Научная статья на тему 'В. Маяковский и А. Вознесенский: от «Поэта-моста» к «Поэту-аэропорту»'

В. Маяковский и А. Вознесенский: от «Поэта-моста» к «Поэту-аэропорту» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
2073
241
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ТРАДИЦИЯ / ФУТУРИЗМ / АРХИТЕКТУРА / КОНСТРУКТИВНЫЙ ПРИНЦИП / ПРЕОБРАЖЕНИЕ МИРА / УРБАНИСТИЧЕСКОЕ / МОНТАЖ / КОЛЛАЖ / TRADITION / FUTURISM / ARCHITECTURE / CONSTRUCTIVE PRINCIPLE / TRANSFIGURATION OF THE WORLD / URBANISTIC / MOUNTING / COLLAGE

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Михалькова Софья Михайловна

Цель исследования выяснить причины и специфику творческих перекличек Вознесенского и Маяковского. Основные задачи статьи сопоставление понимания В. Маяковским и А. Вознесенским места поэта в мире, принципов организации поэтического материала, идей «конструктивного» преображения мира. Методология исследования основана на сочетании сравнительного, типологического и структурного методов в их философско-эстетическом аспекте. Результаты исследования показывают, что Маяковский и Вознесенский близки друг другу как экспериментаторы и утописты в поэзии. Общим для обоих является пафос романтического очищения жизни. Сходство прослеживается также в монтажно-коллажном подходе к архитектонике стихотворения. Оба поэта выступают за ускорение ритма жизни, за переделку мира методами утилитарно понимаемого искусства. Сходство между двумя поэтами в первую очередь глубоко архитектурно, что видно из сопоставления стихотворений «Бруклинский мост» и «Ночной аэропорт в Нью-Йорке». У Маяковского мост это надмирный локус, с которого поэт обозревает современный мир, размышляя о будущем. У Вознесенского аэропорт это уже сам мир, предназначенный для разномастной человеческой полифонии. Урбанизм и конструктивизм Вознесенского дополнительно модернизирован в духе эпохи НТР.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Vladimir Mayakovsky and Andrei Voznesensky: from «the Bridge Poet» to «the Airport Poet»

The purpose of the study is to find out the causes and specifics of creative consonances between Andrei Voznesensky and Vladimir Mayakovskiy, which were emphasised by the former poet himself. The main tasks are the comparison of their understanding of the poet’s place in the world, the principles of organisation of the material, the ideas of «constructive» transfiguration of the world. The research methodology is based on the combination of comparative, typological and structural methods in their philosophical and aesthetic aspect. The results of the study show that Vladimir Mayakovsky and Andrei Voznesensky are close to each other as experimenters and utopians in poetry. Common to both is the pathos of romantic purification of life. The similarity can be seen also in the mounting-collage approach to the architectonics of the poem. Both poets advocate for the accelerating rhythm of life, for the remaking of the world by methods of utilitarian understandings art. The similarities between the two poets is primarily deeply architecturally, as can be seen from a comparison of the poems «Brooklyn Bridge» and «Night Airport in New York». Vladimir Mayakovsky’s bridge is a transcendent locus from which the poet observes the modern world, thinking about the future. Andrei Voznesensky’s airport is already the world itself, intended for motley human polyphony. Urbanism and constructivism of Andrei Voznesensky additionally upgraded in the spirit of the era of scientific and technological revolution.

Текст научной работы на тему «В. Маяковский и А. Вознесенский: от «Поэта-моста» к «Поэту-аэропорту»»

УДК 821.161.1.09"19"

Михалькова Софья Михайловна

Ивановский государственный университет zolotoyogon@mail.ru

В. МАЯКОВСКИЙ И А. ВОЗНЕСЕНСКИЙ: ОТ «ПОЭТА-МОСТА» К «ПОЭТУ-АЭРОПОРТУ»

Цель исследования - выяснить причины и специфику творческих перекличек Вознесенского и Маяковского. Основные задачи статьи - сопоставление понимания В. Маяковским и А. Вознесенским места поэта в мире, принципов организации поэтического материала, идей «конструктивного» преображения мира. Методология исследования основана на сочетании сравнительного, типологического и структурного методов в их философско-эстетическом аспекте.

Результаты исследования показывают, что Маяковский и Вознесенский близки друг другу как экспериментаторы и утописты в поэзии. Общим для обоих является пафос романтического очищения жизни. Сходство прослеживается также в монтажно-коллажном подходе к архитектонике стихотворения. Оба поэта выступают за ускорение ритма жизни, за переделку мира методами утилитарно понимаемого искусства. Сходство между двумя поэтами в первую очередь глубоко архитектурно, что видно из сопоставления стихотворений «Бруклинский мост» и «Ночной аэропорт в Нью-Йорке». У Маяковского мост - это надмирный локус, с которого поэт обозревает современный мир, размышляя о будущем. У Вознесенского аэропорт - это уже сам мир, предназначенный для разномастной человеческой полифонии. Урбанизм и конструктивизм Вознесенского дополнительно модернизирован в духе эпохи НТР.

Ключевые слова: традиция, футуризм, архитектура, конструктивный принцип, преображение мира, урбанистическое, монтаж, коллаж.

""1 Ш~ля Андрея Вознесенского чрезвычайно I I важным было ощущение себя как преем/ 1 ника, наследника, «современника» великихтрадиций. В основе его отношения к литературной преемственности лежит представление о том, что само противопоставление авангарда и традиции по сути своей является ложным - «по крайней мере, в России. Авангард с его максимализмом и есть русская традиция» [1]; «Вознесенский - это кентавр. Это Маяковский, это Пастернак, это Николай Асеев и Леонид Мартынов. Словом, все те, кто исповедовал просодию русского футуризма» [8]. Гетерогенная природа поэтики Вознесенского делает актуальным вопрос о характере «"братской переклички" ("поверх барьеров" - на уровне: поэт - поэт...), без которой немыслима жизнь в стихе и жизнь стиха» [4, с. 68]. На пересечении этих связей и возникает его художественный мир.

Авангардный эксперимент Вознесенского выходит за границы словесности: он ощущал мир «архитектурно», как непрерывно перестраивающуюся конструкцию. Среди поэтов, наделённых в восприятии Вознесенского особым архитектурным мышлением, главное место принадлежит В. Маяковскому, связь с которым несомненна и на уровне романтического идеала художника-бунтаря и строителя нового мира: «Вам Маяковский что-то должен. / Я отдаю. / Вы извините - он не дожил. / Определяет жизнь мою / платить за Лермонтова, Лорку / по нескончаемому долгу» («Записка Е. Яницкой, бывшей машинистке Маяковского», 1963) [3, с. 50].

Раскрытие специфики творческой связи-переклички Вознесенского и Маяковского и является целью нашей работы. Мы решаем следующие задачи: 1) установление общности в понимании А. Вознесенским и В. Маяковским места поэта

в мире; 2) сопоставление художественных принципов организации материала; 3) анализ ключевой для обоих поэтов авангардно-утопической идеи конструктивно-технического преображения мира. Материалом являются поэзия А. Вознесенского и поэзия В. Маяковского. Методология исследования основана на сочетании сравнительного, типологического и структурного методов в их фило-софско-эстетическом аспекте.

В одном из посвящений Маяковскому - «Разговор с эпиграфом» (1973), используя известное «представление» Маяковского Пушкину в «Юбилейном», Вознесенский подчеркивает прописными буквами свою включенность в их общую преемственность: «ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ / РАЗРЕШИТЕ ПРЕДСТАВИТЬСЯ - / ВОЗНЕСЕН-СКИИ» [3, с. 231]. Текст графически оформлен характерной для Маяковского «лесенкой», предпринимается попытка имитирования «весомой, грубой, зримой» манеры поэта-предшественника («У нас, поэтов, дел по горло, / кто занят садом, кто содокладом. / Другие, как страусы, / прячут головы, / отсюда смотрят и мыслят задом» и т. д.). Себя Вознесенский представляет как скромного поэта-исследователя («добыча радия» «онаучивается»): «Я занимаюсь биологией стиха. / Есть роли / более пьедестальные, / но кому-то надо за истопника...». Технический момент в восприятии поэзии проявляется и далее по ходу текста: «Как я тоскую о поэтическом сыне / класса "Ан" и 707-"Боинга"...» [3, с. 231]. Там, где речь заходит о месте поэта в обществе (одна из важнейших тем для Пушкина, Маяковского и Вознесенского) - «Среди идиотств, суеты, наветов / поэт одиозен, порой смешон», -в тексте появляется и отсылка к поэту-первоисточнику, то есть традиция мыслится как сквозная, однако «Аполлон» в трактовке Вознесенского осов-

140

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «¿1- № 5, 2016

© Михалькова С.М., 2016

ременивается, подменяясь «Стадионом» («пока не требует поэта / к священной жертве / Стадион!»), мотив служения чистому искусству как божеству (Пушкин) трансформируется в концепцию площадной поэзии, поэзии для масс (Маяковский). Народ, однако, воспринимается уже не столько как жиз-нестроитель, сколько как народ-поэт («лилипуты» в качестве аудитории не рассматривались). Понятие же преемственности относится не только к поэтам, но и к аудиториям: «И когда мы выходим на стадионы в Томске / или на рижские Лужники, / вас понимающие потомки / тянутся к завтрашним / сквозь стихи» [3, с. 231]. Вознесенский, всегда предпочитающий настоящее прошлому, пытается «показать» Маяковскому «колоссальнейшую эпоху», в которой поэзия стала неотъемлемой частью обыденной жизни, где «ходят на поэзию, как в душ Шарко» и «даже герои поэмы / "Плохо!" / требуют сложить о них "Хорошо!"» [3, с. 231]. Образ Маяковского здесь служит мостом, связующим поэтические поколения, и масштабным фоном для размышлений о современной эпохе.

В более раннем обращении - «Маяковский в Париже» (1963) - поэт предстаёт уже не как символический мост, а как мост почти буквальный. Вознесенский использует в тексте образы и приёмы предшественника. Это стихотворение также оформлено «лесенкой» (заметим, что в самом «Бруклинском мосте» Маяковский её избежал). Начинается оно с трагической ситуации урбанистического катастрофизма: «Лили Брик на мосту лежит, / разутюженная машинами» [2]. Сам Маяковский не присутствует на мосту, только его образ: «И как рана, / Маяковский, / щемяще ранний, / как игральная карта в рамке, / намалеван на том мосту!» [2]. Образ поэта здесь, с одной стороны, арт-объект, с другой - отпечаток судьбы, трагической («О свинцовою пломбочкой ночью / опечатанные уста») даже на уровне созвучий (рана - ранний). Трагическая составляющая в судьбе поэта представляется Вознесенскому чрезвычайно важной (для Маяковского - видеома с пистолетом, для Есенина - с петлёй, для Пастернака - с «раной» и распятием и т. д.). Маяковский не может присутствовать лично: он претерпевает постепенную трансформацию в мост (Бруклинский, конечно же). Некогда центральный образ знаменитого его стихотворения в тексте Вознесенского разрастается в гигантскую фигуру самого «прародителя». И тот, отпечатавшийся «ликом, как Хиросимой» сам в себе, становится символическим феноменом, по сравнению с которым всё окружающее представляется маленьким и не таким серьёзным: «По груди Вашей толпы торопятся, / Сена плещется под спиной. / И, как божья коровка, автобусик / мчит, щекочущий и смешной» [2].

Впрочем, ситуация здесь трагична для всех. Маяковский-мост способен испытывать эмоции

(«Как волнение Вас охватывает!..») и преодолевать земное притяжение (мотив, характерный для Шагала - ещё одного великого певца Парижа): «Мост парит, / ночью в поры свои асфальтовые, / как сирень, / впитавши Париж» [2] (сирень - это уже характерный образ Вознесенского - вспомним стихотворение «Сирень Москва - Варшава», в котором предпринимается попытка построения поэтического пейзажа-натюрморта по новым правилам). Маяковский-человек подаётся в середине текста в мифологическом ключе: «Гений. Мот. Футурист с морковкой. / Льнул к мостам. Был посол Земли...» [2]. Здесь, как и позднее в «Разговоре с эпиграфом», Вознесенский обращается к предшественнику от лица всего поколения: «Никто не пришел / на Вашу выставку, / Маяковский. / Мы бы - пришли»; «башмаками касаетесь РОСТА, / а ладонями - / нас»; «Вам шумят стадионов тысячи» [2]. Сравнение с мостом начинает разворачиваться, что называется, в лоб: «И не флейта Ваш позвоночник - / алюминиевый лет моста!» [2] (метафора «флейта-позвоночник» всегда вдохновляла Вознесенского на создание ярких физиологических образов: «Мой путь прямой и безошибочный, / как пищевод шпагоглотателя» и т. д.), «Маяковский, Вы схожи с мостом», «Маяковский, товарищ Мост» (конструкция, пришедшая на смену «товарищу Маузеру»).

«Поэтомост» располагается, с одной стороны, «надо временем, / как гимнаст», с другой - во вполне конкретном месте: происходит перемещение из Парижа в Москву (Вознесенский вообще смело играет локусами - ведь Бруклинский мост, о котором писал Маяковский, находится в Нью-Йорке, а не в Париже, хотя Париж также является для Маяковского важным городом; видимо, для Вознесенского значим прежде всего масштаб центрального образа), архитектурные городские объекты разного порядка (мост-поэт и площадь имени этого поэта) пересекаются в общем пафосе романтического очищения жизни от «подонков»: «Ваша площадь мосту подобна, / как машины из-под моста - / Маяковскому под ноги / Маяковская Москва! / Маяковским громит подонков / Маяковская чистота!» [2]. Далее - снова резкий перенос в Париж: «Мост. Париж. Ожидаем звезд» (звёзды - не только элемент пейзажной конструкции, но и, по-видимому, образ грядущих поэтов). Переход от традиции (пусть и огромной, как мост) к современности свершается стремительно: «Притаился закат внизу, / полоснувши по небосводу / красным следом / от самолета, / точно бритвою по лицу!» [2]. Это переход от поэта-моста к поэту-аэропорту.

Сходство между двумя поэтами в первую очередь глубоко архитектурно. «Ночной аэропорт в Нью-Йорке» Вознесенского и «Бруклинский мост» Маяковского - как будто две точки одного графика, с которых они смотрят друг на друга,

и между этими текстами нам видится прямая параллель. Это два своего рода автопортрета, причём Вознесенский заявляет в открытую: «Автопортрет мой, реторта неона, апостол небесных ворот - / Аэропорт!» [3, с. 26]. Автопортреты эти перекликаются. У Маяковского мост - это надмирный локус, с которого поэт обозревает современный мир, размышляя о будущем (о чём ещё и размышлять футуристу?). У Вознесенского аэропорт - это уже сам мир, предназначенный не для поэтов и/или самоубийц («Отсюда безработные / в Гудзон кидались вниз головой» [5, с. 86-87]), а для разномастной человеческой полифонии: «Каждые сутки / тебя наполняют, как шлюз, / звездные судьбы / грузчиков, шлюх. / В баре, как ангелы, гаснут твои алкоголики. / Ты им глаголишь! / Ты их, прибитых, / возвышаешь. / Ты им "П рибытье" / возвещаешь!» [3, с. 26]. Аэропорт помогает простым людям стать ближе к небу: Вознесенский наделяет шлюх и грузчиков «звёздными судьбами», алкоголиков сравнивает с ангелами, а сам аэропорт у него - «апостол небесных ворот». У Маяковского тоже это есть, но его ощущение более сакральное, более интимное (в то время как у Вознесенского оно более игровое): «Как в церковь идет помешавшийся верующий, / как в скит удаляется, строг и прост, - / так я в вечерней сереющей мерещи / вхожу, смиренный, на Бруклинский мост» [5, с. 83]. Да и всходит поэт на мост трижды: как верующий («вхожу, смиренный»), как завоеватель («Как в город в сломанный прет победитель / на пушках - жерлом жирафу под рост - / так, пьяный славой, так жить в аппетите, / влезаю, гордый, на Бруклинский мост») и как художник («Как глупый художник в мадонну музея / вонзает глаз свой, влюблен и остр, / так я, с поднебесья, в звезды усеян, / смотрю на Нью-Иорк сквозь Бруклинский мост» [5, с. 83-84]).

Взгляд Маяковского - надмирный (он один на мосту, мост показан как средство нового видения, призма, сквозь которую созерцается мир; из неё весь мир можно воссоздать по кусочкам), Вознесенского - многомирный (призма не нужна, один -как всё сразу). Нью-Иорк с высоты Маяковского представляется чем-то настолько крошечным, исчезающим, что может быть приравнен к привидению: «и только одни домовьи души / встают в прозрачном свечении окон» [5, с. 84]. У Вознесенского к душам отношение модернизированное - он считывает «рентгеновский снимок души» с дюралевых витражей. Всё в нём до крайности умалено: «поезда с дребезжаньем ползут, / как будто в буфет убирают посуду», «под мостом проходящие мачты / размером не больше размеров булавочных», и впору забыть о том, что это «развозит с фабрики сахар лавочник» и смотреть на всё происходящее внизу, как на жизнь вещей (да ведь и сам Бруклинский мост - «это вещь!») [5, с. 84-87]. Однако вещь это выдающаяся: «Я горд вот этой стальною ми-

лей, / живьем в ней мои видения встали - / борьба за конструкции вместо стилей, / расчет суровый гаек и стали» [5, с. 85]. Вознесенский подхватывает этот конструктивно-технический принцип (ультраромантический именно в силу безмерных притязаний рационального), выстраивая своё стихотворение (свой аэропорт, как и всё своё творчество) на основе жёсткого каркаса: 1) фасад; 2) лётное поле; 3) интерьер; 4) конструкции, да еще с подзаголовком «Архитектурное». Аэропорт открывается с разных ракурсов - не с позиции «над», а из положения «везде».

Мир, увиденный с моста, Маяковский приводит к катастрофе: «Если придет окончание света - / планету хаос разделает в лоск, / и только один останется этот / над пылью гибели вздыбленный мост, / то, как из косточек, тоньше иголок, / тучнеют в музеях стоящие ящеры, / так с этим мостом столетий геолог / сумел воссоздать бы дни настоящие» [5, с. 85]. Итак, от всего многообразия человеческой культуры остаётся мост - как код, как чудовище (останки ископаемых ящеров) или как частица ДНК. Воссоздавать из ребра машину (о Еве речь не идёт, современный мир технологичен; единственное «живое» существо в этой конструкции - сам мост: у него есть рёбра и стальные лапы) долженствует «геологу столетий» (любопытно, что профессия геолога становится весьма популярной в 60-е). У Вознесенского во второй части стихотворения («Лётное поле») также отчётливо звучит мотив катастрофы: «Пять полуночниц шасси выпускают устало. / Где же шестая? / Видно, допрыгалась <.> / Она прогноз не понимает. / Ее земля не принимает» [3, с. 26]. Позиция «допрыгавшейся» такая же надмирная, как позиция Маяковского на мосту: «Электроплитками / пляшут под ней города», но, в отличие от моста, сама она не всеохватна, а так же ничтожна - «сигареткой / в тумане горит» [3, с. 26] (этот, как и большинство образов в стихотворении, крайне визуален).

Следующая часть - «Интерьер» - как бы продолжает развивать тему катастрофы, хотя и с другого ракурса: «Худы прогнозы. И ты в ожидании бури, / Как в партизаны, уходишь в свои вестибюли», но тут появляется существо, в чём-то родственное «геологу столетий» - диспетчер, который «тих, как провизор», но «пророчит трассы». Но и он оказывается только предтечей нового божества в тексте: «Мощное око взирает в иные мира. / Мойщики окон / слезят тебя, как мошкара, / Звездный десантник, хрустальное чудище» [3, с. 27]. Наиболее огромным в этом мире оказывается сам аэропорт, он взирает уже не сверху вниз, а «по параболе» - «в иные мира»; это чудище, подобное ископаемым рёбрам маяковского моста, хотя и сделанное из других материалов (эволюция от плоти и кости через сталь к хрусталю показывается как органичное развитие традиции материа-

142

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «¿1- № 5, 2016

ла, естественная эволюция природы и человека); те, кто его обслуживает, мелки, как мошки. Силы природы подчинены ему: «Стонет в аквариумном стекле / Небо, / приваренное к земле», он же - их официальный представитель: «Аэропорт - озона и солнца / Аккредитованное посольство!» («Конструкции») [3, с. 27]. И если геолог Маяковского лишь гипотетически воссоздаёт мир, в котором «люди уже взлетали по аэро», то взгляд Вознесенского устремлён в идеальное будущее: «Сладко, досадно / быть сыном будущего, / Где нет дураков / и вокзалов-тортов - / Одни поэты и аэропорты!» [3, с. 27]. Нелепая архитектурная форма «устаревающих» вокзалов у него как у футуриста-архитектора приравнивается к самой глупости и оставляется в прошлом. У Маяковского связанное с вокзалами не выглядит устаревшим: «Смотрю, как в поезд глядит эскимос» [5, с. 87], то есть человеческий прогресс на любой стадии предстаёт как объект бесконечного природного удивления. Вознесенский как архитектор в своём футуристическом идеализме более радикален. Тем не менее он последователен и потому отваживается на прямое противостояние с предшественником: «Бруклин -дурак, твердокаменный черт. / Памятник эры - / Аэропорт» [3, с. 27]. Последняя часть текста посвящена преодолению материального: «Сто поколений / не смели такого коснуться - / Преодоленья несущих конструкций». Конечный итог эволюции материалов - антиматериальность: «Вместо каменных истуканов / Стынет стакан синевы - / без стакана»; «Он, точно газ, / антиматериален!» [3, с. 27]. Словом, аэропорт - это не «вещь», а преодоление вещи.

Маяковский ставит в поэтический ряд слова заведомо прозаические, сниженные, низведенные с абстрактных эстетических высот, приспособляемые к шершавой материи самой жизни. И тем невероятно расширяет поле действия поэзии [9, с. 173], на котором Вознесенский уже орудует вовсю, осуществляя грандиозные стройки и активно используя открытый великим предшественником новый материал для строительства. Творчество обоих поэтов неотделимо от городской среды и от современности, направленной в будущее. Для Маяковского эта урбанистическая привязка эссенци-альна. Пастернак в «Охранной грамоте» писал, что Москва «ночами <...> казалась вылитым голосом Маяковского» [7, с. 77]. Даже один из его автопортретов представляет собой изображение современного города, в линиях которого живут совершенно новые ритмы. Атрибуты урбанистической культуры появляются в самых ранних его стихах и уже никуда из них не уходят. «Новый быт», в котором оказался Маяковский в новой стране, был непосредственным фактом городской культуры; значимо и противостояние Маяковского как городского поэта Есенину как «последнему поэту деревни» -

отсюда осмысление поэзии как «той же добычи радия». Наконец, правильный индустриальный город будущего - мечта не только поэтов и художников-футуристов (а впоследствии и конструктивистов), но и новой советской власти. Вознесенский был не чужд великим стройкам и с энтузиазмом ехал «Братскую осуществлять» в поэме «Мастера». Да и вообще в его поэзии, пожалуй, с наибольшей полнотой воплотилась футуристическая идея запе-чатления мира в движении, а не в статике (к примеру, «Мотогонки по вертикальной стене»). Если Микеланджело XX века не хватает времени на живопись, он не утруждает себя копированием, а вырывает из иллюстрированных журналов необходимый ему «кусок живой жизни» и вклеивает в свои поэмы, пользуясь монтажно-коллажным методом. Мир Маяковского - также раздельно-монтажный; эпохи сломаны и сдвинуты впритык, и энергия, которую излучают эти сломысдвиги, колоссальна [6, с. 483]. Вознесенский связывает с фигурой Маяковского два понятия: трагичности и популярности (индивидуальное и площадное сочетается в известной видеоме о Маяковском: «Поэт + пуля = популярность»).

В то же время у Вознесенского городской конструктивизм, сообразно эпохе, трансформируется, скорее, в хай-тек. И выражается это не только в прославлении века скоростей, но и в характерном для хай-тека децентрированном освещении - полифонии, многоголосии его весьма густонаселённых стихов, а также в осовременивании материалов. Так, витражи у Вознесенского «дюралевые» - но это не анахронизм, а «одновременность существования» с великими от Микеланджело до Шагала.

Можно сказать, что Маяковский, формально наиболее близкий Вознесенскому масштабностью поэтического эксперимента (в сочетании с масштабностью романтического идеала), смелостью и зримостью тропов, конструктивистским подходом к языку и архитектонике стиха, жаждой тотальной новизны, явился выражением идей конструктивизма в поэзии, подхваченных и развитых Вознесенским. Геометризация и монумен-тализация форм, ускорение ритма, задача «конструирования» среды (переделки жизни методами утилитарно понимаемого искусства) - всё это соответствовало как природе поэтического дара обоих, так и идеалу строительства нового мира и человека (эпоха «оттепели» - последний всплеск этого энтузиазма). Модернизированный в духе эпохи НТР урбанизм и конструктивизм Вознесенского в итоге оборачивается авангардистским синтезом, выводящим в план поэтической визуальности (зримой, пластичной пространственности, объемности) своеобразный каркас, жесткую конструкцию. Как и у Маяковского, овнешненное (каркас) оказывается выразителем архитектонического смысла (индивидуального стиля).

Библиографический список

1. Быков Д.Л. Интервью с Андреем Вознесенским. Андрей Вознесенский: Я не тихушник и другим не советую [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://sobesednik.ru/intemew/sobes-8-10-voznesenskiy (дата обращения: 15.06.2016).

2. Вознесенский А.А. Не отрекусь. Избранная лирика. - Минск: БелАДИ, 1996 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/60s/ voznes/antimir/mayakovskij.htm (дата обращения: 02.04.2016).

3. Вознесенский А.А. Полное собрание стихотворений и поэм в одном томе. - М.: Изд-во «Альфа-книга», 2012. - 1223 с.

4. Марченко А. Ностальгия по настоящему (Заметки о поэтике А. Вознесенского) // Вопросы литературы. - 1978. - № 9. - С. 66-94.

5. Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 7. Вторая половина 1925-1926. - М.: ГИХЛ, 1958. - 536 с.

6. Панов М.В. Даниил Хармс // Очерки истории языка русской поэзии ХХ века: Опыты описания идиостилей. - М.: Наследие, 1995. - С. 481-505.

7. Пастернак Б.Л. Охранная грамота // Пастернак Б.Л. Охранная грамота. Шопен. - М.: Современник, 1989. - 96 с.

8. Таран Е. Кентавр стиха. Вспоминая Андрея Вознесенского // НГ ЕХ LIBRIS: сайт / 26.09.2013 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// www.ng.ru/ng_exlibris/2013-09-26/3_kentavr.html (дата обращения: 29.06.2016).

9. Урбан А. Мечтатель и трибун // В мире Маяковского: в 2 кн. - М.: Сов. писатель, 1984. -Кн. 1. - С. 147-173.

144

Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 5, 2016

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.