CC BY
40
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 16 (154). История. Вып. 32. С. 12-20.
В ОЖИДАНИИ ПЕРЕМЕН ОТ «ПРОСВЕЩЕНИЯ.» РОССИИ: НАДЕЖДЫ И ТРЕВОГИ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА
В рамках исследования проблемы адаптации европейских идей в России анализируется система значений понятия «просвещение» в социально-политическом лексиконе российского подданного первой четверти XIX в. На основе анализа различных проектов, записок, научно-популярных работ и материалов периодической печати определены позитивные и негативные ожидания образованной части российского общества возможных последствий «просвещения» для модернизации российской экономики, решения крепостной проблемы, а также повышения эффективности системы государственного управления.
Ключевые слова: история понятий; просвещение в России первой четверти XIX в.; европейские идеи в России; история общественно-политической мысли; проблемы реформ в России.
Со второй половины ХУШ в. понятие «просвещение» было хорошо известно российской читающей публике и достаточно широко употреблялось не только в официальных документах или научно-популярных трактатах, но и на страницах периодической печати, в учебных пособиях и мемуарах. Содержательно оно имело множество значений и нередко употреблялось в качестве синонима слов «добродетель», «мораль», «благонравие», «человеколюбие», «обучение», «образованность», «воспитанность», «честность» и т. п. В это же время понятие «просвещение» нередко использовалось для описания ориентиров развития общества и отождествлялось с понятием «общее благо», которое предполагало высокий уровень развития экономики, наличие гражданской свободы и гарантировавшей права граждан системы законодательства. Наличие такого широкого спектра значений позволяет утверждать, что понятие «просвещение» было одним из системообразующих понятий социально-политического лексикона российского подданного на рубеже ХУШ - первой четверти XIX в. Данное обстоятельство обуславливает необходимость при изучении истории становления общественно-политической мысли и исследований проблемы реформ России и выявить весь спектр значений понятия «просвещения».
Методологической основой для такого рода исследований может стать инструментарий «истории понятий» (Begriffsgeschichte), основоположником которой в немецкой историографии 60-70 гг. ХХ в. был Р. Козеллек.
Условно все привычные и хорошо известные ранее значения слов можно обозначить как значения, относящиеся к «области опыта», а новые коннотации, имевшие, как правило, неоднозначную трактовку и употреблявшиеся для описания возможных перспектив развития общества, - как составные элементы «горизонта ожиданий»1.
Привычные и не требующие дополнительных объяснений значения понятия «просвещение» были зафиксированы прежде всего в действовавшем российском законодательстве, материалах делопроизводства, различных словарях и учебных пособиях для учебных заведений низшей и средней ступени. Именно посредством этого комплекса текстов происходила, с одной стороны, трансляция позиции государства, которое, объясняя свои решения, нередко упоминало о необходимости просвещения народа, а с другой стороны, осуществлялось воспроизводство устоявшихся и однозначных трактовок, считавшихся важными и необходимыми для жизни подрастающего поколения российских подданных.
Одно из устойчивых значений понятия «просвещение» было связано с христианским толкованием близкого по звучанию слова «свет», которое понималось как обладание истинной христианской верой, очищающей и побеждающей все человеческие пороки. Так, например, в «Высочайше утвержденном проекте устава духовных академий» предлагалось следующее определение: «Просвещение, по своему значению, есть распространение света, и конечно должно быть того, кото-
рый во тьме светится и тьма его необъятъ»2. С этих позиций звучал призыв учителям «... сего света держась, во всех случаях, вести учащихся к истинным источникам, и теми способами, коими Евангелие очень просто, но премудро учит»2. Просвещение, как процесс распространения христианской веры и «деятельного христианства», объявлено было «единственною целью» духовных учебных заведений.
Органичным дополнением религиозной трактовки были существовавшие в сознании современников ассоциативные и логические связи понятия «просвещение» с процессом познания, которые были отражены в официально изданном «Словаре Академии Российской». Составители словаря предложили читателям следующее определение: «Просвещение - наставление, очищение разума от ложных, предосудительных понятий, заключений; противоположность невежеству»3. При этом, объясняя современникам значение данного понятия, они приводили примеры употребления прилагательного «просвещенный», которое следовало использовать для обозначения человека, «получившего истинное о чем понятие»3. В общем виде на уровне «горизонта опыта», т. е. привычных и очевидных для современников коннотаций, смысловое поле понятия «просвещение» включало в себя связь с религией и стремлением познать окружающий мир, системой образования и науки, искусством, воспитанностью и благотворительностью.
Понятие «просвещение», как и большинство социально-политических понятий, имело не только привычные значения, отражавшие повседневный опыт человека, но и дополнительные коннотации, с помощью которых фиксировались позитивные или негативные ожидания, связанные с существовавшими в общественном сознании представлениями о будущем. Постепенно, благодаря чтению работ европейских правоведов и экономистов, происходило активное формирование новых контекстов употребления данного понятия, каждый из которых вызывал у современников позитивные и негативные ассоциации, тревогу или надежду. Такой «горизонт ожиданий» представлен в источниках различной видовой принадлежности. Взгляд из настоящего в будущее сквозь призму концепта «просвещение» присутствует в текстах различных проектов реформ, докладных записках, поданных
на имя императора, программных документах многочисленных тайных, вольных и «официозных» обществ, в частной переписке, научных трудах и публикациях статей в российских журналах, а также в переведенных на русский язык произведениях европейских либеральных мыслителей.
Сравнительный анализ этих источников позволяет утверждать, что «просвещение» представлялось современникам как некая «общая для всех потребность», отражавшая «дух времени», стремление к совершенствованию и прогрессивному развитию общества. В наиболее отчетливой форме синонимичность понятий «просвещение» и «дух времени» просматривается в журнале «Архив истории и политики: из Духа журналов», в котором по итогам каждого года повторно печатались наиболее важные и интересные для подписчиков «Духа журналов» материалы. Обзор опубликованных в 1819 г. статей начинался с материала под заголовком «Чего требует дух времени? Чего желают народы?» Отвечая на поставленный таким образом вопрос, автор публикации рассуждал о значении словосочетания «дух времени»: «Дух времени есть общий глас народов <...> он есть некоторая общая потребность, проистекающая от степени просвещения и гражданского образования, и вынужденная стечением обстоятельств»4. Именно «степень просвещения», по мнению автора, определяла «желания народов», их потребности и социально-политические ожидания. В данном контексте автор так описывал «желания народов»: «народы <...> утомленные опустошительными войнами <...> вздыхают о мире и спокойствии <...> гонимые за разноверие, спрашивают свободы совести, терпимости вер; обремененныя налогами, желают облегчения <.> стесненные в правах личности и собственности, ищут неприкосновенности прав сих <.> не находя в судах защиты от притеснений сильного и богатого, но, встречая везде лицеприятие, мздоимство, подлоги и коварство, они просят о правосудии, стогом, нелицеприятном, скором, гласном»5. Весь этот набор «желаний», непосредственно связанный в сознании современников с «уровнем просвещения», наглядно демонстрирует существование множества дополнительных значений понятия «просвещение», используемых для выражения целого комплекса экономических и социально-политических ожиданий.
Составными частями этого комплекса были надежды и тревоги представителей образованной части российского общества, возникавшие в процессе размышлений о возможных вариантах решения актуальных экономических и социально-политических проблем - от снижения инфляции, сокращения дефицита государственного бюджета и ликвидации «рабства» в России, до реформирования системы государственного управления посредством создания конституции и выборных органов сословного представительства при императоре. Выявление всего спектра позитивных и негативных ожиданий возможно при комплексном исследовании представлений современников о функциональном назначении и возможных последствиях просвещения в России первой четверти XIX в.
В рамках экономического дискурса «просвещение» одновременно признавалось и необходимым условием, и следствием экономического развития. С одной стороны, «просвещение» воспринималось как неотъемлемая часть комплекса условий, необходимых для успешного развития экономики. Например, М. Балудянский (Балугьянский) в статье «О разделении и обороте богатства», опубликованной в 1808 г. на страницах «Статистического журнала» писал об этом так: «Правосудие, покровительство и свобода промышленности, купно с просвещением граждан и распространением торга, суть единственныя действительныя средства к обогащению нации»6. Благотворное действие «просвещения» объяснялось тем, что оно формировало способность человека к предпринимательской деятельности, умение самостоятельно принимать важные решения, а следовательно, повышало бы экономическую активность граждан и обеспечило бы экономический рост российской экономики в целом. Подобная трактовка присутствовала на страницах российских журналов в форме утверждения о том, что «предприимчивость возникает через просвещение»7.
С другой стороны, признавалась и обратная зависимость: без развития экономики «просвещение» не может достичь сколько-нибудь заметного уровня. В том или ином виде данный тезис встречается достаточно часто в публикациях на экономические темы. Так, например, в «Санктпетербургском журнале» российский читатель мог встретить суждение о том, что «торговля основана на
промышленности и нуждах человека <...> сии две причины заключают в себе начало просвещения и усовершения человеческих способностей»8. Автор публикации акцентировал внимание читателей на существование тесной взаимосвязи между уровнем развития торговли, промышленности и возможностью просвещения народа как необходимого условия для развития творческих способностей личности.
Признание благотворного воздействия «просвещения» на экономику происходило на фоне увлечения работами европейских экономистов. Сочинение А. Смита «Исследование о природе и причинах богатств народов», изданное на русском языке в 1802-1806 гг., входило в круг чтения образованного дворянина. Естественно, что мотивы для чтения книг и модных экономических журналов были самые разнообразные: кто-то читал их для того, чтобы уметь поддержать светскую беседу и показаться просвещенным и начитанным, другие искали полезные рецепты повышения рентабельности собственных хозяйств, третьи на основе теоретических постулатов европейских экономистов пытались разработать оптимальные в российских условиях проекты преобразований. Однако, вне зависимости от побудительных мотивов, в сознании представителей образованной части российского общества постепенно сформировалось представление о противоположности значений слова «просвещение» и слов «тиранство» и «рабство». С этого времени понятие «просвещение» достаточно часто отождествлялось с принципом свободы экономической деятельности. Подтверждением этому может служить статья М. Балудянского (Балугьянского) «Изображение различных хозяйственных систем». В ней автор, подчеркивая значение просвещения для развития экономики, писал: «Европа, освободясь чрез градскую промышленность от уз невежества и варварства, сделалась просвещенною». Такое положение стало возможно, по его мнению, только тогда, «.когда несколько городов, свергнув иго рабства, были в состоянии заниматься беспрепятственно промыслами, торговлею и рукоделием»9. В данном контексте просвещение трактовалось как результат реализации на практике принципа свободы экономической деятельности, обеспечивший не только рост экономики, но и «твердость правлений».
Все подобные публикации отражают су-
ществовавшие в первой четверти XIX в. позитивные экономические ожидания, связанные с перспективой просвещения России. Однако проведенный анализ источников позволяет утверждать, что в большинстве случаев о позитивном влиянии просвещения на российскую экономику современники говорили лишь как о потенциальной возможности, реализация которой возможна только при широком «просвещении народа». О «просвещении народа», как необходимом условии для развития сельского хозяйства и промышленности, писал, например, К. Арсеньев, подчеркивая, что «.успехов по части земледелия можно ожидать в России только тогда, когда <...> просвещение распространится и в нижних классах народа.»10.
Распространение «просвещения», понимаемого как совокупность знаний о новейших способах ведения хозяйства и умений применять их на практике, рассматривалась в качестве важнейшей задачи правительства, которое, наряду с созданием училищ, гимназий, институтов и университетов, должно было способствовать сближению науки и производства. Возможные варианты решения этой задачи предлагались в многочисленных проектах реформирования страны. Одним из наиболее интересных, на мой взгляд, является предложение Н. С. Мордвинова, который прямо писал о необходимости «.сближения и соединения взаимною пользою ученых людей, сведущих в науках с заводчиками, фабрикантами и ремесленниками, дабы науки, просвещение тесно соединились с деятельностью и промышленностью народною»11. В проекте «О пользах, могущих последовать от учреждения частных по губерниям банков» он, аргументируя необходимость создания независимых от государства частных банков, подчеркивал, что их появление будет способствовать «удовлетворению нужды и пользы» и «служить к просвещению»12. Не менее интересным для понимания представлений современников о роли просвещения и «просвещенной личности» в экономической жизни страны является еще один проект Н. С. Мордвинова о создании в России особых «коммерческих судов», которые играли бы роль арбитра, не связанного какими-либо моральными или финансовыми обязательствами ни с одной из противоборствующих сторон, как в спорах между гражданами, так и в случае возникновения конфликтов между личностью и госу-
дарством. По проекту Н. С. Мордвинова, коммерческие суды должны были формироваться по принципу выборности: в крупнейших городах Российской империи «определялся попечитель в звании инспектора коммерции», который выбирал среди местных жителей трех «граждан из самых просвещенных и благомыслящих людей»13. Отобранные таким образом люди становились членами коммерческого суда и поочередно, с периодичностью один раз в год, сменяли друг друга на посту председателя. При этом, проработав год председателем, человек выбывал из состава суда, а на его место по усмотрению «попечителя» выбирался новый. Для обеспечения материальной незаинтересованности судей они не получали государственного жалованья или какого бы то ни было другого вознаграждения за выполняемую ими работу и должны были расценивать свою деятельность как почетную обязанность, «бескорыстный подвиг» при исполнении общественного долга14. Данный проект интересен тем, что его автор косвенно перечисляет характерные качества «просвещенного гражданина»: он всегда ратует за торжество закона и справедливость, бескорыстен и честен во всех своих решениях и поступках, пользуется заслуженным уважением в обществе. Именно такой человек может и должен иметь возможность решать экономические споры как между гражданами, так и между ними и государством, способствуя тем самым снижению общего уровня конфликтности в современном ему обществе.
Несколько иное соотношение «надежд и тревог», возникавших в сознании представителей образованной части российского общества в процессе размышлений о перспективах и возможных последствиях просвещения в России, присутствовало в различных текстах на политические темы. В большинстве из них «просвещение» трактовалось как главное условие и инструмент достижения «общего блага», нередко отождествляемого с принципами верховенства закона, гарантией неприкосновенности частной собственности, безопасности личности, идеей снижения уровня преступности в стране. Основанием для такого оптимистичного взгляда на роль «просвещения» в развитии общества были высказывания модных европейских мыслителей, работы которых были переведены на русский язык и неоднократно издавались в России. Просвещение как средство предупреждения
преступлений, и шире, - достижения «общественной безопасности», было представлено, например, в сочинении Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях». Автор, размышляя о законности и способах ее укрепления призывал читателей: «изливайте щедрою рукою просвещение в народ и вскоре благотворное его влияние уничтожит невежество и клевету <.> И в самом деле какой просвещенный человек не чтит условий, которые общена-родностию, явственною и пользою их сооружают незыблемое здание счастья и безопасности общественной?»15 Сформулированная таким образом взаимосвязь просвещения и перспективы установления общественного благоденствия доказывала современникам необходимость всеми возможными средствами способствовать распространению просвещения. Во многом именно поэтому «просвещение» выступало в качестве цели в уставах и других программных документах различных «тайных», «вольных» и «официозных» обществ. В данном контексте интересно сравнить устав «Союза благоденствия» и материалы следствия по делу Петрозаводского общества «Французский парламент». В первом документе главной целью тайного общества объявлялось «.распространение между соотечественниками истинных правил нравственности и просвещения»16, а во втором документе подчеркивалось, что члены общества «Французский парламент» играли в политику, устраивая театрализованные заседания общества, «.под видом распространения нравственности и просвещения»17. И в том, и в другом случае «просвещение» выступало как достойная и благовидная цель существования общества.
В наиболее общем виде позитивные ожидания, связанные с понятием «просвещение», можно отождествить с идеей поступательного прогрессивного развития общества от простого к сложному, от деспотизма к «гражданской свободе» и «общему благу». Такие настроения особенно заметны были в первые годы царствования императора Александра I, когда в обществе укрепились надежды на скорейшее изменение внутриполитической обстановки, сложившейся за годы правления Павла I. Однако, признание «просвещения» одним из основных двигателей общественного развития не означало того, что данное понятие для современников становилось абстрактным и никак не связанным с решением
насущных социально-политических проблем. Напротив, оно было одним из ключевых понятий, использовавшихся при попытках выработать решение двух наиболее актуальных в начале XIX в. проблем - ликвидации «рабства» крестьян в России и повышения эффективности функционирования системы государственного управления.
Проблема смягчения или полной отмены крепостной зависимости частновладельческих крестьян напрямую связывалась с уровнем «просвещения» в России. На существование такой взаимосвязи в письме из Геттингена от 30 октября 1810 г. указывал Н. И. Тургенев. По его словам, для решения крепостного вопроса «надобно просвещение» и «...следственно судьба рабства тесно соединена с судьбою просвещения дворян.»18. Именно «степень просвещения» дворян и крестьян являлась ключевым критерием для определения «готовности» или неподготовленности к ликвидации «рабства» в России19. При этом самооценка дворянина уровня просвещенности своего сословия и внешняя оценка степени просвещения крестьян привели к тому, что с помощью понятия «просвещение» современники могли выражать как надежды, так и тревоги, возникавшие в связи с перспективой решения крепостного вопроса.
Позитивные ожидания выражались, как правило, в форме констатации достаточно высокого уровня «просвещения» дворянства, представители которого в различных актах самопрезентации обозначали себя как «просвещенное» сословие, обладающее комплексом особых морально-нравственных качеств. Просвещенный дворянин - это человек не только образованный, но и сознававший свою особую социальную роль, имевший чувство социальной ответственности за жизнь подвластных ему крепостных крестьян. На рубеже XVШ - начала XIX в. в кругах российского дворянства было распространено мнение о том, что просвещенный помещик заботился о благосостоянии крестьянина, защищая его от самоуправства соседей и представителей местного губернского или уездного чинов-ничества20. Постепенно в европеизированных кругах российского дворянства возникло мнение о необходимости смягчения, а в перспективе и отмены крепостного права. Первым шагом в этом направлении представлялась отмена «противной нравственности» торговли живым товаром. При этом подчер-
кивалось, что инициативу должно проявить именно просвещенное дворянство. Яркой иллюстрацией существования своеобразной иллюзии «готовности» российского дворянства улучшить положение подвластных им крепостных крестьян может служить высказывание членов Государственного Совета о том, что «.дворянство российское вообще довольно просвещено, чтобы установление сие признать справедливым, принять его с благодарностью.»21. В большинстве случаев авторы различных проектов освобождения крепостных крестьян подчеркивали необходимость участия в их реализации «.лиц самых просвещенных и благонамеренных»22.
Одновременно с иллюзией «готовности» просвещенного дворянства существовало понимание неподготовленности самих крестьян к освобождению. Главным препятствием для начала решительных действий считали неграмотность крестьянства, отсутствие элементарного, с точки зрения дворянина, понятия о сложносоставном характере процесса проведения преобразований и, как следствие, склонность крестьянина к одномоментному и не всегда мирному разрешению острых социальных вопросов. В данном контексте показательной является аргументация необходимости отсрочить издание указа о запрете продажи людей без земли, прозвучавшая на заседании Непременного государственного совета 6 мая 1801 г. Некоторые члены Совета считали, что крестьяне «.от непросвещения своего прямую цель ея не поймут и от своего невежества ее обратить могут к смыслу уменьшения законной власти над ними помещиков»23.
Аналогичную тревогу за судьбу «непросвещенных» крестьян, в случае их немедленного и одномоментного освобождения, высказал в одном из проектов отмены крепостного права Н. С. Мордвинов. Одновременное уничтожение крепостной зависимости, по его мнению, было затруднено исторически сложившимися особенностями крестьянской психологии и низким уровнем просвещения. Автор проекта подчеркивал, что «дарование свободы тогда токмо не сопровождается никакими ощутительными неудобствами <...> когда располагаемо бывает с некоторою постепенностью, когда свободными делаются не все вместе и единовременно, без воззрения на степень просвещения <...> но когда благо сие предоставляется в виде награды трудолюбию и приобретаемому умом достатку»24. Для
подготовки крестьянского сознания к новым условиям существования необходим был подготовительный период, что позволило бы крестьянину научиться ответственности, бережливости и трудолюбию, т. е. тем качествам, которые повышали бы уровень его просвещения. По плану Н. С. Мордвинова крестьяне освобождались постепенно, по мере того, как они в денежной форме компенсировали помещику потерю рабочих рук. Сумма компенсации, которую по замыслу автора проекта помещики могли бы инвестировать в развитие отечественной промышленности и торговли, устанавливался в зависимости от возраста и трудоспособности каждого крестьянина. Таким образом, понимание важности «просвещения» и признание неравномерности его распространения в российском обществе было одним из аргументов для отсрочки реализации серьезных социальных преобразований.
Важным показателем своевременности проведения преобразований «просвещение» рассматривалось и в контексте выработки подходов к решению проблемы повышения эффективности системы государственного управления. Первым условием ее решения считалась организация системы «народного просвещения», с помощью которой можно было готовить высококвалифицированных государственных служащих. Нацеленность системы образования на подготовку кадрового резерва для управленческих структур и судов различного уровня была провозглашена в университетских уставах, а также указах по созданию как государственных, так и частных училищ. Подчеркивалось, что позитивных результатов от любых преобразований «.тогда только ожидать можно, когда места наполнят-
25
ся людьми честными и просвещенными»25. Таким образом, «просвещенность» рассматривалось как необходимое качество любого государственного чиновника.
В кругах либерально настроенной правительственной элиты еще одним способом повышения эффективности системы государственного управления называли создание выборных органов сословного представительства при императоре, которые, не ограничивая существо самодержавной власти, помогали бы императору26. Следует отметить, что во всех проектах учреждения подобных структур Н. Н. Новосильцева, М. М. Сперанского, Н. С. Мордвинова, А. Р. Воронцова и др. авто-
ров аргументировалась необходимость опоры монарха на представителей «просвещенного сословия», т. к. просвещенный человек мог успешно участвовать в разработке и обсуждении законопроектов, внимательно анализируя все возможные негативные и позитивные последствия принимаемых им решений. Именно такой идеальный образ «просвещенного гражданина», участвующего в управлении своим краем, современники могли найти в неоднократно опубликованных на страницах российской периодической печати выступлениях Александра I при открытии и закрытии польского Сейма в марте-апреле 1818 г.: император акцентировал внимание собравшихся на том, что народные представители должны быть «гражданами просвещенными»27, способными «.постановить законы, которые будут служить к ограждению драгоценных благ: безопасности лиц <...> собственности и свободы <...> мнений»28. Таким образом, идея сословного представительства была тесно связана с концептом «просвещение», с помощью которого выражались позитивные ожидания преобразований в политической сфере.
Однако, как и в случае с размышлениями по крестьянскому вопросу, позитивные ожидания благотворного влияния просвещения на развитие политической системы Российской империи, сопровождались оценкой степени готовности страны к преобразованиям. Признавая необходимость создания эффективного механизма помощи монарху со стороны просвещенного общества, представители либерально ориентированной части дворянства констатировали несвоевременность реализации на практике принципа сословного представительства. Основанием для данного утверждения являлся опыт Европы, где парламенты опирались на поддержку широких слоев населения. Сравнивая уровень «просвещенности» населения в России и ряде европейских государств, Д. П. Тро-щинский, например, подчеркивал, что «. английский парламент ничего бы сам по себе не значил, если бы не был поддерживаем многочисленным и просвещенным средним чином...»29. В России же, по его словам, «... находится много людей просвещенных, однако же главная масса народа и не столько просвещена, и просвещение ея не такое, как просвещение главных народных масс европейских государств»29. Аналогичная оценка
уровня просвещения в России присутствовала и во всеподданнейшей докладной записке В. П. Кочубея, составленной в декабре 1814 г. Автор, размышляя о возможности использования европейского опыта, писал, что своевременным и безопасным шагом было бы не немедленное создание аналогичных европейским выборных органов сословного представительства, а модернизация уже существующих государственных структур: «В России <...> принадлежности законодательства не могут быть вверены никакому иному месту как Государственному Совету. Не могут они присвоены быть Депутатам Губернским <.> ибо степень просвещения есть еще слишком в Империи ограничена, чтоб можно было нам подражать другим»30. Реализация принципа сословного представительства в перспективе будет возможна после распространения просвещения в народе. Только тогда, по словам В. П. Кочубея, «.мы последуем <...> приме-
30
ру других государств»30.
Предостережения от возможных негативных последствий «слепого подражательства» встречаются в текстах различных источников как в форме констатации неготовности российского общества к европеизации, так и в форме опасений получить не «истинное», а «ложное просвещение». Яркой иллюстрацией возможности заимствования «лжепросвещения» для современников был факт распространения в Европе революционных настроений, проникновение которых в Россию могло привести к непредсказуемым последствиям. В 1801 г. неизвестный автор писал об этом так: «Когда сия зараза имела пагубные следствия в народах изобилующих просвещением <...> сколь еще более того опасаться можно в земле <...> крайне обширной и весьма отдаленной
31
от просвещения почти первоначального.»31.
Формирование негативного контекста слова «просвещение» и, как следствие, появление антонима «лжепросвещение», особенно заметно с началом Наполеоновских войн и Отечественной войны 1812 г. С этого времени появляется множество критических статей, авторы которых призывали различать «истинное просвещение» от моды на французский язык32 и увлечений различными философскими или политическими теориями европейских мыслителей. Одним из важнейших критериев определения «истинного просвещения» называлось его согласованность с нормами христианской морали, обычаями и традициями,
исторически сложившимися нормами внутри-и межсословных взаимодействий. Примерно такую идеальную модель заимствования мог встретить российский читатель в одной из опубликованных в журнале «Русский вестник» статье. Автор, размышляя о сущности европейского и российского просвещения писал: «.в самом деле то ли просвещение, чтобы людям слабым и всегда склонным к использованию страстей, внушать будто бы нет ничего святого ни на земле, ни в небесах; или то, чтобы в подкрепление к противобор-ствованию страстям увещевать беспечных, бояться бога, чтить царя, быть милосердным и любить правду»33. Все перечисленные автором качества, а именно, «боязнь бога», «почитание царя», «милосердие и любовь к правде», по мысли автора, были характерны для россиянина, что позволило ему сделать вывод о том, что «.в России давно было известно гражданское и нравственное просвещение»34. В работах российских авторов можно было встретить утверждение о том, что «истинное просвещение» не исчерпывается заимствованием достижений европейской культуры и науки, напротив, его главная основа - православная вера, традиционная для российских подданных взаимная забота, честность и нравственность. На этом фоне Европа выступала, одновременно, и своеобразным ориентиром для дальнейшего развития, и потенциальным источником «лжепросвещения». Содержательно указанная двойственность в восприятии возможных последствий заимствования европейского просвещения проявлялась в призывах обратиться к «истинной христианской вере», народным обычаям и традициям для того, чтобы при создании системы «народного просвещения» соединить системообразующие элементы российской культуры с лучшими достижениями европейской науки и техники.
Проведенный анализ содержания понятия «просвещение» показал многозначность его трактовок в первой четверти XIX в. Отождествляя «просвещение» с верой, добродетелью, честностью, образованностью, воспитанностью, современники признавали необходимость его распространения в российском обществе и позитивное влияние просвещения на развитие экономики, системы управления, а также решение острых социальных проблем. Однако надежды, зафиксированные в форме представлений о функциях и возможных последствиях просвещения
в России, сосуществовали с опасениями и тревогами, во-первых, неадекватно оценить степень готовности общества к преобразованиям, что могло привести непредсказуемым последствиям, а во-вторых, страхом распространения под видом просвещения опасных революционных или отвращающих от Бога настроений. Такое соотношение надежд и тревог, безусловно, оказывало влияние на процесс становления общественно-политической мысли в России, а также во многом определяло социально-экономический курс и внутриполитическую практику правительства в первой четверти XIX в.
Примечания
1 См.: Козеллек, Р. Социальная история и история понятий // Исторические понятия и политические идеи в России XVI-XX века. СПб., 2006. С. 33-53; Косопов, Н. Е. История понятий вчера и сегодня // Там же. С. 9-32; Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland / hrg. Von O. Brunner, W. Conze, R. Koselleck. Stuttgart, 1972-1993. Bd. 1-8.
2 Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Т. XXXII. № 25.673. СПб., 1830. С. 911. (далее - ПСЗ РИ).
3 Словарь Академии Российской. Ч. V. СПб., 1822. С. 624.
4 Чего требует дух времени? Чего желают народы? // Архив истории и политики: из Духа журналов 1819 года. СПб., 1819. С. 8.
5 Там же. С. 11.
6 Балудянский, М. Статья теоретическая о разделении и обороте богатства // Статистический журнал, издаваемый Карлом Германом. 1808. Т. II, ч. II. С. 76.
7 О народном благосостоянии от заграничной торговли, производимой природными жителями // Архив литературы: из Духа журналов 1817 года. СПб., 1817. С. 48.
8 Обозрение краткой истории торговых революций // Санктпетербург. журн. 1809. № VII, июль. С. 108.
9 Изображение различных хозяйственных систем Михаила Балудянского, доктора прав, профессора Санктпетербургского Императорского педагогического института, редактора при комиссии о составлении законов по части политической экономии и финансов // Статистический журнал, издаваемый Карлом Германом. 1806. Т. I, ч. I. С. 45-46.
10 Арсеньев, К. Обозрение физического состояния России и выгод от того проистекающих для народных промыслов, ныне существующих. СПб., 1818. С. 35.
11 Мордвинов, Н. С. Избранные произведения. М., 1945. С. 23.
12 См. подробнее: Тимофеев, Д. В. Европейские идеи в России : восприятие либерализма правительственной элитой в первой четверти XIX века. Челябинск, 2006. С. 92-93.
13 РГИА. Ф. 994.Оп. 2. Д. 492. Л. 2.
14 Там же. Л. 6 об.
15 Беккариа, Ч. О преступлениях и наказаниях. СПб., 1806. С. 187.
16 ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 7 об. - 8.
17 Там же. Ф. 109. Оп. 229. Ед. хр. 58. Л. 1 об.
18 Архив Братьев Тургеневых. Т. 1 : Дневники и письма Николая Ивановича Тургенева за 1806-1811 год. СПб., 1911. С. 280.
19 См.: Тимофеев, Д. В. Указ. соч. С. 125-152.
20 См.: Марасинова, Е. Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века (по материалам переписки). М., 1999. С. 203-237.
21 РГИА. Ф. 1149. Оп. 1. Т. 1, 1820. Д. 10. Л. 5.
22 См.: Крестьянский проект Е. Ф. Канкрина (1818) // Дворянские проекты решения крестьянского вопроса в России конца XVIII -первой четверти XIX века : сб. док. / под ред. А. Н. Долгих. Липецк, 2003. С. 168.
23 Архив государственного совета. Т. 3 : Царствование императора Александра I (18011810 гг.). СПб., 1878. С. 766.
24 РГИА. Ф. 1167. Оп. 1. Т. XVI, 1826. Д. 34. Л. 2.
25 Там же. Ф. 1164. Оп. 1. Т. XVI, 1811. Д. 9-10. Ч. XXIII. Л. 5.
26 См. подробнее: Тимофеев, Д. В. Указ. соч. С. 153-186; Минаева, Н. В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века. Саратов, 1982; Медушевский, А. Н. Конституционные проекты русского либерализма и его политическая стратегия // Вопр. истории. 1996. № 9. С. 3-23.
27 Речь, произнесенная его императорским величеством при закрытии сейма Царства Польского, в 15/27 день апреля 1818 года в Варшаве // Дух журналов. 1818. Ч. 27, кн. 19. С. 563.
28 Речь, произнесенная его императорским величеством при открытии сейма Царства Польского, в 15/27 день марта 1818 года, в Варшаве // Дух журналов. 1818. Ч. 27, кн. 14. С. 426.
29 Записка Д. П. Трощинского о министерствах // Сб. императ. рус. ист. о-ва. СПб., 1868. Т. 3. С. 48.
30 РГИА. Ф. 1167. Оп. 1. Т. XVI, 1826. Д. 50. Л. 8.
31 Там же. Ф. 1164. Оп. 1. Т. XVI, 1811. Д. 9-10. Ч. VI. Л. 32.
32 См. например: Глас Россиянина к единозем-цам // Рус. вестн. 1813. № 10. С. 60-61.
33 Отрывок из рукописей Богословии Симеона Полоцкого, принадлежащей к наставлениям царя Алексея Михайловича // Рус. вестн. 1810. № 4. С. 49.
34 Там же. С. 56.
