CC BY
255
В первую очередь и особенно книга будет полезна читателю, интересующемуся современной сибирской антропологией и этнографией. Разумеется, доминирование сибирской фактологии не должно отпугивать и читателя, интересующегося другими географическими и культурными регионами. То, что «большая теория» находится в книге на втором плане, не делает ее бесполезной вне сибиреведческого цеха. Напротив, благодаря этому читатель может посмотреть на дом культуры не как на иллюстрацию к теории постсоциализма, а как на самостоятельное явление, дающее возможность увидеть современные общество и культуру в России и за ее границами глазами антрополога.
Библиография
Grant B. In the Soviet House of Culture: A Century of Perestroikas. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1995.
Денис Маслов
В.Б. Колосова. Лексика и символика славянской
народной ботаники. Этнолингвистический аспект. М.: Индрик, 2009. 352 с.1
Александра Борисовна Ипполитова
Государственный республиканский центр русского фольклора, Москва
aLhip@yandex.ru
Книга В.Б. Колосовой посвящена представлениям о травянистых дикорастущих растениях в традиционной культуре славян. Уже сама идея подобного исследования требует недюжинной научной смелости: ведь для выполнения поставленной задачи нужна не только фундаментальная лингвистическая и фольклорно-этнографическая подготовка, но и умение ориентироваться в многообразном мире травянистой флоры Евразии, а значит, и специальные ботанические познания (достаточно сказать, что в книге упоминается более 800 ботанических видов, относящихся почти к 350 родам).
Рецензия написана при поддержке гранта РГНФ № 14-04-00508а.
Как обозначено в заглавии, В.Б. Колосову интересует этнолингвистический аспект избранной темы. И хотя интерес ученых к символике мира живой природы в фольклоре и народной культуре славян возник довольно давно (достаточно вспомнить классические работы Н.И. Костомарова, А.Н. Афанасьева, А.А. Потебни, Я.А. Автамонова, Д. Маринова, В. Чай-кановича и др.), непосредственными предшественниками работы автора в плане методологии являются труды московской этнолингвистической школы. Как справедливо отмечала Т.А. Агапкина, исследования растительной символики в славянской духовной культуре будут продуктивны лишь в том случае, когда при описании отдельных фитосимволов будет использован единый тезаурус, матрица, дающая возможность для сопоставления культурных «портретов» отдельных растений в рамках одной традиции и за ее пределами [Агапкина 1996: 7]. Такого рода тезаурус был впервые разработан в 1980-х гг.1 для описания демонологических персонажей и предполагал выявление их характерных черт на лингвистическом, морфологическом и функциональном уровнях на основе набора «различительных признаков, отражающих возможные ипостаси, внешний вид, генезис, характерные локусы, функции мифологических персонажей, и ряда других характеристик, по которым может быть идентифицирован практически любой персонаж» [Виноградова 2000: 28—29]. Именно эта схема была позже переработана для описания животных [Гура 1997: 31—118] и в самом общем виде — для деревьев [Агапкина 1996].
Однако построение подобной схемы применительно к народным представлениям о мире травянистых дикорастущих растений во многом осложнено изобилием классификационных единиц и одновременно относительно слабой структурированностью предмета. Поэтому первой задачей, стоявшей перед В.Б. Колосовой, была выработка подхода, релевантного именно для описания травянистых дикоросов. Основой этого подхода стала та же категория признака, что и в трудах московских этнолингвистов, а каким именно образом он был реализован В.Б. Колосовой, мы увидим, обратившись к содержанию монографии.
Книга состоит из введения, трех глав, заключения и объемного научно-справочного аппарата. Основным объектом анализа послужила фитонимическая лексика всех трех групп славянских языков и их диалектов. Согласно указателю фитонимов, размещенному в конце издания, это русский, белорусский,
1 В разработке приняли участие Л.Н. Виноградова, А.В. Гура, Г.И. Кабакова, О.А. Терновская, С.М. Толстая и В.В. Усачева.
украинский, болгарский, сербохорватский, словенский, македонский, польский, чешский, словацкий, верхне- и нижнелужицкий языки, окказионально привлекаются диахронические данные (праславянский, древнерусский, старочешский, старопольский), а также ряд неславянских языков. Лексика рассматривается на фоне представлений, характеризующих отношение к растительному миру в славянской традиционной культуре, фольклорных текстах о растениях и связанных с ними обрядовых практиках.
Насколько можно судить по библиографии, В.Б. Колосова отдает явное предпочтение опубликованным источникам, что понятно: лексический и фольклорно-этнографический материал по травянистым дикоросам весьма разнообразен и обширен, поэтому в первую очередь необходимо собрать все данные, встречающиеся в печати. А на этой базе будет проще ориентироваться в архивных материалах (словарные картотеки, экспедиционные архивы и др.).
В первой главе рассматриваются признаки, значимые для формирования символических образов различных растений в традиционной культуре, что проявляется на нескольких уровнях: в наименованиях растений, во фразеологии, фольклоре, а также на акциональном уровне — в обрядах, народной магии, медицине и ветеринарии. Среди таких значимых В.Б. Колосова выделяет признаки внешнего вида растений (цвет, размер, форма, свойства поверхности, количество и пр.), «поведение», время, пространство, вкус, запах, звук, ядовитость, жгучесть; здесь же рассматриваются медицинские, магические и бытовые функции растений, отразившиеся в их названиях.
На основании обширного материала В.Б. Колосова выделяет три основные мотивационные модели в фитонимике: 1) в фи-тониме эксплицитно назван тот или иной признак растения (например, цвет: подбел, красноголовик, синеглазка; запах: дух-мяник; «поведение»: недотрога; звук: скрипун; использование в быту: мольная трава; использование в магии: приворотный корень); 2) метафорическая мотивация: фитоним связан с предметом, обладающим тем же признаком, что и растение (цвет: молочник, серебрянка; форма: самоварчики, просвирка, клобучик, березка, журавелка; свойства поверхности: мать-и-мачеха); 3) мифологическая: фитоним основан на мифологическом мотиве (Иван безголовый — в цветок превратился Иван, которому отрубили голову; cekanka — девушка Чеканка в наказание за неверность была превращена в придорожный цветок cekanka). Следствием значимости роли признака для восприятия растений в традиционной культуре становится то, что их народная классификация не всегда совпадает с научной: растения одно-
го ботанического вида вследствие внутривидовой вариативности могут считаться в народной культуре разными видами, а разные ботанические виды, обладающие сходными признаками, — иметь одно название.
Вторая глава посвящена взаимодействию кодов традиционной культуры. Дело в том, что в народных названиях травянистых растений велика доля производных от слов других лексико-се-мантических групп. Как отмечает Т.И. Вендина, «с помощью словообразовательных средств актуализируются те признаки и свойства растений, которые отражают практическое и культурно-мифологическое освоение человеком мира природы» [Вендина 1998: 90]. Фитонимы могут образовываться от названий других растений, их органов, названий животных, органов людей и животных, от имен собственных и терминов родства, названий еды, различных предметов обихода и т.д. Все это дает богатейший материал для изучения различных кодов традиционной культуры. В.Б. Колосова останавливается здесь на рассмотрении нескольких таких тем: это анатомический код; «мужские» и «женские» травы; глаз, зрение / слепота, плач; «чужие» растения; одежда; числовые мотивы в народной бота-нике1.
Рассматриваемый В.Б. Колосовой анатомический код правильнее было бы назвать антропологическим, поскольку автор анализирует отражение в растительном коде не только человеческого тела, но и образа человека в целом (а продолжает эту тему очерк о мужском и женском). В растительной лексике отражены такие части тела, как голова (рус. красноголовки, русин. иванова голова), волосы (рус. волосец, царские кудри, укр. борода чертова), глаза (рус. свет очей, србх. zornica), зубы (рус. бабьи зубы), руки (укр. божа ручка, рус. пятипалечник), туловище и внутренние органы (укр. адамове ребро, рус. животный корень), гениталии (болг. момински срам), кожа (рус. чистотел, бородавочник), телесные субстанции — слезы и кровь (рус. адамовы слезы, пол. krew Chrystusa), а также бесплодие / плодовитость, болезни, характер, эмоции, сон.
Травянистые растения в традиционной культуре, как и, например, музыкальные инструменты или деревья и дни недели [Ци-вьян 1991; Толстой 1995], могут считаться мужскими или женскими. Основаниями для наделения растения тем или иным «полом» являются такие признаки, как цвет (например, в Среднем Приобье тысячелистник Achillea millefolia L. с розо-
Понятно, что обозначенными темами круг взаимодействия растительного и других кодов не ограничивается. В.Б. Колосова уже продолжила эту работу, см., например: [Колосова 2009а; 2009б; 2010б; 2011а; 2011б; 2011в].
выми цветками считается женским, а с белыми — мужским), форма (цветы пижмы Tanacetum vulgare L. различаются по выпуклости / вогнутости как мужские и женские), число (в гадании о поле будущего ребенка по ятрышнику Orchis L. наличие у корня двух отростков означало девочку, а трех — мальчика), а также представления о чертах характера (вьющееся растение бабьи сплетни «обвиват все собой, вот и бабьи сплетни» — с. 80). Здесь же В.Б. Колосова рассматривает фитонимы, образованные от терминов родства, антропонимов, имен святых, Христа и Богородицы, которые, строго говоря, можно считать реализациями уже иных кодов.
Особая тема — мотивы, связанные с глазами, зрением, слепотой, а также плачем и слезами. Так, среди славянских фитони-мов существует немало образованных от слов глаз или око, например рус. глазун, очанка, болг. очица, укр. блокитны очки, серб. дикино око и др. В случае, если эти слова входят в составной фитоним, наиболее частотной его моделью является сочетание существительных глазки или очи с притяжательным прилагательным (рус. анютины глазки, вороновы глаза, сорочьи глазки, белор. жаби очки, србх. ма/кине очи, пол. wolowe oczy). Правда, в разделе почему-то обойдены вниманием достаточно частотные в русских диалектах фитонимы царевы очи и царские очи, а также, наоборот, редкие и единичные ершов глаз и Христовы глазки1 [Анненков 1878: 82, 108, 431, 476]. Кроме того, было бы интересно поставить вопрос, почему среди составных фитонимов с компонентом очи / глазки так много «птичьих» названий. Присутствует в фитонимах и мотив слепоты. Так, мак восточный Papaver orientale L. именуется слепой мак, слепец, в противоположность маку самосейке Papaver rhoeas — укр. здрячий, русин. видюк. У самосейки семенная коробочка с дырочками, а у мака восточного — закрытая и семена не высыпаются из головок. Слепая крапива Lamium album в противоположность обычной крапиве не жжется. Отдельный интерес представляют фитонимы плакун и богородицыны слезы, представляющие собой термины особой культурной значимости и заслуживающие, как пишет автор, специального исследования.
Фитонимы, образованные от этнонимов, представляют собой частный случай явления ксенономинации — образования языковых единиц от названий чужих этносов (см. подробнее: [Бе-резович 2007: 112—137, 404—467]). Наиболее очевидный пример ксенономинации для травянистых дикоросов — названия
Последние два фитонима, возможно, книжные или относятся к садовым растениям, но, как кажется, это не повод их исключать из обзора (по крайней мере, можно было бы сделать примечание о наличии этих названий).
различных колючих растений (рус. мордвинник, татарин, жидовское кресло, бусурманская трава, болг. московско трънье, чер-кезки тръни и др.). Кроме того, в разряд «чужих» попадают растения, использующиеся в качестве суррогатов (мансийский чай 'Spiraea ulmaria L.', татарское мыло 'Lychnis chalcedonica L.'), чем-либо вредные или опасные (например, ядовитое растение вишня жидовская 'Physalis alkekengi L.', чеш. zid 'несъедобный гриб, поганка').
Названия предметов одежды в славянской фитонимике встречаются, по мнению В.Б. Колосовой, не очень часто. Это могут быть названия как одежды вообще (бел. божай мацеры сарочка 'одуванчик', рус. лягушье платье 'Pedicularis grandiflora', рус. юбочка 'Gentiana pneumonantha L.'), так и отдельных ее разновидностей. Довольно широко представлены названия головных уборов (рус. дурачья шапка, пол. mitra 'Epimedium alpinum L.', серб. клобучик 'Aconitum', укр. капелюши 'Nuphar luteum Smith.'). Фитонимы лексико-семантической группы «обувь» относятся, как правило, к растениям с цветами полой закрытой формы (рус. кокушкины башмачки, укр. зозулины черевички 'Cypripedium calceolus L.', удодiв чобт 'Viola tricolor L.', луж. stupnicki 'Aconitim napellus L.'). Нередки фитонимы, образованные от названий различных аксессуаров и украшений: пуговиц, лент, поясов, пряжек, шпор, серег, запонок. Отдельную группу составляют фитонимы, образованные от названия тканей (бархата, аксамита, шелка, рогожи, войлока), тканой домашней утвари (полотенца), пряжи. Здесь же В.Б. Колосова рассматривает фитонимы, образованные от слов повой, повойник (С. 123), и отмечает, что они относятся преимущественно к вьющимся, цепляющимся растениям. Однако, думается, в данном случае мы имеем дело не с происхождением фитони-мов от названия головного убора или изделия из ткани, которым нечто обвивают, но собственно с прямым указанием на свойство растения виться.
Специальное внимание В.Б. Колосова уделяет числовым мотивам в народной ботанике. Они могут проявляться как на уровне лексики, так и в обрядности (например, собирание трав с магическими целями в определенном количестве — по три, по девять, по двенадцать). Согласно наблюдениям автора, в славянской фитонимической лексике задействованы количественные числительные от одного до девяти (исключая шесть и восемь1), далее двенадцать, сорок, сто, тысяча. Порядковые числительные представлены в фитонимической лексике в меньшей степени: в основном они образованы от прилага-
В.Б. Колосовой выявлен один-единственный фитоним от числа шесть и ни одного от числа восемь.
тельного «первый», единичны примеры от «второй» и «третии». Числовой мотив может отражать реальные особенности строения растения (одна ягода, раздвоенный корень, два венчика разных цветов, четыре листочка и т.д.), но также и осмысляться через призму символики чисел. Так, группа фитонимов, образованных сложением корней девять и сила (рус. девятисил, девятисильник и др.), как считает В.Б. Колосова, получила свои названия от того, что соответствующие растения считались универсальными лекарственными средствами.
Пожалуй, наиболее интересна не только для специалиста, но и для широкого читателя третья глава «Этноботанические очерки», посвященная образам нескольких значимых для народной культуры растений. Большинство из них хорошо знакомо даже не сведущим в ботанике: это василек, зверобой, иван-да-марья, крапива, лютик, одуванчик, первоцвет, подорожник, полынь, цикорий, чертополох и ятрышник1. В этой главе автор рассматривает, как сочетание различных признаков в образе отдельного растения формирует его статус в народной культуре и влияет на особенности его использования. Отметим, что в каждом очерке речь идет не об одном растении, а о своеобразном культурном знаке — группе растений, обладающих сходными признаками, а соответственно, названиями и функциями. Так, в главке о васильке рассматриваются не только василек синий Centaurea cyanus L., но и базилик душистый Ocimum basilicum L., поскольку василек и базилик имеют общие названия. Очерк о чертополохе посвящен целой группе колючих сорняков, принадлежащих к разным родам, по преимуществу семейства сложноцветных (репейничек Agrimonia, лопушник Arctium, чертополох Carduus, колючник Carlina, бодяк Cirsium, мордовник Echinops, синеголовник Eryngium, татарник Onopordon, осот Sonchus, дурнишник Xanthium), и имеющих целый ряд общих народных названий (будяк, волчец, дедовник, лопух, мордвин, осот и др.).
Очерки выстроены по единой схеме: рассматриваются фито-нимы и их характерные мотивации, фольклорные данные, использование растения в обрядах, магии и медицине.
Особенно интересен тот факт, что каждое растение представлено на общеславянском фоне, благодаря чему можно наблюдать, что есть общего и различного в восприятии и использовании разных дикоросов, произрастающих на разных, часто весьма удаленных друг от друга территориях Pax Slavia. Так,
1 Серия фитопортретов имеет и журнальную версию, отчасти совпадающую с очерками этой главы книги, а в последние годы и продолжающую ее: появились отсутствующие в монографии очерки об аконите, пижме и тысячелистнике [Колосова 2007; 2008; 2009в; 2010а; 2011г; 2011д; 2012].
у всех славян имеются названия подорожника по месту произрастания, по особенности жилкования и по форме листа, но при этом в южнославянской фитонимике не отмечены медицинские свойства подорожника, что, напротив, довольно широко представлено у восточных славян.
Мои замечания к «Лексике и символике...» касаются не столько содержания, сколько вступительной части и некоторых частных моментов.
Введение к книге весьма лаконично и занимает всего четыре страницы. Поэтому обзор литературы1, используемых методов и подходов в нем просто не нашел места. Автор опустил и такую важную деталь, как описание особенностей лексикографической базы исследования; перечня использованных автором словарей и словарных картотек не имеется и в виде отдельного списка в конце книги. Поэтому, чтобы представить общий (и весьма внушительный) корпус привлеченных автором лексикографических источников, читатель должен проделать специальную работу по их поиску в обширном списке литературы. Нет никаких сомнений, что источниковая база исследования В.Б. Колосовой репрезентативна и содержит основные толковые, этимологические, диалектные и специальные ботанические словари славянских языков (например, такие как «Ботанический словарь» Н.И. Анненкова [Анненков 1878], словарь чешских и словацких фитонимов В. Махека [МаеИек 1954], ботанический словарь Симоновича [СимоновиЬ 1959]). Однако хотелось бы, чтобы автор подробнее представил читателю свои богатейшие материалы. То же относится и к использованным фольклорно-этнографическим источникам: учитывая нетривиальность проблематики, важно было бы показать, какие существуют основные источники в области народной ботаники для разных славянских групп, в чем их специфика, какие из них стали базисом для работы, а какие пока остались за кадром.
Несколько затрудняет чтение книги и отсутствие во введении истории вопроса. Для непосвященного читателя остается неясным, на каком фоне была написана эта работа, какие труды были непосредственными ее предшественниками, что нового внес автор в изучение исследуемой проблематики. Здесь же хотелось бы видеть и подробное описание методологической основы работы. В этом смысле несколько удивляет отсутствие в библиографическом списке работ Генриха Марцелла, автора фундаментального пятитомного словаря немецких фитонимов
1 Отсутствие в книге обзора литературы отчасти компенсирует статья автора «Славянская этноботаника: очерк истории» [Колосова 2010в].
[Магее11 1942—1979], и ряда других работ по этноботанике1. Особенность словаря Марцелла состоит в том, что это не просто перечень фитонимов и соответствующих им научных названий, а, напротив, перечень природных объектов, для каждого из которых приведены группы фитонимов, распределенные по мотивации. Да, Марцелл не занимался славянскими фитонимами, но в методологическом плане его работы очень близки подходу В.Б. Колосовой.
Отсутствие этих разделов тем более удивляет, что в предшествовавшем монографии диссертационном сочинении автора соответствующие части присутствовали [Колосова 2003: 5—16].
При чтении некоторых фрагментов книги создается впечатление, что автор слишком хорошо думает о компетенции своего предполагаемого читателя: в некоторых местах не переведены иноязычные цитаты (С. 224, 229 и др.), не всегда подробно объясняются мотивировки фитонимов2 и значения различных лексем3, для понимания внутренней формы некоторых фито-нимов необходим их буквальный перевод4.
В тексте не всегда акцентируется различие данных книжной и рукописной традиции, с одной стороны, и устной — с другой, а также хронологическая соотнесенность различных источников. Так, В.Б. Колосова цитирует по Ф.И. Буслаеву легенду о змее, при помощи подорожника оживившей свою попавшую под воз подругу (С. 208), не говоря ни слова, что эта легенда происходит из рукописного лечебника XVII в. (позже полностью опубликованного М.Ю. Лахтиным). Учитывая, что рассказ о змее в лечебнике передан со слов некоего «виницияни-на, торгового человека», происхождение этого текста без привлечения дополнительных источников и анализа установить затруднительно. Чуть далее у В.Б. Колосовой следует цитата о подорожнике из травника 1767 г., принадлежавшего государственному крестьянину Петровских заводов Илье Иванову, но не сказано ни о том, что это цитата из травника, ни о его дати-
Работы Г. Марцелла, безусловно, известны В.Б. Колосовой, так как она ссылается на них в своих статьях, например: [Колосова 2011д: 186].
Так, автор пишет, что «еще на одну цель применения указывает фитоним paralizoweziele» (С. 197). Во-первых, читатель не обязан знать, что польское слово paraliZ обозначает паралич. Во-вторых, цель использования все равно остается неясной: растение вызывает паралич или помогает при параличе?
Например, на с. 201 высказано предположение, что србх. фитонимы marina bokva, velika bokva, vel(ik)a bokvica 'п. большой P. major L.' и др. могут быть обусловлены формой листьев, так как, возможно, родственны праславянскому *bokb, но что такое *bokb и как он связан с формой листа, читателю остается неизвестным. На с. 196 приводятся литовские параллели для рус. диал. яглый, но что означает само это слово, не указано.
Например, болгарские фитонимы, связанные с лексикой прядения и тканья: сгъргуц платънци, стръгук-стръгук (С. 203) и др.
ровке (по библиографической отсылке понять, что речь идет о рукописи, невозможно).
В нескольких местах книги приводятся данные из так называемого травника Троцкого воеводы Станислава Гажтовта. Это переведенный с польского языка в 1588 г. для серпуховского воеводы Фомы Бутурлина труд Иеронима Спичиньского, придворного лекаря короля Сигизмунда-Августа, "О гю1асЬ ШесгпусИ 1 гатогекгсЬ..." ^рюгушк 1542], который имеет весьма условное отношение к славянской народной традиции, так как восходит через посредство первого польского травника Стефана Фалимиржа (1534) к латиноязычным источникам [Зубов 1887: 4; КшЫска 1980/1981: 260-261; Николаев 2008: 95]. Упоминая труд Спичиньского в книге, В.Б. Колосова не приводит датировку и называет его «одним из травников» (С. 211), «Травник Станислава Гажтовта» (С. 217), а иногда даже никак не обозначает тип источника (С. 207, 218, 219), что может ввести читателя в заблуждение относительно приводимых сведений.
Весьма значимой составляющей книги являются фольклорно-этнографические данные. Однако при этом они так «растворены» в тексте, что их подчас приходится специально выискивать. Понятно, что основной целью автора был анализ лексики в ее соотношении с народной культурой. Но представляется, что если бы фольклор и этнография были выделены в структуре книги хотя бы на уровне микрозаголовков, ею было бы удобнее пользоваться. Кроме того, хорошим подспорьем стал бы указатель фольклорных мотивов, связанных с растениями в традиционной культуре славян. Тем более что начальный вариант такого перечня, содержащий 59 мотивов, уже был предложен в диссертационном сочинении автора [Колосова 2003: 164-168]. Несколько обедняет книгу и принципиальное обращение В.Б. Колосовой к миру исключительно реальных растений, ибо для славянского фольклора, бесспорно, важны и значимы представления о вымышленных, не существующих в природе, чудесных растениях, таких как, например, разрыв-трава или цвет папоротника: в традиционной культуре они вполне реальны и, несомненно, являются частью картины мира.
В некоторых случаях автор использует словарный материал не только в качестве источника фитонимов, но и как данные о книжных или народных представлениях о растениях, что, на наш взгляд, без проверки первоисточника не всегда корректно. Так, В.Б. Колосова сообщает, что горечь полыни «отмечается уже в древнейших памятниках», далее следует цитата о полыни по словарю И.И. Срезневского [Срезневский 1989: 895], одна-
ко ни название, ни датировка памятника (а это Переяславский список «Повести временных лет», XVI в.) не указываются (С. 224). В другом месте автор приводит народное поверье о зверобое, который «"помогает от порчи и вражьей силы" (Нижег., Костр.)» (С. 159), ссылаясь на статью «Луговой [зверобой]» в Словаре русских народных говоров [СРНГ 2002, XVII: 176]. Между тем источником указанной цитаты в Словаре русских народных говоров является одна из диалектологических работ С.А. Еремина1, обращение к которой, возможно, дало бы более полную информацию о луговом зверобое и его использовании.
В отдельных случаях можно не согласиться с предлагаемыми В.Б. Колосовой мотивировками фитонимов. Так, на с. 259 исследователь отмечает, что признак пестроты не актуален для трясунки средней Briza media L., вследствие чего не очень ясна мотивация такого названия этого растения, как кукушкины слезки. На мой взгляд, это не совсем так: отдельные «капельки» соцветий трясунки состоят из темных чешуек, нижний край которых светлее, в результате чего действительно создается эффект если не пестроты, то рябоватости.
В завершение хотелось бы сказать, что рецензируемая книга — первое этнолингвистическое исследование народной ботаники на общеславянском материале. Объектом подобных работ обычно становятся локальные или региональные, значительно реже — национальные традиции. В.Б. Колосова поставила перед собой непростую задачу и блестяще с ней справилась, несмотря на все трудности, возникающие при сборе и анализе материала столь обширной географии, как Pax Slavia, и в столь специфической области, как этноботаника. Существенно, что автор не оставил эту тематику после написания монографии. Будем надеяться, что в обозримом будущем мы прочтем следующую книгу В.Б. Колосовой, развивающую идеи рецензируемого исследования на новом обширном славянском материале.
Библиография
Агапкина Т.А. Символика деревьев в традиционной культуре славян: осина (опыт системного описания) // Кодови словенских кул-тура. Београд: Clio, 1996. Бр. 1: Билке. С. 7—22. Анненков Н. Ботанический словарь: Справочная книга для ботаников, сельских хозяев, садоводов, лесоводов, фармацевтов, врачей, дрогистов, путешественников по России и вообще сельских жителей. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1878.
1 Вероятнее всего, это статья «Проект словаря русской этнографической диалектологии» [Еремин 1926].
Березович Е.Л. Язык и традиционная культура. М.: Индрик, 2007.
Вендина Т.И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М.: Индрик, 1998.
Виноградова Л.Н. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. М.: Индрик, 2000.
Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997.
Еремин С. Проект словаря русской этнографической диалектологии // Язык и литература. Л.: Акад. наук СССР, 1926. Т. 1. Вып. 1—2. С. 20-52.
Зубов А. Заметка о травнике Троцкого воеводы Станислава Гажтовта. М.: Унив. тип., 1887.
Колосова В.Б. Лексика и символика народной ботаники восточных славян (на общеславянском фоне). Этнолингвистический аспект: Дис. ... канд. филол. наук. М., 2003.
Колосова В.Б. Этноботанические заметки. I. Василек // Славяноведение. 2007. № 6. С. 71-79.
Колосова В.Б. Этноботанические заметки. II. Подорожник // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2008. СПб.: Наука, 2008. С. 468-480.
Колосова В.Б. Номинация растений в славянских языках по признаку их применения в народной медицине // Диалектная лексика — 2009. СПб.: Наука, 2009а. С. 124-133.
Колосова В.Б. Образ Богородицы в славянской фитонимике и этноботанике // Этнолингвистика. Ономастика. Этимология: Материалы Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 8-12 сент. 2009 г. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2009б. С. 130-131.
Колосова В.Б. Этноботанические заметки. III. Крапива // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2009. СПб.: Наука, 2009в. С. 400-411.
Колосова В.Б. Этноботанические заметки. IV. Цикорий // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2010. СПб.: Наука, 2010а. С. 284-293.
Колосова В.Б. Богородичные травы в русской культуре // Русская речь. 2010б. № 4. С. 98-104.
Колосова В.Б. Славянская этноботаника: очерк истории // Acta linguistica petropolitana: Тр. Ин-та лингвистических исследований. СПб.: Наука, 2010в. Т. 6. Ч. 1. С. 7-30.
Колосова В.Б. Демонология в славянской этноботанике // Славянский и балканский фольклор. Вып. 11: Виноградье / Отв. ред. А.В. Гура. М.: Индрик, 2011а. С. 89-98.
Колосова В.Б. «Огненные» травы в славянской народной ботанике // Балканский спектр: от света к цвету. М.: Пробел-2000, 2011б. (Балканские чтения 11. Тезисы и материалы). С. 155-158.
Колосова В.Б. Отзоонимные названия растений в русских народных говорах на общеславянском фоне // Славянская диалектная лексикография: Мат-лы конф. СПб.: Наука, 2011в. С. 50-51.
Колосова В.Б. Этноботанические заметки. V. Аконит // Славяноведение. 2011г. № 4. С. 65-74.
Колосова В.Б. Этноботанические заметки. VI. Пижма // Антропологический форум. 2011д. № 15. С. 171-186.
Колосова В.Б. Этноботанические заметки. VII. Тысячелистник // Славяноведение. 2012. № 6. С. 35-46.
Николаев С.И. Польско-русские литературные связи XVI-XVIII вв.: Библиографические материалы. СПб.: Нестор-История, 2008.
Симоновий Д. Ботанички речник научних и народних имена билака са именима на руском, енглеском, немачком и француском jезику. Београд: Научно дело. Издавачка установа Српске Академще наука, 1959. (Српска академща наука. Посебна издааа. Ка. 318; Институт за српскохрватски jезик. Ка. 3).
Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка: В 3 т. М.: Книга, 1989. Т. 2. Ч. 2.
[СРНГ] Словарь русских народных говоров. М.; Л.: Наука, 1965-. Вып. 1-.
Толстой Н.И. «Мужские» и «женские» деревья и дни в славянских народных представлениях // Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. С. 333-340.
Цивьян Т.В. Оппозиция мужской / женский и ее классифицирующая роль в модели мира // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб.: Наука, 1991. С. 77-92.
Kuznicka B. The Earliest Printed Herbals and Evolution of Pharmacy // Organon. 1980/1981. Vol. 16-17. P. 255-266 <http://bazhum.icm. edu.pl/bazhum/element/bwmeta1.element.dl-catalog-bdbda36c-d35c-44c7-982d-e669f5268c99?q=8f80e39f-5ed9-4a6d-baab-3e93a72023ae$17&qt=IN_PAGE>.
Machek V. Ceska a slovenska jmena rostlin. Praha: CSAV, 1954.
Marzell H. Wörterbuch der deutschen Pflanzennamen. Leipzig; Stuttgart; Wiesbaden: Verlag von S. Hirzel, 1942-1979. Bd. 1-5 (Neudruck: Köln: Parkland Verlag, 2000).
Spiczynski H. O ziolach tutecznych i zamorskich i o mocy ich, a k temu ksi^gi lekarskie. Krakow: Wyd. F. Ungler, 1542.
Александра Ипполитова
