CC BY
66
М. А. Робинсон (Москва)
В. И. Ламанский, его взгляды на развитие славяноведения, мнения о нем учеников и коллег
В статье рассмотрены взгляды В. И. Ламанского в основном по материалам переписки на необходимые условия развития славяноведения в России. Приводятся оценки научного вклада Ламанского в изучение славянства и его педагогической деятельности, данные учениками и коллегами. Ключевые слова: славянство, славяноведение, русская история и литература, школа Ламанского.
В. И. Ламанский (1833-1914) возглавлял кафедру славянской филологии С.-Петербургского университета 33 года (1865-1898), а его активная научная, научно-организационная и общественная деятельность длилась более 60 лет. И до Ламанского в России были крупные слависты, но именно Ламанскому удалось создать общепризнанную школу славистов и занять почетное положение «патриарха русского славяноведения».
В изучении славянства и в пропаганде сведений о нем в русском обществе Ламанский видел свою миссию с самого начала ученой деятельности. Еще совсем молодым человеком в 1860 г., в год защиты своей магистерской диссертации, Ламанский в письме своему ровеснику, коллеге и идейному противнику А. Н. Пыпину в ответ на его критику славянофилов писал: «Зачем ничего не пишут о славянах. Однако всякий русский, который захотел бы ознакомиться с миром славянским, должен обращаться к чьим изданиям? Зачем мало? Зачем о новых временах не пишут? Да много ли у нас вообще чем бы то ни было занимающихся, а славянами в особенности? Велик ли круг славянофилов? И давно ли возможно стало говорить о славянах»1.
В этом же письме Ламанский сформулировал, не без самоиронии, свои идейно-научные принципы, отношение к иным, в том числе и критическим мнениям оппонентов. Итак, Ламанский рассуждал: «При всей, пожалуй, славянофильской неспособности своей к серьезной мысли и к серьезному труду, я продолжительными размышлениями довел себя до такого бесстрастия мысли, что умею уважать каждое направление, как бы оно ни было ложно, по моему мнению, - как я ни молод, но я жадно ищу истины, - останавливался на всех теориях, пока не пришел, наконец, к той, которую считаю за
истинную. Я не боюсь никаких выводов и приму спокойно самый для себя наигорчайший, если путем жизни или диалектики дойду до него. Я часто горячусь, но это пока не совладал собою, пока не одолел и не переварил известной мысли. - А я, слава Богу, еще не такой дурак, чтобы не быть в состоянии подвергнуть анализу мысли, являющиеся и пробавляющиеся у нас в обществе и литературе. На мнения я никогда не сержусь, - особенно в письмах, когда имею довольно времени обдумать все»2. Не исключено, что Ламанский таким образом подготовил себя к возможной отрицательной реакции на свое исследование, о котором он писал Пыпину: «Диссертация моя - если бы знали Вы, как надоела она мне, - надеюсь отправлена будет Вам при след[ующем] письме»3. И Пыпин, действительно, подверг работу Ламанского серьезной критике4.
Однако такой прием отнюдь не обескуражил Ламанского, и не нарушил его товарищеских отношений с Пыпиным, которого он и сам впоследствии критиковал в прессе с идейных позиций, в частности, его фундаментальную «Историю славянских литератур»5. При этом Ламанский, перед тем как написать задуманную рецензию, указывал в письме Пыпину на необходимость продолжить работу над его «Историей», посвятив третий том истории русской литературы. Возможно, что и у самого Пыпина уже тогда были подобные планы, и Ламанский знал о них. Итак, он советовал в одном из писем 1881 г.6: «Дай Вам Бог побольше досуга для достойного завершения Вашего почтенного труда. Только, Александр Николаевич, постарайтесь над нашею древнею литературою. Вам предстоит лестная задача ознакомить с нею и заставить ее полюбить всех Ваших читателей на Западе. Поэтому не следует особенно спешить и не очень бегло обходить даже нашу древнюю и старинную письменность. Ведь наши летописи, некоторые поучения и послания просто клад, - не говорю уже о нашей юридической и московской деловой письменности - просто клад, сравнительно со всею древнею юго-западною и северо-западною слав[янскою] письменностью до Фомы Штит[ного] и Гуса, до Рея и Кохановского, до Марулича. Всей этой литературы нашей до 18 в. хватит, конечно, на целый том»7.
Но не только и не столько древности должна была бы быть посвящена основная часть истории русской литературы, по замыслу Ламанского. Он сообщал Пыпину и о тех приоритетах, на которые, по его мнению, стоит обратить особое внимание. «Наша же литература, - продолжал Ламанский, - с Кантем[ира], Татищева, Тредиак[овского] и Ломонос[ова] (в этом месте ученый сделал при-
мечание - "Да, пожалуйста, не пропускайте Вы Барского и Тихона Зад[онского]. Ведь это оба замечательные писатели и деятели. Не смейтесь!") до Карамзина, Жуковского включительно представляет не менее интереса, чем вся польская, хорватская и чешская до 20-х годов нын[ешнего] столетия»8.
Особенно рассчитывал Ламанский на то, что Пыпин даст подробный очерк литературы XIX в. «Что бы хотелось видеть в Вашей книге о русской литературе, - советовал он Пыпину, - это побольше полноты и внимания к новейшему времени - к Пушкину и его плеяде, Грибоедову, Гоголю и вплоть до 50-60-х гг. Хотелось бы очень, чтобы Русская литература равнялась двум таким томам. Вы лучше меня сознаете, что еще у нас нет вполне удовлетворительной полной истории литературы. Вы лучше всякого другого приготовлены к такому делу. Вы сами уже давно и по нескольку раз специально занимались и по части древней, и старой, и новой, и новейшей нашей литературы. Жаль, истинно жаль, если Вы не решитесь отработать третью часть Вашей истории так полно и подробно, как следует ждать от Вас, как подобает представить Россию на славянской выставке, как нуждается сама наука»9. О том, что Ламанский высоко ценил научные достижения Пыпина, несмотря на их идейные расхождения, свидетельствует и общий вывод: «Если Ваша Русская литература будет так же полна библиографическими] указателями], как Литер[атура] Слав[янская], то книга Ваша восполнит великий недостаток и будет драгоценным подарком. А для сего не очень спе-шите»10. И действительно, А. Н. Пыпин не очень спешил, его работа над «Историей русской литературы» продолжалась еще почти 20 лет, первый из четырех ее томов увидел свет в 1898 г.
Активная педагогическая и научная деятельность Ламанско-го была самым тесным образом связана с его идеями организации в России широкой сети историко-филологических научных учреждений и обществ. Еще в 1859 г. он делился своими планами с тем же Пыпиным: «Мне хочется затеять вот какое дело. - В настоящее время, с удовольствием скажу, благодаря мне, - Археол[огическому] Общ[еству] открыт Государственный] Архив для его изданий. Я принял на себя редакцию II т. Записок и надеюсь поместить хорошие материалы, не только из 17, но и 18 столетия]»11. «Дело это вот в чем состоит, - продолжал развивать свою мысль Ламанский, - преобразовать Археологич[еское] в Историческое Общество - найти капитал в тысяч 20 сер[ебром] совершенно по образцу Геогр[афического] Общ[ества] с отделениями. Издавать Записки и раз[ные] Вестники,
ежемесячный журнал с подробною библиографиею. Избрать [нрзб.] членов - Маколея12, Гизо13 и под[обных] госп[од], завести сношения со всеми Европейск[ими] и Амер[иканскими] историческими обществ[ами], одним словом, разом поставить на широкую ногу»14.
По мнению Ламанского, успешности выполнения его планов должно было бы способствовать и значительное число специалистов, и обилие источников в архивах. Он писал: «Возьмите, сколько в Петерб[урге] занимающихся историею, хотя бы 18 ст[олетия], одних военных, которым открыт важнейший архив Генер[ального] Штаба, наберется довольно. Сколь в Петер[бурге] историческ[ого] материала по польск[ой] истор[ии] в Публичн[ой] б[иблиоте]ке, по франц[узской], например, эпоха Мазарини, архив Бастилии, кабинет Вольтера и др., про Восток и говорить нечего»15.
Слишком обширные планы Ламанского оказались невыполнимыми, что не мешало, как мы увидим, строить такие же планы и в дальнейшем. Ученый сосредоточился на преподавательской деятельности, в которой достиг выдающихся результатов. Как отмечал позже Грот: «Конец семидесятых и особенно 1880 год были особенно счастливы обилием славистов в этих выпусках. Уже смело можно было говорить, и действительно говорили о школе Ламанского, она, несомненно, росла, множилась и крепла»16. Группа его учеников решила отметить 25-летие «ученой и преподавательской» деятельности Ламанского. Для этого было составлено соответствующее письмо-обращение, в котором отмечалось, что юбилей состоится «в феврале месяце 1883 года» и поэтому решено «издать силами всех его учеников-славистов сборник статей по славяноведению»17. В письме организаторов этого проекта значилось 26 фамилий. Одно их перечисление сразу же дает представление о значении фигуры Ламанского для современного ему славяноведения в России. 17 из них имеют самое непосредственное отношение к славяноведению: Ю. С. Анненков, А. С. Будилович, Р. Ф. Брандт, Г. А. Воскресенский, К. Я. Грот, Ф. Ф. Зигель, Г. М. Князев, И. С. Пальмов, А. Л. Петров, С. Л. Пташицкий, Э. В. Регель, М. И. Соколов, В. И. Срезневский, П. А. Сырку, Ф. И. Успенский, Т. Д. Флорин-ский, Ф. Я. Фортинский, последним к списку присоединился и будущий академик И. Н. Жданов. Кроме Жданова, еще двое учеников Ла-манского, Пальмов и Успенский, в будущем стали академиками, почти все остальные - профессорами, многие - членами-корреспондентами Академии наук. Были среди его учеников и фольклорист Ф. М. Истомин, будущий директор лучшей петербургской «гимназии Карла Мая» В. А. Кракау и известный поэт И. Ф. Анненский.
Об идейном влиянии, которое в 80-е гг. XIX в. ученый оказывал на своих учеников, и, следовательно, на славяноведение в России в целом, свидетельствует письмо профессора Варшавского университета Ф. Ф. Зигеля, который был первым славистом, подготовленным Ламанским. От лица всех его учеников он писал 21 мая 1883 г.: «Поднося Вам сборник наших трудов18 и альбом с карточками, Ваши ученики желаем поблагодарить Вас за Ваше, можно сказать, отеческое к нам отношение, мы все вполне сознаем, что мы обязаны Вам надлежащим пониманием отношений Романо-германской цивилизации к Славянству»19. Далее Зигель разъяснял свое положение: «Действительно только у Вас одних можно найти ясную постановку вопроса о признаках обеих цивилизаций. Все Ваши предшественники, включая сюда и Хомякова, довольствовались каким-то мистическим отношением к Славянству, а о православии употребляли туманные
выражения вроде "высота просветительских начал православия", и
" 20
не думая заняться анализом этой высоты»20.
Идейные убеждения и общественный темперамент привели Ла-манского в Славянское благотворительное общество, одним из основателей которого в 1868 г. он и стал. В 1887 г. ученый возглавил печатный орган Общества - «Известия». Один из самых преданных учеников Ламанского, К. Я. Грот, к тому времени уже профессор Варшавского университета, живо откликнулся на это событие 30 декабря 1886 г.: «Вместе с тем усердно приветствую Вас с избранием на новую должность, которая Вам даст возможность еще расширить круг своей деятельности и принести еще много истинной пользы России и русской науке на новом столь широком и благородном поприще. От всей души желаю Вам встречать на этом пути со всех сторон одни только сочувствие, поддержку и содействие, без которых трудно достигать целей, а целей впереди много, и нет никого, кто бы их лучше Вас знал и понимал. Честь и слава Обществу за такое счастливое избрание!»21
Однако явно большее значение придавал Грот не столько научной стороне деятельности Ламанского в Славянском обществе, сколько его общественной значимости. Вспоминая одно из выступлений учителя, Грот отмечал: «Вы [...] знаете, с каким глубоким сочувствием и искреннею радостью я должен был отнестись в Вашему одушевленному и поучительному слову, прежде всего как истинно русский человек и патриот, а затем как славист и Ваш ученик.»22 С горечью отмечал Грот и то, что «наша публицистика оказывается так далеко не на высоте своей задачи, бессильною и невежествен-
ною в славянском вопросе». А потому: «Долг патриотизма требует теперь, чтоб люди ученые и кабинетные ученые жертвовали своим спокойствием и хоть время от времени выходили на это публичное поприще; а Ваше слово, как лица, имя которого пользуется такою популярностью, значением и силою во всем славянском мире, вполне необходимо, как руководящее, ободряющее и влиятельное!»23
Деятельность Ламанского на посту редактора «Известий» была очень активной24, но недолгой. Уже в конце 1888 г. из-за противоречий с членами Совета общества он покинул этот пост. Это событие, как свидетельствует его письмо Гроту от 17 марта 1889 г., не вызвало у него особых переживаний: «Я не жалею, что год с небольшим занимался Слав[янскими] Изв[естиями], но теперь рад и очень доволен, что их бросил. Современностью славянской скучно долго заниматься, да и все одно и то же»25. Кстати, и другому своему ученику, Т. Д. Флоринскому, он писал о том же: «"Известия" я покинул с удовольствием. Они брали у меня много времени, давали мне мало, изменить их на учено-литературный журнал я не мог»26. Однако идея организации периодических научных изданий продолжала волновать Ламанского. Как и в период его молодости, основной задачей таких изданий ученый считал публикацию источников. Его не вполне удовлетворяла проблематика уже существовавших журналов.
Ламанский делился своими соображениями с Гротом, при этом он специально обращал особое внимание на участие государства и общества как в подготовке специалистов-гуманитариев, так и в расширении изучения национального прошлого. При этом он, как человек уже почти с 25-летним опытом преподавания в университете, отмечал: «Никакими, конечно, желаниями, никакою сознательно и строго обдуманною деятельностью нельзя породить талантов творческих ни в искусстве, ни в науке. Но наука помимо творчества гениев и особенно сильных талантов нуждается в массе наблюдений, строго определенных известными правилами и исследований предварительных, по [нрзб.] приемам. Эти наблюдения и исследования могут быть совершаемы по указаниям и предписаниям людьми к тому приготовленными. Обязанности государства помогать таким [нрзб.] поддерживать, вызывать и вести». Но не только подобную деятельность должно стимулировать государство. По мнению Ла-манского, в целом «такого рода обязанности имеет государство и по отношению к отечественной истории, археологии и пр.» 21.
Ученый отмечал создание и работу Архивной комиссии, Археографической комиссии с ее киевским и виленским отделениями, но
считал это абсолютно недостаточным и задавался вопросом: «Но что у нас по истории делается в настоящее время?». Ламанский призывал обратить внимание на зарубежный опыт: «Что делается в Англии [...], во Франции, в Италии, Германии, даже Венгрии, даже в Галиции, - как сравнительно слаба и ничтожна теперь деятельность наша по изучению русской истории или истории русск[ой] литерат[уры] (нет даже издания одного вида и характера, с одною программою наших древних памятников). Издания русск[их] истор[ических] общ[еств] почтенны, но сие относится преимущественно к 18 в. Но в Европе сверх государства много дают и земства, и частные люди. Сверх издания новых или переиздания уже напечатанных, но дурно или несистематически, источников, нужны еще периодические вроде Archiv немецкого, разных итальянских Archivio, англ[ийских] и франц[узских] Revue периодических (не Исторический же вестник, не [Русская] Старина и не Р[усский] Архив - лучший из них последний, кажется, почти исключительно нового времени), да и нужна подробная библиография и т. д.»28. «Мне хочется, - продолжал далее Ламанский, - наметить еще несколько волнующих нужд нашей литературы [...] нужно выработать известные программы работ по русск[ой], славян[ской], визант[ийской] и пр[очим] истор[иям]»29.
Грот горячо поддержал мысли Ламанского. В письме от 31 марта 1889 г. он писал: «Действительно у нас прежде всего ощущается недостаточность в определенной программе и строгой системы во всех наших ученых предприятиях и работах, а затем необходимо известное объединение в деятельности наших исторических, археологических и друг[их] обществ и учреждений! Когда ясно будут намечены пути и программы дальнейших ученых работ, установлены руководящие начала и надлежащие точки зрения и т. д., тогда обильные [нрзб.] и новые силы, и труженики для предстоящей громады ученых трудов. Молодые силы будут тогда охотнее и увереннее избирать ученое поприще - в области истории и литературы отечественной и славянской»30. Соглашаясь с учителем, Грот недоумевал: «А мысль о периодическом издании по славянству? Разве она оказывается действительно неосуществимою? Неужели наше общество еще так мало подвинулось вперед в этом отношении в последние десятилетия?»31
Частично идея периодического издания была воплощена Ла-манским в основанном им журнале «Живая старина», редактором которого он был с 1890 по 1910 год. В литературе отмечено, что журнал стал «серьезным информатором русской читающей публики о культуре, быте, науке славян»32. Ламанский продолжал искать
возможности создания специализированно славистического журнала. В 1895 г. он подал в министерство народного просвещения соответствующий проект. Ученый просил открыть финансирование журнала «Славянский мир» - «чисто ученого органа по славяноведению на русском языке»33. Как на один из аргументов в пользу такого издания Ламанский указывал на журнал «Archiv für slavische Philologie» В. Ягича: «"Архив славянской филологии" признается в высшей степени полезным органом не только для германской, но и вообще для европейской науки». Обращал внимание ученый и на то, что «Германское и Австрийское правительства и общества дорожат журналом проф. Ягича»34.
Пятидесятилетие научной деятельности Ламанского было отмечено выпуском еще одного специального сборника работ по славя-
35
новедению, в котором «приняли участие и ученики его учеников, его, так сказать, духовные внуки»36, среди которых были А. А. Васильев, Н. Н. Дурново, Е. Ф. Карский, А. М. Лукьяненко, В. А. Францев,
A. Н. Ясинский.
К началу XX в. славянофильские концепции, которыми руководствовался Ламанский и которые он наиболее полно выразил в трактате «Три мира Азийско-Европейского материка» (1892), уже потеряли в профессиональной науке свою популярность. Их придерживались лишь некоторые из его учеников старшего поколения (Будилович, Грот, Князев, Пальмов).
Грот, например, глубоко проникся четко сформулированными общетеоретическими концепциями своего учителя. Он не только разделял эти идеи, но и активно использовал их в своем научном творчестве. То, что Грот ортодоксально следовал схемам В. И. Ламанского, отмечалось еще рецензентами работ Грота. Так, Ф. Ф. Зигель, подробно анализируя переиздание в 1914 г. известного труда Грота о «карпато-дунайских» землях, прямо указывал: «Автор кладет в основание своего труда положение знаменитого нашего слависта
B. И. Ламанского о противоположности и борьбе западно-германского и греко-славянского миров. Это блестящее обобщение было затем воспринято в выдающемся сочинении Данилевского "Европа и Россия"»37. Кстати, отметим, что первое издание этой работы Грота было помещено в сборнике, подготовленном в честь В. И. Ламанского его учениками38.
Младшее же поколение учеников Ламанского (Н. В. Ястребов и А. Л. Погодин), а также большинство его «духовных внуков» отказались от славянофильских концепций и в науке, и в политиче-
ских взглядах. Но общефилософские идеи Ламанского еще привлекали некоторых исследователей, увлеченных «славянским делом» и склонных к публицистической деятельности. К таковым, безусловно, относился Д. И. Вергун, основавший в 1900 г. в Вене журнал «Славянский век». Очень показательно в этом смысле письмо Вер-гуна от 21 апреля 1903 г., в котором он противопоставляет школы Ламанского и Ягича. «Чрезвычайно больно видеть, - сетовал Вергун, - как в германстве в защиту пангерманской идеи восстают люди как [...] Моммсен39 (Т. Моммзен. - М. Р.), у романцев проф. Губерна-тис40, д'Аннунцио41, у славян же как будто стыдятся всеславянского движения, точно всеславянская идея - "überwundener Handlung"*, и заниматься ею могут только какие-то "недоучки" или "полоумные фантазеры"»42.
«Вы говорите, - продолжал Вергун, - что я не знаю Ваших идей. Конечно, судьба не позволила мне расти в Петербурге и в общении с Вами проникнуться мыслями Вашими, но я ознакомился с ними из Ваших трудов, с которыми я еще до издания журнала счел нужным познакомиться основательно. Не из лекций же Ягича почерпнул я ту силу, которая толкнула меня, несмотря на кучу препятствий, посвятить свой труд служению славянству. Ягич скорее мог заморозить всякое чувство, вытравить всякий идеалистический порыв, как вытравил он его у Нахтигала43, Приятеля44, Станоевича45 и других, которые вместе со мною учились в его семинарии»46.
Кончина ученого 19 ноября 1914 г. была отмечена многочисленными некрологами, с характерными для этого жанра оценками многообразной деятельности Ламанского. Между его учениками также оживилась переписка, в которой они вспоминали учителя и давали оценки его деятельности. Среди некрологов можно отметить наиболее обстоятельные, принадлежащие перу А. А. Шахматова47, И. А. Линниченко48 и К. Я. Грота49.
Отдавая дань научным достижениям Ламанского и особенно созданной им научной школе, его коллега по Отделению русского языка и словесности Академии наук, Шахматов, тем не менее, очень корректно выразил мысль, свидетельствовавшую об идеологической ангажированности работ покойного. Ученый отмечал: «Оставленные им труды, как мы видим, не могут быть строго разграничены по их содержанию на чисто научные и чисто политические. Выступая с трактатами публицистическими, отзываясь на события дня,
Устаревшее дело (нем.).
В. И. Ламанский подчинял свою политическую идеологию своим научно-историческим построениям; научно-исторические исследования В. И. Ламанского в сильной степени отражают на себе его политическое мировоззрение»50.
Линниченко, не принадлежавший к близкому кругу учеников, коллег и последователей идей Ламанского, опубликовал некролог в либеральном журнале, где позволил себе достаточно критический разбор как научных достижений, так и общих воззрений покойного. Во многом оценки эти совпадают с мнением Шахматова, но выражены в более категоричной форме. Так, Линниченко писал: «За исключением немногих, большинство его научных работ имеют более или менее выраженный публицистический оттенок. Разнообразие интересов, обилие тем, по которым ему хотелось высказаться, широкая постановка вопросов не давали ему времени сосредоточить своего исключительного внимания на отдельном научном вопросе и довести исследование до конца»51, а «взгляды автора больше интересны по изложению, чем по содержанию. Они не отличаются ни особенной глубиной, ни особенной оригинальностью»52. По его мнению: «Общественное значение покойного слависта следует оценивать не столько его историософическими воззрениями [...], сколько его личностью, его верой в высокое призвание славян под гегемониею Руси, в великое будущее которой он глубоко верил и свою веру умел передавать многочисленным ученикам и адептам». Отмечал Линниченко и значительное влияние идей Ламанского, «этого высокообразованного знатока и поклонника славянства», на «известную часть нашей интеллигенции».
При этом в некрологе давалась самая высокая оценка личным качествам Ламанского, которые вкупе с его преподавательской деятельностью и дают основание именовать покойного ученого «патриархом» русского славяноведения. Как подчеркивал Линниченко: «Он был гуманистом и в своих идеях, и в своей жизни. Редкая доброта, гуманность, отзывчивость, готовность всегда поддержать всякое доброе начинание, всякий проблеск интереса к вопросам научным и политическим в духе его господствующих идей, заботы о материальном устройстве учеников делали из В. И. настоящего патриарха славяноведения и славянофильства, патриарха любвеобильного, добродушно-снисходительного, отечески наставительного»53.
Некролог, написанный Гротом, не только содержал оценки трудов Ламанского, но и был наполнен личными воспоминаниями. Грот, пожалуй, был наиболее идейно близок учителю, поэтому вполне
естественно звучит в его устах следующий пассаж: «Уже с первых шагов ученой и общественной деятельности своей Владимир Иванович ярко заявил себя убежденным приверженцем народно-самобытного, национального направления и славянофильского направления». Приверженность упомянутым направлениям повлияла на все исследования ученого, которые приобрели «форму совершенно оригинальных и глубоких историко-философских построений»54. Для него «Три мира Азийско-Европейского материка» - «блестящее» выражение идей Ламанского, «замечательный трактат». Но и Грот должен был констатировать: «К сожалению, эта интереснейшая и высокопоучительная работа Ламанского мало у нас известна, а в широкой публике едва ли вообще известна, разве только по заглавию, и потому требует скорейшего переиздания»55.
У учеников Ламанского возникли разные проекты почтить память учителя. Предлагалось собрать средства на памятник на его могиле, оказать материальную помощь семье. Вся информация стекалась к Гроту, которого коллеги называли «нашим режиссером-редактором при издании последнего юбилейного сборника»56. Г. М. Князев уже 25 ноября 1914 г. делился с Гротом, как он писал, «мыслью, пришедшею мне в голову в день похорон незабвенного нашего Владимира Ивановича». «Как бы Вы думали, - писал Князев, - нельзя было бы нам, ученикам покойного, составить и издать, с какою-либо благотворительною по военным временам целью, под заглавием: "Памяти Влад[имира] Ив[ановича] Ламанского" - сборник популярных статей по славяноведению и восточному или славянскому вопросу применительно к переживаемому историческому моменту?»57 Со своей стороны Князев предлагал и возможную тематику такого сборника: «Например, Вы могли бы написать об австро-угро-славян-ских отношениях, Т. Д. Флоринский или кто другой о сербо-русских, А. Л. Петров, может быть, о зарубежной Руси, И. С. Пальмов о гусит-стве как характерном явлении чешской истории с славянской точки зрения, или о болгарах (македонский вопрос), кто-нибудь о Польше, я, с своей стороны, мог бы дать об идее славянской взаимности и западнославянском и русском славянофильстве и т. п. [...] Владимиру Ивановичу не пришлось лично ничего сказать по поводу происходящих ныне событий, сказали бы за своего учителя, под знаменем его светлого имени его ученики.»58
Особый интерес представляет письмо Зигеля Гроту от 21 февраля 1915 г. При всех высочайших оценках Ламанского, Зигель делает такие критические замечания, которые вряд ли могли появиться в
каком-либо некрологе, принадлежавшем перу его учеников или почитателей. Соображения Зигеля свидетельствуют и об осознании новых задач, стоящих перед русским славяноведением. Мы считаем необходимым привести значительный фрагмент из этого письма.
Итак, Зигель писал: «Я с большим удовольствием прочел присланный Вами мне Ваш прекрасный некролог, помещенный, вероятно, в ЖМНП. Я желал бы очень, чтобы кто-нибудь из учеников покойного, живущих в Петрограде, изложил основные его взгляды о Западе и Востоке, а также постепенное их возникновение, притом в связи с знаменитым сочинением Данилевского "Европа и Россия", ибо в них много общего. Заслуги покойного в сфере, так сказать, педагогической (привлечение учеников к предмету) были громадны; не менее велика была оригинальность его мыслей, но в них не всегда замечалась ясность изложения. Помню его вступительную лекцию, на которой присутствовали из профессоров И. И. Срезневский и О. Ф. Миллер; она была несколько метафизична, очевидно, под немецким влиянием. Строго научный результат трудов В. И. Ламан-ского кажется мне не особенно великим, если принять во внимание его талантливость. Кажется, ему здесь мешало не только большое участие в общественной жизни, но и нелюбовь к систематическому труду при всем трудолюбии и трудоспособности; он не раз брался за вопросы, которых не оканчивал, да и на выбор вопросов иногда влияла злоба дня. Как теперь помню, я поделился с ним моими впечатлениями о его первом курсе, и он вполне согласился со мною. Я сказал ему тогда, что он читает с нами по субботам словацких поэтов, а в университете Гундулича, между тем мы не имеем никакого представления о других славянских языках и литературах более важных, напр[имер], польской, и не знаем ничего о политической жизни некогда могущественных государств (Польши, Чехии). Не раз я говорил ему, что задача его написать хорошие учебники по истории отдельных народов славянских, а не заниматься годами венецианскими тайнами; вместо того, чтобы требовать введения изучения славянства в среднеучебные заведения и университеты, нужно для такого преподавания составить надлежащие учебники, которых нет; только после появления таких учебников можно уже говорить о расширении преподавания славяноведения в низших и высших школах, ибо нельзя же действительно требовать от учителя, чтобы он останавливался на истории славян и их отношении к рома-но-германскому Западу, когда у него нет учебников по славянской политической и литературной истории славян и когда учебники по
истории - чуть не переводы с немецкого, где, понятно, отводится первое место Германии. Вина здесь лежит в наших филологах и, пожалуй, отчасти во Владимире Ивановиче, который эту простую мысль не внедрил с достаточною силою в умы своих учеников». «Учебники, думается мне, - подытоживал Зигель, - наиболее теперь необходимы; без них расширение славяноведения в средней и выс-
59
шей школах невозможно»59.
Сделал ученый и еще одно очень важное замечание, шедшее вразрез с оценками Грота. «Мне кажется, - писал Зигель, - покойного можно отчасти обвинить и в том, что его мыслями и пером руководили политическая атмосфера и злоба дня». И более того, обобщал Зигель: «Вообще политиканство всегда казалось и кажется мне первородным грехом славяноведения»60.
Если старейший ученик Ламанского считал идеологизацию и политизацию славяноведения изначально присущими славяноведению в XIX - начале XX в., то после Октябрьского переворота 1917 г. наступили времена, в которые славяноведение, его настоящее и прошлое, в том числе и отношение к личности и трудам В. И. Ламан-ского, стали рассматриваться в зависимости от зигзагов единственно возможной идеологии и политической конъюнктуры61.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ИРЛИ. Ф. 250. Оп. 3. Д. 253. Л. 6.
2 Там же. Л. 6об.
3 Там же. Л. 8.
4 Пыпин А. Н. [Рец. на кн.:] О славянах в Малой Азии, Африке и в Испании. Сочинение В. Ламанского // Современник. 1860. № 4. См. подробнее: Лаптева Л. П. История славяноведения в России в XIX веке. М., 2005. С. 449-450; Аксенова Е. П. А. Н. Пыпин о славянстве. М., 2006. С. 344-345.
5 См.: Лаптева Л. П. История славяноведения в России. С. 457.
6 Письмо не датировано. Можно предположить, что оно написано после выхода второго тома «Истории славянских литератур» в 1881 г. Кроме того, в письме упоминается просьба И. С. Аксакова к Ламан-скому написать «ему что-нибудь в газету». Еженедельник «Русь», основанный Аксаковым, начал выходить в середине ноября 1880 г.
7 ИРЛИ. Ф. 250. Оп. 3. Д. 253. Л. 25об.-25 (нарушение пагинации).
8 Там же. Л. 25.
9 Там же. Л. 25-24об. (нарушение пагинации).
10 Там же. Л. 24об.
11 Там же. Л. 7об.
12 Томас Б. Маколей (1800-1859) - английский историк и политик, автор пятитомной «Истории Англии». Иностранный член, член-корреспондент Академии наук с 5 декабря 1858 по Историко-филологическому отделению.
13 Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787-1874) - французский политик и историк. Перевод его шеститомной «Истории английской революции» (1854-1856) был издан в России в трех томах (1868).
14 ИРЛИ. Ф. 250. Оп. 3. Д. 253. Л. 7об.
15 Там же. Л. 7об.-8.
16 Грот К. Я. Владимир Иванович Ламанский 19 ноября 1914 г.) // Исторический вестник. 1915. № 1. С. 220.
17 ПФА РАН. Ф. 281. Оп. 2. Д. 267. Л. 30об.
18 Сборник статей по славяноведению, составленный и изданный учениками В. И. Ламанского по случаю 25-летия его ученой и профессорской деятельности. СПб., 1883.
19 ПФА РАН. Ф. 35. Оп. 1. Д. 629. Л. 7.
20 Там же. Л. 7-7об.
21 Там же. Д. 487. Л. 29об.
22 Там же. Л. 30.
23 Там же. Л. 30об.
24 Лаптева Л. П. История славяноведения в России. С. 368-369.
25 ПФА РАН. Ф. 281. Оп. 2. Д. 267. Л. 9.
26 Цит. по: Лаптева Л. П. История славяноведения в России. С. 369.
27 ПФА РАН. Ф. 281. Оп. 2. Д. 267. Л. 9об.
28 Там же. Л. 10.
29 Там же.
30 Там же. Ф. 35. Оп. 1. Д. 487. Л. 35об.-36.
31 Там же. Л. 36.
32 Лаптева Л. П. История славяноведения в России. С. 373.
33 Цит. по: Лаптева Л. П. История славяноведения в России. С. 375.
34 Там же. С. 374.
35 Новый сборник статей по славяноведению, составленный и изданный учениками В. И. Ламанского при участии их учеников по случаю 50-летия его учено-литературной деятельности. СПб., 1905.
36 Грот К. Я. Владимир Иванович Ламанский. С. 220.
37 Зигель Ф. Ф. [Рец. на кн.]: Грот К. Я. Австро-Венгрия или карпато-дунайские земли в судьбах славянства и в русских исторических
изучениях. Пг., 1914 // Журнал министерства народного просвещения. 1915. № 4. С. 360.
38 Грот К. Я. Карпато-дунайские земли в судьбах славянства и русских исторических изучениях // Новый сборник статей по славяноведению...
39 Теодор Моммзен (1817-1903) - крупнейший немецкий историк, филолог-классик и юрист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1902).
40 Анджело де Губернатис (1840-1913) - известный итальянский литературовед и фольклорист. Был сотрудником «Вестника Европы».
41 Габриэле д'Аннунцио (1863-1938) - итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель. В 1904 г. в России вышло собрание его сочинений.
42 ПФА РАН. Ф. 35. Оп. 1. Д. 318. Л. 9-9об.
43 Райко Нахтигал (1877-1958) - словенский филолог-славист. Первый президент Словенской академии наук и искусств (1938).
44 Иван Приятель (1875-1937) - словенский писатель и историк литературы. В 1909 г. перевел на словенский язык «Евгения Онегина». Большое влияние на него оказали работы А. Н. Пыпина.
45 Станое Станоевич (1874-1937) - сербский историк. Автор «Истории сербского народа» (1908), член Сербской АН (1933).
46 ПФА РАН. Ф. 35. Оп. 1. Д. 318. Л. 9об.-10.
47 Шахматов А. А. Владимир Иванович Ламанский // Известия имп. Академии Наук. 1914. Сер. VI. № 18. С. 1341-1352.
48 Линниченко И. А. Патриарх русского славяноведения (Владимир Иванович Ламанский) // Голос минувшего. 1915. № 2. С. 244-253.
49 Грот К. Я. Владимир Иванович Ламанский. С. 208-229.
50 Шахматов А. А. Владимир Иванович Ламанский. С. 1352.
51 Линниченко И. А. Патриарх русского славяноведения. С. 244.
52 Там же. С. 249.
53 Там же. С. 252-253.
54 Грот К. Я. Владимир Иванович Ламанский. С. 212.
55 Там же. С. 217.
56 ПФА РАН. Ф. 281. Оп. 2. Д. 218. Л. 6об.
57 Там же. Л. 5-5об.
58 Там же. Л. 5об.-6.
59 Там же. Д. 171. Л. 14-15.
60 Там же. Л. 15.
61 См. подробнее: Робинсон М. А. Судьбы академической элиты: отечественное славяноведение (1917 - начало 1930-х годов). М., 2004. С. 298-312, 398-413.
Robinson M. A.
Vladimir Lamansky, His Vision of Development of Slavic Studies, and Opinions of his Disciples and Colleagues about Him
The article treats the views of Vladimir Lamansky - as they are reflected in his correspondence - on the indispensable conditions for development of Slavic studies in Russia. It cites evaluations of Lamansky's scholarly contribution to studying the Slavdom and his pedagogical activity, given by his disciples and colleagues. Keywords: Slavdom, Slavic studies, Russian history and literature, Lamansky's school.
