В. Н. ЛЯСКОВСКИЙ И ЕГО КНИГА ОБ ИМПЕРАТОРЕ АЛЕКСАНДРЕ III Текст научной статьи по специальности «История и археология»

РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК

Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви

№ 1 (4) 2021

И. Е. Дронов

В. Н. Лясковский и его книга об императоре Александре III

DOI 10.47132/2588-0276_2021_1_102

Аннотация: Статья посвящена неопубликованной книге Валерия Лясковского «Император Александр III. Опыт личной биографии». В статье рассматривается замысел и история написания Лясковским биографии Александра III, анализируются содержание книги, методология и историософия, которыми руководствовался ее автор. Несмотря на то что Лясковский в процессе работы над биографией Александра III сумел опросить ближайших сотрудников и родственников царя, его книга оказалась относительно бедна фактическим содержанием вследствие цензурных условий того времени и некритичного подхода автора к герою своего повествования. Тем не менее неизданный труд Лясковского представляет определенный интерес для изучения мировоззрения самого автора, а также его поисков нестандартных методов историко-биографического исследования. Для начала XX в. его книга имела новаторский, экспериментальный характер и в случае опубликования могла бы оказать влияние на развитие биографического жанра в отечественной словесности Серебряного века.

Ключевые слова: Александр III, Николай II, Валерий Лясковский, Иван Аксаков, Сергей Шереметев, биография, историософия, славянофильство.

Об авторе: Иван Евгеньевич Дронов

Кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Российского государственного аграрного университета — МСХА имени К. А. Тимирязева. E-mail: [email protected] ORCID: https://orcid.org/0000-0003-1948-4212

Ссылка на статью: Дронов И.Е. В. Н. Лясковский и его книга об императоре Александре III // Русско-Византийский вестник. 2021. № 1 (4). С. 102-124.

RUSSIAN-BYZANTINE HERALD

Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church

No. 1 (4) 2021

Ivan E. Dronov

V. N. Lyaskovsky and his Book about the Emperor

Alexander III

DOI 10.47132/2588-0276_2021_1_102

Abstract: The article is dedicated to the unpublished book by Valery Lyaskovsky «Emperor Alexander III. Personal Biography Experience». The article examines the idea and history of creation by Lyaskovsky of the biography of Alexander III, analyzes the content of the book, the methodology and historiosophy by which the author was guided. Despite the fact that Lyaskovsky, while working on the biography of Alexander III, managed to interview the closest employees and relatives of the Tsar, his book turned out to be relatively poor in factual content due to the censorship conditions of the time and the author's uncritical approach to the hero of his story. Nevertheless, the unpublished work of Lyaskovsky is of some interest for revealing the author's own worldview and his search for non-standard methods of historical and biographical research. For the beginning of the XX century, his book had an innovative, experimental character and, if published, could have had an impact on the development of the biographical genre of the Russian literature of the Silver Age.

Keywords: Alexander III, Nicholas II, Valery Lyaskovsky, Ivan Aksakov, Sergei Sheremetev, biography, historiosophy, Slavophilism.

About the author: Ivan Evgenievich Dronov

Candidate of Historical Sciences, associate Professor of the Department of History of the Russian State

Agrarian University — Timiryazev Moscow Agricultural Academy.

E-mail: [email protected]

ORCID: https://orcid.org/0000-0003-1948-4212

Article link: Dronov I. E. V. N. Lyaskovsky and his Book about the Emperor Alexander III. Russian-Byzantine Herald, 2021, no. 1 (4), pp. 102-124.

Безвременная кончина императора Александра III 20 октября 1894 г. вызвала искреннюю и глубокую скорбь у верноподданной части российского общества. Уже в конце 1894 г. князь В. П. Мещерский, консервативной публицист и издатель газеты «Гражданин», близко знавший Александра III с ранней юности, выпустил книгу «Император Александр III». В ней были собраны материалы и воспоминания, посвященные жизни и деятельности покойного государя, отклики на его смерть из русской и иностранной прессы. Спустя год вышло значительно расширенное и дополненное издание этой книги. Однако данный сборник, состоявший из разноплановых и отрывочных текстов, не мог удовлетворить потребность в достойном увековечении памяти царя-миротворца у его многочисленных почитателей. По мере нарастания в стране оппозиционного и революционного движения в конце XIX — начале XX вв. создание полноценной биографии государя, ставшего олицетворением незыблемости самодержавия и решительной борьбы с крамолой, сделалось для монархистов и политически актуальной задачей. Первым за выполнение этой задачи взялся в 1899 г. Валерий Николаевич Лясковский1.

В.Н. Лясковский родился 4 февраля 1858 г. в семье Николая Эрастовича Лясков-ского, крупного ученого-химика, профессора Московского университета. Сам В. Н. Лясковский поступил на математический факультет Московского университета в 1876 г.,

1 Несколько позднее, в 1903 г., работу над биографией Александра III начал С. С. Татищев (1846-1906), только что издавший основательное исследование об императоре Александре II (Император Александр II. Его жизнь и царствование. Т. 1-2. СПб.: Издание А. С. Суворина, 1903). К сожалению, Татищев успел написать только первый том из четырех задуманных. Смерть помешала ему завершить свой труд. Первый том книги Татищева, охватывающий период детства и юности Александра III (1845-1865), был опубликован только в наши дни (Татищев С. С. Детство и юность великого князя Александра Александровича // Великий князь Александр Александрович. Сборник документов. М., 2002. С. 5-442).

2 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 6. Л. 56 об.

3 О взаимоотношениях Лясковского и И.С.Аксакова см.: ФетисенкоО.Л. Последние годы жизни и кончина И. С. Аксакова в неизданных письмах и воспоминаниях В. Н. Лясковского // Христианство и русская литература: Сборник восьмой. СПб., 2017. С. 556-599.

Валерий Николаевич Лясковский

f

одновременно вольнослушателем посещал лекции на историко-филологическом и юридическом факультетах. Занятия в семинаре В. О. Ключевского способствовали развитию живого интереса Лясковского к отечественной истории. Однако самое сильное воздействие на его мировоззрение оказало многолетнее общение со славянофильским кружком И. С. и А. Ф. Аксаковых, с которыми он познакомился в 1876 г. «Я с детства не изменял славянофильским убеждениям моего отца и знал наизусть все стихи Хомякова, — писал Лясковский в своих воспоминаниях. — Очень скоро я оказался личным секретарем Ивана Сергеевича. Это из всех событий моей жизни было, быть может, наиболее решающее»2. Лясковский участвовал в деятельности Московского Славянского комитета, сотрудничал в газете И. С. Аксакова «Русь»3. Погружение в мир славянофильства оказалось настолько глубоким, что Лясковский загорелся идеей написать биографию зачинателя славянофильского учения А. С. Хомякова.

В середине 1880-х гг. он начал собирать материалы для своей книги. По словам Лясковского, «эта подготовительная работа заняла около двенадцати лет»4. Несмотря на то, что много времени и сил отнимали хозяйственные заботы в орловском имении Дмитровское и земская служба (в 1880-1890-х гг. Лясковский исправлял должности члена земской уездной управы, казначея и мирового судьи), он не оставлял своих изысканий о Хомякове. Драгоценным материалом для жизнеописания основоположника славянофильства послужили свидетельства его родственников и соратников — Д. А. Хомякова, И. С. и А. Ф. Аксаковых, Н. П. Гилярова-Платонова, А. И. Кошелева, Д. Ф. Самарина, П. И. Бартенева. «Когда биография была написана, — вспоминал Лясковский, — явился вопрос о ее печатании. При очень больших средствах Д. А. Хомякова денежная сторона дела не представляла затруднения, и я был уверен, что книга моя получит желательный для меня облик. Но Дмитрий Алексеевич счел необходимым отдать ее П. И. Бартеневу. Мне спорить было трудно — и книга о Хомякове была напечатана осенью 1896 года в сравнительно мало распространенном „Русском архиве"5, искаженная множеством опечаток, а в продажу почти не попала, так как большинство отдельных оттисков было мною разослано в России и заграницей. Впоследствии Д. А. Хомяков сам жалел о своем опрометчивом решении. Критика, даже не расположенная к славянофильству, встретила меня довольно благосклонно... А.Н. Пыпин6 напечатал длинную и внимательную рецензию в „Вестнике Европы"7, отчасти задавшую тон другим отзывам. Но вообще русская печать заметила мою книгу не сразу. Зато когда в Лондоне заговорили о ней и телеграфировали в Париж, в газету „Temps", о посвященном ей заседании литературного общества, тогда спохватились и у нас. Это смешно, конечно; но немного и стыдно, только, к сожалению, не ново. Из-за границы, в особенности из славянских земель, я получил множество горячих писем, очень меня утешивших и ободривших. Первый отзыв, первое, полученное мною письмо о биографии Хомякова было поводом ко многим дальнейшим трудам и событиям моей жизни.»8

В отличие от суетной повременной печати, образованные русские люди, не утратившие связь с православной традицией, высоко оценили труд Лясковского. Например,

4 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 6. Л. 144.

5 ЛясковскийВ.Н. Алексей Степанович Хомяков. Его биография и его учение // Русский архив. 1896. Т. 91. Кн. 3. № 11. С. 337-510. В 1897 г. книга В. Н. Лясковского вышла в Москве отдельным изданием под названием «Алексей Степанович Хомяков. Его жизнь и сочинения».

6 Пыпин Александр Николаевич (1833-1904) — историк, литературовед, профессор Петербургского университета (1860-1861), сотрудничал в журналах «Современник», «Отечественные Записки», «Вестник Европы».

7 Вестник Европы. 1897. Т. IV. № 8. С. 815-822.

8 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 6. Л. 145.

АЛЕНСЪЙ СТЕПАНОВИЧЪ ХОМННОЕЪ

иг ед и ел о m в.

TpyibOcii •c-riiji»4--(«f># ou IUI« )tm(iiiibi« ilairji. ii(^inn«ii(TV aeaD])m«oa«f n«p*UAHM<w Dpa rai»R oOiiI -'l*eif*iHien iKimtfin« S "■»Hin»».— ¿UuDaieeir ц mif « tv in cftpigiiinn iifii ntnajntp'niin |4цкт*н*ы» mptilt-lliAiii>-дашМть npinumeH iutoiu с»*яшЧ«Льгтаэ.— Пал»1»* Efi.rtTievara труд» — Kh rtW:. unfa.

Ои&яш яеторячдеваго (knciri Uni Jene ив еОарешглвц*0в-ь н du-ц,иетп», «л*1г ptwip nuepitcitv *руп> его ц^чтелиостя и мыта доступн»п ofaaen. eu ишшишпм fiai».iuui»cTtin- Мишияолатпл. и но лздвидец ь Пуяттт паыигги рлимял, 4tsnn, хур.ангыгь и тлчатык «iimity -п» труди mw-iiu-

Ш'Ь, ÏPtll ftUTll «illTirri. tiftfbr ГЛуГнЦЙЙ 0 rHiJ.lÜTllOJ.HHlH4 Up fiypnucittr*!'

тип» Bfiiofpt^icTneniMi m* »иНиоясй жиэип нвродл, ыч aftrportnnvm cjt ачп-линитгч tun<*uIh 'Hin. им nie Ii духовнее работа, чЫс* шире ипхватъ ч«, 'ИИ1Ц. чейьшг ;»■■!> пял геттйвихъ выводов* un "ишгдл-ичлго щиаШи irHiiin, rh>rv ч%ща! [«ибогинрп остается »саатнеаиниi il иеоцявсивыыь«

Т[^ Д> MUUB II JjtA, üupfcfi« ут|«НП H CJUalU Ы* ПйДДИИтеЛ Ttiuy ¿LTJ.I|4\, И1К

мркш-пнон) BOiiipfnTiif, которое тотчас» доступов ведвому* Hftrttf чело-irfeTb уечЛпяетъ г«Мтп m иопиу Djn-aue, 'rtiw-t. и'»Цн;г». его; я n

BijtJ, мопиов 'fj «ii4tlipii «мпутггь орввдшни и йиз« ригци^гтил» шгйога. Il an то!}, 5П) ctoim вплоть Bout выеОноК блица n. üunu лишь mon

M UMlIllAlli«, П (UJ J*J *HÖ oniÜTl ЬЪ дни, 1ИШ |HUTJ|0TV Г-И alTIIBNMr puHïpM It Jt|№airy: Т»<п> * яь Л&ДЯСТЯ духа мм IfctfTO в« р.муяЪшо япв-iroilt BCIllp'HiriMMrtl ЛИ Dit, mmuiy чп» гТ»Ц"Ич, IT Г' Нему ГШ" rjMr|140V4. iuna^n.

Hjrrfln ним Ii У ¡шиты* on» вето *о*мъ врвиенп, путно ату »пойти tu и» »t. кпгпшцц ни», чгабм тип* спио «аммпв&о Bttpnoe его 1»о-

• BU АН it.

Тмов» tun чедоИип., B10fi|l*Meii{Hi *Яа«* H КОГОрлГь» 1ма*

евпшеио utt*tijîiij m ihre H ие потопу говорит stu »то, ирнгтуиач сь рисИшу о ВеИъ, ЧТО TftKNU> гидосдопцыиг <*y*)i:Bieu> дуйадп- asue(ie.r» кОМНОП* КТО № «otuwi tal 1 ai»'_»■: иЩИ^ииЙ upcML JMtdTiUT. j'.unt E'ft «JMrpOônoJB* ojolrt, IWIÏ яетоцмч&елою. «BMOintulH; tn гъ чыовЪлу iiftiiy и ne вадти тяте шртпвМН! HpiemJ вшвии'итшя. Ц1иь вашп НИМ- МЫ HCHjrit би ПО оозмояаоотп пи.Есивть ittr иочвлаш(н виш»!^»

T[>yj», t*ru Erpuaemmeute ai a^viy.

na, 5» гтссшА iruit

Труд В. Н. Лясковского об А. С. Хомякове в «Русском архиве»

Д. С. Арсеньев, наставник великого князя Сергея Александровича, писал своему бывшему воспитаннику, в то время московскому генерал-губернатору (22 ноября 1896 г.): «Я уверен, что Вы уже прочитали в 11-м номере „Русского Архива" биографию Хомякова! Как она прекрасно написана и как верно изображает характер и нравственный облик чудного человека, и как хороша и справедлива мысль изображать его различные духовные состояния его же стихами! 2-я часть биографии: анализ творений А. С. Хомякова, — нельзя читать сразу, — это как духовные книги, их надо читать по одной странице и постепенно, но на каждой странице есть мысли настолько глубокие, настолько возвышенные и красивые. Дорогой ангел — прочитайте это — это лучший способ возвысить себя духовно и душевно до прекрасных высот, где Вашей душе будет нравиться и, во всяком случае, она возвысится

„Выше крыши темницы, Выше злобы людской"9

и отдохнет в этой чистейшей и безмятежной атмосфере»10.

Еще до окончания книги о Хомякове Лясковский приступил к работе над биографией братьев И. В. и П. В. Киреевских, тем более что этому благоприятствовали и внешние обстоятельства: Лясковский приобрел находившуюся недалеко от его имения Дмитровское Киреевскую Слободку, где двадцать лет прожил и умер Петр Васильевич Киреевский. В ней сохранились архив и библиотека П. В. Киреевского, которые послужили Лясковскому материалом для жизнеописания братьев. Уже тогда он вынашивал замысел и книги об императоре Александре III. «Она взяла около пяти лет и была закончена во время Японской войны, — вспоминал Лясков-ский, — но треволнения этой и последовавшей за нею еще более тревожной поры невольно отдалили ее представление. Когда наступило сравнительное успокоение, биография Александра III была передана его сыну; но ни вскоре после того, ни позднее автор (как и посредник) не узнал его мнения о ней, и ни запрещения, ни разрешения печатать ее не последовало»11. Не получив благословения Николая II, Лясковский не посмел публиковать свое сочинение. Разочарование его было, по-видимому, столь велико, что он больше никогда не публиковал исторических сочинений. Уже после свержения монархии в России он писал о своих еще не остывших чувствах (в третьем лице): «С точки зрения государственного интереса и общественной пользы, как бы их ни толковать, изъятие этой книги из чтения русского народа, а отчасти и иностранцев, кажется ему весьма прискорбным. Отвлекаясь — насколько это возможно человеку, и свидетельствуясь в этом совестью, — от авторского самолюбия, он полагает, что верная передача событий жизни и изображение характера такого исторического деятеля, если бы они были обнародованы своевременно, могли бы несколько послужить к уяснению иных вопросов, неверное освещение которых сыграло роковую роль в событиях последнего времени»12.

Лясковский, разумеется, преувеличивает значение своего сочинения: едва ли его публикация изменила бы ход истории. Как не изменило его и участие Лясковского в деятельности правомонархических организаций между двумя русскими революциями 1905 и 1917 гг.: он выступил одним из учредителей черносотенного Орловского Союза законности и порядка в ноябре 1905 г., был членом орловского отдела Союза русского народа13. Гибель монархии и приход к власти большевиков тяжело отразились на жизни Лясковского и его семьи. Имение Дмитровское, а также ценнейшая библиотека Киреевских были национализированы. Один из сыновей Лясковского

9 Неточная цитата из стихотворения А. С. Хомякова «Подвиг есть и в сраженьи» (1859).

10 Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 5: 1895— 1899. М., 2018. С. 251.

11 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 5. Л. 1 об.-2.

12 Там же. Л. 2-2 об.

13 См.: Степанов А. Лясковский Валерий Николаевич // Черная сотня. Историческая энциклопедия 1900-1917. М., 2008. С. 297.

погиб на Гражданской войне, сражаясь в рядах Белой гвардии, одна из дочерей — оказалась в эмиграции. Последние годы жизни Лясковский провел в Орле, в крайней нужде, зарабатывая на жизнь частными уроками литературы и иностранных языков. В трагическом 1937 г. 80-летний старец был арестован органами НКВД и на основании абсурдных обвинений приговорен к расстрелу (согласно решению «особой тройки» от 28 декабря 1937 г.: «Лясковско-го Валерия Николаевича, 1858 г. р., помещика, приближенного к царскому двору, обвиняемого в том, что он проводил контрреволюционную агитацию против политики партии и правительства, клеветал на ВКП(б) и Советскую власть, дискредитировал Сталинскую Конституцию и советскую печать, распространял клеветнические измышления о жизни рабочих и крестьян в СССР, — расстрелять»). 14 января 1938 г. приговор был приведен в исполнение. Примечательно, что одним из пунктов обвинений, предъявленных следователем Лясковскому, значилось хранение последним портрета императора Александра III. Лясковский объяснил, что портрет хранил «как память о прошлом, т. к. питал к Александру III лучшие чувства, нежели к его отцу и сыну»14...

Еще до ареста Лясковский успел передать свой архив в Государственный литературный музей в Москве. Среди рукописей находилась и его книга об императоре Александре III. Ныне она хранится в Российском Государственном архиве литературы и искусства (Ф. 298. Оп. 1. Д. 6). Другая копия книги об Александре III, представленная автором императору Николаю II, отложилась в личном фонде этого императора в Государственном архиве Российской Федерации (Ф. 601. Оп. 1. Д. 2067). Оба документа представляют собой машинописные копии, датированы 1906 г. и идентичны по содержанию, однако рукопись РГАЛИ имеет позднейшую авторскую правку (по-видимому, 1918 г.). Рукопись в ГА РФ состоит из 85 страниц машинописного текста, не считая 4 ненумерованных станиц содержания. Рукопись в РГАЛИ дополнена сверх того текстом «Введения» (РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 5. Л. 3-4. Машинопись с рукописной правкой В. Н. Лясковского) и «Предисловия» (РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 5. Л. 1-2 об. Автограф).

Обратимся к истории создания книги, как она изложена в воспоминаниях Валерия Николаевича Лясковского. Согласно его убеждению, родоначальники доктрины славянофильства находились в несомненном идейном родстве с Александром III, который явился выразителем славянофильской доктрины в своей государственной деятельности; говоря языком К. Н. Леонтьева, «славянофильство теории» воплотил в «славянофильство жизни». «Связь деятельности Александра III с тем направлением общественной мысли, которому я служил с самой ранней молодости, была для меня ясна давно, — писал Лясковский, — не менее ясно было и ложное в большинстве толкование этой деятельности: поэтому стремление сделать для его изображения и истолкования то, что я сделал для Хомякова, явилось у меня тотчас после его смерти. Покончив с Хомяковым и Киреевскими, я не мог не приветствовать ясно указанной мне задачи и такого прямого пути к ее осуществлению и, полный надежд

14 См.: Реквием. Книга памяти жертв политических репрессий на Орловщине. Т. 2. Орел, 1995. С. 31-32.

В. Н. Лясковский с женой Анной Сергеевной

и планов, в конце зимы 1896-97 гг. поспешил в Петербург...»15.

Обстоятельства поначалу складывались самым благоприятным образом для замыслов Лясковского. «Перед тем, когда я ехал в Петербург, — вспоминал он, — тот же П. И. Бартенев просил меня отвезти графу С. Д. Шереметеву какую-то рукопись или книгу, которую он не хотел посылать по почте. Я до того времени не был знаком с графом. Он принял меня в библиотеке своего дома на Фонтанке, впоследствии так близкого мне и дорогого. Прощаясь с ним после нескольких минут поневоле бессодержательного разговора, я сказал графу (разумея книгу о Хомякове), что скоро он узнает обо мне больше. И вот недели через две после выхода книги „Русского архива" с биографией Хомякова я получил восторженное письмо графа с выражением твердой уверенности в том, что мы, как очевидные единомышленники, должны сойтись ближе, и с приглашением вступить членом в недавно основанное „Общество ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III". Легко себе представить, как я обрадовался и приглашению, и такому вызову со стороны одного из ближайших друзей покойного Государя... Встреча графа не обманула моих ожиданий. Мы очень скоро сошлись и сговорились. Книгу мою о Киреевских решено было издать от Общества ревнителей; вопрос о биографии Александра III все более выяснялся для нас обоих. Для нее необходимо было согласие и содействие Государя. В виде приступа к делу решили поднести ему мою книгу о Хомякове. Я только просил графа не спешить с этим, ибо не хотел быть навязчивым...»16

Встреча Лясковского с императором Николаем II состоялась только через год, 2 марта 1898 г.: «В назначенный день и час я был в Зимнем дворце. Прием был совершенно частный: кроме меня не было никого. Я был очарован: Николай II, когда хотел, умел быть приятным. Ему в это время был тридцать один год. Разговор был исключительно историко-литературный. Отпуская меня, Государь спросил, чем я теперь занят, и на ответ мой, что Киреевскими, сказал мне: „Надеюсь, что вы привезете мне и вашу новую книгу". Ровно через год приехал я опять и был принят Государем 15 января в Царском Селе. После такого же, как в первый раз, но несколько более короткого разговора я, чувствуя, что аудиенция кончается, сказал: „Я знаю, что не только не имею права спрашивать Ваше Величество, но и заговаривать без Вашего вопроса; и, однако, позволю себе не только заговорить, но и спросить Вас. Мне бы хотелось заняться составлением биографии Вашего отца; и я спрашиваю Вас как сына и Царя: во-первых, считаете ли Вы в этом случае биографию отдельною от истории царствования, ибо историю не только покойного Государя, но и деда Вашего, Императора Александра II, писать еще рано; и во-вторых, обещаете ли Вы мне Ваш личную цензуру, так как обыкновенная цензура не пропустит такой биографии Александра III, которая одна желательна, то есть вполне простой и правдивой". Государь, почти не раздумывая,

15 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 6. Л. 146 об.

16 Там же. Л. 145 об.

в яшша н h^^^hi швя

Император Александр III. Фото 1885 г.

ответил мне утвердительно на оба вопроса, то есть согласился со мною, что биография может и должна быть отделена от истории царствования и обещал свою личную цензуру, добавив, что он не может допустить, чтобы книга о его отце вышла под другою цензурой, кроме его собственной, и что при обычной цензуре книга получилась бы такая казенная, что ее читать было бы нельзя. „Я обещаю вам, — сказал он при этом, — что, кроме вас и меня, никто не прочтет этой биографии раньше, чем она появится в окнах книжных магазинов". От графа С. Д. Шереметева он позволил мне не скрывать ничего; а для начала разрешил прислать через него же программу моего труда. Я было спросил, не приехать ли мне вновь самому, но Государь ответил: „Что же вам лишний раз ехать за тысячу верст; а с Сергеем Дмитриевичем мы находимся в постоянном общении". Не откладывая исполнения своей задачи, я тотчас принялся за дело. Программа была написана и послана Государю, который вернул мне ее, написав на ней: „Очень тепло и хорошо". Отдавая ее гр[афу] Шереметеву, он сказал, что удивляется, что человек, не знавший его отца лично и только два раза его видевший, так хорошо его понял; что тон, взятый мною, верен, и что он просит меня держаться этого тона»17.

Приведем текст программы, составленной Лясковским и одобренной Николаем II:

Император Александр III как человек (Соображения о его личной биографии)

Время, протекшее с кончины Императора Александра III, слишком еще коротко для того, чтобы думать о составлении связной истории его царствования, о полном выяснении его значения для России и мира. Но народный ум уже и теперь не может не задумываться над этой знаменательной, поворотной эпохой нашей истории, и народное чувство естественно стремится запечатлеть в своей памяти чистый образ только что покинувшего нас Государя. В печати появляются отдельные воспоминания о нем; люди, удаленные от средоточия государственной жизни, чутко прислушиваются к рассказам тех немногих, которым выпало на долю счастие близко стоять к почившему. Но так как круг таких лиц до крайности узок в сравнении с безмерным множеством русских людей, то в общем все то, что говорится и пишется об Александре III, касается не столько его личности, сколько дел его царствования, то есть именно той из двух указанных областей, для правильной оценки которой время наступит позднее. Таким образом, в данном случае, как и в иных подобных, впадают в ту ошибку, которая затрудняет правильное суждение о большинстве великих деятелей истории. Принято думать, что в историческом деятеле, а тем более в правителе, исчезает человек. Такая, решаемся сказать, языческая точка зрения неприменима к христианскому правителю вообще и всего менее применима к русскому Царю. Русский народ, воспитанный православною верою, и русское государство, созданное православною Церковью, не умеют стать на нее, Бог даст, не сумеют никогда. Для западного человека монарх — отвлеченное понятие, для русского Царь — живой человек, которого он знает и любит как человека. Поэтому в жизнеописании каждого русского Царя личность его имеет особую важность. Но в применении к отдельным историческим именам изменяется мера значения личных свойств в Государе. Бесконечно разнообразны пути, назначаемые Провидением человеку. Деятельность одного проходит во внешних проявлениях, деятельность другого сосредоточивается в его душе и в том нравственном воздействии, которое он вольно, а чаще невольно, оказывает на окружающую его среду.

Таков именно был покойный Государь. Какую бы важность ни придавали мы внешним делам его правления, как бы дорого ни ценили достигнутые при нем Россиею вещественные успехи, мы не можем не признать, что не эти дела, не эти успехи составляют существенное содержание его царствования, а то нравственное перерождение, которое произошло с Россиею в его лице, ибо в этом перерождении — залог

17 Там же. Л. 149-150.

История Дома Романовых. К 175-летию со дня рождения императора Александра III 109

и дел, и успехов, неизмеримо больших. С этой точки зрения нас должны занимать не подробности предпринятых им преобразований, а тот личный почин, который ему в них принадлежал, то непосредственное чутье, которое тайными, быть может, не всегда понятными для окружающих путями вело его самого по тому или другому пути; те нравственные начала, которые всегда лежали в основе его решений. Такова задача биографа, исполнением которой он подготовит почву будущему историку прошлого царствования. Словом, если мы хотим понять и оценить значение деятельности Александра III, мы должны понять, что это прежде всего был человек в лучшем и благороднейшем значении этого слова.

Раз мы поняли и сказали себе это, мы уже не можем, говоря о нем, употреблять тех громких, высокопарных, а в сущности, слабых и бессодержательных фраз, которыми обыкновенно наполняются жизнеописания государей. Изменив взгляд, мы должны изменить и язык и, говоря «великий Государь», — уяснить себе и выразить, в чем же именно заключалось его величие. Мы должны понять и решиться высказать во всеуслышание, что ум Александра III был силен отсутствием высокоумия, что твердость власти его закалилась в непрерывном труде самообладания, что его царственное величие, так поражавшее современников и особенно иностранцев, было следствием не гордости, а глубокого христианского смирения...

Намеченная нами задача трудна и, быть может, неразрешима сразу. Но эта трудность не должна нас пугать. Чтобы когда-нибудь кончить, нужно поскорее начать. Не должна нас пугать и мысль, что начинать рано: ибо если, с одной стороны, течение времени обеспечивает верность исторической перспективы, то с другой — каждый год, унося в могилу современников покойного, сглаживая свежесть впечатлений и красок, уменьшает возможность яркого и живого воспроизведения дорогого образа. Надобно не дать изгладиться этим тонким, летучим чертам; надобно не дать остыть тому, что еще так тепло, — и, с Божиею помощью, попытаться сохранить грядущим поколениям живую память о том, кого нет нужды хвалить, ибо лучшая похвала ему — простая правда о нем, простом и правдивом, как никто.

Валерий Лясковский.

21 января 1899 г.18

Нетрудно заметить, что исследовательская программа Лясковского носит явные следы влияния усвоенной им славянофильской философии. В развитие этой программы спустя год Лясковским было окончательно сформулировано название будущего сочинения («Император Александр III. Опыт личной биографии»), а также составлены «План» (аннотированное оглавление) и «Объяснительная записка к плану». «План» определял структуру будущей биографии, предполагавшую хронологический порядок изложения и трехчастное деление текста: Часть I (1845-1865); Часть II (1865-1881); Часть III (1881-1894) и Заключение. Каждая часть подразделялась еще на несколько глав. Приведем «Объяснительную записку», в которой Лясковский изложил основные цели и методологические установки предпринимаемого труда:

Цель труда и способ изложения намечены в программе, одобренной Государем Императором. Источники будут перечислены коротко в форме библиографических указаний и благодарности лицам, сообщившим свои воспоминания. Биограф лишь постольку касается характеристики предшествующих поколений Царской семьи, поскольку это необходимо для выяснения тех условий, в которых воспитывался и действовал Государь Александр Александрович. Следует по возможности воздерживаться от всякого порицания, в особенности по отношению к Императору Александру II, зная, что такое порицание огорчило бы самого Государя Александра Александровича, если бы он был жив. Покойный Государь был слишком хороший человек и великий

18 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д. 4. Автограф. На первой странице собственноручная помета Николая II: «Очень тепло и хорошо».

Царь сам по себе, чтобы для прославления его имени нужно было класть тень на личность и царствование его отца. Но там, где нельзя понять его поступков, не признав ошибок его предшественника, — это должно быть сделано просто, правдиво и умеренно. Точно так же неуместна в биографии Государя полемика против тех общественных течений, противодействие коим составило содержание первых лет прошлого царствования. Характеристика изображаемого исторического лица должна быть не отрицательная, а положительная: важно не то, чем не был покойный Государь и что он отрицал, а то, чем он был и какие идеи воплотил в своем лице. — Государственные деятели, заслужившие его неодобрение, должны быть по возможности пощажены, в особенности те из них, которые еще живы: иное отношение было бы невеликодушно и недостойно имени, стоящего в заглавии книги. — Отношения семейные могут быть предметом биографического изложения с соблюдением той скромности, которая необходима при описании частной жизни не только Царя, но даже и обыкновенного недавно умершего человека. — При упоминании о государственных мероприятиях, как то и намечено в программе, биограф останавливается на основных началах деятельности Государя, не входя в оценку политических подробностей. — В заключительной характеристике выражается личное убеждение автора как вывод из всего предыдущего изложения.

Валерий Лясковский.

20 февраля 1900 г.19

Обратимся снова к тем фрагментам воспоминаний Лясковского, где он рассказывает о своей работе по сбору материала для биографии Александра III: «Так как по моей мысли главным источником должны были послужить мне воспоминания лиц, близких к покойному, то я при помощи гр[афа] Шереметева и начал постепенно с ними знакомиться. Расскажу вкратце о важнейших из них и о моих с ними свиданиях...

На первом месте после графа Шереметева, без участия которого вообще не было бы и всего моего предприятия, стоял, конечно, граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков — ближайший, хотя старший (на 8 лет), друг покойного Государя, человек редкой привлекательности, совершенный рыцарь. Я был у него всего два раза, но узнал от него много важнейших для меня подробностей жизни Александра III-го и услыхал объяснение многих наиболее тонких черт его характера. В первое мое посещение, боясь, что утомил графа, который был не совсем здоров, я извинился в этом смысле. Гр[аф] Воронцов посмотрел мне в глаза и сказал: „Не бойтесь утомить меня этим разговором: ведь воспоминания о нем — все, что у меня осталось". При этом он заплакал.

Суровый и на вид сухой, Петр Семенович Ванновский принял меня сначала как бы неласково и спросил деловым тоном: „Чем могу служить?" В согласии с этим тоном я стал, хотя и почтительно, задавать ему прямые и точные вопросы и могу сказать, что ни от кого в такое короткое время не получил таких ценных сведений. Прощаясь с ним во второй раз, я попросил его портрет и получил такой ответ: „А вот вы напишите сначала биографию — тогда я с удовольствием дам вам свой портрет". К сожалению, ни мне, ни ему не удалось исполнить таких взаимных обязательств, ибо Петр Семенович скончался до окончания моей работы.

У добрейшего Оттона Борисовича Рихтера я был много раз, встречаемый с неизменною ласкою этим достойным старцем. Сообщенные им сведения касались собственно воспитания Александра III-го, но и о последующих временах я слышал от него много любопытного — тем более что Рихтер вообще ли, или по доверию ко мне говорил не стесняясь.

Эти четверо, считая и гр[афа] Шереметева, дали мне собственно весь облик покойного царя; от остальных, хотя и многих, я узнавал подробности или данные по отдельным вопросам. Одни, как прямодушный и погибший в борьбе Д. С. Сипягин,

19 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д.5. Л. 4. Машинопись. История Дома Романовых. К 175-летию со дня рождения императора Александра III 111

Александр III и дети графа И. И. Воронцова-Дашкова на катке в саду Аничкова дворца.

На переднем плане (справа налево): Александр III, великий князь Сергей Михайлович, Ирина и Александра Илларионовны, великая княгиня Ксения Александровна, София Илларионовна; на втором плане (слева направо): цесаревич Николай Александрович, великие князья Сергей и Михаил Александровичи, граф Д. С. Шереметев.

Фото конца 1880-х гг.

не занимали при Александре III первостепенных должностей, другие не внушали мне безусловного доверия. Одним из самых интересных был убитый, подобно Сипя-гину, В. К. Плеве20. Я просидел у него два с половиной часа и не заметил времени: так он был умен и так хорошо говорил21. Еще лучше говорил граф Н. П. Игнатьев22; но его сведения, к сожалению, касались очень короткого, хотя и важного, времени. Бывший министр юстиции Н. В. Муравьев дал мне, собственно, ответ на один вопрос. Я не имею никакого основания сомневаться в верности этого ответа; но яркость красок показалась мне преувеличенною, и я не решился целиком поместить его в биографию. Дело в том, что когда Муравьев, приглашенный занять пост министра юстиции, спросил Государя, намерен ли он отменить суд присяжных, — Александр III, топнув ногою, резко и гневно отвечал ему: „Нет!". — Мне, по моим взглядам, очень

20 Плеве Вячеслав Константинович (1846-1904) — при Александре III занимал пост директора Департамента полиции (1881-1884) и товарища министра внутренних дел (1885-1894). В 19021904 гг. — министр внутренних дел, убит террористом.

21 Лясковский обращался к В. К. Плеве за информацией об Александре III и письменно. Показательно для характеристики как методов работы по сбору материала, так и круга интересов Лясковского его письмо, сохранившееся в архиве В.К. Плеве: «Орел, 17 Октября 1900. Милостивый Государь Вячеслав Константинович, Вы разрешили мне обращаться к Вашему Высокопревосходительству письменно по важнейшим вопросам биографии покойного Государя, для которой Вы дали мне столько драгоценных указаний в беседе, которой удостоили меня 13 Февраля. Не рассчитывая теперь быть в Петербурге раньше Декабря, я позволяю себе воспользоваться данным мне разрешением и просить Вас ответить мне, хотя бы очень коротко, на вопрос не фактический, но затрагивающий миросозерцание покойного Государя: как относился он к телесному наказанию вообще? Думаю, что если это кому-нибудь известно, то именно Вам; если же Вы сами не знаете, то не можете ли указать мне, у кого об этом спросить? — Если Вы найдете возможным мне ответить, то прошу прислать ответ (и пожалуйста, заказным письмом) по адресу: Орел, Валерию Николаевичу Лясковскому...» (ГА РФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 866. Л. 1-2). Неизвестно, ответил ли Плеве на этот запрос Лясковского и, если да, то что именно он ему сообщил. В тексте книги эта тема не затрагивается.

22 Игнатьев Николай Павлович (1832-1908) — при Александре III занимал пост министра внутренних дел (1881-1882).

бы хотелось включить в биографию эту черту; но я предпочитал жертвовать несколькими красивыми подробностями, чем давать не вполне достоверные сведения23. Зато я ручаюсь, что в биографии, как она мною закончена, нет ни одного непроверенного факта, ни одного сомнительного слова.

Из простых людей любопытен был старик-матрос Севастьянов, учивший Великих Князей Николая и Георгия Александровичей морской практике на Гатчинском озере, и резавший с ними и с Государем сухостойные деревья в парке, и ездивший с ним лучить рыбу. Помню его слова: „Скажи мне сейчас Государь Император: Севастьянов, ввергнись в Неву! — немедленно ввергнусь". Вот какие бывали в старину матросы...

Из Великих Князей я возлагал большие надежды на Алексея Александровича; но он сказал мне: „Спрашивайте"; а у меня прямых вопросов, как к Ванновскому, к нему не было. Я ответил, что, когда понадобится, прошу позволения обратиться к нему; он, руки по швам, сказал мне: „Слушаю-с!". Это вышло очень забавно, ибо Великий Князь был на голову выше меня ростом. Вообще все, к кому я обращался, говорили со мною охотно и сообщали, что могли, и только трое отказали мне в содействии: Мартынов24, Обручев25 и — Победоносцев! Мартынов, кажется, казак (не имеющий ничего общего с московскою семьею), был когда-то назначен состоять при Цесаревиче Александре Александровиче его отцом26. Он сказал мне прямо, что может рассказать анекдотов сколько угодно, а от выражения общих мнений воздержится... Я, конечно, оставил его в покое. Николай Николаевич Обручев, начальник Главного Штаба в министерство Ванновского, ответил мне как раз наоборот, — что биография, которую я хочу писать, будет собранием анекдотов, и что говорить о ней не стоит. Я до сих пор не понимаю, чем был вызван с его стороны такой отказ, ибо уверен и знаю, что ничего, кроме хорошего, ни о себе, ни о Государе он сказать мне не мог. Огорченный неудачею, я зашел к жившему неподалеку Рихтеру, чтобы поделиться с ним своею досадою. Старик засмеялся и сказал мне: „Не сердитесь на Обручева: он в отставке, страдает подагрою, — ну что с него спрашивать". Слова эти меня успокоили, но ничего мне не объяснили.

Об этих двоих я жалел сравнительно мало: рассказы Мартынова касались времени, о котором я достаточно знал от Шереметева и Воронцова, а Обручев, вероятно, дословно подтвердил бы мне слова Ванновского, достаточно достоверные сами по себе (роль же его во франко-русском сближении была мне известна из других источников). Гораздо чувствительнее было для меня уклонение Победоносцева, вызванное, конечно, ничем иным, как тем, что я начал и главным образом попал к Государю не через него. Это было, конечно, мелко для столь умного человека в таком важном и несомненно дорогом ему деле; но таков уж он был: эта мелочность, быть может, и помешала ему оставить более крупный след в нашей государственной истории. Предварительные наши с ним отношения не позволяли ему, конечно, подобно другим, ограничиться пустыми отговорками, и он попытался обстоятельно доказать

23 По-видимому, подобный разговор между императором Александром III и министром юстиции Н. В. Муравьевым действительно имел место. Согласно записи в дневнике А. А. Ки-реева от 19 апреля 1894 г., Муравьев спросил: «На каких основаниях вести [судебную] реформу?», на что последовал ответ государя: «На основании неприкосновенности судебных уставов [1864 г.]» (см.: Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х — начала 90-х годов). М., 1970. С. 44).

24 Мартынов Валериан Дмитриевич (1841-1901) — ротмистр Лейб-гвардии Казачьего полка, адъютант цесаревича Александра Александровича с 1872 г., позднее — шталмейстер, управляющий придворно-конюшенной частью, сенатор с 1891 г.

25 Обручев Николай Николаевич (1830-1904) — генерал от инфантерии, генерал-адъютант, начальник Главного Штаба (1881-1898), член Государственного Совета (с 1893 г.).

26 По свидетельству С. Д. Шереметева, В. Д. Мартынов был назначен адъютантом к цесаревичу Александру Александровичу против его воли по проискам начальника III Отделения и шефа жандармов П. А. Шувалова, издавна находившегося с цесаревичем в неприязненных отношениях (см.: Шереметев С.Д. Император Александр III // Мемуары графа С. Д. Шереметева. М., 2001. С. 445).

мне преждевременность моего труда, то есть буквально повторил то, что я наперед знал и сказал Государю по отношению к истории царствования. Делать было нечего, хотя на некоторые (впрочем, немногие) вопросы мог ответить он один...

Ничего существенного, вопреки моему ожиданию, не дал мне и Павел Васильевич Жуковский27 — сын поэта, гофмейстер-художник (которого не нужно смешивать с несравненно более молодым пейзажистом). Здесь кстати упомянуть о том, что когда осенью 1894 г. предполагалось везти больного Александра III-го на Корфу, — Жуковский, ехавший с ним, хотел взять с собою и прочитать Государю мою почти оконченную тогда биографию Хомякова — вернее, первую, собственно биографическую, ее часть; но события пошли быстрее, чем мы ждали...

Таким образом, в моем распоряжении оказалось много ярких и вполне достоверных рассказов об Александре III наиболее близких к нему людей. Кое-что случайно и неожиданно прибавлялось позднее. Между прочим, и Победоносцев, видя, что я обошелся без него, и, конечно, сознавая неприличие своего капризного уклонения, — смягчился и прислал гр[афу] Шереметеву несколько интересных писем: но это были сравнительные пустяки. Тогда же записал я для себя все рассказы покойной А. Ф. Аксаковой, проверив их предварительно расспросами гр[афини] Шереметевой28 и гр[афа] Воронцова: все они оказались дословно верными — да иначе и быть не могло при ее правдивости и близости к обеим императрицам — Марии Александровне и Марии Федоровне. Через барона де Бая29, археолога и друга Шереметевых, я вступил в сношения с французами — Boisdeiffre'ом30 и Hannoteau31. Первый написал мне длинное и чрезвычайно содержательное письмо, давшее мне решающий материал по одному из важнейших вопросов биографии — франко-русским сношениям. Имея показание Ванновского с русской стороны, вполне согласное в своих основаниях с показанием Boisdeiffre'а, я мог совершенно уверено высказать свое решительное мнение по этому вопросу и не счел нужным в самой биографии сделать оговорки, которую, однако, сделаю здесь. Возможно, что Boisdeiffre и Ванновский, при всей их несомненной правдивости, невольно несколько уменьшали роль в этом деле дипломатов в пользу роли военных. Этого проверить я не мог, ибо фактическим министром иностранных дел во все царствование Александра III-го был он сам; — Hannoteau ответил мне через де Бая: „Пусть Лясковский приедет в Париж: я отдам себя в его распоряжение; но писать не буду ни строчки". Дипломат, конечно, был осторожнее солдата.

Количество бывших в моем распоряжении печатных и писанных материалов было невелико; но, благодаря непосредственности моих сношений, между ними были очень ценные. Наконец, я подробно осмотрел Аничков и Гатчинский дворцы и побывал в Гатчине у знакомых мне по Шереметевскому дому князя Д. Б. Голицына32 и жены его княгини Екатерины Владимировны (рожденной гр[афини] Муси-ной-Пушкиной)33. Князь как начальник Императорской охоты лучше всех знал эту характерную сторону жизни Государя.

В течение трех лет мне удалось собрать столько живых и ценных черт из жизни Александра III, что образ его выяснился мне вполне. За это время я несколько раз

27 Жуковский Павел Васильевич (1845-1912) — сын поэта В. А. Жуковского, художник.

28 Вероятно, Шереметева Екатерина Павловна (1849-1929) — графиня, урожденная княжна Вяземская, жена С. Д. Шереметева.

29 Бай де Амур-Огюст-Луи-Жозеф Бертло (1853-1931) — французский археолог и путешественник, многократно принимал участие в археологических раскопках на территории Российской империи.

30 Буадефр Рауль-Франсуа-Шарль ле Мутон де (1839-1919) — французский генерал, военный атташе в Петербурге (1878-1882), начальник Генерального штаба (1894-1898).

31 Аното Габриель (1853-1944) — французский политический деятель, дипломат, министр иностранных дел (1894-1898).

32 Голицын Дмитрий Борисович (1851-1920) — генерал от кавалерии, начальник императорской охоты (1889-1917).

33 Голицына Екатерина Владимировна (1861-1944) — жена Д. Б. Голицына.

ездил в Петербург и всегда бывал там в конце февраля, чтобы не пропускать годичных собраний Общества ревнителей, — 26 февраля, в день рождения Государя. На одном из этих собраний я прочел свою программу и несколько небольших отрывков из биографии, которая вся была закончена к 1904 г. Оставалось представить ее Государю; но тут подошла японская война, а потом и смута 1905 года: пришлось обождать. Когда все успокоилось, гр[аф] Шереметев передал экземпляр биографии Государю. Но ни тогда, ни после, в течение десяти лет, вплоть до переворота 1917 г., мы не услышали от него ни звука... Трудно объяснить это молчание, это очевидное недовольство сочинением, приступ к которому он так поощрял и так горячо приветствовал. Была ли это, по слабости человека, некоторая зависть к памяти отца, или же Николай II обиделся на заключительные слова из письма Рачинского о конституции34, тогда как он через несколько лет дал ее России (в чем, может быть, потом раскаялся), ни я, ни граф Шереметев решить не могли. Когда, в начале войны с Германией, орловское дворянство представлялось на вокзале Государю, он узнал меня, губы его заметно дрогнули и он торопливо протянул мне руку мимо стоявшего передо мною А. А. Нарышкина35. Мой преемник по предводительству Бурнашев36 поспешил меня назвать; Государь, махнув слегка рукой и улыбнувшись, сказал: „Знаю!", — и пошел дальше... Бог с ним! Сердце Царево — в руце Божией, и считаться с ним поздно... Не хочу лукавить: бесплодность важнейшего труда моей жизни глубоко меня огорчила; ибо хотя труд этот и сохранит за собою значение исторического материала, благодаря достоинству моих источников, но он уже не сослужит той службы России, которую своевременно мог бы сослужить. Напечатать биографию предполагалось одновременно по-русски и по-французски, притом русский текст в двух изданиях — дорогом и дешевом»37.

Однако на этом история создания книги об Александре III не закончилась. Уже после падения монархии в 1917 г. в рукописи книги, отложившейся в РГАЛИ, имеется правка Лясковского и новое предисловие, относящиеся к весне 1918 г. Характер этой правки легко объясним резко изменившейся политической обстановкой в стране. Например, в фразе: «А. Ф. Аксакова и отчасти Титов38 чрез посредство Императрицы заронили в младенческую душу первые семена истинно-русских мыслей и чувств, поскольку эти чувства не были врождены ей», — автор заменил слова «истинно-русских мыслей», содержащие нежелательные при новом режиме ассоциации с черносотенным движением, на слова «здравых русских мыслей»39. Понятие «истинно-русский» было удалено и в других местах текста40. Впрочем, исправления Лясковского носили в основном косметический характер. Однако и в таком виде книга об Александре III не имела шансов появиться на свет в Советской России. Если, готовя издание своей книги в 1918 г., Лясковский рассчитывал, что большевики недолго удержатся у власти,

34 Лясковский имеет в виду выдержку из письма к нему С. А. Рачинского (1894), которой он заканчивает свою книгу об Александре III: «Современное человечество, в поклонении человеку утратившее образ человеческий, в покойном царе оплакивает последнего человека, на коем явно был запечатлен образ Божий. Не сказывается ли в этой скорби и тоска демократизированной Европы по владыкам Божиею милостию, ответственным перед Богом и своею совестью, а не перед случайным большинством искусственного сборища?» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2067. Л. 50 об.). Лясковский предположил, что Николай II мог увидеть в этих словах скрытый упрек себе за Манифест 17 октября 1905 г. и учреждение законодательной Государственной думы, ограничившей самодержавную власть царя.

35 Нарышкин Александр Алексеевич (1839-1916) — общественный и государственный деятель, председатель Орловской губернской земской управы (1876-1878), член Государственного совета (с 1906 г.).

36 Бурнашев Николай Николаевич — орловский уездный предводитель дворянства.

37 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д.6. Л. 150-152.

38 Титов Владимир Павлович (1807-1891) — писатель, дипломат, воспитатель старшего сына Александра II, цесаревича Николая Александровича (1856-1858).

39 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д.6. Л.15 об.

40 Там же. Л. 22 об., 57.

Эскизы орнаментов росписи Владимирского собора.

Худ. В. М. Васнецов, 1893 г.

то он глубоко ошибался. Спустя столетие его сочинение все еще ждет встречи с читателем.

Своего читателя эта книга, безусловно, найдет и сегодня. В современной России достаточно людей, которые готовы разделить с Лясковским его почтительно-благоговейные чувства по отношению к государю императору. Однако, с точки зрения приращения фактического знания об Александре III и его эпохе или введения в оборот новых источников, книга Лясковского содержит мало интересного. В ней отсутствует ссылочный аппарат, да автор практически и не цитирует никаких документов. В своем повествовании он сообщает факты, общеизвестные даже в его время, лишь по-своему их интерпретируя. Определенную научную ценность представляют разве что маленькие штрихи, которые не нашли отражения в письменных источниках, но сохранились в живых устных преданиях, услышанных Лясковским от людей, близко знавших императора Александра III.

Так, например, говоря о чутком отношении государя к народному благочестию и обычаям, Лясковский упоминает о таком случае: «Когда два монаха из Оптиной пустыни, где тогда жил старец Амвросий, привезли ему рыбу из реки Жиздры, он, отпуская их, сказал: „А батюшке, отцу Амвросию, отвезите от меня земной поклон", — при этом он склонился и привычным молитвенным движением коснулся рукою земли...»41.

Чтобы подчеркнуть скромность и смирение Александра III даже перед лицом смерти, Лясковский приводит сцену в Ливадийском дворце в октябре 1894 г., о которой не сообщают другие источники: «На слова профессора Захарьина42, что жизнь его драгоценна для России, он, посмотрев исподлобья (так передавал нам слышавший это), ответил: „Ну, Россия-то и без меня не пропадет"»43.

Известно, что Александр III был меценатом и коллекционером, его собрание предметов искусства стало основой Русского музея в Петербурге. Лясковский утверждает, что «его любимым художником был В. М. Васнецов» и что государь «с горячим

41 ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2067. Л. 45.

42 Захарьин Григорий Антонович (1829-1897) — врач-терапевт, профессор Московского университета, в 1894 г. лечил в Ливадии императора Александра III.

43 ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2067. Л. 50.

Император Александр III с детьми поливает деревья в саду.

Фото конца 1880-х гг.

участием следил за расписыванием Владимирского собора в Киеве и не только просматривал, но едва ли даже собственноручно не исправлял проекты внутренней орнаментации собора, желая, чтобы создание Васнецова получило достойную его раму»44.

Довольно подробно Лясковский описывает досуг Александра III, приводя некоторые любопытные подробности его времяпрепровождения: «Личные привычки Государя были очень своеобразны. Время, остававшееся от дела, он почти все проводил в семейном кругу, а остальное посвящал чтению или телесным упражнениям. Всякий физический труд, всякая игра или работа, требовавшая напряжения сил, его привлекали. Вероятно, величина и некоторая грузность тела помешала ему полюбить верховую езду, и он предпочитал труд пеший. Из игр на воздухе он любил мяч, в доме — бильярд. Живя в городе, рубил дрова, а в Гатчине с двумя старшими сыновьями и учившим их морской практике стариком-матросом резал сухостойные деревья в парке. Силен он был очень: о нем ходили рассказы как о знаменитом силаче.

Охоту Государь любил во всех ее видах, но и тут сила и сложение располагали его больше всего к охотам трудным: на медведя, на зубра (в Беловежской пуще) и на крупную рыбу с острогою. Последняя охота так его увлекала, что одно время он в Гатчине ездил лучить рыбу каждую ночь и стал делать промежутки, лишь убедившись, что это даже и его утомляет. Как-то раз ему предложили заменить разводимый в лодке для освещения воды костер электрическим фонарем, но скоро он вернулся к костру, гревшему продрогших ловцов холодною осеннею ночью»45.

А когда Александр III с семьей гостил у родственников своей жены в Дании, то, скучая по России, «в парке Фреденсборгского замка Государь выстроил себе избу»46.

К сожалению, несмотря на то что Лясковский много беседовал с самыми приближенными к Александру III лицами, которые могли сообщить множество уникальных фактов47, в книге таковых оказалось немного. Трудно сказать, виною ли тому сдержанность информаторов Лясковского, или его собственная осторожность ввиду высочайшей цензуры, через горнило которой предстояло пройти книге об Александре III. Вероятнее, последнее. Увы, как мы знаем, это не помогло: Николай II не дал добро на публикацию.

44 Там же. Л. 44 об.

45 Там же. Л. 43-43 об.

46 Там же. Л. 43 об.

47 Им всем было что рассказать Лясковскому. Мы можем судить об этом хотя бы по мемуарам С. Д. Шереметева (см.: Шереметев С.Д. Император Александр III // Мемуары графа С. Д. Шереметева. М., 2001. С. 414-620).

Император Александр III и императрица Мария Федоровна с детьми Ксенией и Михаилом на крыльце дома. Ливадия, конец 1880-х гг.

Вышесказанное, однако, вовсе не лишает труд Лясковского известного интереса. Ведь любое произведение, не исключая и эту книгу об Александре III, рассказывает не только о своем предмете, но (возможно, даже в еще большей степени) и о своем авторе, о его взглядах и ценностях. В книге Лясковского мы обнаруживаем и своеобразную методологию историко-биографического исследования, и вполне определенную историософию, отражающую консервативные установки ее автора. Основные принципы этой историософии были сформулированы им в особом «Предисловии» к книге об Александре III: «На тысячелетнем протяжении русской истории внимательный взор исследователя замечает несколько поворотных точек: каждою из них заканчивается известный период и начинается новый. Мы говорим не о тех исторических эпохах, которые обусловливались внешними, случайными причинами или ясно подготовлялись в предшествовавший период, а разумеем под поворотными точками такие, в которых совершился действительный и резкий перелом в народном сознании и жизни, когда сознание это направило эту жизнь по иному, часто противоположному пути. Таких решающих годин немного — всего пять-шесть; но ими определяется весь ход русской истории, и, не поняв их, нельзя понять этого хода. Каждый поворот приурочивается к именам или к одному имени властителя — человека, которому в данное время вручены были внешние судьбы русского государства. Вещий Олег и святой Владимир, Андрей Боголюбский и Иван Калита, Петр Великий и Александр III: вот эти имена. Характер времени, характер человека, объем его дарований, высота нравственная — все в этих людях различно; но они, как маяки, стоят на исторических перепутьях и освещают нам понимание судеб нашего отечества. Не разумея их, мы не можем уразуметь его постепенного роста. Знать их нам необходимо — знать во всех доступных нам подробностях их личного бытия».

Разъясняя соотношение «Большой истории» и истории индивидуальной и вытекающие отсюда задачи биографа, Лясковский писал: «Невозможно, конечно, вполне отделить личную, внутреннюю и частную жизнь человека от его исторического призвания и общественного служения; но иное — отношение к обеим областям историка, иное — биографа. Для первого важен ход исторических событий, их причинная связь и внешняя форма; лица для него — лишь орудия истории. Второй посвящает свой

труд уяснению отдельного избранного им лица. Задача его в том, чтобы на место имени, фактов, мертвых свидетельств поставить живой образ, который бы напечатлелся в душе читателя, сразу глянул на него из дали лет и веков, заговорил с ним своим языком, сказал ему свои мысли, дал перечувствовать свои чувства. Поэтому труд биографа не столько научный, сколько художественный и притом изменяющийся сообразно с особенностями изображаемого лица.

Бесконечно разнообразны пути, назначаемые Провидением человеку. Деятельность одного проходит во внешних проявлениях, деятельность другого сосредоточивается в его душе и в том нравственном воздействии, которое он вольно, а чаще невольно, оказывает на окружающую его среду. Люди этих двух складов требуют от биографа не только разного к себе критического и художественного отношения, но и разного языка. В применении к Императору Александру III, не предрешая выводов дальнейшего изложения, мы не можем не сказать, что первое требование, которое должно быть предъявлено к его биографу, это — простота и правда, ибо сам он был в высшей степени прост и правдив. Ввиду только что указанной разницы между историей и биографией наше дело — останавливаться лишь на основных началах деятельности Государя, не входя в оценку политических подробностей. В ходе государственных мероприятий его царствования для нас не столько важны самые эти мероприятия, сколько его личный почин в них и те нравственные начала, которые всегда лежали в основе его решений»48.

Парадигмальные основания русской истории, в рамках которых разворачивалась биография императора Александра III, рассматриваются Лясковским в славянофильском ключе: «Жизнь государственная — вывод и следствие жизни народной. Вера, просвещение, быт народа вырабатывают те или другие формы государственности. Православно-христианское просвещение и земледельческо-мирской быт русского народа создали русское государство с самодержавным царем во главе его. Два последние века несколько удалили жизнь и деятельность Государя от жизни и деятельности народной. Коренные изменения русского общественного строя в царствование Александра II не сплотили, а скорее разобщили эти два течения — государственное и на-родное...»49. Таким образом, царствование Александра II в исторической концепции Лясковского представало логически завершающим этапом всего послепетровского («безнародного») периода русской истории, а царствование Александра III виделось началом новой эры — возвращения государства к православно-народным корням: «Русская жизнь, текшая до Петра по одному постоянному руслу, при нем глубоко, чуть ли не до самого дна всколебалась и значительно изменила свое направление. Но не все ее струи приняли это новое направление; этими-то, самыми глубокими и скрытыми от глаз струями, согласием или противоречием с ними и обуславливалась плодотворность и бесплодность всей преобразовательной работы двух последних веков. Народная жизнь своими здоровыми соками перерабатывала привходившие в нее новые начала, усваивая себе все согласное с нею, все благое, и выделяя в виде болезненных явлений все чуждое ей и вредоносное; первое сливалось с основою, второе — хотя и имело вид жизни, но в сущности только бременило жизнь. Мы не имеем никаких данных для предположения, чтобы какая-нибудь из крупных реформ, в особенности, из реформ Александра II, имела в первоначальной своей идее в виду что-либо, кроме народного блага; но иные из этих реформ не были доведены до своего логического конца, иные были искажены, и почти ко всем им примешались в основании или в подробностях чуждые и вредные элементы. Очистить великое дело отца от этих примесей, открыть и оживить под мертвою, чуждою корою источники древней жизни, и, если не завершить, то по крайней мере продолжить самое

48 РГАЛИ. Ф. 298. Оп. 1. Д.5. Л. 3-4. С некоторыми расхождениями это предисловие было опубликовано (Лясковский В. Предисловие к биографии Императора Александра III-го // Известия Общества ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III. № 3. 10 июня 1901 г. С. 16-17).

49 ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2067. Л. 24 об.-25.

дело — такова была сложная задача Александра III»50.

С чем же «чуждым и вредоносным», что «бременило» русскую народную жизнь, пришлось бороться Александру III? Лясков-ский описывает природу этого феномена так: «Первое десятилетие царствования его отца было одною из тех эпох исторического сева, когда за добрым сеятелем, разбрасывающим на народной ниве отборную пшеницу, идет враг и тайком сеет плевелы. Поколения, которым выпадает на долю собирать жатву, радуются и плачут над плодами этого двойного посева. Много доброго и светлого дало России это время; но оно же напустило на русскую жизнь всю ту муть чуждых, враждебных, противоречивых обрывков мыслей и стремлений, в которых вот уже полвека она не может разобраться. Царевич Александр был еще слишком молод, чтобы принимать деятельное участие в окружавшей его созидательной работе; зато его юная душа испытала весь холод резкого дыхания века, и в этом-то недружелюбном воздухе закалилась его железная сила, забилось трепетом негодования его горячее русское сердце. Каждое время дает своих типичных представителей. Мы недаром говорим: люди сороковых годов, люди шестидесятых годов. Русская общественная жизнь вообще меряется десятилетиями. Не будем делать сравнительной оценки этих поколений: вспомним, напротив, что во всякую эпоху бывают люди и высокого, и низкого душевного уровня. Шестидесятые годы, при быстром расширении общественного кругозора, вырабатывали в русских людях то, что точно и спокойно называется либерализмом, то есть критическое отношение к авторитету и преданию. Индифферентизм в делах веры, космополитизм в общественной жизни и политике — это в умеренных представителях времени, а в крайних — изуверство безверия и полная измена своей народности: таково было обычное настроение минуты...».

Противостояло этому «изуверству», по мнению Лясковского, «так называемое славянофильство, или русское народно-историческое направление в науке и общественной жизни». Когда же «наступило время решающего спора двух направлений веры, мысли и быта — народного и безнародного», то «будущий Царь сразу, решительно и бесповоротно, примкнул к первому»51. Весьма поэтично описывает Лясков-ский этот одновременно нравственный и исторический выбор цесаревича Александра Александровича в 1860-х гг.: «Безнародность была тем первым злом, которое, прежде всего, заметил и против которого в душе восстал Великий Князь Александр. Оно не находило нужным скрываться от взоров и без стеснения выставлялось наружу. Но русский человек не отделяет народность от веры. Мы знаем, как в то время поколебалась вера в России. Наверху по внешности царило строгое благочестие; но чуткое сердце не могло не угадать под этою торжественною внешностью оскудения живой струи. О третьем зле времени — распущенности нравов — и говорить нечего: его было

50 Там же. Л. 24.

51 Там же. Л. 9 об.-10.

везде довольно — и близко, и далеко. И вот юный богатырь, на своем душевном распутье предоставленный самому себе, своим одиноким думам, без колебаний выбирает прямую дорогу через сердце русской земли и идет по ней прямо, не только оставаясь по мысли и долгу верным своему народу, но постепенно проникая в самую глубину народного разумения. Перед ним на далеком небосклоне сияет крест храма народной веры — и он не сводит глаз с этого креста и непостыдно исповедует свою веру. По сторонам ему на каждом шагу представляются соблазны обольстительных приманок юности, а он так высоко ставит свой идеал любви и семьи, что выносит свое сердце сквозь борьбу и тяжелые испытания чистым, как хрусталь, и свое чувство незапятнанным, как свет утренней зари...»52

Вполне закономерно, что после цареубийства 1 марта 1881 г., в критический момент противоборства с «безнародным» либерализмом, Александр III решительно отверг «мысль о преобразовании русского

государственного строя на М'чал^ выра- Цесаревич Александр Александрович. ботанных западноевропейской жизнью», Фото 1865 г.

и утвердил незыблемость «Самодержавия

как коренной основы русского государственного строя»53. Тем самым Александр III сразу задал тон всему своему царствованию, показав, что Россией правит «народный, исторический и, следовательно, самодержавный Царь»54. Среди мероприятий, в которых выразилась «народность» политики Александра III, Лясковский выделяет учреждение Крестьянского банка, облегчившего крестьянам приобретение земли; возрождение упраздненных при Александре II церковных приходов и восстановление института дьяконства во всех приходах; наконец, создание системы церковно-при-ходских школ для воспитания народа в правильном духе. К идее церковно-приход-ского образования у Лясковского было очень личное отношение, он был убежденным сторонником этого типа образования и неустанно пропагандировал педагогические опыты С. А Рачинского: «Сельская школа должна быть ближайшим образом связана с церковью, — писал Лясковский в газете «Русь», — должна приучать своих учеников к церкви. Эта связь в полной мере достигается в школах С. А. Рачинского, — и в ней-то и заключается главное их значение и сила. Вся жизнь этих школ направлена к тому, чтобы сделать три или четыре года пребывания в них детей не годами учения только, но и христианского воспитания»55. Благодаря Александру III деятельность «скромного сельского учителя» Рачинского была возведена в ранг государственной политики в области народного просвещения.

Значительным достижением, с точки зрения Лясковского, было крутое изменение в сторону защиты национальных интересов внешней политики России, страдавшей до Александра III низкопоклонством перед Западом. При этом Лясковский положительно оценивает заключенный при Александре III русско-французский военный союз, что было не совсем характерно для правых монархистов начала XX в.,

52 Там же. Л.11 об.

53 Там же. Л. 22.

54 Там же. Л. 24 об.

55 Лясковский В. Сельские школы С. А. Рачинского // Русь. 1884. 15 марта. № 6. С. 16.

склонявшихся к прогерманской внешнеполитической ориентации, поскольку республиканская Франция казалась им воплощением всевозможных либеральных «лжей» и «мерзостей», глубоко чуждых и враждебных российскому самодержавию. На идеологическом уровне, безусловно, так оно и было. Александр III, как и его сын, едва ли питали какие-либо симпатии к Третьей республике, однако объективные геополитические и экономические факторы эпохи капитализма оказались намного весомее старинных легитимистских преданий, побуждая волей-неволей обоих государей в течение четверти века сохранять верность альянсу с Францией. И надо признать, что Лясковский, занося заключение русско-французского союза в актив Александру III, проявил гораздо больше здравомыслия и дальновидности, чем многие консерваторы-германофилы.

Довольно пространно в книге Лясков-ского рассматривается политика Российской империи на национальных окраинах. Наиболее «больным вопросом» он считал отношения с «западными окраинами — польско-белорусскими, балтийскими и финскими», а вот еврейскому вопросу автор посвятил всего одну фразу: «В так называемом еврейском вопросе Государь держался политики охранительной в буквальном значении этого слова, не допуская захватов со стороны еврейства, но и не выказывая к нему вражды»56. Такое невнимание к еврейскому вопросу также совершенно не характерно для российских консерваторов рубежа XIX-XX вв., большинству из них был свойствен как раз обостренный интерес к этой теме, доходящий подчас до мании преследования. Немалую дань юдофобским конспирологическим спекуляциям вокруг еврейского вопроса отдал в своей публицистике и И. С. Аксаков. Возможно, Лясковский, проживший всю жизнь в средней полосе России и мало знакомый с ситуацией в черте оседлости, не считал себя достаточно компетентным, чтобы углубляться в такую сложную и деликатную область, как еврейский вопрос. Однако его немногословная оценка политики Александра III в этой области, несомненно, далека от исторической достоверности и не соизмерима с истинным масштабом проблемы.

Лясковский отказывается судить о значении царствования Александра III в категориях «прогресса» и «регресса», привычных для политизированной интеллигенции той эпохи, и отвергает то расхожее мнение, согласно которому эпоха Александра III оказалась «временем реакции по отношению к царствованию его отца», резонно замечая: «Понятия о прогрессе и реакции относительны, да и вообще разве история движется назад?»57. Правление императора Александра III, по мнению Лясковского, знаменовало собой не регресс, а возвращение к народно-историческим истокам, и в этом смысле явилось несомненным благом для России.

Благодаря личности Александра III эпоха его царствования стала переломным рубежом в истории России, не только стилистически, но и сущностно непохожим на предшествовавший исторический период, начиная с Петра Великого. «Александр III, —

56 ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2067. Л. 37 об.

57 Там же. Л.11 об.

НЧ

il

Ж-

Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Фото 1890 г.

утверждал Лясковский, — принадлежал к числу исторических деятелей, которых значение сводится не столько к внешним, видимым действиям, сколько к тому духовному, нравственному воздействию, которое они оказывают на окружающую среду». Главная черта личности царя заключалась в том, «что он был христианином в истинном, прямом и лучшем значении этого слова и что вследствие этого он носил в себе народную веру, что он был русским человеком и носил в себе народное чувство, народную мысль и потому мог дать и дал своей жизни и своим делам народное направление. При нем Россия, восприняв за два века плоды западной культуры, добрые и злые, подготовленная к их обработке деятельностью мысли XIX века, впервые в широком смысле вступила на путь самостоятельного развития. При нем многое русское самобытное получило средоточие и поддержку. Словом, при нем совершился перелом, которого последствия скажутся, конечно, не сразу. В этом переломе — главное значение царствования Александра III»58.

Явных ошибок и пороков в деятельности Александра III Лясковский не находит: «справедливее предположить, что он не успел доделать недоделанное, исправить не-совершенное»59 в государстве, унаследованном им от предшественников не в самом цветущем состоянии. Отчасти с этим нельзя не согласиться: царствование Александра III оказалось относительно непродолжительным и было прервано буквально «на полуслове» преждевременной смертью государя, не позволившей ему осуществить до конца все задуманное...

По сравнению с предшествующими книгами Лясковского о Хомякове и братьях Киреевских при написании биографии Александра III он столкнулся с творческой задачей иного уровня сложности. Если в первом случае Лясковскому пришлось иметь дело скорее с избытком письменных источников и ему оставалось лишь выбрать лучшее и организовать материал в хронологической последовательности, то работа над жизнеописанием царя, учитывая почти полное отсутствие нарратива и использование преимущественно разрозненных устных сообщений, потребовала от автора нестандартных подходов. Не будет преувеличением утверждать, что методологические принципы, положенные Лясковским в основу своего труда, для своего времени носили новаторский, экспериментальный характер. В полной мере реализовать свою исследовательскую программу — проникнуть в духовный мир своего героя, собрать из обрывочных сведений образ цельной личности, уловить в случайности происшествий дух истории и установить закономерную связь между личностным и историческим, — Лясковский из-за привходящих обстоятельств не сумел. Его работа — лишь эскиз замысла. Однако, будучи своевременно опубликованной, она могла бы оказать плодотворное влияние на те поиски новых познавательных и выразительных средств в жанре биографии, которые предпринимались многими деятелями Серебряного века — М. О. Гершензоном, Д. С. Мережковским, Г. И. Чулковым в его психологических портретах российских императоров.

В наши дни мы знаем, конечно, намного больше об Александре III, чем В. Н. Ля-ковский. Сегодня в распоряжении историка находятся личные дневники и переписка самого Александра III, его родных и близких, многочисленные воспоминания современников, которые были недоступны Лясковскому. На этом богатом материале уже издано несколько содержательных биографий императора Александра III60. Понятно, что сравнительно с нынешним уровнем фактических знаний книга Лясков-ского не может дать нам ничего нового. Возможно, что ее историософия и методология по критериям современной науки безнадежно устарели. Но есть в этой книге и то, что не устареет никогда, пока в человеке сохраняется человеческое, — добрый взгляд на жизнь, сердечная любовь автора к своему герою, к России и ее истории.

58 Там же. Л. 49 об.-50.

59 Там же. Л. 49 об.

60 См., напр.: БохановА.Н. Александр III.M., 1998. 512 с.; Барковец О., Крылов-Толстико-вичА. Александр III — Царь-Миротворец. СПб., 2007. 416 с.; ДроновИ.Е. Сильный, Державный. Жизнь и Царствование Императора Александра III. М., 2017. 712 с.

Источники и литература

1. Барковец О., Крылов-Толстикович А. Александр III — Царь-Миротворец. СПб.: Абрис, 2007. 416 с.

2. Боханов А. Н. Александр III. М.: Русское слово, 1998. 512 с.

3. Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 5: 1895-1899. М.: Новоспасский монастырь, 2018. 752 с.

4. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 586 (В. К. Плеве).

5. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 601 (Николай II).

6. Дронов И. Е. Сильный, Державный. Жизнь и Царствование Императора Александра III. М.: Русский издательский центр, 2017. 712 с.

7. Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х — начала 90-х годов). М.: Мысль, 1970. 444 с.

8. Лясковский В. Сельские школы С. А. Рачинского // Русь. 1884. 15 марта. № 6. С. 14-21.

9. Лясковский В. Н. Алексей Степанович Хомяков. Его биография и его учение // Русский архив. 1896. Т. 91. Кн. 3. № 11. С. 337-510.

10. ЛясковскийВ.Н. Братья Киреевские. Жизнь и труды их. СПб.: Издание Общества ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III, 1899. 99 с.

11. Лясковский В. Предисловие к биографии Императора Александра III-го // Известия Общества ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III. № 3. 10 июня 1901 г. С. 16-17.

12. Российский Государственный архив литературы и искусства. Ф. 298 (В. Н. Лясковский).

13. Реквием. Книга памяти жертв политических репрессий на Орловщине. Т. 2. Орел: Администрация Орловской области, 1995. 324 с.

14. Татищев С. С. Детство и юность великого князя Александра Александровича // Великий князь Александр Александрович. Сборник документов. М.: Редакция альманаха «Российский архив», 2002. С. 5-442.

15. ФетисенкоО.Л. Последние годы жизни и кончина И.С.Аксакова в неизданных письмах и воспоминаниях В. Н. Лясковского // Христианство и русская литература: Сборник восьмой. СПб.: Пушкинский Дом, 2017. С. 556-599.

16. Степанов А. Лясковский Валерий Николаевич // Черная сотня. Историческая энциклопедия 1900-1917. М.: Крафт+, Институт русской цивилизации, 2008. С. 297.

17. Шереметев С.Д. Император Александр III // Мемуары графа С.Д. Шереметева. М.: Индрик, 2001. С. 414-620.