CC BY
29
И.В. Агеева
В.Н. ВОЛОШИНОВ И Г.Г. ШПЕТ: ДВА ВЗГЛЯДА НА СЕМИОТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
Идеи, высказанные в «кругу» М.М. Бахтина1, играют в современном гуманитарном сообществе особую роль. Они оказывают влияние на формирование тематической структуры во многих отраслях гуманитарного знания: литературоведении, филологии, психологии, лингвистике, философии и др. Контекст интерпретации наследия бахтинского круга очень широк: от историко-культурного до феминистского, и даже жестко идеологического. Однако наиболее важным для современной гуманитарной науки становится погружение произведений бахтинского круга, в данном случае текстов Волошинова, в контекст научных дискуссий начала ХХ в.2, что позволяет выявить онтолого-культурные и экзистенциальные основания гуманитарных наук в России и раскрывает их методологическую специфику.
Исследования ведущих отечественных лингвистов того времени Л.П. Якубинского (1892-1945), В.В. Виноградова (1895-1969), Р.О. Шор (1894-1939), М.Н. Петерсона (1885-1962) и других имеют культурный и социально ориентированный характер: изучается социальная и экзистенциальная природа языка, предпринимаются попытки языкового строительства и исследования социальных диалектов и жаргонов. В центре лингвистических дискуссий стоял вопрос о социальной, коммунальной, т.е. межличностной природе сознания, познания, культуры и истории3. В русле этой проблематики работал и В.Н. Волошинов. Об этом говорят его произведения По ту сторону социального (1925), Слово в жизни и слово в поэзии (1926), Фрейдизм (1927), Что такое язык? (1930), Конструкция высказывания (1930), Слово и его социальная функция (1930)4 и,
143
главным образом, Марксизм и философия языка, где он предлагает исследовать язык как социальное явление.
Однако дискуссии между лингвистами не замыкались в рамки узкой специальности, но велись на широком философском фоне, и этот фон создавал большие возможности для обогащения лингвистических исследований, с одной стороны, и развития философских концепций - с другой. Вот почему мне показалось важным провести сравнительный анализ лингвистических идей Волошино-ва и философских идей Шпета5, в основании которых находится семиотическая проблематика. Важно раскрыть реальный исторический контекст, в котором «общались» идеи Волошинова и Шпета.
В Марксизме и философии языка Волошинов ссылается на Шпета четыре раза. Он указывает на него как на: 1) философа языка, немарксиста, написавшего «Эстетические фрагменты» и «Внутреннюю форму слова»6; 2) автора «очень острой и интересной» книги о Гумбольдте, дающего «очень свободные вариации» идей последнего7; 3) критика концепции Вундта8; 4) ученого, разграничившего значение и созначение слова. Волошинов находит удачным термин «этническая психология», введенный Шпетом, но его отношение к идеям Шпета в целом имеет скорее критический характер. Причину я вижу не столько в сложности мысли и стиля Шпета, подход которого к слову и знаку не строго лингвистический, а философско-методологический, сколько в разности содержаний употребляемых Волошиновым и Шпетом понятий (социальность, знак, слово, социологический и т.д.). Поэтому в процессе анализа их семиотических концепций я буду уточнять их терминологическую основу.
Понятие «социальность» или «социологическое» является одним из ключевых концептов в книге Волошинова. Оно противопоставляется биологическому, физиологическому, природному. Индивид рассматривается как «невыделимый элемент окружающего бытия», как «часть социального целого»: класса, нации, исторической эпохи. Как утверждает Волошинов: «Только эта социальная и историческая локализация человека делает его реальным (выделено Волошиновым. - И.А.) и определяет содержание его жизненного и культурного творчества»9. При этом Волошинов не отрицает важность и реальность «субъективно-психического», настаивая на его вторичности по отношению к внешнему, социальному, общественному. Человек рассматривается как целое, психика которого
144
пронизана социальностью, или, как говорит Волошинов, «сплошь идеологична». Однако понятие «идеология» в концепции Волошинова не имеет жесткой негативной окраски позднего советского времени, оно становится выражением социальности, языка. Под «идеологией», в общем смысле этого слова, Волошинов понимает более или менее строгое оформление отношения к реальной действительности (природной, социальной, политической). Он употребляет этот термин в смысле, присущем романтизму, то есть как синоним «мировоззрения» (Weltanschauung), системы идей, мироощущения и мировосприятия. Идеологическая сфера, в его понимании, не однородна. С этой точки зрения знаки различаются (классифицируются) согласно сфере их социального использования: они могут быть научными, художественными, религиозными, моральными, правовыми и т.д. В такой интерпретации классовое сознание теряет четкие очертания и становится выражением интересов любой институционально оформленной социальной группы, ее мировоззрения, норм, оценок, точек зрения, подходов и т.д., т.е. «официальной», или, говоря современным языком, институционально оформленной стратегией института. Она включает в себя устойчивые и оформленные идеологические системы наук, искусств, права и пр., которые «выкристаллизовываются» из «неофициальной», неоформившейся, «житейской идеологии». Последняя является внутренней и внешней речью, сопровождающей поведение и восприятие индивида. Психическое, таким образом, неразрывно связано с внешним, социальным. Эта связь обеспечивается словом, понимаемым не в узколингвистическом, а в широком социальном смысле, т.е. как «объективная среда», как «преломление социально-экономической закономерности». Волошинов утверждает: «В основе психики лежат сложные социально-экономические образования, и сама психика нуждается в особом идеологическом материале: материале слова, значащего жеста и пр. Только в этом материале субъективно психическое дано как объективный факт»10. В «Марксизме и философии языка» Волошинов указывает на знаковый характер слова и, следовательно, идеологии, сознания, психики.
Термин «социологический» далеко выходит за рамки современного его понимания как принадлежащего научной области социологии. Волошинов употребляет его для обозначения сложной системы взаимоотношений, взаимодействий индивидов, их «дли-
145
тельного» знакового, словесного общения, имеющего организующий, динамический, межиндивидуальный, коммуникативный характер. Все, что выходит за рамки этого общения, становится, по мнению Волошинова, асоциальным. «Социальность» неразрывно связана с понятиями «иделогии», «коллектива» или «социальной группы», «знака». По аналогии с «идеологией», как утверждает Махлин, она может иметь «два дискурсивных обертона <...> "официальный" и "неофициальный", причем последний первичен»11. «Социологическое» может рассматриваться как «ближайшее маленькое социальное событие» и как «более широкие длительные и прочные социальные связи». «Социальность» может пониматься как «событие общения, беседы между людьми» и как коммуникативное сообщество, как «знаковый коллектив», использующий одни и те же «знаки идеологического общения».
Основываясь на утверждении Волошинова, что «человеческая мысль никогда не отражает только бытие объекта, который она стремится познать, но вместе с ним <...> и бытие познающего субъекта, его конкретное общественное бытие»12, я хочу обратиться к реальности, в которой работал мыслитель, к «духу времени и места»13, к пространству общения, как интеллектуального, так и экзистенциального, т.е. включающего помимо научных дискуссий еще и экзистенциальный14 разговор. Это позволяет мне проследить формирование идей Волошинова и реконструировать его семиотические идеи, исходя из социокультурного контекста их создания, в данном случае - на фоне семасиологии Шпета.
Дело в том, что в основании шпетовского поворота к семиотической проблематике лежит все та же «социальность», понятая через «общение», являющаяся краеугольным камнем в концепции Волошинова. В процессе разработки общей семасиологии - или, в понимании Шпета, науки о смыслах слов - Шпет обращается к проблеме знака как двупланового явления. Он утверждает, что «знак сам по себе есть некоторый предмет со своим особенным содержанием и <...> в то же время <...> знак другого предметного содержания, т.е., что рядом с фактом его бытия мы констатируем его формальную или формообразующую специфическую функцию»15. Шпет различает два типа отношений, существующих внутри знака: 1) семиотическое, т.е. отношение знака как вещи, как предмета действительного эмпирического мира, к его собственному особен-
146
ному содержанию; 2) «семантическое» или «семасиологическое», под которым понимается отношение знака к предметно оформленному в нем содержанию (значению). Именно последнее становится предметом философского анализа Шпета, который предварительно рассматривает знак: 1) как субъект отношения; 2) как отношение.
Шпет замечает, что «всякий предмет, если не актуально, то потенциально <... > в возможности есть знак»16. Знак дается как чувственно воспринимаемая вещь, обладает определенным содержанием и формой бытия (например, физического, социального и пр.). Особенностью последнего является тот факт, что бытие знака как вещи «отстраняется» и на его место выступает бытие идеальное, «знак "значит" <...> своими формальными свойствами, а не материальными»17. «Итак, - делает вывод Шпет, - специфичность знака как субъекта отношения в том, что по отстранении его данного чувственного бытия, например физического, он не в новых формах того же порядка бытия, а в формах идеального бытия приводит нас к другому термину отношения, к корреляту»18. Знак, таким образом, является чувственно данным предметом с идеальными «сиг-нификационными» функциями.
Помимо этого, как утверждает Шпет, знак «не только субъект отношения, которому соотносительно значение, но он сам также есть некоторое отношение»19. Это иллюстрируется на примере слова, предполагающего не только того, от кого оно исходит, но и того, к кому оно обращается. Слово как знак является отношением общения между говорящими и выполняет: 1) семантические и синсемантические, а также 2) экспрессивные и дейкти-ческие функции. Оно является знаком «двух порядков значений: объективного и субъективного, собственно значения и сопровождающего его переживания <...> [в говорящем], значения и "созна-чения", субъективной модификации значения, тона»20. При этом, можно согласиться с Т.Г. Щедриной, для Шпета важнее «не субъективная (психологическая) интерпретация слов-знаков», указывающая на личность говорящего, «но поиск адекватных способов передачи интерсубъективных смыслов, т.е. осуществление объективной (как интерсубъективной), не зависящей от конкретного носителя интерпретации информации, заключенной в знаках и нацеленной на передачу самой идеи, мысли, заложенной в слове»21. Слово понимается постольку, поскольку обладает смыслом (значе-
147
нием). Шпет определяет понимание как «материальную сторону дискурсии», как интерсубъективный акт, предполагающий наличие мировоззренческого и социокультурного контекста, «сферы содержания» или «сферы разговора». В процессе понимания происходит переход от знака к значению. Знак, таким образом, является «проводником от идеального к реальному и обратно»22, ключом к пониманию мышления и сознания23, имеющих словесную, дискурсивную природу.
Слово занимает центральное место в концепции Шпета, объясняющего свой «интерес к знаку именно из-за того, что слово есть знак»24. Оно определяется: 1) как совокупность «как устной, так и письменной, речи, обозначая в то же время соответственно некоторую способность или дар человека, в отличие от "бессловесных" животных»25; как язык определенной группы людей (например, «русское слово»), как «орудие сообщения и выражения мыслей, чувств, знаний, приказаний, договоров и т.д.»26; 2) как «любой по смыслу законченный отрывок речи или просто "речь", <...> как некоторое выражение или сообщение»27, состоящее не только из связанных по смыслу отдельных слов, но и выражений, фраз, высказываний, предложений и т.д.; 3) как «отдельное слово», которое имеет «значение» и может состоять из двух или более слов («человек», «белый человек» и т.п.) или быть частью простого слова, то есть основой, приставкой, окончанием и т.п.
Шпет понимает слово как «архетип культуры», как социально-исторический факт. По его мнению, оно «правит» не только мышлением и сознанием, но и «духом». Последний понимается, как указывает Т.Г. Щедрина, в смысле близком к современному понятию ментальности, то есть как «общий тип поведения, свойственный и индивиду, и представителям определенной социальной группы, в котором выражено их понимание мира в целом и их собственного места в нем»28. Единство единичного Я с общным Мы «определяется обоюдным актом признания. Личность идентифицирует себя с той или иной общностью, и общность проявляет свое
29
отношение <.> к конкретной личности» .
Шпет «возвеличивает» слово, утверждает, что оно - тот общий слой, который определяет истоки любого познания, что «<...> слово есть ргтаршш cognoscendi нашего знания»30. Именно по-
148
этому отношение знак - значение анализируется Шпетом на примере слова как знака, как сложной системы отношений.
Теперь обратим внимание на определенные точки интеллектуального созвучия семиотических идей Шпета и Волошинова. Вернемся к анализу «Марксизма и философии языка». Понятие «слово» также является одним из ключевых концептов Волошинова, рассматривающего его как знак par excellence. Знак в его концепции, как и у Шпета, имеет двойственную природу: он является материальной вещью, которая «отражает и преломляет нечто вне ее находящееся», т.е. обладает значением, выходящим за пределы ее единичной данности. Значение знака является «чистым отношением, функцией». В этом смысле знак - идеальный, мыслимый продукт, образ. Волошинов полагает, что он не только представляет, но и искажает действительность, являясь «идеологическим» явлением. Волошинов подчеркивает, что смысловая граница между материальной вещью и знаком не стирается: любое физическое тело, орудие производства или продукт потребления может быть воспринято как знак, не меняя своей материальной сущности, не становясь знаком как таковым. И знак, в свою очередь, не преобразуется в часть реальной (природной и социальной) действительности, оставаясь по своей сути идеальным, «идеологическим». «Таким образом, - пишет Волошинов, - рядом с природными явлениями, предметами техники и продуктами потребления существует особый мир - мир знаков (выделено Волошиновым. - И.А. )»31, мир «идеологии». Отождествление последней с семиотической областью напоминает, по мнению М.С. Вебера32, распространенную в XVIII в. концепцию, которой следовали, в частности, Кондильяк (1715-1780) и Дестют де Траси (1754-1836), связывающие материальное возникновение «идей» в процессе восприятия конкретного смысла с их знаковым выражением.
Волошинов противопоставляет знак сигналу, который понимается как себетождественное явление, как «внутренне неподвижная, единичная вещь»: «Он ничего не отражает и не преломляет, а просто является техническим средством указания на тот или иной предмет (определенный и неподвижный) или на то или иное действие (также определенное и неподвижное!)»33. Сигнал лишен идеологического значения. В отличие от гибкого и изменчивого знака, который понимается, он лишь узнается34.
149
Как и Шпет, Волошинов обращает внимание не только на знак сам по себе, но и на его коммуникативную природу, а следовательно, и на процессы понимания знака. Оно определяется Во-лошиновым как психическое усвоение внешнего знака, его воспроизведение в индивидуальном сознании на материале внутреннего знака. Внешние и внутренние знаки неразрывно связаны друг с другом, находятся в процессе постоянного взаимодействия и взаимопроникновения. Волошинов пишет: «Всякий внешний идеологический знак, какого бы рода он ни был, со всех сторон омывается внутренними знаками - сознанием. Из этого моря внутренних знаков он рождается и в нем продолжает жить, ибо жизнь внешнего знака - в обновляющемся процессе его понимания, переживания, усвоения, т.е. во все новом и новом внедрении его во внутренний контекст»35. Внешние и внутренние знаки, по мнению Волошинова, -объективны и материальны. Они имеют социальную, социологическую природу. Допуская, что «всякое идеологическое явление в процессе своего создания проходит через психику как через необходимую инстанцию»36, Волошинов утверждает, что оно ориентировано на определенную «социальную аудиторию», определяется «социальным кругозором» данной эпохи и данной социальной группы, без знания которых понимание знака невозможно.
Психика и идеология, таким образом, неразрывно связаны друг с другом, находятся в процессе постоянного «диалектического» взаимодействия. И личность, ответственная за свои поступки, является в концепции Волошинова социально-идеологическим явлением: «Всякая мотивировка своего поступка, всякое осознание себя, - пишет он, - есть подведение себя под какую-нибудь социальную норму, социальную оценку, есть <...> обобществление себя и своего поступка. Осознавая себя, я пытаюсь как бы взглянуть на себя глазами другого человека, другого представителя моей социальной группы, моего класса. Таким образом, самосознание в конечном счете всегда приведет нас к классовому сознанию, отражением и спецификацией которого оно и является во всех своих основных, существенных моментах»37. Знак возникает на «межиндивидуальной территории» в процессе взаимодействия индивидов, является «материализацией», средой их общения.
Условия общения: социальная организация людей38 и ближайшая ситуация их взаимодействия, главным образом, словесного -
150
определяют содержание, форму и тему знака, которые рассматриваются Волошиновым на примере слова. Слово, по его мнению, является «чистейшим и тончайшим медиумом социального общения» и индивидуального сознания. Оно показательно, репрезентативно, имеет четкую знаковую структуру. В силу своей нейтральности слово может нести любую идеологическую функцию (научную, эстетическую, моральную и пр.) и, более того, быть материалом жизненного общения39, в формах которого осуществляется «дух эпохи». Под последним Волошинов понимает совокупность речевых выступлений, сопровождающих устойчивое идеологическое творчество в определенный период времени. Слово - «социально вездесущно» и потому чрезвычайно важно. Волошинов не дает четкого определения слова, как Шпет. В контексте его размышлений этот термин употребляется как синоним языка, речи, высказывания, жизненной идеологии. Слово понимается как речевая способность человека, как внутренняя и внешняя речь, как способ общения, как речевое взаимодействие, как сообщение, как законченное высказывание, как отдельное слово, то есть в смысле, близком к пониманию слова Шпетом. Слово у Волошинова имеет динамический, социально-исторический характер. Оно является интерсубъективным явлением, «продуктом взаимоотношений говорящего со слушающим»40, «отношением» в формулировке Шпета. Как пишет Волошинов, «всякое слово выражает "одного" в отношении к "другому". В слове я оформляю себя с точки зрения другого, в конечном счете с точки зрения своего коллектива. Слово -мост, перекинутый между мной и другим»41. Оно обладает не только
предметным значением, но и социальной оценкой.
* * *
Семиотические идеи Волошинова имеют, таким образом, ярко выраженный социокультурный характер: знак, его значение, природа, функции объясняются социальными факторами, условиями и формами межиндивидуального взаимодействия. Шпет также понимает знак как социальное явление, но его анализ носит фило-софско-методологический, герменевтический характер: предметом его исследования становится отношение между знаком и его значением, сложная система отношений внутри знака-слова.
151
Несмотря на различие в подходах и методах исследования, семиотические идеи Волошинова и Шпета имеют точки соприкосновения и параллели. А именно:
• Понимание слова как знака сообщения.
• Интерсубъективность слова, его социально-исторический характер.
• Указание на его динамический характер.
• Антипсихологическая трактовка функционирования слова.
Этот факт позволяет сделать вывод о существовании общего интеллектуального фона разработки концепций Волошинова и Шпета, о принадлежности мыслителей одному коммуникативному пространству, образованному интеллектуальными и экзистенциальными дискуссиями, имевшими место в 20-30-е годы ХХ в. в России. Вместе с тем замечу, что семиотические идеи Волошинова, рассмотренные на фоне семасиологических идей Шпета, приобретают сегодня особую актуальность и требуют дальнейших лингвистических и философских исследований.
Примечания
1. Автор статьи различает произведения, написанные Бахтиным, и тексты, вышедшие под именами Волошинова и Медведева. Поэтому речь идет именно о бахтинском круге и связанном с ним проблемном комплексе.
2. Информацию о проекте можно найти на сайте Лозаннского университета (Швейцария) http://www2.unil.ch/slav/ling/recherche/FNRSVOLMPL05-07/projet.html
3. В этом контексте, как замечает В. Л. Махлин, характерно следующее заявление А.Ф. Лосева (1893-1988): «Подлинная стихия живого искусства есть бытие социальное (выделено А.Ф. Лосевым. - В.М.), по сравнению с которым абстрактна не только логика, но и физика, физиология и психология. Для меня существует социология пространства и времени, социология космоса и всего бытия, не говоря уже о социологическом понимании истории». См.: Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы. - М.: Изд. автора, 1927. - С. 5. Цит. по: Махлин В. Л. Комментарии // Бахтин под маской. Маска первая. Волошинов В.Н. Фрейдизм. - М., 1993. - С. 113.
4. Перу Волошинова принадлежат также «Новейшие течения лингвистической мысли на Западе» (1928) и «О границах поэтики и лингвистики» (1930).
152
5. Я опираюсь на идеи Шпета, изложенные в «Эстетических фрагментах» (1922-1923) и «Языке и смысле» (около 1922), который не был опубликован при жизни автора и хранился в семейном архиве. См.: Шпет Г.Г. Язык и смысл // Шпет Г.Г. Мысль и Слово. Избранные труды / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. - М., 2005.
6. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке о языке. - 2-е изд. - Л., 1930. - С. 10.
7. Там же. - С. 50.
8. Там же. - С. 51.
9. Махлин В. Л. Бахтин под маской. Маска первая. Волошинов В.Н. Фрейдизм. -М., 1993. - С. 11.
10. Там же. - С. 110.
11. Махлин В. Л. Комментарии // Махлин В. Л. Бахтин под маской. Маска первая. Волошинов В.Н. Фрейдизм. - М., 1993. - С. 113.
12. Там же. - С. 23.
13. Серио П. Структура и целостность. Об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе, 1920-1930-е гг. / Авториз. пер. с франц. Н.С. Автономовой. - М.: Языки славянской культуры, 2001. - С. 55.
14. По этому поводу хочется сослаться на свидетельство Б.В. Горнунга (1899-1976): «Дело было не только в том, что многое проходило совершенно вне рамок каких бы то ни было "организаций" (частные кружки были в этом смысле куда важнее), но и в том, что многие из нас вовсе не занимались только наукою (да и науки-то были разные - лингвистика, литературоведение, искусствоведение и эстетика, философия и история, даже теоретическая экономика). Главное в том, что многие, занимаясь какой-либо наукою, в то же время писали стихи или прозу, работали в театрах, были музыкантами (совмещая все это с "наукою")... Объединение "научного", "наукообразного" и вовсе "ненаучного" было у нас очень органическим <...>. (хотя прав на существование дилетантизма мы, следуя в этом все Шпету, не признавали». Горнунг Б.В. Воспоминания // Горнунг Б.В. Поход времени. Статьи и эссе. - М., 2001. - С. 375. Цит. по: Щедрина Т.Г. «Я пишу как эхо другого...». Очерки интеллектуальной биографии Густава Шпета. - М., 2004. - С. 221.
15. Шпет Г.Г. Язык и смысл / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. - М., 2005. - С. 478.
16. Там же. - С. 516 (выделено Г.Ш.).
17. Там же. - С. 517.
18. Там же. - С. 518.
19. Там же. - С. 520 (выделено Г.Ш.)
20. Там же. - С. 547.
153
21. Щедрина Т.Г. «Я пишу как эхо другого...». Очерки интеллектуальной биографии Густава Шпета. - М., 2004. - С. 228.
22. Шпет Г.Г. Язык и смысл / Отв. ред.-сост. Т. Г. Щедрина. - М., 2005. - С. 521.
23. «Посредничество знака, как отношения, которое само есть не что иное, как понимание, - пишет Шпет, - делает понятною и связь чувственно данного с его идеальными формами, ибо теперь мы видим, что они так же не лишены интеллектуального содержания, как не лишено восприятие действительности -чувственного. <...> Содержание же в своей полноте - жизнь интеллекта и всего сознания». Там же. - С. 522.
24. Там же. - С. 539.
25. Там же. - С. 568.
26. Там же.
27. Там же.
28. Ле Гофф Ж. Можно ли считать представления и культуру надстройкой // Споры о главном. Дискуссия о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». - М., 1993. - С. 9. Цит. по: Щедрина Т.Г. «Я пишу как эхо другого...». Очерки интеллектуальной биографии Густава Шпета. - М., 2004. - С. 225.
29. Щедрина Т.Г. «Я пишу как эхо другого...». Очерки интеллектуальной биографии Густава Шпета. - М., 2004. - С. 225.
30. Шпет Г.Г. Язык и смысл / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. - М., 2005. - С. 601.
31. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. - 2-е изд. - Л., 1930. - С. 14.
32. Weber M.S. The Intersection: Marxism and philosophy of language. Diacritics. -Ithaca, 1985. - Vol. 15. - № 1. - P. 95.
33. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. - 2-е изд. - Л., 1930. - С. 69.
34. В качестве примера сигнала Волошинов приводит нормативно тождественную форму языковой системы Соссюра, которого он рассматривает как представителя «абстрактного объективизма».
35. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. - 2-е изд. - Л., 1930. - С. 37.
36. Там же.
37. Махлин В.Л. Комментарии // Махлин В.Л. Бахтин под маской. Маска первая. Волошинов В.Н. Фрейдизм. - М., 1993. - С. 85-86.
38. Социальная организация индивидов обусловливается, по мнению Волошинова, производственными отношениями и социально-политическим строем и имеет иерархический характер. Следует отметить, что общество понимается им как группа людей, говорящих на одном языке. Классовый характер общества проявляется в «разнонаправленных социальных акцентах», которые выражаются в «каждом» идеологическом знаке. Конкретных примеров такой социальной
154
«многоакцентности» и «внутренней диалектичености» знака Волошинов в своей работе не дает.
39. В понимании Волошинова «жизненное общение» совпадает с «общественной психологией» у Плеханова, на которого он ссылается.
40. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. - 2-е изд. - Л., 1930. - С. 87.
41. Там же.
