CC BY
513
УДК 811.161
УХОДЯЩЕЕ СЛОВО: ИСТОРИЗМ, АРХАИЗМ, НОТИОЛИЗМ?*
Б.Ю. Норман
1 Белорусский государственный университет (Минск, Беларусь) 2 Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина (Екатеринбург, Россия)
Аннотация: Слова со временем могут выходить из употребления и делают это по разным причинам: а) изменение объективной действительности, уход или отмирание каких-то предметов и явлений (в результате в языке появляются историзмы); б) внутриязыковые мотивы: перестройка лексической системы, замена одной, предыдущей номинации другою (так возникают архаизмы); и в) изменение ментальной системы социума, дезактуализация каких-то понятий. В последнем случае в языке появляются нотиолизмы - слова, уходящие из лексикона по причине утраты носителем языка соответствующих понятий, при том что сами реалии (референты, денотаты) как элементы объективной действительности сохраняются. Именно последнее обстоятельство отличает нотиолизм от историзма; от архаизма же нотиолизм отличается тем, что не получает в современном языке стандартной однословной замены. Примеры нотиолизмов - свидетельства перестройки концептуального аппарата языкового коллектива. Именно нотиолизмам в русском языке и посвящена статья. В качестве представителей данной категории устаревающей лексики приводятся слова аршин, фунт, алтын, бобыль, яхонт, рудознатец, наперсник, гетера, рвач, казнокрад, книгочей, жуир, пасынок и др. Указываются две основные причины, по которым эти слова утрачиваются языком: а) перестройка политической системы общества, смена его идеологических и моральных ориентиров и б) прогресс человеческого знания, развитие научно-технической мысли, изменения материальных условий жизни и т. п. Делается попытка дополнить общую теорию номинации: уточнить соотношение денотативного, структурного (внутриязыкового) и сигнификативного аспектов лексического значения.
Ключевые слова: нотиолизм, историзм, архаизм, денотат, сигнификат, дезактуа-лизация.
Для цитирования:
Норман Б.Ю. Уходящее слово: историзм, архаизм, нотиолизм? // Коммуникативные исследования. 2016. № 4 (10). С. 21-38.
* Данная статья представляет собой переработку публикации: Норман Б.Ю. Нотиолизмы - важная категория лексикологии // Studia Slavica Savariensia. 1-2. Проблемы контрастивной семантики (славянской и неславянской). Szombathely, 2004. Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 16-18-02005).
© Б.Ю. Норман, 2016
Сведения об авторе:
Норман Борис Юстинович, доктор филологических наук, профессор, 1профессор кафедры теоретического и славянского языкознания, 2ведущий научный сотрудник
Контактная информация:
Почтовый адрес: 220030, Беларусь, Минск, пр. Независимости, 4 E-mail: boris.norman@gmail.com Дата поступления статьи: 13.11.2016
Всю устаревшую и устаревающую, выходящую из употребления лексику принято сводить к двум типам: архаизмам и историзмам. Это связано с разными причинами эволюционных изменений в словарном составе. «С одной стороны, слово может "устареть" само по себе, т. е. оказаться вытесненным из живого употребления другим, синонимичным ему словом или словами; с другой стороны, оно может "устареть" в том смысле, что из живого обихода выпадает обозначаемый этим словом предмет; в этом случае, в отличие от первого, вытеснения слова синонимами, замены его другими словами не происходит» [Ахманова 1957: 272]. Данная точка зрения последовательно проводится и в новейших учебных пособиях по русскому языку [Русский язык 2001: 206-210; Солодуб, Альбрехт 2002: 134-145; Кузьмина 2011: 138, 330 и др.].
Классическими примерами архаизмов в современном русском языке служат такие лексемы, как ланиты 'щеки', вежды 'веки', выя 'шея', уста 'рот, губы', отселе 'отсюда', вотще 'напрасно', виктория 'победа', инфантерия 'пехота', променад 'прогулка', пирушка 'банкет, вечеринка', автожир 'вертолет', репродуктор 'динамик' и т. п. Приведенные примеры наглядно демонстрируют характерный признак данной категории лексики - наличие в языке нового названия (вытеснившего старое]. Оно же, это новое имя, используется и в качестве толкования архаизма в словарях.
Термин «историзм» применяется в русской лексикологии по отношению к словам типа кафтан, армяк, братина, ендова, боярин, галера, алебарда, бердыш, астролябия, конка, ликбез, конторка, керогаз, продотряд, белобандит, уплотнять, буржуйка, пресс-папье, арифмометр и т. п. Обозначаемые этими словами реалии бесповоротно вышли из повседневного обихода и никаких новых названий не получили. В словарях историзмы толкуются описательно, при помощи развернутых определений, например: Кафтан - Русская старинная мужская долгополая верхняя одежда. Братина - Ковш, употреблявшийся в старину для питья вина. Конка - До введения трамвайного движения: городская железная дорога с конной тягой, а также вагон такой дороги.
Керогаз - Нагревательный керосиновый прибор, род бесшумного примуса (все толкования - по словарю [Ожегов 1988]].
Если сегодня употребление историзма - это как бы пропуск в иной мир, в иную культуру, то употребление архаизма - это прежде всего сигнал особого тона общения. Возьмем для примера слово штиблеты (словарь дает толкование: «мужские полуботинки»]. Писатель рассказывает о привычках И.В. Сталина:
Не мог он привыкнуть и к надеваемым с мундиром искусно пошитым шевровым ботинкам, которые в усмешку именовал по-дореволюционному -штиблеты (В. Богомолов. Момент истины].
Симптоматично тут это «в усмешку»: «вождь народов» хорошо понимал, что сейчас так не говорят, но хотел либо продемонстрировать свою верность прежним временам (и произвести соответствующее впечатление на собеседника], либо просто таким образом подчеркнуть свою «особенность».
Разумеется, устаревание слова - длительный процесс. И даже если сама реалия выходит из употребления, ее название еще некоторое время сохраняется в языке. Более того, оно может переноситься и на новый предмет. Так, по свидетельству современников, первые трамваи именовали электрическими конками [Федосюк 2003: 211]. Вместе с тем понятно, что процесс образования историзмов ни на минуту не прекращается, каждая эпоха отказывается от каких-то реалий, свойственных предыдущим периодам. Буквально на наших глазах, за последние десятилетия, из употребления вышли такие предметы, как промокашка, перочистка, чернильница-непроливайка, фотоувеличитель, болонья (вид плаща], киножурнал, телеграф, соцсоревнование - и соответствующие названия сегодня уже стали историзмами. Вот как реагирует известный писатель на процесс ухода конкретной вещи: Конторка - предмет сегодня малопонятный. Когда-то она стояла в магазинах, лавках; конторкой пользовались писатели, журналисты, люди много пишущие. За конторкой удобно было работать стоя. Собственно, что значит было удобно? Как будто теперь неудобно, как будто что-то изменилось в человеческом организме. Но почему-то конторок не изготовляют. Может быть, потому, что большинство пишущих людей сегодня не пишут, а стучат на машинке. Для машинки конторка не приспособлена. В 30-е годы я еще видел конторки в книжном магазине и в столярной мастерской, где за ней стоял мастер (Д. Гранин. Ленинградский каталог].
Что касается слов-архаизмов, то они охотно сосуществуют в языке со своими конкурентами - новыми названиями, с той оговоркой, что между ними проводится стилистическое различие. Так, Словарь под редакцией Д.Н. Ушакова толкует аэроплан как «летательный аппарат тяжелее воздуха; самолет». А при самолет дается помета «новое» и толкование: «то же, что аэроплан» [Толковый словарь 1935-1940]. Сегодня же, наоборот, самолет воспринимается как нейтральное наименование, а аэроплан - как стилистически маркированное (архаизм].
Таким образом, противопоставление архаизмов и историзмов обусловлено различными причинами их возникновения - соответственно внутриязыковыми и внеязыковыми; оно продуктивно в стилистическом плане. Тем не менее, на наш взгляд, распределение устаревшей лексики по двум названным категориям небезупречно с точки зрения лингвистической теории и сталкивается с некоторыми затруднениями на практике.
В частности, оно плохо применимо к определенной группе слов. Как квалифицировать, например, существительные десница и шуйца, обозначавшие в древнерусском языке соответственно правую и левую руку? С одной стороны, признать их историзмами нельзя: денотаты этих слов никуда не делись, правая и левая руки по-прежнему составляют немаловажную часть объективной действительности. Но и архаизмами назвать десницу и шуйцу трудно: ведь никакие новые названия не пришли им на смену. Считать же таковыми описательные наименования правая рука и левая рука не позволяет речевая практика. Эти составные наименования употребляются в современной речи в целом реже, чем их однословные соответствия в исторический период, да и условия употребления тех и других заметно различаются. Любопытно, что уже в XIX в. лексема десница развивает в себе переносное значение 'символ власти', а шуйца «уходит в тень». Так, по данным «Словаря языка Пушкина», в произведениях великого поэта первое из слов употреблено 14 раз (например: Чей это парус? Чья десница его во мраке напрягла?), а второе не встретилось ни разу [СЯП]. В современной же речи выражения правая рука и левая рука употребляются только при необходимости подчеркнуть, о какой из верхних конечностей идет речь, - но при этом как номинации они принципиально равноправны, ср.: Поднимите теперь правую /левую руку! (при том, что прилагательное правый вообще более частотное, чем левый). Оставим здесь без внимания фразеологизм правая рука в значении 'ближайший помощник'. Получается, что лексемы десница и шуйца канули в Лету, не оставив после себя полноценных наследников. Объяснить это можно только одним способом: в какой-то период в сознании русских людей противопоставление понятий «правая рука» и «левая рука» нейтрализовалось, общие признаки возобладали над отдельными, дифференциальными, два понятия слились в одно и соответствующие названия - десница и шуйца - поглотились гиперонимом рука.
Рассмотрим теперь другой случай. Из русского языка постепенно уходят лексемы пасынок 'неродной сын' и падчерица 'неродная дочь' -современному читателю они знакомы более всего по народным сказкам. Можно ли трактовать их как историзмы? Очевидно, нет: ведь, как это ни прискорбно, неродные дети - встречающийся и сегодня факт действительности. Считать же пасынка и падчерицу архаизмами тоже нельзя: составные номинации неродной сын и неродная дочь не занимают в лексической системе того места, которое занимали в ней раньше однословные назва-
ния пасынок и падчерица. Говоря точнее, они не вполне им синонимичны: пасынок это ведь 'неродной сын', а падчерица - 'неродная дочь', но только для одного из супругов, в то время как в современном языке неродной ребенок может быть взят на воспитание из детского дома и т. п. - т. е. он может быть неродным для обоих супругов сразу.
Неродные отец и мать по-русски называются отчим и мачеха, и эти названия тоже постепенно (хотя и с меньшей скоростью, чем пасынок и падчерица] выходят из употребления. Причина этого понятна: изменения, происходящие в общественном сознании, включают в себя и пересмотр принципов, на которых зиждется семья как ячейка общества. Наряду с юридическим, экономическим, биологическим аспектами в формировании семьи участвует также общественная традиция, говоря по-другому, наивная этика. И, судя по всему, признак «кровность / некровность родства» оказывается для современного социума не столь важным, как ранее. Характерно, что для неродных внуков и внучек (в противоположении родным], так же как для неродных дедушек и бабушек, специальных названий никогда и не существовало: на этой ступени родства признак кров-ности / некровности абсолютно нерелевантен: бабушки и дедушки для внуков и внучек все «родные».
Показательны в данном отношении также другие наименования родственников, вышедшие сегодня из употребления. Так, когда-то в русском языке существовали лексемы стрый 'брат отца', (в)уй 'брат матери', ятровь 'жена брата мужа', свояк 'муж сестры жены' и т. п. Понятно, что соответствующие реалии не исчезли из объективной действительности, просто человек перестал их ощущать как отдельные понятия, они сигнификативно слились с другими реалиями, а уже в силу этого исчезли и их названия.
Конечно, рассмотренные случаи непросты и требуют пристального анализа. В то же время складывается впечатление, что, описывая устаревшую лексику, исследователи предпочитают оставаться в кругу уже «испытанных» примеров. Одни и те же стандартные иллюстрации - уже упомянутые ланиты и вежды, кафтаны и конки - кочуют из статьи в статью, из пособия в пособие.
Довольно редко в поле зрения лексикологов попадают, скажем, названия устаревших и устаревающих единиц измерения - таких как пядь, аршин, сажень, верста, четверик, фунт, пуд, штоф, десть и т. п.; по-видимому, они тоже представляют собой непростой случай. Сами эти меры как объективная данность, очевидно, существуют (например, верста равна 1,06 км, фунт - 409,5 г и т. д.]. Мы можем без труда отмерить именно такую длину или вес; они зафиксированы и во многих материальных объектах. Однако общество все реже прибегает к ним: достаточно ли этого, чтобы считать их историзмами?
Еще один непростой случай - старинные названия букв: аз, буки, веди, глаголь, добро и т. д. (мы приводим их в современной транслитерации]. Са-
ми кириллические буквы, несомненно, сохранились, мы ими активно пользуемся: А, Б, В, Г, Д, ... Однако за ними уже не стоят те понятия и коннотации, которые сообщались носителю языка в XII или XV в. Называя сегодня буквы просто «а», «бэ», «вэ», «гэ», «дэ» и т. д., мы, хотим того или нет, отказываемся от некоторого архаичного пласта культурных знаний.
Подобные примеры убеждают нас в том, что сведение всех случаев устаревания лексики к указанным двум типам - архаизмам и историзмам -обедняет не только реальную картину функционирования лексики, но и языковую теорию. В тени остается когнитивная, познавательная сила языка. Получается, что слово для предмета не более чем «этикетка» - оно уходит вместе с предметом или же заменяется иной, более свежей, «этикеткой». А где же участие понятийного, сигнификативного компонента в значении слова?
Деление на архаизмы и историзмы затушевывает и социальную природу наименования, зависимость его от системы общественных взглядов. Правда, во многих случаях лексикологи оставляют «лазейку» для социального компонента в эволюции лексического значения. Например, по Д.Н. Шмелеву, историзмы «обозначают реалии, исчезнувшие к настоящему времени или ставшие неактуальными в современной жизни (выделено мной. - Б. Н.)» [Шмелев 1977: 158]. Союз или в приведенном определении следует, по-видимому, трактовать как знак конъюнкции: реалии исчезли и стали неактуальными. А если предпочесть дизъюнктивную трактовку этого союза: реалии или исчезли, или (сохранились, но) стали неактуальными? Тогда появляются основания для иной классификации устаревшей лексики. Дело в том, что «становление неактуальным» характеризует уже не столько саму реалию, сколько носителя языка, его взгляды. Говоря по-иному, отнести устаревающее слово к тому или иному подклассу - значит учесть не только положение обозначаемой реалии в мире предметов, но и место понятия об этой реалии в мире человеческого знания!
В связи с этим уместно вспомнить восходящее к древнегреческим стоикам представление о лексическом значении слова, образуемом тремя составляющими: предметом, мыслью и именем. Данная модель была затем отражена в известном треугольнике Огдена-Ричардса [Ogden, Richards 1923: 11]. Соотнесенность с предметом здесь составляет денотативный аспект лексического значения, соотнесенность с понятием - сигнификативный, соотнесенность с другими словами - структурный (собственно языковой) аспект значения. Конечно, нельзя отрицать, что с тех пор появились другие, более сложные модели семантической структуры слова, но, с другой стороны, вряд ли можно отрицать участие в этой структуре названных, основополагающих компонентов.
Каждая из вершин «треугольника» имеет свой «пай» в структуре лексического значения и по-своему участвует в семантической эволюции слова. Если «выхолащивание» денотативного аспекта значения приводит
к появлению историзмов (исчез предмет - исчезает и его название], а смена номинации - к появлению архаизмов (появилось новое название - исчезает старое], то спрашивается, в чем проявляется опустошение третьей вершины треугольника: исчезновение понятия? На наш взгляд, исторической лексикологии не хватает специального термина для обозначения этой третьей категории отмирающих слов. Мы предложили в качестве такового наименование нотиолизм, образованный от лат. пойо 'понятие, представление' [Норман 2002а: 58-59; Норман 2002б: 44-45; Норман 2004].
Нотиолизм - слово, уходящее из лексикона по причине утраты носителем языка соответствующего понятия, при том что сама реалия (референт, денотат] как элемент объективной действительности сохраняется. Именно последнее обстоятельство отличает нотиолизм от историзма; от архаизма же нотиолизм отличается тем, что не получает в современном языке стандартной однословной замены. Примеры нотиолизмов - свидетельства перестройки концептуального аппарата языкового коллектива. Конечно, эти изменения не столь очевидны, как изменения материальной культуры социума, но, тем не менее, они имеют место.
Нередко бывает так, что слово формально остается тем же самым, однако в сигнификативном аспекте его семантики происходит сдвиг: на место одного понятия приходит другое. Такие случаи, конечно, нельзя считать нотиолизмами, но они подтверждают важность понятийного компонента в составе лексического значения. Достаточно вспомнить слова, получившие новое сигнификативное наполнение в русском языке конца ХХ в.: ширпотреб, диссидент, партком, акция, ипотека, коммерческий, приватизация, бизнес, казино, забастовка, фискальный и др. Употребление этих лексем в постсоветскую эпоху окрашено явным стремлением «оттолкнуться» от интерпретации, принятой в советское время.
А вот пример, относящийся к иному отрезку времени и противоположный по своей сути, но не становящийся от этого менее наглядным. Изданный в 1925 г. «Популярный политический словарь» под ред. Б.М. Эль-цина включает в себя следующие толкования, ярко отражающие дух эпохи:
Банкрот - человек, не могущий заплатить своих долгов, не могущий сдержать своих обещаний. Партия - банкрот, когда она оказывается неспособной осуществить своей собственной программы или словесных лозунгов. Меньшевики и эсеры - банкроты революции.
Кавалер - человек, имеющий какой-либо орден (кавалер ордена «Красного Знамени»].
Микробы - живые существа чрезвычайно малых размеров, видные только с помощью сильных увеличительных стекол. Есть микробы, которые, быстро размножаясь в тесте (опаре], производят особое действие -брожение. Отсюда выражение: «революционные микробы», «микробы большевизма», употребляются в том смысле, что большевики вызвали брожение - движение в готовой для этого рабочей массе.
Петропавловская крепость - место заключения в Петербурге наиболее важных революционеров во время царизма.
Пинкертон - герой бульварных приключений, сыщик, на самом деле организатор штрейкбрехерского агентства в Соединенных Штатах. Пинкертоновское агентство поставляет капиталистам на предприятия, на которых происходит забастовка, отряды вооруженных людей, занимающих временно места бастующих...
Помпадур - самодур-администратор.
Урна - ваза, ящик, в который опускаются избирательные записки; сосуд для хранения пепла сожженного трупа [Политический словарь 1925].
Изменение системы понятий - естественное проявление эволюции духовной культуры общества. В конкретном случае утрата, исчезновение того или иного понятия может быть обусловлено целым рядом обстоятельств, которые можно свести к следующим двум группам.
А. Появление нотиолизмов связано с перестройкой политической системы общества, сменой его идеологических и моральных ориентиров. Примерами могут служить относящиеся к разным периодам лексемы типа бобыль, богадельня, бретер, вероотступник, выдвиженец, гетера, единоверец, жалованье, землепроходец, лишенец, казнокрад, наместник, наперсник, негоциант, окруженец, партиец, сановник, служивый, столоначальник, хлебопашец, чернец, а также уже приводившиеся названия родственников вроде стрый, ятровь, свояк и т. п. Заметим, что среди нотио-лизмов данной группы много названий лиц, и это неслучайно: последняя категория лексики наиболее чувствительна к социальным преобразованиям.
Пересмотр моральных ценностей на протяжении ХХ в. приводит к тому, что из общественного сознания постепенно выходят понятия, связанные с благополучным, но нетрудовым образом жизни, а соответствующие слова - сибарит, жуир, повеса, вертопрах, гедонист, эпикуреец, прожигатель жизни, праздность, обломовщина, тунеядство и т. п. - приобретают отрицательную, «осудительную» коннотацию. Понятие «сладкого ничегонеделания» (dolce far niente] так и осталось чужим для русской культуры - и причиной тому были, скорее всего, социальные преобразования. Слово сибарит в современных словарях толкуется как 'изнеженный, праздный, избалованный роскошью человек', жуир - как 'человек, ищущий в жизни только удовольствий, наслаждений', повеса - как 'молодой человек, проводящий время в легкомысленных затеях, в проказах, бездельник' и т. д.; и все эти лексемы несут на себе отпечаток ушедшей эпохи. Любопытно, что когда А.С. Пушкин характеризует в самом начале своего романа Евгения Онегина как повесу (Так думал молодой повеса..], то он не вкладывает в это слово уничижительного значения. «Слово повеса имело в 1810-е гг. почти терминологическое значение. Оно применялось к кругу разгульной молодежи, в поведении которой сочетались
бесшабашная веселость, презрение к светским приличиям и некоторый привкус политической оппозиционности» [Лотман 1983: 121].
Б. Вторая группа нотиолизмов обязана собой прогрессу человеческого знания, развитию научно-технической мысли, изменениям материальных условий жизни и т. п. Сюда могут быть отнесены лексемы (опять-таки разного «возраста»] бедекер, битюк, бонбоньерка, букля, бутоньерка, горячка, дредноут, жирандоль, завал (болезнь], ирритация, каптенармус, книгочей, кондовый, лабаз, монпасье, москатель, пахитоска, пенаты, письмоводитель, птифуры, яхонт и др. Во всех подобных случаях общественное сознание сегодня не склонно выделять в отдельное понятие некоторую группу явлений действительности, и соответствующие реалии «расходятся» по другим понятиям; слово же становится нотиолизмом. Так, название москатель объединяло в себе когда-то торговлю различными химическими товарами: лаками, красками, клеями, маслами и т. п.; сегодня соответствующее понятие распределилось между хозяйственными и строительными товарами, товарами бытовой химии, аптечным ассортиментом и т. п. Слово письмоводитель обозначало многофункциональное должностное лицо: канцелярского служащего, писаря, переписчика. Сегодня на место письмоводителя пришли секретари, делопроизводители, компьютерные наборщики. Существительное горячка использовалось для обозначения различных воспалительных процессов: «чуть ли не любое заболевание, сопровождающееся высокой температурой тела, называлось горячкой» [Федосюк 2003: 226]. Понятно, что болезни в принципе остались те же, но медицинская диагностика с тех пор шагнула далеко вперед, и это обессмыслило использование широкого понятия «горячка» и соответствующего термина.
Как уже отмечалось, в современных словарях нотиолизмы толкуются описательно, через словосочетания. Приведем несколько толкований для указанных выше лексем: Битюк - рабочая лошадь - тяжеловоз крупной породы. Бутоньерка - цветок или букетик цветов, прикалываемый к платью или вдеваемый в петлицу. Ирритация - волнение, возбуждение, раздражение, замешательство. Кондовый - с прочной древесиной и малым количеством сучков (о хвойных деревьях]. Яхонт - старинное название рубина и сапфира и т. п. [Макаров, Матвеева 1993].
В этой же группе можно рассматривать старинные меры веса, длины, площади, вроде уже упоминавшихся фунт или аршин, и устаревшие единицы счета. Когда-то было принято некоторые предметы (носовые платки, рубашки, пуговицы, салфетки, столовые приборы, карандаши и т. п.] считать дюжинами. Существовало не только соответствующее название дюжина, т. е. '12 одинаковых предметов', но и гросс, т. е. 'дюжина дюжин, 144 предмета'. Писчую бумагу было принято считать дестями, по 24 листа (Словарь В. Даля дает даже такие производные от этого слова, как дестка, десточка, дестища, дестовой, дестный]. Затем культурная
традиция изменилась, исчезла необходимость счета дюжинами, дестями и гроссами; понятия '12 предметов', '24 предмета', '144 предмета' перестали быть актуальными (хотя при необходимости именно такое количество предметов может быть отсчитано]. В соответствии с этим полностью забылись слова гросс и десть, а ныне, на наших глазах, постепенно выходит из употребления и слово дюжина. Все это - нотиолизмы.
В частном случае появление нотиолизмов можно объяснить стремлением социума упорядочить классификацию, выстроить ее на едином логическом основании. Только так, пожалуй, можно объяснить отмирание русских названий монет алтын, гривенник, пятиалтынный, двугривенный, полтинник (при сохранении по крайней мере некоторых из данных реалий], а еще раньше - уход номинаций полушка, семитка, четвертак. Это напоминает изменение того, что в когнитивной лингвистике называется масштабом, или кругозором (scope]. У носителя языка как бы меняется «оптика»: в его познавательной деятельности происходит укрупнение или, наоборот, уменьшение «картинки». Концептуализация же требует некоторого оптимального уровня обобщения действительности [Langacker 2000: 6-7, 49-52 и др.]. Применительно к нашей теме можно сказать, что алтын, гривенник, полтинник - отдельные, самостоятельные номинации, и хранить их в долговременной памяти в некотором смысле неэкономно. А приходящие им на смену составные знаки три копейки, десять копеек, пятьдесят копеек реализуют в полной мере свойство системности языка: достаточно уже имеющийся, заданный в сознании числовой ряд «помножить» на единое основание «копейка» - и можно обозначать любые суммы. Десятичная система исчисления обеспечивает прозрачность и неограниченность подобных номинаций.
Известно, что устаревшие слова нередко отражают сложный путь научного познания, фиксируя в себе те или иные «классификационные химеры» [Чебанов, Мартыненко 1999: 181]. Во всяком случае, некоторые из приведенных выше лексем - горячка, завал, яхонт и др. - можно истолковать как следы «тупиков» познания. Со временем наука, конечно, стремится исправить свои ошибки, перейти на иную, более точную систему понятий, но память об исканиях и заблуждениях человеческого разума остается в языке.
Выделение нотиолизмов в качестве третьего (наряду с историзмами и архаизмами] подкласса устаревшей лексики позволяет решить некоторые практические вопросы лексикологии. В то же время оно заостряет теоретические проблемы, по крайней мере две из которых стоит здесь сформулировать.
Первая из них - проблема места понятийного компонента в составе лексического значения. Напомним, с одной стороны, тезис, представляющийся сегодня бесспорным: «..В основе "значений" так или иначе лежат понятия» [Щерба 1974: 47]. С другой стороны, «название никогда не бывает
в начале своего возникновения понятием» [Выготский 1982: 165], и с этим тоже можно согласиться. Но «становится» ли название понятием со временем? Говоря по-другому, возрастает ли удельный вес сигнификативного компонента в слове? И можно ли считать, что упорядочение системы понятий представляет собой некую генеральную линию развития лексикона?
Понятно, что освоение мира, его категоризация, установление внутренних связей между явлениями имеет непосредственное отношение к судьбе отдельных слов. Однако конкретные примеры нотиолизмов убеждают нас в том, что «укрупнение» или «разукрупнение» понятия по крайней мере иногда представляют собой своего рода игру случая. Так, понятия, соответствовавшие некогда словам бретер, хлебопашец, ирритация, яхонт, распределились (каждое] между несколькими более частными понятиями, а понятия «букля», «письмоводитель», «жирандоль», «бутоньерка», наоборот, вошли в состав более общих понятий. Это заставляет нас с известной долей скепсиса относиться к идее последовательного упорядочения системы понятий. Мы можем «задним числом» объяснить, почему то или иное понятие исчезло или заменилось другим (и, соответственно, почему вышло из употребления название], но это не значит, что мы можем предсказать дальнейшие пути категоризации опыта. Дж. Ла-кофф, анализируя многочисленные случаи языковых классификаций, кажущиеся нелогичными, подчеркивал: «Существует огромное различие между принципами, которые мотивируют или позволяют осмыслить систему, и принципами, которые порождают или позволяют прогнозировать систему» [Лакофф 1988: 17]. В этом смысле нотиолизм - памятник исчезнувшему понятию, но не указатель на пути концептуализации объективной действительности.
Показательна в данном отношении семантическая эволюция некоторых названий цвета, в частности общеславянского корня *ро^ъ-. Корень этот унаследовал от индоевропейской эпохи два значения: 'светло-желтый' и 'голубой'. Такая странная многозначность объясняется в научной литературе по-разному, в том числе и наличием у этих значений общей семы 'блеклый, неяркий', и особенностями перехода наших предков от изначального черно-белого цветовосприятия к хроматическому и т. д. [Супрун 1989: 230; Середа, Анищенко 2001: 147-148; Моисеенко 2002: 297303]. Как бы там ни было, единое понятие «желто-голубой» со временем распадается на отдельные «желтый» и «голубой», и слово плавый (половый] в русском языке устаревает, становится нотиолизмом. В других славянских языках данный корень сохраняется со своими двумя значениями (например, серб. плав - '1. синий, голубой; 2. светлый, бледно-желтый'], либо подвергается моносемантизации (чеш. р1ту 'белокурый, светловолосый, буланый'; пол. ptowy 'бледно-желтый, палевый' и т. п.].
Аналогичные эволюционные процессы охватывают и другие лексемы данной тематической сферы. «К примеру, французское заимствова-
ние йе 'земляничный, оранжевый' в польском языке утратилось, перестав восприниматься как единый цвет, и распалось на два цветообозна-чения poziomkowy 'земляничный' и pomaranczowy 'оранжевый'» [Куль-пина 2004: 118].
Вместе с тем для эволюции цветообозначений часто характерно не дробление, а укрупнение «картинки». В частности, в русском языке многие цветовые наименования прошлых веков - караковый, муругий, лазоревый, мухортый, игреневый, пюсовый, массака, электрик и др. - стали но-тиолизмами: соответствующие понятия объединились в сознании носителя языка с иными, более простыми цветами. (А о том, что в XIX и в начале ХХ в. эти номинации были достаточно распространены, говорит их широкое использование в художественной литературе, от Гоголя до Шолохова. Любопытно, кстати, что многие из этих прилагательных обозначают масть лошадей.] Формирующаяся же ныне колористическая гамма обусловлена в значительной степени требованиями торговой рекламы (лако-красочных и косметических товаров, тканей, автомобилей и т. д.] и носит преимущественно терминологический характер. Выражение новых цветовых понятий опирается либо на метафорический перенос (вишневый, салатный, коньячный, оливковый], либо на составные номинации (морская волна, мокрый асфальт, каирская роза, кофе с молоком и т. п.]. Что же касается массового языкового сознания, то лингвисты давно сетуют на обеднение цветовой гаммы носителя языка.
Вторая проблема (которая, кстати, как и предыдущая, не полностью лежит в сфере компетенции лингвиста], это вопрос о тождественности денотата. Что мы имеем в виду, когда говорим о нотиолизме, что его денотат сохраняется?
Этот вопрос возникает всегда, как только речь заходит о причинах устаревания названия. Можно ли утверждать, что у слов аэроплан и самолет - единый денотат? Обычно данные лексемы приводятся как пример архаизма и слова, пришедшего ему на смену. Но вдумаемся: аэропланы ведь были только винтовыми (не реактивными], их скорость, функции, круг потребителей и прочие свойства были совсем не те, что свойства самолетов. Перед нами случай, который можно было бы обозначить с помощью формулы «то же, да не то же». Аналогичные отношения связывают между собой слова рудознатец и геолог, синематограф и кинотеатр, градоначальник и мэр (или председатель горисполкома], привратник и швейцар, цирюльня и парикмахерская, рукомойник и умывальник, лавка и магазин и многие другие.
В современной России название милиция было в одночасье заменено названием полиция (а милиционер - названием полицейский]. Достаточно ли денотативное различие между первым и вторым, чтобы считать слова милиция и милиционер историзмами? В противном случае перед нами архаизм и его стилистический дублет - новое наименование.
Можно ли популярный сегодня буккроссинг считать правопреемником или вариантом книгообмена? Вряд ли: правила книгообмена регламентировались государством, которое к тому же имело с этого немалую выгоду, а буккроссинг - добровольное и стихийное начинание. Получается, граница между историзмами и архаизмами не так уж строга, и проблема упирается в тождественность денотата.
По-видимому, во всех этих и подобных случаях говорить о преемственности номинаций рискованно: образующим пары словам соответствуют разные фреймы, по-разному устроенные «сценарии» (ср.: [Супрун 1969: 40]]. И тем не менее обобщающая сила познания позволяет не просто семантически соотносить эти слова, но видеть в них квазисинонимы. Как это следует понимать?
Изменчивость денотата во времени в принципе не отличается от его изменчивости в пространстве. Это значит - существует некоторое непрерывное множество реалий, которое наше сознание условно разбивает на подмножества, соответствующие понятиям. Основанием для такого распределения служат основные, важнейшие признаки предметов, а границы самих подмножеств являются размытыми, нечеткими. Слова же, называющие эти подмножества, представляют собой, согласно известной метафоре, еще один «саквояж с мягкими стенками». В тонких семантических экспериментах У. Лабова и других современных исследователей убедительно показано, каким образом человек использует дискретные языковые единицы для обозначения непрерывного ряда денотатов: носитель языка учитывает при этом и удельный вес отдельных признаков, и характер их взаимодействия [Лабов 1983: 140-169]. Нечетко-множественная природа языка позволяет именам обслуживать человека даже в ситуации меняющейся действительности. Просто в случае с архаизмами общество получает возможность с помощью нового названия прервать номинационную традицию, сделать ее дискретной (в том числе и для того, чтобы отразить новый, изменившийся опыт]. Так, в нашем случае при сохранении основных, центральных признаков понятий «аэроплан» и «самолет» (признак 'летательный аппарат'], «привратник» и «швейцар» ('лицо, встречающее и провожающее посетителей при входе'], «цирюльня» и «парикмахерская» ('учреждение, где стригут и бреют'], «милиция» и «полиция» ('силовое ведомство, стоящее на защите общественного порядка'] и т. п. все остальные признаки подверглись кардинальным изменениям.
Вопрос о тождественности денотата возникает, естественно, и применительно к нотиолизмам. Можем ли мы с уверенностью сказать, что в современной жизни сохранились такие реалии, как богадельня, боливар (вид шляпы], бонна, гетера, жуир, кум, макинтош, молескин, нанка, негоциант, перегибщик, рвач? Если соответствующие названия обозначают исчезнувшие реалии, то мы должны будем квалифицировать их просто как историзмы. Но возьмем, к примеру, слово гетера. Словарь поясняет:
ГЕТЕРА - «незамужняя женщина, обычно с артистическими способностями, живущая самостоятельно и ведущая свободный образ жизни» [Ожегов 1988]. Разве нет сегодня таких женщин? Сколько угодно! Только не случайно толкование в словаре сопровождается примечанием: «в Древней Греции». Сегодняшнее общественное сознание не выделяет данную реалию в отдельный класс, и на место слова гетера не приходит никакой устойчивой новой номинации. Следовательно, это нотиолизм. Аналогичный вывод можно сделать и по отношению к иным указанным примерам: богадельня, боливар, жуир, перегибщик и т. д.
Проблема тождества денотата имеет серьезный философский аспект (со своей давней историей], но мы его здесь не будем касаться. С лингвистических же позиций любое решение - считать ли данные два предмета одним денотатом или разными - будет условным. Ответ будет базироваться на некотором психологическом пороге аппроксимации, признающим достаточными важнейшие признаки предметов и пренебрегающим второстепенными. И среди этих признаков, в частности, по праву занимает свое место общественная значимость реалии. Для нас же эта последняя имеет особенно важное значение, в соответствии с темой данной статьи.
Дело в том, что, как уже говорилось, нас интересуют случаи, когда предмет сигнификативно совмещается с другим предметом. По-другому эту ситуацию можно охарактеризовать так: ранее в общественном сознании разным предметам соответствовали разные понятия, разные «классификационные ячейки», а теперь одно из понятий «растворилось» в другом (или в других]. Вслед за ним уходит и соответствующее название, которое, в зависимости от уменьшения или укрупнения масштаба «картинки», играло в лексической системе роль гиперонима или одного из гипонимов. В целом можно сказать, что нотиолизмы самим фактом своего существования подтверждают глубинную связь номинации и когниции; они демонстрируют координацию слова и понятия в их противопоставлено-сти реалии как элементу объективной действительности.
Список литературы
Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., 1957. Выготский Л.С. Мышление и речь // Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. Проблемы
общей психологии. М., 1982. С. 5-361. Кузьмина Н.А. Современный русский язык. Лексикология: теория, тренинг, контроль: учебное пособие. М., 2011. Кульпина В. Исторические изменения цветообозначений как манифестация динамики социоментальных систем // Палашстыка = Полонистика = Polonistyka. 2002/2003. Мшск, 2004. С. 77-121. Лабов У. Структура денотативных значений // Новое в зарубежной лингвистике.
Вып. XIV. М., 1983. С. 133-176. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М., 1988. С. 12-51.
Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий: пособие для учителя. 2-е изд. Л., 1983.
Макаров В.И., Матвеева Н.П. От Ромула до наших дней. Словарь лексических трудностей художественной литературы. М., 1993.
Моисеенко В.Е. Цветовая семантика слав. *polv^ // Studia Slavica Savariensia. 1-2. Szombathely, 2002. C. 297-311.
Норман Б.Ю. Нотиолизмы - важная категория лексикологии // Studia Slavica Savariensia. 1-2. Проблемы контрастивной семантики (славянской и неславянской). Szombathely, 2004. С. 215-228.
Норман Б.Ю. Архаизмы, историзмы, нотиолизмы и их толкование в словаре // Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium: сборник научных трудов по лексикографии / отв. ред. В.В. Дубичинский и др. Гродно, 2002а. С. 57-59.
Норман Б. Ю. О понятийном (сигнификативном) компоненте значения слова // Русский язык: Система и функционирование: материалы Международной научной конференции 17-18 апреля 2002 г.: в 2 ч. Минск, 2002б. Ч. 1. С. 40-46.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. 20-е изд. М., 1988.
Политический словарь. Краткое научно-популярное толкование слов / под общ. ред. Б.М. Эльцина. 3-е изд. доп. и испр. Л., 1925.
Русский язык: учебник / под ред. Л.Л. Касаткина. М., 2001.
Середа Л.М., Анищенко Е.В. Универсальное и этноспецифическое в эволюции цветообозначений // Язык и культура. Проблемы современной этнолингвистики. Минск, 2001. С. 146-152.
Солодуб Ю.П., Альбрехт Ф.Б. Современный русский язык: Лексика и фразеология современного русского литературного языка. М., 2002.
Супрун А.Е. Введение в славянскую филологию. 2-е изд. Минск, 1989.
Супрун А.Е. Русский язык советской эпохи. Книга для учащихся. Л., 1969.
СЯП - Словарь языка Пушкина: в 4 т. М., 1956-1961.
Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д.Н. Ушакова. М., 1935-1940.
Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. М., 2003.
Чебанов С.В., Мартыненко Г.Я. Семиотика описательных текстов. Типологический аспект. СПб., 1999.
Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика. М., 1977.
Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения // Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. С. 39-59.
LangackerR.W. Grammar and Conceptualization. Berlin; New York, 2000.
Ogden C.K., RichardsI.A. The Meaning of Meaning. London, 1923.
References
Akhmanova, O.S. (1957), Ocherkipo obshchei i russkoi leksikologii [Essays on general and Russian lexicography], Moscow.
Chebanov, S.V., Martynenko, G.Ya. (1999), Semiotika opisatel'nykh tekstov. Tipologi-cheskii aspekt [Semiotics of descriptive texts. Typological aspect], St. Petersburg.
Eltsin, B.M. (Ed.) (1925), Political Dictionary. Short popular scientific interpretation of the words, 3rd ed., Leningrad.
Fedosyuk, Yu.A. (2003), Chto neponyatno u klassikov, ili Entsiklopediya russkogo byta 19 veka [What is not clear in classics, or the Encyclopedia of Russian life of the 19th century], Moscow.
Kasatkin, L.L. (Ed.) (2001), Russkiiyazyk [Russian language], Textbook, Moscow.
Kulpina, V. (2004), Istoricheskie izmeneniya tsvetooboznachenii kak manifestatsiya dinamiki sotsiomental'nykh sistem [Historical changes of color terms as a manifestation of the dynamics of social and mental systems]. Polonistyka, 2002/2003, Minsk, pp. 77-121.
Kuzmina, N.A. (2011), Sovremennyi russkii yazyk. Leksikologiya: teoriya, trening, kon-trol' [Modern Russian language. Lexicology: theory, training, supervision], Textbook, Moscow.
Labov, W. (1983), Denotational structure. New in foreign linguistics, Iss. 14, Moscow, pp. 133-176. (in Russian)
Lakoff, G. (1988), Classifiers as a reflection of mind. New in foreign linguistics, Iss. 23, Moscow, pp. 12-51. (in Russian)
Lotman, Yu.M. (1983), Roman A.S. Pushkina "Evgenii Onegin". Kommentarii ["Eugene Onegin" by Pushkin. Commentary], Teacher's workbook, Iss. 2, Leningrad.
Langacker, R.W. (2000), Grammar and Conceptualization, Berlin, New York.
Makarov, V.I., Matveeva, N.P. (1993), Ot Romula do nashikh dnei [From Romulus to the present day], Dictionary of lexical difficulties in fiction, Moscow.
Moiseenko, V.E. (2002), Tsvetovaya semantika slav. "polvb" [The color semantics of "polvb"]. Studia Slavica Savariensia, 1-2, Szombathely, pp. 297-311.
Norman, B.Yu. (2004), Notiolizmy - vazhnaya kategoriya leksikologii [Notiolizms - an important category of lexicology]. Studia Slavica Savariensia, 1-2, Szombathely, pp. 215-228.
Norman, B.Yu. (2002a), Arkhaizmy, istorizmy, notiolizmy i ikh tolkovanie v slovare [Archaisms, historicism, notiolizms and their interpretation in the dictionary]. Dubichinskii, V.V. et al. (Eds.) Vocabulum et vocabularium, Collection of scientific papers on lexicography, Grodno, pp. 57-59.
Norman, B.Yu. (2002b), O ponyatiinom (signifikativnom) komponente znacheniya slova [On the conceptual (significant) component of the word]. Russkii yazyk: Sistema i funktsionirovanie [Russian Language: System and operation], Proceedings of the International Scientific Conference on April 17-18, 2002, in 2 parts, Minsk, Pt. 1, pp. 40-46.
Ogden, C.K., Richards, I.A. (1923), The Meaning of Meaning, London.
Ozhegov, S.I. (1988), Russian language dictionary, 20th ed., Moscow. (in Russian)
(1956-1961), Pushkin's language dictionary, in 4 volumes, Moscow. (in Russian)
Sereda, L.M., Anishchenko, E.V. (2001), Universal'noe i etnospetsificheskoe v evolyutsii tsvetooboznachenii [Universal and ethnospecific in the evolution of color terms]. Yazyk i kul 'tura. Problemy sovremennoi etnolingvistiki [Language and Culture. Problems of modern ethnolinguistics], Minsk, pp. 146-152.
Shcherba, L.V. (1974), Ocherednye problemy yazykovedeniya [Regular issues of linguistics]. Yazykovaya sistema i rechevaya deyatel'nost' [Language system and speech activity], Leningrad, pp. 39-59.
Shmelev, D.N. (1977), Modern Russian. Vocabulary, Moscow. (in Russian)
Solodub, Yu.P., Albrekht, F.B. (2002), Sovremennyi russkii yazyk: Leksika i frazeolo-giya sovremennogo russkogo literaturnogo yazyka [Modern Russian language: vocabulary and phraseology of modern Russian literary language], Moscow.
Suprun, A.E. (1989), Vvedenie v slavyanskuyu filologiyu [Introduction to Slavic Philology], 2nd ed., Minsk.
Suprun, A.E. (1969), Russkii yazyk sovetskoi epokhi [Russian language of the Soviet era], Student workbook, Leningrad.
Ushakov, D.N. (Ed.) (1935-1940), Russian language dictionary, in 4 volumes, Moscow. (in Russian)
Vygotskii, L.S. (1982), Myshlenie i rech' [Thought and Speech]. Collected works, Moscow, Vol. 2, pp. 5-361.
A DISAPPEARING WORD: HISTORICISM, ARCHAISM, NOTIOLISM?
B.Yu. Norman
1 Belarusian State University (Minsk, Belarus)
2 Ural Federal University named after the first President of Russia B.N. Yeltsin
(Yekaterinburg, Russia)
Abstract: Words can eventually go out of use, and it happens for various reasons. They are following: a) a change of objective reality, disappearance of some objects and phenomena (as a result, historicisms appear in the language); b) interlanguage motives: change of the lexical system, replacement of one previous nomination with another (so that how archaisms appear); and c) a change in the mental system of the society, disactualization of some concepts. In the latter case the notio-lizms appear in the language. Notiolizm is a word disappearing from the vocabulary because of the loss of corresponding concept in the language, despite the fact that the very reality (referent, denotation) stays in the language as an element of objective reality. The latter circumstance distinguishes notiolizm from histori-cism; notiolizm differs from archaism that it does not get a standard single-word replacement in the modern language. Examples of notiolizms are evidences of the restructuring of the conceptual apparatus of linguistic community. This article is devoted to notiolizms in Russian language. Words arshin, funt (pound), altyn (three-copeck piece), bobyl' (old bachelor),yakhont (ruby), rudoznatets (mineralogist), napersnik (confidant), getera (hetaera), rvach (grabber), kaznokrad (embezzler), knigochey (bookworm), zhuir (playboy), pasynok (stepson) and others are presented as an example of this category. There are two main reasons why these words are disappearing from the language. They are following: a) restructure of the political system of the society, change of its ideological and moral guidance, and b) progress of human knowledge, development of scientific thought, changes in the material conditions of life, etc. An attempt is made to complement a general theory of nomination: to clarify the relation of denotative, structural (interlanguage) and significant aspects of lexical meaning.
Key words: notiolism, historicism, archaism, denotation, significatum, disactualization.
For citation:
Norman, B.Yu. (2016), A disappearing word: historicism, archaism, notiolism? Communication Studies, No. 4 (10), pp. 21-38. (in Russian)
About the author:
Norman Boris Yustinovich, Prof., Professor of the Chair of Theoretical and Slavonic Linguistics, 2Leading scientific worker
Corresponding author:
Postal address: 4 Nezavisimosti avenue, Minsk, 220030, Belarus
E-mail: boris.norman@gmail.com
Received: November 13, 2016
