CC BY
217
" л Альманах «Казачество» i •
Дубовиков А.М.
д.и.н., ПВГУС (Тольятти)
Уральское Казачье войско как военно-административная единица и историко-культурный феномен дореволюционной России
Что такое - «Уральское казачье войско»? В конце XX - начале XXI века в современной России то там, то тут рождались новоиспечённые «Уральские казачьи войска» - то в Перми, то в Екатеринбурге. Но в данной статье речь пойдёт не о них. Реальное, историческое Уральское казачье войско, возникшее, согласно официальной исторической науке, в XVI веке, просуществовало до тех пор, пока в начале XX века огонь гражданской войны не уничтожил его. А располагалось оно отнюдь не в горах и не в предгорьях Урала, а в нижнем и отчасти среднем течении одноимённой реки, до 1775 года носившей название «Яик» (как, впрочем, и само Уральское войско до 1775 года именовалось «Яицким»). Выше по течению Яика-Урала располагалось Оренбургское казачье войско, образованное примерно двумя веками позже. Сегодня практически вся бывшая территория Уральского (Яицкого) казачьего войска находится в Западном Казахстане, в границах Западноказахстанской (бывшей «Уральской») и Атырауской (бывшей «Гурьевской») областей. Так распорядилась история.
Непокорное и вольнолюбивое уральское казачество было «бельмом на глазу» для «товарищей троцких» и «товарищей свердловых». Эта пресловутая «старая ленинская гвардия» не могла смириться с тем, что на юго-восточных окраинах страны проживает небольшой субэтнос, абсолютно не разделяющий ни идеи мировой революции, ни идеи диктатуры пролетариата (пролетариата ли?). А потому той части казачества, которой посчастливилось не погибнуть от чапаевских пуль, была уготована также не самая лучшая участь - стать чужими на своей исторической земле. Но стоит ли сегодня ворошить прошлое и предъявлять счёт событиям вековой давности? Наверное, нет. Увы, нельзя в одну и ту же реку войти дважды, и неважно кто это сказал - иудейский царь Соломон или древнегреческий философ Гераклит. В настоящее время бывшая территория Уральского казачьего войска - земля суверенного Казахстана, который на сегодняшний день (и хорошо, если навсегда) явля-
ется дружественной для России страной, а потому всё, что свя- . зано с обращением к истории уральского казачества, вовсе не следует считать покушением на территориальную целостность дружественного государства, как некоторые сегодня полагают.
Происхождение и этнический состав уральского казачества.
В XVI веке деление российских казаков на «донских», «яиц-ких» и прочих было весьма условным. В то время казаки легко перемещались по всей степной зоне в южном и юго-восточном пограничье тогдашней Руси, в землях, которые московская власть пока ещё не могла контролировать в полной мере. При этом образ казака - лихого наездника, сложившийся у современного обывателя, не совсем точен. Первые казаки были, по преимуществу, пешими воинами. Они могли быстро строить хорошо укреплённые городки и прекрасно владели огнестрельным оружием. Кроме того, они были хорошими пловцами и гребцами - Дон, Яик, Средняя и Нижняя Волга со всеми их притоками были для них главными транспортными артериями, по которым они регулярно перемещались, ища более выгодного места для своих городков или просто уходя от преследований. Подобные навыки были необходимы и для грабежа купеческих судов, следовавших, к примеру, по той же Волге. Проплывая по Великой Русской реке, те, кто вёл купеческие караваны, зачастую не знали, что в районе Самарской Луки путь можно сократить в несколько раз, если, проплыв по небольшой речке Усе, перетащить суда волоком. Средняя и Нижняя Волга, и, в особенности, Самарская Лука, стали излюбленным местом для грабежа купеческих судов. Однако российские власти не желали мириться с таким положением дел, и в последней трети XVI века здесь строятся крепости с гарнизонами «государевых стрельцов» - Самара, Саратов, Царицын. Гарнизон стрельцов появляется и в бывшей «татарской» Астрахани. Кроме стрельцов службу в крепостях несли и «служилые казаки». Кто же это были? Дело в том, что в тот период казаки делились на «вольных» (воровских) и «государевых» (служилых). Провести между ними чёткую грань (тем более, противопоставить их друг другу) было бы не совсем правильно. «Служилое» казачество зачастую комплектовалось из тех же «воровских» казаков, повинившихся перед царской властью и изъявивших желание послужить ей верой и правдой. Ввиду огромной протяжённости границ и дефицита «служилых людей», царские власти часто были вынуждены ,
. прощать покаявшихся «воров» и принимать их на службу (тем более что повадки «степных соседей» и особенности ведения с ними боя казакам были хорошо известны). Впрочем, не только «воровские» казаки переходили в разряд «служилых»; имел место и обратный процесс, причём, для каждого казака такой переход из лагеря в лагерь мог продолжаться неоднократно.
Кем же были первые казаки по своей этнической принадлежности? В настоящее время некоторые авторы (как правило, не имеющие исторического образования) отстаивают так называемую «автохтонную теорию» происхождения казачества. Суть её проста: казаки - никакие не «беглые крестьяне», и, тем более - не беглые воры и разбойники, а особый народ, с древнейших времён обитавший в южнорусских степях и на Северном Кавказе, который частично «обрусел» вследствие подчинения Москве. Такая «теория» не выдерживает критики, все исторические факты и документы выступают против неё, но она, тем не менее, продолжает упорно держаться на плаву и находить себе всё новых и новых приверженцев. Почему? Наиболее ярким её представителем был донской казак Евграф Петрович Савельев, выпускник Новочеркасской учительской семинарии, не имевший исторического образования и не служивший в войсках, но поддерживавший либеральную оппозицию царизму. Именно на либерально-оппозиционной волне конца XIX - начала XX века и расцвела пышным цветом эта пресловутая «автохтонная теория». Отрицание традиционной концепции происхождения казачества означало бы факт признания его насильственного подчинения Москве, а, следовательно, его права на самоопределение. В случае удачной пропаганды сепаратистских идей, казачество могло бы превратиться из оплота царизма в его ниспровергателя, и это оппозиционеры хорошо понимали. Именно тогда, в начале XX века и вышел в свет ряд «опусов» Евграфа Петровича, которые, к глубокому сожалению, не раз переиздавались и в наше время [28, 29, 30, 31]. И не беда, что специалист высокого класса найдёт в этих «творениях» массу изъянов, противоречий, подтасовок, произвольной трактовки событий, выдачи желаемого за действительное и т.п. Не беда, что Савельев постоянно пытается объяснять на свой лад этимологию непонятных ему слов, но при этом, сам того не желая, наглядно демонстрирует, что никаким другим языком, кроме русского, он не владеет.
. Для непосвящённого читателя книги Савельева могут и в са-
мом деле показаться серьёзными научными трудами - вроде бы всё логично, да ещё и какие-то ссылки на какие-то источники имеются! Да что там ссылки, во вступительной статье к репринтному изданию его книги её восхваляют сами «ниспровергатели фальсифицированной истории» - Фоменко и Носовский: «Многое из того, о чём пишет Евграф Петрович Савельев, идёт вразрез с той официальной «скалигеров-ско-романовской» версией русской истории, которая до сих пор господствует в исторической науке» [33, С.5]. Куда уж там этой «скалигеровско-романовской» версии, когда есть такой «гений исторической науки» как Савельев: «К числу авторов, пытавшихся честно и добросовестно разобраться в проблемах русской истории, безусловно, относится и Евграф Петрович Савельев, ...на основе тщательного анализа античных источников он доказывает, что античные авторы очень много говорили о казаках» [33, С.7]. Вот даже как! Античные авторы говорили. Комментарии, как говорится, излишни. И всё же Евграф Петрович заслуживает уважения хотя бы потому, что превзойти его по части мифотворчества пока не удалось никому; все последующие апологеты «автохтонной теории» - лишь его скромные подражатели.
Но уйдём от мифов и перейдём к реальности. Главный аргумент последователей Савельева - казаки не могут быть потомками беглых крестьян, поскольку крестьянин в ту пору был привязан и к своей земле, и к своей семье, он ни за что не пошёл бы «казаковать»! Логично. Версия с рвущимися на свободу из крепостной зависимости беглыми крестьянами, наиболее активно продвигалась в советской историографии, хотя дореволюционные историки не давали столь однозначного ответа на вопрос о происхождении казачества, и были правы: «Общей и полной истории казачества не существует. В связи с этим и самый вопрос о происхождении казачества представляется не вполне ещё разъяснённым» [11, С.581]. Действительно, состав первых казачьих ватаг был довольно сложен - были там и бывшие стрельцы, и разорившиеся купцы, и посадские люди (особенно участники разного рода «бунтов»), и даже лишившиеся поместья дворяне, и даже. бывшие монахи и попы-расстриги. Само собой, вольная жизнь первых казачьих общин притягивала и представителей пассионарной части крестьян, особенно тех, кто был не в ладах с законом. Не гнушались казачьи общины и приёмом в свои ряды «ино- ,
ЛГР '
. родцев», отколовшихся от своих соплеменников, которых, как правило, переводили в христианскую веру (да и то не всегда).
Тот факт, что уральские (яицкие) казаки, равно как и донские, имели свою уникальную субкультуру, не следует расценивать свидетельством их особого этнического происхождения. Будучи окружёнными со всех сторон нерусскими и неправославными соседями (казахами, башкирами, татарами, народами Северного Кавказа), казаки органически заимствовали у них определенные элементы культуры (что нашло отражение в одежде, кухне, некоторых обычаях, отчасти и в языке). И это вполне логично. В списке яицких казаков, отправившихся участвовать в Смоленской войне (1632-1634 гг.) прозвища казаков чётко указывают на земли, выходцами из которых они себя считали - Каргополец, Поморенин, Брян-ченин, Нижегородец, Арзамасец, Темниковец, Алатырец, Мо-сквитин, Путивлец, Дорогобужец и т.д. [16, Приложение №1]. В 1-й четверти XVIII века (1718-1724 гг.), по указанию Петра I, были проведены две переписи яицкого казачества. При этом казакам предписывалось указать, кем были их отцы и деды, под страхом смерти было запрещено давать ложные показания. Деды и прадеды у основной массы казаков оказались служилыми и посадскими людьми, стрельцами и пушкарями, причём, выходцами из самых разных русских городов. Лишь очень незначительная часть казаков (примерно 2-3 процента) дали показание, что не знают, откуда на Яик пришли их предки, ибо и отцы, и деды считались уже «старинными» казаками [16, С.892]. Это косвенно свидетельствует и о том, что в XVI и частично в XVII веке казачество на Яике пополнялось не за счёт естественного, а за счёт механического прироста населения.
Первые казачьи ватаги были военизированными дружинами, в которые женщинам доступ был закрыт. Женщины, будучи, по сути, военными трофеями, ходили по рукам и продавались работорговцам зачастую вместе с рождёнными ими детьми [1, С.25]. Погибших или умерших казаков сменяли вновь прибывавшие на Яик «лихие головы». Переписи также показали, что подавляющее большинство яицкого казачества составляли русские, «инородцев» же было не более 5-6 процентов. Однако П.-С.Паллас, посетивший Яицкий городок в 1769 году, отметил, что среди яицких казаков немало «некрещёных татар» и «кизельбашей» [24, С.412] («кизельбашами»
. казаки в ту пору называли туркмен и каракалпаков). Очевид-
(шГ
но, после ужесточения мер, направленных на прекращение . бесконтрольной миграции из центральных районов страны на её окраины, яицким казакам пришлось пополнять свои ряды за счёт мигрантов из других регионов. По всей видимости, во 2-й половине XVIII века доля казаков из «инородцев» была наиболее высока, но переоценивать её не стоит; эти казаки всё равно оставались в явном меньшинстве. Кроме того, в XVIII веке их христианизация и русификация велась более успешно, чем в последующие периоды, а основная масса казаков-калмыков в начале 1770-х годов приняла участие в «бегстве в Зюнгорию» [39, Л.501-649] (проще говоря, к возвращению на «историческую родину», в «Джунгарию»). Последующие переписи подтверждают, что представителей нерусских и неправославных народов (мусульман, буддистов) в Уральском войске было сравнительно мало. Так, например, по данным Н.А. Бородина, в 1885 году среди казаков Уральского войска (лиц «обоего пола») насчитывалось: русских - 93658 (93,7%), татар - 5378 (5,4%), калмыков - 934 (0,9%) [4, С.138]. Надо отметить, что на тот период слово «татарин» означало не столько этническую, сколько конфессиональную принадлежность (к этой категории приписывали, как правило, всех «лиц казачьего сословия», исповедовавших ислам). С другой стороны, подавляющее большинство казаков-татар составляли ногайцы, выходцы из давно разгромленной Ногайской Орды, которых ранее часто называли «татарами-ногаями».
Религиозные конфессии в Уральском казачьем войске.
Конфессиональная картина в Уральском (Яицком) казачьем войске была ещё более сложная, чем этническая, и, по сравнению с ситуацией в других казачьих войсках, она отличалась своей уникальностью. Как и в других казачьих войсках Российской империи, подавляющее большинство жителей исповедовало христианство. Однако существенной особенностью Уральского войска было то, что абсолютное большинство местного казачества исповедовало христианство не в традиционно-православной, а в старообрядческой версии. При этом старообрядчество здесь не отличалось монолитностью; в войске присутствовали практически все направления русского старообрядчества, как поповцы, так и беспоповцы всех толков и согласий.
Наиболее упорная борьба со старообрядчеством разгорелась в России в последней трети XVII века, то есть, в первые десятилетия его существования. В тот период имел место ряд ,
. кровавых стычек казаков Дона с правительственными войсками [11, С.584-585]. Но в отличие от Донского войска, занимавшего на карте стратегическое положение и игравшего важнейшую роль во внешней политике Москвы, Яицкое казачество не было удостоено столь пристальным вниманием центральных властей. Время было упущено, и «старая вера» пустила на Яике столь глубокие корни, что «выкорчевать» их, не уничтожив всё войско, было бы уже невозможно. В силу этого, центральная власть была вынуждена «закрывать глаза» на религиозные вольности яицкого казачества, которое, как и прежде, формально продолжало оставаться в ведении Московской Патриархии, а позже - ведении Святейшего Синода. Попытки противодействия расколу предпринимались с большой осторожностью и опаской. Даже жалобы тех священников, что выражали недовольство своей казачьей паствой, периодически оставались без удовлетворения, а самим священнослужителям предоставлялись новые места службы. Оренбургский военный губернатор И.И.Неплюев выступал категорически против репрессивных действий в отношении казачьего раскольничества, на которых настаивал архиепископ Казанский и Свияжский Лука Конашевич, в чьём ведении в 1740-е годы находилось Яицкое войско. Неплюев был убеждён, что предлагаемые архиепископом меры окажутся «насколько вредными, настолько же и бесполезными» [13, С.354, 359, 361-362]. В те годы Неплюеву неоднократно приходилось защищать атамана А.Н.Бородина и его старшинское окружение, отвечая на жалобы архиепископа. Губернатор объяснял вышестоящему руководству, что, несмотря на свою приверженность расколу, они всё же являются христианами и неплохо справляются с порученными им обязанностями [44, Л.147об].
Таким образом, формальное подчинение официальным православным иерархам при сохранении права на отправление культа по «старопечатным книгам» имело место на Яике гораздо раньше, чем в других регионах России. Такое направление в старообрядчестве получило официальное название «единоверие», и датой его возникновения считается конец XVIII века, когда, по предложению Г.А.Потёмкина, старообрядцам был предложен подобный компромисс. Желающих идти на компромисс оказалось не так много, поэтому абсолютное большинство старообрядцев России в XIX - начале
. XX века принадлежала к «раскольникам» - староверам, отвер-
гнувшим перспективу примирения с официальным православием. Лишь в Уральском войске единоверие играло более существенную роль, нежели в других казачьих войсках, однако здесь оно было обусловлено не стремлением казачества к компромиссу, а всего лишь данью традиции.
В Уральском войске старообрядцы составляли более 90% казачьего населения [38, Л.4об]. В свою очередь, они делились на две категории - на «единоверцев» и на тех, кого официально именовали «раскольниками». Но, хотя, формально, и те, и другие считались старообрядцами, их отношение к официальному православию имело принципиальные отличия. Если те, кого именовали «раскольниками» относились к нему весьма прохладно (а иные даже с неприязнью), то единоверцы считали себя местной разновидностью официального православия, а потому поддерживали православных миссионеров в их борьбе с «расколом». Вот почему уральские казаки под «старообрядцами» понимали лишь «раскольников», но никак не единоверцев. В свою очередь, «раскольники» вовсе не являлись монолитной массой; случаи, когда в одной крупной станице параллельно сосуществовали несколько различных «толков», были обычным явлением. В официальных отчётах указывается: «Весьма редко можно встретить посёлки, населённые раскольниками одного толка; по большей части, раскол в каждом посёлке дробится на 3-4 толка, друг с другом враждующие» [71, С.125]. Поморцы, федосеевцы, дырники, «австрийцы» («окружники» и «полуокружники») - вот далеко не полный перечень старообрядческих объединений, распространённых в войске к началу XX века. «Австрийцами» именовали приверженцев Белокриницкой архиепископии, поскольку селение Белая Криница (белый колодец) располагалась на Западной Украине, принадлежавшей тогда Австро-Венгрии. Тем самым официальные власти (светские и церковные) стремились представить русских «австрийцев» в качестве «агентов влияния» отнюдь не дружественного государства.
Парадоксально, но «раскольнические» толки и согласия обычно заносились в Уральское войско извне (из соседних губерний и из Центральной России) лицами, не принадлежавшими к казачьему сословию, но находившим в скором времени огромную массу приверженцев. Например, среди лидеров подобных объединений можно отметить нижегородского мещанина Онисима Шевцова или саратовского мещанина
■ '
. Прокопия Тарасова [71, С.125]. Очевидно, на берегах «Седого Яика-Урала» в той или иной форме во все времена было сочувствие и уважение к тем, кто встал против официальной власти (как светской, так и церковной). «Раскольников» в Уральском войске было чуть больше, чем «единоверцев». Они явно доминировали в верхних станицах, тогда как «единоверцы» преобладали в средних и низовых станицах [68, Л.79-118; 62, Л.51]. Православных было очень мало, в основном это были представители чиновничьей и офицерской верхушки, а также бывшие иногородние, недавно принятые в казачью общину.
Как и в других старообрядческих регионах, в Уральском войске велась активная идеологическая борьба с расколом, организуемая как церковной, так и светской властью. Свидетельством успехов православных миссионеров, хотя и не столь громких и частых, можно считать периодически появлявшиеся в официальной прессе сообщения о переходе в единоверие тех или иных раскольников. Например, в январе 1867 года, как сообщала местная газета, два урядника (Яков Кошечкин и Феофан Жирнов), а также отставной казак Фёдор Пономарёв, ранее бывшие «австрийцами», благодаря старанию благочинного уральских единоверческих церквей, протоиерея Добро-видова, «заявили ему желание вместе со своими семействами присоединиться к православию на правах единоверия» [75]. В июне того же года настоятелю Александро-Невского собора, протоиерею Семёнову, удалось оторвать от раскола ещё четверых казаков [77]. В следующем месяце в единоверие перешёл отставной казак Дарьинского форпоста Давыд Кононов, отличавшегося большой начитанностью и высокой эрудицией, что вызвало у священников особую гордость [78]. Протоиерей До-бровидов также сообщал, что за 1866 год в Уральском войске «из раскола обращено» 20 мужчин и 16 женщин. Несмотря на скромные цифры, священнослужитель был уверен, что и это можно расценивать, как крупную победу, сказав: «Уральский люд сбрасывает с себя лохмотья своих обветшалых религиозных предрассудков» [76]. Борьба с расколом не прекращалась и в последующие годы, когда в агитационной деятельности против старообрядчества особенно преуспели православный священник-миссионер из Оренбурга Милий Головкин и его уральский коллега - Игнатий Истомин. Благодаря их стараниям раскольничий посёлок Затонный в 1898 году стал пра-
. вославным. Всего же за 1898 год «отвратить от раскола» уда-
- *
лось 412 человек - 213 мужчин и 199 женщин [71, С.126]. По сравнению с данными 30-летней давности эти цифры выглядят более внушительно, хотя, в масштабах всего войска, и этот успех кажется не таким уж значимым. Единоверческое духовенство не только боролось в союзе с православием против раскола, но и регулярно проводило совместные богослужения с православным духовенством. «В викториальные и царские дни духовенством Александро-Невского собора отправляется молебствие вместе с единоверческим духовенством от всех церквей Уральска», - писали в 1880 году «Уральские войсковые ведомости» [80].
В то же время, что, по признанию самих миссионеров, уральский раскол, хотя и отличался «живучестью и упрямством», но отнюдь не был агрессивен, в отличие от раскола в ряде других регионов. С этим была согласна и редакция «Уральских войсковых ведомостей»: «Здешний раскол далёк от фанатизма, ненависти и непримиримости, которыми пропитаны раскольники в некоторых других местах России» [78]. Единоверческое духовенство, как было уже показано, не только не боролось в союзе с раскольничеством против официального православия, а как раз наоборот - вместе с православием боролось против раскола. Более того, оно регулярно проводило совместные богослужения с православным духовенством. «В викториальные и царские дни духовенством Алексан-дро-Невского собора отправляется молебствие вместе с единоверческим духовенством от всех церквей Уральска» - писали в 1880 году «Уральские войсковые ведомости» [80]. Традиция доброго союза церквей была не столько навязанной свыше, сколько исходила от самих священнослужителей. Та же местная газета писала: «Единоверческое духовенство во всех соборных богослужениях без всякого принуждения принимает участие вместе с православным духовенством» [78]. И всё же, несмотря на добрососедство и партнёрство двух церквей, они вовсе не стремились к полному слиянию, сохраняя своё лицо. Интересное тому свидетельство приводит упомянутая местная газета: «В Уральске две чиновницы римско-католической веры желали присоединиться к православию, но уральское единоверческое духовенство не решилось на их присоединение, так как само единоверие состоит из тех, кто в нём родился и деды и отцы к нему принадлежали, а не из вновь присоединённых, тем более, из иноверцев» [80].
До конца XIX века в Уральском войске, кроме старооб- ,
■ '
. рядцев, у официальной церкви не было иных оппонентов. Но уже к началу ХХ века среди казаков насчитывалось несколько сотен сектантов. Таковыми становились, как правило, беспоповцы, жившие в станицах, граничащих с Оренбуржьем. По этому поводу областной статистический комитет в 1900 году отмечал следующее: «До 1898 года Уральская область была свободна от последователей сект рационалистических и мистических: молоканства, штунды, баптизма, хлыстовщины и скопчества, хотя .в минувшем (1899) году из Оренбургского казачьего войска и Рассыпной станицы оказалась занесённой хлыстовщина в Мухрановский посёлок, где совратились в секту около десяти семейств» [71, С.125-126].
До XIX века храмов в Уральском войске было очень мало. В 1773 году в Яицком городке действовали лишь три церкви: Ми-хайло-Архангельская, Петропавловская и Казанской Божьей Матери. В станицах и форпостах храмов не было вообще. К началу XIX века в Уральском войске имелось семь церквей, из них пять - в Уральске и по одной - в Гурьеве и Сакмарской станице [64, Л.5]. Еще в 1734 году епископ Казанский и Свияж-ский Гавриил доносил, что казаки не посещают церковь и «не чтят дни памяти» Петра I [26, С.84]. Плохое посещение церквей яицкими казаками не ускользнуло и от внимания генерала фон-Фреймана, подавлявшего восстание на Яике в 1772 году: «В жителях же, донесть нахожу, что все раскольники, и никто в церковь не ходит; старшин же и протчих чиновных я к тому принуждал» [42, Л.36об]. До середины XIX века все храмы Уральского войска были единоверческими. Раскольничье же большинство казачества для отправления религиозного культа отдавало предпочтение моленным домам, поскольку строительство старообрядческих храмов находилось под запретом. Этим объясняется тот факт, что, как по количеству церквей на единицу территории, так и по их количеству на определённое число жителей, Уральское войско всегда серьёзно уступало другим казачьим войскам России. Первый православный (не единоверческий) храм (Александро-Невский собор) начал действовать в 1850 году. Прихожанами данного собора стали около четырёх тысяч человек. Примерно 40% прихожан составляли солдаты и офицеры «местной команды» и оренбургского линейного батальона, выведенного из Уральска в 1860-е годы. Прочими прихожанами были купцы,
. мещане, иногородние чиновники и т.д. К казачьему сословию
принадлежали лишь двое прихожан [80]. Позже в войске были открыты ещё несколько православных храмов. Разрешение же на строительство первого в войске старообрядческого (не единоверческого) храма было получено только в 1856 году, и это разрешение было не только первым, но и последним [17, С.76].
Старообрядчество накладывало серьёзный отпечаток на быт казачьей общины. Цитируя в своей книге более ранних авторов, К.К.Абаза отметил, что от уральцев «пахнет старинной Русью» [1, С.191-192]. Но в период выхода его книги для многих казаков старая вера стала не столько средством общения с Богом, сколько атрибутом, свидетельствующим об их особом положении. Именно это особое положение выступило инструментом противопоставления себя как иногороднему населению, так и всей России в целом, основой претензий казаков на особое отношение правительства, на особый способ прохождения службы, на сохранение особого хозяйственного уклада и т.д. В этом смысле совершенно прав В.Н.Витевский, считавший, что «раскол не есть дело фанатизма, но скорее... оплот, ограждающий казаков от Москвы, от нововведений» [12, С.386]. Иными словами, причины стимулирования раскола оказались не в иррациональной, а во вполне прагматической плоскости. С другой стороны, присутствовал и элемент фанатизма, примерами которого могут служить некоторые логически труднообъяснимые поступки отдельных казаков. Например, когда они оказывали сопротивления даже тем нововведениям, которые были выгодны казачеству и имели целью улучшить или облегчить его положение [79]. Но подобный фанатизм был присущ далеко не всем старообрядцам, во 2-й половине XIX века он был характерен лишь для незначительной части казаков, преимущественно, стариков.
К началу ХХ столетия бытовая религиозность явно сдавала свои позиции, для большинства молодого поколения казаков совершение церковных обрядов становилось скорее привычкой, чем потребностью духа. И если в 1850 году в войске имелись лишь два православных казака, то через полвека таковых было уже порядка трёх тысяч. Столь скорый рост приверженцев православия был обусловлен не стараниями миссионеров, а тенденцией времени, проявившейся в готовности пожертвовать религией в угоду служебной карьеры.
Как уже отмечалось, среди лиц казачьего сословия имелись не только русские (и не только христиане). Приверженцы ла-
. маизма (казаки-калмыки) компактно проживали на западных границах войсковых земель. Казаки-мусульмане проживали не так компактно. Посёлки с мусульманским населением были разбросаны, большей частью, в северо-восточной части войска, на границе с Оренбуржьем. В городах и станицах с преимущественно русским населением приверженцы ислама, как правило, проживали компактно, занимая определённую часть селения. Христианизация «инородческой» части казачества имела место, но её успехи (и масштабы) на рубеже XIX-XX веков были гораздо скромнее, чем в прежние времена.
Административное управление Уральским казачьим войском.
Что же представляло собой Уральское казачье войско в военно-организационном и в административно-управленческом отношении? В территориальном отношении до 1720 года оно находилось в подчинении казанского губернатора, затем недолгое время находилось в ведении Астрахани, а с образованием Оренбургской губернии управление им было передано Оренбургу [13, С.220]. В 1781 году Уральское войско вновь возвращается в ведение Астрахани, но ненадолго. В самом начале XIX века управление войском вновь передаётся Оренбургу. В 1869 году вследствие административного объединения земель Уральского казачьего войска и «Области оренбургских киргиз» образуется самостоятельная Уральская область, а наказный атаман Уральского войска одновременно становится и военным губернатором области. Против такого объединения позже активно выступал известный общественный деятель, учёный и политик Н.А. Бородин, сын сотника Уральского войска Андрея Бородина и простой казачки Пелагеи. Он был убеждён, что войско «представляет собою совершенно самостоятельное целое, связанное с остальным населением области чисто механически и не имеющее с ним, кроме общей полиции и суда (уездные судьи и областное правление) ничего общего» [4, С.19].
С самого начала подчинения Оренбургу Яицкое войско начинает нести пограничную службу в нижнем и отчасти среднем течении Яика. Так на берегах Яика появляются первые «крепости» и «форпосты», позже возникают и поселения невоенного характера [34, С.96]. Пограничная линия делилась на три дистанции (верхнюю, среднюю и нижнюю), которые возглавлялись дистанционными начальниками. Количество форпостов постоянно росло: к середине XIX века в войске на. считывалось более пятидесяти форпостов и семь крепостей
[69, Л.33об-34], хотя столь громкие названия к тому времени . уже вряд ли оправдывали себя. Менялись и официальные названия. В документах 1823 года Верхняя, Средняя и Нижняя дистанции называются «линиями» [65, Л.7-7об]. В документах 1834 года Внутренняя линия именуется «Узенской дистанцией» [66, Л.10]. В документах 1846 года снова фигурируют Верхняя, Средняя и Нижняя дистанции, а также Чижинская дистанция (северо-западная граница войска) и Внутренняя линия [67, Л.63]. Система дистанций просуществовала вплоть до конца 60-х годов XIX века, хотя границы между дистанциями периодически менялись, а, кроме того, появлялись новые дистанции.
С началом военных кампаний по присоединению Средней Азии, Уральская линия окончательно утратила своё пограничное значение. Уральское войско (ставшее частью новообразованной Уральской области) делится теперь не на дистанции и линии, а на отделы, которые, в свою очередь, делятся на станицы. Появляются атаманы отделов, атаманы станиц, а затем и поселковые атаманы [8, С.883-884]. К делению войска на отделы и станицы добавляется и деление его уезды, к руководству отделов добавляется уездное руководство. Всё это создаёт определённую путаницу и неудобства в управлении, но сохраняется вплоть до 1917 года. В этот период земли Уральского войска простирались от отрогов Общего Сырта на севере до берегов Каспия на юге, занимая площадь в 6,4 миллиона десятин (примерно 70 тыс. кв. км).
До XVIII века официальная российская власть не вмешивалась в вопросы организации власти внутри Яицкого войска, считая это его внутренним делом. Выборность старшин-ско-атаманской верхушки и круговая демократия были на тот период атрибутами яицкого казачества. Восстание донских казаков под руководством Кондратия Булавина заставило Петра I взяться за «обуздание» казачьей «вольницы» и за её постановку под жесткий контроль со стороны государства. В Яицком войске прошли переписи, были выявлены лица, проживающие там незаконно, все казаки были расписаны по сотням, утверждён управленческий штат. Должностные лица стали назначаться (или хотя бы утверждаться) свыше. Позже (в первой половине XIX века) казаки окончательно утратили свои прежние вольности, включая даже право иметь войсковых атаманов из числа земляков (хотя к середине XVIII века войсковые атаманы уже были «наказными», но при этом они ,
\Г>? I
. оставались представителями казачества). Последний атаман из местных казаков (Давыд Мартемьянович Бородин) умер в 1830 году. Все последующие атаманы были «пришлые» (и отнюдь не казачьего происхождения). Традиция избрания атамана была возрождена после февраля 1917 года, однако «демократически избранный» в начале 1919 года генерал-лейтенант В.С. Толстов вскоре ликвидировал все остатки «демократического» управления войском, установив режим личной власти (как того требовали обстоятельства военного времени). Впрочем, его власть просуществовала недолго, до разгрома большевиками Уральской армии.
Военная служба уральских казаков.
Военная история Уральского (Яицкого) казачьего войска довольно яркая, она богато насыщена героическими событиями. С самого своего зарождения войско принимало участие почти во всех войнах, которые вела Россия со своими внешними врагами (сначала на добровольной основе, затем в качестве военного сословия). Казаки Яика начали привлекаться к подобной службе примерно в одно время с казаками Дона, при этом в большинстве случаев им выставлялись сравнительно небольшие воинские контингенты. Это объясняется, во-первых, тем, что практически все войны с внешними врагами велись на западном и юго-западном направлении, в то время как уральское казачество охраняло границу на юго-востоке. Во-вторых, выставлять крупные силы на «внешние» войны не позволяла относительно малая численность уральских казаков, исключением могут служить лишь кампании 1813-1814 и 1853-1856 годов. Прекращение линейной службы и перенос государственной границы далеко на юг позволили уральцам нести военную службу на тех же основаниях, что и казаки других войск. Но, хотя до ХХ века уральцы почти не выставляли крупных сил на «внешние» войны, те, кто принимали в них участие, выполняли свой долг достойно. Об этом свидетельствует множество тёплых слов, которыми уральцев нередко удостаивало высшее начальство, не говоря уже о награждениях отличившихся.
Первые походы яицких казаков в Среднюю Азию, о которых до нас дошли сведения, относятся к самому началу XVII века, к периоду Смутного времени. Тогда их было как минимум два - под руководством атаманов Нечая и Шамая. Оба из указанных походов окончились для казаков трагически - мало кому
. из них удалось вернуться живыми. В.Ф.Мамонов по этому по-
воду справедливо заметил: «Авантюр, подобных этим двум . походам, они (яицкие казаки - Д.А.) уже никогда не предпринимали, ограничиваясь, по большей части, экспедициями за зипунами на Волгу и Каспийское море» [19, С.185]. Следующая попытка была предпринята лишь через сто с лишним лет, причём, не по собственной инициативе казаков, как это было прежде, а по указанию самого Петра I. В этом походе под командованием Александра (Давлет-Кизден-мурзы) Бекови-ча-Черкасского приняли участие шесть тысяч человек - казаки, драгуны и разные регулярные части. В из числе находились полторы тысячи яицких казаков [34, С.59]. О событиях тех лет казанскому губернатору Петру Салтыкову подробно поведал казак Фёдор Емельянов [16, С.75 (в приложениях)]. Поход вновь оказался неудачным; отряды хивинского хана не сумели взять верх в честном бою, но смогли уничтожить противника с помощью хитрости (а точнее - известного азиатского вероломства) [16, С.79-81 (в приложениях)].
С середины XVIII века по 30-е - 40-е годы XIX века основной задачей уральского казачества была охрана юго-восточных рубежей империи и контроль над передвижением кочевых племён, принявших российское подданство. Часто нападениям подвергались и сами линейные укрепления, но, несмотря на все трудности, уральцы несли линейную службу без помощи регулярных войск, как это было в линейных войсках Сибири или Кавказа. Причём, для пограничной службы в Сибири и на Кавказе также периодически использовались уральцы. С началом линейной службы Яицкого войска, главное направление его деятельности было определено окончательно. «Неплюев .. .указал казакам, где строить крепости и форпосты и как оберегать линию от киргизских набегов» - писал уральский автор XIX века И.И. Железнов, недвусмысленно указывая, кто, по его мнению, представлял тогда главную угрозу для юго-восточных рубежей России [15, С.69]. Следует отметить, что во всех официальных и неофициальных документах XVIII - начала XX века предки нынешних казахов именовались «киргизами», «кайсаками» или же - «киргиз-кайсаками». Эти же этнонимы использовались и их знатью в донесениях русским властям. Пограничные линии создавались не только с целью укрепления границ, но и в виду того, что между кочевьями калмыков, киргизов и башкир не было четких границ, и это часто приводило к их взаимным столкновениям и грабежам. Но главная опасность ,
ЛГР '
. состояла в том, что кочевники нередко нападали и на русские селенья, грабя их и захватывая пленников, которые затем продавались среднеазиатским купцам. Были случаи когда, кочевники объединяли против русских совместные усилия [13, С.131, 132]. Частые конфликты на линии в ту пору были серьёзным источником взаимной неприязни. «В глазах казаков зауральские киргизы были не что иное, как враги», - писал И.И. Же-лезнов [15, С.106]. В XVIII - начале XIX века казакам пришлось многого натерпеться от соседей: «Табуны лошадей, гурты овец пасутся то там, то сям; иногда же вдруг вы увидите и всадника при табуне, он в высокой меховой шапке или в синей фуражке, винтовка за спиной и с патронами у пояса - это уральский казак. Черномазый, невысокого роста, он всегда при оружии, винтовка всегда у него за спиной. Всю жизнь, спокон века, он проводит с ней, сторожа своё добро от неожиданных нападений исконного своего врага и соседа - киргиза» [2, С.25]. Не только выпас скота, но и другие хозяйственные промыслы проходили в условиях, приближённых к боевым: «Выезжая на покосы или на рыбную ловлю, казаки, даже в виду своих жилищ, должны были иметь такую же точно предосторожность, какая обыкновенно соблюдается во время войны на передовой цепи армии, состоящей в виду неприятеля. Так, например, казак имел на себе, через плечо, заряженную винтовку, а на левой руке, на погоне, влачил за собою пику» [15, С.71]. О необходимости участвовать в рыболовствах вооружёнными свидетельствовал ещё П.С. Паллас в 1769 году [24, С.430]. И всё же, говорить о непримиримой вражде уральских казаков и киргизов было бы неправильно. Во-первых, подобные конфликты имели место и во взаимоотношениях других, живших по соседству народов. Особенно частыми были столкновения киргизов с башкирами [45, 46, 48, 51, 52, 53, 54, 55 и др.]. Нападали киргизы и на других «инородцев» - калмыков, туркменов, татар. Да и сами киргизы были отнюдь не столь монолитной массой. Рознь между родами и кровные конфликты между представителями знати имели место сплошь и рядом. «А роду адайскому, самому воровскому и злейшему из киргизских родов, все роды более или менее враждебны», - писал И.И. Железнов [15, С.141]. Наряду с негативными контактами, имел место и позитивный опыт. В частности, за помощь в освобождении из плена казака в 1804 году был награждён старшина рода джагалбайлы Тю-
. легенов [47, Л.1-5], Киргизский старшина Котлумбаев получил
первую свою награду «за усердную службу и преданность России» в 1803 году, [49, Л.1-6] а следующую - в 1815 [50, Л.14]. Наряду с уральскими и оренбургскими казаками в походе В.А.Перовского на Хиву (зима 1839-1840 годов), в нём принимало участие и небольшое количество киргизов, прежде всего в качестве проводников, переводчиков и разведчиков. Чуть позже отряды киргизских старшин и султанов вместе с уральскими и оренбургскими казаками участвовали в подавлении кровавых беспорядков в киргизской степи, организованных Кенесары Касымовым. Среди киргизов, получивших награды, были не только бии, старшины и султаны, но и обычные простолюдины [62, Л.131-134].
Начиная с 30-х годов XIX века, среднеазиатские экспедиции фактически становятся главным занятием уральцев вплоть до полного подчинения России этого региона. Ещё в 1832 году оренбургский военный губернатор П.П. Сухтелен отзывался об уральцах так: «Уральские казаки до сего дня - суть единственное войско в Оренбургском крае, которое по мужеству, храбрости и предприимчивому духу употреблялось с большими выгодами в степных экспедициях» [21, С.31-32]. Средняя Азия (включавшая в те годы Кокандское и Хивинское ханства, Бухарский эмират, а также Ахалтекинский оазис), была завоёвана при активном участии уральских казаков. С 1833 года уральцы несли службу на Мангышлаке. Основанное ими Ново-Александровское укрепление связывается с Гурьевом пятью казачьими пикетами. Однако первоначальное место укрепления оказалось неудобным, и в 1846 году оно было перенесено на мыс Тюк-Караган, а с 1859 года стало называться Форт-Александров [56,57,58,56, 60 и др.]. В 1839 году два уральских полка, совместно с частями оренбургского подчинения, в очередной раз выступили «хивинский поход» во главе с военным губернатором В.А. Перовским. Но и этот поход окончился неудачно. Все подразделения, кроме уральцев, потеряли значительную часть личного состава не по вине врага, но от жажды, непривычного климата и болезней. Не дойдя до Хивы, экспедиция была вынуждена вернуться, хотя командир уральцев полковником Ф.Г.Бизянов предлагал продолжить поход. В 1842 году уральские казаки участвовали в экспедиции к берегам Аральского моря, в ходе, которого были сооружены опорные пункты для дальнейшего продвижения вглубь Средней Азии [14, С.136-137]. В 1853 году три уральские сотни
. во главе с войсковым старшиной К.Ф. Бородиным приняли активное участие в походе В.А. Перовского на Ак-Мечеть [63, Л.1-52]. Личный конвой Перовского состоял из уральских казаков, которых он помнил по хивинской экспедиции 1839-1840 годов [34, С.103].
Россия пришла в этот регион по объективным причинам, списывать всё на имперские амбиции было бы неверно. Важно было обезопасить границы от набегов никому не подконтрольных шаек хивинцев и кокандцев. Эту идею хорошо сформулировал К.К.Абаза: «Шли вперёд не потому, чтобы жаждали новых земель, а в силу необходимости: того требовали выгоды торговли, обережение границы от разбойничьих наездов тамошних народов. Наши караваны подвергались разграблению, русские промышленники и казаки ...тысячами томились в неволе: их продавали на рынках Хивинского ханства как рабочую скотину. Но прежде чем добраться до Хивы, главного разбойничьего гнезда, пришлось втянуться в долгую войну, построить на берегах Каспия укрепления, овладеть течением Сырдарьи, штурмовать кокандские и бухарские крепости» [1, С.202]. С Англией в данном регионе велась борьба за сферы влияния. Несмотря на империалистическую сущность этой борьбы, оценить её можно и с позиций концепции «меньшего зла». В отличие от британских колоний, служивших лишь источником дешёвых ресурсов для метрополии, земли, присоединённые к России, подвергались интеграции в имперские структуры. Там строились дороги и фабрики, велась борьба с эпидемиями и деспотизмом традиционной власти, развивалось образование и здравоохранение, то есть, создавалась производственная и социальная инфраструктура, характерная для всех регионов России.
В 70-е - 80-е годы XIX века на смену линейной службе приходит служба в полках, дислоцируемых на постоянной основе в различных регионах империи, в том числе и в Средней Азии. Один уральский полк, находясь в составе Туркестанской казачьей дивизии, вплоть до начала первой мировой войны базировался в Самарканде [22, С.14]. С конца XIX века вплоть до 1917 года Уральское войско содержало на «внешней службе» три полка [8, С.884]. Кроме уже упомянутого полка, ещё два располагались на Украине и в Польше. В случае военного времени число уральских казачьих полков планировалось увели. чить до девяти за счёт шести резервных («льготных») полков,
укомплектованных казаками, вышедшими в запас («на льго- . ту») и ежегодно призываемыми на военные сборы сроком на три недели [37, С.326-329]. Небольшие казачьи команды (50100 человек) несли службу в трёх (затем в двух) гарнизонах, расположенных на территории казахской степи [36, №35].
К участию в подавлении антиправительственных волнений уральские казаки поначалу относились как служебной обязанности, ничем не отличавшейся от прочих функций (особенно, когда это касалось подавления волнений на этнической почве). Однако, начиная со 2-й половины XIX века, такое отношение стало меняться вследствие распространения либеральных идей в общественном сознании масс, в том числе и казачьих.
С 1798 по 1917 годы уральские казаки несли гвардейскую службу в Петербурге. Основную массу казаков-гвардейцев, включая и нижние чины, составляли представители казачьего дворянства. Поскольку эта служба считалась особенно почётной, право её несения предоставлялось лишь казачествам, официально признававшимся «старыми» - донцам, уральцам и казакам Кавказа. Казаки прочих войск (оренбуржцы, астра-ханцы, сибирцы, забайкальцы и др.) были удостоены этой чести только в 1906 году [3, С.64].
Волнения и участия в антиправительственных выступлениях.
Несмотря на то, что в XVIII веке яицкие казаки активно участвовали в подавлении многих антиправительственных выступлений, в то же самое время они сами не раз становились источником нестабильности, существенно пугавшим власть и вынуждающим её прибегать к репрессивным действиям. Начиная с XVIII века, когда столичные власти стали брать под жёсткий контроль все сферы жизни яицкого казачества, обозначилось обострение отношений между рядовыми казаками и атаманской верхушкой, переставшей быть выборной. Расследуя причины волнений, чиновники доносили в Петербург: «Между усобные раздоры и несогласия их начались .когда главные оренбургские правители ещё в городе Самаре пребывание своё имели, куда, как Яицкий войсковой атаман Григорий Меркульев, так и тамошний войсковой старшина Иван Логинов приезжали. Оба помянутые .имели непримирительную злобу, и оттого и в войске начались тогда две партии» [41, Л.2]. Таким образом, начало противостояния двух «партий» - «войсковой» и «атаманской» автор донесения да- ,
. тирует 1737-1741 годами, когда «Оренбургская комиссия» (возглавляемая сначала В.Н. Татищевым, затем - В.А. Урусовым) располагалась в Самаре. При всём этом у казаков сохранялась вера в доброго (и «настоящего») царя, а вина за всю несправедливость возлагалась на войсковую или губернскую (оренбургскую) администрацию, на военную коллегию или «ненастоящего» монарха.
Под лозунгом восстановления своих исконных прав, в XVIII веке яицкое казачество организует ряд вооружённых выступлений. Первым из них стало январское восстание 1772 года в Яицком городке, когда был убит войсковой атаман и ряд военных чинов, в том числе генерал Траубенберг. Будущий войсковой атаман, чудом уцелевший во время тех событий, так оценил потери «послушной» стороны: «Войсковой атаман Тамбовцев, два депутата, старшина один, сотников двое, походный есаул один, канониров трое, рядовых девятнадцать, .а сколько драгун с офицерами побито и ранено - неизвестно, .генерала с некоторыми офицерами и драгунами убили уже на дворе .у сотника Семёна Тамбовцева» [42, Л.28об-29]. Таким образом, число погибших «послушных» казаков и старшин Бородин определил в 29 человек, число же «регулярных» солдат и офицеров не поддавалось счёту и было несравненно большим. Кроме атамана и войскового дьяка, в числе погибших оказались походный атаман Яков Колпаков и городничий Иван Пыжалов [39, Л.14,605]. На следующий день был также убит 60-летний войсковой дьяк Суетин. Разгорячённая толпа, ворвавшаяся к нему в дом, выволокла его во двор и там забила до смерти: «Суетина казаки Андрей Порт-нов, Пётр Погадаев, Андрей Беркулаков и калмык Баранка Жумутов .дубинами ушибли до смерти, а мёртвое тело .похоронить не дали» [39, Л.29]. Восстание было подавлено корпусом генерал-майора Фреймана [39, Л.1-39об].
В 1773 году в недрах яицкого казачества зародилась пугачёвщина, всколыхнувшая всю страну и смертельно напугавшая верховную власть страны. Во многом она была продолжением событий 1772 года. Исследовав обстановку в Яицком войске и досконально изучив его недавнюю историю, современники приходили к выводу, что истоки пугачёвщины следует искать в недавних волнениях на Яике: «Отсель, как из жерла или горловины, произошли такие злодейства, которые . не только что Оренбург немало колебали, но и всю сию новую
- *
губернию крайними бедствиями угрожали» [41, Л.Зоб]. Зако- . номерным продолжением мятежа 1772 года считает пугачёвщину и А.Д. Рябинин, историк, статист и офицер генштаба [27, С.105]. Активный участник пугачёвщины, яицкий казак Максим Горшков, показывал на следствии: «Искра злобы к царскому правительству всегда в нас крылась, пока избрали удобный к тому случай и время» [40, Л.2]. По мнению А.С. Пушкина, после восстания 1772 года идея «мятежа» прочно завладела умами казаков: ««То ли ещё будет», - говорили прощённые мятежники, - «так ли мы тряхнём Москвою»» [25, С.12]. После очной ставки Пугачёва с бывшими сподвижниками, обер-секретарь тайной экспедиции сената С.И.Шешковский, записал: «Всё от него злодеяние произошло по поводу яицких казаков, ибо они точно знали, что он не государь, а донской казак, но они желали сим его злодеянием получить себе помочь» [43, Л.457]. Было установлено, что казаки Т.Мясников и М.Горшков, рассуждая о Пугачёве, признали нужным «сделать его своим властелином и восстановителем своих притеснённых .обычаев, .называть его, Пугачёва, покойным государем» [40, Л.2-2об]. Сам Пугачёв на следствии показал: «Имел я разговор и такой: если Бог поможет мне воцариться, то Яицкому городку быть вместо Москвы или Петербурга, а яицким казакам над всеми иметь первенство» [43, Л.118об]. Генерал А.И.Бибиков, которому было поручено подавление пугачёвщины в момент её наивысшего размаха, писал: «Неужели-то проклятая сволочь не образумится? Ведь не Пугачёв важен, да важно всеобщее негодование. А Пугачёв - чучела, которою воры, яицкие казаки, играют» [25, С.201].
В XIX веке получает распространение пассивная форма сопротивления: отказ выполнить приказание начальства, принять новое штатное расписание, новое положение об устройстве войска и т.д. Архаизм возводится в культ, а любое новшество объявляется промыслом «лукавого». Старина предстаёт в качестве «золотого века» дедов и прадедов, некоего «потерянного рая», тогда как будущее - в качестве очередного опасного шага навстречу апокалипсису. В качестве инструмента духовного противостояния властям и реформам активно используется старая вера, находящаяся в оппозиции официальной церкви, а, следовательно, и государству. Тем не менее, представлять уральское казачество в качестве противников любых нововведений неверно. Так называемые «уходцы», на- ,
. отрез отказавшиеся принять «новое положение» об устройстве Уральского войска (от 1874 года), вместе с членами своих семей составили сравнительно малую часть казачьего населения.
Экономика Уральского казачьего войска.
Экономический уклад Уральского казачьего войска отличался уникальностью. Рыболовство в нём всегда играло более важную роль, чем хлебопашество. П.С. Паллас писал, что «главный промысел ...яицких казаков состоит в рыбной ловле, которая нигде в России так хорошо не распоряжена» [24, С.422]. Система рыболовств была организована настолько совершенно, что нигде в мире не имела аналогов. В.Г. Короленко был убежден, что «войско сумело организовать и утвердить на реке образцовый порядок» [18, С.43]. Для охраны вод, равно как и для исследований, связанных с рыболовством и рыбоводством, в войске имелся специальный штат сотрудников, содержавшийся за счёт войсковой казны. К началу ХХ века охрана вод ежегодно требовала примерно 30 тысяч рублей, и, по мнению Н.А.Бородина, «дело было поставлено образцово» [9, С.886]. Виды лова определялись как сезонными миграциями осетровых рыб, так и сезонными колебаниями цен на рыбу. В конце XIX века суммарная стоимость годового улова в пересчёте на душу мужского населения войскового сословия превышала 100 рублей, что в тот период составляло значительную сумму [70, С.38]. Н.А.Бородин подчёркивал, что Урал - единственная в мире крупная река, в среднем и нижнем течении которой запрещено всякое судоходство, дабы не создавать помех рыболовным промыслам [10, С.864]. По его же подсчётам, рыболовство является основным средством к существованию для 40% казачьих семей. Ещё для 30% - это вспомогательное, но довольно важное хозяйственное занятие [5, С.9].
Неплохими были и показатели в сфере животноводства. Н.А.Александров писал: «Второе достояние казаков, после рыболовства - это овцеводство. Овцеводство весьма выгодно в том отношении, что не требует особой заботливости» [2, С.42-43]. В конце XIX века на одно казачье хозяйство приходилось в среднем более 4 лошадей, примерно 12 коров и свыше 20 овец, не считая прочих видов скота - коз, верблюдов, мулов и т.д. [70, С.41]. Имущественная дифференциация имела место, но она была не столь явной, как в других казачьих войсках, благодаря системе определённых мер, принимаемых войсковым . руководством по сглаживанию неравенства между членами
- *
войсковой общины. Однако, несмотря на «уравнительные» . меры войсковых и станичных властей, имущественное неравенство было налицо; в войске имелись как очень бедные, так и очень богатые казаки. Хлебопашество в Уральском войске зародилось позже рыболовства и скотоводства, долгое время оно не играло существенной роли в войсковой экономике. Несмотря на то, что во второй половине XIX века его значение существенно возросло, оно по-прежнему играло второстепенную роль. Для большинства казачьего населения оно даже не было основным хозяйственным занятием. Из всех казачьих войск России лишь в Уральском войске к началу ХХ века на одно казачье хозяйство в среднем приходилось гораздо меньше земли, чем это было позволено. В Уральском войске дозволялось бесплатно распахивать 20 десятин. Однако на одно казачье хозяйство в среднем приходилось: в Уральском уезде - 11 десятин, в Лбищенском - около 8,5 десятин, в Гурьевском - менее десятины [74, С.4].
Промышленное производство в Уральском войске, зародившись во второй половине XIX века, в начале ХХ века продолжало оставаться в зачаточном состоянии. Согласно отчёту областного руководства за 1878 год, промышленной продукции тогда было произведено на сумму около 600 тысяч рублей [82, Л.23об]. Это почти в 5 раз меньше, чем доходы от продажи рыбы и икры [4, С.431]. В 1898 году официальные лица Уральской области, как и 20 лет назад, отмечали, что «фабрик в Уральской области нет; заводская же промышленность ограничивается салотопенными и кирпичными заводами, ручной обработкою сырья в домах, помолом на паровых, водяных и конных мельницах и работами в кузницах» [70, С.45]. То же самое в начале ХХ века повторил и Н.А.Бородин: «Промышленность развита слабо; фабрик нет вовсе, на заводах и мельницах разного рода, в кузницах, паровых и конных молотилках сумма всего производства (1900 год) составляет 1446854 рубля при 2024 рабочих» [7, С.868]. Таким образом, промышленность была представлена преимущественно кустарными и полукустарными заведениями, ориентированными на переработку местного сырья и сельхозпродукции. Имелось несколько предприятий, занимавшихся изготовлением кирпича. Добывающая промышленность полностью отсутствовала. Промышленность края, естественно, была не в состоянии удовлетворять все потребности населения в промышленных ,
. товарах, основная масса которых ввозилась в Уральскую область из других регионов страны. Тем не менее, значение промышленности, как и хлебопашества, хоть и медленно, но неуклонно росло. Высокий прирост населения при ограниченности традиционных ресурсов требовал освоения новых видов хозяйственной деятельности, хотя бытовой консерватизм значительной части уральского казачества существенно тормозил эти процессы. Подавляющее большинство жителей, занятых в промышленной сфере, были иногородними лицами. Внутренние и внешние грузоперевозки осуществлялись преимущественно гужевым транспортом. Единственная железнодорожная ветка, открытая в самом конце XIX века, проходила в северной части войска и соединяла Уральск с Покровском (ныне г. Энгельс). Между Гурьевом и Астраханью было установлено пароходное сообщение, однако масштабы перевозок грузов и пассажиров были незначительны, а пароходы ходили сравнительно редко. Судоходство по Уралу было запрещено по настоятельному требованию казачьей общественности, и поэтому практически единственным транспортным средством, при помощи которого осуществлялась связь между северными и южными станицами, служили лошади и верблюды. Кроме тех видов хозяйственной деятельности, что упоминались выше, имелись и другие, хотя в экономике войска они играли незначительную роль. Эти занятия (извоз, добыча соли, переработка солодкового корня и т.п.) были либо основным занятием наиболее бедной части казачества, либо относились к разряду побочных промыслов. Охота же, в отличие от рыболовства, являлась, в большей степени, развлечением, нежели промыслом. Первыми сравнительно крупными торговыми точками войска стали меновые дворы, располагавшиеся при крупных населённых пунктах на азиатском берегу Урала. В 1830-е годы развивается ярмарочная торговля, проводимая в ряде городов и станиц войска. Позже ведущая роль переходит к розничной («лавочной») торговле. За пределы Уральской области вывозилась продукция рыболовства и сельского хозяйства, ввозились же, преимущественно, промышленные товары, а также металл, древесина и стройматериалы. Подавляющее большинство купцов, проживавших в Уральском войске, казаками не являлись. При этом активизация ремесла и торговли была напрямую связана с численностью иногородних в войске. Ка. зак-белоэмигрант Л.Л.Масянов считал, что «предприятия и вся
торговля были в руках иногородних», которые «богатели за счет . казаков» [20, С.9]. По данным Н.А. Бородина, в 1900 году среди 1479 владельцев торгово-промышленных заведений Уральска лишь 219 (или около 15%) были казаками [6, С.887]. О неказачьем происхождении некоторых предпринимателей наглядно свидетельствуют и их фамилии - Диршмидт, Гуревич, Винклер и т.п.
Войско имело свою систему финансов, его казна пополнялась благодаря различным налогам, пошлинам, акцизам, штрафам и прочим денежным сборам. Основную массу поступлений составляли налоги от продажи рыбы и рыбопродуктов за пределы войска, а также от использования казаками войсковых угодий сверх норм, установленных соответственно их чину. Основной статьёй войсковых расходов были затраты на содержание административного аппарата. Финансировались из войскового бюджета и различные объекты, находившиеся в войсковом ведении: школы, больницы, сиротские приюты, библиотеки, церкви и т.д. Особенностью финансовой системы Уральского войска было отсутствие станичных капиталов ввиду местных хозяйственных особенностей. Другой отличительной особенностью было наличие «нетчикового капитала», формировавшегося за счёт принудительных денежных сборов с казаков, остающихся дома, в пользу казаков, командируемых на службу, чего не было в других казачьих войсках. Размеры нетчикового капитала могли сильно изменяться. Так, в «спокойные» годы (с 1880-х до 1903 включительно) доходы нетчикового капитала колебались в пределах от 400 до 500 тысяч рублей [32, С.893; 70, С.54-55; 71, С.121-122], тогда как в «тяжёлые» (с точки зрения службы) годы размеры нетчикового капитала значительно возрастали. Например, в 1905 году, когда русско-японская война была осложнена революцией, доходы (и расходы) данного «капитала» превысили 2 миллиона рублей [72, С.90-91; 73, С.79-80].
Общий анализ экономики Уральского казачьего войска показывает, что к ХХ веку оно имело в целом неплохие показатели, являясь крупным поставщиком рыбы, хлеба и мяса на общероссийский рынок. Экономика Уральского казачьего войска стала объектом исследования, проведённого молодым выпускником петербургского университета Николаем Андреевичем Бородиным, уникальная книга которого («Уральское казачье войско») стала фундаментальным трудом, включившим в себя итоги этого исследования.
Г'"^;, л- Альманах «Казачество» i ■
т
Список литературы:
1. Абаза К.К. Казаки: донцы, уральцы, кубанцы, терцы. СПб., 1891.
2. Александров Н.А. Казаки: донцы и уральцы. М., 1899.
3. Безотосный В. Казаки-гвардейцы / Родина. 1998. №3.
4. Бородин Н.А. Уральское казачье войско. Уральск, 1911.
5. Бородин Н.А. В защиту Уральского рыболовства. СПб., 1910.
6. Бородин Н.А. Уральск / ЭС: Ф.Брокгауз - И.Ефрон. Т.34. СПб., 1902.
7. Бородин Н.А. Уральская область / ЭС: Брокгауз-Ефрон. Т.34. СПб. 1902.
8. Бородин Н.А. Уральское казачье войско / ЭС: Брокгауз-Ефрон. Т.34. СПб. 1902.
9. Бородин Н.А. Уральское рыбное хозяйство / ЭС: Брокгауз-Ефрон. Т.34. СПб., 1902.
10. Бородин Н.А. Река Урал / ЭС: Брокгауз-Ефрон. Т.34. СПб., 1902.
11. В. М-нъ. Козачество / ЭС: Брокгауз-Ефрон. T.XV. СПб., 1895.
12. Витевский В.Н. Раскол в Уральском казачьем войске в конце XVIII-начале XIX вв. Казань, 1878.
13. Витевский В.Н. Неплюев и оренбургский край в прежнем его составе до 1758 года. Ч. I-V. Казань, 1889-1897.
14. Галушко Ю.А., Колесников А.А. Казачьи войска России (краткий историко-хронологический справочник казачьих войск до 1914 года). М., 1993.
15. Железнов И.И. Василий Струняшев: роман из казачьей жизни. СПб., 1910.
16. Карпов А.Б. Уральцы: исторический очерк. Ч.1. Уральск, 1911.
17. Карпов А.Б. Памятник казачьей старины. Изд. 2-е: Уральск, 1992.
18. Короленко В.Г. У казаков. Челябинск, 1983.
19. Мамонов В.Ф. История казачества России. Ч.1. Екатеринбург-Челябинск, 1995.
20. Масянов Л.Л. Гибель Уральского казачьего войска // Казачий круг (альманах). 1991. Спецвыпуск 1. Ч.1.
21. Мякушин Н.Г. Секретная экспедиция уральских казаков. Уральск, 1903.
22. Мякушин Н.Г. Первый Уральский казачий полк: краткий исторический очерк. Киев, 23. 1899.
24. Паллас П.С. Путешествия по различным провинциям Российской империи. Ч.1. СПб., 1809.
25. Пушкин А.С. История Пугачёва. ПСС в 17 томах. Т.9. М., 1995.
26. Рябинин А.Д. Уральское казачье войско. Т.2. СПб., 1866.
27. Рябинин А.Д. Яицкое казачество // Русский вестник. 1864. Т.52.
28. Савельев Е.П. Типы донских казаков и особенности их говора. Новочеркасск, 1908.
29. Савельев Е.П. Древняя история казачества. Новочеркасск, 1915.
30. Савельев Е.П. Средняя история казачества. Новочеркасск, 1916.
31. Савельев Е.П. История Дона и Донского казачества. Ч.1-4. Новочеркасск, 1918.
32. Суров АА Казаки / ЭС: Брокгауз-Ефрон. Т.34. СПб., 1895.
33. Фоменко А.Т., Носовский Г.В. Предисловие / Савельев Е.П. Древняя история казачества. М., 2002. Диссертационные исследования
34. Сапунов Д.А. Участие казачества Урала и Сибири в присоединении Средней Азии к России (40-е - 90-е гг. XIX века). Диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук. Челябинск, 2001.
35. Приказы по военному ведомству. СПб., 1882.
36. Приказы по военному ведомству. СПб., 1890.
37. Расписание сухопутных войск. СПб., 1914.
38. РГИА Ф.834. Оп.4. Д.982.
39. РГВИА Ф.653. Оп.1. Д.1.
40. РГАДА Ф.6. Оп.1. Д.421.
41. РГАДА Ф.6. Оп.1. Д.435.
42. РГАДА Ф.6. Оп.1. Д.505/1.
43. РГАДА Ф.6. Оп.1. Д.512.
44. ГАОО Ф.3. Оп.1. Д.36.
45. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.49.
Источники
46. ГАОО Ф.6. 0п.10. Д.52.
47. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.59.
48. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.72.
49. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.181.
50. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.1135.
51. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.1647.
52. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.1650.
53. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.1807.
54. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.1924.
55. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.1990.
56. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.4110/1.
57. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.4241.
58. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.4357.
59. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.4409.
60. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.4905.
61. РГВИА Ф.6. Оп.10. Д.5446.
62. ГАОО Ф.6. Оп.10. Д.8544.
63. ГАОО Ф.6. Оп.10/3. Д.1.
64. ГАОО Ф.6. Оп.11. Д.797.
65. ГАОО Ф.6. Оп.11. Д.2883.
66. ГАОО Ф.6. Оп.11. Д.4167.
67. ГАОО Ф.6. Оп.11. Д.1550.
68. ГАОО Ф.6. Оп.11. Д.1550-Б.
69. ГАОО Ф.6. Оп.11. Д.1550-Г.
Периодические издания и справочники
70. Памятная книжка и адрес-календарь Уральской области на 1898 год. Саратов, 1898
71. Памятная книжка и адрес-календарь Уральской области на 1900 год. Уральск, 1900
72. Памятная книжка и адрес-календарь. на 1905 год. Уральск, 1905
73. Памятная книжка и адрес-календарь. на 1907 год. Уральск, 1907
74. Обзор Уральской области за 1902 год. Уральск, 1903.
75. Уральские войсковые ведомости. 1867. №3
76. Уральские войсковые ведомости. 1867. №12
77. Уральские войсковые ведомости. 1867. №27
78. Уральские войсковые ведомости. 1867. №29
79. Уральские войсковые ведомости. 1875. №48
80. Уральские войсковые ведомости. 1880. №47
