CC BY
197
Гинц Е.М. Деликтные обязательства и обязательства вследствие правомерного причинения вреда: общее и особенное
10. См.: Гражданское право: учебник / С.С. Алексеев и др.; под общ. ред. С.С. Алексеева. М., 2007. С. 362.
11. Кузнецова Л.В. Основные вопросы деликтной ответственности // Меры обеспечения и меры ответственности в гражданском праве: сборник статей / отв. ред. М.А. Рожкова. М., 201 0. С. 358.
12. См.: Красавчиков О.А. Ответственность, меры защиты и санкции в гражданском праве // Проблемы граж-
данской ответственности и защиты субъективных прав. Свердловск, 1980. С. 9.
13. См.: Садиков О.Н. Убытки в гражданском праве Российской Федерации. М., 2009.
14. См.: Гражданское право: учебник / отв. ред. А.П. Сергеев, Ю.К. Толстой. 4-е изд. СПб., 2004.
15. См.: Российское гражданское право: учебник: в 2 т. / отв. ред. Е.А. Суханов. М., 2010. Т. 1. С. 447.
А.Д. Комаров
Комаров Александр Дмитриевич — аспирант кафедры уголовного права Национального университета «Юридическая
академия Украины имени Ярослава Мудрого»
E-mail: al kom@ukr.net
Уголовно-правовая оценка фактической ошибки в трудах отечественных дореволюционных криминалистов
В статье рассматриваются взгляды ведущих отечественных криминалистов дореволюционного периода на уголовно-правовое значение фактической ошибки. Исследуются подходы ученых второй половины XIX — начала XX века к решению проблем квалификации преступлений при наличии фактической ошибки в объекте, предмете преступления, личности потерпевшего, средствах совершения преступления, а также в случаях отклонения действия. В работе делается вывод о применимости отдельных положений указанных работ на сегодняшнем этапе развития науки уголовного права.
This paper considers the points of view of leading national criminalists from the pre-revolutionary period on the criminal law significance of mistake of fact. Article explores the approaches of scientists of the II half of XIX — beginning of XX century to the problems of qualification of the crimes, which contains mistakes of fact in the object of the crime, in the subject of the crime, in the identity of the victim, in the means of committing the crime, as well as in cases of ab-erratio ictus. The paper concludes that some of the investigated provisions are applicable at the current stage of development of the science of criminal law.
На сегодняшний день в науке уголовного права далеко не в полном объеме исследовано отечественное научное наследие. Работы выдающихся российских криминалистов второй половины XIX — начала XX века, практически не изучавшиеся на протяжении 70 лет, содержат в себе целый ряд идей, не утративших свою актуальность сегодня и даже намного опередивших свое время. Указанное в полной мере относится и к исследованию вопросов фактической ошибки в уголовном праве. Разумеется, такое положение нельзя считать удовлетворительным.
Активное развитие отечественных уголовно-правовых воззрений на фактическую ошибку происходило во второй половине XIX — начале XX столетия. Восприняв идеи субъективного вменения, провозглашенные в первую очередь немецкими юристами, ученые Российской империи внесли значительный вклад в теоретическую разработку вопросов вменения, форм вины, соотношения между сознанием и волей лица и их объективацией. В той или иной степени внимание вопросам фактической ошибки уделяли И.Е. Нейман, С.И. Баршев, В.Д. Спа-сович, П.Д. Калмыков, Н.С. Власьев, А.Ф. Кони,
С. Будзинский, Н.Д. Сергеевский, Н.А. Неклюдов, А.Ф. Кистяковский, ГЕ. Колоколов, И.Я. Фойниц-кий, ГС. Фельдштейн, Н.С. Таганцев, Л.С. Бело-гриц-Котляревский, П.П. Пусторослев, И.З. Геллер.
Кодификация российского уголовного права 20—40-х годов XIX века происходила в русле немецкой криминалистической традиции. Именно немецкая уголовно-правовая мысль имела наибольшее влияние на умы творцов Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года (далее — Уложения 1845 г). Этим объясняется и то, что положения о фактической ошибке получили нормативное закрепление. Статья 92 Уложения 1845 года предусматривала, что ошибка случайная или вследствие обмана могла быть признана причиной, вследствие которой содеянное не должно быть вменено в вину. Статья 99 Уложения 1845 года устанавливала, что если деяние совершено исключительно вследствие случайной ошибки, обмана или незнания тех обстоятельств, вследствие которых оно стало противозаконным, то оно не может быть вменено лицу1. Положения касательно частных случаев ошибки в средствах совершения пре-
ступления и в объекте преступления содержались и в статьях 115, 116 и 1456 Уложения 1845 года.
Необходимо отметить, что появление в Уложении 1845 года нормы о фактической ошибке стало своеобразной линией, разделившей все отечественное учение об указанном феномене на два периода: до принятия Уложения 1845 года и после его принятия. Наиболее ярким представителем первого периода является С.И. Баршев, который определял фактическую ошибку как незнание или заблуждение относительно настоящего свойства деяния, из которого проистекает преступление. К ее разновидностям ученый относил: а) ошибку, вследствие которой дозволенное деяние приводит к преступному результату (случайное убийство выстрелом при стрельбе в специально отведенном месте); такая ошибка исключает вменение; б) ошибку в объекте, при которой лицу может быть вменено лишь то деяние, которое охватывалось его умыслом; в) ошибку в личности потерпевшего и случаи отклонения действия, которые не имеют уголовно-правового значения; г) ошибку в наличии квалифицирующих обстоятельств, при которой может быть инкриминировано лишь умышленно совершенное деяние, а преступные последствия, на достижение которых не был направлен умысел лица, могут быть вменены лишь как причиненные по неосторожности; д) покушение на негодный объект и с негодными средствами, которые подлежат наказанию на общих основаниях2.
После вступления в силу Уложения 1845 года исследования проблем заблуждения в фактах приобретают систематический характер. Делаются попытки сформулировать общее определение фактической ошибки в уголовном праве. Так, П.Д. Калмыков формулирует ее дефиницию как неверное представление о качестве тех лиц или действий, которые составляют совокупность признаков преступления3. Н.А. Неклюдов понимал под ошибкой в факте незнание таких обстоятельствах, от которых деяние, само по себе непреступное, превратилось в преступление, а деяние преступное стало еще более преступным. Он предлагал и общее правило решения вопроса об ответственности лица в случае наличия такой ошибки: «поскольку закон наказывает только сознательно-противозаконное деяние, то деяние подсудимого, кажущееся ему законным, как вполне добросовестное заблуждение, не может быть поставлено ему в вину»4. А.Ф. Кистяковский и его ученик Л.С. Белогриц-Котляревский рассматривали фактическую ошибку как незнание или неправильное представление о фактических условиях или обстоятельствах, надлежащее знание которых не позволило бы лицу совершить деяние, повлекшее преступный результат5. Н.Д. Сергеевский определял фактическую ошибку как случай, когда лицо не сознавало и не могло сознавать каких-то фактических обстоятельств, от которых зависит преступность деяния или его квалификация, а также ошибку относительно обстоятельств, исключающих преступность деяния. При этом такая ошибка исключает уголовную ответственность, если она является
непреодолимой. В иных случаях ответственность наступает за неосторожное причинение вреда6.
Отдельного рассмотрения заслуживают воззрения С. Будзинского, по мнению которого фактическое заблуждение в узком смысле относится к средствам или к предмету преступления. В этом случае ошибка может касаться либо тождества, либо качеств предмета или средств. Ошибка в тождественности средства заключается в неправильном представлении лица о реально используемом им средстве. Не может быть признан умышленным убийцей тот, кто, считая серную кислоту водой, дает ее выпить потерпевшему. Ответственность в данном случае может наступать лишь за неосторожное причинение вреда. В описанной ситуации, скорее, отсутствует осознание лицом общественной опасности собственных действий, а не ошибка в средстве. Лицо ошибается не в тождественности средства совершения преступления, оно вообще не желает его совершить, а в общественной опасности собственных действий. Если лицо, имея умысел на причинение смерти, вместо серной кислоты по ошибке даст воду, то, по мнению С. Будзинского, имеет место мнимое преступление.
Как отмечает ученый, если лицо, желая причинить смерть потерпевшему, даст ему средство, которое способно привести лишь к расстройству здоровья, то и ответственность может наступать только за умышленное повреждение здоровья. В случае, когда лицо, желая вызвать менее тяжкое последствие, чем то, которое реально наступило, ошибочно выбирает средство, которое вызывает более тяжкое последствие, то и уголовная ответственность должна наступать по совокупности преступлений: за умышленное причинение менее тяжкого последствия и неосторожное причинение более тяжелого. Если преступник, желая причинить вред здоровью лица, ошибочно выберет такое средство, которое повлечет смерть, то и ответственность должна наступать за умышленное повреждение здоровья и неосторожное причинение смерти7.
Ошибка в качествах средства заключается в том, что лицо вследствие заблуждения неправильно оценивает тот результат, который вызовет применение этого средства. При этом оно совершенно правильно осознает средство, которое использует для достижения результата. Например, А., желая оказать помощь Б., дает ему мышьяк, зная, что он оказывает оживляющее действие на лошадей, и ошибочно полагая, что такое же влияние он будет иметь и в отношении человека. Здесь возможна ответственность лишь за неосторожное причинение вреда. Или наоборот, желая лишить жизни потерпевшего, преступник дает ему kali ferro cyanatum (аналог сахара) вместо kali cyanatum (сильнодействующий яд). Фактическая невозможность выбранного способа нанести ущерб жизни или здоровью приводит С. Будзинского к выводу о наличии здесь лишь мнимого преступления8.
Аналогичные правила, по мнению С. Будзинского, должны применяться и к случаям ошибки в
Комаров А.Д. Уголовно-правовая оценка фактической ошибки в трудах отечественных дореволюционных криминалистов
Комаров А.Д. Уголовно-правовая оценка фактической ошибки в трудах отечественных дореволюционных криминалистов
предмете преступления. Нанесение ранения трупу, принятому за живого человека, является лишь мнимым преступлением, тогда как сбрасывание в реку живого человека, ошибочно принятого за труп, является неосторожным преступлением9.
Основанием такого подхода С. Будзинского является игнорирование им возможности квалифицировать случаи такой фактической ошибки, как покушение на преступление. Преступление всегда является сочетанием объективных и субъективных элементов. Выстрел в манекен, ошибочно принятый за человека, является выражением воли лица. В этом в первую очередь проявляется субъективная сторона деяния. Лицо осознает, что перед ним человек (тот факт, что такое осознание ошибочно, для субъективной стороны не имеет значения), что выстрел в него с высокой долей вероятности приведет к смерти, и желает лишить его жизни. Реализуя умысел, преступник объективирует свое намерение, производит выстрел, а значит, имеется и преступное деяние. Тот факт, что желаемое последствие не наступает только из-за непригодности объекта либо средства, свидетельствует лишь о том, что имеется не оконченное преступление, а покушение на него.
Несмотря на всю спорность и противоречивость выводов С. Будзинского, нельзя не подчеркнуть и важность предложенных им идей. Разделение ошибки в объекте (и предмете), как и ошибки в отношении средств, на заблуждение касательно их тождества и их качеств, является практически необходимым. Это позволяет определить место положений о покушении с негодными средствами и покушении на негодный объект именно в рамках учения об ошибке в уголовном праве.
С противоположными С. Будзинскому позициями выступал известный российский юрист А.Ф. Кони. По его мнению, фактическая ошибка не меняет умысел, намерение лица. При наличии фактической ошибки внешнее действие (объективная сторона преступления) может быть вменено лицу в той мере, в которой оно охватывалось умыслом и находилось с ним в причинной связи. Ошибка влияет только на объективную сторону преступления, в то время как субъективная остается неизменной. Формулируется и общее правило вменения: деяния и его последствие только тогда могут быть вменены лицу, когда между ними и умыслом существует причинная связь. Умысел определяет характер деяния, тогда как его внешняя сторона дает возможность определить, является ли деяние покушением или оконченным преступлением. Для наказуемости деяния одной лишь злой воли недостаточно, необходима ее объективация10.
В случае совершения деяния при наличии ошибки в средствах совершения преступления, когда преступные последствия не наступают из-за непригодности средств, уголовная ответственность должна наступать за покушение на преступление. При этом А.Ф. Кони не проводит четкой границы между абсолютно и относительно негодными средствами и применяет указанное правило ко всем случаям покушения с негодными средствами11.
А.Ф. Кони не проводит таких различий между ошибкой в объекте преступления, в его предмете и личности потерпевшего, считая, что все они не имеют уголовно-правового значения, а деяние должно быть квалифицировано как оконченное преступление12. От ошибки в объекте А.Ф. Кони отграничивает случаи отклонения действия (aberratio ictus). Отличие, по его мнению, состоит в том, что в первом случае имеет место один объект, в котором преступник ошибается, тогда как во втором — два объекта: тот, который подвергся воздействию преступника, и тот, который должен был ему подвергнуться; есть двоякие преступные последствия. В случаях отклонения действия преступник подлежит ответственности за покушение на причинение вреда тому объекту, посягательство на который охватывалось его умыслом. Реально наступившие последствия могут быть либо причинены по неосторожности, либо невиновно (вследствие казуса)13.
Н.С. Таганцев, рассматривая фактическую ошибку, выделяет ее подвидом ошибку в мотивах (как ошибку в обстоятельствах, побудивших лицо к совершению преступления), отмечая, что она не исключает умысла, а мотив не признается существенным условием преступности. Но из этого общего правила существует исключение для тех преступных деяний, где наличие определенного мотива входит в состав преступления. Кроме того, ошибочный мотив может признаваться основанием смягчения уголовной ответственности14.
Последние утверждения ученого представляются недостаточно аргументированными. Следует, скорее, согласиться с позицией А.Ф. Кони, в соответствии с которой ошибка может влиять лишь на объективную сторону преступления, в то время как субъективная остается неизменной. Лицо не может ошибаться в содержании своей субъективной стороны, в том числе и в своей цели и мотивах. Лицо совершает деяние, исходя из определенных побуждений и для достижения определенного, заранее субъективно очерченного результата. Субъект не может ошибаться в том, почему и ради чего он совершает преступление, поскольку эти элементы суть его сознания и могут вообще не иметь никаких объективных оснований. Но субъект может ошибаться в мотивах и целях соучастников, и такая ошибка (относительно содержания субъективной стороны соучастников) имеет уголовно-правовое значение. Однако она остается без рассмотрения Н.С. Таганцевым.
Проблемы фактической ошибки нашли свое освещение и в трудах П.П. Пусторослева. Предмет детального исследования в его трудах составляют вопросы ошибки в личности потерпевшего, предмете, объекте преступления и случаи отклонения действия. Их рассмотрение осуществляется в рамках учения о совпадении умысла и неосторожности в одном деянии. По мнению П.П. Пусторослева, в случаях отклонения действия наступившее последствие никогда не совпадает с умыслом преступника и не может быть признано причиненным умышленно.
По его мнению, при отклонении действия возможны три ситуации. В первой имеет место идеальная совокупность преступлений: а) покушение на преступление в отношении того лица или предмета, на причинение вреда которому был направлен умысел субъекта; б) неосторожное оконченное преступление в отношении лица или предмета, которому был реально причинен вред или создана угроза его причинения. Такая ситуация возможна, когда уголовный закон признает наказуемым реальное посягательство, совершенное не только умышленно, но и по неосторожности. Например, А., желая убить Б., стреляет в него, но вследствие судороги попадает в
В., стоящего рядом.
Во второй ситуации имеют место два явления: а) покушение на преступление в отношении того лица или предмета, на причинение вреда которому был направлен умысел виновного; б) случайное, невиновное причинение вреда другому лицу или предмету. Например, А., стреляя в Б. в темноте, не знает, что в кустах сидит В., в которого попадает пуля, отскочив от дерева.
И наконец в третьей ситуации имеется: а) покушение на преступление в отношении того лица или предмета, на причинение вреда которому был направлен умысел субъекта; б) неосторожное деяние, не являющееся преступлением по действующим праву. Например, А., желая убить собаку Б., стреляет в нее, но из-за судороги попадает в собственную собаку. Аналогичными являются и предложения П.П. Пусто-рослева относительно квалификации деяния при ошибке в личности потерпевшего, предмете или объекте15.
Продолжая идеи П.П. Пусторослева, И.З. Геллер указывает, что воля в умышленном преступлении не может быть направлена на родовое понятие. Лицо не может просто желать убить, оно хочет убить конкретного человека. Воля является определенной тогда, когда она направлена на индивидуально определенный объект16. Такой подход исследователя дает ему основания поддержать идеи П.П. Пусторослева относительно случаев отклонения действия. При отклонении действия имеет место посягательство на объект воли (тот, который представлял преступник) и причинение вреда объекту действия (тому, которому он реально причинен). Исходя из этого деяние рассматривается автором с двух сторон: как стадия совершения одного преступления по отношению к объекту действия и как стадия развития иной преступной деятельности по отношению к объекту свободы. Следовательно, отклонение действия может приводить к идеальной совокупности преступлений: покушению на причинение вреда объекту воли и неосторожному причинению вреда объекту действия или же просто к покушению на причинение вреда объекту воли17.
Относительно ошибки в личности потерпевшего И.З. Геллер занимает противоположную позицию. Исследователь отмечает, что в этом случае имеется достаточное соответствие между объектом воли и объектом действия. Следовательно, субъекту
может быть вменено совершение единого умышленного оконченного преступления. Поддерживая Н.С. Таганцева, автор отмечает, что ошибка в личности потерпевшего является одновременно ошибкой в мотивах или в качествах объекта и хотя и не устраняет преступности деяния, но может влиять на меру наказания18. При этом в какую сторону (усиления или смягчения наказания) такая ошибка должна влиять на меру наказания, И.З. Геллер не уточняет.
В дореволюционной науке сложились три направления в подходе к квалификации деяния при наличии фактической ошибки:
1) объективистские, которые предлагали игнорировать ошибку и вменять деяние субъекту в том виде, в котором оно действительно имело место. Если же деяние объективно не могло причинить вреда, то представление лица относительно способности деяния причинить вред, субъективная направленность его на причинение вреда в расчет не принимались;
2) субъективистские, согласно которым деяние вне зависимости от его объективных признаков должно вменяться лицу в том виде, в котором оно охватывалось его сознанием, умыслом;
3) объективистско-субъективистские. Согласно этим подходам в умышленную вину лица могут вменяться лишь те обстоятельства, которые объективно существовали и охватывались сознанием лица. Если признаки деяния реально имели место, но не осознавались лицом, то относительно их может существовать либо неосторожность, либо невиновное отношение. Если же в сознании человека существовало представление о наличии определенных обстоятельств, которые реально отсутствовали, то они вменяться лицу в вину не могут.
При этом невозможно четко перечислить исследователей, которые четко отстаивали только одну позиции, поскольку ученые применяли разные подходы к случаям оценки различных видов ошибок.
Понятно, что с позиций сегодняшнего времени вряд ли можно воспринимать указанные подходы как совершенные, однако нельзя отрицать их большое значение для дальнейшей разработки проблем фактической ошибки. Подводя итог, следует отметить, что российская дореволюционная уголовноправовая наука, сформировавшись в основном под влиянием немецкой юридической мысли, внесла значительный вклад в развитие учения о фактической ошибке. Проблемы заблуждения человека в определенных фактических обстоятельствах и его значения для решения вопроса об ответственности нашли свое исследование в трудах почти всех выдающихся криминалистов дореволюционного периода. Тщательно были исследованы проблемы ошибки в объекте, предмете и личности потерпевшего, средствах совершения преступления, случаи отклонения действия.
Примечания
1. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных / под ред. Н.С. Таганцева. Изд. 7-е. СПб., 1892. С. 80—81, 85—86.
Комаров А.Д. Уголовно-правовая оценка фактической ошибки в трудах отечественных дореволюционных криминалистов
Комаров А.Д. Уголовно-правовая оценка фактической ошибки в трудах отечественных дореволюционных криминалистов
2. См.: Баршев С.И. Общ1я начала теорм и законода-тельствъ о преступлешях и наказашях. М., 1841. С. 82—85.
3. См.: Калмыков П.Д. Учебникъ уголовнаго права. Часть общая. СПб., 1866. С. 101.
4. См.: Неклюдов Н.А. Общая часть уголовнаго права (конспектъ). СПб., 1875. С. 50—51.
5. См.: Кистяковский А.Ф. Элементарный учебникъ общаго уголовнаго права. Общая часть. Юевъ, 1875. Т. 1. С. 134; Белогрицъ-Котляревский Л.С. Учебникъ русскаго уголовнаго права. Общая и Особенная части. Кевъ; Пе-тербургъ; Харьковъ, 1904. С. 228.
6. См.: Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. Пособие к лекциям. Часть общая. Изд. 4. СПб., 1900. С. 262—263.
7. См.: Будзинский С. Начала уголовнаго права. Варшава, 1870. С. 116—117.
8. См. там же.
9. См. там же. С. 119.
10. См.: Кони А. Ф. Об ошибке в области уголовного права // Журнал министерства юстиции. 1866. № 23. С. 430.
11. См. там же. С. 432.
12. См. там же. С. 433.
13. См. там же. С. 443.
14. См.: Таганцев Н.С. Лекцм по русскому уголовному праву. Часть общая. СПб., 1888. Вып. 2. С. 654.
15. См.: Пусторослев П.П. Русское уголовное право. Общая часть. Юрьевъ, 1907. Вып. 1: Введеше. Источники уголовнаго права. Преступлеше. С. 365—369.
16. См.: Геллер 1.3. Ошибка человека и ея значеше при вменеши деяыя этого лица ему въ вину. Юрьевъ, 1910. С. 42—43.
17. См. там же. С. 47, 54—55.
18. См. там же. С. 52, 55.
М.И. Литовкина
Литовкина Маргарита Ивановна — аспирант кафедры конституционного и административного права Российского государственного социального университета (г. Москва)
E-mail: mar-lit@yandex.ru
Законодательство в области обеспечения лекарственной безопасности в контексте конституционного права на охрану здоровья
В статье проблема безопасности (в частности, лекарственной) рассматривается через призму конституционного права на охрану здоровья, для реализации которого необходимо создать безопасные условия. Медицинская деятельность (медицинская помощь, медицинские услуги, клинические исследования), являющаяся одним из способов осуществления указанного права, становится «небезопасной», если в ходе ее осуществления используются источники повышенной опасности (среди них не последнее место занимают лекарственные препараты (как вредоносные и не полностью подконтрольные человеку)), при использовании которых могут возникать негативные последствия. Поэтому важно законодательно урегулировать проблему лекарственной безопасности. В статье обосновывается необходимость отнесения к законодательству в области обеспечения лекарственной безопасности нормативного правого материала как об охране здоровья, так и в сфере обращения лекарственных средств. Следовательно, совершенствование законодательства в области обеспечения лекарственной безопасности должно идти как в направлении создания правовых условий для безопасного осуществления медицинской деятельности, так и в направлении формирования правового поля для производства и распространения безопасных лекарственных препаратов, что будет способствовать созданию безопасных условий для реализации конституционного права на охрану здоровья.
The article considers the safety problem (particularly, drug safety) in terms of the constitutional law on health protection, for realization of which it is necessary to create safe conditions. Medical activity (medical care, medical services, clinical trials) is the way of implementation of the specified right, but it can become “unsafe” when the sources of increased danger are used. Among them the drugs (which are harmful and not completely under control of the person) occupy not the last place because of negative consequences of their usage. Therefore it is important to settle the problem of drug safety legislatively. The article points that the legislation in the field of drug safety ensuring can include the legal acts on health protection and on drug circulation. Therefore, legislation improvement in the field of drug safety ensuring can be executed both in creation of legal conditions for safe medical activity, and in formation of the legal framework for production and distribution of safe drugs. Consequently, all these actions can promote safe conditions for realization of the constitutional law on health protection.
В настоящее время здоровье считается не мической ситуации в стране, но также основным только значимым фактором благоприятной эконо- направлением в достижении национальной без-
