CC BY
37
Б. Вимер
JGU, Майнц
УПОТРЕБЛЕНИЕ СОВЕРШЕННОГО ВИДА В ПЕРФОРМАТИВНОМ НАСТОЯЩЕМ
В данной статье1 эскизно обсуждаются условия использования глаголов совершенного вида (СВ) в перформативном настоящем и место этого явления в видо-временных системах славянских языков. Мои рассуждения распространяются на весь славянский ареал. Важно понять, (а) каким образом особенности перформативных актов отражаются на свободе выбора вида, (б) как она связана с другими видовыми функциями и как она обусловлена видо-времен-ной системой разных славянских языков, и (в) какую роль играет перформативное настоящее в рамках хронотопической модели вида. Мы начнем с краткого наброска этой модели и после первых основных выводов относительно статуса перформативного настоящего в составе видовых функций обсудим две разновидности перформативного настоящего, а также методологические проблемы, которые всплывают при эмпирической проверке предположений, высказывавшихся в аспектологической литературе и выявляемых в ходе наших рассуждений. Эти рассуждения носят весьма предварительный характер.
1. Теоретические предпосылки: хронотопия славянского вида
Поскольку противопоставление глаголов2 СВ : НСВ в славянских языках опирается на оппозицию основ, а не окончаний,
1 Статья в предварительной стадии писалась в сотрудничестве с Фолькмаром Леманном. Ему я очень благодарен за обмен мыслями, повлиявший на нынешний облик статьи, а также за ряд ценных замечаний по ее оформлению. Однако за изложение фактов и их интерпретацию, а также за решение не включать слишком много общеизвестных аспектологических работ, затрагивающих перформативную функцию, ответственность несу только я. Юлию Куклу я благодарю за правку текста и ряд замечаний по формулировкам.
2 Под глаголом подразумевается глагольная лексема в понимании Московской семантической школы.
выбор между глаголом СВ и НСВ неизбежен в любых формах (в том числе и в нефинитных). Он неизбежен также и в тех случаях, когда функция глагольного сказуемого не выводится (хотя бы прямым образом) из акциональных оппозиций типа событие vs. процесс/состояние, которые изначально мотивируют грамматическую категорию вида; иногда выбор вида, по крайней мере на первый взгляд, дает результат, противоположный этим мотивирующим функциям. Во многих случаях выбор вида обусловливается другими факторами, существенными на уровне высказывания, и доходит до сложного взаимодействия с другими глагольными категориями, выражаемыми в предикате. Такое взаимодействие, а также наложение ряда других факторов на уровне предложения (или высказывания) естественны для грамматической категории, однако при всем изобилии аспектологической литературы еще мало изученной оказывается иерархическая структура функций славянского глагольного вида. Именно по этой структуре славянские языки выявляют весьма заметные различия. В данном случае мы останавливаемся на взаимодействии категорий вида с грамматическим временем и на прагматической функции перформативных высказываний.
В соответствии со ступенчатой структурой функций видовой оппозиции мы исходим из того, что различия в употреблении видов, которые обнаруживаются в отдельных славянских языках в их современном состоянии, отражают диахроническое развитие славянской видовой оппозиции в целом. Мотивация возникновения видовой оппозиции в когнитивном и в диахроническом смысле коренится в акциональном различии между событиями, процессами и состояниями. Есть основание считать функции, более «отдаленные» от «акционального стержня», т. е. от изначально мотивирующих функций, более «молодыми» по сравнению с теми, которые в когнитивном плане ближе к мотивирующим акциональным функциям. Более молодой характер функций выражается также в том, что именно по отношению к ним славянские языки наиболее разнообразны. Если рассматривать современный славяноязычный ареал как наследие бывшего диалектного континуума (а во многих отношениях таким континуумом его можно считать и по сей день), то с точки зрения диалектной географии бросается в глаза отмеченное выше соответствие между диахроническим
Схема 1. Функциональные области, релевантные для выбора вида
пресуппозиция
дискурсивные и иллокутивные функции
взаимодействие с наклонением, выбор вида в сфере действия модальных вспомогательных, модальные функции
итеративная множественность (внешняя кратность)
акциональные функции: 'событие', 'процесс', 'состояние'
Концепция эта в общих чертах была изложена в [Wiemer 2008].
развитием видовых систем в отдельных славянских языках и различиями в удельном весе факторов, решающих сегодня о выборе СВ и НСВ в разных частях этого ареала. Исходя из этого соответствия мы и называем свой подход хронотопическим.
Согласно этому подходу видовые функции вокруг мотивирующего центра группируются «лукообразно» (многослойно), т. е. их можно представить в виде концентрических кругов с центром, который составляют функции, мотивирующиеся акциональными значениями глаголов. За ними следуют функции повторяемости («глагольной множественности», точнее: итеративности, опирающейся на классификацию дискретной неоднократности ), затем — модальные функции и функции, вытекающие из взаимодействия с наклонением и воздействия модальных вспомогательных . Внешние (и самые молодые) «слои» занимают дискурсивные функции, прежде всего выбор вида на основании иллокуции и на основании того, находится ли данное действие в пресуппозиции или нет .
См., например, [Храковский 1987: 144 и сл.].
4 Особенно в этой области необходимо учитывать также отсутствие/наличие отрицания (как общего, так и частного).
5 Эта оппозиция перекликается с другими «субъективными» категориальными противопоставлениями как определенность/неопределенность и временная локализованность (нем. 'Episodizitat').
2. Место перформативного настоящего среди функций видов
По определению перформативное высказывание (или просто: перформатив) выполняет действие, которое называется сказуемым этого же высказывания. В «классическом» виде сказуемое перфор-матива принимает форму 1 лица единственного числа настоящего времени индикатива. Такое узкое понимание перформатива было расширено разными исследователями прежде всего на том основании, что существенна речевая функция всего высказывания, а не морфологичский облик сказуемого. К этим исследователям относится и Ю. Д. Апресян, который выделил ряд языковых признаков перформативности, понимаемой как общее речевое явление [Апресян 1995: 202-209]; он подчеркнул, что «перформативная формула имеет приоритет перед перформативным глаголом» [1995: 203]. С таким положением следует, конечно, согласиться. Но поскольку здесь нас интересует видовое поведение глаголов, мы ограничимся «каноническим» типом перформатива, в котором наблюдается полное совпадение между называнием и выполнением действия в выше описанной форме.
Среди функций, обслуживаемых глагольными предикатами, перформативное употребление занимает особое место. Хотя концептуально перформатив не относится к собственно темпоральным функциям (см. ниже), он все-таки «родственен» лексической ак-циональной функции (ЛАФ) 'событие': речевое действие, называемое соответствующим глаголом, по необходимости охватывается целостно. Оно совершается самой передачей иллокутивного акта и не реализуется, если этот акт не произнесен полностью. Существенно, что «моментальность» перформативных высказываний возникает оттого, что иллокутивный акт и совершаемое этим актом действие связаны неразрывно, их нельзя разложить на отдельные субинтервалы, даже если физически произнесение слов, составляющих данный акт, может занять некоторый, пусть даже небольшой промежуток времени. В этом ничего не меняют попытки приписать перформативным высказываниям более сложную структуру, допускающую временную протяженность физического действия произнесения (см., например, толкование, разработанное в [Апресян 1995: 214-217]). Поэтому простые иллокутивные акты, стоящие за перформативами, точечны, а обозначающие их глагольные
лексемы следует считать конклюзивными, т. е. лексемами, называющими события, которые во временном отношении более не разложимы.
Вместе с тем перформативное высказывание (как речевой акт, так и соответствующее действие) автоматически локализовано во времени, так как такой акт дейктически привязан ко времени произнесения. Он же вступает в силу только в конкретной речевой ситуации и сам по себе растяженностью не обладает (см. выше). Наконец, перформатив сам по себе не связан с какой бы то ни было специальной модальной функцией, ни с какой-либо пресуппозицией, по которой данное действие (по оценке говорящего) предполагалось бы адресатом. Названные свойства делают перформативную функцию в известном смысле периферийной в составе видовых функций, ее трудно соотнести с каким-либо из слоев вышеизложенной лукообразной структуры (см. Схему 1). Поскольку в этой структуре перформативной функции нельзя найти «законное место», можно предположить, что к видовой оппозиции она безразлична.
Если такой вывод правилен, следовало бы ожидать, что выбор СВ или НСВ либо становится произвольным, либо он определяется мотивирующей ЛАФ. Дело в том, что перформативное употребление привязано к речевому действию, а речевые глаголы, называющие ту или иную иллокуцию, обладают конклюзивной ЛАФ, в отношении которого партнеры видовой пары друг от друга не отличаются. Конклюзивные глаголы обозначают события, не растяженные во времени и в этом смысле моментальные (см. выше). Набор функциональных противопоставлений у конклюзивных пар не включает акциональных различий, они коренятся либо в глагольной множественности, либо в прагматических свойствах, т. е. их нужно искать в более поздних («верхних») слоях нашей «луковицы». Если между иллокутивными глаголами СВ и НСВ в видовой паре нет акциональных различий, как же тогда объяснить почти полное отсутствие глаголов СВ в перформативной функции? Поскольку грамматическая функция обозначения временно локализованных (эпизодических) событий мотивирована ЛАФами, для которых глаголы СВ являются семантически исходными (а сюда же относятся и конклюзивные глаголы), ожидалось бы скорее, что перформативное употребление выражается глаголами СВ. В ходе
такого рассуждения становится очевидным, что конклюзивная ЛАФ, сама по себе благоприятная для обслуживания этой функции на уровне высказывания, слишком слабый фактор, который мог бы определять выбор вида в перформативном настоящем. По крайней мере так обстоит дело в современном русском языке. Насколько почти полное отсустствие употребления СВ в перфор-мативном настоящем характерно только для русского языка?
В общем уже известно, что славянские языки в разной мере допускают СВ в перформативной функции: в этом отношении славянские языки западной половины (как на юге, т. е. прежде всего словенский, так и на севере, например, чешский) ведут себя «терпимее», чем славянские языки, составляющие восточную половину, а языки в северовосточном участке славяноязычного ареала, т. е. прежде всего русский, обнаруживают самые большие ограничения.
Ю. Д. Апресян [1995: 203], который, обсуждая разные свойства перформативных высказываний, отдельно не останавливается на выборе вида, из глаголов СВ, способных к такому употреблению, приводит лишь следующие6:
(1) Попрошу ваши билеты.
Пожелаю вам удачи.
Покаюсь / Признаюсь / Сознаюсь: это сделал я.
В качестве глаголов СВ, способных к употреблению в каноническом перформативе, А. В. Бондарко [1971: 222] упоминает следующие:
(2) попросить, сказать, заметить, прибавить, повторить, доложить
Что касается польского языка, то в известной работе [Kosch-mieder 1934: 110] приводится всего лишь горстка примеров с глаголами СВ:
6 При этом показательно, что в расширенном понимании перфор-мативов, которые Ю. Д. Апресян [1995: 203] выделяет для 3 лица настоящего времени индикатива, нет примеров на СВ, а фигурируют одни глаголы НСВ: Тебя прощают; Пассажиров просят пройти на посадку и т. п. Аналогичное наблюдение можно сделать в отношении форм 2 и 3 лица настоящего времени страдательного залога [там же]: Отпускаются тебе грехи твои; Пассажиры приглашаются на посадку; Настоящим вы утверждаетесь в должности директора и т. д.
(3) A terazpoproszq Panstwa do tamtego pokoju.
'А сейчас прошу (букв. попрошу) вас (перейти) в ту комнату'.
Przyznam siq szczerze... 'Я признаюсь честно...'
Dodam nawiasowo... 'В скобках добавлю...'
Pozwolq sobie... Я позволю себе.'
Zaproponujq... 'Я предлагаю (букв. предложу).'
В общем и целом для славянских языков «северо-восточного участка» отмечалось, что перформативное употребление СВ обнаруживается только у крайне ограниченного состава глаголов. Что касается восточной половины южнославянского ареала, т. е. болгарского и македонского языков, то в них глаголы СВ в пер-формативной функции не выступают вовсе, но по причине несколько иной, чем в восточнославянских языках. Об этом речь пойдет еще ниже.
Применительно к западной половине славяноязычного ареала перформативное употребление СВ не раз обсуждалось как довольно распространенное явление, особенно в словенском. Много внимания этому вопросу уделяла А. Дерганц. Сопоставление словенских речевых глаголов с русскими в перформативном контексте показывает, что в переводных эквивалентах, как правило, в словенском языке преобладают глаголы СВ [Derganc 2003: 73 и сл.]; ср., например:
(4) oprostim 'оправдываю' (букв. 'оправдаю'); napovem vojno 'объявляю войну' (букв. 'объявлю'); odpustim 'прощаю' (букв. 'отпущу, прощу'); dovolim vam, da zaprete 'я вам разрешаю закрыть' (букв. 'разрешу');preklicem 'беру свои слова назад' (букв. 'возьму.');
(5) izberem 'выбираю' (букв. 'выберу'); dam 'дарю' (букв. 'дам'); prodam 'продаю' (букв. 'продам').
Ср. кроме того [Dickey 2003: 196 и сл.], а также [Herrity 2000: 175], который писал: «(a) Verba dicendi (i.e. verbs expressing declaration or decision). The perfective forms of these verbs are used to express the present if the speaker is the first person, e.g. Povem ti, pazi se, kaj govoris (I tell you, be careful what you say), Obljubim, da bom prisel (I promise I shall come), Naj se odkrito spovem, da... (Let me confess frankly that.), Vse je res, prisezem (Everything is true, I swear),
Vse preklicem (I take it all back), Recem vam, dobro premislite (I say to you, think it over)».
Также в своей книге С. Дики отметил, что среди западнославянских языков случаи перформативного употребления СВ учащаются в направлении с востока на запад. Если в польском языке такие случаи попадаются весьма редко, то в остальных западнославянских языках они становятся более привычными [Dickey 2000: 182184]; например:
СЛОВАЦКИЙ
(6) Tvoje pochybnosti su aj mojimi pochybnostami, a dokonca sa
priznam°B, mojim trapenim a nocnou morou.
'Твои сомнения являются и моими сомнениями, они, честно
признаюсь, являются моим огорчением и кошмаром'.
ЧЕШСКИЙ
(7) A ted' vaspozadamCB o doprovod ke kocaru.
'А теперь я вас попрошу, чтобы вы меня проводили к возу'.
ВЕРХНЕЛУЖИЦКИЙ
(8) Ja wjac kradnyc njebudu, z wutrobu to zalubljuCB.
'Я больше красть не буду, всем сердцем клянусь'.
В итоге своего обзора С. Дики приходится признать, что отсутствие надежных данных и ряд противоречивых сведений по интересующему нас употреблению СВ не позволяют составить ясную картину [Dickey 2000: 183]; см. также обзор в [Derganc 1996].
Вернемся теперь к более широкому функциональному фону глагольных граммем и их взаимодействию, который позволяет оценить перформативное употребление. В южнославянских языках настоящее время СВ весьма употребительно, однако оно стало заметно вытесняться из независимых (главных) предложений, так что его основной сферой употребления все чаще оказываются придаточные, особенно времени и условия. Процесс этот и его современное отражение в южнославняских языках носят явные черты диалектного континуума, поскольку мера ограничений, накладываемых на настоящее время СВ в синтаксически независимых предложениях, нарастает с северо-запада к юго-востоку: в словенском языке подобных ограничений, кажется, нет, в сербохорватском они становятся уже заметными, а в македонском и
болгарском языках они набирают характер грамматических запретов. Примечательно, что этот континуум коррелирует со степенью употребительности глаголов СВ в перформативных высказываниях: в том же самом направлении эта употребительность убывает; ситуация в македонском и болгарском практически совпадает с картиной, которую мы наблюдаем в русском языке, между тем в сербохорватском и тем более в словенском языке СВ в пер-формативе наблюдается достаточно часто (см. выше).
Можно ли как-то найти внутреннюю мотивацию отмеченной выше корреляции между нарастанием ограничений на употребление настоящего времени СВ в независимых предложениях и убыванием употребительности СВ в перформативном настоящем? Такая связь кажется очевидной, но она осложняется рядом обстоятельств. Ведь ограничения на перформативное употребление СВ в болгарском и македонском языках в принципе идентичны ограничениям в восточнославянских языках, только по другой причине: почти во всех южнославянских языках будущее время образуется с помощью отдельной морфемы, восходящей к лексеме 'хотеть', а эта морфема (неизменяемая или спрягаемая клитика) присоединяется к основам как НСВ, так и СВ, т. е. граммема будущего времени с основами обоих видов в принципе сочетается свободно; иначе говоря, в будущем времени нет случаев синкретизма с граммемами вида (в отличие от практически всех север-нославянских языков). Словенский от остальных южнославянских языков в этом отношении отличается лишь на уровне морфологических показателей, но не в отношении их категориальной сочетаемости: будущее время так, как в севернославянских языках (для НСВ), образуется с помощью супплетивных форм вспомогательного глагола 'быть' (bom, bos и т. д., т. е. формы восходят к корню, этимологически тождественному русскому буду, будешь.), но эти формы сочетаются с основами обоих видов. Мы уже отметили, что в плане функционального распределения видо-времен-ных форм настоящего-будущего словенский язык налагает меньше ограничений на будущее время СВ (bom + СВ), чем остальные южнославянские языки: эти формы довольно широко употребляются также в независимых предложениях.
К фактам, относящимся к степени взаимообусловленности граммем настоящего и будущего времен, следует добавить факты,
позволяющие оценить употребительность глаголов СВ в тех или иных дискурсивных типах настоящего времени. Хорошо известно, что славянские языки на западной «окраине» не налагают особых ограничений на употребление СВ настоящего времени во всякого рода нарративных типах дискурса, особенно в так называемом историческом настоящем, а также в других типах дискурса, в которых упор делается на последовательность действий, даже если они разворачиваются или восстанавливаются как бы перед глазами. Последний тип дискурса представлен в так называемом сценическом настоящем. Свобода употребления настоящего времени глаголов СВ отмечалась в отношении западной окраины славяноязычного ареала не только для южной половины (в первую очередь для словенского), но и для северной половины, например в чешском. См. соответствующие примеры:
• историческое настоящее
СЛОВЕНСКИЙ
(9) VstanemCB in stopimCB v kuhinjo. Peter stojiUCB s steklenico v roki in jo zaskrbljeno gledaUCB. ZgrabimCB steklenico, jo z izvedenskim zamahom odprem°B in se vrnem°B v sobo.
'Я встаю (букв. встану) и вхожу (букв. войду) в кухню. Петер стоит с бутылкой в руке и озабоченно на нее смотрит. Я хватаю (букв. схвачу) бутылку, профессиональным взмахом открываю (букв. открою) ее и возвращаюсь (букв. вернусь) в комнату'. [Dickey 2003: 194]
ЧЕШСКИЙ
(10) Andëla sundáváUCB prsten, jakoby tímhle gestem mohla získat svobodu, upne°B si plâstënku, zahalí°B hlavu do tmavého sátku, otvíráUCB svéhlavë dvere a bëzf°B pres padací most. (...) (Rezác)
'Андела снимает перстень, будто таким образом можно обрести свободу, застегивает (букв. застегнет) плащ, закутывает (букв. закутает) голову в темный платок, решительно открывает дверь и бежит через подъемный мост. (...)' [Пет-рухина 2000: 83, перевод наш. — Б. 5.]
• сценическое настоящее (выявляющееся здесь в кулинарных рецептах)
ЧЕШСКИЙ
(11) Nejdriv vezmesCB 4 hrnky chleba, pak to zalijesCB 1 hrnkem mleka a pridasCB 3 vejce a 1 hrnek cukru. Dobre to zamichasCB PakroztopisCB 1 tycinku masla apridasCB to ke smesi. (...) 'Сначала берешь (букв. возьмешь) 4 чашки хлеба, потом заливаешь (букв. зальешь) одной чашкой молока и добавляешь (букв. добавишь) 3 яйца и одну чашку сахара. Это все хорошо перемешиваешь (букв. перемешаешь). Потом растапливаешь (букв. растопишь) один кусочек масла и добавляешь (букв. добавишь) это в смесь'.
СЛОВЕНСКИЙ
(12) Najprej vzamesCB 4 skodelice kruha, potem prilijesCB skodelico mleka in dodasCB 3 jajce in skodelico sladkarja. Potem stopisCB kos masla in ga dasCB v zmes. (...) [Dickey 2000: 161]
= (11)
Чем дальше от западной окраины мы продвигаемся на восток, тем менее приемлемым оказывается настоящее время глаголов СВ, становясь, в конце концов (т. е. в польском и в восточнославянских языках), грамматически невозможным. Обратим внимание на то, что это континуальное изменение в пространстве современных языков хорошо коррелирует с убыванием (с запада на восток) употребительности глаголов СВ в перформативной функции7. Отметим также, что линия убывания с запада на восток отражает диахроническое развитие, на фоне которого более западные славянские языки следует расценивать как более консер-вативные8.
Только что высказанные наблюдения можно, с некоторым огрублением, перенести на схему славяноязычного ареала:
у
См. результаты исследования [Dickey 2000], показавшие, что пер-формативное использование настоящего времени СВ хорошо укладывается в рамки общего деления на восточную и западную «славянские полушария», включая переходные зоны.
8 О том, что возможность использования СВ в разных типах нарративного настоящего является старой чертой видоупотребления, свидетельствует среди прочего и тот факт, что еще в русском языке XVIII века настоящее время глаголов СВ встречалось в сценическом настоящем (ср. [Panzer 1963: 85-89; Kiparsky 1967: 233]).
Схема 2. Соотношение выбора СВ в перформативном настоящем с системами будущих времен в славянских языках
budu + НСВ vs. настоящее СВ з будущее время
Легенда:
кччччччч^» увеличение частотности СВ в перформативном настоящем ^^^^ увеличение частотности СВ в нарративном настоящем
Видимо, для того, чтобы объяснить свободу выбора СВ (или наоборот: силу ограничений на СВ) в перформативной функции в разных «участках» славянского ареала, нельзя опираться ни на мотивацию, вытекающую из функций в других «слоях луковицы» (см. Схему 1), ни на то, в какой степени граммемы будущего времени сами по себе обусловливают (сужают) выбор СВ. К тому же мы отметили, что даже при предположении, что акциональные дефолты самих лексем (ЛАФы), выражающих речевые акты в перформативе, в принципе благоприятствуют употреблению СВ, эти дефолты не достаточно сильны, чтобы «устоять» перед другими, более мощными факторами, способствующими употреблению НСВ.
В результате этого отрицательного вывода остается лишь одно объяснение: межславянские различия в употребительности форм настоящего времени глаголов СВ в перформативной функции обусловлены общей употребительностью глаголов СВ в функциях настоящего времени, точнее тем, в какой мере основы настоящего времени глаголов СВ еще способны выполнять функции настоящего времени, а не оказываются переосмысленными как показатели будущего времени (см. все восточнославянские языки) или постепенно вытесняются из определенных типов предложений (см. восточную часть южнославянского ареала). Если этот вывод (и только он!) оправдан, то употребление форм настоящего времени глаголов СВ достаточно «механически» идет за общим развитием функционального распределения членов видовой оппозиции в данном языке, причем безотносительно к какой бы то ни было лексической или функциональной мотивации.
На самом деле, полезно осознать, что из-за дейктической привязанности перформативного высказывания к моменту речи (см. выше) перформативная функция, по сути дела, олицетворяет понятие настоящего времени par excellence. Перформативное высказывание в с е г д а осуществляется в настоящем. Поэтому оправдано объяснять особенности выбора НСВ : СВ в отдельных славянских языках на фоне общих (для данного языка) ограничений на формы настоящего времени глаголов СВ. Можно сформулировать гипотезу о том, что СВ в перформативной функции будет тем реже, чем теснее в грамматике данного языка вид увязан с временем, т. е. чем глубже в нем укоренились случаи видо-вре-менного синкретизма.
3. Внутренняя дифференциация перформативов
Теперь целесообразно уточнить один момент, который непосредственно сказывается на употребительности глаголов СВ в перформативе в первую очередь с точки зрения их ареального распределения. Опираясь на наблюдения Н. К. Рябцевой [Ряб-цева 1992], С. Дики обращает внимание на то, что перформативные высказывания неоднородны и распадаются на два качественно различных класса, а именно: на «ментальные» и «социальные» перформативы (термины Н. К. Рябцевой). Социальные перформа-тивы описывают те или иные общественные ритуалы (13), в то время как ментальные служат метаязыковыми комментариями, расчленяющими структуру дискурса, например для того, чтобы помочь реципиенту быстрее сориентироваться в каких-то сменах темы (14)-(16)9 (см. [Dickey 2000: 179-185]):
(13) Благодарю. / Извиняюсь. / Обещаю.
(14) Вернемся к своим баранам.
(15) Возвращусь к теме беседы.
(16) На этом я закончу.
Необходимо оговориться, что перформативами в самом узком понимании слова можно признать только социальные: только при их употреблении действия выполняются в самом акте произнесения, тогда как в ментальных перформативах наблюдается еще некоторый элемент «заявления», которым говорящий предваряет то, что им задумано совершить.
В связи с этим характерно, что ментальные перформативы нередко образовываются глаголами СВ, которые обозначают речевые акты только вторично10, и они часто осуществляются формами 1 л. множественного числа. Ср. пример (14) и нижеследующие:
9 Последние соответствуют классу 'expositives' у Дж. Остина.
10 См. [Dickey 2000: 183 и сл.], который отметил, что в польском и других западнославянских языках, в которых состав речевых глаголов СВ, способных к перформативной функции, шире, «verbs which are not really verba dicendi, but which function as social performatives, sometimes allow coincidence».
(17) Остановимся вкратце на одной детали...
Перейдем теперь к следующей проблеме...
Высказывалось мнение, что в русском языке глаголы СВ вообще не употребляются для выражения социальных перформа-тивов11, хотя они встречаются в функции ментальных перфор-мативов. Подобному категорическому мнению противоречит факт, что такие формы СВ как попрошу и пожелаю, выражающие социальные перформативы, приводятся в качестве немногочисленных перформативов СВ в современном русском языке (см. примеры (1)). Однако, возможно и другое объяснение: немногочисленные речевые глаголы, которым приписывалась способность к перформативному употреблению, лексикализованы или — что по сути то же самое — входят в состав устойчивых сочетаний. Действительно, если сопоставить те немногие списки глаголов, которые приводились для разных славянских языков, то создается впечатление, будто перформативно употребляемые глаголы СВ во всех этих языках создают своего рода лексический «стержень», из которого черпаются значения для перформативных актов. Это — лексемы со следующими значениями:
(18) 'попросить', 'позволить, разрешить', 'признаться'.
К вопросу о лексикализации мы вернемся в следующем разделе. Пока же отметим, что глаголы СВ, входящие в краткий перечень (18), относятся к совершенно разным иллокутивным группам и что образуют они социальные, а не ментальные пер-формативы, которые, в свою очередь, образуются довольно часто и продуктивно с помощью глаголов СВ во всех славянских языках, включая русский. Таким образом, между социальными и ментальными перформативами в плане продуктивности обнаруживается заметная асимметрия. Выше упомянутые авторы не оспаривают довольно распространенное употребление м е н т а л ь н ы х пер-формативов в русском языке. Этот класс перформативов, видимо, не может служить основой для внутриславянской дифференциации перформативного употребления глаголов СВ. Несмотря на то, что значения социальных перформативов относятся к стержневым, в русском языке они образуются от глаголов СВ только
11 См. [Шелякин 1980: 17], который цитируется в [Dickey 2000: 181].
в редчайших случаях, тогда как в ряде других славянских языков социальные перформативы иногда встречаются даже среди глаголов СВ, не принадлежащих к собственно речевым, но приобретающим речевое значение в силу их перформативного употребления:
ПОЛЬСКИЙ
(19) Puszczq pana. 'Спасибо, можете идти (букв. отпущу вас)'. (в завершение экзамена)
СЛОВЕНСКИЙ
(20) — Sedaj ves vse, ponudim njivo najprej tebi, ki si sosed; odlocise, ali jo vzames ali ne, ker imam drugih kupcev.
— Kupim.
'— Сейчас знаешь все, поле я предлагаю тебе первому, потому что ты мой сосед; подумай, возьми или оставь, ведь у меня другие желающие.
— Я (его) покупаю'. (Приводится из [Dickey 2000: 185].)
Сюда же нужно отнести и «квази-перформативное» употребление глаголов СВ с обсценной семантикой, которое засвидетельствовано в сербохорватском, словенском и чешском языках, но не, например, в болгарском. Ср., например, чеш. Vyseru se na to. досл. 'I shit on that.' и комментарий в [Dickey 2000: 200]: «by uttering such sentences the speaker performs an act of expressing disdain equivalent to that which would be expressed by performing the act itself». В итоге оказывается, что критерием, действительно дифференцирующим славянские языки, можно признать только употребительность глаголов СВ для обозначения с о ц и а л ь н ы х перформативов.
4. Пробное исследование
Для того, чтобы уточнить состав глаголов СВ, допускающих перформативное употребление, мы обследовали 35 речевых глаголов, являющихся переводными эквивалентами в следующих славянских языках: русский, польский, чешский, словенский .
12 Свою благодарность за помощь в предоставлении и оценке материала мы приносим Татьяне Курбангуловой и Марку Лазинському; Веронику Кампф, Елену Петроску и Леньку Шолчиц мы благодарим за справки соответственно по болгарскому, македонскому и верхнелу-
Составляя список глаголов, мы руководствовались перечнем русских глаголов, обозначающих речевые акты и обсужденных в [Гловинская 1993], а также в [Апресян 1995: 200-202]. Из них мы выбрали только такие глаголы, которые относятся к речевым в узком смысле, т. е. которые в первую очередь относятся к выражению пропозициональных актов с той или иной более специфической иллокутивной функцией. По этим функциям обычно подразделяются типы перформативов (или перформативных глаголов), понимаемых в более узком смысле, уточненном выше (см. II). Из них мы выбрали следующие (они приведены в алфавитном порядке), стараясь достичь как можно большего разнообразия по иллокутивным группам, представленным в выше упомянутой работе М. Я. Гловинской13:
(21) благодарить, возражать, докладывать, желать, извиняться, каяться, клясться, назначать, обвинять, обещать, обращаться, объявлять, обязывать, обязываться, отказываться, отклонять, позволять, поздравлять, предсказывать, предупреждать, приветствовать, приглашать, признаваться, призывать, приказывать, проклинать, просить, разрешать, советовать, соглашаться, сообщать, требовать, уверять, упрекать, хвалить.
К каждому из этих глаголов существует парный глагол СВ. К этим парам были найдены соответствия в названных выше славянских языках, а затем для каждого языка список был проверен на предмет употребительности глаголов СВ в перформативной функции. Для проверки привлекались в первую очередь общедоступные в интернете корпуса и поисковая система Google; примеры из
жицкому языкам. Независимо от их помощи, ответственность за возможные ошибки в оценке в данной статье несем исключительно мы сами.
13
Мы отказались от их более подробного подразделения по иллокутивным группам в первую очередь потому, что сами принципы такого подразделения до сих пор остаются неясными (см., например, [Levin-son 1983/2007: 238-243]). Сама М. Я. Гловинская [1993: 161] отмечает, что классификация речевых актов по типам иллокуции хотя бы отчасти может быть построена иерархически, но впоследствии она сама проводит «плоскую» классификацию, лишенную таксономической стуктуры, руководствуясь только спецификой речевых актов и количеством представляющих их глаголов.
корпусов — иногда с некоторыми «модификациями» — предлагались также информантам.
Пробное исследование позволило сделать ряд предварительных наблюдений. Сначала отметим, что в русском языке состав глаголов СВ, встречаемых в перформативной функции, оказывается шире, чем может показаться, если опираться на работы, обсужденные в предыдущих разделах. Как в НКРЯ так и с помощью Google можно было найти примеры перформативных употреблений хотя бы следующих глаголов14:
• поклясться
(22) — Я поклянусь вам самым дорогим, что у меня есть теперь в жизни, — тем гонораром, что я послезавтра получу из магазина «Нового Времени», что художник при мне более симулировать никогда не будет. (П. П. Гнедич. Книга жизни, 1918)
• уверить
(23) Используя эти способы, уверю что, [sic!] вам будет легко заниматься русским языком. (http://russian.people.com.cn/ 31857/97373/97417/97452/6727339.html)
• предупредить
(24) Предупрежу, пока не поздно! (http://www.hohmodrom.ru/ project.php?prid=3733)
• пообещать
(25) Я пообещаю в случае моего избрания не брать арендную плату за землю. (Виктор Левашов. Заговор патриота, 2000)
• позволить себе (Ф позволить кому-л, разнореферентный!)
(26) Позволю себе рассказать вам ещё об одном затейном проекте. (http ://blog.webmoskva. ru/3798616)
• согласиться
(27) Здесь я вполне соглашусь и со списком / и с отзывами / и с любой другой информацией / которая будет раскрывать эту
14
В примерах в неизмененном виде сохраняются знаки препинания и особенности орфографии.
проблему. (Заседание жюри Национальной премии по безопасности «ЗУБР», 2004)
Встретились также примеры на глаголы возразить, признаться, пожелать и поблагодарить. Во всех этих примерах представлены социальные перформативы, все кроме первого (22) относятся к современной речи. Правда, почти для каждого глагола такие случаи единичны. Из ментальных чаще попадался глагол сообщить.
При рассмотрении польского языка нужно констатировать, что в корпусе PWN из перформативно употребляемых глаголов СВ преобладаютpoproszq,przyznam (siq) иpozwolq sobie15, т. е. глаголы из выделенного в (18) «стержневого состава». Лишь единичными примерами засвидетельствованы
• przeprosic 'попросить прощения'
(28) Zakonczyl leczenie. Pozytywnie?
To takie naprzymus. Cos chyba bojq siq, ze mu odbije. On jeszcze nie byí przygotowany.
Na momencik was przeproszq i zejdq na dól. 'Окончил лечение. С положительным результатом? Это было принудительно. Что-то я боюсь, как бы у него не поехала крыша. Он еще не был готов.
Я прошу (букв. попрошу) извинить меня на секундочку и спущусь'. (rozmowa o pracy, Monarze, polityce, zwierz^tach, Kosciele; 2001)
• podziqkowac 'поблагодарить'
(29) Stal nieruchomo przy drzwiach, gdy nagle spostrzegl tuz przed sobq uprzejmie pochylonego pana i jego wyciqgniqtq rqkq. Machinalnie podal swojq.
- Pan pozwoli - mówil ten - ze siq przedstawiq, Antoniewski, sekretarz osobisty premiera. Pan pozwoli, ze w imieniu pana premiera podziqkujq panu za laskawe przybycie. Proszq, pan bqdzie laskaw, tu na razie przekqski.
'Он стоял неподвижно у двери, когда вдруг заметил тут же перед собой любезно наклонившегося человека и его вытянутую руку. Он ему машинально подал свою.
15 Отметим, что pozwolic и pozwolic sobie — так же как и рус. позволить и позволить себе — обозначают разные иллокутивные акты.
- Вы позволите - говорил тот - если я представлюсь. Анто-невский, личный секретарь премьер-министра. Позвольте, я от имени премьер-министра поблагодарю вас за ваш любезный приезд. Пожалуйста, будьте добры, берите закуски'. (Dol^ga-Mostowicz Tadeusz: Kariera Nikodema Dyzmy; 1991 [1932])
Подчеркнем, что последний пример взят из довоенного художественного произведения.
Что касается чешского языка, то состав глаголов СВ, более или менее активно используемых в перформативной функции, действительно оказался заметно более широким. Ср. примеры, найденные с помощью Google:
• zaprisahnout se 'поклясться'
(30) Ano, Sonnakovi slova müzu potvrdit, opravdu to tam püvodné bylo. Ja se klidné zaprisahnu ze sem to nebyl.
'Да, слова Соннака я могу подтвердить, это действительно было (произошло). Я клятвенно заверяю (букв. поклянусь), что меня там не было'. (http://forum.prison-break.cz/viewtopic. php?f= 13 &t= 143&start= 135)
• ujistit 'уверить'
(31) tak, té ujistím, ze vse je na papíre skoro jsi to trefil, jen to trochu upresním, vody 90001 a 540l pénidla, lafeta v zadu a pod. 'Таким образом, я тебя уверяю (букв. уверю), что почти все, что есть на бумаге, ты определил правильно. Только я немного уточню: 9000 л воды и 540 л пенообразующих добавок, лафета и т. п.'.
www.pozary.cz/rubriky/technika/vojaci-z-_ (upresnim, в отличие от ujistím, относится к ментальным перформативам)
• upozornit 'предупредить'
(32) Tento trailer je bohuzel anglicky a jenom upozorním, ze je prelozen z némeckého jazyka.
'Этот трейлер, к сожалению, на английском, я лишь предупреждаю (букв. предупрежу), что он переведен с немецкого'. (recenze. surtep. cz/herni -svet/herni-blogy)
• podékovat 'поблагодарить'
(33) No a jeste na závér zasepodékuju...
'В заключение я хотел бы вас снова поблагодарить, (букв. поблагодарю)'. (www.zuzikz.estranky.cz)
Были найдены примеры также с глаголами pfizmt se, popro-sit,pozádat 'попросить, потребовать', namítnout 'возразить', popfát 'пожелать', dovolit (si) 'позволить (себе)', omluvit se 'извиниться'.
Что касается словенского языка, то поиски в корпусе и при помощи Google выявили перформативы, в принципе, с теми же глаголами СВ, которые перечислялись в исследованиях, упоминавшихся в разделе 2, но также и с рядом других: priznati, posvariti 'предупредить', obljubiti 'пообещать', zaprositi 'попросить', strinjati se Согласиться', oporekati 'возразить', zahvaliti se 'поблагодарить', opraviciti 'извиниться', zazeleti 'пожелать'. См. примеры:
• pokesati se 'покаяться'
(34) Okej, pokesam se, ne morem vec skrivati resnice.
'ОК, каюсь (букв. покаюсь), не могу больше скрывать правду' . (http://katarina.blog.siol.net/2008/05/06/raje-imam-glasne-sosede-kot-sosede-za-katere-ne-vem-da-obstajajo)
• ocitati 'упрекнуть'
(35) Komunistom ocitam predvsem to, da so v vecini primerov blefirali...
'Коммунистов упрекаю (букв. упрекну) прежде всего в том, что они в большинстве случаев блефовали.' (DELO, 20. septembra 2003. Fran Ramovs Institute of Slovenian Language ZRC SAZU Corpus Laboratory http://bos.zrc-sazu.si/nova_ beseda.html)
• ukazati 'приказать'
(36) «Ukazem vama, da ostanita blizupekarne, vidvepa na lov. {...)» '«Приказываю (букв. прикажу) вам двоим остаться недалеко от булочной, а вам двоим идти на охоту. .»' (fida plus)
В общей сложности лексический состав глаголов СВ, используемых для перформативных высказываний, оказывается несколько шире, чем можно было бы судить по лингвистической литературе. Однако необходимо подчеркнуть следующее: во всех обследованных языках большинство глаголов СВ в перформативной
функции встречается только в единичных случаях. Иными словами: на глаголы СВ, у которых вообще засвидетельствована эта функция, приходится лишь по одному-два примера, так что коэффициент types : tokens почти во всех языках высокий. От этой картины несколько отклоняется словенский язык, в котором количество глаголов СВ, встретившихся чаще, чем 3 раза, заметно больше.
Какой вывод можно сделать из этого (и без того предварительного) наблюдения? С одной стороны, более равномерная встречаемость разных речевых глаголов СВ в перформативном употреблении наводит на мысль, что перформативное употребление глаголов СВ в большинстве случаев не лексикализовано, а вытекает из некоторого правила. Такое же впечатление складывается и по отношению к русскому языку; в разговорной стихии социальные перформативы за глаголами СВ могли удержаться и поныне. С другой стороны, нельзя сказать, что речевые глаголы СВ образуют перформативы в соответствии с некоторым автоматизмом; такие перформативы слишком редки на уровне текста, а для большинства речевых глаголов из заданного списка (21) они вообще не засвидетельствованы.
5. Выводы
Насколько позволяет ограниченный объем проведенной здесь пробной разведки в область перформативно употребляемых глаголов СВ, можно сделать следующие осторожные выводы:
1) Разграничение между социальными и ментальными перфор-мативами осмысленно, поскольку различия между славянскими языками сказываются практически только на употребительности СВ в социальных перформативах. Их и следует признать перформативами в собственном смысле.
2) Тот факт, что даже в русском языке по сей день встречаются примеры СВ в социальных перформативах, говорит в пользу того, что образуются они в соответствии с некоторым правилом. В пользу отсутствия «шаблонности» говорит как раз единичность их образования от более широкого круга глаголов. (См. дальше вывод 4.)
3) Этот факт дополняется в известном смысле противоположной тенденцией, согласно которой наиболее частотными в перфор-мативном употреблении являются глаголы СВ определенных
речевых актов (предварительно: просьбы, признания, и далее пожелания и возражения, благодарности и отказа). Возможно, что именно эти случаи оправданнее всего считать случаями лексикализации (объяснимыми частотностью в данных речевых актах?), которая олицетворяет остатки бывших продуктивных образцов.
4) Для выяснения диапазона глаголов СВ в перформативной функции (их представленности по разным иллокутивным группам и т. п.) необходимы специальные исследования на больших корпусах, состоящих из текстов, наиболее приближенных к спонтанной речи.
Рекомендуется также сравнить разные временные срезы, а также жанровые и регистровые особенности. Перспективным представляется систематическое изучение текстов с повышенной вероятностью появления прямой речи с пер-формативными высказываниями, как, например, собрания судебных актов (протоколы или присяги, ср. польские гОу S4dowe Х1У-ХУ вв.). Особенно плодотворным могло бы стать сравнительное исследование переводов Библии (или апокрифических текстов, а также Корана) на разные славянские языки в разные периоды их существования, поскольку общие «сюжеты» и описываемые сцены остаются в них без изменений.
Литература
Апресян 1995 — Ю. Д. Апресян. Перформативы в грамматике и в словаре // Ю. Д. Апресян. Избранные труды. Т. II. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской культуры, 1995. С. 199-218.
Бондарко 1971 — А. В. Бондарко. Вид и время русского глагола (значение и употребление). М.: Просвещение, 1971.
Гловинская 1993 — М. Я. Гловинская. Семантика глаголов речи с точки зрения теории речевых актов. // Е. А. Земская, Д. Н. Шмелев (ред.). Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М.: Наука, 1993. С. 158-218.
Петрухина 2000 — Е. В. Петрухина. Аспектуальные категории глагола в русском языке (в сопоставлении с чешским, словацким, польским и болгарским языками). М.: МГУ, 2000.
Рябцева 1992 — Н. К. Рябцева. Ментальные перформативы в научном дискурсе // Вопросы языкознания 4, 1992. С. 12-28.
Храковский 1987 — В. С. Храковский. Кратность // А. В. Бондарко (ред.). Теория функциональной грамматики. Введение. Аспектуальность. Временная локализованное^. Таксис. Л.: Наука, 1987. С. 124-152.
Шелякин 1980 — М. А. Шелякин. О спорных вопросах видо-временной системы современного русского глагола // Труды по русской и славянской филологии 33. Проблемы внутриструктурного и функционального описания языка. Тарту: ТГУ, 1980. С. 3-24.
Derganc 1996 — A. Derganc. Iaz ze zaglagolo Zlodeiu (K vprasanju glagol-skega vida v performativnih izjavah v slovanskihjezikih) // J. Kos (ured.). Zbornik Brizinski spomeniki. Ljubljana: Slovenska akademija znanosti in umetnosti, 1996. S. 185-192.
Derganc 2003 — A. Derganc. Nekatere razlike v rabi dovrsnega oz. nedovrsnega vida v ruscini in slovenscini // Slavisticna Revija 51, Posebna stevilka. Ljubljana, 2003. S. 67-79.
Dickey 2000 — St. M. Dickey. Parameters of Slavic Aspect (A Cognitive Approach). Stanford, CA: CSLI Publications, 2000.
Dickey 2003 — St. M. Dickey. Verbal aspect in Slovene // Sprachtypologie und Universalienforschung 56, 3, 2003. S. 182-207.
Herrity 2000 — P. Herrity. Slovene. A Comprehensive Grammar. London — New York: Routledge, 2000.
Kiparsky 1967 — V. Kiparsky. Russische historische Grammatik, Bd. II: Die Entwicklung des Formensystems. Heidelberg: Winter, 1967.
Koschmieder 1934—E. Koschmieder. Nauka o aspektach czasownika polskiego w zarysie (Proba syntezy). Wilno: TPN, 1934.
Levinson 1983/2007 — St. S. Levinson. Pragmatics. Cambridge: Cambridge University Press, 1983/2007.
Panzer 1963 — B. Panzer. Die Funktion des Verbalaspekts im Praesens historicum des Russischen. München: Otto Sagner, 1963.
Wiemer 2008 — B. Wiemer. Zur innerslavischen Variation bei der Aspektwahl und der Gewichtung ihrer Faktoren // S. Kempgen, K. Gutschmidt, U. Jekutsch, L. Udolph (Hrsg.). Deutsche Beiträge zum 14. Internationalen Slavistenkongress, Ohrid, 2008. München: Otto Sagner, 2008. S. 383-409.
