CC BY
119
Антон лучников
ульрих Фон брокдорф-ранцау о секретном военно-техническом взаимодействии с государством большевиков
Зимой 1921-1922 гг. в Берлине разгорелась оживленная дискуссия о возможной кандидатуре посла Германии в Москве, ставшей возможной после подписания Рапалльского договора. В конечном счете речь шла не только о профессиональных качествах, но и о внешнеполитических концепциях кандидатов, степени соответствия их представлений общей линии немецкой дипломатии, которая создавалась в верхах. Также в процессе выбора довольно большое значение играло и давление со стороны советского руководства.
ЛУЧНИКОВ
Антон
Викторович — кафедра истории нового, новейшего времени и международных отношений СГУ
Один из кандидатов — У. фон Брокдорф-Ранцау, бывший министр иностранных дел, ушедший в отставку в знак несогласия с подписанием Версальского договора, обладал рядом преимуществ. Он уже имел разработанную, аргументированную программу, во многом совпадавшую с тем видением развития «рапалльских отношений» между Веймарской республикой и СССР, которое имели первые лица Германии. Президент Ф. Эберт прямо сказал графу при встрече, что «он его кандидат»1. Поддержало его назначение и руководство НКИД с наркомом Г. В. Чичериным во главе, между будущим послом и наркомом установилась взаимная симпатия.
Граф прибыл в Москву в качестве посла 2 ноября 1922 г., но еще за полгода до этой даты он при участии президента и отчасти канцлера начал корректировать свою программу, приспосабливать ее к новым условиям.
Особенно опасными У. Брокдорф-Ранцау считал предпосылки к наращиванию секретного «технического» сотрудничества в обход условий Версаля. И не потому, что тайный военно-политический союз с советской Россией не отвечал стратегическим интересам Германии, а рост обороноспособности и военного потенциала был так уж вреден государству, чье «бессилие не скрыто ни от Запада, ни от Востока»2. Тем не менее даже малая видимость военного сотрудничества с Россией оказала бы, по мнению дипломата, влияние на отношения Германии с Западом. Игнорировать такое можно лишь настолько, насколько державы и в первую очередь Англия учитывают вынужденное положение, в котором находится Германия, но ни в коем случае не ввиду неясности русского положения дел.
Германия, по мнению будущего посла, должна была выбирать союзников, лишь исходя из собственных интересов, а не по указке. Военный вектор геополитического концепта Ранцау базировался на следующих тезисах: при современном развитии вооружений Англия уже не является островным государством. Угроза ей со стороны Франции может быть успешна. Необходимость поиска союзников должна иметь вектор, направленный про-
1 Aufzeichnung des ehemaligen Reichsminister des Ausw rtigen Graf von Brockdorff-Rantzau, 03.07.1922// ADAP. Serie A. B. VI. № 139. S. 287
2 Aufzeichnung des ehemaligen Reichsministers des Ausw rtigen Graf von Brockdorff-Rantzaus, 15.08.1922 // ADAP. Serie A. B. VI. № 176. S. 364
тив Франции, и союзные отношения Германии, в том числе и с государством большевиков, будут определяться развитием комбинации Англия — Франция: разобщены эти государства или же, напротив, объединены одной позицией. Одной из основных целей Германии являлось развитие военного потенциала. Естественный путь в сложившихся условиях, и не только для военного, но и для экономического развития, в том, чтобы Англия увидела в Германии противовес Франции на континенте. Это означало бы молниеносный скачок в развитии. Советско-германский вариант военного союза делал развитие более медленным, так как консервировал Веймарскую республику в положении парии на континенте, усиливал подозрения в превалировании императива мировой революции в советской внешней политике, откалывал Германию от европейского рынка, а советская сторона пока не могла компенсировать такое, так как ее собственный потенциал был невелик. Поэтому «ориентированная строго на Восток, немецкая внешняя политика была бы на современный момент не только преждевременной и опасной, но и безнадежной и поэтому ошибочной».
С другой стороны — опытный дипломат осознавал хрупкость надежд на поддержку со стороны Англии, по крайней мере в масштабах, достаточных для полного отказа от «восточного» варианта хотя бы как средства давления. Целью немецкой политики на Востоке ему представлялось «приведение русских в такое состояние, чтобы они обязались в случае нападения союзнических держав на немецкие границы предоставить помощь». Только всестороннее восстановление советской России и содействие укреплению большевистского правительства предоставляло единственную возможность сделать Россию зависимой от Германии (а не наоборот) и использовать ее как инструмент защиты против Антанты. Для этого необходимо было создать в среде большевистской элиты устойчивое мнение, что именно Германия необходима для усиления советской России, в интересах самих большевиков не видеть Германию слабой. Если Франция или ее «издевательское порождение» — Польша нападут на Веймарскую республику, Москва должна вмешаться, в том числе и мето-
дами прямого военного воздействия. А в этой связи поднимался вопрос, как долго сможет идти Германия по пути стимулирования военного потенциала советской России.
Растущая независимость военных, находившая поддержку в широких политических кругах, стремление руководства рейхсвера выйти на ведущие роли в управлении восточной политикой Веймарской республики, представляло серьезную опасность, по мнению Брокдорфа-Ранцау. О некоторых шагах руководителя рейхсвера генерала X. фон Секта по развитию военно-технического сотрудничества с большевиками, о финансировании такого рода связей, о «черных» и «голубых» фондах рейхсвера, обеспечиваемых такими крупными промышленниками, как, к примеру, Крупп или Гельдер, даже канцлер имел лишь общее представление, президент и кабинет министров вообще не были проинформированы.
Если в период 1920 — первой половины 1922 г. видение конечной цели германосоветского союза у Брокдорфа-Ранцау и х. фон Секта по большей части совпадали (хотя были значительные расхождения по части выбора методов их достижения), то на момент осени 1922 г. необходимо констатировать появление конфликта. В частности, генерал теперь видел в качестве кандидатуры на пост посла Германии в Москве более уступчивого Рудольфа Надольны и решение о назначении Брокдорфа-Ранцау жестко критиковал. В противоположность Ранцау X. фон Сект не видел опасности в нелегальном военном сотрудничестве двух государств, а напротив — заявлял, намекая на дипломата: «Германия должна проводить активную политику союзничества. Тот, кто берет в качестве основы своих политических умозаключений собственное бессилие, кто видит только опасности, кто хочет оставить все, как есть, занимается антиполитикой и должен сойти с арены принятия решений».
Предостерегал дипломат не только от прочного блокирования с советской Россией (отсюда и неприятие военных контактов), но и с Западом. По его мнению, «западная или восточная ориентация после проигранной мировой войны понятия для немецкой политики абстрактные». С другой стороны — незадолго до своего отъезда в Москву посол ори-
ентировался уже на долгосрочный успех своей миссии. Он ожидал, что «Россия в обозримом времени разовьется в великую державу первого класса — если не в определяющую — в европейской политике. Для этого времени мы должны работать».
Внешнеполитическая концепция, представленная в немецком посольстве в Москве, формировалась не только на основе лучшего знания советских реалий, но и под влиянием факторов иного плана. Несомненно, посольство стремилось в ранг ведущей организации в анали -тике и прогнозировании по Советскому Союзу, а это означало борьбу притязаний с Русским отделом МИД в Берлине. Честолюбивый У. Брокдорф-Ранцау, бывший министр, привыкший быть у кормила власти на корабле внешней политики, не хотел опускаться до уровня гребца под командованием берлинских карьеристов. Выйти на ведущие роли можно было одним способом — убедить руководство республики в первоочередной важности советского направления для немецкой дипломатии и предложить концепцию, отвечающую заявленным интересам. Очевидно, влиял на воззрения посла и его подчиненных и сам факт пребывания в Москве. С одной стороны — они находились под большим (в силу его персонифицированности) давлением со стороны советских дипломатов, членов правительства да и просто общественного мнения. С другой — влияние на них немецкой внутриполитической ситуации, руководства, альтернативных концепций, формировавшихся в рейхсвере, Русском отделе, ведомстве канцлера или канцелярии президента, было минимизировано.
В начале пребывания в Москве посол сосредоточился на финансовой стороне своей концепции, параллельно обеспечивая себе поддержку у высшего руководства Германии. В первую очередь У. Брокдорф-Ранцау акцентировал внимание на выгодах, которые может получить тяжелая индустрия в богатой сырьем стране, обладавшей емким внутренним рынком вследствие собственной относительной промышленной неразвитости.
В 1923 г. концепция Брокдорфа-Ранцау становится все более ориентированной на Советский Союз, а германо-советское сотрудничество позиционируется послом
как важнейшее (а возможно, и единственное) средство обретения Германией независимости во внешней и внутренней политике, а впоследствии и былого могущества. Из тех внутри- и внешнеполитических предпосылок, которые побудили графа пойти на концептуальные изменения, следует выделить франко-бельгийскую оккупацию Рурской области, развитие советской экономики в рамках НЭП, борьбу с Восточным отделом МИД и военными за первенство в отношениях с большевиками.
Между тем недовольство посла претензиями рейхсвера на роль лидера в советском направлении германской внешней политики летом 1923 г. значительно выросло. Вмешательство X. фон Секта, О. Хассе и других генералов или, цитируя самого посла, «бессмысленные, опрометчивые и безответственные переговоры этих фантастов и сорвиголов» угрожали не только положению немецкой дипломатии в СССР (следовательно, позиции самого Брокдорфа-Ранцау), но и, в конечном счете в случае огласки ставили под вопрос для стран Антанты существование Германии. Как вспоминал сотрудник посольства Б. Руланд: «Брокдорф-Ранцау и Сект терпеть не могли друг друга. Их вражда возникла в дни Версальской конференции. Как руководитель немецкой делегации Брокдорф-Ранцау был в глазах генерала козлом отпущения за тяжелый мирный договор».
Обращал внимание посол и на другое обстоятельство. Он считал, что Москва имеет больший интерес к укреплению взаимоотношений, в том числе и в форме военно-технического сотрудничества, нежели Берлин. «Русские знали точно и знают сейчас, что без нашей технической и интеллектуальной поддержки они будут не в состоянии снова привести в движение свою оборонную промышленность и что с какой-то другой (французской) стороны можно ожидать, может быть, деньги, но ни в коем случае не действенную помощь». Но хотя большевики пришли в Германию как просители, из этого не следует, что нужно демонстративно указывать им на это обстоятельство, компрометировать их, как это делают представители рейхсвера своими демаршами.
Разумеется, отношение посла к советскому государству, к большевикам нельзя охарактеризовать как полностью пози-
тивное. Тому есть ряд причин, начиная от внутренних качеств Брокдорфа-Ранцау, известного как человек осторожный, не склонный к авантюрам, составляющий мнение о чем-либо в ходе длительных рассуждений. Не стоит забывать и его аристократическое происхождение. Для Ранцау не подлежало сомнению, что Россия управляется «бандой преступников». Он был уверен, что большевики непременно будут использовать сотрудничество с Германией в качестве удобного момента для переноса революционной деятельности в Европу, для всемерной поддержки немецких коммунистов, деструктивного, по мнению посла, элемента в политической картине Веймарской республики. «Идея мировой революции остается лейтмотивом большевиков. Эволюция к буржуазному сознанию, по крайней мере для вождей после всей их прошлой жизни, невозможна», — заметил Ранцау 6 декабря 1922 года.
Тем не менее личное отношение графа, например, к наркоминделу Г. В. Чичерину было весьма позитивным, может быть, в силу того, что представителя аристократического рода, полиглота, блестящего музыканта никак не назовешь типичной фигурой в большевистской среде.
К 1924 г. концепция У. Брокдорфа-Ранцау приобрела законченные формы. С одной стороны — менее демонстративным стал императив о неопределенной ни с Востоком, ни с Западом политике выбора союзников. Это объясняется и уступками со стороны советского руководства, целью которого на тот момент (если исключить авантюрную и неудачную попытку экспорта революции, пресловутый «немецкий Октябрь») была откровенно союзническая политика, связанная с надеждами на рост престижа за границей и, конечно, на откалывание Германии от капиталистического фронта. С другой стороны — и в Берлине активная внешняя политика на восточном направлении была сконцентрирована на стимулировании заключения экономических отношений как частных, так и государственных. Это делалось с умыслом продемонстрировать миру усиление Веймарской республики, а отчасти и провозгласить независимость от Запада. Разумеется, развивалось и военно-техническое сотрудничество, но
участие посла в нем сознательно мини-мализировалось.
С приходом к власти нового кабинета министров посол уже не мог быть уверен в поддержке своей программы, а дальнейшие события показали, что министр Г. Штреземан, формировавший теперь внешнюю политику Веймарской республики, имел свой взгляд на развитие германо-советских отношений. В телеграмме Брокдорфу-Ранцау от 1 апреля 1925 г. министр иностранных дел выразил свою позицию жестко и определенно. Неверно противопоставлять друг другу возможность решения «западного вопроса», в том числе и путем вступления в Лигу наций и «советский» вопрос немецкой внешней политики. Вдвойне неверно избирать при таком противостоянии вторую альтернативу, за которую и ратовал посол в Москве, напротив — все усилия должны быть направлены на то, чтобы ее избежать или хотя бы ослабить ее негативные последствия. Главная задача — немедленное решение острого западного вопроса. В марте-апреле 1925 г. для посла стало очевидным, что вступление Германии в Лигу наций — уже решенное дело для главных персон республики. К тому же в феврале 1925 г. умер первый президент республики Ф. Эберт, которого с У. Брокдорфом-Ранцау связывали товарищеские узы. На некоторое время граф потерял возможность лоббировать свои интересы через канцелярию президента (впрочем, у нового президента П. фон Гинденбурга посол также не остался без поддержки).
Как сам посол, так и его сотрудники негативно оценили итоги Локарнской конференции. У. Брокдорф-Ранцау считал, что итоги конференции необходимо рассматривать, исходя из двух аспектов: внутри- и внешнеполитического. Рассматривать внутренний аспект посол не считал возможным, но с точки зрения международного положения протокол конференции, по мнению посла, означал «добровольное, без нажима признание диктата Версаля и всех вытекающих отсюда последствий».
Не в последнюю очередь благодаря настойчивым усилиям Брокдорфа-Ранцау между Германией и Советским Союзом были заключены Московский и Берлинский договоры 1925—1926 гг., демонстрировавшие новые стратегии двух государств в наступившей «эпохе
Локарно». Вообще Берлинский договор в представлении как германской, так и советской политической элиты настолько был связан с личностью У. Брокдорфа— Ранцау, что название «договор Ранцау» использовалось как синоним.
Как и Г. Штреземан, и другие дипломаты, У. Брокдорф-Ранцау соглашался с тем, что в наступившей «эпохе Локарно» Советский Союз, не связанный обязательствами перед Западом, мог использовать угрозу обнародования военных контактов с Германией для давления на нее. В этом вопросе выводы графа не отличались оптимизмом: «При современном положении дел совместная военная работа была бы невозможна». Но это не говорило о том, что она не будет решающей в изменившихся условиях.
Поэтому в последний год своей деятельности на посту посла У. Брокдорф-Ранцау сконцентрировался на политических отношениях двух государств. Основным фактором в этом вопросе для графа была
стабильность советского правительства, и как следствие этого стабильность в германо-советских отношениях. Посол указывал на необходимость «абсолютного доверия и тесной совместной работы между МИД, посольством в Москве и рейхсвером», особенно в деле военнотехнического сотрудничества, «без чего вся опасная работа невозможна и немыслима». Посол был верен делу до конца. Даже на смертном одре он продиктовал свое последнее письмо Г. В. Чичерину и М. М. Литвинову, в котором он говорил об обновлении немецко-советских отношений, о продолжении рапалльской политики.
Не вызывает сомнений, что именно отношение к военно-технической стороне германо-советского взаимодействия было одной из основных в концепции У. фон Брокдорф-Ранцау, определив во многом внешнеполитические планы Германии в первой половине 1920-х годов.
