CC BY
84
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2016. № 3
УСТОЙЧИВОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ И ПРАКТИЧЕСКИЙ ОПЫТ: МАТЕРИАЛЫ КРУГЛОГО СТОЛА
Круглый стол, состоявшийся на факультете политологии МГУ имени М.В. Ломоносова в рамках конференции «Ломоносовские чтения-2016», обозначил теоретические и практические аспекты проблемы устойчивости политических систем в современном мире. Обсуждение было начато с концептуализации современных отечественных и западных подходов к понятию политической устойчивости. Было высказано мнение о необходимости учета как внутренних, так и внешних факторов стабильности политических систем. В последующих докладах проблема устойчивости рассматривалась в контексте политической практики. В частности, стабильность была интерпретирована как фрейм массового сознания и предложены различные модели учета этого фактора при исследовании общественного мнения. В дискуссии обсуждался вопрос о связи устойчивости и циклического характера политического процесса. Обращалось внимание на роль исторической политики государства и гражданского воспитания в обеспечении стабильности политической системы.
Ключевые слова: политическая стабильность, политическая устойчивость, политические системы, циклы революция —реставрация —революция, историческая политика.
THE STABILITY OF POLITICAL SYSTEMS:
THEORY AND PRACTICE. PROCEEDINGS OF A MOSCOW
UNIVERSITY ROUND TABLE (2016)
A round table staged by the Political Science Department of Lomonosov Moscow State University during the Lomonosov Readings Conference of 2016 outlined the theoretical and practical aspects of political system stability in the modern world. The discussion began with an elaboration of current Russian and Western approaches to the concept of political stability, which included a suggestion that there was a need to consider both the internal and external factors of such stability. In subsequent discourse, the problem of sustainability was examined in the context ofpolitical practice. More specifically, stability was interpreted as a frame of mass consciousness, and various models capable of taking this factor into account in public opinion research were suggested. The discussion also treated the relationship between sustainability and the cyclical nature of the political process. Attention was likewise drawn to the role of the historical policy of the state and of civic education in ensuring the stability of the political system.
Key words: political stability, political sustainability, political systems, cycles revolution-restoration-revolution, historical policy.
И.И. Кузнецов, доктор политических наук, профессор кафедры истории и теории политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, исполнительный директор Российского общества политологов, e-mail: politbum@mail.ru
Современные теоретические подходы к определению политической стабильности
В современной политической науке исследование проблематики стабильности и устойчивости политических систем имеет серьезный теоретический задел, связанный с использованием различных методологических подходов (институционализм и неоинституционализм, теории рационального выбора, общественного выбора, политический реализм, структурно-функциональный и системный подходы и др.), что обусловлено как необходимостью практического решения вопросов, связанных с прогнозированием развития различных политических систем, так и потребностями определения характера и уровня динамики международных отношений.
В самом общем виде подходы к исследованию стабильности политических систем можно условно разделить на две группы. Первая группа направлена на изучение стабильности государства и политической системы в условиях развития демократических институтов, детерминированных внутренними потребностями общества. Вторая — концентрируется на исследовании стабильности/нестабильности политических систем в условиях кризиса миропорядка и острой необходимости поддержания международной безопасности. Конечно, данное деление весьма условно, поскольку совпадение в подходах нередко демонстрирует общность позиций исследователей по вопросу предмета и объекта изучения или намечающиеся линии преемственности при анализе тех или иных аспектов политической динамики современных государств.
Охарактеризуем более подробно основные подходы к исследованию проблематики политической стабильности в рамках первой группы.
1. Самый простой и очевидный подход — интерпретация политической стабильности как длительного функционирования одного правительства в течение длительного времени1. В литературе высказывается мнение о том, что такое положение дает возможность
1 Cm.: Zimmerman E. Government Stability in Six European Countries During the World Economic Crisis of the 1930s: Some Preliminary Considerations // European Journal of Political Research. 1987. Vol. 15. No. 1. P. 305-334; Protsyk O. Intra-Executive Competition between President and Prime Minister: Patterns of Institutional Conflict and Cooperation under Semi-Presidentialism // Political Studies. 2006. Vol. 54. No. 2. P. 219-244.
укрепить политический курс и выработать преемственность в развитии государства. При этом, как правило, указывается на способность политических администраторов со временем повышать эффективность и качество своей работы. Но в то же время хорошо известны примеры (особенно в парламентских системах Италии, Израиля и др.), когда частая смена кабинета министров не влечет за собой изменение режима в целом и не самым существенным образом сказывается на изменении политического курса.
2. Другой подход фокусирует внимание на поддержании конституционного порядка в политической системе. С этой позиции определяющее влияние оказывает сохранение и воспроизводство «правил игры» в течение длительного времени, что означает согласие основных политических акторов следовать этим правилам и не выходить за пределы конституционного строя. Этот подход наиболее полно представлен формулой С. Хантингтона — «порядок плюс преемственность». Он выделяет институционализацию как политический «процесс, посредством которого организации и процедуры приобретают ценность и устойчивость»2. Им предложены также и основные параметры определения уровня институционализации политической системы (адаптивность, сложность, автономность и сплоченность).
3. Следующий подход связан с категорией легитимности политической власти. Стабильной в данном случае является власть легитимная, признанная народом и действующая в строгом соответствии с социальным запросом. Но поскольку в обществе могут быть зачастую самые разные основания легитимности в разных социальных группах, то такие расхождения, определяемые политической культурой и социальной психологией отдельных коллективных акторов, серьезно ограничивают определение основных параметров политической стабильности.
4. Минималистское определение стабильности политической системы связано с отсутствием в обществе нелегитимного насилия и/или актуальной возможностью государства справиться с возможной угрозой дестабилизации в экстренной ситуации. По мнению английских политологов К. Даудинга и Р. Кимбера, стабильна лишь та политическая система, которая способна отстоять себя и предотвратить собственное насильственное устранение3. Таким образом, категория политической стабильности не может быть дифференцирована — она либо есть, либо отсутствует.
2 Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004. С. 32.
3 DowdingK.M., KimberR. The Meaning and Use of "Political Stability" // European Journal of Political Research. 1983. Vol. 11. No. 3. P. 229-243.
В то же время некоторые авторы указывают на возможность разграничить отдельные формы «стабильности» по способам ее достижения. По мнению американского политолога Д. Яворски, существует «минимальная» и «демократическая» стабильность4. Первый вид означает отсутствие на территории государства любых вооруженных конфликтов. Второй — означает способность политической системы быстро и гибко реагировать на изменения общественных настроений, что связано с эффективностью демократических институтов. Таким образом, «минимальную» стабильность можно достичь вполне авторитарными методами, а «демократическую» — только расширением возможностей граждан в управлении государством, укреплением структур гражданского общества.
5. Стабильность может рассматриваться и как равновесие (баланс) политических сил в обществе. В общественной жизни есть немало примеров, когда баланс сил, интересов, устремлений является вполне естественным и отражает глубинные механизмы детерминации деятельности людей (например, баланс спроса и предложения как основа для формирования так называемого рыночного равновесия; соотношение полномочий и ответственности ветвей власти; конкуренция и взаимное сдерживание центра и регионов в федеративном государстве, и т.д.). Особую роль в обеспечении такого рода баланса играют устойчивые институты, разделяемые большинством. Однако в политической науке активно дискутируется вопрос о том, насколько естественным является процесс балансировки интересов и силы. Многие именно так и полагают: баланс достигается как бы сам собой, по аналогии с восстановлением организма после нагрузок. Другие считают, что баланс сил возможен только как специальная целенаправленная деятельность политических лидеров и движений, заинтересованных в таком соотношении5.
А.Ю. Каратеев, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и теории политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: Artem.Karateev@gmail. com
Проблемы интерпретации понятия устойчивости
Обращают на себя внимание несколько любопытных и неоднозначных моментов, связанных с интерпретацией понятия
4 Jaworsky J. Ukraine: Stability and Instability. Washington: National Defense University, 1995. (McNair Paper; 42). P. 3-4.
5 Elgie R. Semi-Presidentialism: Concepts, Consequences and Contesting Explanations // Political Studies Review. 2004. Vol. 2. No. 3. P. 314-330; Goodin R.E. Designing Constitutions: the Political Constitution of a Mixed Commonwealth // Political Studies. 1996. Vol. 44. No. 3. P. 635-646.
устойчивости политических систем. Во-первых, в литературе можно обнаружить значительное число трактовок устойчивости, свидетельствующих о том, что это понятие пока не имеет точного определения. Большинство трактовок определяют устойчивость как способность возвращаться в исходное положение при воздействии внешних и внутренних факторов. Такой подход не вызывает возражений, поскольку близок к пониманию устойчивости в других науках и правомерен с точки зрения теории систем. При этом есть и другие толкования устойчивости политической системы как способности решать стоящие перед ней задачи или способности развиваться в заданном направлении и т.д. Однако представляется, что данные свойства ближе к понятиям эффективности (в первом случае) и способности к развитию (во втором случае), чем к понятию устойчивости.
Во-вторых, фактически не обсуждается вопрос о том, является ли устойчивость положительным или отрицательным свойством политической системы. Априори авторами определений принимается, что это положительное свойство в любых ситуациях. Тем не менее очевидно, что в ряде случаев излишняя устойчивость оказывается затруднением и соответствующая система описывается эпитетами «неповоротливая», «костная», «инертная» и т.д. Неслучайно период наиболее устойчивого существования советской политической системы получил наименование «застоя». Таким образом, напрашивается вывод, что устойчивость не является абсолютным благом. Возможно, тут даже правомерна аналогия с устойчивостью транспортных средств, в применении к которым устойчивость является антиподом управляемости. Действительно, теория управления трактует управляемость как свойство, связанное с возможностью системы переходить из одного состояния в другое, что, естественно, противоречит идее «возвращения в исходное положение».
Более того, интерпретация устойчивости как способности возвращаться в исходное состояние противоречит также идее развития, тоже предполагающей переход от одного состояния к другому. Применительно к истории этот тезис был развит А. Тойнби в концепции цивилизационных вызовов. Он показал, что цивилизации, наилучшим образом приспособившиеся к вызовам и создавшие устойчивые механизмы обеспечения жизнедеятельности, в конечном счете проигрывали другим цивилизациям. То, что устойчивые политические режимы по ряду показателей оказываются менее эффективными, подтверждают и современные исследования6.
6 См., например: Bueno de Mesquita B., Smith A., Siverson R., Morrow J. The Logic of Political Survival. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 5.
В-третьих, существуют проблемы усиления устойчивости систем. Одним из вариантов повышения устойчивости является увеличение количества связей между элементами, либо встраивание в систему новых элементов. Такой подход интуитивно очевиден и практикуется как в механике (где, например, в конструкцию вводятся дополнительные опоры), так и в общественно-политической жизни (где ради поддержания устойчивости создаются новые органы безопасности, контролирующие ведомства и т.д.). Однако и увеличение связей, и увеличение числа элементов усложняют систему. Это, в свою очередь, затрудняет ее управление, делает систему более «дорогой» и, что немаловажно, уменьшает предсказуемость ее поведения.
В-четвертых, ряд подходов математического моделирования интерпретирует устойчивость как состояние, в котором система обладает минимальной энергией. Насколько хорошо для политической системы пребывать в состоянии минимума энергии — вопрос также дискуссионный.
В-пятых, предположительно можно говорить и о том, что излишняя устойчивость граничит с хрупкостью7, т.е. свойством системы, при котором ее разрушение происходит «вдруг» и как будто без достаточных причин. Ярким примером тут может служить коллапс Советского Союза, оказавшийся неожиданно скорым как для наблюдателей в социалистическом лагере, так и для тех, кто находился по другую сторону «железного занавеса». Даже те, кто предсказывал гибель советской системы, не предполагали, что она будет такой быстрой.
В менее устойчивых системах кризисные явления сопровождаются заметными деформациями: массовыми выступлениями, изменениями в различных институтах общества и связях между ними. Эти проявления позволяют вовремя оценить ситуацию и принять соответствующие меры.
Изложенные проблемы, на наш взгляд, не отрицают необходимости обеспечения устойчивости политических систем, но требуют внимания к следующим положениям: 1) устойчивость не является абсолютным благом; 2) стремление сделать систему еще более устойчивой может привести к обратному результату; 3) в системе должен быть обеспечен баланс между устойчивостью и способностью к изменениям и развитию.
7 Стоит отметить, что интерпретация понятия хрупкости в настоящем выступлении расходится с известным в политической науке прочтением понятия "fragile state", которое рассматривается как синоним нестабильности. На наш взгляд, понятия хрупкости и неустойчивости нуждаются в различении, поскольку описывают различные свойства.
Ю.Д. Артамонова, кандидат философских наук, доцент кафедры истории и теории политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: juliaartamonova@yahoo.com
Понятие «стабильность» в менталитете современных россиян
В дискуссиях о стабильности мы обычно исходим из того, что, несмотря на нюансы определений, существует общее для всех ядро понятия «стабильность»: объективная характеристика стабильности — устойчивость экономической и социальной жизни, субъективная — оценка существующего положения дел как нормального, а также психологическая «уверенность в завтрашнем дне». Однако попытки такого представления стабильности в опросах общественного мнения оказываются парадоксальными. Во-первых, данные опросов дают большой разброс. «На вопрос, заданный в ходе мониторингового исследования ИС РАН в марте 2013 г.: как сегодня россияне оценивают ситуацию в стране? — 39 % охарактеризовали ее как нормальную, спокойную; 44 % — как напряженную, кризисную; 8 % — как катастрофическую»8. Та же ситуация воспроизводилась и позже. По данным экспресс-анализа ВЦИОМ, охватывающим 42 области, края и республики России, на 1 квартал 2016 г. соотношение людей, считающих экономическое положение России в целом хорошим или нормальным, к числу людей, считающих его плохим, 50 на 509.
Во-вторых, общественное мнение как бы не реагирует на происходящие изменения. Эксперты склонны давать пессимистические оценки и прогнозы, касающиеся российской экономики, но «... динамика социального самочувствия опрошенных выражена относительно слабо»10.
В-третьих, нет никакой корреляции ухудшения (или улучшения) положения и роста политической активности. «Доля тех, кто лично участвует в политической жизни, за минувшее десятилетие не изменилась, оставаясь на отметке 2 % (как для бедной, так и для состоятельной части населения). Доля тех, кто внимательно следит за политикой, за это же время снизилась с 31 до 20 %, а тех, кто
8 Бызов Л.Г. Рубежи стабильности: социально-политические аспекты массового сознания россиян // Перспективы. 2014. 10 июня. URL: http://www.perspektivy.info/ ms/gos/rabezhi_stabilnosti_socialno-politicheskije_aspekty_massovogo_soznanija_ rossijan_2014-06-10.html
9 См.: Индекс социального самочувствия // ВЦИОМ. URL: http://wciom.ru/news/ ratings/indeksy_socialnogo_samochuvstviya/
10 Бызов Л.Г. Указ. соч.
совсем не интересуется политикой, — выросла с 34 до 40 "/о»11. Мы наблюдаем рост протестных настроений, не связанный с ростом числа собственно акций массового протеста. На закрытый вопрос экспресс-анализов ВЦИОМ: «Если в нашем городе/сельском районе состоятся массовые акции протеста, выступления против падения уровня жизни, несправедливых действий властей, в защиту своих прав, Вы лично примете в них участие или нет?» — ответ «Скорее всего, нет» во втором квартале 2014 г. выбрал 81 % респондентов, во втором квартале 2015 г. — 76 %, а в первом квартале 2016 г. — уже только 67 %12.
Стандартная объяснительная модель включает обычно два компонента — тезис о большой поляризованности общества, а также тезис о желании сильной власти и готовности ее поддержать у большинства россиян. Следующим шагом является вывод о зыбкой стабильности, которую пока удается поддерживать. Такая интерпретация не учитывает ряд полученных данных, в частности, всегда различный процент россиян, отвечающих на вопросы об ухудшении ситуации в различных сферах общества (одинаков только процент ответов об ухудшении ситуации борьбы с коррупцией и ситуации с правоохранительными органами)13. Также стоит отметить, что политическая активность не связана с экономическим положением — политически активные есть и среди бедных, и среди богатых слоев. Уже из этого понятно, что основания оценки ситуации как стабильной, равно как и мотивы участия и неучастия в политической жизни, весьма различны.
Поэтому было бы логично попробовать вскрыть мотивы, побуждающие людей к таким оценкам стабильности и такой политической активности. Для этого подходит инструментарий когнитивной теории метафоры, поскольку он позволяет достаточно объективно выявить, что же реально люди думают, и показать, через какие схемы действий (подчеркнем: действий) люди концептуализируют происходящее. Дж. Лакофф подчеркивал, что метафоры «санкционируют те или иные действия, подтверждают выводы и помогают устанавливать цели»14. Например, безобидное на первый взгляд словосочетание «борьба с инфляцией» помещает такое явление, как инфляция, в рамки давно знакомого нам соперничества. Автома-
11 Там же.
12 См.: Протестный потенциал // ВЦИОМ. URL: http://wciom.ru/news/ratings/ protestnyj_potencial/
13 Бызов Л.Г. Указ. соч.
14 Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: УРСС, 2004. С. 172.
тически делаются выводы, что инфляция является врагом, оказавшимся на нашей территории, и, следовательно, ее можно убрать из жизни; что с инфляцией можно бороться или можно ей потакать и т.д.; что сила — в окончательной победе. Тем самым задается шаблон действий в отношении нее, делающий «немыслимыми» иные возможности. Дж. Лакофф заключает: «Идея о том, что метафоры могут творить реальность, вступает в противоречие с большинством традиционных воззрений на метафору. Причина этого заключается в том, что метафора традиционно рассматривалась, скорее, всего лишь как принадлежность языка, а не как средство структурирования понятийной системы и видов повседневной деятельности, которой мы занимаемся. Вполне разумно предположить, что одни лишь слова не меняют реальности. Но изменения в нашей понятийной системе изменяют то, что для нас реально, и влияют на наши представления о мире и поступки, совершаемые в соответствии с ними»15.
Концепт «стабильность» подразумевает оценку устойчивости социально-экономической жизни и поиск условий этой устойчивости в рамках определенного гештальта. Этим и объясняются конкретные способы политического (не)действия. Попробуем кратко представить, через какие гештальты рассматривается социально-экономическая ситуация в стране и в чем усматривается стабильность в свете этих гештальтов. Период анализа — март 2016 г. Для анализа использован топ-20 печатных СМИ согласно Медиалогии. Также мы опирались на результаты, представленные в «Словаре русских политических метафор» А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова16.
1. Стабильность требует сильного лидера. Такая идея возможна в рамках понимания социально-экономической жизни в целом через модель семьи. Правитель(ство) воспринимается как старший в семье, тот, кто берет на себя ответственность. И неважны расхождения в интерпретации (строгий отец или внимательный воспитывающий). Важно, что залогом стабильности будет наличие старшего, заботящегося об остальных и берущего ответственность на себя. При этом абсолютно неважна правовая сторона вопроса — и в самом деле, какие там формальные процедуры в семье? Не требуется и абсолютной безгрешности. Неслучайно «.. .68 % участников считают, что "власть при всех ее недостатках заслуживает поддержки"»17. Согласно данным ВЦИОМ 2016 г., наблюдается рост положительных оценок
15 Там же. С. 175.
16 Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. М.: Помовский и партнеры, 1994.
17 Бызов Л.Г. Указ. соч.
деятельности общественных институтов, при этом наибольшая поддержка высказывается армии — 87 % положительных оценок18.
2. Стабильность требует общих правил игры и наличия команды единомышленников. В рамках гештальта социально-экономической жизни как арены борьбы стабильность связана с соблюдением правил и наличием команд единомышленников. Государство мыслится как динамичное явление, где преобладает одна группа или тенденция (стабильность — не раскачивание лодки). Часто встречаются лексика группировок, команды «проверенных и преданных друзей», профессионалов, требования игры по правилам и прозрачных правил.
3. Происходящее расценивается как обман, поэтому как и в случае обмана надо отыграть ситуацию и вернуть отобранное. Пока этого не происходит, ситуация кажется фантасмагорией и все воспринимается с подозрением и пессимизмом. Единственное, что остается, — фиксировать обман или бесконечно горько иронизировать. Подобную позицию мы встречаем в прессе левой ориентации, а также в СМИ, подчеркивающих свою аполитичность (заметим, что частое заимствование левой прессой ироничных стихов, песен, мемов и т.д. именно из аполитичных СМИ не случайно).
4. Стабильность связана с престижем страны и уважением к ней, что возможно, если социально-экономическую жизнь воспринимать как результат правления захватившей власть группировки, преследующей свои собственные интересы. Поведение в рамках такой метафоры отличается противоречивостью: с одной стороны, власть не любят и ничего особо хорошего от нее не ждут, с другой — ждут подачек и внешней защиты. Рационализируемое требование — «престиж государства» вкупе с «уменьшением расходов на управление» (все равно они пойдут не на благо всех). «В ходе исследования опрошенным было предложено выбрать несколько (до трех) лозунгов, которые в наибольшей степени выражают их личную мечту о будущем России. При этом наибольшей поддержкой пользуются такие идеи, как социальная справедливость (44 %), права человека, демократия (28 %), обеспечение стабильности и развития без потря-
18 Инициативный всероссийский опрос ВЦИОМ проведен 10-11 декабря 2016 г. в 130 населенных пунктах в 46 областях, краях и республиках 8 федеральных округов России. Объем выборки — 1600 человек. Выборка репрезентирует население РФ в возрасте 18 лет и старше по полу, возрасту, образованию, типу населенного пункта. Выборка многоступенчатая стратифицированная, с пошаговым отбором домохозяйств, с применением квот на последнем этапе отбора. Для данной выборки максимальный размер ошибки (с учетом эффекта дизайна) с вероятностью 95 % не превышает 3,5 %. Метод опроса — личные формализованные интервью по месту жительства респондента. См.: Пресс-выпуск № 3267 // ВЦИОМ. 2016. 15 декабря. URL: http://wciom.ru/index.php?id=236&uid=115998
сений (27 %), возвращение статуса великой державы (26 %)»19. В мае 2014 г. ценность «великой державы» выросла до 43 %, оттеснив на последующие места остальные20. В первом квартале 2016 г. данная тенденция сохранилась21.
А.Ю. Бубнов, кандидат философских наук, доцент кафедры истории и
теории политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова,
e-mail: alexandr-bubnov@mail.ru
Историческая политика как фактор устойчивости
политической системы
Достаточно очевидным представляется утверждение о том, что поддержка политической системы гражданами зависит в том числе от степени общности разделяемых ценностей. Проявление этих ценностей происходит в публичном пространстве, где значимое место занимают темы исторической памяти и коллективного прошлого, формирующие и поддерживающие гражданскую идентичность. Важным является признание того факта, что общество неизбежно расколото по ценностным основаниям и выработка исторических нарративов осуществляется конкурирующими политическими силами. Легитимность власти и доверие общества к политической системе и ее ценностям обеспечиваются балансом интересов крупных общественных групп. Историческая политика, таким образом, может пониматься в двух смыслах: как конкуренция интерпретаций социальной реальности в публичном пространстве и как политика государства, направленная на поиск разумного компромисса между образами прошлого, через призму которых общество смотрит на настоящее.
Между тем для России до сих пор актуален ценностный раскол на «красных» и «белых», который создает потенциальную угрозу стабильности и поступательному развитию политической системы. Актуализация споров о коллективном прошлом, ставшая приметой нашего времени, породила две крупные стратегии общественного сознания — отрицание и реставрацию. Эти стратегии хорошо видны на примере споров вокруг революции 1917 г. Революция для советского метанарратива выступает в роли «мифа основания». Особенность такого рода конструкций подразумевает определение места разрыва со Старым порядком и рождение новой истории страны,
19 Бызов Л.Г. Указ. соч.
20 Там же.
21 Оценка властей // ВЦИОМ. URL: http://wciom.ru/news/ratings/ocenka_ vlastej/
которая выступает теперь как реализация заложенных в момент основания идей и принципов. Уклониться от вызова, предлагаемого мифом основания, невозможно, здесь необходимо либо вставать на позиции контрреволюции и провозглашать момент революции ложным стартом, либо укреплять миф основания, изобретая различные объяснения тех или иных неудач и промахов. Именно с этой ситуацией связаны большая часть дискуссий вокруг революции и конкуренция различных нарративов. Реставрация советской версии мифа основания очевидно неприемлема для крупных общественных групп по причине прямого или косвенного оправдания репрессий. Интерпретация революции как краха государственности и национального предательства несет в себе существенные издержки для государственной идентичности, поскольку подразумевает принципиальный отказ от символического капитала советского проекта и наработанной традиции коммеморации22. Промежуточный вариант, февралистская модель реинтерпретации революции 1917 г., был отброшен еще в 2000-е гг., поскольку Февраль слишком мал по времени и по своим историческим достижениям.
На наш взгляд, разумным компромиссом в борьбе интерпретаций является отказ от нарратива «мифа основания» в пользу нарратива «долгой истории». Обозначим его как зрелую постревизионистскую модель, идущую на смену избыточному ревизионизму, ставшему обратным движением маятника после компроментации советского метанарратива. Приемлемой альтернативой отрицанию и реставрации может стать концепция «долгой революции», которую, применительно к французскому аналогу, можно найти у Ф. Фюре23. Фюре указывает на то, что революция в своей открытой фазе скорее декларирует цель, чем в действительности ее достигает. Совпадение революционного идеала с исторической действительностью, что можно считать строгим критерием окончания революции, применительно к Великой французской революции произошло в конце XIX в. вместе со слиянием республиканской и деревенской Франции. По сути, революция интенсифицировала процесс, начатый еще Старым порядком. Таким образом, в нарративе «долгой истории» возможна реинтерпретация революции в соответствии с фреймом преемственности.
Можно применить эту модель к отечественной истории, используя логику сопоставления больших (столетних) циклов русской и
22 Малинова О.Ю. Актуальное прошлое: Символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности. М.: Политическая энциклопедия, 2015. С. 86-87.
23 Фюре Ф. Постижение Французской революции. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. С. 13-18.
французской революции24. Русская революция представляет собой ускоренное движение в направлении, заложенном еще монархией, — на построение административного государства и индустриальной экономики в городском обществе. С этой точки зрения современная Россия находится в аналогичном историческом времени с Третьей французской республикой, когда после катастрофы имперского проекта происходит стабилизация ценностного расколотого общества на основе демократических процедур. Однако эта стабилизация должна быть подкреплена выработкой и утверждением новой национальной идентичности, способной компенсировать раскол. Пойти французским путем, взяв в качестве мифа основания революцию как событие, у России уже не получится. Расхождения в исторических циклах двух «великих крестьянских революций» достаточно велико. Революционный проект в России был доведен до логического конца. В советской версии якобинская диктатура, проявив гибкость и волю, сама преобразовалась в Термидор и красную империю, которая пала не от иностранного вторжения (как во французском аналоге), а в результате исчерпания «жизненных сил» собственной идеологии. Следовательно, России придется создавать более сложную модель исторической политики, в которую «долгая история революции» войдет как составная часть.
Нарратив «долгой истории революции» обеспечивает признание исторической значимости события на самом общем уровне, способствующем примирению «белых» и «красных». Но за пределами этой рамки консенсуса возможна любая критика, в том числе критика последствий, методов революции и разбор персональной ответственности.
О.И. Митяева, доктор исторических наук, профессор кафедры истории и теории политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: mitya_one_2002@rambler.ru
Значение гражданского воспитания молодежи для устойчивости политической системы
Патриотическое и гражданское воспитание новых поколений — важнейший фактор сохранения и развития государства. Современная Россия призвана решать труднейшие задачи в сфере внутренней и внешней политики. Решению этих задач должны способствовать
24 Черняховский С.Ф. Революция — Реставрация — Революция // Политический класс. 2005. № 2.
гуманитарные науки. По мнению ректора МГУ В.А. Садовничего, «гуманитарный сектор не только самый сложный в системе образования, но и политически и мировоззренчески самый рискованный. Он и самый ответственный, поскольку имеет дело с духовным,
нравственным обликом человека с момента его рождения и до по" 25
следних дней жизни»25.
Большое значение в гражданском воспитании молодежи имеет изучение отечественной литературы и истории, а также активное освоение великого культурного наследия уже в школе. Как известно, история — многофакторное явление. Наша отечественная история насыщена трагическими и героическими событиями. Научное изучение истории поможет молодежи сопереживать и гордиться ею.
Великим испытанием для нашей Родины явилась Великая Отечественная война. Многонациональный советский народ сыграл решающую роль в разгроме фашизма, спас свою страну и мировую цивилизацию. Следует активнее пропагандировать знание о великих жертвах, принесенных на алтарь Победы. В боях за свободу погибли 8 млн 668 тыс. солдат и офицеров. Величайшими в истории человечества оказались потери мирных жителей — 18 млн человек. А. Твардовский писал в поэме «Василий Теркин»: «Бой идет святой и правый / Смертный бой — не ради славы, ради жизни на земле».
Истребление мирного населения являлось целью войны Германии против Советского Союза. Немецким солдатам в первый день войны были розданы листовки с призывом: «Убивай всякого русского: стариков, женщин, девочек, мальчиков. Убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навек»26. Как известно, союзники помогали нам материально, но в войну вступили лишь на последнем этапе, когда ее итог уже был предрешен.
Молодежь явилась важнейшей силой восстановления и развития разрушенной страны в послевоенный период, внесла свою лепту в освоение космоса и в достижения в сфере культуры. Гражданское, патриотическое воспитание новых поколений — залог устойчивости государства.
25 Садовничий В.А. Выступление на Всероссийском совещании «Традиции и инновации в образовании: гуманитарное измерение». М., 2007. С. 3.
26 Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь / Сост. Г.Ф. Кри-вошеев. М.: Вече, 2015. С. 41, 45.
С.Ф. Черняховский, доктор политических наук, профессор кафедры истории и теории политики факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, действительный член Академии политических наук, e-mail: serfecher@mail.ru
Циклы революция — реставрация — революция и проблема устойчивости политических систем
Хотелось бы посмотреть на проблему устойчивости политических систем через призму революционных событий, ставших стержнем российской истории XX в. Привычно сегодня делается вывод, что Октябрьский проект в 1991 г. и Октябрьская революция закончились грандиозным поражением. Но революции не заканчиваются ни взятием власти революционерами, ни их казнью, ни победой контрреволюции, ни торжеством реставрации. Революции в конечном счете заканчиваются тогда, когда разрешаются вызывавшие их к жизни общеисторические проблемы и решаются поставленные перед ними историей задачи.
В большинстве развитых капиталистических стран пролетариат не добился победы. Исключением стала Россия и ряд стран, на которые она оказала решающее воздействие, но и в ней Октябрьский, т.е. пролетарский проект терпит поражение в силу ряда причин, которые в данном случае мы оставляем за скобками. В этом отношении ситуация как бы сводится к ситуации поражения Крестьянских войн в странах Европы. Однако и здесь социально-политическое устройство, оставшееся от фазы прямых классовых столкновений буржуазии и пролетариата, более чем существенно модифицировано по сравнению с классической эпохой. Это уже не система прямого господства буржуазии, как и абсолютистское государство не было государством единоличного господства феодалов, это система социальных государств, в значительной степени отказавшихся от рыночной экономики, экономическое и политическое устройство которых базируется на союзе бюрократии, обладателей финансового капитала и высших групп класса людей, продающих свою рабочую силу.
То есть, как старое третье сословие (крестьянство) когда-то расслоилось на собственно обладателей мелких средств производства, которые они использовали в своем труде (крестьян и ремесленников, мелкую буржуазию), и собственно буржуазию — обладателей денег и средств производства, так и классический пролетариат расслоился на традиционных рабочих и «неопролетариат», т.е. обладателей особых «знаний и умений», «интеллектуального капитала» — менеджеров, ученых, программистов, инженеров и т.д.
Политическая организация власти современных «социализированных» капиталистических государств есть раздел власти и влияния между обладателями финансового и интеллектуального капитала, обладателей денег и обладателей информации. В этом отношении сильные социальные бюрократические государства есть некий фазовый исторический аналог абсолютистских государств позднего феодализма. Как там в некий исторический момент распался их союз и организаторы нового — промышленного товарно-денежного производства предъявили претензию на всю полноту политической власти, так и здесь можно предвидеть в тот или иной момент распад союза бюрократии, финансового капитала и обладателей «знания и умения», продаваемых ими сегодня по старой классической схеме, но за совсем иные деньги.
Исторический момент предъявления такой претензии зависит от различных обстоятельств, в немалой степени — от того, когда произойдет субъективное осознание «неопролетариатом» своей роли и своего права на такую претензию. С одной стороны, субъективно такое осознание еще в полной мере не произошло. С другой — роль обладателей «знания и умения» объективно достаточна для этой претензии. Тут мы, очевидно, встретимся с новым веком Просвещения, некой интеллектуальной революцией, которая в какой-то момент десакрализует старые основания легитимности господства частной собственности. Закономерности и этапы такого процесса можно анализировать отдельно. В данном контексте для нас, пожалуй, интересны два момента.
Первый заключается в том, что хотя современный развитой (постиндустриальный) мир, в котором утверждается информационное производство, выглядит комфортно-мирным и рождает предположения о бесспорно эволюционном характере своего последующего развития, весьма вероятно, что эти представления окажутся наивными. В период устойчивости позднего абсолютизма, когда крестьянские и религиозные войны отошли в прошлое, будущие гражданские войны и восстания тоже могли показаться маловероятными.
Второй момент с точки зрения описанного в последней части данного материала предположения позволяет с серьезными основаниями утверждать, что Октябрьская эпоха как таковая вовсе не закончилась. Ни применительно к собственно России, о чем шла речь выше, ни применительно даже к самой комфортной и благополучной части мира: нынешним социальным государствам модифицированного капитализма.
Когда прошло 90 лет после казни Карла Первого (1739), могло казаться, что это в прошлом и подобная участь, безусловно, не грозит иным монархам Европы. Но уже начинался век Просвещения, писали Вольтер и Дидро, впереди было Бостонское чаепитие, штурм Бастилии и революционная диктатура якобинцев. Когда минуло 90 лет со времени революционного террора Французской республики (1883), тоже казалось, что эпоха революций ушла в прошлое. Но уже был казнен народовольцами русский император, в Европе крепли рабочие партии, в России началась пропаганда марксизма, а впереди было создание партии большевиков, восстание на «Потемкине» и штурм Зимнего. Когда десять лет назад отмечали 90 лет Великой Октябрьской революции, казалось, что все в прошлом, что мир стабилен и устойчив, а человечество забыло свои юношеские увлечения. Что осталось сегодня от этого кратковременного заблуждения?
Все это заставляет предположить, что речь идет не столько о кризисе социалистической идеологии и системы, сколько о кризисе прогностических способностей всей современной политической мысли. На примере многих стран мы видим, что большинству лидеров и правящих партий не удавалось в последние 30-40 лет добиться осуществления намеченных глобальных целей. С известной точки зрения, казалось бы, были все основания оценить процесс перемен как движение к единому мировому сообществу, к избавлению от конфронтации, словом — к полному утверждению приоритета прав человека и торжеству гуманизма. Несбывшиеся прогнозы заставляют не доверять оптимистам, которых пора уже заносить в Красную книгу. Не окажутся ли все гражданские войны прошлого милой и гуманной домашней ссорой на фоне того социального и национального взрыва XXI столетия, который будет тем сильнее, чем упрямее его будут пытаться сдержать?
Наверное, путь к стабильности существует. Но, возможно, он, как это часто бывает, лежит не там, где его желают видеть. Может быть, даже в том направлении, от которого столь стремительно пытаются уклониться. Человека, который в 2007 г. говорил бы о возможных, сегодня уже реально произошедших событиях 2011-2012 г., — хотя аналоговые модели предсказывали нечто подобное — не сочли бы даже мечтателем. Правда, все великие революции сменялись реставрациями. Но правда и то, что все реставрации сметались новыми революциями.
Материалы подготовлены А.Ю. Бубновым
ЛИТЕРАТУРА
Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. М.: По-мовский и партнеры, 1994.
Бызов Л.Г. Рубежи стабильности: социально-политические аспекты массового сознания россиян // Перспективы. 2014. 10 июня. URL: http://www.perspektivy.info/ rus/gos/rubezhi_stabilnosti_socialno-politicheskije_aspekty_massovogo_soznanija_ rossijan_2014-06-10.html
Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь / Сост. Г.Ф. Кри-вошеев. М.: Вече, 2015.
Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: УРСС, 2004.
Малинова О.Ю. Актуальное прошлое: Символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности. М.: Политическая энциклопедия, 2015.
Садовничий В.А. Выступление на Всероссийском совещании «Традиции и инновации в образовании: гуманитарное измерение». М., 2007.
Фюре Ф. Постижение Французской Революции. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998.
Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004.
Черняховский С.Ф. Революция — Реставрация — Революция // Политический класс. 2005. № 2.
Bueno de Mesquita B, Smith A., Siverson R., Morrow J. The Logic of Political Survival. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.
DowdingK.M., KimberR. The Meaning and Use of "Political Stability" // European Journal of Political Research. 1983. Vol. 11. No. 3. P. 229-243.
Elgie R. Semi-Presidentialism: Concepts, Consequences and Contesting Explanations // Political Studies Review. 2004. Ш. 2. No. 3. P. 314-330.
Goodin R.E. Designing Constitutions: the Political Constitution of a Mixed Commonwealth // Political Studies. 1996. Vol. 44. No. 3. P. 635-646.
Jaworsky J. Ukraine: Stability and Instability. Washington: National Defense University, 1995. (McNair Paper; 42).
Protsyk O. Intra-Executive Competition between President and Prime Minister: Patterns of Institutional Conflict and Cooperation under Semi-Presidentialism // Political Studies. 2006. Vol. 54. No. 2. P. 219-244.
Zimmerman E. Government Stability in Six European Countries During the World Economic Crisis of the 1930s: Some Preliminary Considerations // European Journal of Political Research. 1987. Vol. 15. No. 1. P. 305-334.
REFERENCES
Baranov, A. N., and Karaulov, Iu. N. Slovar' russkikh politicheskikh metafor. Moscow: Pomovskii i partnery, 1994.
Byzov, L. G. "Rubezhi stabil'nosti: sotsial'no-politicheskie aspekty massovogo soznaniia rossiian," Perspektivy, 2014, June 10, URL: http://www.perspektivy.info/ rus/gos/rubezhi_stabilnosti_socialno-politicheskije_aspekty_massovogo_soznanija_ rossijan_2014-06-10.html
Krivosheev, G. F. (ed.) Velikaia Otechestvennaia bezgrifa sekretnosti. Kniga poter'. Moscow: Veche, 2015.
Lakoff, G., and Johnson, M. Metafory, kotorymi my zhivem. Moscow: URSS,
2004.
Malinova, O. Iu. Aktual 'noeproshloe: Simvolicheskaiapolitika vlastvuiushchei elity i dilemmy rossiiskoi identichnosti. Moscow: Politicheskaia entsiklopediia, 2015.
Sadovnichii, V. A. Vystuplenie na Vserossiiskom soveshchanii "Traditsii i innovatsii v obrazovanii: gumanitarnoe izmerenie". M., 2007.
Furet, F. Postizhenie Frantsuzskoi Revoliutsii. St. Petersburg: INAPRESS, 1998.
Huntington, S. Politicheskiiporiadok v meniaiushchikhsia obshchestvakh. Moscow: Progress-Traditsiia, 2004.
Cherniakhovskii, S. F. "Revoliutsiia — Restavratsiia — Revoliutsiia," Politicheskii klass, No. 2, 2005.
Bueno de Mesquita, B.; Smith, A.; Siverson, R.; Morrow, J. The Logic of Political Survival. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.
Dowding, K. M., and Kimber, R. "The Meaning and Use of 'Political Stability'," European Journal of Political Research, Vol. 11, No. 3, 1983, pp. 229-243.
Elgie, R. "Semi-Presidentialism: Concepts, Consequences and Contesting Explanations," Political Studies Review, Vol. 2, No. 3, 2004, pp. 314-330.
Goodin, R. E. "Designing Constitutions: the Political Constitution of a Mixed Commonwealth," Political Studies, Vol. 44, No. 3, 1996, pp. 635-646.
Jaworsky, J. Ukraine: Stability and Instability. McNair Paper, [Vol.] 42. Washington: National Defense University, 1995.
Protsyk, O. "Intra-Executive Competition between President and Prime Minister: Patterns of Institutional Conflict and Cooperation under Semi-Presidentialism," Political Studies, Vol. 54, No. 2, 2006, pp. 219-244.
Zimmerman, E. "Government Stability in Six European Countries During the World Economic Crisis of the 1930s: Some Preliminary Considerations," European Journal of Political Research, Vol. 15, No. 1, 1987, pp. 305-334.
