CC BY
41
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2016. № 2
Е.О. Сапожников
(аспирант кафедры новой и новейшей истории исторического факультета МГУ
имени М.В. Ломоносова)*
«НЕ ОПОЗДАТЬ В РОССИЮ»:
РЕАКЦИЯ НЕМЕЦКОЙ ДИПЛОМАТИИ
НА ВВЕДЕНИЕ НЭПа
В статье анализируется реакция немецкой дипломатии на введение НЭПа в Советской России, определение перспектив сотрудничества между странами в новых условиях и первые концепции взаимодействия между СССР и Германий. НЭП сыграл роль сигнала к действию для германских деловых кругов и МИДа. На основе архивных источников показано, что НЭП воспринимался немецкой стороной как откат назад после нескольких лет «военного коммунизма».
Ключевые слова: НЭП, советско-немецкие экономические отношения, немецкая дипломатия.
The article examines the reaction of German diplomacy on the introduction of the NEP in Soviet Russia, definition of prospects of cooperation between the two countries in the new conditions, and the first concepts of cooperation between the USSR and Germany. NEP played the role of a signal for the German business community and the foreign Ministry. On the basis of archival sources the author shows that the NEP was perceived in Germany as a setback after years of «military communism».
Key words: NEP, the Soviet-German economic relations, German diplomacy
* * *
Новая экономическая политика, принятая в Советской России в марте 1921 г. на Х съезде РКП(б), проложила немецким предприятиям дорогу на советский рынок, поскольку одним из важных основ нового курса было допущение иностранного капитала в виде концессий. Германия, утратившая свои позиции после Первой мировой войны, была заинтересована в экономической деятельности на территории бывшей Российской империи как в силу сложившейся традиции пребывания там немецкого бизнеса1, так и по причине экономической изоляции Германии и ее острой по-
* Сапожников Егор Олегович, тел.: 8-916-383-65-79; e-mail: egor.sapozhnikov@ gmail.com
1 См.: Beitel W., Nötzold J. Deutsch-sowjetische Wirtschaftsbeziehungen in der Zeit der Weimarer Republik. Eine Bilanz im Hinblick auf gegenwärtige Probleme. BadenBaden, 1979. S. 51.
требности в сырье и рынках сбыта2. Еще в годы «военного коммунизма», когда советская экономика выглядела для иностранных инвесторов и деловых кругов более чем отталкивающе, Ф. Дейч и В. Ратенау, видные деятели Веймарской Германии, написали записку германскому канцлеру, утверждая, что «политическое и экономическое сотрудничество с нашими восточными соседями должно быть целью германской политики»3. И это при том, что военный коммунизм оценивался в кулуарах МИДа как «безумие, итогом которого стало полное разрушение русской экономики»4.
Введение НЭПа и оживление некоторых рыночных механизмов, уничтоженных или парализованных Первой мировой войной и периодом «военного коммунизма», совпало с заключением советско-германского договора в Рапалло в апреле 1922 г., который открыл перед немецким бизнесом благоприятные возможности для деятельности в Советской России и закрыл вопрос о взаимных претензиях двух государств.
В связи с этим интересна реакция на введение НЭПа со стороны сотрудников немецкого МИДа и его структурных подразделений, а также концепции взаимодействия Германии и советской стороны, выработанные в этих кругах. В немецком Министерстве иностранных дел за работу и взаимодействие с ней отвечал 4-й отдел, в сферу ответственности которого входили все государства, находящиеся к востоку от Германии. Данный отдел был сформирован в ходе структурной реорганизации5, проведенной в немецком ведомстве в марте 1920 г. на основе регионального принципа. В рамках 4-го отдела работал так называемый «Русский сектор». К нему следует отнести и немецкое представительство, а позднее посольство, в Москве, которое вело активную работу по получению и обработке информации, а также немецкие консульства на территории РСФСР и СССР.
Цель данной статьи — выяснить, как немецкие дипломаты оценивали НЭП и какие перспективы развития экономических отношений они с ним связывали. Также важным вопросом является то, видели ли они в новой экономической политике возвращение
2 Как писало издание «Osteuropäische Wirtschafts-Zeitung» в номере от 16 марта 1922 г., «вопрос, которым занята немецкая промышленность и торговля уже длительное время, это вопрос, как можно снова использовать Советскую Россию в качестве рынка сбыта, как снова сделать ее платежеспособной».
3 Записка руководителя АЭГ Ф. Дейча и В. Ратенау канцлеру Германии // Международная жизнь. 1957. №1. С. 184.
4 Донесение неизвестного в МИД от 29 ноября 1922 г. — Politischer Archiv der Auswärtiges Amt (далее — PAAA). R 31.969.
5 Sütterlin In. Die «Russische Abteilung» des Auswärtigen Amtes in der Weimarer Republik. Berlin, 1994. S. 14.
к нормам довоенных экономических отношений или рассматривали ее как «новое начало». Исследование ограничено первыми двумя годами после введения НЭПа, т.е. периодом, предшествующим непосредственному началу взаимодействия. 1924 год стал рубежом, после которого немецкие дипломаты стали пересматривать свои позиции на основе первого опыта сотрудничества с СССР.
Немецкий МИД, разумеется, работал в экономической сфере не только как «собиратель» и «толкователь» информации о Советской России. Одной из областей его деятельности было выяснение настроений в промышленной и торговой среде самой Германии. Например, после заключения торгового договора с РСФСР фирмой «Отто Вольф», МИД провел анализ реакции на данное соглашение немецких промышленных и торговых кругов6. Таким образом, Министерство исполняло функцию модератора двусторонних связей. Компилируя донесения посольства и других источников и анализируя существующие в предпринимательской среде представления, 4-й отдел играл роль не только посредника, но и оперативного помощника, поскольку нередко предприниматели обращались за помощью в МИД, прося разъяснить те или иные моменты и помочь в установлении контактов в Советской России.
Именно НЭП, а не Рапалльский договор стал причиной оживления интереса в Германии к бывшему партнеру. Еще в январе 1922 г. Карл Граап, сотрудник немецкого представительства в Москве, в своей записке о положении русской металлургической промышленности писал: «Новая экономическая политика советского правительства означает предусмотрительно начатое, но все более сильное, по мере своего осуществления, отклонение от прежнего экономического курса советской республики. В ее основе лежит полное признание того, что экономические методы, которых до этого придерживалось советское правительство, не привели к ожидаемому успеху»7. Следует отметить, что Карл Граап еще до Первой мировой войны был представителем ряда немецких предприятий в Российской империи и обладал практическими, а не только теоретическими знаниями о ее промышленности. В целом он оценивает НЭП как возможность для Германии вести деятельность с советской стороной на основе частно-капиталистического опыта, но не так, как это было в довоенное время. Граап считал, что до войны западные страны, в том числе Германия, видели в России «исклю-
6 Вырезки из газеты «Berliner Tageblatt» от 22 ноября 1922 г. — PAAA. R 31.556; Отчет о встрече немецких дипломатов с Ферманом фон Стиннесом от 2 ноября 1922 г. — R 31.696.
7 Записка Карла Граапа «Положение русской металлургической промышленности». Приложение к письму от 22 января 1922 г. — PAAA. R 31.967.
чительно страну, добывающую сырье, страну сельскохозяйственного продукта, аграрное государство, преимущественно и главным образом рынок закупки сельскохозяйственной продукции и рынок сбыта для средств, которых требует это производство»8. По его мнению, такой подход исчерпал себя, и наибольшую выгоду для себя Германия должна видеть в содействии подъему советской промышленности. Этап «военного коммунизма» можно считать преодоленным, однако определенного понимания того, во что именно выльется НЭП, Карл Граап не формулирует.
В целом оценки НЭПа с точки зрения немецкой дипломатии сильно варьировались. Например, функционер СДПГ и председатель Предварительного государственного экономического совета Германии Август Мюллер заявил на собрании Немецко-русского союза 2 мая 1922 г.: «Новая экономическая политика является попыткой правительства противостоять разрушению. Частный капитализм возвращается, но сегодня частная экономика является только исключением в экономике России и ограничивается внешне. Различные новые экономические меры несовершенны, они не создают достаточной основы»9. Таким образом, Мюллер не видит в НЭПе ничего «сильного», как Граап, но лишь попытку построить непрочный фундамент на зыбком песке. И даже если «военный коммунизм» как программа преодолен, его разрушительные последствия остаются определяющими. Август Мюллер был не одинок в своих оценках НЭПа: один из аналитиков МИДа также считал, что декреты о частно-экономической деятельности не улучшат положение в стране после пятилетнего паралича экономики и промышленности10.
Схожее мнение высказывал посол Германии в СССР граф Уль-рих фон Брокдорф-Ранцау. В своем донесении в министерство от 6 декабря 1922 г. он утверждал, что возвращение к гражданскому мировоззрению для Советской России невозможно, поскольку «упадок экономической и культурной продукции прогрессирует. Тают средства предприятий, финансовая катастрофа кажется неизбеж-ной»11. Более того, именно эти явления посол видел в качестве «определяющих для дальнейшего развития большевизма»12. Нововведения НЭПа в данном случае вторичны по отношению к реальному положению дел в советском государстве. Изменения, произо-
8 Там же.
9 Доклад статссекретаря Августа Мюллера на собрании Немецко-русского союза от 2 мая 1922 г. — PAAA. R 31.960.
10 Донесение (без подписи) в МИД. Март 1922 г. — PAAA. R 31.967.
11 Донесение графа У. фон Брокдорф-Ранцау в МИД от 6 декабря 1922 г. — PAAA. Botschaft Moskau 354.
12 Там же.
шедшие после установления власти большевиков, посол считал определяющими для дальнейшего развития страны. Аргументация в данном случае основана на частичной осведомленности дипломата о реальных экономических проблемах Советской России — нехватке инвестиций и неустойчивой финансовой ситуации.
Таким образом, несмотря на то, что, например, представители компании Сименс считали, будто «частные предприниматели продвинутся в России куда стремительнее, чем правительство с его ярко социалистически окрашенными планами»13, общие оценки НЭПа со стороны сотрудников немецкого МИДа были скорее пессимистичными. В то же время, новая экономическая политика в их глазах — это возвращение к гражданскому мировоззрению и частной экономике. По их мнению, мгновенно наладить отношения с СССР вряд ли возможно. Первые концепции взаимодействия строились на основе осторожного скептицизма.
Для немецких дипломатов было чрезвычайно важно понять, имеют ли они дело с преемником Российской империи, с которой у Германии был долгий и успешный опыт экономического сотрудничества14, или же с совершенно новым государством, которое унаследовало от своего предшественника лишь примерные географические границы. На идею прямой преемственности указывает концепция «воссоздания России», популярная в указанный период среди немецких деловых и дипломатических кругов.
В связи с этим особого внимания заслуживает мнение Августа Мюллера, который принципиально отделял «политический» большевизм от «экономического». «Первый является ничем иным, как продолжением старой деспотии при использовании всех прежних атрибутов и усилении отказа от индивидуальных прав и свободы. Это внутреннее дело народа, как он хочется политически управ-ляться»15, — утверждал Мюллер. В то же время экономический большевизм с его точки зрения является синонимом бюрократии и бюрократических издержек, которые были отличительной чертой советского режима первой половины 20-х гг. Таким образом, Мюллер идет дальше простого скепсиса. Негативные черты советского режима в его представлении являются наследием Российской им-
13 Siemens Archiv-Akte. Lf 685.
14 Дьяконова И.А. Прямые германские инвестиции в экономику имперской России // Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России. М., 1997. С. 126.
15 Доклад статссекретаря Августа Мюллера с собрания Немецко-русского союза от 2 мая 1922 г. — PAAA. R 31.960.
перии, поэтому скепсис его обращен не столько к Советской республике, сколько к России как историческому партнеру.
Вполне естественно, что первые шаги по развитию двухсторонних отношений были сделаны с оглядкой на опыт сотрудничества с Российской империей. Речь идет о консультациях с довоенными агентами немецкого МИДа, привлечении сотрудников, работавших до Первой мировой войны в России. Да и организация системы консульств и представительств почти полностью дублировала довоенную. Однако фактически ситуация была иной, и за ширмой разговоров о «воссоздании» России, о том, что она «снова займет то место в экономике, которое ей вследствие ее натуральных богатств суждено в мировом хозяйстве»16, скрывалось желание вернуться на оставленный рынок в прежнем или большем объеме. С той же целью немецкая сторона использовала понятие «общности судеб»17, суть которого заключалась в историческом обосновании тесного тандема России и Германии.
Следовательно, НЭП в первую очередь стал для немецкой дипломатии возможностью вернуть партнера, опыт взаимодействия с которым был прерван Первой мировой войной. В этих условиях очевидная специфика Советской России казалась сотрудникам 4-го отдела явлением временным и, возможно, частично уже преодоленным. Бюрократизм, жесткий контроль во многом увязывались не столько с издержками «военного коммунизма», сколько с исторической традицией.
В то же время, учитывая тот факт, что обе страны в первой половине 20-х гг. были явными аутсайдерами международных отношений, немецкий МИД был обеспокоен не только внутренним положением партнера, но растущим интересом к нему других европейских государств. Поэтому в среде немецких предпринимателей постепенно нарастал страх «опоздать в Россию». «Фраза: "В Россию никто не опоздает" является глупостью, — пишет У. Брок-дорф-Ранцау в декабре 1922 г. — Если мы, наконец, не решимся интенсивно участвовать в восстановлении России, мы упустим случай, который не повторится вновь»18. Позицию посла разделял функционер СДПГ Г. Шульц. Он исходил исключительно из экономических соображений: «Миру нужна Россия в качестве покупателя. Под руководством Англии отдельные государства уже сейчас
16 Aussenwirtschaftspolitik und politisches System der Weimarer Republik. Münster, 1988. C. 220.
17 Донесение графа У. фон Брокдорф-Ранцау в МИД от 3 ноября 1922 г. — PAAA Botschaft Moskau. 354.
18 Советско-германские отношения 1922—1925 гг. Документы и материалы. Т. 1. М., 1977. С. 89.
снова пытаются наладить экономические отношения с Россией... Так как Германия не может и не должна отставать, она не хочет снова, как это уже было в истории, прийти только тогда, когда все уже поделено»19. Бывшая Российская империя предстает в данном случае как поле деятельности, более или менее свободное, которое может быть использовано немецкой стороной к своей наибольшей выгоде. Более того, взаимодействие с СССР было отличной возможностью для немецкой промышленности и бизнеса обойти ограничения, лежащие в основе Версальско-Вашингтонской системы. Уже в мае 1923 г. Брокдорф-Ранцау писал: «Мы должны. перестать терзать себя во внутренних распрях и должны единодушно искать путь на Восток, Запад ревниво следит за каждым шагом, который мы делаем в этом направлении, так как он точно знает, что, если мы найдем этот путь, он откроет перед нами дверь, закрытую сейчас с дерзким высокомерием»20. Не имея возможности стать полноценным партнером западноевропейских держав, германский МИД и предприниматели исходили из возможности использовать восточное направление в качестве компенсации, необходимой для дальнейшего развития страны.
На фоне этих устремлений «угроза заражения большевизмом», идеологически настораживающая ряд германских деятелей, играла куда меньшую роль, нежели реальные трудности ведения дел с Советской Россией. Несмотря на экспансионистскую риторику советского государства, большей преградой становилось отсутствие гарантий возвращения капитала и отсутствие реальных условий для ведения бизнеса. Общая ситуация в СССР едва ли делала возможным дальнейшее распространение коммунизма за его границы. И наибольшее беспокойство вызывали практические трудности сотрудничества с советским государством. По наблюдению Г.В. Чичерина от 10 августа 1922 г., немецкие предприниматели считали «невыносимым безграничный централизм и бюрократизм в области внешней торговли»21.
Первые концепции экономического сотрудничества Германии с РСФСР вырабатывались с учетом упадка там экономики и производства, а также положения самой Германии, которое требовало поиска новых партнеров. Среди первоочередных проблем Советской России, выделяемых немецким МИДом, были: разрушение и деформация транспортных путей, отсталость и нехватка оборудо-
19 Донесение Г. Шульца в немецкий МИД. Февраль 1922 г. — PAAA. R 31.967.
20 Политическое сообщение № 10 графа У. фон Брокдорф-Ранцау в немецкий МИд от 7 мая 1923 г. — PAAA. Botschaft Moskau 354.
21 Москва—Берлин. Политика и дипломатия кремля 1920—1941. М., 2011. С. 67.
вания и технологий, упадок сельского хозяйства, недостаток квалифицированной рабочей силы и т.д. Но одной из важнейших проблем виделась неплатежеспособность советского правительства. Несмотря на готовность немецкого бизнеса вкладывать деньги в восстановление советской экономики (например, в апреле 1922 г. в программном документе Немецко-русского союза попечения и содействия взаимным торговым отношениям было сказано, что «немецкая индустрия и немецкая торговля весьма готовы содействовать восстановлению разработки сырья и индустрии России, для этих целей жертвовать и предоставлять кредиты»22), возможности кредитования были напрямую связаны с платежеспособностью СССР. Более того, кредитование было не только естественной необходимостью для оживления двухсторонних деловых отношений, но и одним из основных требований советской стороны.
По вопросу кредитования сформировались несколько концепций, которые так или иначе раскрывались в переписке немецкого МИДа. Согласно одной из них, «кредиты должны быть гарантированы предоставлением концессий для добычи ресурсов»23. То есть в случае нарушения советской стороной кредитного договора, концессия переходила бы в собственность кредитора на срок, необходимый для возвращения ссуженных денег. Данная концепция выглядит как минимум спорной, ведь в Советской России, несмотря на послабления НЭПа, по-прежнему существовала государственная монополия и государственный контроль над всеми секторами экономики. По сути, данное предложение — гарантия выплат изменением концессионных обязательств — совершенно не учитывало такого фактора, как возможность внеэкономического принуждения со стороны Советов.
Использование концессий в качестве гарантий встретило непонимание и в немецкой деловой среде. Одно из германских акционерных объединений (название в тексте не указывается) требовало в переписке с МИДом, чтобы русское правительство «обязалось предоставить в отношении концессий определенные гарантии (возмещение средств в случае, если, например, закон или какие-либо непредвиденные меры, как налоги и т.д., сделали бы невозможным продолжение производства)»24, а представитель одного из крупных
22 Доклад Немецко-русского союза попечения и содействия взаимным торговым отношениям от 3 апреля 1922 г. — PAAA. R 31. 960.
23 Донесение (без подписи) в МИД от 2 марта 1922 г. — PAAA. R 31.967.
24 Советско-германские отношения 1922—1925 гг. Документы и материалы. Ч. 1. С. 72.
немецких банков сетовал на то, что «ввиду различия объектов концессий и существующих условий их эксплуатации вряд ли можно составить какие-то общие концессионные принципы»25. Таким образом, гарантия посредством условной собственности, которая сама по себе нуждается в гарантиях, кажется довольно спорным механизмом обеспечения кредитных отношений. Преградой для такого пути установления отношений был как характер советского государства с гипертрофированным бюрократическим аппаратом, так и недоверие, что частично рушит концепцию преемственности. Такие сомнения в Советской России косвенно сигнализируют о понимании того, что теперь место прежнего партнера занял совершенно новый игрок.
Другая концепция, предложенная Граапом, состояла в предоставлении кредитов «надежным частным компаниям (подразумеваются в основном иностранные концессии. — Е.С.) для приобретения машин и инструментов»26. То есть следовало заняться кредитованием не советской экономики в целом, а отдельных предприятий, чья надежность не вызывает особых сомнений. «Успех подобных мер, — продолжает сотрудник посольства, — которые сперва должны держаться в стороне от больших проектов, будет экономически и политически иметь большой радиус действия»27. С одной стороны, эта концепция «малых дел» позволяла немецкой стороне значительно сэкономить на рисках и минимизировать возможные потери, неизбежные в случае ухудшения отношений. С другой стороны, такой образ действий служил бы «приманкой» для немецких предпринимателей, ведь они на примере точечных успехов смогли бы убедиться в безопасности и выгоде сотрудничества с Россией, что позволило бы в итоге перейти к кредитованию более высокого уровня. Очевидно, что концепция Граапа свидетельствует о том, что он считал восстановление более-менее цельной частной экономики на территории России вопросом решенным.
Таким образом, в кругах немецкого МИДа сложилось сложное и противоречивое представление о НЭПе, Советской России и перспективах советско-немецкого экономического сотрудничества. С одной стороны, очевиден чрезвычайный экономический интерес Германии к сотрудничеству с новой Россией. Более того, интерес этот выражался в стремлении занять советский рынок и опередить конкурентов из других стран, что обосновывалось исто-
25 Там же. С. 73.
26 Записка Карла Граапа «Положение русской металлургической промышленности». Приложение к письму от 22 января 1922 г. — К. 31.967.
27 Там же.
рически сложившейся традицией сотрудничества. Однако реальных инструментов для ведения дел с советским партнером не существовало. И НЭП, как позитивный сдвиг, вовсе не отменил многочисленные преграды в виде массивного бюрократического аппарата, неплатежеспособности СССР и государственного контроля над экономикой. И при этом в воздухе витал вопрос: а сильно ли СССР, как деловой партнер, после введения НЭПа отличается от императорской России?
В период 1921—1923 гг. при формировании концепций сотрудничества с СССР первостепенную роль для немецкого МИДа и деловых кругов играли экономические факторы: с одной стороны — это изоляция Германии и необходимость восстановить разрушенную войной промышленность и экономику, с другой — потребность в рынке сбыта и источнике сырья. Советская Россия (СССР), будучи совершенно новым игроком на международной арене, воспринималась как преемник Российской империи, и немецкая дипломатия во многом рассматривала предыдущую матрицу экономического взаимодействия как актуальную. Послабления НЭПа, открывающие доступ в страну частному капиталу, стали сигналом, который запустил механизм поиска немецкой стороной «пути на восток». В то же время проблема политического режима СССР изначально отодвигалась на второй план, поскольку воспринималась как нечто отдаленное от линии экономического партнерства. СССР во многом был для немецких деловых кругов старым «полем игры» с той лишь разницей, что правила игры изменились. Задачей концепций взаимодействия с СССР было создание как минимум прежних и как максимум лучших условий для работы на территории бывшей Российской империи. Приниженное положение, в котором Германия оказалась после Первой мировой войны, делало продвижение на Восток не только способом компенсации, но и возможностью «отыграться». Для этого были необходимы рынки сбыта и источники сырья.
И если НЭП стал для немецкой стороны первым сигналом, то Рапалльский договор — реальным шагом навстречу. Это не отрицает того, что НЭП оценивался немецкой дипломатией с весомой долей скепсиса, но она была обусловлена не столько концепцией новой экономической политики как таковой, сколько тяжелым внутренним положением Советской России. Необходимо было определить степень преемственности РСФСР (СССР) по отношению к Российской империи, чтобы задействовать прежний опыт.
Разработка первых концепций сотрудничества шла во многом на ощупь и основывалась не на реальном опыте, а на умозритель-
ных представлениях и опыте довоенного прошлого. В то же время, Россия была необходимым партнером для Германии в качестве противовеса странам-победительницам.
Новая экономическая политика, провозглашенная в Советской России, стала импульсом, который запустил разработку концепций взаимодействия, анализ положения страны-партнера и реализацию первых практических шагов, как то Рапалльский договор и концессионные переговоры немецких предпринимателей с советским правительством. Именно НЭП послужил отправной точкой для взаимодействия и полноценной работы немецкой дипломатии с СССР как стратегическим и экономическим партнером. В то же время очевидно, что немецкий МИД на тот момент не осознал уникальности коммунистического режима и был во многом ограничен в его восприятии традицией отношении Германии и России.
Список литературы
1. Дьяконова И.А. Прямые германские инвестиции в экономику имперской России // Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России. М., 1997.
2. Москва—Берлин. Политика и дипломатия кремля 1920—1941. М., 2011.
3. Beitel W., Nötzold J. Deutsch-sowjetische Wirtschaftsbeziehungen in der Zeit der Weimarer Republik. Eine Bilanz im Hinblick auf gegenwärtige Probleme. Baden-Baden, 1979.
Поступила в редакцию 10 июня 2015 г.
