CC BY
70"Культурная жизнь Юга России" 68 ^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
Наши публикации
Л. Н. АНДЕРСЕН
«В ПОГАСНУВШЕМ ПРОШЕДШЕЕ ВОСКРЕСЛО»: ПИСЬМА К Л. Ю. ХАИНДРОВОЙ
В названии мы использовали строку из стихотворения Лидии Юлиановны Хаиндровой (1910— 1986) - русской поэтессы, которая родилась в городе Харбине. Ее талант формировался в своеобразном поэтическом «питомнике», каким был в 1920-1930-х годах этот центр русской культуры в Китае.
Автор публикуемых писем Ларисса Николаевна Андерсен (1914 г. р.) [1] также была привезена родителями в этот город в раннем возрасте, здесь она получила образование и начала свой путь в литературу. Ее, как и Хаиндрову, увлечение поэзией привело в поэтический кружок, который прославился в истории русской эмигрантской литературы под названием «Чураевка». В начале 1940-х годов молодые писательницы одновременно оказались в Шанхае, где принимали участие в работе поэтической студии, которую организовали их друзья дальневосточные поэты (так их называла европейская литературная эмиграция). В дальнейшем судьбы поэтесс разошлись.
Лидия Хаиндрова в конце 40-х переехала в Россию, в 1950-м окончательно поселилась в Краснодаре. Скромная учительница английского языка одной из городских школ вела обширнейшую переписку с друзьями своей молодости, такими же, как она, «китайцами», разъехавшимися по всему СССР и за его границей по различным странам и континентам. Это помогало ей быть в курсе литературных дел тех, с кем она продолжала чувствовать внутреннюю связь, позволяло делиться с ними своими творческими планами. К концу 1960-х Хаиндрова сумела найти «следы» Лариссы, начала переписку и с ней.
Ларисса Андерсен в 1950-е годы в Шанхае вышла замуж за француза, клерка пароходной компании, и благодаря его службе объездила полмира. Когда муж вышел на пенсию, они поселились в небольшом французском городке Иссанжо в верховьях Луары. Главной ее бедой, нередко застигающей людей в эмиграции, стала потеря русского языкового окружения. По-русски она говорила только со своими домашними животными. Но поэтические строки время от времени прорывались в ней как стихия. Она тоже старалась поддерживать связь с прежними друзьями, иногда встречалась с некоторыми из них - теми, кто приезжал во Францию, в Париж.
В архиве Л. Ю. Хаиндровой сохранилось 17 писем Л. Н. Андерсен, датированных 1969-1986 годами, есть также письма, адресованные после смерти Хаиндровой ее дочери.
Интересна история переписки двух поэтесс. В начале 1984 года Андерсен вдруг попросила подругу переслать ей во Францию прежние письма,
что Лидия Юлиановна и стала делать, по одному вкладывая в конверт со своей очередной корреспонденцией. Наконец Лариссе приходит идея передать сразу пачку писем в Москву одной общей знакомой, откуда, как ей казалось, будет проще с оказией отправить их во Францию. Но из текстов дальнейших писем становится очевидным, что из Москвы она их не получила, по крайней мере до окончания общения с Хаиндровой, хотя Лидия Юлиановна послушно отправила пакет заказной бандеролью 2 июня 1984 года, аккуратно пометив этот факт на конверте письма Лариссы.
Ларисса была не очень добросовестным корреспондентом. И объясняла это тем, что ведет жизнь хозяйки дома, увлечена работой в саду (нередко даже сравнивала свою тягу к земле с крестьянской). Л. Ю. Хаиндрова, напротив, относилась к переписке весьма серьезно, тщательно помечая на конвертах дату получения каждого письма и дату отправления своего ответа. По этим ее пометкам видно, что на некоторые письма Лариссы она успевала ответить три-четыре раза, пока, наконец, появлялась новая весточка от далекой подруги.
В начале переписки, длившейся 17 лет, Лариссе было 55, в конце - 72 года. Однако стиль ее свободной речи не менялся. Он так легок, стремителен, ироничен, что кажется принадлежащим молодой женщине. Надо отметить, что внешне, если судить по единственной присланной фотографии (на которой проставлен штамп, возможно, сделанный в фотоателье - «1978»), она замечательно выглядела в свои 64, эта страстная лошад-ница, преподавательница йоги в своем городке, покровительница «братьев наших меньших» - кошек и собак.
Л. Андерсен и стихи пишет так же свободно, словно просто разговаривает. Как жаль, что единственный поэтический сборник «По зеленым лугам» (Шанхай, 1940) - давно достояние редких архивов (в основном, семейных), так же, как коллективные сборники с ее участием - «Семеро» (Харбин, 1931), «Остров» (Шанхай, 1946).
Все возвращается на круги своя, и перечить этой мудрости бессмысленно. Пришло время, и в Россию - стихами - вернулись наши замечательные поэты-эмигранты. И теперь мы по крупицам восстанавливаем факты их жизни там, вдалеке от родных берез, от любимой, не забытой ими Родины.
Сегодня «китайской группой» русских писателей интересуются во всем мире. Голландский ученый-славист, профессор лейденского университета Ян-Пауль Хинрикс выпустил книгу мемуаров и сборники стихов Валерия Перелешина. Эм-
мануил Штейн издал в США сборник стихов нескольких поэтов «Остров Лариссы» (1986). «Русский» француз Ренэ Герра, профессор славистики, президент Ассоциации по сохранению русского культурного наследия во Франции, готовит моногра-„ „ фию о творчестве Арсения
Л ЮХаиндрова Несмелова, одного из самых талантливых поэтов «китайского» зарубежья. Гер-ра давно знаком и с Лариссой Андерсен и, как нам известно, всерьез обеспокоен будущим ее архива.
Письма Л. Андерсен к Л. Хаиндровой - одна из крупиц в процессе освоения временно потерянного для России культурного богатства. Мы публикуем их с максимальным сохранением авторской стилистики и пунктуации. Также, согласно ее воле, сохраняем двойное «сс» в написании ее имени. В разделе «Примечания» комментарии даются под номерами писем и включают в себя краткую характеристику внешнего вида и степени сохранности каждого эпистолярного документа.
Автор публикации благодарит дочь поэтессы Л. Ю. Хаиндровой Т. А. Сереброву за предоставленную возможность работать с документами семейного архива.
Письмо 1
11 июня 1969 г., Таити Дорогая Лида, золотая Лидо, я так обрадовалась Вашему письму (хотя и не сразу ответила). Вы правы, чувства симпатии, которые нас связывали, сохранились и, надо надеяться, сохранятся и дальше. Написала о Вашем письме Мэри П. [2] и Валерию и сразу же получила от Валерия ответ: он написал Вам уже раньше меня. Так что Вы в курсе дел: что и как с ними? На днях посылаю Вам долгой почтой стихи Валерия [3]. Уведомьте меня, когда они дойдут, хорошо? Валерий очень обрадовался весточке о Вас, или от Вас. Он всегда тепло вспоминал Вас. Да и вообще, его слова: «Трогательно, как на Востоке мы все любили друг друга», - для меня лично сущая правда. Я бы так хотела встретиться со всеми «островитянами» [4] или хотя бы узнать побольше о них. Не можете ли Вы мне написать о Вовке Померанцеве и о его жене Мирре? О Щеголеве? [5]
От Валерия я знаю кое-что о Слободчикове [6], мало. Как Люба? Знаю, что Иевлева [7] умерла. От Коростовец [8] я получила, первое после всех этих лет, письмо, из Австралии. Ей довольно трудно. Муж умер, одна из сестер тоже, и живет она с двумя сестрами, одна из которых больна. Дом большой, много работы, в Австралии нет помощников, а ей уже 70 лет, а она - младшая. Время пробежало, даже мне тут, на Таити, в большом доме кажется слишком много работы, хотя нас всего двое и есть уборщица. Потому и не отвечаю скоро на письма. Валерий был очень сердит на меня - я не писала ему полтора года, но простил, недаром мы все друг друга любим.
Удивительно то, что Ваше письмо и Марии Павловны пришли почти одновременно. Как будто что-то заваривается, и возвращается ветер на круги... Так Вы, значит, снова возвращаетесь к литературе. Буду рада, если пришлете несколько стихотворений.
Л. Н. Андерсен я не писала все эти годы
совершенно, если не считать случайных и совершенно не отделанных стихотворений. Почему? Я не знаю. Я думаю, потому что выбилась из колеи, потому что вокруг не было не только людей, кто этим бы интересовался, а вообще - русских. Может быть, настоящий поэт писал бы даже на необитаемом острове, не мог бы не писать. Но я болею жадностью ко всему и разбрасываюсь. Кроме того, наши путешествия сопряжены с работой для меня. Это не то что туристы, с одним чемоданом. Надо везде устраивать дом, принимать, ходить на ужины и т. д. Первые годы я дохла от скуки на этих ужинах и коктейлях, особенно среди французов, так как не говорила по-французски и плохо понимала. Теперь шпарю, хоть часто и с ошибками, но понимаю, а что не пойму - переспрашиваю и могу выбрать интересных людей и получать от этого удовольствие.
После Шанхая мы были во Франции, которая мне очень понравилась, особенно местечко, где семья моего мужа проводит лето. Там совсем русская природа, природа моего детства, и никакие тропические красоты мне никогда ее не заменят. Но скука там зверская в отношении людей, и если бы не моя способность «мечтать», я бы там долго не просидела, да мы и не сидели долго, так как это только для отпуска. Потом мы прожили три года в Индии, два года в Джибути (гумилевские места), три года в Сайгоне и теперь здесь. Каждый раз возвращаясь во Францию между всем этим. Ездим почти всегда пароходом, и на остановках тоже много видишь. Европу я знаю мало: была две недели в Лондоне, две недели в Швейцарии, два дня в Италии и два дня в Испании. Вы знаете, что я была и у вас, но надолго не вышло, только подразнилась. Мечтаю приехать еще, м[ожет] б[ыть], будущей весной.
Я рада, что интересуются Арсением Несмело-вым [9], он был большой поэт. У меня почти нет его стихов. Если у Вас есть и если будет время, перепечатайте мне как-нибудь. Даже несколько Гранинских [10] стихов и все мои - ненапечатанные - у меня пропали с ящиком в Коломбо, черт бы его взял. Письмо от «энтузиаста из Москвы» я так и не получила, хотя Ирина [11] мне давно пишет о его «намерениях». Видно, он такой же корреспондент, как и я.
Что же еще рассказать о себе? Я не знаю, чего Вы не знаете. Мой муж служит в пароходной компании. Но ездить не любит. Любит читать, но не литературу, а философию, с уклоном в «таинственное». Очень молчаливый, «тенистый». Противоположность кутилам. Очень аккуратный, но
гвоздя не прибьет. Если будем жить в деревне, как оба мечтаем, то мне придется туго. Во Франции тоже нет помощников, но зато во всех других странах, кроме Таити, где все - сплошные лентяи, мне повезло в этом отношении. В Индии у нас было шесть слуг на нас двоих. Они нам были совершенно не нужны в таком количестве, но некуда было их девать. Люди там такие бедные, что, несмотря на всю мою любовь к Индии, часто было больно жить на свете. Но все же там много и замечательного. Несмотря на всю эту прислугу, у меня всегда было полно дела, так как все лежит все же на хозяйке, а мне еще и этому надо было учиться - ведь я всегда была сплошная богема. Часто хотелось плюнуть на все и удрать, что я и делала иногда: напяливала сари и ехала куда-нибудь с индусками в грязном вагоне третьего класса. Но всего не опишешь в письме. Теперь мне опять хочется писать, и я даже написала несколько стихотворений, кажется, слабых, не знаю - отвыкла. Это Мэри, после долгих ругательств, расшевелила меня. Она взяла и послала мои стихи в один журнал, в Париже. Это тоже вопрос - где?
12 июня.
.. .Вчера на этом месте пришел дядька переменить лампы и расковырял потолок. Потом начал рассказывать свою жизнь и ламп еще не переменил. Потом вообще не было света, и я готовила ужин при свече, а потом, так как делать ничего было нельзя, мы, в первый раз на Таити, поехали в кино. Здесь замечательное кино: подъезжаешь в автомобиле к киоску и покупаешь, не вылезая, билеты. Потом, также в автомобиле, ищешь свободное место на большой площади, втягиваешь к себе в автомобиль громкоговоритель со столбика и хочешь - смотришь фильм, хочешь - спишь. Можно приехать хоть в ночной рубашке. Фильм попался хороший, но печальный. Таитяне все пытались смеяться, придирались к малейшей возможности, но ничего не выходило.
Здесь любят только или смешные, или очень страшные фильмы, где все друг друга передушат и герой с героиней остаются торжествовать на трупах злодеев.
Вернулись поздно. Утром я ездила верхом -эту блажь я себе еще разрешаю пару раз в неделю, совершенно неизвестно почему, потом спешно готовила обед, потом обедали, потом отдыхали с газетами и письмами - здесь все же очень жарко днем. Получила опять письмо от Мэри, с вырезками из газет. Как назло, нужно идти к соседке, она меня уже давно приглашает, и я все отнекиваюсь -совершенно нечего там делать, все это - фальшивая вежливость. Буду у нее растачивать свои штаны, раз так, - растолстела. Допишу вечером.
Вечер. После соседки опять были волнения с лампами, потом поливка сада, приготовление ужина, ужин, и теперь хочу спать. Так идет жизнь. Оно и неплохо, но на самое интересное остается слишком мало времени. Вот об этом-то я и не дописала вчера: когда некогда, то ко всему еще захотелось писать. Почему-то не писалось раньше, когда было время. Да, забыла сказать: я еще
преподаю танцы девочкам. И в Индии тоже преподавала, а в Сайгоне - йогу, гимнастику только. Но все это не так, чтобы целыми днями, и даже не каждый день. Больше хвастаться совершенно нечем. Хватит про меня.
Нору Крук [12] видела в Гонконге. Провела у нее пару недель в 1965 г. и потом еще видела, проездом. Ее отец приехал к ней в прошлом году из Шанхая, а мать умерла там от рака. Нора много и серьезно пишет, причем и по-русски и по-английски, и печатается в гонконгских журналах и газетах. Вообще, она там очень популярна, произносит речи и т. п. и «шикарная дама». У нее все ладится, и дом, и туалеты, и башка варит. Но давно не было писем, не знаю, что с ней теперь. Миша Волин [13] поехал на время, кажется в Америку, и грозился навестить меня по пути (это мне передавали, сам он за все эти годы написал мне раза два-три, причем очень звал приехать и жить у них, когда я была в Сайгоне и там рвались бомбы. Это тоже трогательно), но что-то не видно. Он пишет и преподает йогу. Он стал каким-то Кармамандой или что-то вроде. Говорят, у него прелестная жена и дочка. Вот у меня с дочкой ничего не вышло, и мне жаль. Я бы хотела Вашу карточку с Вашей дочкой. Кто у Вас еще есть из Ваших близких, из семьи? У меня теперь только тетка в Киеве и один дв[оюродный] брат (там же). И в Америке одна двоюродная племянница. У моего мужа мать и сестра во Франции и брат на Мадагаскаре. Кроме того, у него есть сын (уже женатый) от первой жены.
По случаю Вашего письма я видела во сне Вашего брата, Леку [14], передайте ему большой привет. У меня даже сохранилась его маленькая фотография. И Ваша тоже. Большой привет также Гуле Индриксону [15]. Напишите мне о них, как и что, хорошо? Так как у Вас тоже много письменных долгов, то когда будет время. Не знаете ли Вы, куда девалась Алла Григорьева, по-моему, она была сводной сестрой, что ли, Гули? Меня ужасно огорчает, когда я теряю из виду друзей и знакомых, все ушли куда-то, как тени, и сама я болтаюсь совсем не на своем месте. Поэтому не теряйтесь опять, Золотая Лидо. Да, еще я переписываюсь изредка с Ириной Лесной в Парагвае и с Кириллом Батуриным [16] в Нью-Йорке.
Получила как-то письмо от Миши Сукеника, из Швейцарии. Помните его? Его брат - ужасно -повесился в Шанхае. В Шанхае застряла Казакова и все пытается выехать в дом для престарелых, но не знаю, чем это кончится. Она изредка пишет мне, но, по-видимому, не получает моих ответов. Моей приятельнице-китаянке, которая была так предана мне, я даже не решаюсь писать. Какая чушь все это.
Таю Жаспар [17] видела в Киеве. Цветет и благоухает.
А куда девался Валь-Присяжников [18]? Павел Северный?
13 июня.
Вот как у меня пишутся письма. С самого утра опять были переживания из-за ламп, даже опоздала с обедом, немножко отдохнули - и опять лампы. Устраивать дом очень интересно, но это
берет много времени, а главное, как только все налажено, надо опять делать ящики, складываться и ехать, как всегда, неизвестно куда. Но в этом, конечно, есть и своя прелесть. Скоро она кончится, так как возраст мужа выходит, и мы засядем во Франции. (Если все не переменится вообще.) Таити мне будет жаль покидать. У нас дом на горе, вид на зелень, пальмы, а затем на лагуну, и на другой остров вдали, и на океан с трех сторон. С четвертой - горы поднимаются еще выше и кое-где домики. Вечером видны огни Папэ-этэ справа и огни аэродрома - слева внизу. Во Франции мы не сможем жить в таком доме, с таким видом, на таком приволье. Но, конечно, в квартире меньше работы. И площадь меньше: сада нет, сад берет много времени. И привязываешься к нему еще, к растениям, за которыми ухаживала, хоть и не так, как ко всем кошкам и собакам: это постоянная трагедия.
Я столько о себе написала, что теперь Вы можете себе представить мою жизнь. Если Вас интересует что-то еще, спрашивайте, и я Вам отвечу в следующем письме, только не очень скоро.
Нравится ли Вам город, в котором Вы живете? Есть ли там кто-нибудь из старых знакомых? Есть ли у Вас новые интересные и дорогие друзья? Чем интересуется Ваша дочка? Видели ли Вы хоть Кавказ, кроме Ессентуки? Правда ли, что чинара -это наш шанхайский (и французский) платан, которым была обсажена Авеню Жоффр? Вы с мужем или нет (наконец решилась спросить).
Тут, на Таити, есть несколько русских. Смолины, очень старенькая пара, из Шанхая, один русский художник, который уже 30 лет здесь живет и женат на таитянке, и один «лавочник», у него маленький магазин. Есть еще и другие, но я их пока не знаю. Да, встретила тут вашего Евтушенко [19] и провела несколько вечеров в его компании (с другими).
Еще приезжал из Чили советский журналист Боровский - из «Правды» (кажется), обедал у нас, и я показывала ему чудеса нашей лагуны. Здесь очень интересно плавать, так как видно дно, заросли кораллов и массу разноцветных рыбок между ними. Он сказал: «Сказка», но не знаю, что написал.
Ну вот, заканчиваю письмо. Надо одеваться, мы идем сегодня на ужин к знакомым. Это уже не «светская обязанность» - люди очень живые, интересные и уже друзья. Мы встречаемся каждую пятницу (как в Острове) и всегда бешено спорим на «неотложные» темы, вроде «эволюции мира», и переделываем этот мир безжалостно. Каждый на свой лад, и потому спорим. Живут они внизу, у самой лагуны, в чудесном маленьком домике таитянского типа, т. е. все из плетеных пальмовых листьев и некрашеного дерева, вроде хижины, но с комфортом. Для плавания я приезжаю всегда к ним, у них и пирога есть. Но это так далеко, что я уже три недели не ездила, некогда, хотя я ужасно люблю воду.
Ну вот, Лидо, желаю вам всего хорошего, передайте от меня приветы вашему брату, Гуле, Щего-леву и Серебрякову [20]. И Шавшукову [21], если он меня помнит. И всем знакомым. Обнимаю Вас и буду терпеливо ждать ответа. И, если можно, карточки.
Я редко снимаюсь, больше снимаю других, да и теперь не очень-то приятно смотреть на свои карточки. Но это нормально, а из-за нормальных вещей не стоит зря беспокоиться, не так ли? Всему свое время.
Обнимаю.
Лара.
Письмо 2
12.1.1970
Дорогая Лида, большое спасибо за чудное длинное письмо, за стихи, за карточки - я была так рада! Стихи Ваши - хороши! Особенно понравились: «Что же нам с тобою...» и «Платила я двойною платой...». И карточка тоже: та же Лидо, только посеребренная. (А я - крашеная.)
Прежде чем я соберусь Вам достойно ответить (что хотите - карточки? стихи?) - теперь я опять занята с новым устройством в Париже - не в таком замке, увы, в улице, как труба, ни одного дерева, только верхушка Эйфелевой башни торчит, но от нее не легче! - поздравляю Вас с Новым годом, шлю самые сердечные пожелания, хоть и это с опозданием, но год еще молод! А главное, очень искренне целую и привет Вашей дочке [22] (кот[орая] хоть и «бука» на фото, но зато не жеманится). Ваша Лара.
Буду ждать весточки хоть иногда. Чур, уж не теряться надолго.
Привет друзьям!
Письмо 3
23 апр. 1970. Париж
Золотая Лидо, опять только весенний привет, искреннее пожелание - света, солнца, радости! Все не могу дорваться до настоящего ответа. Как все у вас? У меня по-прежнему, кроме 3-х дней в Риме - чудесных. Собираюсь на три дня в Гаагу (Голландия) к знакомой (по Харбину и Шанхаю). Да Вы помните ее - Нина Мокринская [23], приходила в Чураевку? Привет друзьям, дочке, брату. Не сердитесь, пишите.
Целую. Лара.
Письмо 4
29 Марта 1972
Дорогая Лидо!
Не знаю, чтите ли Вы именины, но я очень люблю этот обычай. Вот у меня 6 Лидий. М[ожет] б[ыть], Вы знаете некоторых: одна в Австралии, вдова нашего дирижера Сарычева, пианистка, она нас знала еще по Чураевке. Вторая - Винокурова, в Монте-Карло. Все ее родные в Союзе. 3-я в Канаде, 4-я в Париже, 5-я в Гонконге (бывш[ая] балерина, жена д-ра Кон из Шанхая) и вот - Вы, Золотая Лидо. Поздравляю с весной и Пасхой и желаю, чтобы стихи сами писались, выливались через край. У меня совсем ничего не пишется. То ли не успеваю, то ли оттого что никому вокруг не интересно. Утешаюсь нежной северной (вернее, горной) весной. Подснежники в саду и примулы. Но теперь пишу из Марселя - две недели кухарю
для моей belle mere [свекрови. - М. С.], все уехали на Пасху. А потом обратно - в леса и горы.
Вы меня умилили тем, что не представляете меня старой. Что же Вы думаете, для дураков закон не писан - обошло? И тем умилили и поразили, что хотели видеть меня женой Вашего брата. Но ему-то это, верно, и в голову не приходило. Да, никогда не знаешь... Мой муж, конечно, мне мало подходит (это тоже между нами). Это не значит, что он - плохой. Часто мне и его жаль и себя. Да! Ник Фигаредо просил адрес Спургота [24], узнайте, хочет ли он дать. И передайте привет от меня. Н. Ф. в Парагвае.
Ну вот, св. Лидия побудила меня написать Вам, и я рада, словно поболтала. Целую Вас и Тату.
Ваша Лора
Письмо 5
Иссанжо, 28Марта 1973 г.
Милая, золотая Лидо, хотела на сей раз ограничиться букетиком фиалок, но перечитала ваше письмо и чувствую - прорвет, треба высказаться! Во-первых, спасибо за письмо, чудное, неисправленное, так и надо мне писать, и я так лучше Вас слышу. И за стихи большое-пребольшое спасибо. Лида, поздравляю, Вы сделали прогресс! Но о стихах позже: если останется время в этот раз -я хочу поподробнее на них остановиться; а если нет - в следующий раз. Ведь Вам интересно, да? и мое мнение, хотя я критик не ценный, сама уже еле пишу - язык заплетается, и забываются русские слова. А в душе горит по-прежнему, только пошевели - так и запылает. Вот это и есть, наверное, «адские муки»? Или это танталовы? Ну, какие бы они ни были, а мало надежды для меня иметь возможность еще как-то свое «прокукарекать». Одни письма чего стоят, а не писать совсем и не получать, тогда я сразу скончаюсь. И так вот часто нехорошо получается. Помните, я Вам писала, что только старикам пишу аккуратно и «неудачникам»? Вот в зимние праздники всем, казалось, отписала и решила заняться своими делами. Кое-что наладила в доме, и в своем «весеннем виде», и даже важно поехала на 6 дней в Париж. Там бегала как ошпаренная, всех навестила: одна знакомая тоже руку сломала, так же как я, да еще хуже - правую, да еще она постарше меня, да совсем слабенькая и только что перенесла грипп. Я ей показывала упражнения (у меня почти прошло и уже, хоть и хуже чем раньше, но становлюсь «на голову»). Даже в парижский пригород ездила навестить старушку в приюте - жену священника, кот[орый] хоронил моего папу. А вот не успела навестить Можайскую (журналистка, да и не старушка еще вовсе, везде бегала, меня ругала за рас-тяпистость, - а я правда или зеваю по сторонам, или просто сваливаю все скучные дела на спутников. Я с нею была в Швейцарии, она меня и устроила. Она меня и с Зайцевым [25] познакомила, и со всякими новыми книгами, очень интересно рассказывала о Ремизове [26] - я теперь читаю о нем, здорово! - и в январе, в ответ на мою новогоднюю карточку, звала меня приехать в Париж на
вечер поэтов). Вот она-то и писала мне, что уже нет ни Адамовича [27], ни Прегель [28], ни Зайцева. А я уже не могла размахнуться - снова ей отвечать - и торговалась с мужем, когда ехать в Париж. И ей не написала, и вечер поэтов пропустила, и, уже будучи в Париже, из-за забытой книги (В. Н. Иванова [29], кстати) не успела зайти к ней. Когда вернулась в Марсель, получила письмо от Валерия, что она умерла. И в письме-то она писала, что с Октября на нее все беды валятся. А вот я не ответила. Умерла, конечно, до моего приезда, но все равно неприятно, что завалила письмо и не ответила. И много такого было и будет - не успеваю. Да и жадность к жизни - прежняя. Вот и Вы говорите, хорошо бы жить да жить, если бы люди перестали бы быть троглодитами и если бы здоровье. Вот это в точку, как и я. О том, что без здоровья трудновато жить, все, конечно, знают (а я еще так люблю движенье, лазить по горам - а сердце-то? - ездить верхом!), но вот троглодит-ство и жестокость так отравляют существование -хуже собственных невзгод: старения, одиночества и т. д., что порою хочется лечь и умереть или хотя бы потерять память. Вот одна такая собачка, о которой Вы написали, чего стоит. Не пишите уж больше о ней, если все плохо кончилось. А лошадь, которая упала со мной, кажется, продана на мясо, исчезла. У нее, оказывается, артрит и ноги пухнут, м[ожет] б[ыть], потому и упала, бедняга, а так породистая и покладистая была. И это тяжелит сердце. И все же, сквозь все - вот посмотришь на сад с последними пятнами снега, с подснежниками, на иву, которая раньше всех отваживается распуститься, и не зеленым, а желтым - недаром китайцы называли «цвет гусят» - и опять жить, жить, даже кастрюли, напевая, мою, и все, кажется, еще впереди: и стихи попишу, и верхом поезжу, и даже платьице новое хочется, вот же дуреха неуемная! (Прежде чем забыла, некстати: платан и чинара - одно и то же?)
А «кухонные стихи» того же жанра, что и у Вас, у меня тоже есть:
Надо писать стихи, / надо прощать грехи, / на базар не могла пойти, / прости, прости, прости. / В печке сгорел пирог? / Хлебца пошлет нам Бог. / Чистой рубашки нет? / Пустяшнейшее из бед. / В саду засохли цветы? / Совсем никакой беды. / Не постелила кровать? / Наплевать, наплевать, наплевать. / Муж из дому сбежал? / Это, конечно, жаль. / Но будет новый стишок: / «Поэт всегда одинок». Называется «Поэтесса» и посвящается мужу, конечно. Всегда мужьям достаются кухонные стихи, а мой и этих-то не может прочесть.
И надо же - совпадение. Эту ерунду я сразу нашла, а то, что считаю по правде стихами, почти все где-то растыкано и, м[ожет] б[ыть], совсем потеряно.
То, что нужно писать (как Вы говорите), я знаю, но почему - не понимаю. А знаю по тому, как чувствую себя без писания и с. (Ну и оборот речи, это уже французское.)
Книгу Левана я получила, и даже две: от Савельева [30] и от Шуры Гр. [31] Молодец Леван. Передайте ему мою горячую благодарность за
то, что вспомнил обо мне, бусурманке, и даже поинтересовался моей оценкой. Оценку я дала в моем письме Юрке С. и копию посылаю Вам (или Левану через Вас). Одну книгу я дала в Париже Тамаре Томашевской, Леван должен ее знать. Я у нее останавливалась. Было так приятно каждый вечер говорить по-русски (хотя Тамара и ругает меня на чем свет стоит - тоже за растяпистость и еще за то, что не обрежу волосы: у меня длинные теперь, и я их закручиваю в шишку, как «прачка», и вокруг вылезают и еще торчат - совсем, конечно, некрасиво; вот она и сердится. И цвет какой-то дурацкий, а мой муж не хочет, чтобы я резала и седела. А сама я не знаю, что хочу. Не хочу только ходить в парикмахерскую. Но вид у меня, правда, не ахти...). Тамара при мне только начала, и ей сразу понравилось (теперь опять про книгу).
Валерьевский «Заповедник» [32] я читала в поезде, и, кажется, это самое лучшее место для чтения стихов. Все торопится за тебя, а ты только читай и вникай. И тогда мне по-новому очень понравились почти все стихи. Как хорошо, что он «останется» и что он старается, кажется, чтобы «остались» Несмелов и Ачаир? [33] И Вы, Лидо, «оставайтесь» тоже, меня здорово «разобрали» Ваши стихи. Даже те, которые, на мой взгляд, словно неналаженные (словно в «наивной живописи» - знаете такую?), как про Тополиху, имеют особое качество. Не умею выразить это литературно, но в тон Вашим стихам могу сказать: качество, за которое Ваши стихи как-то сразу любишь и с ними и Вас тоже. Вот, Лида, и самое искреннее объяснение в любви. Я определенно почувствовала, что очень Вас люблю.
Я уже не скоро раскачаюсь на такое длинное письмо с излияниями, но сейчас - прямо весеннее половодье слов и чувств.
Вы пишете, что во мне пропадает хороший прозаик? Проза меня очень влечет, но для нее еще больше надо времени.
Спасибо за адрес Спургота. (Но до сих пор не написала тому, кто спрашивал. Может служить оправданием, что было много срочных писем, напр. у Норы Крук - помните - умер папа, она мне, еще из госпиталя, перед смертью его писала и потом - ну тут уж как не ответить.)
Если Вам удастся узнать о смерти Иванова, буду благодарна за Казакову. Она все там, в Швейцарии. Тоже жадная к жизни, а сил-то уже нет.
А почему же, Лидо, Вы считаете себя неудачником? Это, конечно, вопрос каверзный, не хотите, не отвечайте. О себе скажу, я не знала, что я неудачник, а вот Миша Волин читал доклад о дальневосточных поэтах и обо мне сказал, что у меня было все, кроме удачи в жизни. Ну тут я подумала, подумала и решила, что правда. Даже чуть не прослезилась над собой. Это ведь так, смотря с какой стороны смотреть. «Еще есть полбутылки» или «уже нет полбутылки». Нора, кажется, тоже беспокоится обо мне: «муж неподходящий», и живу, как «дикая баба», в какой-то деревне. Муж-то мой хороший, но м[ожет] б[ыть] и хуже, что хороший: плохого побила бы и убежала «и в грозу, и в бурю, и в миль-оны бед». Но было мне трудно приноровиться, дол-
го было трудно, Лидо, и много я потеряла «своего» в этом приноравливании. Вот, вероятно, Тамара это видит. Но многое улучшается, хотя, вместо «лучше поздно, чем никогда» хочется сказать: «Лучше бы раньше, чем слишком поздно». Поэтому мне очень трудно сказать (думаю о Вашей Тане), хорошо ли рано выходить замуж. Рано - легче формироваться вместе. Но сформируешься ли свободно, «по-своему», если, не дай Бог, неподходящее влияние. Ведь вот даже в простом знакомстве: с одним так себя чувствуешь и так поступаешь, а с другим - этак. Словно два человека.
Не знаете ли, как Коля Щеголев? Чем он болеет? Хоть бы все хорошо обошлось. Посылала ли я Вам карточку на лошади? Если и когда будут Ваши -буду рада. Обдумываю: поеду ли в Союз в этом году, и никак не могу решить, когда и куда. И поеду ли.
О Ваших стихах: совершенно влюблена в «Утрату» - чудесно и какой конец! (и как мне понятно). Очень нравятся «памятники». Меньше или больше нравятся все. А вот с «грузом», по-моему, не логично: ну кто будет так геройствовать - бояться, что мало тяжести? Вернее: кто СРАЗУ поймет, что тяжесть - в смысле ценности? А впрочем, нет, Лидо, Вы правы. Пусть сразу не понимают, болваны, как я, так им и надо. Это, пожалуй, именно ОЧЕНЬ хорошо. Записалась. Целую. Лара.
[На вложенной в письмо открытке от руки написано]: С Днем Ангела, золотая Лидо! Желаю от души светлых дней во всех смыслах. Любящая Вас Лара.
Письмо 6
27 янв. 1975
Милая Лидо, как мало значит человеческое намерение, во всяком случае - мое. А еще считается, что есть какой-то характер. Решила в этом, т. е. в прошлом уже, году поставить на верные рельсы мои бумажные дела, включая письма. Когда мы уехали летом в Марсель, я запихала куда-то новые стишки и до сих пор их не видела. А почта устроила забастовку на полтора месяца перед праздниками, и потому все мои поздравления опоздали. Тем не менее я желаю Вам, Лидо, всего самого для Вас нужного и дорогого и благодарю за то, что помните меня. И за теплоту. Я Вас всегда люблю и в Вас верю. И мечтаю послать в Ваши руки все мои «чириканья», т. е. стихи, да вот... Дни бегут - в кухне, в копании в саду (наверное, была крестьянкой где-то, когда-то!), еще преподаю гимнастику йоги - ребра-то зажили. Потихоньку опять начинаю лезть к лошадям, но прыгать уже боюсь. Вообще, после второй поломки ездила всего два раза и тихо. Валерий прислал 8-ю книжку стихов!!! Вот это здорово. Все-таки почему Вы считаете меня «строгим критиком»? А Валерию послали сборник? Я вообще уже не уверена в стихах, ведь мне не с кем даже поговорить по-русски месяцами. А в Марселе, где мы летом, несколько русских, которые стихами не интересуются, ни даже прозой, такой как нам интересно. А что такое «грузинская чеканка»? Даже не знаю!
Шлю Вам снежинку, но снега у нас в этом году нет. Был на холмах вокруг, но и то растаял. Начинаются почки, если зима вспомнит, то все замерзнет - очень плохо. Но надеюсь, что весной я Вам еще напишу, а пока желаю хорошего года (еще 11 месяцев!) и Кунси Фацай! Вам, Тате, Лене с семьей и всем близким Вам людям.
Ваша Лара.
Письмо 7
Иссанжо, 26 марта, 1975 г.
Лидо, золотая и дорогая! я свинья, конечно, до сих пор не ответила и не поблагодарила Вас за «Горизонт» [34], за книжечки о груз[инской] живописи и чеканке и за массу открыток. Последнее я даже не поняла - почему? Большинство на 8 марта - у нас здесь его не празднуют, и я всегда забываю посылать поздравления в Союз - поэтому? Одна открыточка, где сняты сиреневые крокусы (так их тут называют) под снегом, мне очень понравилась. Осенью, под первым снегом, все луга здесь с такими цветочками. А весной, под последним, такие же - белые. А в саду у нас полно белых подснежников. Еще другая открытка, с желтыми цветочками у ручья, - совсем как у нас в мае. Их никому не пошлю. Что касается чеканки, то она напомнила мне грузинскую выставку таких изделий, которую я видела в Париже. Очень красиво. На этой же выставке был показ моды (фешен шоу): в грузинском стиле (так, чуть-чуть), в русском и в латышском (последнее - Шура Грамолина), и все было очень красиво и совсем особенно. Все-таки платья - тоже искусство. Но только на тех, кому подходит. А то, как старые тетки с корявыми ногами носили платья выше колен, - было ужасно. В старину у старух хоть было достоинство и осанка в их долгополых платьях, не правда ли? Вот как я раскритиковалась, а сама не вылезаю из старых штанов - тоже для моего возраста не очень-то грациозно.
Лидо, я не писала, потому что запуталась окончательно во всем. Ни на что у меня не хватает времени, вокруг меня беспорядок, ничего не могу найти и не знаю, за что хвататься. Даже с нервами что-то неладное получилось. Но это по другим причинам (главное из-за старой лошади, которую собираются убить, а я не хочу!), из-за того, что не успеваю делать, что хочу, а только все, что надо: кухня, возня в доме, преподаю йогу, хожу кормить всяких животных и т. д. Последнее-то и не хочу, и не надо никому, кроме них, но Вы, которая написали Тополиху, знаете, как это получается; такое рабство. К тому же то, что мне хочется делать, совершенно никому вокруг меня не нужно. Стихи или вообще «писанина» - ну Валерий прочел бы с интересом, Мэри, вы, но Вы все далеко... Вот здесь была девочка, которую я любила. Три года она скрашивала мне жизнь, такая девочка-Радость. Позавчера они уехали, их сместили. Она прощалась со мной, словно я была ее второй матерью. Ей я написала стихи, но она ведь не может прочесть их - по-русски. Но теперь я встречаю кое-кого - французы, конечно, - в моем классе
гимнастики, с кем можно, хоть по-французски, поговорить об интересном, а раньше - совсем одна. Мой муж интересуется «потусторонними» вопросами, об этом мы можем сколько угодно разговаривать, но на этой стороне у нас все - Разное. Еще хорошо, что он любит ходить по лесам. Это и я люблю. Еще, из домашних дел, люблю работать в саду и украшать дом, но и это не нужно, так как мы должны будем переехать, когда построится другой, маленький дом, здесь же, в Иссанжо. Здесь дом так завален барахлом всей семьи, что украшай не украшай - ничего не поможет. Мне будет ужасно жаль сада - такие огромные ели, так знаком уже каждый кустик. Я всегда привязывалась к садам, так как вожусь с растениями. А с домами получалось, что как только все наладится - надо уезжать. Это все я пишу к тому, чтобы вроде как испросить прощения за то, что я стала такой, сбитой с поэтических рельс, а вы меня все еще считаете поэтом. Я и на этот раз не посылаю вам стихов (ничего за всю осень-зиму не писала!), так как надо писать пасхальные открытки всем нашим знакомым (опять, хоть писать, да не то, что хочется). Поэтому я и скулю. А так - бывают и хорошие дни, например сегодня - по-французски - я именинница. Знаете ли, французы (вообще католики) решили, видно, быть повежливее с православными и поэтому напихали в календари наших святых, все это получилось по старому русскому календарю, и, напр., Ларисса - 26 марта, тогда как у нас и 26 марта, и Ларисса переехали на 8 апреля. Кроме того, они так постарались, что можно встретить в календаре и св. Наталию и, отдельно, св. Наташу, св. Софью и св. Соню и т. д. Так как люди понимают мало, то называют своих детей Сонями и не знают, что это Софья. А потом еще будут рассказывать о подвигах св. Саши или вроде.
Да так вот, сегодня солнце, почти весь внезапно навалившийся на цветы и почки снег растаял, Морис [35] не выдержал моих «нервных припадков» и сказал: «Ну уж покупай тогда эту идиотскую лошадь...», что значит, что я потрачу все деньги, что заработала за зиму, чтобы лошадь не убили, но ездить на ней все равно нельзя. Но я пока рада.
Ничего умного в этом нет, это не совсем по-французски - у них все должно быть с «резоном», но Тополиха поймет меня. Как же можно убить такого товарища, как лошадь, только потому, что он уже не может работать, прыгать и т. д. Я понимаю, если бы он страдал от болезни, тогда другое дело. Нет, для меня требуется пересмотреть ценности, о которых В. Серебряков мне что-то объяснял: что хорошо то, что полезно. Видно, он плохо объяснил, у меня не получается. М[ожет] б[ыть], потому, что я сама состарилась и тоже болит колено, несмотря на мою йогу... И что тоже я не страдаю, когда вожусь в саду, брожу по лесу, а наоборот, мне хочется повторить слова последней строфы последнего стихотворения в Вашем «Горизонте»: Земля моя - в корнях, простая, Я в горсть тебя, как жизнь, беру, И сердце к солнцу прирастает, И колосится на ветру.
Вот только сказать я теперь об этом не могу, стала, наверное, косноязычной. А он хорошо сказал, Ваш Анатолий Шипулин.
Что касается Ваших стихов, Лидо, то они мне все, все понравились очень. В каждом есть то главное качество, что называлось избитым, банальным, но таким необходимым для поэзии (да и для поэзии ли только?) словом - «душа».
И в стихах Ваших и в Вас самой полно «души», и за это и стихи Ваши и Вас я очень люблю. И еще мне нравится их перепев, не слишком скованный рифмами. А что касается Тополихи, то каждый раз, когда я читаю, - задевается какая-то сокровенная, очень, видно, больная струнка, и глаза начинают мокреть. Это еще ничего, а хотелось бы по-бабьи заголосить, запричитать. Честное слово. Почему так? Ведь вот, напиши такую критику о стихотворении, будет не солидно, а спой это стихотворение, да еще под гитару, с хорошим мотивом, - ползала завоет, и я хуже всех. «Полезного» тут тоже немного.
Я не все стихотворения еще как следует прочитала (я и читаю-то, вообще, мало) но есть неплохие. А вот Алексей Добрюха свел именно до брюха строфу Винокурова [36], в ней есть, по-моему, нечто... Поэты, святые, бродяги, м[ожет] б[ыть], некоторые хиппи даже - чувствовали эту свободу от всего заботящего, «муравейного» (стрекоза и муравей). Конечно, почувствовать ее труднее, чем почувствовать смешное в «босом поэте», - это не ново. Марфа в Евангелии не чувствовала ее. Валерий, нет, впрочем, не Валерий, а я сама говорю, что я замарфилась. Мы даже вдвоем, когда он был у нас, написали стро-фку: «Мария взращивает розы, тоскует и не спит ночей, но только луковые слезы у Марфы льются из очей». Это, наверное, правда, и я отяжелила мой «дух» не только «жалостливостью», но и всякой дребеденью. Но иногда мне бывает очень обидно: ведь все они нуждаются в «луке» тоже, и этот «лук» берет время. У Валерия этот «лук» взяла на себя его мать и взял брат. А Мэри -вообще одна, может завалить дом окурками и бумажками и быть «босым поэтом». А Вы поймете меня лучше - так трудно найти время и на Марию и на Марфу, поэтому я так расписалась Вам -отвожу душу.
Валерьевская новая книжечка [37] - стихи, конечно, блестящие. Критика должна быть сверху, от того, кто хорошо видит, на это я не претендую, но мне кажется, он как Бах в музыке: и техника и дух (скорее, дух, не душа. Для меня «душа» - более теплое и женское. Но и это - кто как понимает слова).
А теперь зовет «лук». Надо идти в кухню. Лидо, не обижайтесь на меня за перерывы в письмах - видите, как меня прорвало? Валерия даже еще не поблагодарила за книжку, и Мэри не ответила на то, что она обозвала меня «буржуйкой», она, наверное, думает, что я в страшной обиде. Пишите мне, когда можете, и шлите стихи. Это помогает мне, отрывает от «лука» и от одиночества вне «лука» (все знакомые, хоть и «жантий» и
с чувством эстетики, все же больше на луковой стороне). Большой привет Тате и Леке. Пишите также о них.
Ваша Лара.
Р. S. Так и неизвестно, умерла ли М. П. Коро-стовец или еще больна.
Примечания
1. В «Литературной энциклопедии Русского Зарубежья (1918-1940)» неверно указан год рождения Л. Андерсен - 1912; правильно - 1914. См.: Литературная энциклопедия Русского Зарубежья (1918-1940) Т. 1: Писатели Русского Зарубежья. М., 1997. С. 29.
К письму 1
Напечатано на трех листках очень тонкой бумаги. В конверт вложены вырезки из газет: таитянские сюжеты.
К письму приложен листок с пометкой на машинке Л. Ю.: «С письмом от 1-го августа 69 г. послала Лариссе Андерсен два стихотворения Арсения Несмелова из "Полустанка" - "Эпилептик" и "Все настойчивее и громче...". Свои: "Арина Родионовна", "Снег и ночь", "Березка", "Платила я двойною платой.", "Что же нам с тобою померещилось."».
2. Мэри Петерец (наст. имя - Юстина Владимировна Крузенштерн-Петерец; 1903, Владивосток - 1983, Сан-Матео, Калифорния) - поэтесса, прозаик, журналист, переводчица. Псевд. взят по ф. мужа, Николая Петереца - поэта «китайской» русской эмиграции (ум. в Шанхае в 1944 г.). Писала по-русски и по-английски. Предок по отцовской линии - знаменитый адмирал И. Ф. Крузенштерн. Жила в Харбине, Шанхае. Публиковала фельетоны под псевдонимом Мэрри Девл (англ. «веселый бесенок»). Издала сб. «Стихи» (1946), участвовала в коллективном сб. шанхайских поэтов «Остров» (1946). В конце 1950-х уехала из «красного» Китая. Жила в Бразилии, США. Работала на «Голосе Америки». Напечатала в «Возрождении» (Париж, 1966) очерк о поэзии «русского Китая» -одно из первых обстоятельных обращений к теме. В 79 лет была приглашена на должность редактора сан-францисской газ. «Русская жизнь».
3. Перелешин (наст. ф. Салатко-Петрище) Валерий Францевич (1913, Иркутск - 1992, Рио-де-Жанейро) - поэт, китаевед. Знал английский, китайский, португальский языки, занимался литературными переводами. Печататься начал с 14 лет. Много издавался, иногда использовал псевдонимы (изв. - Сигма). Жил в Харбине, Пекине, Шанхае, Тяньцзине. В 1938-м постригся в монахи. С 1953 г. поселился в Рио-де-Жанейро. Автор сб. «В пути», «Добрый улей», «Звезда над морем», «Жертва», «Поэма без предмета» и др.
4. Так называли себя шанхайские русские поэты, издавшие коллективный стихотворный сб. «Остров».
5. Щеголев Николай Александрович (1910, Харбин - 1975, Свердловск) - поэт, журналист. Редактировал вместе с В. Перелешиным сб. «Остров», автор предисловия к нему.
6. Слободчиков Владимир Александрович (1913 г. р.) с детского возраста жил в Харбине, затем в Шанхае. Поэт, композитор-мелодекламатор, состоял членом литературных объединений «Чу-раевка» (Харбин) и «Понедельник» (Шанхай). В 1953 г. уехал в СССР. Канд. филол. наук, проживает в Москве.
7. Иевлева Варвара Николаевна (1900 -1960, Москва) - поэтесса, журналистка, переводчица. Выехала в СССР во 2-й пол. 40-х вместе с Л. Хаиндровой.
8. Коростовец Мария Павловна (? - 1970; урожд. Попова) - дочь российского консула в Монголии, синолога-лексикографа Павла Попова. Жила в Пекине, Шанхае. Участница шанхайского кружка русских поэтов «Пятница» (вместе с Л. Андерсен, В. Перелешиным, Л. Хаиндровой, Н. Петерец, Ю. Крузенштерн-Петерец, Н. Щего-левым и др.) и сб. «Остров». В 1950-х уехала в Австралию.
9. Несмелов Арсений Иванович (наст. ф. Митропольский; 1889, Москва - 1945, Гродеково, под Владивостоком) - один из самых ярких поэтов «китайского» зарубежья. Участник Первой мировой войны, имел награды. В 1915-м в Москве издал свою первую книжку «Военные странички»; в 1920-е во Владивостоке - два поэтических сб. под именем Арсений Несмелов. С 1924 г. в Харбине, профессиональный писатель и журналист, автор нескольких книг; печатался в крупных журналах эмиграции в Китае, Европе и США. В 1945-м после ареста органами СМЕРШ этапирован в СССР, умер в пересылочной тюрьме.
10. Гранин Георгий Иванович (наст. ф. Сапрыкин; 1913, Россия, - 1934, Харбин) - поэт. Входил в харбинскую группу «Круг поэтов». Печатался в ж. «Рубеж» и «Парус». Покончил жизнь самоубийством в харбинском отеле «Нанкин».
11. Котякова Ирина - приятельница Лариссы по «китайской» молодости, жена музыканта из ставшего знаменитым оркестра Олега Лундстре-ма. С конца 1940-х жила в Москве.
12. Крук Нора - поэтесса. Выехав из Шанхая на рубеже 1940-1950-х, обосновалась в Гонконге. Писала по-русски и по-английски.
13. Волин Михаил Николаевич (наст. ф. Во-лодченко; 1914-1997, Аделаида) - поэт, публиковался в периодических изданиях русской эмиграции. Издатель сб. молодых поэтов Харбина «Семеро».
14. Хаиндрава Леван Ивлианович (1916, Харбин - 1995, Тбилиси) - журналист, писатель, юрист по образованию (окончил факультет права в частном университете «Аврора» в Шанхае). С 1948-го жил в СССР, был сослан в Казахстан, реабилитирован. Преподавал английский язык в одном из тбилисских вузов. Писатель и общественный деятель Грузии. Выпустил несколько книг, среди них романы о жизни в Китае: «Отчий дом» (1985), «Очарованная даль» (1969), оба вы-
пущены в московском издательстве «Советский писатель».
15. Индриксон Эраст Федорович (? - 1988). Жил в Харбине и Шанхае. Состоял членом Объединения советских журналистов и литературных работников в Шанхае (вместе с Л. Хаиндровой, В. Слободчиковым, В. Иевлевой). В конце 1940-х годов выехал в СССР. В Свердловске преподавал математику в средней школе и в вузе. Печатался в периодике бывших эмигрантов, возникшей в России в начале 1990-х годов.
16.^ Батурин Кирилл Викторович (? - 1971, Нью-Йорк). Жил в Шанхае. Писатель, журналист. Был членом редакции ж. «Понедельник». Из Китая переселился в США.
17. Жаспар Тая - художница; ее муж - француз, специалист по древнекитайской живописи, родственник Де Голля. Выехав из Китая, жила во Франции, но после смерти мужа переехала в СССР (г. Киев).
18. Валь Валентин Сергеевич (наст. ф. При-сяжников; 1903-1970) - поэт, критик, зав. редакцией ж. «Прожектор», член редакции ж. «Понедельник» (Шанхай). Репатриировался в СССР. Издал сб. рассказов «Дорога к счастью».
19. Евтушенко Евгений Александрович -изв. рус. поэт. Выезжал в разные страны в составе писательских делегаций.
20. Серебряков Виталий (в письмах встречается только имя) - инженер, жил в Шанхае, интересовался литературой, дружил с русскими писателями. В 1940-х шанхайский поэтический кружок «Пятница» собирался на свои заседания в его гараже. После переезда в СССР жил в Свердловске, умер в конце 1980-х.
21. Шавшуков Евгений Васильевич жил в Шанхае, иногда выступал с литературно-критическими статьями. Вернувшись в СССР, поселился в Свердловске. Вел активную переписку с Л. Ю. Хаиндровой. Умер в середине 1980-х гг.
К письму 2
Написано от руки, зелеными чернилами на внутренней стороне раскрывающейся открытки с изображением замка Bluis.
22. Сереброва Татьяна Алексеевна (Тата) -дочь Л. Ю. Хаиндровой, в те годы студентка, позднее учительница английского языка в одной из школ Краснодара. Сейчас на пенсии. Хранитель архива матери.
К письму 3
Написано черными чернилами на открытке с изображением ландышей.
23. Мокринская Нина (урожд. Марчадзе, по мужу - Фушье. Род. 3 сент. 1914, пос. Тетю-ха, ныне Дальнегорск Приморской обл.). Певица, танцовщица. Эмигрировала с семьей в Харбин. Пробовала писать, посещала харбинскую студию «Чураевка». В 1940 г. выехала в Шанхай, где была ведущей актрисой в ансамбле мюзик-холла под
управлением В. Туренина. Во время Второй мировой войны переехала в Пекин. Покинув Китай, поселилась в Гааге, вышла замуж за француза. В 1980-е жила в Париже. Автор книги «Моя жизнь» (Нью-Йорк, 1991).
К письму 4
Написано на трех сторонах большой раскрывающейся открытки с изображением лесных первоцветов, черными чернилами.
24. Спургот Михаил - поэт, жил в Шанхае и печатался в местных изданиях (ж. «Понедельник», газ. «Шанхайская заря»).
К письму 5
Машинопись на двух листах тонкой бумаги. К письму приложена открытка с изображением фиалок и короткой надписью зелеными чернилами.
25. Зайцев Борис Константинович (18811972) - изв. рус. писатель. С 1922 г. в эмиграции (Берлин, Париж). Много издавался и печатался в периодике. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.
26. Ремизов Алексей Михайлович (18771957) - изв. рус. прозаик. Род. и жил в Москве; покинул Россию в 1921 г., с 1923-го жил в Париже.
27. Адамович Георгий Викторович (1892, Москва - 1972, Ницца) - поэт, литературный критик. Эмигрировал в 1923 году. Издал четыре сб. стихов. Много печатался в эмигрантских журналах. В 1920-1930-х стал признанным наставником молодых поэтов «парижской ноты». Стремился утвердить мысль о том, что эмиграция временна; ее завоевания за рубежом «включатся в наше вечное, общерусское дело». В 1980-е гг. многие его статьи были перепечатаны в отечественных изданиях.
28. Прегель София Юльевна (1904, Одесса, -1972, Париж) - поэтесса, мемуаристка. В молодости - актриса музыкального театра. В эмиграции с 1922 г. Жила в Берлине, Париже. Вела обширную переписку со многими известными русскими и европейскими писателями. После немецкой оккупации Парижа переехала в Нью-Йорк, где в 1940-х гг. основала ж. «Новоселье».
29. Иванов Всеволод Никанорович (18881971) - прозаик, историк, философ. Окончил фи-лологич. ф-т Санкт-Петербургского ун-та. Эмигрировал в 1921 г. в Харбин. Жил в Тяньцзине,
Шанхае. Вернулся в СССР. Писал стихи, рассказы, романы. В 1960-е переписывался с Л. Ю. Ха-индровой.
30. Савельев Юрий (он же в письмах Юрка) - артист оперетты в Шанхае. После переезда в СССР был (в 1940-1950-е) артистом театра оперетты в Москве, снимался в кино.
31. Грамолина Шура (Александра) - изв. модельер. Из Шанхая выехала в Австрию, потом вернулась в СССР, жила в Риге, была ведущим специалистом рижского Дома моды, демонстрировала свои коллекции за рубежом.
32. «Заповедник» - сб. стихов Валерия Переле-шина (Изд-во «Посев», 1972).
33. Ачаир Алексей (наст. ф. Грызов Алексей Алексеевич; 1896, Омск, - 1960, Новосибирск) -поэт, организатор литературных кружков в Харбине: «Вечера под зеленой лампой», «Молодая Чураевка». Один из «старших» харбинских писателей, начавший заниматься литературной деятельностью еще до революции. Издал сб. стихов «Первая», «Лаконизмы», «Полынь и солнце», «Тропы», «Под золотым небом».
К письму 6
Написано фиолетовыми чернилами на трех сторонах раскрывающейся открытки с изображением большой снежинки.
К письму 7
Машинописное, на двух листах тонкой бумаги с приписками черными чернилами.
34. «Горизонт» (1974). В этом сборнике, представлявшем молодых поэтов Кубани, были опубликованы и стихи Л. Хаиндровой, давно сложившейся поэтессы.
35. Морис Шез - второй муж Л. Н. Андерсен.
36. Винокуров Евгений Михайлович (1925-1993) - советский поэт второй половины XX века.
37. «С горы Нево» - кн. стихов В. Перелешина (Изд-во «Посев», 1975).
Публикация и комментарии
М. Б. Солодкой
(Окончание в следующем номере)
