CC BY
20
Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода. 2020. № 2
Р.А. Матасов,
кандидат филологических наук, доцент кафедры психологии языка и преподавания иностранных языков факультета психологии МГУ имени М.В. Ломоносова; исполнительный директор Французского Университетского Колледжа МГУ имени М.В. Ломоносова; e-mail: rmatasov@mail.ru
ULTIMA RATIO INTERPRETUM: ВЕРБАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ НА НЮРНБЕРГСКОМ ПРОЦЕССЕ
В статье даётся описание бескомпромиссной вербальной борьбы с нацизмом, которую синхронные переводчики вели на Нюрнбергском процессе над главными немецкими военными преступниками (1945-1946), несмотря на серьёзное нервное напряжение и психологическое давление со стороны некоторых подсудимых и представителей защиты. Переводчики выстояли и победили. Приводятся выдержки из мемуаров ряда ключевых участников «Процесса шести миллионов слов».
Ключевые слова: синхронный перевод, перевод, Нюрнбергский процесс, Международный военный трибунал, последний довод.
К концу весны 1945 года отгремели масштабные сражения в Европе, свои последние доводы, отлитые из свинца, привели короли, цари, вожди, президенты и премьер-министры десятков государств. Державы-победительницы задались целью поставить символическую точку в страшной войне, терзавшей континент без малого шесть лет.
Любой международный конфликт начинается с взаимного непонимания его участников, столкновения полярных мнений и противоборствующих идеологий, выраженных тщательно подобранными словами. В межвоенное двадцатилетие (1919-1939) человечество не испытывало недостатка в политических манифестах, агитках и лозунгах. Слово, как известно, может вдохновить огромное число людей на высокие подвиги, а может поселить в душах самые уродливые и страшные устремления.
Руководители стран антигитлеровской коалиции не сразу пришли к согласию относительно того, каким образом должно было свершиться справедливое возмездие над поджигателями войны — ключевыми политическими и военными фигурами Третьего рейха. Так, Великобритания и США изначально высту-
пали за казнь нацистских главарей и преследование в судебном порядке лишь второстепенных немецких преступников. 16 марта
1943 года госсекретарь США Корделл Халл на совместном обеде с послом Великобритании лордом Галифаксом заявил, что «предпочёл бы расстрелять и уничтожить физически всё нацистское руководство до... низших его звеньев» [Ирвинг, 2005: 20]. В том же духе высказался годом позже американский президент Франклин Рузвельт, опиравшийся, очевидно, на положения беспощадного плана своего министра финансов Генри Моргентау: «Мы должны быть по-настоящему жёсткими с Германией, и я имею в виду весь германский народ, а не только нацистов. Немцев нужно либо кастрировать, либо обращаться с ними таким образом, чтобы они забыли и думать о возможности появления среди них людей, которые хотели бы вернуть старые времена и снова продолжить то, что они вытворяли в прошлом» [Звягинцев, 2006: 13]. В документах, рассматривавшихся на Квебекской конференции (11-16 сентября
1944 года), отмечалась необходимость составления списка из 50 или 100 фамилий нацистских сановников, подлежавших расстрелу сразу после установления их личности [Нюрнбергский процесс: уроки истории, 2006: 108]. Этой позиции англо-саксонский блок придерживался и на Ялтинской конференции в уже победном 1945-м. Британский премьер-министр Уинстон Черчилль тогда предложил Иосифу Сталину определить главных преступников, «которые должны быть расстреляны сразу после того, как их схватят» [Там же: 109]. СССР, напротив, всегда последовательно выступал за организацию гласного суда над нацистами. Требование о создании Международного военного трибунала, например, содержалось в заявлении Советского правительства от 14 октября 1942 года «Об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершаемые ими в оккупированных странах Европы», при этом сам Сталин вынашивал идею провести открытый судебный процесс в поверженном Берлине. Некоторые представители американских политических кругов, в частности военный министр Генри Стимсон, новый госсекретарь Эдвард Стеттиниус и глава департамента специальных проектов военного министерства Мюррей Бернейс, были солидарны с советскими коллегами. В ноябре 1944 года ими была составлена записка президенту, в которой говорилось: «После того как Германия безоговорочно капитулирует, Объединённые Нации смогут, если они так решат, предать смерти самых главных нацистских преступников — таких как Гитлер и Гиммлер — без гласности и суда. Мы не
приветствуем такой метод... это нарушит самый фундаментальный принцип правосудия, общий для всех Объединённых Наций. Это подвигнет немцев относиться к этим преступникам как к мученикам, и в любом случае таких преступников будет немного. Мы считаем, что самым справедливым и эффективным разрешением проблемы станет использование метода правосудия. Приговор для этих преступников после суда получит максимум общественной поддержки в настоящее время и останется в истории. Метод правосудия, кроме того, сделает доступным для всего человечества на все последующие времена изучение уроков ужасных нацистских преступлений» [Там же: 107-108]. Постепенно эта точка зрения стала преобладающей и среди британской политической элиты. В итоге на совещании в Сан-Франциско (2 мая 1945 года) и на Лондонской конференции (26 июня — 8 августа 1945 года) представители СССР, США, Великобритании и Франции выработали Соглашение об организации Международного военного трибунала (МВТ). Это выдающееся политико-дипломатическое достижение четырёх стран позднее было особо отмечено во Вступительной речи Главного обвинителя от США Роберта Х. Джексона на Нюрнбергском процессе: «Тот факт, что четыре Великие Державы, упоённые победой и страдающие от нанесённого им ущерба, удержали руку возмездия и передали своих пленных врагов на Суд справедливости, является одним из самых выдающихся примеров той дани, которую власть платит разуму» [Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками: Сборник материалов в 7 томах. Т. I, 1957: 277].
Итак, решение о суде было принято окончательно и бесповоротно. Баварский город Нюрнберг стал местом проведения судебного процесса в результате компромисса, достигнутого на переговорах западных союзников с советской стороной. Основных причин, сыгравших в пользу родины выдающегося художника Альбрехта Дюрера и знаменитых на весь мир игрушек, было две: символическая (в Нюрнберге с 1927 года НСДАП проводила свои имперские съезды) и инфраструктурно-логистическая (в городе, подвергнувшемся мощнейшим англо-американским бомбардировкам, словно по иронии судьбы почти не пострадал как раз Дворец правосудия; кроме того, американцам проще было доставить в свою зону оккупации оборудование системы Hushaphone производства IBM для синхронного перевода).
Главным оружием обвинителя и судьи является слово, подкреплённое материальными уликами. Именно при помощи такого —
веского — слова Международный военный трибунал намеревался доказать преступную сущность нацистской идеологии и нанести ей сокрушительный удар на виду у всего мира. В рамках Нюрнбергского процесса было проведено 403 открытых заседания, на которых присутствовали работники СМИ и представители широкой общественности.
В статье 16 Устава МВТ читаем: «Предварительный допрос подсудимого и судебное заседание будут вестись или переводиться на язык, который подсудимый понимает» [Там же: 18]. Во исполнение этой статьи организаторы процесса решили использовать на суде инновационный для того времени вид устного перевода — синхронный, адептом которого выступил личный переводчик генерала Эйзенхауэра и начальник отдела переводов генерального секретариата МВТ полковник Леон Достер. Как справедливо отмечает российский переводовед Г.В. Чернов, «датой рождения синхронного перевода как профессионального вида деятельности стал Нюрнбергский процесс над нацистскими военными преступниками» [Чернов, 2019: 6]. Будущих переводчиков-синхронистов для работы на четырёх официальных языках процесса (английском, немецком, русском и французском) в зале № 600 нюрнбергского Дворца правосудия тщательно отбирали в разных странах. Каждая из четырёх делегаций обязалась нанять к ноябрю 1945 года достаточное число языковых специалистов (согласно исходному плану — шесть устных переводчиков, двенадцать письменных и девять стенографов, однако в дальнейшем этот план был скорректирован, так как двадцати семи сотрудников оказалось совершенно недостаточно для эффективной работы). Перед самым началом процесса были сформированы три команды синхронистов общей численностью в 36 человек. Состав этих команд получился весьма разношёрстным в профессиональном отношении. Лишь немногие их члены были практикующими переводчиками, имевшими опыт работы в Лиге Наций и профильное образование (например, Женевской школы переводчиков). Остальные успешно прошли многоуровневые отборочные тесты благодаря отличному владению иностранными языками и высокой стрессоустойчивости.
Таким образом, синхронные переводчики стали бойцами на передовой вербального фронта Нюрнбергского процесса, но перед тяжёлыми баталиями им необходимо было как следует натренироваться в совершенно новом для них виде языкового посредничества, «отточить» и «пристрелять» своё единственное оружие — слово.
Последним испытательным барьером на пути в переводческий «аквариум»1 в зале суда были так называемые mock trials (тренировочные сессии, имитирующие судебное заседание): «переводчик садился в кабину и начинал синхронно переводить выступление докладчика на свой родной язык или же язык, с которым ему удобнее всего было работать. Несколько человек исполняли роль судей, обвинителей и т.п., зачитывали документы и произносили импровизированные речи в соответствии со своими представлениями о том, как проводятся настоящие заседания. Понять, кто из кандидатов может переводить синхронно, а кто не справляется с нервным напряжением, не составляло труда. Главной проблемой являлся темп речи на исходном языке: он постепенно возрастал, пока не достигал нормальной скорости, после чего значительно убыстрялся. Переводчики, не способные совладать с нормальным темпом речи, к работе на суде не допускались. Поначалу тренировочные сессии проводились на чердаке Дворца правосудия, где по распоряжению Достера и [его помощника] майора Винсента было временно установлено переводческое оборудование. Когда в здании завершились ремонтные работы, оборудование переместили в зал заседаний, и тренировки продолжились уже там» [Gaiba, 1998: 46] (перевод мой. — Р.М.).
Вот как описывает работу синхронистов на первом заседании МВТ, состоявшемся 20 ноября 1945 года, старший переводчик американской делегации Рихард Зонненфельдт: «Я сидел в стеклянной переводческой кабине. Слева от меня — четверо судей и четверо их заместителей, справа и передо мной — подсудимые и их защитники... В тот момент [нюрнбергский] зал суда был центром мира, а я занимал в нём ответственное место! Судьи выглядели торжественно, и в первые же минуты заседания [председательствующий судья] сэр Джеффри Лоренс со знанием дела взял ситуацию под свой полный контроль, несмотря на раздражение из-за то и дело пропадающего в наушниках звука. В одну из таких вынужденных пауз Геринг заметил меня в кабине и подмигнул, как старому приятелю. На том первом заседании. я осознал, насколько сильно отличался перевод в зале суда от перевода на предварительных допросах. Тогда я мог попросить выступающих прерваться, если они говорили слишком
1 «Аквариум» составляли четыре застеклённые кабины, за каждой из которых был закреплён какой-либо один официальный язык процесса. Три синхрониста в наушниках попеременно переводили в ручной микрофон с трёх остальных языков на язык кабины. В аудитории все имели персональные наушники и могли слушать в них перевод на нужные им языки, переключая аудиоканалы при помощи тумблера на специальном устройстве.
долго, и уточнить смысл того или иного высказывания. Теперь же переводчики были физически отделены от тех, кого они переводили, и не имели возможности ни контролировать продолжительность речей, ни вмешиваться в них со своими вопросами. Они могли только порой зажигать красную лампочку2, чтобы поспеть за человеком у микрофона... Судебные синхронисты вынуждены были стать роботами: в уши поступает один язык, из уст выходит другой!» [Zonnenfeldt, 2006: 726-738] (перевод мой. — Р.М.)
Синхронные переводчики, разумеется, были не роботами, а обычными людьми. Временами у них сдавали нервы (особенно у женщин во время демонстрации леденящих кровь документальных фильмов о нацистских концлагерях), в состоянии шока они изредка допускали ошибки, замолкали или же начинали переводить излишне эмоционально, поддаваясь общему настроению, царившему в зале суда. Синхронист Петер Юбералль вспоминал: «Нюрнбергский процесс стал для нас тяжёлым опытом. Многих переводчиков по ночам мучали кошмары. Знаете, обычно переводчик работает увлечённо, не механически, но старается сразу после работы очистить память от информации, полученной в кабине. В Нюрнберге сделать это не получалось. Всё впечатывалось в сознание навсегда» [Swain, 2018] (перевод мой. — Р.М.). Одна переводчица жаловалась на «такие симптомы вторичного травматического стресса, как тревожный сон, неспособность переносить жестокость на экране или в книге, искажённое восприятие жизни и людей, а также постоянное ощущение близости смерти» [Ibid.] (перевод мой. — Р.М.).
Отношение подсудимых к переводчикам менялось на протяжении процесса. В первые дни оно было в основном снисходительным или равнодушным, а иногда даже становилось фривольным. По словам американского психолога Густава Гильберта, «когда обвиняемые поняли, что открытие судебного заседания включает в себя лишь зачтение обвинительного заключения, с которым они уже ознакомились, напряжение на скамье подсудимых заметно спало. Они сидели безучастно и неподвижно, некоторые поочередно подключали наушники к различным языкам перевода. Дёниц, зевнув, высказался, что, мол, ему скучно и что он, наверное, через три месяца будет дома. Затем они с Герингом стали обсуждать достоинства одной белокурой переводчицы, придя к заключению, что она весьма недурна собой. Геринг добавил, что не прочь и переспать с ней» [Гильберт, 2004: 41, 530].
2 Сигнальная система синхронистов состояла из двух лампочек: жёлтой («Говорите медленнее!») и красной («Стоп!»).
Однако по мере того, как обвинение представляло суду всё больше неопровержимых доказательств вины подсудимых, те, осознав всю серьёзность своего положения, меняли тактику поведения с синхронистами, разделившись на два лагеря. Представители первого старались всячески облегчить переводчикам их труд (не столько из симпатии к ним, сколько из стремления добиться от них возможно более точного перевода с немецкого языка своих казуистических доводов, которыми пытались обелиться). Известен следующий лингвистический факт: немецкий смысловой глагол ставится в конце предложения. Подсудимый Ганс Фриче (во время войны — руководитель радиовещания и отдела печати в имперском министерстве пропаганды), обративший внимание на эту синтаксическую особенность своего родного языка, составил список рекомендаций для выступающих по-немецки, и часть его соседей по скамье старались им следовать. В своих мемуарах Фриче пишет: «Мне неоднократно приходилось ломать в отчаянии руки, когда какой-нибудь немецкий адвокат или свидетель, увидев, как зажглась жёлтая лампочка, из самых лучших побуждений делал паузу в середине предложения, тем самым, однако, лишь добавляя проблем переводчику, который с нетерпением ждал глагол» [Gaiba, 1998: 104-105] (перевод мой. — Р.М.).
Ганс Франк (генерал-губернатор оккупированных польских территорий) в одной из бесед с Гильбертом даже посочувствовал синхронистам: «Что от него [Риббентропа] ждать? Необразован, неразвит, невежествен. Он и по-немецки выразиться грамотно не мог, не говоря уже о том, что ни малейшего понятия не имел о вопросах внешней политики. Нет, правда, его грамматика мне всегда доставляла головную боль. От души надеюсь, что переводчикам всё же удастся хоть как-то передать смысл его высказываний» [Гильберт, 2004: 296].
Представители второго лагеря намеренно шли на конфронтацию с переводчиками и оказывали на них психологическое давление. Идейным вдохновителем здесь выступил Герман Геринг (рейхс-маршал и имперский министр авиации). Бальдуру фон Шираху (имперскому вождю молодёжи и гауляйтеру Вены) он как-то заявил: «[Главного обвинителя от СССР] Руденко вам нечего бояться. Услышав неприятный вопрос, становитесь на дыбы и говорите им, что, мол, перевод неверен или сошлитесь ещё на что-нибудь. Вы же видели, как я менялся ролями с Джексоном. Просто дождитесь, когда вам зададут хороший вопрос, и поддайте им как следует!» [Там же: 354]. Ширах последовал этому совету и на допросе сказал советскому обвинителю, после того как тот озвучил выдержку из
книги «Гитлерюгенд»: «Это место переведено переводчиком не так, как это сказано в подлиннике. Переводчик, который переводит ваши слова на немецкий язык, употребляет некоторые превосходные степени, которых здесь нет» [Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками: Сборник материалов в 7 томах. Том V, 1960: 29]. Ещё одним приверженцем геринговой тактики стал Альфред Розенберг (ведущий нацистский философ). Он хорошо владел русским языком и часто придирался к переводу. Некоторые подсудимые на заседаниях иногда даже демонстративно снимали наушники.
В таких случаях переводчики использовали свой ultima ratio (последний довод) — наиболее жёсткие, безжалостные русско-, англо- и франкоязычные эквиваленты немецких терминов из имперских документов. Геринг и Розенберг настаивали в суде, что англоязычный переводчик спутал немецкие понятия Endlösung («окончательное решение») и Gesamtlösung («комплексное решение»), когда речь шла об отношении руководства Третьего рейха к евреям. Впрочем, выбор переводчиков чаще всего был вполне обоснован с позиций морали и смысловой точности. Это понимал, к примеру, Франк, сказавший Гильберту: «Никому из нас. не отвертеться! Гитлер рассуждал об искоренении еврейской расы, и мы прекрасно понимали, что он имеет в виду — а теперь Розенберг ударяется в споры по поводу точности перевода слова "искоренение"!» [Гильберт. 2004: 363]. Между тем, Геринг недооценил Главного обвинителя от СССР Романа Андреевича Руденко. В своей книге «Нюрнбергский эпилог» Аркадий Иосифович Полторак, работавший секретарём советской делегации в Международном военном трибунале, пишет: «В Нюрнберге в то время распространился нелепый слух, будто Ру-денко, возмущённый в ходе допроса наглостью Геринга, выхватил пистолет и застрелил нациста № 2. 10 апреля 1946 г. об этом даже сообщила газета "Старз энд страйпс". Такая дичайшая газетная "утка" многих из нас буквально ошеломила. Но меня тотчас же успокоил один американский журналист: "Собственно, чего вы так возмущаетесь, майор? Какая разница, как было покончено с Герингом? Как будто ему легче пришлось от пулемётной очереди убийственных вопросов вашего обвинителя"..» [Полторак, 1965: 120-121]. Важно отметить, что одержать эту блестящую победу над чванливым рейхсмаршалом советским юристам в немалой степени помогли работники «аквариума».
У нюрнбергских синхронистов был необычный коллега — в прошлом личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт. Он «не только
появлялся в качестве свидетеля на. процессе. но и работал переводчиком и лингвистическим мастером на все руки в нюрнбергской "тюрьме для свидетелей"» [Шмидт, 2001: 392].
Свой главный и решительный удар матёрым злодеям синхронисты нанесли на последнем заседании МВТ 1 октября 1946 года, когда каждому подсудимому был зачитан приговор суда. Одиннадцать3 гитлеровских приспешников именно от переводчика услышали самые страшные в своей жизни слова: «Tode durch den Strang» («Смертная казнь через повешение»), которые сразу сбили всю спесь с бывших властителей «тысячелетнего рейха», а некоторых из них окончательно сломили за две недели до того, как их шей коснулась верёвка сержанта армии США Джона Вудза, приведшего приговор в исполнение в ночь с 15 на 16 октября во дворе нюрнбергской тюрьмы.
Яркое описание реакции заключённых на этот приговор Густав Гильберт приводит в своём «Нюрнбергском дневнике»: «Первым вниз спустился Геринг. С остекленевшим от ужаса взором он размашистой походкой направился в свою камеру.
— Смерть! — проговорил он, мешком падая на койку. Потом схватил какую-то книгу. Хотя он отчаянно пытался сохранить обычную бесшабашность, я заметил, как сильно тряслись у него руки. Глаза его повлажнели, он тяжело дышал, будто стараясь справиться с начинавшимся душевным коллапсом. Неуверенным голосом он попросил меня оставить его на какое-то время одного. Объятый ужасом Риббентроп ввалился в свою камеру и, пошатываясь, будто пьяный, сразу же принялся мерить её шагами, беспрерывно шепча:
— Смерть! Смерть! Теперь мне уже не завершить эти дорогие мне мемуары! Что значит ненависть!
Потом, плюхнувшись на койку, невидящим взором уставился в пространство. Сцепленные руки Кальтенбруннера свидетельствовали о переживаемом им страхе, хотя лицо его оставалось, как всегда, непроницаемым.
— Смерть! — лишь прошептал он, не в силах больше говорить. Заукель обливался потом и трясся как осиновый лист, когда я вошёл в его камеру.
— Меня приговорили к смертной казни! — выдавил он. — Я считаю, что такой приговор слишком суров. Я никогда и ни в чём не проявлял жестокости. Я старался ради рабочих. Но я — мужчина! И снесу это! Сказав это, он заплакал.» [Гильберт, 2004: 583-586].
3 Ещё семь подсудимых получили разные сроки тюремного заключения; трое были оправданы.
Получивший двадцать лет Альберт Шпеер (имперский министр вооружения и боеприпасов, архитектор и близкий друг Гитлера) начинает свои мемуары так: «Охранник протягивает мне наушники. В состоянии шока я поспешно надеваю их на голову. В ушах раздаётся голос судьи. Механическое устройство делает его необычно безликим и отчуждённым: "Альберт Шпеер — к двадцати годам тюремного заключения". Я чувствую на себе взгляды восьми судей, прокуроров, адвокатов защиты, корреспондентов и зрителей. Но вижу я только округлённые, потрясённые глаза моего защитника, доктора Ганса Флекснера. Моё сердце как будто останавливается на мгновение. Едва осознавая, что делаю, я вежливо киваю судьям. Потом меня ведут незнакомым тускло освещённым коридором в мою камеру. За всё это время солдат, к которому я прикован наручниками, не произнёс ни слова» [Шпеер, 2010: 7].
Слова уже действительно были излишни. За время проведения Нюрнбергского процесса в зале суда их прозвучало шесть миллионов, и драма Второй мировой войны отразилась в них достаточно чётко. Фактически последние слова остались за переводчиками-синхронистами, и этими словами они вслед за членами Трибунала поставили ту самую символическую точку в самом жестоком военном конфликте в истории Европы, внеся свой значимый вклад в раскрытие человеконенавистнической природы нацизма.
Список литературы
Гильберт Г.М. Нюрнбергский дневник. Процесс глазами психолога / пер. с нем. А.Л. Уткина. Смоленск: Русич, 2004.
Звягинцев А.Г. Нюрнбергский набат. Репортаж из прошлого, обращение к будущему / А.Г. Звягинцев. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2006.
Ирвинг Д. Нюрнберг. Последняя битва: [ранее неизвест. сенсац. ист. факты] / Дэвид Ирвинг [пер. с англ. А. Мясникова]. М.: Яуза, 2005.
Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками: Сборник материалов в семи томах. Том I. Подготовка суда. Открытие процесса. Вступительные речи главных обвинителей. Заговор / под общ. ред. Р.А. Руденко. М.: Государственное Издательство юридической литературы, 1957.
Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками: Сборник материалов в семи томах. Том V. Допросы подсудимых и речи адвокатов / под общ. ред. Р.А. Руденко. М.: Государственное Издательство юридической литературы, 1960.
Нюрнбергский процесс: уроки истории. Материалы международной научной конференции. Москва, 20-21 ноября 2006 г. М.: ИВИ РАН, 2007.
Полторак А.И. Нюрнбергский эпилог. М.: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1965.
Чернов Г.В. Теория и практика синхронного перевода. Изд. Стереотип. М.: ЛЕНАНД, 2019.
Шмидт П. Переводчик Гитлера / Пер. с англ. Шестопал Т.В. Смоленск: Русич, 2001.
Шпеер А. Шпандау: тайный дневник / Альберт Шпеер, пер. И. Кастальской. М.: «Захаров», 2010.
Gaiba Francesca. The Origins of Simultaneous Interpretation: The Nuremberg Trial. Ottawa: University of Ottawa Press. 1998.
Sonnenfeldt Richard W. Witness to Nuremberg. New York: Arcade Publishing. 2006. Kindle Edition.
Swain Martyn. "Reliving the nightmares of others". aiic. net October 24, 2018. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://aiic.net/page/8671/reliving-the-nightmares-of-others/lang/1
Roman A. Matasov,
Cand. Sc. (Philology), Associate Professor at the Department of Psychology,
Lomonosov Moscow State University; CEO of the Collège Universitaire
Français, Lomonosov Moscow State University; e-mail: rmatasov@mail.ru
ULTIMA RATIO INTERPRETUM: THE VERBAL WEAPON AT THE NUREMBERG TRIAL
The article describes the uncompromising verbal struggle against Nazism that simultaneous interpreters waged at the Nuremberg War Crimes Trial (1945-46) regardless of considerable emotional strain and the psychological pressure exerted on them by some defendants and the counsel every so often. The interpreters defied the odds and emerged victorious. Excerpts from the memoirs authored by some of the key participants in the Trial of Six Million Words are provided.
Key words: simultaneous interpreting, translation, the Nuremberg Trial, the International Military Tribunal, ultima ratio.
References
Chernov G.V. Teoriya i praktika sinkhronnogo perevoda [The theory and praxis of simultaneous interpreting]. Moscow, LENAND, 2019. 208 p. (In Russian).
Gaiba Francesca. The Origins of Simultaneous Interpretation: The Nuremberg Trial. Ottawa: University of Ottawa Press. 1998.
Gilbert G.M. Nyurnbergsky dnevnik. Protsess glazami psikhologa [Nuremberg Diary. The Trial through the eyes of a psychologist]. Smolensk: Rusich, 2004. 608 p. (In Russian).
IrvingD. Nyurnberg. Poslednyaya bitva [Nuremberg: The Last Battle]. Moscow: Yauza, 2005. 768 p. (In Russian).
Nyurnbergsky protsess nad glavnymi nemetskimi voyennymi prestupnikami: Sbornik materialov v semi tomakh. Vol. I. Podgotovka suda. Otkrytiye prot-sessa. Vstupitelnye rechi glavnykh obviniteley. Zagovor [The Nuremberg War Crimes Trial: a digest in 7 volumes. Volume I. Preparations. Opening of court proceedings. Opening addresses by the chief prosecutors. Conspiracy]. Moscow: Gosudarstvennoye Izdatelstvo yuridicheskoy literatury, 1957. 800 p. (In Russian).
Nyurnbergsky protsess nad glavnymi nemetskimi voyennymi prestupnikami: Sb ornik materialov v semi tomakh. Vol. I. Po dgotovka suda. Otkrytiye protsessa. Vstupitelnye rechi glavnykh obviniteley. Zagovor [The Nuremberg War Crimes Trial: a digest in 7 volumes. Volume V. Cross-examinations of the defendants and defence speeches]. Moscow: Gosudarstvennoye Izdatelstvo yuridicheskoy literatury, 1960. 884 p. (In Russian).
Nyurnbergsky protsess: uroki istorii. Materialy mezhdunarodnoy nauchnoy konferentsii. Moskva, 20-21 noyabrya 2006 g. [The Nuremberg Trial: history lessons. Papers presented at the International Scientific Conference. Moscow, November 20-21, 2006]. Moscow: IVI RAN, 2007. 268 p. (In Russian).
Poltorak A.I. Nyurnbergsky epilog [The Nuremberg epilogue]. Moscow: Voyennoye izdatelstvo Ministerstva oborony SSSR, 1965. 552 p. (In Russian).
Schmidt P. Perevodchik Gitlera [Hitler's Interpreter]. Smolensk, Rusich, 2001. 400 p. (In Russian).
Speer A. Shpandau: tayny dnevnik [Spandau: The Secret Diaries]. Moscow, "Zakharov", 2010. 528 p. (In Russian).
Sonnenfeldt Richard W. Witness to Nuremberg. New York: Arcade Publishing, 2006. Kindle Edition.
Swain Martyn. "Reliving the nightmares of others". aiic.net October 24, 2018. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://aiic.net/page/8671/ reliving-the-nightmares-of-others/lang/1
ZvyagintsevA.G. Nyurnbergsky nabat. Reportazh iz proshlogo, obrashcheni-ye k budushchemu [The Nuremberg tocsin. Reporting from the past, addressing the future]. Moscow: OLMA Media Group, 2006. 1120 p. (In Russian).
