CC BY
106
А.А. Тарасов*, А.Р. Шарипова**
УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЕ ПРАВО В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНЫХ РЕГУЛЯТОРОВ: МЕСТО И ЗНАЧЕНИЕ***
Аннотация. Уголовно-процессуальные отношения, возникшие под воздействием уголовно-процессуальных норм, приобретают такое фактическое содержание, которое уже не укладывается полностью в предписанные уголовно-процессуальными нормами процедурные рамки. Это новое содержание способно оказывать влияние на всю социальную жизнь индивида, а значит — на жизнь общества в целом. Место и значение норм уголовно-процессуального права в системе социальных регуляторов определяется связью регулируемых отношений со многими социальными ролями, носителями которых одновременно выступают все участники уголовного судопроизводства. Этой связью обусловлено регулирующее воздействие процедурных правил производства по уголовным делам на общественные отношения, формально не относящиеся к сфере уголовного судопроизводства, а регулируемые нормами гражданского, семейного, административного права или не регулируемые правом вовсе. Регулирующее воздействие норм уголовно-процессуального права на разные сферы общественной жизни рассматривается авторами с позиций системно-структурного анализа и синтеза отраслей российского права, их отдельных норм и регулируемых ими отношений в сопоставлении с реализацией политических, моральных, корпоративных и иных социальных норм, а также с использованием исторического и сравнительно-правового методов. Научная новизна исследования определяется авторским предложением переосмыслить традиционные представления о регулирующем воздействии процедурных правил производства по уголовным делам. Главный вывод по результатам исследования: нормы уголовно-процессуального права, регулируя общественные отношения в сфере уголовного судопроизводства, опосредованно воздействуют на все другие сферы жизни общества в силу массовости привлечения к уголовно-процессуальной деятельности представителей разных социальных групп. Развитие отечественного уголовного судопроизводства требует единства концепции с развитием всех других сфер реализации правовых норм, а также постоянной диагностики общественных процессов не только в сфере уголовной юстиции, но и во всех остальных областях общественной жизни.
Ключевые слова: юриспруденция, система права, предмет правового регулирования, отрасль права, социальные регуляторы, уголовно-процессуальное право, правоотношения, правоохранительные органы, уголовная юстиция, уголовное судопроизводство, правосудие, судебная система.
© Тарасов А.А., 2015
* Тарасов Александр Алексеевич — доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой уголовного права и процесса Башкирского государственного университета. [aatar@mail.ru]
450005, Россия, г. Уфа, ул. Достоевского, д. 131. © Шарипова А.Р., 2015
** Шарипова Алия Рашитовна — кандидат юридических наук, старший преподаватель Башкирского государственного университета. [nordwind23@rambler.ru] 450005, Россия, г. Уфа, ул. Достоевского, д. 131.
*** Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Проект 15-03-00131 «Реализация уголовной политики: проблемы правотворчества, правоприменения и кадрового обеспечения».
Общеизвестно, что все общественные отношения находятся под постоянным воздействием принципиально неразделимого комплекса социальных регуляторов: норм морали, права, политических, религиозных, корпоративных и иных групповых социальных норм1. Право в этом комплексе не является ни первичным, ни системообразующим. Скорее, наоборот: право, возникнув позднее, чем, например, обычаи и нормы общежития в родовой общине, было вынуждено вбирать в себя накопленный в разных социальных общностях опыт и впоследствии приспосабливаться к новому социальному опыту, который приобретался уже в процессе существования права и правовых систем. История развития любых современных правовых систем показывает, что они формировались под воздействием множества сложных и противоречивых социально-политических процессов в соответствующих государственных образованиях и их группах. Но, возникнув, право представляло собою идеальную «модель социальной организации», «писаный разум», воплотившие в себе господствовавшие в общественном мнении соответствующей эпохи и страны представления о справедливости. Право всегда довольно энергично теснило другой социальный регулятор — обычаи2, и обеспечивалось это не только силой государственного принуждения, но и универсальностью правовых норм, их способностью выражать волю наиболее влиятельной части общества.
Деление национальных систем права на отрасли, хотя и имеет объективную природу, всегда было достаточно условным: ни один человек, а тем более — общество в целом не могут существовать в какое-то время в одной сфере общественных отношений, в какое-то — в другой. Человек и общество всегда существуют в реальной жизни, которая сама по себе ни на отрасли, ни на сферы не делится. Именно поэтому человек, осуждаемый, например, за убийство, параллельно при этом может вполне добросовестно относиться к своим обязанностям родителя или супруга, а по месту несения службы — быть героем военных действий в «горячей точке» или спасать людей во время стихийного бедствия. Подобно тому, как пересекаются сферы реальной жизни и социальные роли каждого из ее участников, нормы разных отраслей права неизбежно воздействуют на отношения, формально регулируемые нормами других отраслей права либо не регулируемые правом вообще.
1 См.: Лукашева Е.А. Право и права человека в нормативной системе общества // Проблемы общей теории права и государства: учебник для вузов / под общ. ред. В.С. Нерсе-сянца. М.: Норма: Инфра-М, 1999. С. 199.
2 Подробнее об этом см.: Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В.А.Туманова. М.: Междунар. отношения, 1999. С. 34, 42, 44 и др.
По традиционным представлениям, в основе деления национальных систем права на отрасли лежат два связанных между собою критерия: предмет и метод правового регулирования. Под предметом здесь обычно понимается относительно автономная сфера общественных отношений, подвергающихся регулятивному воздействию со стороны норм данной отрасли, а под методом — совокупность средств и способов такого воздействия. В классической советской юридической литературе верно отмечалось, что для дифференциации системы права на отрасли «важно не всякое подразделение общественных отношений, а лишь то, которое влечет за собой образование специфических методов регулирования»3. Более поздние дискуссии о социальной сущности права и о соотношении права и законодательства не затронули принципиального подхода к определению двух названных критериев деления системы права и законодательства на отрасли, притом что идеологическая подоплека многих других постулатов в рамках этой же проблематики очевидно утратила актуальность. Например, категоричное отрицание возможности деления социалистического права на частное и публичное, характерное, по мнению Л.С. Явича, только для «эксплуататорского общества»4, сегодня выглядит малопонятным анахронизмом.
Предмет правового регулирования уголовно-процессуального права сколько-нибудь серьезных разногласий в науке тоже никогда не вызывал при всех различиях авторских подходов к определению целей и задач уголовного судопроизводства или его назначения, как это обозначено сейчас в ст. 6 УПК РФ. Нормы уголовно-процессуального права регулируют общественные отношения, возникающие в связи с возбуждением, расследованием, рассмотрением и разрешением уголовных дел. Предмет правового регулирования этой отрасли права едва ли может быть обозначен как-то по-другому при всей спорности многих других вопросов, касающихся субъектного состава уголовно-процессуальных правоотношений, уголовно-процессуальных функций, реализуемых их участниками, тех или иных особенностей их собственного процессуального статуса и т.д. Под методом правового регулирования этой отрасли всегда будет пониматься какой-то набор процедур производства по уголовным делам, как бы ни разнились представления исследователей о содержании и форме этих процедур, составе их участников, о порядке их взаимодействия и даже о необходимой степени конкретизации процедурных правил в самом уголовно-процессуальном законе.
Столь однозначная определенность предмета и метода регулирования уголовно-процессуального права не препятствует утверждению, что
3 Явич Л.С. Общая теория права. Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. С. 129.
4 См.: Там же. С. 129.
собственно производством по уголовным делам регулирующее воздействие норм уголовно-процессуального права не ограничивается. Такое утверждение не противоречит и другому общепринятому тезису: любые процессуальные отношения существуют исключительно как правоотношения, и «отмена правового регулирования ликвидирует и сам судебный процесс»5. Применительно к уголовному процессу континенталь-но-европейского типа сказанное распространяется не только на собственно «судебный процесс», но и на все досудебное производство по уголовному делу. Вся деятельность государственных органов, связанная с возбуждением уголовных дел и расследованием по ним и осуществляемая с участием других лиц, достаточно детально урегулирована уголовно-процессуальным законом и вне правовых форм не существует. Однако специфика уголовно-процессуальных отношений обусловлена тем, что нормы уголовно-процессуального права порождают такие правовые связи между людьми, которые в фактической своей составляющей выходят за рамки собственно уголовно-процессуальной формы и подпадают под действие норм других отраслей права и других социальных регуляторов. Место и значение норм уголовно-процессуального права в общей системе социальных регуляторов определяются связью уголовно-процессуальных процедур с основными правами и свободами всех их участников, выступающих носителями одновременно многих, самых различных социальных ролей.
В литературе верно отмечается, что, в отличие от уголовно-правовых запретов, большая часть которых основана на общепринятых представлениях о добре и зле, уголовно-процессуальные процедуры «отдалены от бытового сознания и приближены к узкопрофессиональной сфере», а потому — «они касаются лишь относительно небольшой части общества и потому гораздо меньше занимают и возбуждают народный ум»6. Действительно, все процедуры производства по уголовным делам существуют в том виде, в котором они заданы национальным законодательством, и что стоит за выбором конкретной процедуры, далеко не всегда может быть оценено на уровне обыденного сознания.
Сказанное не вызывает сомнений, когда речь об обществе в целом, о некой основной массе людей, повседневная жизнь которых отдалена от процедур производства по уголовным делам. Однако все принципиально меняется в жизни отдельного человека, попадающего по тем или иным причинам в сферу регулирования норм уголовно-процессуального права. Здесь именно процедуры приобретают главный смысл, ибо ни самому человеку,
ни его близким не безразлично, решается ли в отношении него вопрос о возбуждении уголовного дела, задерживают ли его в качестве подозреваемого в совершении преступления с места работы на виду у коллег, отбирают ли у него подписку о невыезде, когда его работа в основном состоит из служебных командировок, производят ли обыск в квартире или в служебном кабинете и т.п. Перечень вариантов личной «зависимости от процедур», значение и содержание которых в этих случаях познается и оценивается очень быстро именно на уровне обыденного сознания, можно продолжать до бесконечности. Нелишне заметить, что далеко не всегда только лишь ограничение личной неприкосновенности или свободы передвижения играют самую значимую роль. Нередко достаточно изъять все компьютеры из офиса коммерческой организации (для производства экспертизы, например), чтобы парализовать ее работу вплоть до полного вытеснения с соответствующего рынка. Такие же последствия может вызвать наложение ареста на ценные бумаги или на иные активы организации по уже возбужденному уголовному делу. Ограничить экономические возможности коммерческой организации могут и сам факт возбуждения уголовного дела в отношении ее руководителя, и даже многократные вызовы ее сотрудников в качестве свидетелей по любым уголовным делам, даже если сами уголовные дела деятельности этой организации формально не касаются.
В советские годы не скрывалось и даже никак не вуалировалось утверждение о том, что «советское социалистическое правосудие — это одна из форм государственного управления, средство выполнения государством внутренней функции охраны социалистического правопорядка, социалистической собственности, прав и свобод граждан путем разрешения специальным органом — судом гражданских и уголовных дел»7. Сказанное — это лишь научная стилизация знаменитой мысли В.И. Ленина из «Очередных задач советской власти»: «Суд есть орган привлечения именно бедноты поголовно к государственному управлению (ибо судебная деятельность есть одна из функций государственного управления)»8. В.И. Ульянов-Ленин получил экстерном высшее юридическое образование в Петербургском Императорском университете и работал в начале 1890-х гг. помощником присяжного поверенного в Самарском окружном суде, будучи родным братом казненного государственного преступника, покушавшегося всего за несколько лет до этого на жизнь российского императора. Выстроенная по плану В.И. Ульянова-Ленина и под его руководством
5 Явич Л.С. Указ. соч. С. 224.
6 Васильева Е.Г. Уголовный процесс: догматико-аксиоло-гическое исследование. М.: Юрлитинформ, 2013. С. 39.
7 Мельников А.А. Понятие и содержание правосудия. Осуществление правосудия только судом // Конституционные основы правосудия в СССР / под ред. В.М. Савицкого. М.: Наука, 1981. С. 23.
8 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. М.: Политиздат, 1974. С. 197.
система государственного управления и «советского социалистического правосудия» была таковой, что в советские годы родственники политических преступников и мечтать не могли об адвокатской практике, тем более на уровне крупного губернского (или областного) города, да и о высшем юридическом образовании — тоже. Едва ли к этому имеют отношение сами нормы уголовно-процессуального права, но последствия их реализации в отношении «контрреволюционеров», «врагов народа», «членов семьи изменников родины», «диссидентов» и т.п. всегда выходили за рамки собственно производства по уголовным делам.
О политическом значении уголовно-процессуального закона, отдельных норм уголовно-процессуального права неизменно пишут все исследователи, анализируя жесткие дискуссии между сторонниками разных политических подходов в определении целей уголовного судопроизводства, его задач или назначения, как это определено в ст. 6 действующего УПК РФ9. Бесспорное политическое значение норм уголовно-процессуального права всегда выражалось в том, что любые направления его реформирования всегда были связаны с определением баланса между частными интересами конкретных людей — участников общественных отношений, возникающими в связи с производством по уголовным делам, и некими публичными интересами, сущность которых разные авторы понимали по-разному. Для большинства современных теоретиков права публичный интерес — это, прежде всего, интерес общества, а не государства (понимаемого в узком смысле как государственный аппарат), это интерес, который формируется на основе разнопланового и разнонаправленного взаимодействия частных интересов индивидов и их корпораций, согласования этих интересов как между собой, так и с институтами публичной государственной власти, созданными самим обществом и существующими объективно для защиты интересов этого обще-ства10. Для тех ученых-процессуалистов, которые понимают уголовный процесс как средство борьбы с преступностью, характерно отождествление публичного интереса с интересами власти, силовых структур государства, а нередко — и конкретного чиновника-правоприменителя (следователя, дознавателя, прокурора). Последний в таких случаях по умолчанию представляется исключительно как радетель за общественное благо, за права и законные интересы людей, пострадавших от преступле-
9 Подробнее о дискуссиях на эту тему см.: Лазарева В.А. Права и свободы человека и гражданина в уголовном судопроизводстве правового государства. Уголовный процесс как способ защиты прав личности // Уголовно-процессуальное право. Актуальные проблемы теории и практики: учебник для магистров / под ред. В.А. Лазаревой, А.А. Тарасова. М.: Юрайт, 2012. С. 95-105.
10 Размышления на эту тему см.: Немытина М.В. Право России как интеграционное пространство. 2-е изд., перераб. Саратов: Науч. книга, 2008. С. 57-58.
ний, и на время работы «отключивший» собственные частные интересы. Жизнь, однако, показывает, что такое отождествление имеет мало общего с реальным положением вещей. Трудно не согласиться с А.В. Победкиным: «Субъекты, наделенные властными возможностями, должны вести борьбу не только с противодействием, оказываемым судопроизводству, но и с собственными биологическими проявлениями, которые неизбежно вспениваются, будучи подогретыми властными возможностями, желаниями удовлетворить исключительно собственные амбиции, соблазнами улучшить свое материальное и социальное положение незаконными средствами»11. Не каждый государственный чиновник способен отдать приоритет общественным интересам в этой борьбе, этим и объясняется в первую очередь общественная потребность в создании процедурных препятствий для «вспенивания биологических проявлений» любого чиновника, от личностных характеристик которого другие участники процесса страдать не должны, да и зависеть тоже. Примечательно, что необходимость защиты интересов потерпевших по уголовным делам традиционно используется в качестве аргумента в спорах со сторонниками развития состязательных начал в уголовном судопроизводстве и расширения правовых возможностей для осуществления защиты по уголовным делам12. Этот аргумент отдает лукавством: российская правозащитная практика, в том числе и практика работы с обращениями граждан Уполномоченных по правам человека в различных регионах России, стабильно показывает, что государство, не способное защитить права одних своих граждан, оказывается столь же беспомощным в защите прав всех остальных. Апелляция к необходимости защиты прав потерпевшего в противовес защите прав обвиняемого или подозреваемого — не более чем способ подменить предмет спора: российские потерпевшие страдают от бездушия правоохранительной системы ничуть не меньше, чем обвиняемые и подозреваемые, и несовершенства законодательства, если такие несовершенства в отношении потерпевших вообще есть, играют в этих процессах далеко не самую главную роль. Куда более ощутимая проблема российского уголовного судопроизводства видится не в содержании правовых норм, а в «глухом противостоянии» государственного чиновничества, занятого в этой сфере, и граждан, вовлекаемых в нее в разном процессуальном качестве. Уголовное судопроизводство в значительной части случаев сводится к чиновничьему документообороту, сориентированному исключительно на ведомственную отчетность. Поведение же граждан сориентировано главным образом на
11 Победкин А.В. Уголовный процесс: состояние вне права. М.: Юрлитинформ, 2013. С. 71.
12 См.: Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании / под науч. ред. В.Т. Томина. М.: ЮрВАК, 2004. С. 151.
то, чтобы любыми путями уклониться от любых форм содействия судопроизводству: не попасть в понятые, свидетели, специалисты (если это не обусловлено повседневными служебными обязанностями или не сулит ощутимого денежного вознаграждения), в присяжные заседатели. Адвокатский опыт авторов позволяет утверждать, что общение потерпевшего с правоохранительной системой в процессе производства по уголовному делу сулит ему унижения и потери, сравнимые с ущербом от самого преступления. Противостояние между правоохранительными органами и гражданами есть следствие воздействия сложившейся практики применения норм уголовно-процессуального права на общественные отношения в целом: опыт реального общения большинства российских граждан с отечественной правоохранительной системой вызывает у них главным образом негативные эмоции, сопровождающие их затем и во всех других сферах жизнедеятельности. Одной из наиболее обсуждаемых проблем, порожденных взаимным недоверием между системой уголовной юстиции в современной России и ее населением, стала проблема злоупотребления процессуальными правами, в том числе — правом на судебную защиту. По данным Н.А. Колоколова, «анализ судебной практики позволяет сделать вывод, что возникновение каждого третьего производства не вызывалось объективной необходимостью»13. Это, действительно, так, и это, действительно, существенно обременяет судей, отвлекая их от главной работы — отправления правосудия. Однако ознакомление с практикой рассмотрения жалоб на действия следователей и дознавателей внутри самих правоохранительных ведомств — органов внутренних дел, Следственного комитета РФ, прокуратуры — как правило, приводит к не менее печальному выводу, что искать защиты своих прав (как действительных, так и предполагаемых) здесь — бессмысленно. В качестве обоснования ответа на жалобу нередко используется текст самого обжалуемого решения, воспроизводимый многократно на разных уровнях ведомственных структур. И длится это нередко годами.
Объяснимой в современных условиях представляется особая популярность исследований проблем «социальной ценности уголовного судопроизводства», уголовно-процессуальной политики14, что, несомненно, подчеркивает интерес научного сообщества к проблемам влияния уголовного судопроизводства как сферы человеческой деятельности и норм уголовно-процессуального права, ее регулирующих, на жизнь государства и общества в целом. В последнее время появляется
13 Колоколов Н.А. Злоупотребление правом на обжалование // Уголовное судопроизводство: теория и практика / под ред. Н.А. Колоколова. М.: Юрайт, 2011. С. 709.
14 Смирнова И.Г. Социальная ценность российского уго-
ловного судопроизводства: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Томск, 2012. С. 26-27 и др.
все больше научных работ, сама тематика которых констатирует, что не только регулирующее воздействие норм уголовно-процессуального права простирается далеко за рамки собственно предмета правового регулирования, но и социальные нормы, не относящиеся к названной отрасли российского права (а часто — и к правовым нормам вовсе), выполняют собственную регулирующую роль в сфере уголовно-процессуальных отноше-ний15. Анализ соприкосновения семейно-брачных отношений, отношений родства или свойства с общественными отношениями, возникающими в связи с возбуждением уголовных дел и производством по ним, приводит любого исследователя к необходимости отвечать на многие неожиданные вопросы. Должен ли, например, свидетельский иммунитет распространяться на фактических супругов, личная привязанность к которым никак не зависит от юридического оформления брачных отношений? Соблюдена ли надлежащая форма вызова на допрос посредством вручения повестки «совершеннолетнему члену семьи», если повестка вручена фактическому супругу, формально не усыновленным совершеннолетним и проживающим совместно детям, родителям супруга и т.п.? Очевидно, что социально-психологические механизмы, на действие которых должно быть рассчитано уголовно-процессуальное регулирование во всех перечисленных и иных подобных случаях, в значительной степени определяют поведение людей. Это влияние не зависит от того, оформлены или не оформлены официально фактические отношения между людьми, которые объективными событиями вовлекаются в уголовно-процессуальную сферу. Однако нормы уголовно-процессуального права не только не содержат процедурных механизмов корректного преодоления возникающих трудностей для непосредственного применения этих норм, они вовсе не рассчитаны на саму возможность возникновения таких трудностей.
Наиболее рельефно социальная значимость уголовно-процессуальных процедур проявляется в случаях, когда в эти процедуры вовлекаются непрофессиональные участники процесса, да еще и с правом принятия юридически значимого решения. В этом контексте наибольшее внимание исследователей всегда привлекал суд присяжных, тема которого вызывала и самые острые споры как в профессиональной юридической среде, так и в обществе. Суд с участием присяжных заседателей — это не просто одна из форм отправления правосудия по уголовным делам «областной» подсудности, это — сложный комплекс взаимоотношений судебной власти и населения страны, государства в целом и общества в целом. Грубую методологическую ошибку допускают авторы,
15 См.: Дежнев А.С. Реализация социальных функций семьи в уголовном процессе России. Омск: Омск. академия МВД России, 2012.
пытающиеся оценивать сам суд присяжных, личности присяжных заседателей, задаваемые ими вопросы в ходе судебного следствия, вердикты коллегии присяжных с позиций юридической службы, юридического образования и юридической логики, как ее понимают сами «юридические служащие». Предложения «доучить» присяжных, прочитав им лекции на правовые темы, распространить на них полномочия профессиональных судей по исследованию доказательств в суде и тому подобные — бесплодны, поскольку основаны на ложных представлениях о роли «народного элемента в правосудии». Столь же бесперспективны предложения поручить присяжным определять меру наказания, поскольку это — сугубо правовой вопрос, требующий главным образом юридических знаний и осведомленности о практике применения уголовно-правовых норм. Предложение убрать из компетенции присяжных вопросы о доказанности факта совершения преступления и о виновности (или невиновности) подсудимого также основано на непонимании профессиональными юристами правовой сущности не только суда присяжных, но и привлечения представителей общества к отправлению правосудия вообще16.
А.Д. Бойков, один из наиболее известных специалистов по уголовно-процессуальному праву советской и постсоветской России, писал в 2002 г.: «Суд присяжных — неэффективная форма правосудия из-за профессиональной некомпетентности, подверженности групповым пристрастиям, эмоциональному воздействию риторики сторон», и ссылался на то, что в ведущих англосаксонских странах — Англии, США, Канаде — «суд присяжных рассматривает лишь от одного до четырех процентов всех уголовных дел»17. Последний аргумент сторонникам приведенного суждения кажется неотразимым: на исторической родине классического суда присяжных им пользуются редко. Только ведь здесь не учтено, что американские граждане, например, редко ходатайствуют о суде присяжных, имея практически неограниченную возможность к нему обратиться (по делам обо всех преступлениях, за которые может быть назначено более 1 года лишения свободы), то есть реализуя свободу выбора между судом присяжных и признанием вины. А.Д. Бойков умолчал, что те дела, которые в США рассматривает не суд присяжных — более 95 оставшихся процентов — заканчиваются «сделкой о признании», а обращаться к суду присяжных тому, кто признал себя виновным бессмысленно, что в США, что в России. Но уж если человек не признал себя виновным, то при наличии суда
16 Подробнее о дискуссиях по этому поводу см.: Рахметул-лина О.Р. Суд присяжных как форма народного участия в отправлении правосудия: дис. ... канд. юрид. наук. Самара, 2013. С. 131, 198 и др.
17 Бойков А.Д. Третья власть в России. Кн. 2: Продолже-
ние реформ. М.: Юрлитинформ, 2002. С. 98.
присяжных у него есть хоть какая-то возможность добиться, чтобы ему поверили, хоть какая-то надежда на оправдание. Реализация этой надежды сопряжена с немалым риском: осужденный присяжными не имеет возможности оспорить обвинительный вердикт и приговор по мотиву необоснованности выводов суда.
Смысл всех процедурных механизмов деятельности суда присяжных состоит в том, чтобы обеспечить понимание всего происходящего в зале судебного заседания любым среднестатистическим жителем России. Прав А.В. Победкин, не относящий себя к числу «стратегических сторонников» суда присяжных и считающий, что этот суд «мало приспособлен к установлению объективной истины», но все-таки уверенно утверждающий, что «при существующем правосознании профессиональных судей, их отношении к возможности постановления оправдательных приговоров отказ от суда присяжных преждевременен»18. Авторы настоящей статьи являются последовательными сторонниками суда присяжных и убеждены, что суд присяжных способствует становлению подлинного правосудия в стране и помогает преодолеть «пропасть отчуждения» между судебной системой и народом. При этом нельзя исключить, что какие-то страны могут позволить себе и иные формы народного участия в правосудии и отказаться от классического суда присяжных, как в 1920-е гг. поступила Германия, а в 1940-е — Франция. В обеих названных странах неизменно высок авторитет судебной власти и судей, ее представляющих. Россия — явно не из числа таких стран, как ни горько это признавать, поскольку многочисленные социологические исследования показывают, что уровень доверия российских граждан к профессиональному судейскому корпусу ничтожно низок — всегда менее половины опрошенных, а иногда — не более 20 % доверяют профессиональному судейскому корпусу. Один из самых известных в истории способов решения этой проблемы — открыть процедуры производства по уголовным делам для восприятия простыми гражданами, а в идеале — для участия в них с правом решающего голоса. Если недоверие к суду — ложный стереотип обыденного правосознания, то он достаточно скоро будет разоблачен реальными участниками реальных судебных процессов, а если этот стереотип не ложный, то профессиональным судьям, прокурорам, адвокатам придется что-то менять в своей работе.
Анализ деятельности суда присяжных в современной России позволяет оценивать масштабы общественного резонанса, который способны вызвать уголовно-процессуальные процедуры. Оправдательный вердикт в отношении 16-летнего Романа Казакова по делу об убийстве в г. Санкт-
Победкин А.В. Указ. соч. С. 115.
18
Петербурге 8-летней таджикской девочки (март 2006 г.) повлек прекращение уголовного преследования в этой части при осуждении и самого Романа Казакова и других подсудимых за хулиганство. Кассационная инстанция оставила приговор по этому делу в силе, не усмотрев процессуальных нарушений ни в порядке формирования коллегии присяжных, ни в ходе судебного следствия19. Однако в судебном следствии по разным поводам фигурировали сведения, касающиеся отношения жителей города Санкт-Петербурга к мигрантам из Таджикистана и к мигрантам вообще, касающиеся преступности и наркоторговли в этой социальной среде и возможной причастности к ней отца и родственников убитой девочки. На этом фоне обсуждались и вопросы об отсутствии прямых доказательств совершения убийства именно Казаковым, а не кем-то другим. Не могли не сыграть своей роли и публичные заявления губернатора Санкт-Петербурга В.И. Матвиенко о том, что убийцы будут найдены и наказаны. Состоявшийся вердикт коллегии присяжных и вступивший в законную силу приговор суда не позволяют ставить под сомнение доказанность соответствующих фактических обстоятельств и правильность юридических оценок. Но нельзя запретить предположение, что на формально немотивированное решение присяжных по этому резонансному уголовному делу вполне могли оказать влияние самые разные факторы, характеризующие отношение жителей Санкт-Петербурга к его правоохранительным органам, судам и к действующей власти вообще. Неконтролируемый властями приток иностранной рабочей силы, действительно, вызывает многолетнее недовольство петербуржцев, причем даже на фоне всей остальной России, где аналогичная проблема стоит также достаточно остро. Поспешные и излишне громкие публичные заявления высоких государственных чиновников о готовности раскрыть любые «резонансные» преступления нередко воспринимаются среди наиболее активной и образованной части населения как готовность «назначить виновных» в угоду этим чиновникам или их более высокому руководству. Доказательственная база по уголовному делу, действительно, могла быть недостаточной, а позиция государственного обвинителя по этой причине — неубедительной. И, наконец, подсудимый, на самом деле, мог не совершить этого преступления, и именно поэтому следствию не удалось собрать достаточных доказательств его виновности. Каждый из этих факторов мог сыграть в деле решающую роль, а их совокупность, диагностированная с помощью суда присяжных, позволяет оценивать не только эффективность уголовно-процессуальной деятельности по этому
19 Кассационное определение по уголовному делу № 78-006-65сп // Официальный сайт Верховного Суда РФ. URL: http://www.vsrf.ru/stor_pdf.php?id=150856 (дата посещения: 30.12. 2013).
делу, но и качество правоохранительной деятельности вообще, как, впрочем, и многие другие стороны жизни общества и государственного управления его делами. Участие в таком уголовном деле не могло не оказать влияния и на правосознание самих присяжных, которые возвращаются к своим местам работы, в свои семьи, в привычные социальные группы и неизбежно распространяют собственные образцы отношения и к правосудию, и к правоохранительной системе, и к власти вообще. Эти образцы способны оказывать влияние на отношение людей к выполнению ими их будущих уголовно-процессуальных обязанностей в качестве свидетелей, понятых, специалистов, экспертов, вызванных в суд кандидатов в присяжные заседатели, самих присяжных в случае их отбора в коллегию. Общественные отношения, связанные с производством по уголовному делу, выйдя за рамки собственно уголовно-процессуальных отношений, имеют потенциальную способность влиять на содержание будущей уголовно-процессуальной деятельности. Но это же обстоятельство позволяет считать, что нормы уголовно-процессуального права, регулирующие производство в суде с участием присяжных заседателей, предопределило поведение участников процесса вне суда и после суда, а значит — косвенно оказало регулирующее воздействие на общественные отношения, прямо не связанные с производством по данному уголовному делу и по уголовным делам вообще.
Особый интерес представляет вопрос о регулирующем воздействии норм уголовно-процессуального права на экономику страны. В современной литературе разные аспекты этой проблематики рассматриваются отдельными авторами при том, что любому исследователю очевидно, что экономические отношения сами по себе не входят и не должны входить в предмет правового регулирования уголовно-процессуального права.
Влиянию уголовно-процессуальных отношений на экономическое развитие России неизбежно посвящены все исследования, касающиеся, например, затратности процедур производства по уголовным делам, особенно если речь идет о готовящихся или уже проводящихся преобразованиях. Само за себя говорит название статьи А.Г. Волеводза «Половина госбюджета России — цена возможной очередной реформы уголовного процесса. Пора бы остановиться...», в которой речь идет о планируемом отказе России от стадии возбуждения уголовного дела вслед за Украиной и Казахстаном. В дополнение к прочим аргументам в пользу сохранения этой «фильтрующей» стадии, призванной оградить органы предварительного расследования от очевидно лишней работы, осуществляемой в рамках уголовно-процессуальных отношений без реальной в этом нужды, автор приводит весьма убедительный экономический аргумент: по самым скромным подсчетам, названная реформа уголов-
ного процесса обойдется российскому бюджету не менее чем в 6814,2 млрд руб.20 Экономические мотивы, по убеждению авторов настоящей статьи, не должны быть ни главными, ни тем более единственными в решении проблем реформирования отечественной правовой системы21. Однако в условиях, когда само реформаторское решение спорно, экономические аргументы должны играть свою роль, ибо необоснованное бюджетное вливание в уголовно-процессуальную сферу неизбежно влечет за собой изъятие бюджетных средств из каких-то других сфер, что не прибавит народного признания этой и без того не очень любимой народом государственной деятельности. Бюджетное финансирование системы уголовного судопроизводства — это лишь малая и далеко не главная часть соприкосновения норм уголовно-процессуального права с российской экономикой.
На примере особенностей уголовного преследования лиц, совершивших налоговые или иные экономические преступления, мы можем проследить воздействие, оказываемое уголовно-процессуальными нормами на экономическую жизнь страны. В упоминавшейся ранее работе И.Г. Смирновой позитивно оценена предусмотренная законодателем возможность «применения трансакции» по делам об экономических, в том числе и налоговых, преступлениях — то есть специальное основание прекращения уголовного преследования при возмещении ущерба госу-дарству22. Проанализируем это суждение с позиций междисциплинарного экономико-правового подхода.
Процедуры производства по делам о налоговых преступлениях за годы действия УПК РФ менялись поэтапно и не до конца последовательно, что выразилось в следующем:
1) введение специального основания прекращения уголовного преследования по делам, связанным с нарушением законодательства о налогах и сборах (имеются в виду дела по преступлениям, предусмотренным ст. 198-199.1 УК РФ, условием которого было возмещение в полном объеме до окончания предварительного расследования ущерба, причиненного бюджетной системе РФ (ст. 28.1 УПК РФ, введенная Федеральным законом от 29.12.2009 № З8З-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Налогового кодекса РФ и отдельные законодательные акты РФ»23));
20 См.: Волеводз А. Половина госбюджета России — цена возможной очередной реформы уголовного процесса. Пора бы остановиться... URL: http://viperson.ru/wind. php?ID=667528&soch=1 (дата посещения: 03.01.2014).
21 Ранее об этом применительно к широко обсуждаемой дороговизне суда с участием присяжных заседателей писал один из авторов. См.: Тарасов А.А. Единоличное и коллегиальное в уголовном процессе: правовые и социально-психологические проблемы. Самара: Изд-во Самар. ун-т, 2001. С. 288-289.
22 Смирнова И.Г. Указ. соч. С. 18.
23 Собрание законодательства РФ. 2010. № 1. Ст. 4.
2) закрепление безальтернативно преюдициального значения обстоятельств, установленных вступившим в законную силу решением суда, принятым в рамках гражданского, арбитражного или административного судопроизводства (ст. 90 УПК РФ в редакции Федерального закона от 29.12.2009 № 383-ФЗ);
3) введение особого повода возбуждения уголовного дела о преступлениях, предусмотренных ст. 198-199.2, закрепленного в ч. 1.1 ст. 140 УПК РФ, — материалов, которые направлены налоговыми органами в соответствии с законодательством о налогах и сборах для решения вопроса о возбуждении уголовного дела (часть введена Федеральным законом от 06.12.2011 № 407-ФЗ «О внесении изменений в ст. 140 и 241 Уголовно-процессуального кодекса РФ»24);
4) изменение подследственности по соответствующим уголовным делам (в части преступлений, предусмотренных ст. 198-199.2 УК РФ), то есть изъятие их из компетенции, условно говоря, «общеуголовных» следователей органов внутренних дел с передачей «узкоспециализированным» следователям Следственного комитета РФ (ранее Следственного комитета при Прокуратуре РФ) (Федеральный закон от 29.12.2009 № З8З-ФЗ в данной части вступил в силу с 01.01.2011);
5) расширение сферы применения специального основания прекращения уголовного преследования, упомянутого в п. 1 текущего перечня, за счет распространения на иные экономические преступления с несколько иным условием применения данного основания (ч. 3 ст. 28.1 УПК РФ, введенная Федеральным законом от 07.12.2011 № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс РФ и отдельные законодательные акты РФ»25).
Каждая из этих законодательных новелл в отдельности объяснима.
1. Появления в УПК РФ специального основания прекращения уголовного преследования по делам о налоговых преступлениях требовал, по логике законодателя, процесс гуманизации ответственности за совершение экономических преступлений. Этот процесс включал в себя также существенное изменение составов налоговых преступлений, криминализацию новых деяний и декриминализацию части прежде существующих, разнонаправленную коррекцию санкций, предусмотренных за совершение налоговых преступлений26, установление нового основания освобождения от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности, а также
24 Собрание законодательства РФ. 2011. № 50. Ст. 7349.
25 Там же. Ст. 7362.
26 Об этом см., например: Лопашенко Н.А. Уголовная политика. М.: Волтерс Клувер, 2009. С. 285-315.
специального основания освобождения от ответственности, предусмотренного в рамках статей Особенной части УК РФ.
2. О необходимости признания преюдициального значения для уголовного процесса актов гражданского судопроизводства до внесения соответствующего изменения в УПК РФ говорилось много, и законодателем была поддержана наиболее радикальная из предлагаемых позиций27. В итоге от прежде полного игнорирования решений арбитражных судов по делам о налоговых правонарушениях, имевшего место на практике, мы перешли к их некритическому принятию, когда правоприменитель «предопределяющее» значение придает не установленным обстоятельствам, а юридическим выводам или даже самому существованию какого-либо судебного решения.
3. Отдельный повод для возбуждения интересующей нас категории дел появился не сразу, а, думается, как вполне закономерное продолжение создания для этих уголовных дел какой-то особенной «процедуры». Закрепив в ч. 1 ст. 28.1 УПК РФ в качестве условия освобождения от уголовной ответственности и прекращения уголовного преследования уплату, в том числе, недоимки в размере, установленном налоговым органом в решении о привлечении к ответственности, вступившем в силу, законодатель первоначально породил проблему невозможности прекращения тех дел, которые были возбуждены по иным поводам в отношении тех налогоплательщиков, которые не были привлечены к налоговой ответственности соответствующим решением налогового органа28. Вполне естественно, что эту проблему пришлось решать — наиболее очевидным из возможных способов — предусмотрев еще одну «особенность» уголовного процесса для дел о налоговых преступлениях.
4. Постоянно подчеркиваемая на высшем уровне важность для государства борьбы с налоговыми преступлениями, необходимость их раскрытия и обеспечения неотвратимости ответственности (и до, и после ее «гуманизации») также закономерно привела к передаче следствия по «налоговым делам» от органов внутренних дел Следственному комитету РФ, который, отделившись от прокуратуры, унаследовал от нее подследствен-
27 Разделяемая, к примеру, С.Н. Гладких, предлагавшим в целях соблюдения принципа процессуальной экономии учитывать вступившее в законную силу решение по арбитражному делу в качестве доказательства наличия либо отсутствия события налогового преступления. См.: Гладких С.Н. Проблемы расследования налоговых преступлений: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2006. С. 52.
28 Об этом мы писали подробнее, см.: Шарипова А.Р. Уголовное преследование по делам о налоговых преступлениях: дис. ... канд. юрид. наук. Уфа, 2010. С. 150-151.
ность по наиболее общественно опасным, резонансным, сложным для расследования уголовным делам. 5. Итогом подстройки УПК РФ под необходимость изменения стиля работы правоохранительных органов с налогоплательщиками (промежуточным, надо полагать) стало расширение сферы преступлений, по которым возможно применение специального основания прекращения уголовного преследования. Можно предположить, что это законодательное изменение не последнее, и создание специальных процедур для отдельных категорий дел продолжится, ведь, как мы попытались описать выше, одна особенность процесса влечет необходимость внесения еще нескольких. Рассмотрев вкратце существо ряда изменений в УПК РФ, произошедших за последние 4 года, вернемся к тому, что и без того немногочисленные уголовные дела о налоговых преступлениях (как возбужденные, так и дошедшие до суда) сошли на нет; принципиального скачка собираемости налогов от этого не произошло; груз ответственности принятия решения о судьбе уголовного дела перенесся со Следственного комитета РФ на территориальные налоговые органы. Последние, заметим, уголовно-процессуальную деятельность не осуществляют, но движение уголовного дела зависит именно от них.
Исходя же из существа уголовно-процессуального права как отрасли права, регулирующей возбуждение, расследование, рассмотрение и разрешение уголовных дел, следует, что регулирующее влияние на общественные отношения нормы этой отрасти права должны оказывать только тогда, когда совершено преступление, но уж никак не ранее. Между тем ситуация, при которой максимальное наказание за налоговое преступление, установленное уголовным законом в виде 6 лет лишения свободы, и относящая это преступление к категории тяжких, не грозит в реальности никому, у кого достанет средств заплатить то, что ему и так следовало бы заплатить, если бы он не совершал преступления, очевидно, оказывает регулирующее влияние на поведение всех налогоплательщиков, которыми являются все физические и юридические лица.
Есть основания констатировать, что вопреки всем законам развития правовой системы уголовный процесс произвел фактическую декриминализацию налоговых преступлений, вторгся как минимум в сферу действия уголовного права. Заметим, что в последнее время отчетливо заметна подобная тенденция — нивелирование действия каких-либо правовых норм не путем их изъятия, а своеобразного консервирования, позволяющего в любой момент в нужном случае вернуться к практике применения этой нормы. Нечто подобное произошло, например, с таким
видом наказания, как смертная казнь: из отечественной системы наказаний она до сих пор не изъята, но применять ее нельзя.
С позиции системного понимания права следовало бы ограничиться лишь налоговой ответственностью (если справедливо то, что налоговые преступления утратили ту степень общественной опасности, какая делает их преступлениями, если они так распространены, что каждый рискует оказаться преступником, если умысел недоказуем, а неосторожность — повсеместна), не нужно сохранять соответствующие составы в УК РФ, полностью их выхолостив «оговорками» процессуального характера.
Прогнозирование побочных эффектов законодательных изменений должно быть неотъемлемым элементом экспертизы законопроекта, поскольку пока действия законодателя и субъектов законодательной инициативы слишком напоминают работу молодого врача — узкого специалиста, лечащего не больного, а его отдельные болезни, и создающего ему этим новые проблемы.
Подводя итог всему сказанному, сформулируем некоторые краткие выводы:
1. Общественные отношения, регулируемые нормами уголовно-процессуального права, существуют не изолированно от других сфер общественной жизни, а в тесной взаимосвязи и взаимозависимости с ними. Нормативное регулирование общественных отношений в сфере уголовного судопроизводства должно строиться на основе изучения потенциального влияния норм уголовно-процессуального права на все иные сферы жизни общества.
2. Реализация норм уголовно-процессуального права существенно зависит от особенностей
Библиография:
правопонимания тех социальных групп, представители которых участвуют в процедурах производства по уголовным делам в разном процессуальном качестве. Игнорирование этих особенностей порождает негативное отношение к самим нормам уголовно-процессуального права и к представителям власти, ответственным за их реализацию.
3. Современное состояние уголовной юстиции в значительной степени характеризуется взаимным недоверием участников уголовно-процессуальных процедур, наделенных властью, — с одной стороны, и не наделенных властью — с другой. Правовой нигилизм с обеих сторон порожден, во-первых, взаимным отчуждением граждан и государственных органов в современной России, а во-вторых, бессистемностью производимых в стране законодательных и управленческих реформ.
4. Основное направление преодоления коллизий интересов между государством и обществом в системе уголовного судопроизводства связано с максимальной открытостью правоохранительной и судебной деятельности для представителей общества, расширением взаимодействия властных и силовых структур с населением, возможно более широким участием представителей общества в отправлении правосудия.
5. Реформирование системы уголовного судопроизводства должно осуществляться с позиций системных представлений о праве и об общественных отношениях: экспертиза законопроектов должна проводиться представителями разных отраслей права, экономики, научной общественности и представителями всех юридических профессиональных сообществ.
1. Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании: монография / под науч. ред. В.Т. Томина. - М.: ЮрВАК, 2004 - 545 с.
2. Бойков А.Д. Третья власть в России. Кн. 2: Продолжение реформ. — М.: Юрлитинформ, 2002. — 280 с.
3. Васильева Е.Г. Уголовный процесс: догматико-аксиологическое исследование. — М.: Юрлитинформ, 2013. — 584 с.
4. Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В.А.Туманова. — М.: Междунар. отношения, 1999. — 400 с.
5. Дежнев А.С. Реализация социальных функций семьи в уголовном процессе России. — Омск: Омск. академия МВД России, 2012. — 288с.
6. Конституционные основы правосудия в СССР / под ред. В.М. Савицкого. — М.: Наука, 1981 — 360 с.
7. Лопашенко Н.А. Уголовная политика. — М.: Волтерс Клувер, 2009. — 608 с.
8. Немытина М.В. Право России как интеграционное пространство. — 2-е изд., перераб. — Саратов: Науч. книга, 2008. — 260 с.
9. Победкин А.В. Уголовный процесс: состояние вне права. — М.: Юрлитинформ, 2013. — 248 с.
10. Проблемы общей теории права и государства: учебник для вузов / под общ. ред. В.С. Нерсесянца. — М.: Норма: Инфра-М, 1999. — 832 с.
11. Тарасов А.А. Единоличное и коллегиальное в уголовном процессе: правовые и социально-психологические проблемы. — Самара: Изд-во Самар. ун-т, 2001. — 312 с.
12. Уголовное судопроизводство: теория и практика / под ред. Н.А. Колоколова. — М.: Юрайт, 2011. — 1038 с.
13. Уголовно-процессуальное право. Актуальные проблемы теории и практики: учебник для магистров / под ред. В.А. Лазаревой, А.А. Тарасова. — М.: Юрайт, 2012. — 476 с.
14. Явич Л.С. Общая теория права. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. — 288 с.
Материал поступил в редакцию 5 ноября 2014 г.
CRIMINAL PROCEDURAL LAW WITHIN THE SOCIAL REGULATOR SYSTEM:
ITS PLACE AND VALUE
Tarasov, Aleksandr Alekseevich — Doctor of Law, Professor, Head of the Department of Criminal Law and
Process of the Bashkir State University.
[aatar@mail.ru]
450005, Russia, Ufa, ul. Dostoevskogo, 131.
Sharipova, Alia Rashitovna — PhD in Law, Senior Lecturer of the Bashkir State University.
[nordwind23@rambler.ru]
450005, Russia, Ufa, ul. Dostoevskogo, 131.
Review. The criminal procedural relations, which have appeared under the influence of criminal procedural norms gain de facto contents, which stretch beyond the procedural framework prescribed by the criminal procedural norms. These new contents are capable of influencing the entire social life of an individual and the social life in general. Place and role of the provisions of criminal procedural law within the system of social regulators is defined by the links between the regulated relations and many social roles, which are simultaneously possessed by the participants of criminal judicial proceedings. This connection predefiness the regulating influence of the procedural rules in criminal cases upon the social relations, which are formally outside the scope of criminal judicial proceedings, being regulated by civil, family, administrative law, or not being regulated by law as such. The regulating influence of the norms of criminal procedural law on various spheres of social life is regarded by the authors from the standpoint of systemic structural analysis and synthesis of the branches of the Russian law, their specific provisions and relations regulated by them in correlation with the implementation of political, moral, corporate and other social norms, as well as using historical and comparative legal methods. The scientific novelty of the study is due the proposal of the authors to reevaluate the traditional attitudes towards regulating influence of procedural rules in criminal judicial proceedings. The main conclusion of the study is that the provisions of criminal procedural law indirectly influence other spheres of social life due to mass involvement of the representatives of various social groups in the criminal procedural relations, while regulating the social relations in the sphere of criminal judicial proceedings. The development of the Russian criminal judicial proceedings requires unity of the concept with the development of all other spheres of implementation of the legal norms, as well as the ongoing evaluation of the social processes in the sphere of criminal justice, as well as in all other spheres of social life.
Keywords: jurisprudence, system of law, object of legal regulation, branch of law, social regulators, criminal procedural law, legal relations, law-enforcement bodies, criminal justice, criminal judicial proceedings, judicial system.
Bibliography:
1. Agutin, A.V. Worldview ideas in criminal procedural evidence: monograph / Scientific editor V.T. Tomin. — M.: JurVAK, 2004 — 545 p.
2. Bojkov, A.D. Third power in Russia. Book 2. Continued reforms. — M.: Jurlitinform, 2002. — 280 p.
3. Vasileva, E.G. Criminal process: dogmatic and axiological studies. — M.: Jurlitinform, 2013. — 584 p.
4. David, R., Geoffrey-Spinozi, C. Fundamental legal systems of modernity / Translated from French by V.A.Tumanov. — M.: Mezhdunar. otnoshenija, 1999. — 400 p.
5. Dezhnev, A.S. Implementation of the social functions of a family in criminal process in Russia. — Omsk: Omsk. akademija MVD Rossii, 2012. — 288 p.
6. Constitutional fundamentals of justice of the USSR / Ed. by V.M. Savickiy. — M.: Nauka, 1981 — 360 p.
7. Lopashenko, N.A. Criminal policy. — M.: Walters-Kluwer, 2009. — 608 p.
8. Nemytina, M.V. Law of Russia as an integration territory. 2nd Ed., amended. — Saratov: Nauch. kniga, 2008. — 260 p.
9. Pobedkin, A.V. Criminal process: position outside the scope of law. — M.: Jurlitinform, 2013. — 248 p.
10. Problems of general theory of law and state: manual for higher education institution / Ed. by V.S. Nersesyanc. — M.: Norma: Infra-M, 1999. — 832 p.
11. Tarasov, A.A. Individual and collegiate matters in criminal process: legal, social and psychological problems. — Samara: Izd-vo Samar. un-t, 2001. — 312 p.
12. Criminal judicial proceedings: theory and practice / Ed. by N.A. Kolokolov. — M.: Jurajt, 2011. — 1038 p.
13. Criminal procedural law. Topical problems of theory and practice: manual for Master's Degree / Ed. by V.A. Laza-reva, A.A. Tarasov. — M.: Jurajt, 2012. — 476 p.
14. Javich, L.S. General theory of law. — L.: Izd-vo LGU, 1976. — 288 p.
