CC BY
19
Е. Б. Марова
УВЕ ЙОНЗОН И ЛЕЙПЦИГ
В формировании художественной манеры и эстетических взглядов Уве Йонзона (1934-1984), одного из самых ярких и привлекательных авторов послевоенной немецкой прозы, большую роль сыграли его окружение в университете Ростока и кружок интеллектуалов, членом которого начинающий романист стал в лейпцигском университете. Ко времени обучения в Ростоке относятся знакомство писателя с творчеством У. Фолкнера [10, S. 128] и начало работы над романом «Ингрид Бабендереэрде», законченным уже в Лейпциге.
«Лейпциг в Саксонии — истинная столица Германской Демократической Республики»,— писал У. Йонзон в эссе «О себе самом» [6, S. 18], характеризуя таким образом роль, которую играл этот город в культурной жизни Восточной Германии во второй половине 1950-х — начале 1960-х годов Лейпциг традиционно славился своим университетом, который во главе с ректором, философом Гансом-Георгом Гадамером, в первые послевоенные годы (1945-1947) оказывал некоторое противодействие идеологическому давлению властей советской зоны оккупации [3, S. 51]. В этот период в высших школах восточной зоны началась чистка: из университетов изгоняли неблагонадежных с идеологической точки зрения сотрудников, причем не только бывших нацистов, но и либерально настроенных интеллектуалов. Одним из первых на Запад отправился Га-дамер. Вслед за ним aima mater покинули многие преподаватели и студенты. Некоторые представители этого поколения студентов впоследствии добились признания на Западе.
Тем не менее руководство лейпцигского университета старалось сохранить традиции, для чего шло навстречу таким профессорам, как Ганс Август Корфф (профессор германистики, лингвист, литературовед), и оставляло перспективных выпускников, убеждения которых расходились с идеологическим курсом руководства республики, работать в университете [11, S. 31-38]. Тогда же в Лейпциг приглашают профессоров, которые эмигрировали в США во время нацистской диктатуры и теперь не могли найти работы на Западе, поскольку не скрывали своих левых убеждений. Именно в таком положении находились Эрнст Блох и Ганс Майер, которые в конце 1940-х годов прибыли в Лейпциг читать лекции: первый — по философии, второй — по истории литературы и литературоведению.
Э. Блох (1885-1977) уже добился признания благодаря работе «Свобода и порядок. Очерк социальных утопий», которая стала частью крупного труда «Принцип надежды». Профессор философии Вернер Краус, приглашая Э. Блоха в Лейпциг, обещал ему неограниченную свободу действий. Воодушевленный этими заверениями, Блох согласился возглавить кафедру философии вместо Гадамера и очень скоро приобрел известность не только в ГДР, но и за границей. В 1949 г. он возглавил институт философии при университете [18, с. 10-11].
© Е. Б. Марова, 2009
К 1954 г., когда Уве Йонзон перебрался в Лейпциг, идеологические чистки в университете прекратились. Оппозиционная атмосфера города стала для писателя родной стихией, где он встретил единомышленников как среди преподавателей, так и среди студентов. Начинающий писатель У. Йонзон еще в годы обучения в Ростоке, являясь членом Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ), находился в постоянной оппозиции к официальному руководству данной организации и вступал в публичную полемику по поводу политики правительства ГДР в отношении Молодежной общины христиан-евангелистов. В Ростоке первый председатель ССНМ университета дал «поэту из Гюстрова» указание выступить с обвинительной речью против членов общины. Вместо филиппики члены руководства ССНМ из уст Йонзона услышали речь в защиту этого объединения, в которой он указал на нарушение властями статей Конституции о свободе слова (ст. 9) и о свободе совести и вероисповедания (ст. 41) [4, 8. 63-66]. Это событие стало поворотным в жизни молодого писателя: его исключили из университета без права поступления или перевода в другой вуз. Через несколько месяцев правительство ГДР помирилось с евангелической церковью, члены Молодежной общины христиан-евангелистов и сочувствующие им преподаватели и студенты были восстановлены в своих правах. Однако Йонзон не вернулся в университет Ростока, а решил перевестись в знаменитый Лейпцигский университет, где на факультете общественных наук читали лекции философ Э. Блох и историк литературы Г. Майер.
Блох и Майер не пытались скрывать свои философские воззрения, которые подчас шли вразрез с идеологическими взглядами правительства ГДР. Неудивительно, что вокруг них собрался коллектив студентов-единомышленников, среди которых были лингвисты Клаус Баумгэртнер и Мартин Бирвиш, музыковед Эберхардт Клемм, искусствовед Иоахим Менцхаузен, а также начинающий писатель Уве Йонзон. Именно эта группа студентов очень часто собиралась в кафедральной аудитории профессора Корффа и часами обсуждала проблемы искусства и политики. Ассистент Корффа Лотар Шайтхауэр, вспоминая об этих встречах, указывал, что Йонзон никогда не был осторожен в своих высказываниях как относительно политики, так и относительно искусства [11, 8. 20]. В этом дружеском кругу, где бытовали прозвища (например, к Йонзону приятели обращались не иначе как «Оссиан»), говорили о произведениях не только Макферсона, Гете, Гердера и Клопштока, но и Фолкнера, книги которого не были рекомендованы для подробного анализа в студенческих аудиториях. Особое значение У. Йонзон придавал роману «Шум и ярость», который он прочитал в оригинале во время учебы в ростокском университете.
Позиция Блоха и Майера по отношению к официальной линии руководства ГДР была двойственной. В самом начале преподавательской деятельности Блох выступил с рядом докладов, в которых он изложил свои воззрения на марксизм и систему образования в ГДР. На докладе «Университет, истина, свобода» (1955), вероятно, присутствовал и студент Йонзон1. В этом докладе философ, опираясь на основы марксизма, рассматривал науку как одну из высших производительных сил. Тогда же, вступив в полемику с Культурбундом, требовавшим последовательного развития теории социалистического реализма, Блох во всеуслышание заявил: «К идеализму нужно относиться серьезно» [18, с. 11], а это было уже крамолой. В том же докладе профессор выступил с резкой критикой упрощения высшего образования, против сведения всего многообразия философских школ к марксизму-ленинизму. Такая позиция Блоха, как и его философский труд «Принцип надежды» (1954-1955), вызвали резкую критику в адрес философа со стороны профессора философии лейпцигского университета марксиста Ругарта Отто Гроппа и первого секретаря ЦК СЕПГ Вальтера Ульбрихта. «Философию надежды»
критиковали как «чуждую по сущности диалектическому и историческому материализму» [16, 8. 235]. Ульбрихт в речи на XXX пленуме ЦК СЕПГ 1956 г. подчеркнул, что руководство республики не может «одобрить того, чтобы они (профессора. — Е. М.) представляли немарксистские принципы и одновременно претендовали на преподавание марксистской философии. Такая привилегия привела бы к дезориентации внутри студенчества и создала бы препятствие распространению и углублению марксизма-ленинизма вообще» [14, 8. 523]. С этого момента кампания против Блоха стала набирать обороты. И постепенно председателя Культурбунда, действительного члена АН Германии, руководителя секции философии ГАН начали вытеснять из всех сфер общественной жизни. Повод к столь решительным действиям дал Вальтер Харих — главный редактор «Немецкого журнала по философии» и издательства «Ауфбау», с которым активно сотрудничал Блох. В 1956 г. в бумагах Хариха обнаружили план государственного переворота, что привело к серии арестов, которые затронули не только вышеназванные издательства, но и редакцию газеты «Зоннтаг», куда Йонзон послал рукопись романа «Ингрид Бабендерэрде». Очевидно, что с этого момента писатель чувствовал себя в ГДР менее уверенно, чем раньше [10, 8. 228].
Для Блоха эти события едва не кончились весьма плачевно: служба государственной безопасности уже готова была арестовать философа, но ЦК СЕПГ, опасаясь, вероятно, широкого общественного резонанса, отдал распоряжение лишь запретить его публичные выступления [9]. Тогда же была организована крупная конференция, посвященная вопросам философской концепции Блоха. Это была, по существу, открытая травля философа и его учеников. Но философ не хотел сдаваться без борьбы и организовал конференцию на тему «Проблема свободы в свете научного социализма», на которой заявил, что в социалистических странах отсутствуют некоторые буржуазные свободы [17, 8. 15; 2]. Такое утверждение Блоха вызвало отклик среди многих студентов лейпцигского университета, к которым относился и Йонзон.
В 1948 г. профессор Майер приехал в Лейпциг читать лекции по истории литературы и литературоведению на недавно открытом факультете общественных наук [11,
8. 22, 31]. Хотя во многом его позиция была аналогична позиции Блоха, он никогда не критиковал идеологию марксизма с философской точки зрения, как это делал философ, пытаясь примирить философию марксизма с христианством. Майер читал свои лекции в духе компаративизма.
В творческой судьбе Йонзона Майер сыграл весьма существенную роль. Первая встреча будущего писателя с профессором Майером состоялась осенью 1954 г. на двухнедельном курсе «Проблемы современной немецкой литературы», знатоком которой считался Майер. Лекции Майера всегда проходили в аудитории № 40, которая стала своеобразной штаб-квартирой: сюда он приглашал знаменитых литераторов не только из ГДР, но и с Запада. Здесь бывали Ингеборг Бахман, Вальтер Йенс, Гюнтер Грасс, здесь провел диспут Бертольд Брехт, выступил с докладом Вольфганг Кайзер — признанное светило германистики из Геттингена [11, 8. 34].
Много лет спустя в эссе «Один из моих учителей» Уве Йонзон писал: «Майер быстрым шагом входил в аудиторию № 40, стремительно шел к помосту и, подойдя, наконец, к кафедре, начинал оживленно говорить. Голос его был очень напряженным, легко срывался. Интонации были взрывными. Удивительные экскурсы в историю рубежа Х1Х-ХХ веков» [5, 8. 13]. Профессор Майер иногда выходил за рамки дозволенного при анализе литературы начала XX в., на лекциях он рассматривал и творчество Ф. Кафки. Обращение к произведениям Кафки свидетельствовало об известной смелости Майера: в этот период не рекомендовалось обращаться к романам «модернистов»,
творчество которых считалось «чуждым народу». Популярности Майера среди студентов способствовало его постоянное противодействие идеологическому давлению СЕПГ. Профессор во всеуслышание заявлял с кафедры: «Покончим со сталинской школой социалистического реализма» —и давал понять, анализируя произведения данного направления, что «герой в советском романе был ему скучен» [5, S. 14]. Авторитет профессора увеличивали и частые командировки на Запад [10, S. 202], и то, что он был знаком не только с молодыми авторами — членами «Группы 47», но и с такими знаменитыми, как Томас Манн, который очень высоко ценил Майера как исследователя своего творчества [10, S. 198, 200].
Такая позиция Майера весьма импонировала Йонзону, который еще со времени учебы в ростокском университете интересовался литературой первой половины XX в. Под руководством профессора Йонзон выполнил несколько студенческих работ. Первой такой работой стал доклад о творчестве английского драматурга Томаса Отуэя, в котором произведения писателя рассматривались в сопоставлении с драмами Гуго фон Гофмансталя. Несколько лет спустя Майер, вспоминая первый доклад Йонзона, сделанный у него на семинаре по литературе XVII в., писал в своих мемуарах: «Он очень хорошо читал, отличное английское произношение при чтении цитат из Отуэя, чистый северонемецкий вариант произношения... он основательно поработал. Все было логически выдержано, четкий язык, умные, подчас язвительные оценки произведений Отуэя, как и, прежде всего, Гофмансталя... Я похвалил его, попросил прийти ко мне на собеседование. Через несколько дней он намекнул мне, что он уже сам пишет — роман. Я выразил желание его прочитать и получил рукопись. Так я открыл для себя студента и тем самым писателя Уве Йонзона» [8, S. IIIf]. Именно этот эпизод, возможно, в переработанном виде содержится в романе «Догадки о Якобе»: профессор Майер в значительной степени послужил прототипом доктора Йонаса Блаха. Заметим в скобках, что профессор в своих воспоминаниях, очевидно, объединил два эпизода, связанных с Йонзоном: первое знакомство на семинаре, относящееся к 1954 г., и разговор, состоявшийся в 1956 г. перед выпускными экзаменами.
Другой работой У. Йонзона под руководством Майера было эссе «Эрнст Барлах: “Похищенная луна”». В одной из своих неопубликованных автобиографий (1958) романист писал: «На анализ этого романа меня вдохновила существующая в Гюстрове скульптура Барлаха, повод к созданию которой я надеялся найти в его литературном творчестве» [10, S. 68, 209-210]. (Йонзон имел в виду «Парящего ангела» из собора Гюстрова.)
Под руководством Майера в 1956 г. были написаны и выпускные работы Йонзона. Одной из таких работ стал анализ поэмы Генриха Гейне «Германия. Зимняя сказка». Вторую выпускную работу начинающий романист посвятил разбору результатов IV съезда немецких писателей в январе 1956 г. в Берлине. Здесь слово взял уже будущий автор «Догадок о Якобе», который не скрывал своего неудовольствия по поводу культурной политики руководства республики. Работа была написана под впечатлением от речи Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС весной 1956 г. В этом сочинении Йонзон открыто цитировал опубликованную в журнале “Der Spiegel” статью «Восстание против Гирнуса», в которой сообщалось, что известный писатель Вилли Бредель ожесточенно нападал на функционера Гирнуса во время съезда, требуя, чтобы последний и стоящая за ним партия не пытались поучать писателей, как им писать [1, S. 38 f]. Эту работу декан потребовал переделать. Молодой человек не пошел на это и уехал на каникулы перерабатывать свой первый роман «Ингрид Бабендерэрде».
Чуть позже, осенью, Йонзон, вероятно, под влиянием Майера, написал новую работу
«Анализ драмы Б. Брехта “Добрый человек из Сезуана”». После окончания университета Уве Йонзон стал тем, кого в ГДР официально не существовало — безработным. Из-за расхождения во взглядах с руководством ССНМ он подпадал под действие запрета на профессию: его не брали на работу в вузы и редакции. Положение писателя усугублял тот факт, что рукопись его романа до сих пор лежала неопубликованной в нескольких издательствах ГДР. Майер дал почитать рукопись профессорам Лейпцигского университета, которые в один голос указывали, что роман написан талантливо, но опубликовать его невозможно, поскольку слишком смело критиковал автор положение вещей в республике [3, 8. 58-59].
После окончания университета отношения Йонзона и Майера вышли на качественно новый уровень: именно Майер уже осенью 1956 г. в разговоре с Петером Зуркампом, владельцем одного из известнейших западно-германских издательств во Франкфурте-на-Майне, упомянул о романе-первенце своего студента и, очевидно, помог передать рукопись на Запад. С этого момента началось сотрудничество Йонзона с издательством «Зуркамп», продолжавшееся до смерти писателя. По поводу «Ингрид Бабендерэрде» в издательстве возникла оживленная дискуссия между Зуркампом и его будущим преемником Зигфридом Унзельдом, который был категорически против немедленной публикации произведения, указывая на то, что талант писателя еще не вызрел [15, 8. 258]. А в июле 1957 г. в Западном Берлине в ходе личной встречи Зуркамп предложил прозаику написать роман специально для его издательства [4, 8. 96-98; 12, 8. 202]. Впоследствии Йонзон радовался, что роман «Ингрид Бабендерэрде» не был опубликован: «У произведения не было шансов, роман был написан девятнадцатилетним юношей. Разумеется, его отклонили прежде всего по политическим причинам, но сегодня я рад, что он не стал первой моей книгой. Имя автора часто роковым образом связано с первым опубликованным произведением» [13, 8. 94].
В 1959 г. Йонзон закончил роман «Догадки о Якобе». Именно с этим произведением связана эмиграция писателя в Западный Берлин, совершить которую ему помог Унзельд [7, 8. 8-9]. Сам писатель в интервью категорически отрицал политическую подоплеку своего отъезда из ГДР: «Я выбрал Запад не из политических соображений, я переехал потому, что там я получил возможность работать. Я уехал туда, где напечатали мою книгу» [13, 8. 92].
1 Не вызывает сомнения тот факт, что Йонзон поддерживал отношения с Блохом и после переезда в ФРГ [3, S. 153].
Список используемой литературы
1. Aufstand gegen Girnus // Der Spiegel. 1956. N 3. S. 38-39.
2. Bloch-Almanach. Ludwigshafen, 1983. N 3.
3. Die Katze Erinnerung. Uwe Johnson. Eine Chronik in Briefen und Bildern. Frankfurt am Main, 1994. 320 S.
4. Johnson U. Begleitumstände. Frankfurter Vorlesungen. Frankfurt am Main, 1992. 455 S.
5. Johnson U. Einer meiner Lehrer // Porträts und Erinnerungen. Frankfurt am Main, 1998.
S. 13-22.
6. Johnson U. Ich uber mich // Uwe Johnson. Materialien. Frankfurt am Main, 1984. S. 16-28.
7. Johnson U., Unseld S. Der Briefwechsel. Frankfurt am Main, 1999. 1219 S.
8. Mayer H. Ein Deutscher auf Widerruf. Bd I-II. Bd II. Frankfurt am Main, 1984. 412 S.
9. Neues Deutschland. 1956. 30 Dez. S. 5-6.
10. Neumann B. Uwe Johnson. Hamburg, 1994. 879 S.
11. Scheithauer L. Die Jahre in Leipzig. Ein Gespräch // Johnson-Jahrbuch. Frankfurt am Main, 1997. Bd 4. S. 17-39.
12. Schicksalhaft war es nicht // Wohin ich in Wahrheit gehöre. Ein Johnson Lesebuch. Frankfurt am Main, 1994. S. 200-210.
13. Schwarz W. J. Der Erzähler Uwe Johnson. Bern; Munchen, 1973. 116 S.
14. Ulbricht W. Zum Kampf zwischen dem Marxismus-Leninismus und der Ideologie der Bourgeoisie // Deutsche Zeitschrift für Philosophie. 1956. N 5/6. S. 518-533.
15. Unseld S. Nachwort. Die Prnfung der Reife im Jahre 1953 // Johnson U. Ingrid Babender-erde. Frankfurt am Main, 1985. S. 258-261.
16. Zudeick P. Der Hintern des Teufels. Ernst Bloch. Leben und Werk. Baden-Baden, 1987. 383 S.
17. Zwerenz G. Das große gefundene Fressen // Neues Deutschand. 1991. 26 Juli. S. 15.
18. Вершинин С. Е. Эрнст Блох — жизнь и творчество // Блох Э. Тюбингенское введение в философию. Екатеринбург, 1997. С. 5-46.
