strana-oz.ru/2005/4/drugaya-istoriya-kultura-kak-sistema-vosproizvodstva (Дата посещения: 09.01.2014.)
Егор Борисов: «Чтобы успешно двигаться вперед - надо помнить и чтить свою историю». - 2012. - 26 апреля. - Режим доступа: http://www.egorborisov.ru/ travel/2017-po-respublike.html (Дата посещения 04.07.2013.)
Замятин Д., Замятина Н. Гений места и город: варианты взаимодействия // Вестник Евразии. - М., 2007. - № 1. - С. 62-87.
Замятина Н. «Гений места» и развитие территории (на примере уроженца г. Хвалынска - художника К.С. Петрова-Водкина) // Гуманитарная география: Научный и культурно-просветительский альманах. - М., 2010. - № 6. - С. 71-88.
Каганский В. Л., Родоман Б. Б. Ландшафт и культура // Общественные науки и современность. - М., 1997. - № 1. - С. 134-146.
Карлейль Т. Герои, почитание героев и героические в истории. - М.: Астрель, 2012. - 1023 с.
Келли К. Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя. - М.: Новое литературное обозрение, 2009. - 328 с.
Кынев А. Региональные реформы Путина при президенте Медведеве: централизация продолжается // Неприкосновенный запас. - М., 2012. - № 1. - Режим доступа: http://www.nlobooks.ru/node/1789 (Дата посещения: 20.02.2015.)
Кэмпбелл Д. Герой с тысячью лицами. - К.: «София», 1997. - 336 с.
Митин И. Мифогеография как подход к изучению множественных реальностей места // Гуманитарная география: Научный и культурно-просветительский альманах. - М., 2006. - № 3. - С. 64-82.
Малинова О.Ю. Тема прошлого в риторике президентов России // Pro et Contra. -М., 2011. - № 3-4. - С. 106-122.
Мусиездов А.А. Территориальная идентичность в современном обществе // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. - Иваново, 2013. -№ 5. - С. 51-59.
Назукина М.В. Региональная идентичность в современной России: типологический анализ: дис. ... канд. полит. наук. Пермь, 2009. - 200 с.
Назукина М.В. Матрица идентичности // Политическая идентичность и политика идентичности: в 2 т. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011. - Т. 1: Идентичность как категория политической науки: словарь терминов и понятий / [отв. ред. И.С. Семененко]. - С. 193-197.
От института к университету // Воронежский государственный аграрный университет. - б. г. - Режим доступа: http://www.vsau.ru/%D0%9E%D1%82_%D0% B8%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B8%D1%82%D1%83%D1%82%D0%B0_% D0%BA_%D 1 %83%D0%BD%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D 1 %80%D 1 %81 %D0% B8%D1%82%D0%B5%D1%82%D 1 %83 (Дата посещения 22.03.2015.)
Памятник первооткрывателю кузнецкого угля Михайле Волкову // Официальный сайт администрации города Кемерово. - Режим доступа: http://www.kemerovo. ru/?page=1881 (Дата посещения: 30.11.2013.)
Памятник великой княгине Ольге. - Псков, 2014. - Режим доступа: http://www. pskovcity.ru/stat/pamyatnik-velikoj-knyagine-olge-2 (Дата посещения 14.02.2013.)
Памятник Кузебаю Герду // Республиканская библиотека для детей и юношества г. Ижевск. - Режим доступа: http://www.udmrbdu.ru/page63.html (Дата посещения: 12.07.2013.)
Памятник князю Олегу Рязанскому // Культурная жизнь Рязани: информационный портал о культурной и социальной жизни Рязани. - Режим доступа: http://kulturarzn.ru/ryazan/dostoprimechatelnosti/:pamyatnik-knyazyu-olegu-ryazanskomu (Дата посещения: 12.07.2013.)
Петро Н. Взлет демократии: новгородская модель ускоренных социальных изменений. - М.: Логос, 2004. - 301 с.
Печищев И.М. Бренд территории: научный подход и применение в практике (На материале пермской периодики) // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. - Майкоп, 2008. -№ 6. - С. 113-115.
Петров Н. Федерализм по-российски // Pro et Contra. - М., 2000. - № 4. - С. 7-33.
Политическая идентичность и политика идентичности / Отв. ред.: И.С. Семе-ненко. - М.: Российская политическая энциклопедия, 2011. - Т. 1: Идентичность как категория политической науки: словарь терминов и понятий. - 208 с.
Плампер Я. Алхимия власти. Культ Сталина в изобразительном искусстве. - М.: Новое литературное обозрение, 2010. - 496 с.
Пропп В. Морфология волшебной сказки. - М.: Изд-во «Лабиринт», 2011. - 128 с.
Ранк О. Миф о рождении героя. - М.: Рефл-бук, 1997. - 252 с.
С. П. Дягилев и современная культура: сборник материалов / Межд. симпозиум «IX Дягилевские чтения» (Пермь, 15-17 мая 2011 года); ред.-сост. О.Р. Левен-ков; ред.: С.В. Голынец, Р.Д. Зобачева, Е.Е. Боброва. - М.: Книжный мир, 2012. - 192 с.
Слезкин Ю. Эра Меркурия: евреи в современном мире. - М.: Новое литературное обозрение, 2005. - 241 с.
Тимофеев М.Ю. Города и регионы России как (пост) индустриальные бренды // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. - Иваново, 2013. -№ 5 - С. 29-42.
Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. - СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997. - 288 с.
Туровский Р. Ф. Соотношение культурных ландшафтов и региональной идентичности в современной России // Идентичность и география в современной России. - СПб., 2003. - С. 139-173.
Федерализм и централизация / Под ред. К. В. Киселева. - Екатеринбург: Ин-т философии и права УрО РАН, 2007. - 374 с.
Филлипс Л., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод. - Харьков: Гуманитарный центр, 2004. - 348 с.
Центр и региональные идентичности в России / Под ред. В. Гельмана, Т. Хопфа. -СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге, 2003. - 256 с.
Щербинина Н.Г. Герой и антигерой в политике России. - М.: Весь мир, 2002. - 116 с.
Щербинина Н.Г. Мифо-героическое конструирование политической реальности России. - М.: РОССПЭН, 2011. - 287 с.
Эннкер Б. Формирование культа Ленина в Советском Союзе. - М.: Российская политическая энциклопедия, 2011. - 437 с.
Эткинд А. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. - М.: Новое литературное обозрение, 2013. - 448 с.
Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. - К.: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. - 384 с.
Fairclough N. Critical discourse analysis: The critical study of language. - L.: Longman, 1995. - 280 p.
Guha R. Dominance without hegemony: History and power in colonial India. -Cambridge, MA: Harvard univ. press, 1997. - 245 p.
Kotler P. Marketing places: attracting investment, industry, and tourism to cities, states, and nations. - N.Y.: Wiley, 2002. - 400 р.
Laclau E., Mouffe Ch. Hegemony and socialist strategy: Towards a radical democratic politics. - L.: Verso, 1985. - 240 p.
