CC BY
44
Библиографический список
1. Суриков А. Битва за Каспий: Национальные интересы России и Каспийское море // Московские новости. 1995. 3-10 дек.
2. Абдулатипов Р. Кто начинал кавказскую войну? // Сегодня. 1995. 23 авг.
3. Мурсалиев А. Политический фонтан из нефтяной скважины // Московские новости. 1994. 25 сент. - 2 окт.
4. Плужников С., Соколов С. За море нефти мы готовы заплатить море крови // Комсомольская правда. 1995. 27 янв.
5. Нодэ Ж.-Б. Чечня мешает России получать прибыль от каспийской нефти // Сегодня. 1995. 25 июля.
6. Каспийская «интрига»: Борьба за нефть может иметь печальные последствия для России // Известия. 1994. 19 окт.
7. Иванов А. Каспийский трубопроводный консорциум нервирует Турцию // Сегодня. 1996. № 79.
8. Джафарова Д. Проект нефтепровода Бургас - Александруполис практически готов // Сегодня. 1995. 19 сент.
N.N. Filatov “Uskorenie”:
Peculiarities of Political Time Ideas Conceptualization
Social and political transformations must become irreversible during a period of time determined by their initiators. The author analyzes the consequences of the contradictions in the theoretical, scientific and ideological definition of the current political time for the formation of the program of modernization in Russia at the end of the 1980s.
Key words and word-combinations: political time, modernization, contradictions of political discourse, ideological discourse, political experience.
Социально-политические преобразования в течение определенного их инициаторами времени должны приобрести необратимый характер. Автором анализируются последствия, которые имели для формирования программы модернизации России в конце 1980-х годов противоречия в теоретическом и идеологическом определении текущего политического времени.
Ключевые слова и словосочетания: политическое время, модернизация, противоречия политического дискурса, идеологический дискурс, политический опыт.
УДК 32.130.3 ББК 66.2
Н.Н. Филатов
«УСКОРЕНИЕ»:
ОСОБЕННОСТИ
КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
О ПОЛИТИЧЕСКОМ
ВРЕМЕНИ
^В демократической системе социальноэкономические и политические реформы всегда представляют собой важный инструмент управления ходом политического процесса. Возможности этого инструмента нуждаются в постоянной теоретической оценке с целью совершенствования либо, что также бывает, отказа от продолжения курса реформ. Значимость такой критическо-теоретической оценки возрастает в том случае, если реформы по своему масштабу и замыслу сориентированы на осуществление комплексной модернизации страны, как, например, нашей - в со-
ветский и, особенно, постсоветский периоды. В подобных обстоятельствах любая критическая оценка демократического по своему характеру процесса трансформации должна отталкиваться от понимания свойств тех политических пространства и времени, в которых проходит модернизация. Таким образом, свойства политических пространства и времени выступают двумя ключевыми исходными условиями: развития самого модернизационного процесса и научной его оценки.
Довольно часто приходится сталкиваться с мнением, что инициировавшие реформы лидеры и элиты, возглавлявшие нашу страну в конце 1980-х и начале 1990-х годов, не имели на тот момент представления о том, какого пространственного и временного масштаба перемены они затевают. Вследствие этого администрирование и кулуарные конфликты лидеров и элитных групп фактически подменяли собой разработку стратегии и тактики реформ. Чаще всего такие оценки опираются на звучащую из уст реформаторов самокритику [1]. Как отмечалось в одном из публицистических анализов первых результатов «перестройки», «...партия пошла на перестройку, не имея ее всесторонне и глубоко отработанной концепции» [2, с. 62].
Тезис, что демократические преобразования начинались без всякого представления об их масштабе и темпах, лишает смысла конструктивную научную критику этого начального этапа современной модернизации и, соответственно, приведение знаний о том времени в формат политического опыта. На наш взгляд, с самого начала преобразований, инициированных в середине 1980-х годов советским партийно-государственным руководством, велась работа по научному определению и идеологической концептуализации временных границ построения «социализма с человеческим лицом». Была осуществлена сложная и противоречивая по своей сути творческая работа по наполнению смыслом таких ключевых концептов, как «ускорение» и «перестройка». Первый из них теоретически обозначал временные границы, в которых эти изменения должны были совершиться для того, чтобы их результаты очевидно превосходили и советские и зарубежные достижения в социальной сфере, в политике и экономике. Второй давал обществу и элитам возможность теоретически осмыслить пространственные и структурные характеристики рефор-мационных процессов в соотношении с советской практикой и практиками либеральных демократий.
Процедура такого смыслового наполнения была сложной и неоднозначной, связанной с прежним опытом совмещения идеологических и научных дискуссий, приведения результатов этих дискуссий к общему идеологическому знаменателю. Научный анализ того пространственно-временного контекста, в котором должны были разворачиваться реформы, постоянно пересекался с идеологическими детерминациями и с теми стереотипами понимания целей развития советского государства и общества, которые укоренились в советскую эпоху в сознании общества и элит. Наблюдалась тенденция к максимальной унификации представлений о пространственно-временных характеристиках развития модернизационных процессов. Подобную объективную тенденцию можно наблюдать и в наше время [3].
Ускорение социальных, экономических и политических процессов в историческом и современном ракурсе представляет собой фундаментальную проблему для российской политической мысли и российской политической практики. В этом смысле ее постановка наукой и публицистикой на этапе «перестройки» представляется исторически закономерной.
Наличие обширных природных, демографических ресурсов, а также такого мощного ресурса, как централизованная государственная власть, побуждало политические и интеллектуальные элиты к очень специфическому осмыслению хода отечественной социально-политической жизни. Кроме того, перед их глазами были образцы, созданные историческими конкурентами - западными политическими сообществами. Там политические, экономические, культурные, социальные процессы протекали динамичнее и продуктивнее при наличии приблизительно той же ресурсной базы. Это подводило российскую политическую мысль к выводу, что единственным препятствием на пути прогресса России и вхождения ее в сообщество равноправных цивилизованных народов является «человеческий фактор», специфический «народный менталитет», «общественная традиция».
В последние два столетия многих теоретиков это приводило к выводу, что в случае осознания политической элитой всегда есть потенциальная возможность преодоления инертности «человеческого фактора» и ускорения за счет этого протекания основных процессов. Рефлексивный и практический опыт побуждал интеллектуально подготовленную часть политических элит России время от времени задумываться над принципиальной эффективностью «ускорения» тех процессов, динамика которых подчинена действию объективных законов и связей, но потенциально может быть скорректирована вмешательством человеческих интересов и властной воли. В этом отношении задача теоретического осмысления того, что может представлять собой «ускорение», имела возможность быть решенной и с опорой на богатый эмпирический исторический материал, и с опорой на достижения отечественной политической мысли.
М.С. Горбачев и его окружение не первыми попытались применить административный ресурс для ускорения социально-политических и экономических процессов. И этот административный опыт российской государственности тоже мог послужить серьезным предметом теоретического осмысления. Но процесс теоретического поиска пошел в другом русле. Формулировка задачи (и тем официально был задан общий ракурс теоретического поиска) была привязана не к опыту социума и государства, а к ряду частных «упущений» в текущей государственной политике [4, с. 24].
Противоречие между тем, каков был очевидный исторический масштаб проблемы «ускорения», и тем, в каком масштабе она была представлена советскому обществу, имеет объяснение. На июньском 1983 г. Пленуме Центрального комитета КПСС, в докладах Ю.В. Андропова и К.У. Черненко прозвучала резкая критика состояния общественного сознания и общественных практик в Советском Союзе [5, с. 8]. Однако на этом же Пленуме была озвучена и неоднократно повторена такая формулировка стратегии социалис-
тического строительства, которая в потенции не допускала никакого «ускорения» [5, с. 8-9, 80].
В своем теоретическом выборе в середине 1980-х годов политическая элита страны была дополнительно связана незадолго до того взятыми ею на себя перед лицом общества обязательствами, а именно - следовать путем постепенных преобразований. Источником данного противоречия, кроме естественного различия в оценках политической ситуации в стране, наблюдавшегося в высшем руководстве, была и нерешенность проблемы соотношения новой стратегии с революционной теорией. В Политическом докладе Центрального комитета КПСС XXVII съезду Коммунистической парии Советского Союза М.С. Горбачев следующим образом озвучил эту установку на связь нового «ускорения» с марксистско-ленинской традицией: «Выражением глубокого осознания партией принципиально новой ситуации внутри страны и на мировой арене. проявлением ее воли и решимости осуществить назревшие преобразования стала выдвинутая апрельским 1985 г. Пленумом установка на ускорение социальноэкономического развития нашего общества. Формулируя задачи долговременного, принципиального порядка, Центральный комитет последовательно руководствуется марксизмом-ленинизмом - подлинно научной теорией общественного развития» [4, с. 25].
Классический марксизм допускал и даже приветствовал интенсификацию социально-экономических и политических процессов, вплоть до революционного ускорения. Но ускорение понималось при этом как результат познания и освоения людьми и социальными группами объективных законов экономического, политического и социокультурного развития, как результат социального и индивидуального действия, сообразного с этими объективными законами. Это касалось и проблемы революционного «ускорения» [6, с. 40].
На съезде задача «убедить широкие слои трудящихся в правильности избранного пути» была поставлена как вопрос, решаемый параллельно с ускорением, а не предшествующий ему, подготавливающий его [4, с. 44]. Что это не было случайностью, подтверждает постановление ЦК КПСС «Основные направления перестройки системы политической и экономической учебы трудящихся», появившееся на свет в 1987 г. [7, с. 215].
В указанном постановлении позиция «элиты перестройки» ближе к той интерпретации необходимости и возможности революционного «ускорения», которую дал В.И. Ленин в известной теоретической полемике с лидерами «меньшевистского» крыла российской социал-демократии, чем к позиции К. Маркса. В ленинском варианте истолкования связи объективных законов и «человеческого фактора» в вопросе достижения «ускорения» акцент был сделан на возможности не только следовать объективным законам, но и варьировать их применение в социальной практике сообразно уровню понимания их людьми [8, с. 437-438].
Судя по всему, именно эта версия активно внедрялась в сознание элиты и общества через средства массовой информации. Такая интерпретация потенциально допускала самостоятельность роли «человеческого фактора» в определении динамики социальных, экономических и политических процессов в тече-
ние всего времени осуществления модернизации и подразумевала необходимость сжать это время до масштабов жизни того поколения, которое осознало свою миссию двигателя модернизации [9, с. 205-231].
Характерна фраза Б.Н. Ельцина, выявляющая общую логику имевшего место политического и теоретического поиска: «.подготовка к XXVII съезду, его работа идут как бы по ленинским конспектам.» [4, с. 140]. Эту позицию разделял и М.С. Горбачев, утверждавший, что «цель перестройки - теоретически и практически полностью восстановить ленинскую концепцию социализма...» [10, с. 31].
В принципе такая интерпретация органично вписывалась в логику эволюции русской леворадикальной политической мысли, в роли теоретического наследника которой выступил ленинизм [11, с. 113]. Она соответствовала и умонастроениям советской элиты, выступавшей в роли творца нового идеального общественно-политического и экономического устройства во враждебном окружении.
Не воспринималось поэтому в качестве противоречащего первому утверждению следующее положение в докладе М.С. Горбачева: «Именно та конкретная экономическая и политическая обстановка, в которой мы находимся, именно та особая полоса исторического процесса, через которую проходят советское общество и весь мир, требуют от партии, от каждого коммуниста творчества, новаторства, умения выйти за рамки привычных, но уже отживших представлений» [4, с. 25].
Формально квалификация того или иного представления как «отжившего» не противоречит его квалификации как «научного» представления. В любой науке существует целая область «отживших» представлений, которые формируют историю этой науки. Фактически же произнесенный с трибуны съезда призыв к обществу и элите совместно заняться концептуальной разработкой программы «ускорения» оставлял открытым вопрос: следовать ли при этом известным объективным законам развития или ориентироваться прежде всего на конфигурацию текущих политических, экономических и социальных обстоятельств, а также на международную ситуацию?
Не менее проблематично была сформулирована интеллектуальная задача и в части осмысления опыта капиталистических стран и советского опыта как условия, легитимирующего возможность и необходимость «ускорения социально-экономического развития». Критика достижений и недостатков современного капитализма и либеральной демократии была однозначно привязана к оценкам, высказанным более столетия назад К. Марксом. В духе этой оценки на съезде прозвучала критика основных позиций развития капиталистического мира, также построенная на подчеркивании объективно-непреодолимого характера недостатков и противоречий этого мира. Подход к анализу и оценке советского опыта социалистического строительства был основан на совершенно иной теоретической посылке.
Соотношение достижений и недостатков социалистического строительства было преподнесено как результат действия преимущественно субъективных факторов, а точнее - «человеческого фактора» [4, с. 43]. Партийной политиче-
ской оценке в данном случае было придано значение фактора, при всех условиях определяющего избирательное действие объективных законов социальноэкономического и политического развития. Это также соответствовало умонастроениям советской и партийной элиты того времени и общему пафосу политической пропаганды. Но для массового сознания создавалась проблема: совершаются ли политические и экономические процессы преимущественно объективно и законам их совершения надо подчинять свои действия, или же действие законов зависит преимущественно от волевого обозначения социальных, экономических и политических приоритетов? Это было проблемой и для представителей высшего руководства.
В докладе, с которым на съезде выступил В.И. Воротников, занимавший в то время пост Председателя Совета Министров РСФСР, утверждалось: «Хорошо известно, что великое преимущество нашего строя - возможность сознательно и планомерно управлять общественными процессами на основе глубокого познания их закономерностей. Но мы знаем и другое: любое отступление от них больно мстит за себя, сбивает с созидательного ритма. Это проявилось, в частности, на рубеже 80-х годов. когда явно недооценивалось действие объективных экономических законов» [4, с. 131]. Иная, более радикальная, позиция сформулирована в постановлении ЦК КПСС «О журнале “Коммунист”»: «Главное в работе журнала «Коммунист» - глубокое освещение положений, выводов и установок XXVII съезда КПСС. обогащение на этой основе концепции ускорения, как наиболее полного теоретического выражения объективных требований современного этапа развития советского общества» [7, с. 149].
Таким образом, заявке на управление ходом политического времени, в которое должны быть вписаны намечаемые преобразования, был придан дискуссионный характер. Такая дискуссия не замедлила последовать, как только дело дошло до обозначения конкретного способа управления политическим временем.
Логика возвращения к «ленинскому» пониманию социализма, то, к чему апеллировала вся концепция «перестройки», требовала самого пристального внимания к образцам прежнего опыта ускорения социалистического строительства. Способ массовых репрессий, трудармий и культурных мобилизаций себя дискредитировал в довоенной политической практике в качестве способа «разгона» модернизационного процесса. Коммунистическое воспитание средствами агитации и пропаганды в 70-80-е годы XX в. также подтвердило свою явную недостаточность в качестве средства решения этой проблемы, о чем свидетельствует критика состояния политической культуры советских граждан на Пленуме ЦК 1983 г. [5, с. 31]. Оставался нэповский опыт организации материального стимулирования социально-экономической активности граждан и организации производственного хозрасчета. Но, поднимая этот вопрос и делая его предметом научных и публицистических дискуссий, «элита перестройки» затронула такой комплекс теоретических противоречий, попытка интеллектуального осмысления которых в начале 1990-х годов и привела к радикальной теоретической дискредитации той самой «ленинской модели
социализма», модели «социализма с человеческим лицом», органической частью которой была концепция «ускорения социально-экономического развития страны».
В определенной степени сама постановка задачи «ускорения» спровоцировала в обществе и элите такое обостренное восприятие конфликта исторического и современного опыта социалистического строительства, конфликта целей и возможностей, которое стимулировало реализованное в 1990-е годы желание переписать историю России заново, «с чистого листа». У научного сообщества в официальной версии «ускорения» социально-политических процессов очевидные сомнения вызывало само отождествление на официальном уровне этого концепта с «революцией» как инструментом управления политическим временем. Инструментом, подразумевающим коренной слом всей старой системы отношений, чреватый разрушением ценного в прежнем социально-политическом опыте. Поднимался вопрос о том, что, «преодолевая ожесточенное сопротивление отживших классов, революция в своих разрушительных функциях развивает энергию, которая по характеру и силе не соответствует потребностям в позитивных преобразования, эта энергия отчасти обращается на саморазрушение общества» [2, с. 50].
Второе, что пыталось переосмыслить интеллектуальное сообщество вопреки самой партийной установке на ускоренный вариант реализации реформ, - это проблема оптимальной динамики преобразований, которая работала бы на политический и экономический консенсусы в российском демократизирующемся обществе и государстве. «Единства, - утверждалось в одной из аналитических публикаций, - мы должны достичь в самом процессе построения правового государства, что потребует десятилетий поисков и взвешенной политики при условии, что эти десятилетия нам удастся прожить без левацких эксцессов» [12, с. 175]. При всей своей очевидной разумности, такие подходы объективно добавляли внутренних противоречий в понимание обществом и элитой масштабов того политического времени, в границах которого им довелось действовать.
Наука в тот период также не сформулировала ясного ответа на вопрос, является ли «ускорение» преимущественно реализацией объективных законов общественно-политического развития, или же это просто очередная для российской истории попытка модернизационно ориентированной элиты вырваться, мобилизовав до предела «человеческий фактор», за пределы тех отношений, которые были заданы, в данном случае, конкуренцией капиталистической и социалистической систем. Кроме того, теоретически так и не был осмыслен ответ на само собой возникавший вопрос: если «перестройка» есть возврат от всей имевшей место семь десятилетий логики социалистического строительства к первоначальной ленинской концепции социалистического строительства, то как выполнить «ускорение назад»?
Вследствие этого в массовом сознании возникла, но в состоянии дискуссии так и «зависла», проблема связи между доктринальными основами ленинизма и практикой сталинизма и остался без ответа ключевой идеологический вопрос: в каком направлении ускоряться? Общество имело основания сомневаться, не
является ли, в принципе, возвращение к ленинской модели социализма фактически возвращением и к тем истокам, которые уже некогда породили сталинский авторитаризм?
Дискуссии вокруг концепта «ускорение», о которых речь шла ранее, во всей совокупности свойственных им противоречий позволяют подвести фактическую основу под политологическое определение «перестройки» как начальной фазы последнего по времени модернизационного процесса в России. В свете этих концептуальных противоречий период «перестройки» выглядит начальным не только вследствие установленных для него ходом политических конфликтов в обществе и среди элит хронологических рамок, но прежде всего вследствие свойственной ему тенденции в отношении людей к временному контексту их политического существования.
Недоговоренность и внутренняя смысловая несогласованность идеологических и научных определений временных характеристик трансформационных процессов создают эффект «свободы выбора исторического времени, в котором хотелось бы жить», характерный для социально-политических систем в начальной фазе их модернизации и, собственно, делающий модернизацию наиболее привлекательным для общественного сознания вариантом дальнейшего прогресса. Модернизация становится желательной для социально-политической системы в качестве значимой практики, способной дать людям ответы на теоретически так и не разрешенные ими вопросы.
Библиографический список
1. Шейнис В.Л. Конституция 1993 года и российская политическая система // Отечественная история. 2008. № 6. С. 3-28.
2. Курашвили Б.П. Формула социализма // Пульс реформ. М., 1989. (Юристы и политологи размышляют).
3. Российская идентичность в социологическом измерении: аналит. доклад. Ч. 2: Особенности жизненных ценностей и устремлений россиян. Демократические ценности в структуре массового сознания россиян // Политические исследования (Полис). 2008. №9 2. С. 81-104.
4. XXVII съезд Коммунистической партии Советского Союза, 25 февраля - 6 марта 1986 г.: стеногр. отчет. М., 1986. Т. 1.
5. Материалы Пленума Центрального комитета КПСС, 14-15 июня 1983 г. М., 1983.
6. Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство, или Критика критической критики: Против Бруно Бауэра и компании // Соч. 2-е изд. Т. 2.
7. КПСС о перестройке: сб. документов / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М., 1988.
8. Ленин В.И. О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова) // Соч. 4-е изд. Т. 33.
9. Ингерфлом К.С. Несостоявшийся гражданин: русские корни ленинизма. М., 1993.
10. Горбачев М.С. Октябрь и перестройка: революция продолжается: доклад на совместном торжественном заседании Центрального комитета КПСС, Верховного Совета СССР и Верховного Совета РСФСР, посвященном 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции, в Кремлевском Дворце съездов 2 ноября 1987 года. М., 1987.
11. Троицкий Н.А. Первые из блестящей плеяды. Большое общество пропаганды, 18711874 годы. Саратов, 1991.
12. Никитинский Л.В. Миф о виновности юристов // Пульс реформ. М., 1989. (Юристы и политологи размышляют).
