CC BY
74
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2010. № 3
А.А. Ларионов
(кандидат физико-математических наук, соискатель кафедры истории
России XIX — начала XX века исторического факультета МГУ имени
М.В. Ломоносова)*
«УНИВЕРСИТЕТСКАЯ АВТОНОМИЯ» В МОСКОВСКОЙ
СЛАВЯНО-ГРЕКО-ЛАТИНСКОЙ АКАДЕМИИ
(XVIII - НАЧАЛО XIX в.)
В статье проводится анализ статуса Славяно-греко-латинской академии в свете представлений о «доклассическом» университете. Автором выявлен определенный набор «академических свобод», характеризующих «университетскую автономию». Академия обладала привилегией, дополненной отдельными указами, где ее права были закреплены, т.е. имело место признание ее статуса государством. В работе используются источники (в первую очередь указы, хранящиеся в РГАДА), ранее не вводившиеся в научный оборот.
Ключевые слова: высшая школа, высшее образование, духовное образование, привилегия, протектор, ректор, Славяно-греко-латинская академия, студент, университет, университетская автономия.
The article analyses the status of Slavic Greek Latin Academy in the framework of "pre-classical" university until early 19th century. The author outlines a number of "academic liberties" specific for "university autonomy". The Academy had the privilege, complemented by separate decrees, with stipulated rights, so the state recognized its autonomy. The article uses some historical sources (primarily decrees stored at the Russian State Archive of Old Acts) for the first time.
Key words: higher school, higher education, spiritual education, privilege, protector, rector, Slavic Greek Latin Academy, student, university, university autonomy.
* * *
Современная историография определяет понятие университетов как «высших учебных заведений, основанных или признанных в качестве университетов или академий равного им уровня властями той территории, где они находятся, а также выдающих дипломы, получающие признание со стороны церковных или гражданских властей»1. Для так называемых «доклассических» университетов, период существования которых в Европе продлился до рубежа XVIII—XIX в., характерны также элементы самоуправления, наличие внутреннего суда («академической свободы»), самовосполнение
* Ларионов Алексей Александрович, тел.: (495) 939-12-72.
1 Цит. по: Андреев А.Ю. Начало университетского образования в России: точки зрения российской и зарубежной историографии // Отечественная история. 2008. № 4. С. 158.
корпорации через выборы (типичная средневековая цеховая черта), определенная финансовая самостоятельность, а также право на производство в ученые степени. Признание университета или академии государством в эту эпоху имело форму договора, сопровождалось принятием устава, где фиксировались все права учебного заведения и определялся его статус как высшей школы, и носило название «привилегия».
В настоящем очерке мы остановимся на выяснении статуса Славяно-греко-латинской академии в свете представлений о «до-классическом» университете, а также на эволюции внутреннего устройства академии вплоть до ее преобразования в Московскую духовную академию в 1814 г.
Организация Славяно-греко-латинской академии в начале XVIII в. стала важнейшим этапом в области развития высшего образования в России. Еще историография XIX в. отметила, что Академия в Москве изначально задумывалась «в формах и размерах совершенно университетских», как «первый Великороссийский университет», а ее создатели «руководствовались уставами западных университетов и академий»2. Этот вывод становится очевидным, если обратиться к знаменитому памятнику — «Привилегия на Академию» царя Федора Алексеевича 1682 г.3 Несмотря на то что привилегия в действительности не была подписана московскими государями, Академия всегда символически считала своим отцом-основателем именно царя Федора Алексеевича, что было подтверждено в эпоху Петра I4, а в 1777 г. при составлении проекта устава Академии Святейший Синод в доношении Екатерине II писал: «Означенная Московская Академия есть первое училище в Великой России, учрежденное благочестивейшим Великим Государем Царем и Великим Князем Федором Алексеевичем по жалованной от него в 1682 году грамоте»5.
С 1701 г. благодаря ректору Палладию Роговскому и протектору митрополиту Стефану Яворскому огромное влияние на преобразование Академии стала оказывать европейская университетская традиция. Ее распространение в Восточной Европе и Московском государстве имело свою специфику, однако существует большое количество фактов, позволяющих отождествить понятия «универ-
2 См.: Надеждин Н.И. Палладий Роговский, первый русский доктор // Сын Отечества. 1840. Т. 4. С. 607; Смирнов С.К. История Московской Славяно-Греко-Латинской Академии. М., 1855. С. 15.
3 Ее обстоятельный анализ как исторического источника проведен Б.Л. Фон-кичем в работе: «Привилегия на Академию» Симеона Полоцкого — Сильвестра Медведева // Очерки феодальной России. 2000. Вып. 4. С. 237—297.
4 См.: Морозов А.А. М.В. Ломоносов. Путь к зрелости (1711—1741). М.; Л., 1962. С. 108.
5 РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. № 47. Ч. 9. Л. 57.
ситет» и «академия» применительно к Славяно-греко-латинской школе в начале XVIII в.
Не определяющим, но чрезвычайно важным фактором, сопутствующим университетскому статусу, в данном вопросе является упоминание источниками таких терминов, как «студент» и «академия», в отличие от неопределенных понятий «ученик» и «школа», которые в Европе, как правило, указывают на статус средней школы. В официальных царских указах часто употреблялся термин «академия». По сообщению ректора Гедеона (Вишневского), Петром I в 1701 г. митрополиту Стефану (Яворскому) было вверено попечение над школами Заиконоспасского монастыря и «повелено указом завесть в том же монастыре и Академии Латинския учения»6.
Следует отметить, что если в России такая терминология установилась постепенно, то иностранцы сразу считали учеников Славяно-греко-латинской школы студентами, преподавателей — профессорами, а ее саму — академией, т.е. университетом. Так, в 1711 г. при расследовании конфликта учащихся Академии с польским послом Шпрингером делопроизводство официально называет учеников студентами7, а термины «ученик» и «студент» являются взаимозаменяемыми. Чиновники по старинке употребляют термин «ученик», в то время как допрашиваемые поляки — только термин «студент»8.
Взаимозаменяемость терминов «академия» и «школа» в официальной переписке двух первых десятилетий XVIII в. косвенно подтверждается наименованием Киевской и Московской академий «школами», например, в различных делах о переводе учителей из одной в другую9. В 1709 г. к московским торжествам по случаю Полтавской победы вышла брошюрка с истолкованием разыгранных на триумфальном шествии сцен и употреблявшихся «симболов» и мифологических образов, составленная архимандритом Симонова монастыря Иосифом Турборейским «со всею Еллино-славяно-латинскою академиею»10. Следует также отметить отношение к Академии европейцев, признававших ее университетский статус. Так, через полгода после смерти Петра I доктор философии и медицины Михаил Шенд Фандербек, по ученому прозванию Крито-демус, бывший на императорской службе в должности главного
6 Историческое известие о Московской Академии, сочиненное в 1726 году от справщика Федора Поликарпова, и дополненное Преосвященным епископом Смоленским Гедеоном Вишневским // Древняя Российская вивлиофика. Ч. XVI. Москва. 1791. С. 302.
7 РГАДА. Ф. 158. Оп. 2. № 97а. Л. 1.
8 Например: РГАДА. Ф. 158. Оп. 2. № 97а. Л. 5, 7об.
9 РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. № 23. Л. 1—1об.; № 33. Л. 1.
10 Морозов А.А. Указ. соч. С. 107.
начальника военных госпиталей Санкт-Петербурга, написал пространное письмо своему другу инспектору горного дела в Тран-сильвании и члену с 1718 г. германской Академии наук Самуилу Ке-лезеру де Керес-Эеру, в котором сообщал о состоянии российского просвещения в период царствования Петра. Перечисляя ученейших мужей России, Фандербек упоминает и восхваляет «профессоров» «Московской Заиконоспасской греко-латино-российской академии (АгсЫ^утпа8шт)» Феофилакта Лопатинского и Афанасия Кондоиди11. Повсеместное распространение в документах термины «академия» и «студент» получили после выхода в 1721 г. знаменитого «Духовного Регламента». И хотя Регламент часто именует учащихся «учениками», однако применительно к посещающим высшие классы «Философш и Богословш» однозначно употребляется термин «студент»12. При поступлении в философский класс студент приносил присягу на верность царю13, что также являлось европейской университетской чертой.
Официальное признание высшей церковной и государственной власти Академия получила в самом начале петровских реформ. Необходимость закрепления за Академией соответствующего высокого статуса видна из совместных бесед и высказываний царя и патриарха14. Правда, не хватало человека, которому можно было поручить непосредственное проведение реформы, но в это время в Москве появился префект Киевского коллегиума игумен Стефан (Яворский), которого патриарх Адриан по просьбе Петра поставил на Рязанскую кафедру. В августе 1700 г. патриарх написал митрополиту Стефану о необходимости подыскать в Малороссии ученых монахов15, и можно предположить, что речь идет о возможных учителях для Московской академии. 16 октября 1700 г. патриарх скончался. Осуществлявший ревизию патриархии А. Курбатов нашел Академию в плачевном положении, о чем доложил царю16. 16 декабря Петр I подписал указ об упразднении Патриаршего приказа и перераспределении его полномочий между другими приказами и только что назначенным патриаршим местоблюстителем: «которыя дела в Патриаршем приказе были, и впредь будут в расколе, и в каких противностях церкви Божией и в ересях: и те дела ведать Преосвященному Стефану Митрополиту Рязанскому
11 Знаменитому и ученому мужу Самуилу Келезеру де Керес-Эеру, Настоящее состояние просвещения в России, в послании изображенное Михаилом Шендом Фандербеком // Сын Отечества. 1842. Ч. 1. № 1—2. С. 14—15.
12 Духовный Регламент. М., 1897. С. 50, 57.
13 Смирнов С.К. Указ. соч. С. 224.
14 См.: Устрялов Н. История царствования Петра Великого. Т. 3. СПб., 1858. С. 501, 511—512.
15 Там же. С. 556—557.
16 См.: Устрялов Н. Указ. соч. Т. 4. Ч. 2. СПб., 1863. С. 164—165.
и Муромскому»17. Академия была передана в ведение Стефана Яворского, который был назначен ее протектором в конце 1700 (не ранее 16 декабря, когда был издан указ об упразднении Патриаршего приказа) или самом начале 1701 г. (не позднее 11 января, когда перепуганные иезуиты стали писать о приглашении Яворским в Академию нескольких киевских учителей)18. 29 февраля 1701 г. иезуит Фр. Эмилиан сообщает, что из Киева уже приехали монахи, «которые преподают гуманитарные науки, философию и богословие, потому что светлейший царь основал академию и общежитие для тех воспитанников, которые желают быть священ-никами»19.
Указ Петра I «завесть в Академии Латинския учения» 1701 г. явился своего рода привилегией для Славяно-греко-латинской школы: ее академический (т.е. университетский) статус признается государством, а ссылки на него присутствуют в переписке совре-менников20. Привилегия подразумевала упоминавшиеся «академические свободы», прежде всего судебную автономию, подтверждение чему удалось обнаружить в архивах. Соответствующий указ (возможно, повторно) Петр I подписал 20 ноября 1706 г. На основании этого указа была составлена «память» для распространения в государственных учреждениях следующего содержания: «Буде в котором приказе или в канцеляриях и в ратуше всяких чинов люди станут бить челом в каких нибудь делах Славянолатынских школ, которые в Спасове монастыре, что за Иконным рядом на учеников, учащихся, чтоб тех учеников ни в каких исцовых делах ни в котором приказе и в канцеляриях и в ратуше опричь Преосвященного Стефана, митрополита Рязанского и Муромского судом и ро-справою не ведать. Потому что по имянному Ево Великого Государя указу те школы и учеников ведает он Преосвященный Стефан митрополит. А буде кому до тех учеников какое дело надлежит и каких бить челом Великому Государю, а челобитные подавать ему Преосвященному Стефану митрополиту»21. О том, что эта судебная автономия не оставалась лишь на бумаге, свидетельствует ряд сохранившихся дел22, которые без сомнения указывают на университетский статус Славяно-греко-латинской академии в ранний период ее истории.
К университетским «свободам» следует отнести и элементы студенческого самоуправления, существовавшие в Академии 1715—
17 ПСЗ. Т. 4. № 1818. С. 87—88.
18 См.: Харлампович К.В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Т. 1. Казань, 1914. С. 644.
19 Там же. С. 645.
20 РГАДА. Ф. 248. Оп. 2. Кн. 17. № 30. Л. 532.
21 Там же. Ф. 158. Оп. 1. № 124. Л. 1—1об.
22 Там же. Ф. 210. Связка 33. № 86. Л. 1.
1716 гг. Речь идет об институте прокураторов, которые избирались из студенческой среды и должны были отстаивать ученические права23. Однако вскоре прокураторство было упразднено, и больше вопрос о студенческом самоуправлении не поднимался.
Между тем реалии церковно-государственных отношений вносили свои коррективы. На практике протектор митрополит Стефан, являвшийся к тому же патриаршим местоблюстителем, сам часто оказывался почти что в роли обвиняемого. Ярчайшей иллюстрацией является «дело Тверитинова», в котором оказались замешаны несколько студентов Академии. В ходе этого процесса на фоне вмешательства государства в церковную юрисдикцию Академия все же смогла сохранить свои академические свободы, хотя для митрополита Стефана «дело Тверитинова» стало еще одним барьером, разъединившим его с царем.
Конфликт Петра с царевичем Алексеем, на стороне которого выступал Яворский, явился поводом к необратимым изменениям в церковном управлении. После этого Яворский не мог непосредственно опекать Академию. Во-первых, он был удален из Москвы в Петербург; во-вторых, ухудшение отношений протектора с царем вело только к негативным последствиям для школы; в-третьих, была предпринята попытка помешать тесному общению митрополита Стефана с его «правой рукой» ректором архимандритом Фео-филактом (Лопатинским)24.
На фоне ослабления позиций митрополита Стефана как местоблюстителя и как протектора увеличивается давление на Академию со стороны различных бюрократических ведомств: «учеников по челобитью всяких чинов людей таскают в другие приказы и убыт-чат». Апеллировать же можно было только к той же самой бюрократии. Дело дошло до того, что сам ректор Лопатинский в начале 1718 г. вынужден был обратиться с «доношением» в Сенат, чтобы зафиксировать подведомственность Академии пусть и государственному органу, но зато одному, а не нескольким. Ситуация осложнялась тем, что академическое руководство с трудом контролировало посещаемость занятий, и не только по причине нежелания студентов учиться: «в те вышеозначенные школы прииманы были ученики, и из тех вышеписанных учеников в разных годех браны в разные Ево Государевы службы, а и ныне ученики такожде взяв Ево Великого Государя жалование и не доучась в разных годех и ныне без ведома начальников отстают, и записываются в разные чины». Основанием для передачи судебных функций Монастырскому приказу ректор считал факт финансирования Академии из этого учреждения: «определены Славенолатинские школы и велено
23 РГАДА. Ф. 248. Оп. 2. Кн. 17. № 30. Л. 536.
24 Там же. Оп. 9. Кн. 530. Л. 181—182об.
учить всякого чина людей латинского языка и давать Ево Великого Государя жалование из Монастырского приказу». В итоге Лопатин-ский надеялся достичь трех целей: «о посылке б Ево Великого Государя указу о защищении тех школ учителей и учеников», «о сыску тех отсталых учеников в Монастырской приказ Ево Великого Государя указ учинить в канцелярии Правительствующего Сената», «о жаловании учителем и учеником дабы не было никакой остановки и во всяких школьных нуждах в Монастырском приказе»25. Ответ из Сената последовал неожиданно быстро, 15 марта того же года, и гласил: «вышеписанных школ учителей, также и школьников, которые будут в науке латинского языка росправою и судом кроме разбойных и убийственных дел ведать в Монастырском приказе, и в других приказах не ведать. А которые прежде сего от того учения отстали и записались в разные чины, также которые и вновь будут отставать и тех сыскивать и отсылать в те школы из Монастырского приказу с наказанием»26.
Сенатский указ означал трансформацию «академической свободы». Правда, у ректора оставалось достаточно полномочий по управлению Академией, но он теперь вынужден был оглядываться на государственные органы — Сенат, Святейший Синод и Монастырский приказ, преобразованный позже в Коллегию экономии. Митрополит Стефан (Яворский) больше не выполнял свои функции протектора, и сама Академия с 1718 г. оказалась в ведении Монастырского приказа.
С учреждением Святейшего Синода Славяно-греко-латинская академия переходит в его ведение и непосредственное подчинение. 16 февраля 1721 г. последовал царский указ: «Печатному двору и школам Славенского и Греколатинского языков, что в Москве, кроме Навигацкой школы, и Друкарне, которая в Санкт-Питер-бурху, и служителем при том обретающимся быть в ведении в Духовной Коллегии»27, при этом «суд и росправу чинить по Его Великого Государя указу в Правительствующем Духовном Синоде»28. Основываясь на этих актах, Святейший Синод тогда же постановил: «Славено-Латинские школы и всякое во оных правление ведать в Правительствующем Духовном Синоде; и о всяком оных школ <...> правлении, <...> тако ж при школах коликое число учителей, и кто имяны и из каких чинов ученики, и в каком кто учении и трактаменте, и откуда оный учители и ученики получают, учиня реэстр, прислать в Правительствующий Духовный Синод»29.
25 Там же. Л. 170.
26 Там же. Л. 171.
27 Там же. Оп. 14. Кн. 764. № 16. Л. 286. Указ был неоднократно опубликован: ПСЗ. Т. 6. № 3742. С. 358; ПСПР. Т. I (1721). 1879. № 5. С. 35.
28 РГАДА. Ф. 248. Оп. 14. Кн. 764. № 18. Л. 303.
29 ПСПР. Т. I (1721). 1879. № 5. С. 35.
3 ВМУ, история, № 3
33
Вскоре, 21 июля 1721 г. Синод учредил особую должность «протектора школ и типографий», назначив на нее бывшего префекта Академии и бывшего обер-иеромонаха «морского корабельного флота», а теперь Ипатьевского архимандрита и члена Синода Гавриила (Бужинского), «которому того ради правления и действа при Правительствующем Синоде иметь особливую Контору, в которой ведать Московские училища со всяким их отправлением»30. Этот указ подтверждал особый статус Московской академии, которая, в отличие от других школ, подчиняется не епархиальному архиерею, а непосредственно Синоду. В 1726 г. Бужинский отказался от этой должности, и академическое начальство должно было обращаться сразу на имя Синода31. В 1732 г. ректором архимандритом Софронием (Мигалевичем) была предпринята попытка поднять вопрос о восстановлении должности протектора, однако Синод так и оставил дело нерешенным. Наличие протектора иногда сужало полномочия ректора: бывало, что внешние учреждения или лица предпочитали решать свои дела, связанные с Академией, через протектора, а не ректора. Так, именно Бужинскому, а не Вишневскому был направлен запрос архиепископа Нижегородского Питирима определить в новооткрытую Славяно-латинскую школу в Нижнем Новгороде ученика Академии Тимофея Герасимова на архиерейском коште32.
На основании широких полномочий Синоду принадлежало право утверждать учебные планы, изменения в программе, а также решать кадровые вопросы в Академии. На жалобы ректора «чтоб никто не имел власти отнимать» студентов, «по различным приказам таскать и к иным делам и учениям определять» Синод 7 июля 1721 г. отвечал: «учеников ... без указу Святейшего Правительствующего Синода никуды не отдавать и ни к каким делам не определять; а ежели до которых будут какие дела касаться, и на оных посылать доношения со объявлением касающихся дел в Святейший Правительствующий Синод»33. Часто так и бывало, однако известны случаи делегирования Синодом своих полномочий непосредственно ректору34.
С учреждением Синода государственное давление на Церковь в целом и на Академию в частности не ослабло. Это выразилось, например, в учреждении института фискалов35. 30 августа 1721 г.
30 Там же. № 153. С. 208.
31 См.: Харлампович К.В. Указ. соч. С. 655.
32 РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 1. Л. 60—60об.
33 ПСПР. Т. I (1721). 1879. № 139. С. 191—192.
34 Например: РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 1. Л. 167—168.
35 Соответствующий указ Синода от 1 марта 1721 г. об учреждении протоинк-визиторов и инквизиторов опубликован В.Н. Бенешевичем в изд.: Сборник памятников по истории церковного права, преимущественно русскаго, кончая временем Петра Великаго. Вып. II. Пг., 1914. С. 191—192.
ректор Лопатинский был поставлен в известность о скором прибытии протоинквизитора иеродиакона Пафнутия с особой инструкцией и было приказано оказать ему необходимое содействие36. 3 июля 1725 г. Синод уведомил ректора о грядущей инспекции патриаршей ризницы и ризниц монастырей бывшей патриаршей области лейб-гвардии капитаном и синодальным обер-прокурором Баскаковым37. 31 декабря 1725 г. в Академии получили уточняющий указ о ревизии как самого Спасского монастыря, так и приписного к нему Серпуховского Владычня монастыря, к указу была приложена специальная форма отчетности38.
Во второй четверти XVIII в. Академия получила почетный титул «Императорская», «Caesarea»39. В более ранний период встречается неофициальное наименование Академии «Государевыми Славенолатиснкими школами»40, что подчеркивает ее особый статус. Термин «школа» применительно к училищу в Заиконоспас-ском монастыре продолжал преобладать в официальных указах начала синодального периода, однако наименование «академия» тоже встречалось и начало постепенно вытеснять укоренившуюся ранее традицию41. Это же замечание касается терминов «школьник-ученик» и «студент» соответственно. Можно также привести интересное указание на то, что Академия воспринималась как аналог европейских университетов, ориентируясь на их обычаи; из донесения ректора архимандрита Феофилакта в Синод: «год школьного послушания нашего, по обычаю иностранных академий, начинается не с генваря, а с сентября месяца»42.
Несмотря на бюрократическое давление, в течение XVIII в. Академия сохранила определенную автономию в отношениях с различными государственными инстанциями. Учреждения контактировали с ней посредством Святейшего Синода, ведь именно в его ведении она и находилась. Даже Преображенский приказ при возникновении интереса к студентам или преподавателям предпочитал именно этот механизм43. Когда в Преображенском приказе понадобилось допросить казначея приписного к Спасскому Серпуховского Владычня монастыря, потребовался специальный синодальный указ, предписывавший окончательный суд произвести самому ректору и «определить по рассмотрению вашему», что и
36 ПСЗ. Т. 6. № 3870. С. 467-476; см. также: Бенешевич В.Н. Указ. соч. С. 192— 205; РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 1. Л. 18—19.
37 РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 1. Л. 95—95об.
38 Там же. Л. 109—109об.
39 Смирнов С.К. Указ. соч. С. 82.
40 РГАДА. Ф. 248. Оп. 2. Кн. 17. № 30. Л. 534, 535об.
41 Например: РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 1. Л. 81—81об, 131—131об, 208.
42 ОДДС. Т.1 (1542—1721). 1868. № 284. Ст. 319.
43 Например: РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 1. Л. 79.
было сделано44. Этот случай, характеризующий автономию Академии даже в рамках бюрократического государства, особенно замечателен.
Статус Академии оставался практически неизменным при ближайших преемниках Петра, в связи с «академическими свободами» следует разве что упомянуть обострение чиновничьего произвола в царствование Анны Иоанновны. После коронации императрицы Елизаветы Петровны в 1742 г. в Москве Святейшему Синоду было предложено провести в жизнь некоторые административные реформы. Решено было из обширной Синодальной области образовать несколько епархий и назначить в каждую епархиальных пре-освященных45. Несмотря на учреждение Московской епархии и активную деятельность московских преосвященных, подведомственность Академии непосредственно Синоду сохранялась и в рассматриваемый период. Правящие архиереи Москвы часто сносились с академическим начальством по различным делам, однако независимость Академии была сохранена. Так, когда архиепископ Московский Иосиф (Волчанский) захотел заместить вакантную должность игумена Крестовоздвиженского монастыря учителем Академии, он не решился осуществить это своей властью, но сначала обратился с предложением в Синод46. Когда в 1758 г. митрополит Тимофей (Щербатский) назначил своим указом проповедника Академии иеромонаха Константина (Барковского) игуменом Данилова монастыря, Синод определил, что этот указ выходил за рамки полномочий митрополита, поскольку академические преподаватели находились «под непосредственным ведением Синода». И хотя иеромонаха Константина Синод оставил игуменом Данилова монастыря, однако митрополита «на будущее время в подобных случаях просит без указа и ведома Синода так не поступать»47.
Также интересен факт, что Синодом было предписано не возносить имя Московского преосвященного за богослужением в Спасском училищном монастыре, что свидетельствовало о его равенстве со ставропигиальными монастырями. В официальной переписке Канцелярии синодального экономического правления с ректором Академии архимандритом Гавриилом (Петровым) в 1762 г. Заико-носпасский монастырь прямо именовался ставропигиальным48,
44 Там же. Л. 143—144.
45 См.: Розанов Н. История Московского епархиального управления со времени учреждения Св. Синода (1721—1821). Ч. II. Кн. 1. М., 1869. С. 7; РГАДА. Ф. 248. Оп. 14. Кн. 798. № 122. Л. 794—794об.
46 РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 332. Л. 249—249об.
47 ОДДС. Т. 39 (1759). 1910. № 175. Ст. 458.
48 РГАДА. Ф. 390. Оп. 1. Ч. 3. № 25217. Л. 1—8.
а наместник монастыря имел отличительные особенности облачения при совершении богослужений49.
Отметим, что со времен Елизаветы Петровны Славяно-греко-латинскую академию в официальных документах практически нигде не называют «школой», но употребляют исключительно термин «академия». Несмотря на активное вмешательство государственных бюрократических институций в дела Академии, судебная автономия, пусть и с определенными нарушениями, все-таки соблюдалась50. Часто инциденты в Академии, требовавшие судебного разрешения, расследовались в Дикастерии — полномочном синодальном органе, преемнике патриарших приказов по управлению Синодальной областью. С учетом независимости Академии от архиереев этот факт подчеркивает ее особый статус, хотя в отличие от европейских университетов внутреннего корпоративного суда в строгом смысле слова Академия не имела. В мае 1743 г. в Дикасте-рию было направлено дело о конфликте ректора архимандрита Порфирия (Крайского) с неким иеродиаконом Варнавой, который обвинялся «в выпущении черев ножем» и назывался еретиком, причем «он и сам при всей братии на соборе не заперся и письменную с какою с подписанием руки своей объявил, что во всем том виновен»51. Известно дело «о учинении им в брани непотребных слов» на ректора архимандрита Митрофана (Слотвинского) неким иеромонахом Заиконоспасского монастыря Варлаамом, которого «содержали» в Дикастерии52. Именно Дикастерия разыскивала сбежавших из Академии учеников53.
Несмотря на все привилегии, реальные полномочия ректора были чрезвычайно узки, а текущее административное и финансовое управление осуществлял Синод. В этом заключается парадоксальность статуса Академии: она непосредственно подчинялась высшему церковному органу, поэтому была независима от прочих структур, однако сама без разрешения Синода мало что решала.
Во второй половине XVIII в. благодаря вниманию российских монархов к образованию происходит стремительное развитие университетской идеи. В 1755 г. открыт Московский университет, в 1770— 1780-е гг. появляются несколько проектов реформ высшего образования54. Активно обсуждалась идея создания богословского факультета, однако Екатерина II ее отвергла, несмотря на под-
49 ОДДС. Т. 50 (1770). 1914. № 489. Ст. 656.
50 Например: РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 332. Л. 142—142об.
51 Там же. Л. 109.
52 Там же. Ф. 1183. Оп. 3. № 7. Л. 1—16.
53 Например: РГАДА. Ф. 1189. Оп. 1. № 332. Л. 117.
54 См.: Андреев А.Ю. Российские университеты XVIII — первой половины XIX в. в контексте университетской истории Европы. М., 2009. С. 302—320.
держку некоторых членов Синода, «ибо по правилам от Предков Наших принятым. Заиконоспасская и Киевская Академии тем факультетом снабдены»55. Эти планы непосредственно повлияли и на реформу Московской академии. В 1775 г. Синод представил на рассмотрение императрице новый устав Академии, где подобно университетам, вводилась должность директора, предполагались 6 профессорских ставок, а годовое содержание составляло 14 020 рублей56. Поскольку в стране крайне остро стояла проблема подготовки образованного духовенства, ее решение было возложено исключительно на Академии, прежде всего Московскую, что повлекло ее постепенное превращение в сословную школу. Тем не менее после назначения директором архиепископа (впоследствии митрополита) Платона (Левшина) учебные программы Академии значительно сблизились с университетскими, предполагалось преподавать «пер-выя части математики, экспериментальную физику, историю гражданскую и натуральную, краткое руководство к медицине и ботанике, также нужнейшия правила Экономии гражданской и сельской, а к истории церковной совокупить руководство о учреждениях первенствующия Церкви и о Соборах»57.
С начала XIX в. митрополит Платон редко появлялся в Москве и хотя не оставлял попечения над Академией, не смог остановить процесс ее отдаления от российских университетов и превращения в специальное учебное заведение, пусть и высшее. Утилитаризм, внесенный в Академию еще Петром и активно развивавшийся после учреждения Духовной коллегии, обрел особую силу в царствование Екатерины II и закономерно привел к отделению духовного образования и богословской науки от государственных университетов в ходе реформ 1808—1814 гг. Впрочем, попытки преодолеть изоляцию предпринимались в течение всего XIX в.58
Таким образом, в течение XVIII — начала XIX в. у Славяно-греко-латинской академии прослеживаются черты, присущие европейским «доклассическим» университетам. Существовал набор «академических свобод», разный и по-разному реализуемый в зависимости от периода. Академия обладала привилегией, дополненной отдельными указами, где ее права были закреплены, т.е. имело место признание ее статуса государством. Также Академия обладала и рядом национальных особенностей. Она находилась в непосредственном ведении патриаршего местоблюстителя, а после учреждения Духовной коллегии — в ведении Святейшего Синода. Установлен ряд специфических черт, подтверждающих ее высокий статус,
55 ПСЗ. Т. 22. № 16315. С. 526.
56 РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. № 47. Ч. 9. Л. 56—61.
57 Там же. Л. 58.
58 См.: Сухова Н.Ю. Вертоград наук духовных. М., 2007. С. 26.
прежде всего факт ставропигии Заиконоспасского монастыря, в котором она находилась. Не подлежит сомнению, что Академия признавалась высшим учебным заведением, а ее преподаватели — профессорами со стороны представителей западного научного сообщества уже в первой четверти XVIII в.
Список литературы
1. Андреев А.Ю. Российские университеты XVIII — первой половины XIX в. в контексте университетской истории Европы. М., 2009.
2. Бенешевич В.Н. Сборник памятников по истории церковного права, преимущественно русскаго, кончая временем Петра Великаго. Вып. II. Пг., 1914.
3. Морозов А.А. М.В. Ломоносов. Путь к зрелости (1711—1741). М.; Л., 1962.
4. Розанов Н. История Московского епархиального управления со времени учреждения Св. Синода (1721—1821). Ч. II. Кн. 1. М., 1869.
5. Смирнов С.К. История Московской Славяно-Греко-Латинской Академии. М., 1855.
6. Сухова Н.Ю. Вертоград наук духовных. М., 2007.
7. Устрялов Н. История царствования Петра Великого. Т. 3. СПб., 1858.
8. Харлампович К.В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Т. 1. Казань, 1914.
Поступила в редакцию 18.11.2009
