CC BY
86
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2, 2005, вып. 1
Н. А. Ломагин
УПРАВЛЕНИЕ НКВД ПО ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ ПРИ ОСУЩЕСТВЛЕНИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО КОНТРОЛЯ В ПЕРИОД БИТВЫ ЗА ЛЕНИНГРАД
Одной из наименее изученных тем в отечественной историографии является проблема политического контроля. Мнения зарубежных исследователей по этому вопросу весьма разнятся как по причине методологических расхождений в оценке сталинизма и роли государственных институтов, задействованных в осуществлении контроля, так и из-за отсутствия доступа к широкому кругу источников. Это стимулирует подчас весьма односторонние исследования, опирающиеся на фрагментарные или однотипные материалы. Преобладающим до сих пор является представление о «тотальном» контроле органов безопасности над обществом, что традиционно для последователей тоталитарной модели изучения советского общества.
Задачи политического контроля формулировались как на основании ожиданий власти относительно действий противника и поведения населения в условиях начавшейся войны1, так и конкретных обстоятельств, складывавшихся на том или ином участке фронта и в тылу. В первом случае речь шла о комплексе превентивных мер по обеспечению стабильности на «внутреннем фронте», носивших универсальный характер; во втором — об оперативном реагировании, которое различалось в зависимости от времени и места. Такое различие представляется необходимым сделать не только для того, чтобы показать общее и особенное в осуществлении политического контроля.
Система политического контроля накануне и в период войны как предмет исследования включает в себя два главных вопроса: 1) изучение страхов власти и 2) того, каким образом она с этими страхами пыталась бороться. Самым наглядным образом фобии власти проявились через категорию учета, т.е. тех, кто рассматривался властью в качестве противников существовавшего режима, борьба с которыми вменялась в обязанность работы органов НКВД.
Война с Германией и возможность нанесения противником бомбовых ударов по центрам власти и управления в Ленинграде привели к существенному усложнению условий работы УНКВД и УНКГБ в городе и области. В связи с введением военного положения и реальностью воздушного налета противника, а также в целях сохранения личного состава и сбережения оперативных документов 25 июня 1941 г. был установлен особый порядок действий сотрудников уНКВД и уНКГБ на случай сигнала «воздушная тревога». Кроме того, был произведен отбор наиболее ценных оперативных материалов, которые следовало забирать с собой в чемоданах или мешках и перемещать на первый этаж здания. Речь шла об агентурных разработках, делах-формулярах, списках сотрудников, списках агентуры и т.п. Особо важные документы подлежали эвакуации в Москву2.
5 июля 1941 г. было принято еще одно решение о разгрузке оперативных отделов от секретных и совершенно секретных материалов. Оно было связано с возрос-
© Н.А.Ломагин, 2005
шей угрозой бомбардировок Ленинграда, в том числе и здания управления. Использованные или законченные производством агентурные материалы, а также дела общеканцелярского и оперативного характера подлежали сдаче в архив. Что касается личных дел выбывших из сети агентов, а также наблюдательных дел по малоценным агентурным разработкам, все они подлежали уничтожению. Решение по данным вопросам требовалось принять в течение суток. Агентурные разработки, личные дела сети и другие оперативные материалы, требовавшиеся постоянно в работе, упаковали в пачки, поставив на них необходимые обозначения, и хранили в отделах в железных шкафах и сейфах. По агентурным разработкам были составлены меморандумы для пользования в текущей работе, а по личным делам агентов-осведомителей — списки с краткими характеристиками. Меморандумы и списки также хранились в железных шкафах и сейфах в именных папках сотрудников, за которыми эти материалы числились.
В случае реальной угрозы военного нападения и полной невозможности в создавшейся обстановке эвакуировать оставшиеся оперативные материалы они подлежали уничтожению на месте. В отношении меморандумов и списков секретных сотрудников предпринимались все меры к их сохранению и вывозу из угрожаемой местности и только «в крайнем случае» они могли быть сожжены3. «Чемоданное» состояние оперативных материалов создавало дополнительные трудности для работы органов внутренних дел и госбезопасности.
С началом войны изменился порядок работы с арестованными. Допросы проводились во внутренней тюрьме и лишь в случае необходимости очных ставок со свидетелями разрешался вывод арестованных в кабинеты следователей4. Все арестованные за «активную контрреволюционную деятельность» в городе и области подлежали немедленному этапированию во внутреннюю тюрьму УНКГБ ЛО для проведения там необходимых следственных действий и выявления всех их связей5.
Операции по арестам предлагалось проводить в кратчайшие сроки. С этой целью был введен новый порядок реализации агентурных материалов на аресты. Со 2 июля 1941 г. постановления на арест, об избрании меры пресечения и описи имущества передавались непосредственно в 3-й отдел УНКВД, который собственно и занимался проведением арестов6.
В связи с тем, что в начале июля 1941 г. активно шел процесс эвакуации арестованных из внутренней тюрьмы УНКГБ ЛО, с ними также проводилась оперативно-следственная работа с целью обнаружения лиц, которые вели шпионскую, диверсионную или какую-либо организованную «контрреволюционную деятельность». В случае выявления таких показаний от арестованных следователи были обязаны задержать их этапирование и продолжать работу с ними. Все следственные и агентурные дела, а также дела-формуляры на подлежащих эвакуации сдавались в группу учета по спискам7.
Оперативное информирование в органах УНКГБ города и области тоже претерпело некоторые изменения. В целях упорядочения оперативной информации и «обеспечения своевременного реагирования на антисоветские проявления враждебных элементов на территории Ленинградской области и г. Ленинграда», а также предупреждения активных антисоветских проявлений на начальников районных отделов НКГБ города и области, начальников межрайонных отделов НКГБ Ленинградской области возлагалась задача по ежедневному представлению в Опера-
тивный штаб УНКГБ спецсообщений о настроениях, важнейших происшествиях и антисоветских проявлениях, обнаруженных по заявительским материалам как органами НКГБ, так и органами милиции в районах. Кроме этого, освещению в сводках подлежали такие вопросы, как наличие бандитских групп, задержание подозрительных лиц, обнаружение и изъятие взрывчатых и отравляющих веществ, радиопередающих устройств, организация работ по отбытию трудовой повинности и ход эвакуации населения из угрожаемых районов.
Данные о вновь завербованной агентуре, заведенных делах и характеристике имевшихся в РО и МРО НКГБ агентурных разработках и делах-формулярах в спецсообщения в Оперативный штаб не включались8. Ранее существовавший порядок представления районными и межрайонными отделами НКГБ в секретно-политический отдел УНКГБ информационных сообщений о состоянии района сохранялся9. Структура регулярных донесений секретно-политического отдела УНКВД ЛО в НКВД СССР также осталась неизменной. Донесения состояли из четырех частей. В первой части содержалась информация о приобретении новой агентуры; во второй — в целом об агентурном аппарате и работе с ним; в третьей части приводились сведения о «реализации агентурных материалов», т.е. о количестве арестованных и, наконец, в четвертой — о работе по розыску авторов антисоветских листовок и анонимных писем10.
В течение первого месяца войны деятельность органов госбезопасности и внутренних дел Ленинграда характеризует еще одна особенность. В отличие от центральных аппаратов НКВД и НКГБ, которые зафиксировали практически общий патриотический подъем среди всех категорий населения, включая подучетный элемент, Управление НКГБ ЛО, напротив, констатировало значительную активизацию антисоветской подрывной работы со стороны «контрреволюционного элемента г. Ленинграда». Как отмечалось в приказе УНКГБ ЛО от 28 июля 1941 г. «Об агентурно-оперативной работе в военное время», в ряде случаев он « перешел к открытым формам борьбы против Советской власти»11. Подрывная работа «пятой колонны» проводилась, по мнению УНКГБ, по четырем основным направлениям: 1) совершение диверсионных актов; 2) подача световых и радиосигналов вражеским воздушным силам в угрожаемых районах; 3) распространение антисоветских пораженческих листовок, восхваляющих фашизм; 4) ведение контрреволюционной, пораженческой, фашистской агитации, сеющей панику среди гражданского населения города и прифронтовой полосы.
Приведенные в документе примеры не создают ощущения «значительной» активизации противников советского режима, в нем отсутствовали какие-либо статистические данные, позволяющие понять появление опасной для советской власти динамики. Например, в приказе сообщалось о четырех попытках совершить диверсионные акты в течение первого месяца войны. Так, 22 июня 1941 г., в первый же день войны, на заводе «Цетролит» были обнаружены перерезанные электропровода, идущие к агрегатам, и приводной ремень трансмиссии. В тот же день на заводе «Пневматика» в станках были найдены два капсюля и детонатор от гранаты. 4 июля на заводе «Электросила» была отравлена питьевая вода в баке, которую употреблял руководящий техперсонал завода. Диверсионный акт был предотвращен, а диверсантов, признавшихся в совершенном преступлении, арестовали12. Наконец, 22 июля был задержан бригадир одного из оборонных научно-исследовательских
институтов Т., намеревавшийся совместно с работником того же института Л. совершить диверсионный акт по уничтожению электрохозяйства и оборудования института. Они же наносили на стены в общественных местах института знаки фашисткой свастики. Арестованный Т. сознался в совершении преступлений.
Подача световых и радиосигналов вражеским воздушным силам в угрожаемых районах была зафиксирована органами госбезопасности впервые 10 июля, когда в 10 час. во время воздушного нападения противника на один из городов Ленинградской области вражеским самолетам подавались сигналы белого и красного цвета. 14 июля в 23 час 10 мин в районе Лигово были выпущены 4 ракеты белого цвета, а в 0 ч. 15 мин в районе Стрельны выпущена одна ракета красного цвета. Факты светосигнализации были отмечены и в черте Ленинграда — в районе Пулкова, Дудер-дорфа, Петергофа, в районе угольной гавани Ленинградского торгового порта и других местах.
Распространение пораженческих листовок было зафиксировано в Куйбышевском районе, где удалось обнаружить до 25 экземпляров, написанных от руки. Автор листовок восхвалял фашистскую Германию и призывал «подняться на войну против СССР, учинять еврейские погромы, повернуть оружие против русских». Аналогичные листовки от имени «подпольного комитета анархистов» удалось обнаружить 25 июня в Кировском районе Ленинграда. Наряду с этим в адрес руководителей ВКП(б) и советского правительства поступали «отдельные анонимные письма контрреволюционного повстанческого, пораженческого и террористического содержания».
На основании этих данных Управление НКГБ сделало вывод, что «целый ряд отмеченных за последнее время фактов антисоветской, пораженческой, контрреволюционной фашистской агитации со стороны отдельных лиц (особенно лиц не-.мецкой национальности) серьезно сигнализирует об активизации деятельности так называемой "пятой колонны"»13. В отдельных случаях в этих высказываниях подчеркивалась необходимость координации действий между антисоветскими элементами и наступающими на Ленинград немецкими войсками.
Обобщение новых угроз в военных условиях привело к постановке ряда задач в сфере агентурно-оперативной и розыскной работы, направленных на «своевременное выявление, вскрытие и ликвидацию представителей "пятой колонны" в Ленинграде и области». Эти задачи носили программный характер для деятельности органов внутренних дел. Прежде всего речь шла о необходимости максимального усиления агентурно-следственной работы по всем имевшимся в оперативных отделах уНКГБ, районных и межрайонных отделах разработкам и агентурным данным, которые свидетельствовала «о наличии отдельных групп и одиночек из лагеря "пятой колонны"». Оперативному составу вменялось в обязанность немедленно осуществлять тщательную проверку сигналов горожан о подрывной контрреволюционной работе «пятой колонны» и широко использовать все виды агентуры, включая трассовую агентуру по линии 1-го отдела, массовую агентуру по линии 3-го отдела, работников спецотделов предприятий и учреждений по линии 5-го отдела. УНКГБ настаивало на проведении тщательной фильтрации задержанного подозрительного контингента, у которого нет при себе документов, а также тех, кто осел в городе и пригороде под видом беженцев из занятых противником районов.
Одним из приоритетных направлений по-прежнему оставалось обеспечение «четкого чекистского обслуживания оборонных заводов» с целью их бесперебойной и безаварийной работы по выполнению новых задач, поставленных перед ними командованием Северо-Западного направления. На наиболее важных оборонных предприятиях (Кировский, Ижорский заводы, завод «Большевик», завод № 174) немедленно создавались оперативные группы в количестве 3-5 оперативных работников. На секретно-политический отдел был возложен контроль за работой академической и технической интеллигенции, привлеченной для выполнения особо важных фортификационных работ по обороне Ленинграда. В документе говорилось о необходимости усиления работы транспортных отделений, исключая «всякую возможность подрывной, диверсионной работы на жд. транспорте со стороны отдельных контрреволюционных групп или одиночек из лагеря "пятой колонны"».
Особое значение в условиях начавшейся войны придавалось розыску авторов контрреволюционных листовок и анонимок «за счет применения более действенных чекистско-оперативных мероприятий с привлечением в необходимых случаях сотрудников оперативных отделов УНКГБ, РО и МРО к активному участию в розыскных мероприятиях». В центре внимания по-прежнему оставались вопросы подготовки документации и оперативной ликвидации выделенных дел на немцев и другой подучетный контингент, намеченный ранее к выселению по особым спискам. Наконец, ставилась задача исключить всякую возможность проникновения в формируемые в Ленинграде дивизии народного ополчения, в истребительные батальоны и рабочие дружины контрреволюционно настроенных лиц, проявлявших пораженческие и изменнические настроения14.
В приведенном перечне основных задач, которые были поставлены перед органами внутренних дел и госбезопасности, отсутствовала проблема борьбы с антисемитизмом, который, по свидетельству партинформаторов, стал быстро набирать силу в июле — августе 1941 г. Отчасти этот факт объясняется тем, что в начале войны центральный аппарат НКВД и НКГБ не рассматривал проявления антисемитизма в качестве антисоветской агитации15. Однако по мере использования в пропаганде противника антисемитской тематики антисемитизм стал восприниматься секретно-политическим отделом (СПО) как одно из доказательств профашистской настроенности разрабатывавшегося лица или группы лиц. В целом политика мобилизации населения с помощью пропаганды идей патриотизма, тесно смыкавшегося с русским национализмом, поставила СПО в весьма сложное положение. Реализация политики мобилизации имела не только публичную сторону, нашедшую свое выражение в пропаганде отечественного характера войны, апелляции к героическим страницам русской истории и возвеличиванию выдающихся представителей государства, но и скрытый от публичного освещения второй план, проявившийся в деятельности органов НКВД по удержанию русского национализма в определенных рамках. Речь шла о том, что власть на деле опасалась крайних проявлений русского национализма, которые, с одной стороны, находили выражение в развитии нетерпимости к другим народам, а с другой — подрывали идею интернационализма, остававшуюся одной из основ идеологии коммунизма.
Пропаганда патриотизма велась в неведомых доселе масштабах, однако целенаправленное «внесение сознательности» далеко не всегда приводило к желаемым
для власти последствиям. Напротив, по-новому поставленная проблема самоидентификации и в целом поиск новой идентичности для всей страны в условиях войны приводили представителей разных слоев общества не только к мысли о том, что Россия как национальное государство «благодаря большевикам перестало существовать»16, но и пробуждали ксенофобию, особенно ярко проявившуюся в форме антисемитизма.
Новый курс в освещении отечественной истории будил самые разные мысли в связи с национальным вопросом, в том числе и рассуждения о необходимости создания русского национального государства, о преобладании в органах власти нерусских, особенно евреев, что, в свою очередь, нередко выражалось в прямой критике ряда представителей высшего эшелона власти, включая самого Сталина и его ближайшее окружение. Все это вело к усиленному вниманию к данным проявлениям со стороны СПО, сотрудники которого за период блокады Ленинграда многократно обращали внимание на недопустимые с точки зрения власти проявления национализма. Да и само понятие «нация» было почти запретным, так как вызывало у сотрудников СПО ассоциации с весьма успешным в первые годы войны германским нацизмом17.
Решение этих сложных задач в период битвы за Ленинград возлагалось на оперативных работников Управления НКВД и районных отделов. В ряде случаев им оказывали содействие городская партийная организация и политаппарат армии и флота. Многое зависело не только от получаемых из центра директив, но и от того, насколько адекватно эти директивы и изданные на их основе в Ленинграде приказы и приказания начальника УНКВД воспринимались оперативным составом. Представляется, что уровень образования и личный опыт работы в органах внутренних дел и госбезопасности предопределили весьма агрессивный и далеко не всегда гибкий стиль работы УНКВД, который тем не менее был весьма эффективным. На кого же опиралась власть в Ленинграде в борьбе на «внутреннем фронте»? Из 1217 оперативных сотрудников, работавших в УНКВД в декабре 1942 г., высшее и незаконченное высшее образование имели 165, среднее — 424, а низшее и незаконченное среднее — 628, т.е. более половины всех сотрудников. Еще нагляднее данные о профессиональной подготовке личного состава: Высшую школу НКВД закончили только 28 чел., межкраевые школы — 112, курсы — 123. Таким образом, почти три четверти оперативных работников управления «диалектику учили не по Гегелю». При этом следует отметить, что из всего оперативного состава только 372 сотрудника имели стаж до 3 лет18.
Важнейшим подразделением, которое занималось осуществлением функции политического контроля в Управлении НКВД ЛО в годы войны, был СПО. Кадровый состав органов секретно-политического отдела УНКВД позволял проводить жесткую политику по искоренению всякого политического инакомыслия в духе террора второй половины 1930-х годов. Дело в том, что в отличие от многих других подразделений органов госбезопасности, существенно обновившихся после снятия с должности наркома НКВД Ежова, и невзирая на специальное решение ЦК ВКП(б), запретившее использование провокации в агентурно-оперативной деятельности, в СПО работали сотрудники, стаж службы которых в НКВД был не менее 3 лет. Это означало, что к началу войны «старые кадры» СПО по-прежнему были в строю и играли ключевую роль в Управлении. Все это вело к тому, что руководство
и сотрудники СПО по привычке и, главным образом, основываясь на нормативных документах, искали врагов там же, где их искали органы ОГПУ —НКВД в течение всех 1930-х годов. Иными словами, речь шла об агентурно-оперативной работе среди подучетных категорий, в конце концов ориентируясь на полное их уничтоже-
Подучетный элемент оставался важнейшей точкой опоры в работе органов НКВД в новых условиях. На необходимость самого пристального внимания именно к нему указывалось во многих не только директивных, но и отчетных материалах. Например, значительное снижение распространения анонимных писем антисоветского характера во второй декаде сентября 1941 г. по сравнению с июлем — августом19 руководство СПО связывало с тем, что в Ленинграде были проведены аресты так называемого контрреволюционного элемента, т.е. тех, кто находился на учете органов НКВД20. Можно с уверенностью говорить о поспешности сделанного СПО вывода, поскольку общее количество анонимных писем антисоветского содержания за сентябрь достигло уровня июля 1941г. (всего 140 писем),21 а в дальнейшем обнаружилось, что авторами анонимных писем были, как правило, не стоявшие на учете22.
Несмотря на то, что накануне войны органы НКВД приложили максимум усилий для того, чтобы получить образцы почерка находившихся на оперативном учете лиц, СПО в сентябре 1941 г. был вынужден признать, что в городе «активно и систематически» действуют ряд авторов, «не давая никаких зацепок к розыску»23. Что же касается стихийного пораженчества, то его выявление и борьба с ним были в основном доверены партийным организациям и институту политорганизаторов домохозяйств, а также органам военной цензуры.
В жилищной системе задачи по охране государственной безопасности в Ленинграде были возложены на политорганизаторов домохозяйств, численность которых в сентябре 1941 г. достигла 10 тыс. чел. Они отчасти заменили мобилизованных в армию, а также эвакуированных из Ленинграда агентов и осведомителей. Вопреки сложившемуся в литературе мнению о подчиненности этого института партийным органам, есть все основания утверждать, что как основной объем работы политорганизаторов, так и характер их взаимоотношений с властными структурами определялись попытками обеспечения тотального контроля за населением в городе, т.е. задачами, которые решало региональное Управление НКВД. Да и сам отбор политорганизаторов осуществлялся начальниками райотделов НКВД совместно с секретарями РК. В частности, в «Мероприятиях по охране государственной безопасности в г. Ленинграде», подготовленных УНКВД ЛО 12 октября 1941 г., указывалось, что «в целях выявления вражеской агентуры и ее пособников, а также организации более успешной борьбы с ними» целесообразно было провести ряд мероприятий. Во-первых, на созданный по линии парторганизаций районов институт политорганизаторов при домохозяйствах, помимо проведения массовой политической работы, возлагалась организация порядка и государственной безопасности в руководимых им домохозяйствах. С этой целью политорганизаторам было предоставлено право проверки документов у всех граждан; производство проверки в любое время суток всех квартир с целью выявления и задержания лиц, проживающих без прописки; в этих же целях политорганизаторам разрешалось использовать «всех, не внушающих сомнения дворников, ночных сторожей»; наконец, политорганизаторы долж-
ны были обеспечить своевременное получение информации от указанных лиц и передачу сведений в Райотделы НКВД по всем интересующим органы НКВД вопросам». Во-вторых, всем политорганизаторам было выдано оружие. Они были временно освобождены от работы на производстве и в учреждениях с сохранением получаемой ими зарплаты за счет последних. В-третьих, «по линии борьбы с вражеской агентурой и их пособниками политорганизаторы подчинялись начальникам отделов УНКВД по г. Ленинграду и были обязаны выполнять все указания и распоряжения последних»24. В проект «Мероприятий», который был подготовлен в стенах Управления НКВД для рассмотрения в горкоме ВКП(б), были включены еще 4 пункта, впоследствии вычеркнутые из текста. В них речь шла о деталях оперативного руководства деятельностью политорганизаторов со стороны УНКВД25.
Один из этапов изменения режима контроля со стороны УНКВД в связи с возросшим опасением относительно возможной самоорганизации подучетников был связан с созданием негласного СПО (НСПО) 15 ноября 1941 г.26 Новое подразделение появилось за счет штата секретно-политического отдела УНКВД ЛО, который, в свою очередь, был сокращен на 28 единиц27. По состоянию на 23 ноября 1941 г. в негласный СПО входили: начальник отдела, секретариат (оперуполномоченный и секретарь), а также 6 отделений. Первое отделение в составе 4 сотрудников занималось выявлением и работой среди троцкистов, правых и зиновьевцев. Второе отделение, также насчитывавшее 4 сотрудников, занималось меньшевиками, эсерами и анархистами. Третье отделение (5 человек) разрабатывало церковников и сектантов. Четвертое, пятое и шестое отделения имели в своем составе по 4 человека и занимались молодежью, интеллигенцией и работниками литературы и искусства соответственно28.
Появлению НСПО предшествовала работа переведенными еще в начале октября 1941 г. на нелегальное положение сотрудниками СПО по выявлению троцкистов, зиновьевцев, правых, децистов, которые еще не состояли на оперативном учете УНКВД ЛО. Руководство СПО по-прежнему активно вербовало агентов для разработки троцкистов на предприятиях и в учреждениях города29. Оно исходило из того, что «участниками троцкистско-зиновьевского подполья» были в наибольшей степени поражены бывший Московско-Нарвский, Центральный и Василеостров-ский районы. Поэтому на октябрь 1941 г. было намечено закончить работу по выявлению подучетных контингентов на ведущих предприятиях именно этих районов. За первую декаду октября было выявлено 25 бывших троцкистов, не состоявших на оперативном учете. При этом из них пятеро, имевшие «обширные связи в этой среде», готовились к вербовке30.
В течение первой декады декабря 1941 г. начальник СПО вновь докладывал об активизации подрывной деятельности со стороны «контрреволюционных формирований из числа членов бывших политпартий, исключенных из ВКП(б), бывших офицеров, бывших людей и сектантов. По мнению руководства СПО, большинство контрреволюционных проявлений шло со стороны интеллигенции и служащих, причем отдельные представители враждебно настроенной интеллигенции из академических кругов намечают линию своего поведения и сотрудничества с немцами на случай вступления фашистских войск в Ленинград»31.
3 апреля 1942 г. штат негласного СПО был существенно увеличен за счет сокращения ряда отделений СПО: его общая численность достигла 50 чел.32 В связи с
возросшим объемом работы была дополнительно введена должность заместителя начальника отдела, штат секретариата вырос до 6 чел. (появились 2 старших оперуполномоченных и дополнительно 2 машинистки). В каждом из изначально созданных 6 отделений имелось 6 вакансий, но не все назначения были сделаны в апреле 1942 г. Кроме того, было создано еще одно отделение, функциональные задачи которого в новом штатном расписании не указывались33.
Важнейшим инструментом агентурно-оперативной работы органов НКВД были агенты и осведомители. В работе с ними также появились 2 существенных новшества. Во-первых, в связи с призывом в армию, эвакуацией агентов и осведомителей, а также многочисленными арестами и высылкой политически неблагонадежных лиц, из числа которых ранее вербовалась агентура, возникла потребность в серьезном обновлении агентурно-осведомительной сети. В отличие от довоенного времени, когда оперативники были подчас просто не в состоянии регулярно поддерживать связь с огромной массой агентов и информаторов, сократившийся аппарат УНКВД был вынужден ограничиваться вербовкой только «качественной» агентуры. Во-вторых, приобретение такой агентуры было делом непростым и в подавляющем большинстве случаев осуществлялось на основании компромата. «Завербован на основании компрометирующих материалов» — это типичное для военного времени клише, использовавшееся в сводках СПО на всем протяжении войны.
Институциональное закрепление подобной практики вербовок нашло свое отражение как в директивных материалах центрального аппарата накануне войны, настаивавшего на необходимости усиления вербовок по компрометирующим обстоятельствам, так и в форме документов, которые надлежало заполнять оперативным работникам при проведении арестов. Например, в бланке данных был пункт, в котором говорилось о возможности вербовки арестованного лица.
При обосновании вербовки нового агента или осведомителя специально указывался объект предстоявшей разработки. В случае вербовки сотрудника высшего учебного заведения или академического института к числу объектов разработки относились «враждебно настроенные элементы» из числа профессоров и преподавателей данного вуза, а также «других высших учебных заведений Ленинграда» или «антисоветская часть педагогической/академической интеллигенции». Если речь шла о бывшем высокопоставленном члене партии, который когда-либо разделял взгляды Троцкого/ Зиновьева/ Бухарина, его роль сводилась к «разработке» троцкистско-зиновьевского подполья и правых34.
В одной из сводок, например, говорилось, что, «исходя из анализа направлений антисоветской деятельности, вербовки намечались и осуществлялись в целях проникновения в контрреволюционное подполье для вскрытия организованной подрывной деятельности и подготовки ими восстания против Советского правительства. «Основное внимание, — говорилось далее в сводке СПО, — было обращено на приобретение высоко квалифицированной агентуры по троцкистско-зиновь-евскому подполью, враждебно настроенной части интеллигенции, со стороны которой идет большинство контрреволюционных проявлений, по бывшим людям и сектантам»35. Под «высококвалифицированной агентурой» подразумевались прежде всего лица с высоким научным и общественным статусом, располагавшие широкими связями в интересовавших органы НКВД кругах.
Необходимо принимать во внимание и то, что одна из стратегий выживания в условиях режима состояла в негласном сотрудничестве с НКГБ, а существование таких институтов, как, например, церковь, во многом зависело от контактов с «кураторами» из органов госбезопасности. Продвижение по карьерной лестнице также могло приостановиться, если имевший амбиции инженер, ученый или артист отказывался помогать «органам». Поэтому и недостатка в информаторах у советской тайной полиции не было. Материалы Гарвардского проекта содержат информацию о том, как население СССР представляло себе сущность и эффективность системы политического контроля. Подавляющее большинство респондентов были уверены в прочности режима, несмотря на наличие значительного недовольства в обществе36. Эта прочность режима была неразрывно связана с репрессивной функцией государства. По мнению отдельных респондентов, сотрудничество с органами государственной безопасности было одной из возможных стратегий выживания37. Став частью репрессивной системы, информатор оказывался в полной зависимости от нее. По свидетельству одного из секретных сотрудников НКВД, он, выполняя «гражданский долг» по наблюдению за «врагами народа», не мог порвать с могучим ведомством, потому что немедленно лишился бы постоянной работы38. Что же касается кадровых сотрудников НКВД, то в глазах респондентов они являли собой «абсолютно преданных партии и государству людей, действовавших по приказам и инструкциям власти»39. По свидетельству А. Репина, оставившего подробнейшую характеристику деятельности органов госбезопасности в Москве, где он дослужился до звания подполковника, беспартийная агентура всегда вербовалась на основании уже имевшихся на них компрометирующих материалов. Неминуемым последствием отказа стать агентом могла быть репрессия как самого вербуемого, так и его/ее ближайших родственников40.
В течение блокады основными мотивами сотрудничества населения с советской тайной полицией были упомянутые выше стратегии выживания и усилившийся в военное время патриотизм. Не прекращавшаяся в средствах массовой информации, наглядной и устной агитации кампания по усилению революционной бдительности, несомненно, находила отклик у части населения, помогавшего власти выявлять пособников противника. Тщательный анализ докладов и спецсообщений о работе за время блокады убедительно показывает, что важнейшим мотивом вербовок агентов было использование разного рода компрометирующих материалов. По крайней мере из всех упомянутых более чем в 800-страничном деле вербовках агентуры лишь в редких случаях прямо говорилось о том, что на сделанное предложение о сотрудничестве тот или иной агент «охотно согласился»41.
В среднем с сентября по декабрь 1941 г. оперативным составом СПО вербовалось в месяц около 35-45 агентов, 130 осведомителей и несколько резидентов. Эффективность проводившейся агентурным аппаратом СПО работы в течение первых трех недель сентября, судя по приведенным в одном из отчетов материалам, была невысокой. Так, за указанный период оперативным составом было принято 465 агентов, 502 осведомителя, 28 резидентов, которые, в свою очередь, приняли 119 осведомителей. Однако на основании более 1100 информаций, полученных от агентуры, было заведено всего 2 агентурных дела, 3 дела-формуляра и 5 учетных дел. Можно предположить, что либо сама агентура не опасалась быть пассивной, либо, что также вероятно, находившийся под наблюдением подучетный элемент
по разным причинам серьезной активности не проявлял. Второе выглядит убедительнее: из 123 арестованных СПО на долю основных категорий подучетного элемента (троцкистов, зиновьевцев, меньшевиков, эсеров) приходилось всего 13 человек, в то время как лиц, которые в спецсообщении определялись как «антисоветчики», «пораженцы» и «интеллигенция», т.е. все те, кто на учете НКВД не находился, — 96 чел.42 Очевидно, что агентурно-осведомительная сеть СПО в этот период работала во многом вхолостую.
Данные «о реализации дел» СПО в течение последней декады сентября 1941 г. также подтверждают это: весь контингент арестованных СПО лиц (всего 86 чел.) состоял из тех, кто проводил «контрреволюционную пораженческую агитацию» и не относился к подучетникам43. В дальнейшем, в связи с уменьшением внешнего давления на город и снижением непосредственной угрозы падения Ленинграда, настроения несколько улучшились, что нашло отражение в статистике СПО. В первую декаду октября за ведение пораженческой агитации СПО УНКВД арестовало всего 11 чел., а районные отделы — 2144, что в целом для Ленинграда было немного.
Активизация в приобретении новой агентуры наблюдалась в декабре 1941 — феврале 1942 г., когда произошло резкое увеличение числа вербовок, связанное как с высокой смертностью агентуры и необходимостью восполнения потерь в аген-турно-осведомительной сети, так и с потребностью в улучшении оперативной работы из-за роста негативных настроений в среде интеллигенции и населения города в целом. На это указывают количество вновь заведенных агентурных дел, дел-формуляров и учетных дел за рассматриваемый период, а также данные СПО о проведенных арестах, большая часть которых приходилась на зиму 1941-1942 гг., особенно на январь и февраль.
Материалы СПО за декабрь 1941 г. вновь указывают на одну из основных черт работы органов госбезопасности: с одной стороны, не прекращалась работа среди подучетников и интеллигенции, которая приобретала подчас форму провокации; с другой строны, секретно-политический отдел констатировал радикализацию политических настроений среди прежде лояльных режиму горожан, особенно интеллигенции и домохозяек45. Первую тенденцию иллюстрируют заведенные в начале декабря 1941 г. агентурные дела в отношении «враждебно настроенных элементов из числа интеллигенции, ведущих пораженческую агитацию и намечающих линию приспособления к фашистским порядкам в случае вступления немецких войск в гор. Ленинград». Драматизм ситуации, в которой оказался город, был ясен не только власти, проводившей приготовления в соответствии с планом «Д», но и горожанам, также внутренне готовившимся к одному из возможных исходов. Но при этом в подавляющем большинстве случаев речь шла о частном, сугубо личном и вынужденном в связи с «гнетом обстоятельств» привыкании к мысли о возможности жизни при оккупантах, а не о помощи им.
Вторая тенденция проявилась в фактическом признании того, что недовольство охватило гораздо более широкие слои горожан, что представляло реальную опасность власти. В сводке СПО о работе за вторую декаду декабря, в частности, говорилось, что этот период характеризовался «дальнейшей активизацией враждебно настроенных элементов, которые проводили свою преступную работу по линии: а) создания контрреволюционных подпольных формирований и групп и организованной борьбы против Советского правительства и ВКП(б); б) использова-
ния острых продовольственных затруднений с целью провоцирования мало устойчивых элементов, особенно женщин, на открытые антисоветские выступления, демонстрации, голодные бунты и погромы с требованием прекращения войны, объявления Ленинграда «открытым городом» и сдачи его немецко-фашистским захватчикам; в) усиления агитации за прекращение работы на фабрично-заводских предприятиях и организацию забастовок протеста против установленных норм выдачи продуктов населению»46.
В целом следует еще раз подчеркнуть, что за первую декаду декабря 1941 г. из 26 вновь заведенных агентурных дел лишь 3 касались «право-троцкистского» и «эсеровского» подполья47. Наибольшая их часть относилась к «контрреволюционным формированиям» среди бывших людей (6) и интеллигенции (5). При этом основу дел против находившихся в весьма почтенном возрасте «бывших» (агентурные дела «Кресты», «Аристократы» и «Лазутчики») составляли материалы о распространении ими провокационных слухов и пораженческих настроениях48. В последнюю декаду декабря СПО не вскрыло ни одной группы среди подучетного элемента. 8 из 13 групп так или иначе были связаны с пораженчеством, а 5 — «по аналогии с бандитизмом», т.е. с трупоедством и людоедством49. Одновременно СПО обнаружило две новые черты в деятельности «враждебных элементов». Первая состояла в распространении «контрреволюционных измышлений, направленных на дискредитацию побед Красной Армии на фронтах отечественной войны против германского фашизма, а вторая — во все большей ориентации части горожан на помощь Англии и США в их борьбе за установление в СССР буржуазной республики в результате победы над фашистской Германией»50. Характерно, что принципиальное для СПО значение имели не сами союзнические отношения в период войны, которые в наиболее тяжелый для Советского Союза период борьбы с Германией преподносились официальной пропагандой в качестве одного из важнейших источников неминуемой победы над нацизмом, а те ожидания частью населения перемен в СССР после войны, которые появились в связи с этими союзническими отношениями. При этом следует подчеркнуть, что СПО фиксировало высказывания, которые в явном виде пораженчеством не являлись и, более того, свидетельствовали скорее о признании бесперспективности ожиданий в стране серьезных перемен. Например, проходивший по агентурному делу «Магадан» Л.Р.Эдельсон51 заявил агенту К., что Советский союз в блоке с Англией и Америкой победит Германию, «а это, в свою очередь, укрепит Сталина и его клику». Поражение России Эдельсон исключал в связи с тем, что «в СССР отсутствует партия, которая могла бы возглавить борьбу против сталинского режима, а без партии борьба может вылиться только в отдельные террористические и диверсионные акты»52. Однако, по мнению Эдельсона, такой силой могли оказаться Англия и США, «не заинтересованные в том, чтобы, разгромив руками Сталина и своей промышленной продукцией Гитлера, взамен получить второго, не менее сильного диктатора в Европе в лице Сталина». Цель союзников состояла в том, чтобы «обуздать захватнические тенденции Сталина ... и когда разгром Гитлера будет предрешен, эти страны будут готовы оказать всяческое содействие и помощь в превращении России в свободную демократическую державу, с которой они могли бы вести честную торговлю»53. В целом же сама власть, вступив в антигитлеровскую коалицию, невольно провоцировала рост интереса к важнейшим союзникам СССР и способство-
вала появлению подобных настроений. В дальнейшем они еще более усилились в связи с роспуском Коминтерна, заменой гимна и рядом других мер, которые интерпретировались как прямое или косвенное влияние союзников на советский режим.
Несмотря на достаточно большое количество вновь завербованных агентов для работы с «право-троцкистским и эсеро-меньшевистским подпольем» в декабре 1941 г. и январе 1942 г. было заведено всего 3 агентурных дела по данной категории подучетников. Вместе с этим секретно-политический отдел отмечал, что «большинство контрреволюционных проявлений шло за счет высоко квалифицированной интеллигенции, бывших людей и связанных с ними лиц»54.
В конце января 1942 г. СПО, отчитываясь о проделанной работе, в разделе об агентурно-оперативной деятельности вовсе не упоминал о главном объекте своей работы — троцкистах, зиновьевцах и правых, отмечая при этом, что в городе происходила «дальнейшая активизация на основе использования создавшихся трудностей контрреволюционной агитации, направленной на дискредитацию руководителей ВКП(б), пропаганду террора по отношению к коммунистам, советскому активу, евреям и распространение капитулянтских настроений среди населения гор.Ленинграда», а также «стремление антисоветских элементов объединиться в целях борьбы с Советским правительством»55. К этому моменту стало вполне понятно, что основная угроза власти кроется не столько в среде подучетного элемента, сколько в недовольстве широких слоев горожан, включая интеллигенцию, рабочих, молодежь56 и домохозяек.
В начале февраля 1942 г. СПО, констатируя ставшую уже привычной «контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию руководителей ВКП(б), пропаганду повстанческих погромных настроений по отношению к коммунистам и советскому активу», а также еще большее усиление пораженчества и восхваление жизни населения в оккупированных немцами областях, было вынуждено признать, что на путь борьбы с режимом встали «морально и политически разложившиеся "коммунисты"»57. Сталин, которого до войны многие всерьез называли «отцом народа», стал, по выражению одного из старых большевиков, «отцом для всех мертвых, который живым может дать только смерть»58. Как и ранее, статистика СПО свидетельствовала о том, что подавляющее большинство арестованных приходились на тех, кто вел пораженческую агитацию.
Опасаясь каких-либо организованных действий ленинградцев, СПО в качестве одного из доказательств антисоветской деятельности 5 студенток Военно-механического института, назвал их участие в написании вполне традиционного для патерналистски воспитанной молодежи коллективного письма в Смольный с просьбой улучшить питание студентов при эвакуации из города59. УНКВД ограждал местную власть не только от анонимных писем, но и от корреспонденции, в которой звучала открытая критика и содержались конкретные требования людей, считавших по-прежнему эту власть своей и поэтому не боявшихся подписывать адресованные ей письма. Поступая так, УНКВД фактически нарушал уже упоминавшийся приказ Наркомата внутренних дел о недопустимости перлюстрации корреспонденции, предназначенной для руководителей партии и правительства.
Начиная с марта 1942 г. усиленная вербовка новой агентуры была связана с необходимостью возмещения потерь из-за высокой смертности и эвакуации, а коли-
чество арестов по линии СПО существенно сократилось. К этому времени относится работа по выполнению постановления Военного Совета Ленинградского фронта о выселении и эвакуации из Ленинграда чуждого элемента, который состоял на оперативном учете в СПО. На основании имевшихся компрометирующих данных были вынесены постановления о принудительном выселении 1040 чел., составлены списки на эвакуацию 3184 чел., а в Особый отдел фронта были переданы сведения о 1637 подучетниках, которые были призваны в армию и военно-морской флот60.
Одним из новшеств в агентурно-оперативной работе СПО УНКВД по выявлению и учету антисоветского элемента в марте было то, что, несмотря на существенное доминирование таких категорий, как «пораженчество» и «разный антисоветский элемент» (159 и 117 человек соответственно из 405 взятых на учет), вновь существенно возросло число попавших на учет по приоритетным для СПО формам «политической окраски»61.
Хотя в докладных записках СПО приводились данные о социальном положении и социальном происхождении арестованных, каких-либо выводов относительно необходимости переоценки категорий учета по-прежнему не делалось. Статистика же упрямо свидетельствовала о том, что в апреле — декабре 1942 г. основным контингентом арестованных были не проходившие по основным категориям учета «бывшие», мещане и «прочие», а рабочие, служащие и выходцы из крестьян, т.е. те, кто согласно официальной доктрине должен был являть собой социально-классовую основу нового общества62. Подавляющее большинство дел было связано не с пропагандой идей Троцкого и других оппонентов Сталина, а с пораженчеством и общей антисоветской агитацией63. Содержание перехваченных анонимных писем также свидетельствовало о доминировании так называемого общего антисоветского содержания, т. е. не подпадавшего ни под одну из категорий учета по политической окраске
Наркомат госбезопасности высоко оценивал агентурно-оперативную работу своего регионального управления по Ленинграду и области. В целом положительно о состоянии следственной работы уНКГБ ЛО отзывались и органы военной прокуратуры. Однако высшую оценку ленинградским органам госбезопасности поставили их противники — руководители немецких служб, признававшие твердую руку советской тайной полиции на протяжении всей блокады. Оценивая эффективность работы УНКВД в период блокады, заместитель начальника Управления 18 марта 1944 г. отметил, что, «несмотря на большие возможности за период 29 месяцев, фашистам не удалось провести ни одного сколько-нибудь значительного мероприятия ни по линии террора, ни по линии организации населения на саботаж, волокиту или выступление против Советской власти»65.
Деятельность УНКВД в конце блокады была практически тотальной с точки зрения ее предметной стороны. Она включала в себя не только традиционные вопросы обеспечения государственной безопасности, но и выполнение функций, которые в мирное время выполняли Советы и органы исполнительной власти: мониторинг социально-экономического положения населения и предложения по оперативному реагированию на обоснованные жалобы граждан. Важное «корректирующее» значение имели и предложения УНКВД по вопросам ведения пропаганды и агитации.
Анализ докладных записок и спецсообщений о работе УНКВД и особенно СПО в концентрированном виде отразили не только основные фобии власти, но также формы и методы борьбы с потенциальными и реальными противниками режима. Статистика деятельности секретно-политического отдела за наиболее трудные для власти 1941-1943 гг. свидетельствует, что пораженческие настроения и связанные с ними обвинения в антисоветской и профашистской агитации многократно превосходили в численном отношении те угрозы, на борьбу с которыми изначально ориентировались органы госбезопасности — троцкистами, правыми, зиновьевцами, церковниками, сектантами и т.п. Стихийное пораженчество осенью — зимой 1941-1942 гг. представляло собой серьезный вызов органам государственной безопасности и другим институтам, задействованным в системе политического контроля, потому что оно противоречило логике их деятельности, ориентированной на поиск и уничтожение какого-либо «организационного центра» сопротивления режиму.
Обилие спонтанных критических высказываний и настроений политического характера и традиционная инерционность периферийных органов НКВД, живших по директивам из центра, оставляли им одну-единственную возможность: продолжать традиционную охоту за сторонниками Троцкого/Зиновьева/Бухарина и т.п. и бывшими членами небольшевистских партий и одновременно уничтожать любые ростки оппозиционности по мере их выявления.
Summary
This article deals with the activities of the regional branch of NKVD during the battle for Leningrad. Special attention is paid to the secret-political department's role in political control system as well as interrelations between UNKVD with its central apparatus and city party organization and military prosecutor office.
1 Например, в довоенное время органы госбезопасности в армии и на флоте при поступлении пополнения получали специальные политические обзоры районов комплектования, в которых давалась характеристика населения по областям, районам, а иногда даже и по деревням. В этих обзорах отражалось экономическое и материальное состояние населения, его политическая благонадежность на различные периоды времени и по годам. В них отражались и такие вопросы, как отношение к коллективизации, частичным изменениям в Конституции, новому трудовому законодательству, налогам, займам и иным мероприятиям правительства, ущемляющим интересы граждан (BAR. Collection «Research Program — USSR», box 7; Артемьев В.П. Деятельность органов государственной безопасности в Советском Союзе. Очерк в двух частях. Бавария, 1950. С. 24).
2 Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (далее — Архив УФСБ РФ по СПб и JTO). Ф.8. Оп.25. П.н.18. Д. 257. Л.171.
3 Там же. П.н. 22. Д. 261. Л. 88об.
4 Там же. П.н. 18. Д. 257. Л. 172.
5 Там же. Л. 204.
6Там же. П.н. 16. Д. 250. Л. 33.
7 Там же. Л. 54.
8 Там же. П.н. 2. Д. 232. Л. 545.
9 Там же. П.н. 18. Д. 257. Л. 213.
10 В начале декабря 1941 г. были внесены некоторые изменения в последовательность изложения материала, содержание которого по-прежнему раскрывало четыре сюжета. Однако данные о вербовке новой агентуры приводились в завершении спецсообщений (Там же. Ф.12. Оп. 2. П.н. 5. Л.54-70).
" Там же. Ф. 8. Оп.25. П.н. 18. Д. 257. Л. 217.
12 Там же.
"Там же. Л. 219.
14 Там же. Л. 219-221.
Там же. Ф.12. Оп. 2. П.н. 5. Л. 11-12.
16 Там же.
17 Там же. Л. 38, 260-261.
18 Ленинград в осаде. Сборник документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны /Отв. ред. А.Р.Дзенискевич. СПб., 1995. С.448.
19 Как отмечалось в донесении СПО от 28 сентября 1941 г., «если в довоенный период времени распространение контрреволюционных анонимных документов определялось в количестве 30-40 штук в месяц, то начиная с июля месяца приток анонимных писем антисоветского содержания резко возрос. Так, в июне — 42 документа, в июле — 135, в августе — 286 документов. Если в довоенный период анонимные письма содержали в себе антисоветскую клевету и отражали озлобленность их авторов в связи с проводимыми Советским правительством хозяйственно-политическими мероприятиями, то с наступлением военного времени резко повысилось число анонимных писем повстанческого, пораженческого направления и писем, содержащих антисемитские выпады» (Архив УФСБ РФ по СПб и ЛО. Ф.12. Оп. 2. П.н. 5. Л. 11).
20Там же. Л. 12.
21 Там же. Л. 19.
22 Там же. Л. 28, 48, 53,147, 243, 425, 426. - Например, в марте 1942 г. из 18 перехваченных СПО анонимных писем 15 были первичными (Там же. Л.424).
23 Там же. Л. 13, 50-53.
24 Там же. Ф.21/12. Оп. 2. П.н. 43. Д. 2. Л. 25-27.
25 Там же. Л.28.
26 Там же. Ф. 8. Оп. 26. П.н. 9. Д. 282.
27 Там же. Л.1.
28 Там же. Л.2-2об.
г« Там же. Ф.12. Оп.2. П.н. 5. Л. 31-32, 34, 36-37, 43, 77, 412.
30 Там же. Ф. 8. Оп. 26. П.н. 9. Д. 282. Л. 27.
31 Там же. Ф.12. Оп.2. П.н. 5. Л.72-73.
32 Там же. Л. 4.
33 Там же. Л. 4-6.
34 Там же. Л. 85-89.
35 Там же. Л. 83.
36 Harvard Project on the Soviet social system. Schedule A. Vol. 7, N 91. P. 20; Vol. 1, N 2. P. 28; 1, N 4. P.19; N 5. P. 49; Vol. 2, N 17. P. 75; Vol.5, N 61. P. 41; Vol. 8, N 104. P. 19.
37 Harvard Project on the Soviet social system. Schedule A. Vol. 8, N 103. P. 22.
38 Даже в условиях оккупации Киева, агенты НКВД не оставили респондента в покое, вынудив их под угрозой репрессий продолжать сотрудничество с советской разведкой (Harvard Project on the Soviet social system. Schedule A. Vol. 4, N 34. P. 4, 9,11, 57).
39 «Офицер НКВД ведет себя так, как будто на нем все держится. Он очень высокого мнения о себе. Лейтенанту НКВД может быть поручено наблюдение за министром или даже членом Центрального Комитета. Таким образом, этот маленький человек следит за большой шишкой и чувствует исключительность своего положения. Офицер НКВД очень сдержан. Вы никогда не знаете, о чем он думает, потому что, образно выражаясь, он всегда носит маску, через которую ничего не видно...» (Ibid. Vol. 2. N18; Vol. 4. N64. P. 82-83).
40 Bakhmetieff Arhive (BAR). Collection Research Program-USSR. A. Repin Collection. P.256
41 Архив УФСБ РФ по СПб и ПО. Ф. 12. Оп. 2. П.н.5 . Л.41, 470, 568, 571.
42 Там же. Л. 3, 6.
43 Там же. Л. 18.
44 Там же. Л. 22.
45 Там же. Л. 98.
46 Там же. Л. 107,142,145,166.
47 Там же. Л. 98-104.
«Там же. Л.110-112.
49 Там же. Л. 148.
50 Там же. Л.129.
51 Лазарь Романович Эдельсон был до войны исключен из партии и находился на оперативном учете УНКВД «за связь с врагом народа и сокрытие соцпроисхождения». Эта «связь» состояла в том, что
его брат Лев Романович Эдельсон, в свое время работавший заместителем председателя, был осужден за «контрреволюционную деятельность». Арест Эдельсона-младшего по делу «Магадан» был произведен в конце марта 1942 г. (Там же. Л. 392).
52 Там же. Л.143.
53 Там же. Л. 231.
54 Там же. Л.156.
35 Там же. Л. 220.
56 В октябре и декабре 1942 г. СПО информирован о случаях распространения в городе «контрреволюционных листовок», а также анонимных писем, адресованных Сталину, авторами которых были 6 учащихся разных школ в возрасте от 10 до 15 лет. Все они были «профилактированы» (Там же. Л. 698, 743об.-744).
57 Там же. Л. 247, 256 , 267, 268, 310-311.
58 Там же. Л. 248.
59 Там же. Л. 297.
60 Там же. Л. 337.
61 Троцкистов, зиновьевцев и правых — 11 человек, исключенных из ВКП(б) — 15, эсеров, меньшевиков и анархистов — 12, националистов — 4, бывших людей — 57 (Там же. Л. 404).
« Там же. Л. 429, 630, 655-656, 679, 691.
63 В мае 1942 г. 19 заведенных агентурных дел из 22 касались контрреволюционной пораженческой и антисоветской агитации, из 96 дел-формуляров 88 квалифицировались как фашистская и пораженческая агитация, а из 207 появившихся учетных дел 66 приходилось на пораженческую агитацию и 50 — на антисоветскую (Там же. 518).
м Там же. Л.486, 608, 635, 662.
« ЦГАИПД СПб. Ф. 408. Оп. 3. Д. 6. Л. 2-3.
Статья поступила в редакцию 18 ноября 2004 г.
