CC BY
69
316.334.3(470+571)
КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ЗАДАЧИ «УСКОРЕНИЯ» В ПЕРИОД ПЕРЕСТРОЙКИ: ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ОПЫТА
© Н. Н. Филатов
Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского Россия, г. Саратов, 410012, ул. Астраханская, 83.
Тел/факс: +7 (8452) 5117 40.
E-mail: FilatovNN@info.sgu.ru
В статье анализируются противоречия в теоретических предпосылках процесса «перестройки» экономической и политической систем в СССР во второй половине 80-х гг. XX в. Концепция «ускорения социально-экономического развития страны» исследуется в качестве источника ряда базовых противоречий, обусловивших итоговую неудачу данного масштабного проекта экономических и политических реформ.
Ключевые слова: концепция, политические преобразования, экономические преобразования, противоречия.
Для современной России важнейшая проблема - это завершение демократического транзита. Все упирается даже не в создание каких-либо новых институтов и практик. Их создано за два десятилетия реформ не меньше, чем существует их в любом развитом демократическом обществе, а в выработку таких концептуальных оснований, на которых представители элиты и общество могли бы прийти к согласию: да, демократия в России построена и надо двигаться дальше по пути ее совершенствования.
Когда речь идет о концептуальных основаниях, способных объединить позиции представителей общества и элиты, то, по сути дела, речь идет об идеологии осуществления демократического транзита. Не абстрактной «национальной идее», которая то ли тождественна «русской идее», то ли ее еще надо изобретать с учетом этнополитических реалий России, а о четкой системе теоретических позиций (стратегических и тактических), в правильности и ценности которых ни у кого из участников политического процесса не было бы принципиальных сомнений.
Попытка выработать такую «идеологию демократического консенсуса» была предпринята еще в период «перестройки». Попытка неудачная по ряду причин, которые нуждаются в специальном политологическом анализе, потому что нынешнее невнимание представителей элиты к концептуальной стороне демократического транзита в России есть, отчасти, реакция на неудачный перестроечный опыт. Он легитимирует такое невнимание и в глазах общества. Сегодня, как представляется, не случайно, даже не поднимается вопрос, например, об «ускорении» демократического транзита в России. Хотя понятие «транзит» плохо соотносится с тем временем, которое уже затрачено на демократические преобразования в России. По ряду оснований их теоретическую и практическую актуальность массовое и элитарное политическое сознание соотносит с той идеей «ускорения социально-экономического развития», которой в перестроечный пе-
риод отводилась роль важнейшего элемента в формирующейся идеологии перестройки.
При этом как бы опускается вопрос о том, что помешало идее «ускорения социально-экономического развития» советской страны занять отведенное ей место в системе политических ценностей и ориентиров? Что позволило ей стать предметом для политических анекдотов и публицистической критики: плоха была сама идея консолидировать общество и представителей элиты вокруг некой политической сверхзадачи или же «некачественным» было ее теоретическое оформление? Ответ на эти вопросы есть формирование определенного аналитического ракурса, приближение к осмыслению современной ситуации: идеи гражданского общества и правового государства не вызывают у представителей общества и элиты устремления к консолидации потому, что они несвоевременны, или же потому, что они неверно теоретически расшифрованы?
Ускорение социальных, экономических и политических процессов, в историческом и современном ракурсе, представляет собой фундаментальную проблему для российской политической мысли и российской политической практики. В этом смысле ее постановка на этапе перестройки представляется исторически закономерной. Наличие обширных природных, демографических ресурсов, наличие такого мощного ресурса, как централизованная государственная власть, - все это в прошлом, как и сегодня, - побуждало политические и интеллектуальные элиты к очень специфическому осмыслению хода отечественной социально-политической жизни. Перед их глазами были образцы, созданные историческими конкурентами - западными англосаксонскими политическими сообществами. На Западе политические, экономические, культурные, социальные процессы протекали динамичнее и продуктивнее при наличии приблизительно той же ресурсной базы. Это подводило, и это проявилось и в интеллектуальном творчестве «перестроечной» элиты, российскую политическую мысль это при-
водит к выводу о том, что единственным препятствием на пути прогресса России и вхождения ее в сообщество равноправных цивилизованных народов является «человеческий фактор». То есть типично российское неумение и нежелание трудиться, нежелание развивать начала граждансвен-ности, жить по законам цивилизованного мира, а не по традициям предков.
Из этой логики следовал вывод о том, что представлялось возможным ускорить течение основных процессов в России за счет преодоления инерции «человеческого фактора». Под таковым понимался очень широкий спектр явлений: от индивидуальной политической, правовой и трудовой культуры до специфических интересов социальных корпораций. В прошлом для такого преодоления выбирались разные пути: от совершенствования внутреннего мира личности посредством просвещения до принуждения ее к активному социальнополитическому, культурному и экономическому творчеству посредством включения в революционный процесс.
На практике попытками решить проблему «ускорения» были Великие реформы XIX столетия, столыпиские реформы, революционная пропаганда и агитация, гражданская война, сталинские индустриализация и коллективизация, реформы 60-х гг. XX в. Рефлексивный и практический опыт побуждал интеллектуально подготовленную часть политической элиты России время от времени задумываться над принципиальной эффективностью «ускорения» тех процессов, динамика которых подчинена действию объективных законов и связей. Задумываться над действительной ролью пресловутого человеческого фактора. Но каждый раз итоговое заключение было детерминировано не логикой научного анализа, а тем фактом, что если страна не ускорит свое развитие, она может пасть жертвой политических конкурентов.
В таком историческом контексте вполне закономерной выглядит форма постановки проблемы «ускорения социально-экономического развития страны» на очередном этапе российских реформ, на этапе «перестройки». «По достоинству оценивая достигнутое,- говорилось на последнем съезде КПСС,- руководство КПСС считает своим долгом честно и прямо сказать партии и народу о наших упущениях. В течение ряда лет, и не только в силу объективных факторов, но и причин, прежде всего, субъективного порядка, практические действия партийных и государственных органов отставали от требований времени, самой жизни. Инертность, за-стылость форм и методов управления, снижение динамизма в работе, нарастание бюрократизма - все это наносило немалый ущерб делу. В жизни общества начали проступать застойные явления» [1, с. 24].
Своеобразный переход от критики партийного и хозяйственного управления к критике состояния
общественной среды в данном случае понятен. Незадолго до партийного съезда, на июньском пленуме 1983 г. ЦК КПСС в докладах Ю. В. Андропова и К. У. Черненко, прозвучала резкая критика состояния общественного сознания и общественных практик в СССР [2]. В этом контексте сложность сформулированной съездом задачи как бы удваивалась: «ускоряться» политической элите надо, не только преодолевая общественную инертность, но и собственную. Тем самым задаче ускорения придавался консолидирующий общество и представителей элиты смысл, смысл идеологии. Но этот консолидирующий потенциал оказался нереализованным. Почему?
Отчасти, возможно, потому, что интеллектуальное творчество самой элиты в начальной фазе перестройки оказалось связано рядом важных теоретических противоречий, вытекающих из ситуации освоения ею и применения ею в практике социалистического строительства марксистской теории. Как и интеллектуальное творчество представителей элиты периода демократических реформ изначально оказалось подчинено специфическому отношению к либеральному интеллектуальному и практическому опыту и своеобразному пониманию этого опыта.
Та часть партийно-советской элиты, которая инициировала перестроечный процесс, ориентировалась на недостаточно органично теоретически коррелируемые между собой основания: классическую теорию К. Маркса, ее ленинскую модификацию и практику социалистического строительства в СССР. Из этого проистекало противоречие в исходной посылке к концептуальному осмыслению «ускорения», заявка на которое была сделана и легитимирована на XXVII съезде КПСС. Надо прибавить к этому, что на июньском Пленуме ЦК 1983 г. была озвучена и неоднократно повторена такая формулировка стратегии социалистического строительства, которая не допускала никакого «ускорения»: «Но все это, конечно, не означает, что созданное у нас общество можно считать совершенным. В нем еще много объективно обусловленных трудностей, естественных для нынешнего уровня развития, немало есть и недостатков, вызванных субъективными причинами, не всегда умелой и организованной работой людей. И Программа партии в современных условиях должна быть, прежде всего, программой планомерного и всестороннего совершенствования развитого социализма, а значит, и дальнейшего продвижения к коммунизму» [2, с. 8-9.]. В докладе на пленуме К. У. Черненко эта мысль была еще более конкретизирована: «Советское общество вступило в исторически длительный этап развитого социализма; его всесторонее совершенствование - наша стратегическая задача» [2, с. 80]. Поэтому в своем теоретическом выборе политическая элита страны была дополнительно
связана и незадолго до того взятыми на себя перед лицом общества обязательствами следовать путем постепенных преобразований.
Что касается проблемы соотношения новой стратегии с революционной теорией, то в «Политическом докладе Центрального комитета КПСС XXVII съезда Коммунистической парии Советского Союза» М. С. Горбачев следующим образом озвучил эту установку на связь нового «ускорения» с марксистско-ленинской традицией: «Выражением глубокого осознания партией принципиально новой ситуации внутри страны и на мировой арене; проявлением ее воли и решимости осуществить назревшие преобразования стала выдвинутая апрельским 1985 г. Пленумом установка на ускорение социально-экономического развития нашего общества. Формулируя задачи долговременного, принципиального порядка, Центральный Комитет последовательно руководствуется марксизмом-ленинизмом - подлинно научной теорией общественного развития» [1, с. 25].
Классический марксизм, если, например, обратиться к такому фундаментальному сочинению, как «Святое семейство», допускал ускорение социально-экономических и политических процессов, вплоть до революционного ускорения, и даже приветствовал такое ускорение. Но ускорение понималось при этом как результат познания и освоения людьми и социальными группами объективных законов экономического, политического и социокультурного развития, как результат социального и индивидуального действия, сообразного с этими объективными законами. Это касалось и проблемы революционного «ускорения». В «Святом семействе», в частности, содержится следующее рассуждение, характеризующее позицию авторов книги по этому вопросу: «... так как в жизненных условиях пролетариата все жизненные условия современного общества достигли высшей точки бесчеловечности; так как в пролетариате человек потерял самого себя, однако вместе с тем не только обрел теоретическое сознание этой потери, но и непосредственно вынужден к возмущению против этой бесчеловечности велением неотвратимой, ... абсолютно властной нужды, этого практического выражения необходимости,- то ввиду всего этого пролетариат может и должен сам себя освободить. Но он не может освободить себя, не уничтожив своих собственных жизненных условий. Он не может уничтожить своих собственных жизненных условий, не уничтожив всех бесчеловечных жизненных условий современного общества, сконцентрированных в его собственном положении» [3, с. 40].
На съезде задача «убедить широкие слои трудящихся в правильности избранного пути» была поставлена как задача, решаемая параллельно с ускорением, а не предшествующая ему, подготавливающая его [1, с. 44]. То, что это не было случайно-
стью, подтверждает постановление ЦК КПСС «Основные направления перестройки системы политической и экономической учебы трудящихся», появившееся на свет в 1987 году, в котором говорилось: «Развертывая борьбу за обновление общества, партия исходит из того, что под эту огромную работу необходимо подвести прочный фундамент убеждения. Формировать сознание миллионов советских людей, изменять их психологию и мышление в духе перестройки - одна из ключевых задач идеологической деятельности» [4, с. 215].
Здесь позиция «элиты перестройки» ближе к той интерпретации необходимости и возможности революционного «ускорения», которую дал В. И. Ленин в известной теоретической полемике с лидерами «меньшевистского» крыла российской социал-демократии. В ленинском варианте истолкования связи объективных законов и «человеческого фактора» в вопросе достижения «ускорения» акцент был сделан на возможности не только следовать объективным законам, но и варьировать их применение в социальной практике. В работе «О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова)» содержится такая логическая формула, легитимирующая возможность революционного ускорения как ответа на специфическое состояние «человеческого фактора»: «Например, до бесконечия шаблонным является у них довод, который они выучили наизусть во время развития западноевропейской социал-демократии и который состоит в том, что мы не доросли до социализма, что у нас нет ... объективных экономических предпосылок для социализма. И никому не приходит в голову спросить себя: а не мог ли народ, встретивший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в первую империалистскую войну, не мог ли он, под влиянием безвыходности своего положения, броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации?» [5, с. 437-438].
Здесь ситуативная необходимость поставлена по значимости и факторности в один ряд с объективным законом цивилизационного развития. Эта версия активно внедрялась в сознание партийной и советской элиты посредством системы подготовки номенклатурных кадров. Такая интерпретация потенциально допускала самостоятельность роли «человеческого фактора» в определении динамики социальных, экономических и политических процессов и широкий спектр возможностей для политической и экономической, а также культурной корректировки этого «фактора» [6, с. 205-231]. Такое понимание позволило советской элите инициировать и провести культурную революцию, индустриализацию и коллективизацию вопреки объективным для таких реформ показаниям.
В принципе, такая интерпретация органично вписывалась в логику эволюции русской леворадикальной политической мысли, в роли теоретического наследника которой выступил ленинизм [6, с. 31; 7, с. 113]. Она соответствовала и умонастроениям советской элиты, выступавшей в роли творца нового идеального общественнополитического и экономического устройства во враждебном окружении. Характерна фраза из выступления Б. Н. Ельцина на съезде, отражающая общую логику имевшего место политического и теоретического поиска: «Подготовка к XXVII съезду, его работа идут как бы по ленинским конспектам» [1, с. 205-231]. Эту позицию разделял и М. С. Горбачев, утверждавший, что «цель перестройки - теоретически и практически полностью восстановить ленинскую концепцию социализма... » [8, с. 31].
Поэтому не воспринималось в качестве противоречащего первому высказыванию в докладе М. С. Горбачева: «Именно та конкретная экономическая и политическая обстановка, в которой мы находимся, именно та особая полоса исторического процесса, через которую проходят советское общество и весь мир, требуют от партии, от каждого коммуниста творчества, новаторства, умения выйти за рамки привычных, но уже отживших представлений» [1, с. 25].
Это второе суждение содержало в себе сжатую до масштаба тезиса и незаметную на фоне пространных славословий в адрес современного марксизма, предельно откровенную оценку той самой «подлинно-научной теории общественного развития», которой брала на себя обязательство руководствоваться политическая элита страны. Формально характеристика того или иного представления как «отжившего» не противоречит его определению как «научного» представления. В любой науке существует целая область «отживших» представлений, которые формируют историю этой науки. Но, фактически, произнесенный с трибуны съезда призыв к обществу и элите совместно заняться концептуальной разработкой программы «ускорения» оставлял открытым вопрос: следовать ли при этом известным объективным законам развития или ориентироваться, прежде всего, на конфигурацию текущих политических, экономических и социальных обстоятельств, а также на международную ситуацию.
Не менее проблематично была сформулирована интеллектуальная задача и в части осмысления опыта капиталистических стран и советского опыта как условия, легитимирующего возможность и необходимость «ускорения социально-экономического развития». С одной стороны, критика достижений и недостатков современного капитализма и либеральной демократии была однозначно привязана к оценкам, высказанным более столетия назад
К. Марксом. Оценкам, подразумевавшим, что достижения и недостатки этой системы находятся в объективном соотношении и это объективное соотношение - закон. Была озвучена известная характеристика, данная К. Марксом капиталистическим обществам XIX века: «В наше время все как бы чревато своей противоположностью. Мы видим, что машины, обладающие чудесной силой сокращать и делать плодотворнее человеческий труд, приносят людям голод и изнурение. Все наши открытия и весь наш прогресс как бы приводят к тому, что материальные силы наделяются интеллектуальной жизнью, а человеческая жизнь, лишенная своей интеллектуальной стороны, низводится до степени простой материальной силы» [1, с. 29]. В духе этой оценки на съезде прозвучала критика основных позиций развития капиталистического мира, так же построенная на подчеркивании объективно-непреодолимого характера недостатков и противоречий этого мира.
Подход к анализу и оценке советского опыта социалистического строительства был основан на совершенно иной теоретической посылке. Соотношение достижений и недостатков социалистического строительства было преподнесено как результат действия преимущественно субъективных факторов, а точнее - «человеческого фактора». Акценты были расставлены следующим образом: «Конечно, на состоянии дел сказывались и некоторые не зависящие от нас факторы. Но не они были решающими. Главное в том, что мы своевременно не дали политической оценки изменению экономической ситуации, не осознали всей остроты и неотложности перевода экономики на интенсивные методы развития» [1, с. 43]. Партийной политической оценке, в данном случае, было придано значение фактора, при всех условиях определяющего избирательное действие объективных законов социально-экономического и политического развития. Это так же соответствовало умонастроениям советской и партийной элиты того времени и общему пафосу политической пропаганды. Но в структуре идеологического текста, каким являлся Политический доклад ЦК КПСС, обнаруживалось, таким образом, все то же противоречие в понимании логики социально-политических и экономических процессов: совершаются эти процессы объективно, и законам их совершения надо подчинять свои действия, или же действие законов зависит от волевого обозначения социальных, экономических и политических целей.
Отсутствие четкости в этой теоретической позиции проявило себя в формулировке исходной посылки доклада на съезде, с которым выступил В. И. Воротников, занимавший в то время пост Председателя Совета Министров РСФСР: «Хорошо известно, что великое преимущество нашего строя -возможность сознательно и планомерно управлять
общественными процессами на основе глубокого познания их закономерностей. Но мы знаем и другое: любое отступление от них больно мстит за себя, сбивает с созидательного ритма. Это проявилось, в частности, на рубеже 80-х годов, когда явно недооценивалось действие объективных экономических законов» [1, с. 131]. Иная, со всей очевидностью, более радикальная, позиция сформулирована в постановлении ЦК КПСС «О журнале «Комму-нист»« (от 16 августа 1986 г.): «Главное в работе журнала «Коммунист» - глубокое освещение положений, выводов и установок XXVII съезда КПСС: обогащение на этой основе концепции ускорения как наиболее полного теоретического выражения объективных требований современного этапа развития советского общества. «Коммунист» призван быть во главе начавшегося теоретического осмысления новых проблем, рождаемых практикой ускорения социально-экономического развития страны» [4, с. 149].
Таким образом, вопрос о том, насколько политическая установка на «ускорение социально-экономического развития страны» есть результат осознания объективных законов развития, и насколько она есть результат желания политической элиты волевым усилием преодолеть инерцию «человеческого фактора», оставался открытым для дискуссии.
Такая дискуссия не замедлила последовать, как только дело дошло до обозначения конкретного способа нейтрализации негативного действия «человеческого фактора», придания этому фактору творческого характера, и, тем самым, реализации задачи ускорения социально-экономических процессов.
Логика возвращения к «ленинскому» пониманию социализма, то, к чему апеллировала вся концепция перестройки, требовала самого пристального внимания к образцам прежнего опыта ускорения социалистического строительства. Способ массовых репрессий, трудармий и мобилизации себя дискредитировал в довоенной политической практике как способ строительства социализма. Коммунистическое воспитание средствами агитации и пропаганды в 70-е-80-е гг. подтвердило свою явную недостаточность в качестве средства решения этой проблемы, о чем свидетельствует критика системы формирования советских граждан на Пленуме ЦК 1983 г.: перечисленные там недостатки политического и нравственного воспитания граждан были констатацией неэффективности этой системы для решения такой задачи, какой была задача «ускорения» [2, с. 31].
Оставался нэповский опыт организации материального стимулирования социально-экономической активности граждан и организации производственного хозрасчета. Но, поднимая этот вопрос и делая его предметом научных и публицистических
дискуссий, «элита перестройки» затронула такой комплекс теоретических противоречий, попытка интеллектуального осмысления которых в начале 90-х годов привела к радикальной теоретической дискредитации той самой «ленинской модели социализма», модели «социализма с человеческим лицом», органической частью которой была концепция «ускорения социально-экономического развития страны». В определенной степени сама постановка задачи «ускорения» спровоцировала в обществе и среди представителей элиты такое обостренное восприятие конфликта исторического и современного опыта социалистического строительства, конфликта целей и возможностей, которое стимулировало желание, реализованное в 90-е гг., переписать историю России заново, «с чистого листа».
Что качается интеллектуального конфликта, порожденного недоработанностью основ концепции перестройки в части представлений о возможности «ускорения» социально-политических процессов, то здесь очевидные сомнения у научного сообщества вызывало само отождествление перестройки с революцией, влекущей за собой коренной слом всей старой системы отношений и чреватой разрушением ценного в прежнем социально-политическом опыте. Отмечалось, что «преодолевая ожесточенное сопротивление отживших классов, революция в своих разрушительных функциях развивает энергию, которая по характеру и силе не соответствует потребностям в позитивных преобразованиях, и эта энергия отчасти обращается на саморазрушение общества» [9, с. 50].
Второе, что пыталось переосмыслить интеллектуальное сообщество вопреки самой партийной установке на ускоренный вариант реализации реформ,- это проблема динамики преобразований, такой, которая оптимально работала бы на политический и экономический консенсусы в российском демократизирующемся обществе и государстве. «Единства,- утверждалось в одной из аналитических публикаций,- мы должны достичь в самом процессе построения правового государства, что потребует десятилетий поисков и взвешенной политики при условии, что эти десятилетия нам удастся прожить без левацких эксцессов» [10, с. 175].
Противоречия, порожденные двадцатилетием демократических реформ в России, таковы, что без постановки цели или выдвижения идеи, которые обострили бы у представители элиты и общества восприятие ситуации бесконечности демократического транзита в России, уже не обойтись. Но полезно было бы принять во внимание и то, насколько опасно осуществлять такое обострение при помощи некорректно теоретически позиционированных ориентиров. Как отмечалось в одном из публицистических анализов первых результатов перестройки, «... партия пошла на перестройку, не
имея ее всесторонне и глубоко отработанной концепции. Концепция была, но недостаточно конкретная» [9, с. 62].
Представляется, что правильнее было бы в данном случае вести речь именно о некорректности формулировки концепции, а не о ее недостаточной конкретности. Научно выверенный ориентир, политический в том числе, не теряет качества научности от того, сформулирован ли он в общем или более конкретно. Тем более, что делу конкретизации замыслов «перестройки» было уделено вполне достаточное, по всем советским и международным пропагандистским меркам, внимание. Дело как раз заключалось в том, что конкретизация большая, чем та, которая имела место, на деле повлекла бы обнаружение не только научным, но и массовым сознанием всех тех теоретических препятствий, о которых шла речь, и дискредитация идеологии перестройки, возможно, наступила бы еще раньше.
Первое теоретическое препятствие, которое помешало идеологической консолидации разных групп элиты и широких слоев общества вокруг инициаторов перестройки, заключалось в отсутствии ясности в исходной позиции. А именно: является ли ускорение ответом на тот вызов, который создает объективное действие законов общественно-политического развития, или же это просто очередная для российской истории попытка вырваться, мобилизовав до предела «человеческий фактор», за пределы тех отношений, которые были заданы, конкуренцией капиталистической и социалистической систем.
Второе препятствие состояло в том, что теоретически не был осмыслен ответ на вопрос: если «перестройка» есть возврат от всей имевшей место семь десятилетий логики социалистического строительства к первоначальной ленинской концепции социалистического строительства, то как выполнить «ускорение назад»? В условиях теоретической нерешенности наукой вопроса о наличии или отсутствии укорененности сталинской системы в ле-
нинских представлениях о социализме не является ли, вообще, возвращение к ленинской модели социализма возвращением и к тем истокам, которые уже некогда породили сталинский авторитаризм?
Этот опыт реформ с недоработанной или, точнее, некорректно сформулированной идеологией формально оправдывает стремление нынешней политической элиты России показать себя принципиальными противниками всякой идеологии. Но какова тогда цель развития страны и насколько прочным потенциально может быть политический консенсус в рамках нового электорального цикла между обществом и элитой, принципиально не намеренной размышлять о цели своих же политических действий и не желающей обнаруживать перед демократическим обществом своих властных намерений?
ЛИТЕРАТУРА
1. XXVII съезд Коммунистической партии Советского Союза. 25 февраля - 6 марта 1986 года. Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1986. Т.1. -654 с.
2. Материалы пленума Центрального Комитета КПСС. 14-15 июня 1983 года. М.: Политиздат., 1983. -38 с.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. В 64 т. М.: Политиздат, 1955. Т. 2. С. 3-230.
4. КПСС о перестройке: Сборник документов. М.: Политиздат, 1988. -480 с.
5. Ленин В. И. Сочинения. В 57 т. М.: Политиздат, 1953. Т. 33. С. 436-439.
6. Ингерфлом К. С. Несостоявшийся гражданин. Русские корни ленинизма. М.: Ипол, 1993. -288 с.
7. Троицкий Н. А. Первые из блестящей плеяды. Большое общество пропаганды. 1871-1874 годы. Саратов, изд-во Саратовского университета, 1991. -310 с.
8. Горбачев М. С. Октябрь и перестройка: революция продолжается. Доклад на совместном торжественном заседании Центрального Комитета КПСС, Верховного Совета СССР и Верховного Совета РСФСР, посвященном 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции, в Кремлевском Дворце съездов 2 ноября 1987 года. М.: Политиздат, 1987. -61 с.
9. Курашвили Б. П. // Пульс реформ (Юристы и политологи размышляют). М.: Политиздат, 1989. С. 48-73.
10. Никитинский Л. В. // Пульс реформ (Юристы и политологи размышляют). М.: Политиздат, 1989. С.160-176.
Поступила в редакцию 14.11.2006 г.
