CC BY
250
ПРОБЛЕМЫ УГОЛОВНОГО ПРАВА, ПРОЦЕССА И КРИМИНАЛИСТИКИ1
УГОЛОВНАЯ ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ ОХРАНЫ СОБСТВЕННОСТИ:
ЗАКОНОТВОРЧЕСКИЕ И ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
© А. Г. Безверхов
Безверхое Артур Геннадьевич
доктор юридических наук, профессор профессор кафедры уголовного права и процесса Самарская
гуманитарная акакдемия
В статье рассматриваются актуальные во-просы противолействия имущественным преступлениям. Прел-латаются альтернативные способы совершенствования уголовного законолательства в области охраны собственности. Лается крити-ческий анализ новейших разъяснений Пленума Верховного Сула РФ о применении сулами законо-лательства об ответственности за преступные посягательства на имушественные отношения.
Ключевые слова: уголовная политика, уголовно-право-вое регулирование имущественных отношений, уголовноправовая охрана интеллектуальной собственности, обшие разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, практика применения судами норм об имущественных преступлениях.
Современная уголовная политика в области охраны собственности стала приобретать отчасти противоречивый характер. Она склоняется в сторону все большей неопределенности и не всегда основана на комплексном и системном подходах. С одной стороны, уголовная политика в указанной сфере имеет известный уклон в сторону декриминализации и депенали-зации. Пример тому — законодательный «перевод» в 2002—2003 гг. основных составов кражи, мошенничества, присвоения и растраты при отсутствии квалифицирующих признаков из категории преступлений средней тяжести в категории преступлений небольшой тяжести, что представляется вполне обоснованным с учетом межотраслевого взаимодействия уголовно-правовых и административно-правовых норм. С другой стороны, законодатель усиливает уголовно-правовое воздействие в области предупреждения преступлений против собственности, в том числе хищений чужого имущества. Так, в результате внесенных изменений в примечание к статье
7.27 «Мелкое хищение» КоАП РФ федеральным законом от 22 июня 2007 года N2 116-ФЗ (в соответствии с которыми хищение стало признаваться мелким, если стоимость похищенного не превышает сто рублей) допущена чрезмерная криминализация хищений чужого имущества, совершенных на сумму свыше 100 руб. до 1100 руб. включительно (при отсутствии в содеянном признаков, указанных в ч.ч. 2-4 ст. 158-160 УК); заметим, что указанные деяния расценивались правоприменительной практикой до вступления в силу вышеназванного закона как административные правонарушения.
Объяснение такому непредсказуемому характеру уголовной политики нужно искать, прежде всего, в экономической области. Современная Россия переживает сложный период становления рыночной системы, страдая и от капиталистического строя, и от его недостаточного развития; переход к новым социально-экономическим отношениям еще не окончен, так как до сих пор не сформирована приемлемая для страны модель экономического устройства — социально-ориен-тированная рыночная экономика. Кроме того, осуществление реформ уголовного права происходит без опоры на целостную научно обоснованную концепцию уго-ловно-правовой охраны общественных отношений. Между тем вне концептуальных подходов трудно (если вообще возможно) установить и основания, и пределы, и способы уголовно-правового регулирования социальных отношений, определить алгоритмы трансформирования уголовного законодательства и необходимую глубину его реформирования.
В условиях перехода современной России к социально ориентированной рыночной экономике появились основания говорить о серьезном (но не чрезмерном) усилении государственного регулирования экономических отношений, а, соответственно, и об адекватном уголовно-правовом обеспечении социальной рыночной системы. Какова должна быть мера этого уголовно-правового воздействия, чтобы не подрывать способность рыночной экономики к саморегуляции и развитию? На протяжении истории эта мера устанавливалась эмпирическим путем и закреплялась законодателем в ходе установления баланса публичных и частных интересов, соотношения публичного и частного права [1].
При обозначении пределов уголовно-правового обеспечения в имущественной сфере важно не упускать из виду существования определенной взаимосвязи между уголовным законом и охраняемыми им отношениями собственности. Эта взаимосвязь, с одной стороны, находит свое выражение во влиянии социально-экономических факторов на уголовное законодательство и его эволюцию. Речь идет об основании уголовно-правового запрета в области охраны собственности, об обусловленности уголовного закона экономическими закономерностями и тенденциями, о зависимости уголовного законодательства от экономического уклада и доминирования в нем тех или иных форм собственности, другими словами, о том, что под «имущественным»уголовным законодательством лежит большая экономика.
Указанная взаимосвязь проявляется и в известном влиянии уголовного закона на имущественные отношения. Тогда речь идет о действии уголовно-правового запрета в области охраны собственности, о роли и месте уголовного закона в комплексной правовой охране собственнических отношений. При этом обращает на себя внимание своеобразие уголовно-правового воздействия: последнее осуществляется путем уголовно-правового регулирования тех общественных отношений, которые возникают в связи с преступным нарушением охраняемых уголовным законом отношений (предмета уголовно-правовой охраны) [2]. Такое уголовно-правовое воздействие, несомненно, способно влечь определенные изменения в области охраны
собственности. Последствия таких изменений во многом скрыты от нас. Одно несомненно, «обратная связь» экономики и уголовного права, влияние уголовного закона на имущественные отношения носят неоднозначный характер. Уголовный закон может способствовать росту общественного производства или, наоборот, препятствовать его развитию, ускорению экономического оборота (обмена) или, напротив, обуславливать его замедление или даже прекращение, гарантировать справедливое распределение либо провоцировать рост необоснованного перераспределения. Отсюда, пределы уголовно-правового регулирования имущественных отношений предполагают применение допустимых способов и средств — таких, которые бы не блокировали и не препятствовали экономическому развитию. В то же время целесообразно использование уголовно-правовых способов и средств, достаточных для надежной защиты здоровых рыночных отношений от незаконного вторжения, как чиновного, так и криминального, для эффективного предупреждения преступных посягательств на конституционные принципы функционирования и развития предпринимательской экономики, основные права и свободы граждан, правоохраняемые интересы общества и государства.
Недопустимость безосновательного ослабления уголовно-правовой охраны рыночной экономики обосновывается и тем, что этот тип экономического порядка (как, впрочем, и любая другая хозяйственная система) не является панацеей от преступности. Он не имеет механизмов, сдерживающих это зло. Данное обстоятельство следует особо подчеркнуть, ибо уже давно стали утверждаться положения
о вытеснении уголовного закона из области охраны рыночных экономических отношений. Так, в XIX веке обсуждалась идея об ограничении уголовно-правового принуждения за обманы в экономической сфере. Указанная идея базировалась на нескольких основаниях. Одно из них - целесообразность экономии уголовных репрессий. Другое основание выводилось из английского прецедентного права: «наказание существует не для того, чтобы карать человека за его умственное превосходство над другим: предоставьте одному пользоваться своим умом, другому — пенять на самого себя за свою глупость». Разъясняя без одобрения приведенное положение, Н. Д. Сергеевский писал: «Выдвигается соображение о том, что обман, мошенничество представляет собой насилие не над волей лица пострадавшего, а так сказать, над его знанием, так что во всяком мошенничестве есть элемент собственной небрежности и невнимательности пострадавшего; закон уголовный не может заменять своей санкцией личную невнимательность и здравый смысл отдельных лиц: нельзя наказывать причинение убытков по собственной небрежности хозяина» [3]. Третьим основанием служили утверждения, что широкая наказуемость обманов стесняет свободу коммерческого оборота, что известный риск, возможность убытков, вместо ожидаемых доходов, всегда присущи имущественным сделкам; что получение продавцом прибыли за свою ловкость и за счет невнимательности покупателя — явление вполне нормальное, способствующее развитию торговых сделок [4].
В русле вышеприведенных суждений немецким ученым-юристом Геннером была выдвинута идея об уголовной ненаказуемости обманов и сделан вывод, что лицо, которое введено в заблуждение при каких бы то ни было обстоятельствах, явно «дремлет», а, следовательно, это лицо не может рассчитывать на уголов-но-правовую охрану своих обманутых интересов [5]. Как метко заметил в этой связи М. Чубинский, Геннером было сформулировано безнравственное правило: «Ловко оберешь другого — твое счастье, пострадаешь от обмана — сам виноват» [6]. По мнению И. Я. Фойницкого, «это было голое, почти вовсе не мотивированное
указание, которому не решился последовать ни один законодатель, ни один теоретик: необходимость наказуемости имущественных обманов уже ясно сознавалась обществом»[7]. Как видно, указанные идеи потерпели в то время крах, но они являются ярким примером того, куда может привести политика, безосновательно принижающая роль уголовного права в сфере экономики. Очевидно негативное влияние такой политики не только на процессы применения норм о преступлениях в сфере экономики, правосознание населения, но и на развитие экономических отношений. В частности, не следует забывать, что экономический оборот основан на доверии. Отсутствие последнего подрывает его.
Наказуемость обманов и лжи в сфере экономики сегодня явно не отрицается, но получил распространение стереотип о резком сокращении сферы уголовнонаказуемого в целях интенсивного развития экономического обмена. Так, в 2003 г. законодатель декриминализировал «заведомо ложную рекламу» и «обман потребителей» (торговое мошенничество в небольших размерах, как правило, продолжаемого характера). Что можно сказать в этой связи? Давно замечено, что экономический оборот и оборот мошеннический не есть синонимы [8], что «едва ли желателен коммерческий оборот, развивающийся на почве какого бы то ни было обмана»[9]. Возможен и жизненно необходим экономике оборот, чуждый обманов и принуждений. Поэтому свобода оборота вовсе не означает свертывания уголовно-правовых средств в экономической сфере, а наоборот, предполагает серьезное противодействие преступным проявлениям в указанной области.
В современной России усиливается криминальный оборот интеллектуальной собственности. Выступая в феврале 2006 г. на коллегии Генпрокуратуры Президент России заметил: «По оценкам экспертов, объем фальсифицированных товаров на отечественном рынке видеопродукции составляет почти 70 процентов, а программного обеспечения — около 90 процентов. Почти весь программный продукт у нас контрафакт»[10]. Несомненно, что современная уголовная политика не может игнорировать эту серьезную проблему. Она должна определиться, как оптимально с помощью правовых способов и средств попытаться противодействовать сложившейся в этой сфере криминальной ситуации. Среди первых шагов на этом пути стало принятие федерального закона от 9 апреля 2007 года N2 42-ФЗ, которым увеличено максимальное наказание для преступлений, предусмотренных ч. 3 ст. 146 и ч. 3 ст. 180, до шести лет лишения свободы (при этом альтернативная санкция ч. 3 ст. 180 трансформировать в безальтернативную) и, соответственно, квалифицированные виды указанных преступлений переведены в категорию тяжких. Насколько обоснованным представляется такое законодательное решение?
Одна из задач современной уголовной политики — это обеспечение в УК РФ строгой и последовательной дифференциации уголовной ответственности. В части основания дифференциации ответственности в уголовном законодательстве за экономические правонарушения преступление небольшой тяжести должно выступать «ступенью», естественно переходящей к преступлению средней тяжести, но никак не служить «подножием» для перехода к категории преступлений более высокого уровня опасности. Между тем, федеральный закон от 9 апреля 2007 года № 42-ФЗ перевел квалифицированные составы нарушения авторских и смежных прав (ч. 3 ст. 146 УК) и незаконного использования товарного знака (ч. 3 ст. 180 УК) из категории преступлений средней тяжести в категорию тяжких преступлений. Тем самым была создана дисгармония в мерах уголовной ответственности за указанные виды правонарушений, так как преступления, предусмотренные частями 1 и 2 статей 146 и 180 УК РФ, относятся законодателем к категории небольшой
тяжести. В результате такой хаотичной дифференциации последовал необоснованный «скачок» через преступление средней тяжести. Более оправданно — это обеспечение дифференцированного подхода к уголовной ответственности за совершение указанных преступлений «группой лиц по предварительному сговору»и «организованной группой». В самом деле, сочетание в п. «б»ч. 3 ст. 146 и ч. 3 ст. 180 УК разноуровневых по опасности квалифицирующих признаков, не соответствует строгой дифференциации ответственности по «горизонтали». В этой связи предлагается расположить такие квалифицирующие обстоятельства, как совершение указанных преступлений группой лиц по предварительному сговору» и «организованной группой», в разных частях названных статей и при этом лишь одно из них (совершение деяния организованной группой) связать с категорией тяжкого преступления (соответственно дополнив указанные статьи частью четвертой).
Законодательное решение об усилении охраны интеллектуальной собственности посредством трансформации квалифицированных видов преступлений, предусмотренных ст.ст. 146 и 180 УК, видится половинчатым. В доктрине предлагаются иные способы усиления ответственности за преступления против интеллектуальной собственности, которые представляются более обоснованными и продуктивными. Так, А. В. Наумов считает целесообразным внести изменения «в статьи УК РФ об ответственности за нарушение авторских и смежных прав (ст. 146) и нарушение изобретательских и патентных прав (ст. 147). В частности путем конструирования квалифицированных составов таких преступлений, связанных с неправомерным завладением предметов указанных прав и примерным уравниванием санкций за совершение подобных деяний с санкциями за хищение чужого имущества»[11].
Следующий способ заключается в признании основным объектом посягательств на интеллектуальную собственность экономических отношений, отнесении этих преступных деяний к экономическим правонарушениям [12] и, соответственно, переносе норм об ответственности за эти посягательства в гл. 21 «Преступления против собственности» или гл. 22 «Преступления в сфере экономической деятельности» раздела VIII УК либо объединении норм об этих преступлениях в новой главе «Преступления против интеллектуальной собственности»указанного раздела [13]. При этом также предлагается по возможности уравнять ответственность за рассматриваемые преступления и смежные с ними корыстные ненасильственные посягательства на материальную собственность. Это обосновывается тем, что преступления против интеллектуальной собственности имеют де-факто корыстную направленность, посягают на экономические отношения и причиняют имущественный ущерб гражданам, обществу и государству.
Еще один способ не связан с изменением уголовного закона. Он состоит в оказании влияния на меру ответственности за посягательства на интеллектуальную собственность посредством юридических оценок. При наличии к тому оснований указанные преступления предлагается квалифицировать как преступления против собственности либо по совокупности преступлений против интеллектуальной и материальной собственности [14].
Эффективное предупреждение преступных нарушений прав на результаты творческой деятельности предполагает признание материальной и интеллектуальной собственности равнозначными правоохраняемыми объектами и базируется на принципе одинаковой защиты имущественного и интеллектуального капитала (конечно же, при сходных или идентичных обстоятельствах). В основании этого принципиального подхода лежит все та же экономическая составляющая — прогнозируемая трансформация отечественной индустриальной экономики в экономику
знаний. В это основание может быть положен также конституционный принцип равной охраны разных форм собственности (ч. 2 ст. 8 Конституции РФ). Если при этом принимать во внимание интеллектуальную форму собственности (о защите которой говорится в ч. 1 ст. 44 Конституции РФ), то это равенство, гарантированное Конституцией РФ, требует своего действительного обеспечения в уголовном законодательстве. Сегодня минимальные стоимостные критерии преступного в сфере имущественных отношений — свыше ста рублей, иногда и того меньше (к примеру, при карманной краже); нижние стоимостные критерии преступного в области охраны интеллектуальной собственности — свыше 50 ООО рублей (ч. 2 ст. 146) или даже свыше 250 ООО рублей (ст. 180). Несколько упрощая проблему, заметим: по действующему УК кража вещи в тысячи раз опаснее «кражи» идеи. Такая законодательная оценка опасности нарушений интеллектуальной собственности может быть и адекватна с точки зрения индустриальной экономики, однако представляется чрезмерно заниженной в условиях поступательного движения страны к экономике знаний. Современный мир вступил в постиндустриальную эпоху и активно строит информационное общество. Именно с учетом этих закономерностей предстоит скоро решать вопрос о повышении правовой охраны интеллектуальной собственности.
Особого внимания современной уголовной политики заслуживает вопрос о соотношении нормативных положений в главах 21 и 22 УК РФ. В этой связи заметим, что ряд норм о преступлениях в сфере экономической деятельности имеют свое обоснование в нормах о преступлениях против собственности и представляют собой их прообраз, модифицированный вид. Наличие в нормах о преступлениях в сфере экономической деятельности ряда сходных признаков с теми или иными видами имущественных посягательств, не случайно. Это обстоятельство является следствием отражения в уголовном законе процессов приспособления традиционного криминалитета к усложняющейся экономической организации общества. Хозяйственные преступления были и останутся особой формой подлаживания, приноравливания преступности к изменяющимся условиям в экономической сфере. Поэтому законодатель при сохранении «материнских» норм о преступлениях в сфере экономики конструирует нормы-«дочки», которые получают относительную самостоятельность, в силу чего их «родственная» связь с породившими их «пранормами» не всегда очевидна. При этом взаимодействие между «традиционными» нормами об имущественных и «новыми» нормами о хозяйственных преступлениях принимает различный характер. Однако одно обстоятельство постоянно бросается в глаза.
Сопоставление законодательной оценки опасности смежных преступлений в сфере экономической деятельности (глава 22 УК) и преступлений против собственности (глава 21 УК) показывает, что первые представляют собой как бы «привилегированные» разновидности последних. Для сравнения возьмем стоимостные критерии. Если в главе 21 УК крупный размер (ущерб) является, как правило, квалифицирующим обстоятельством, то в его главе 22 — это обычно конструктивный признак ряда составов преступлений в сфере экономической деятельности. Сопоставим нормативные положения о мошенничестве (ч. 3 ст. 159), причинении имущественного ущерба (ч. 2 ст. 165) и смежные с ними нормы о незаконном получении кредита (ст. 176), контрабанде (ст. 188), уклонении от уплаты таможенных платежей (ст. 194), налоговых преступлений (ст. ст. 198 и 199). Получается, что при прочих равных экономических условиях и основаниях посягательства, описанные в главе 21 УК, признаются более опасными, чем те, которые предусмотрены в главе 22 Кодекса. Это различие в уровне опасности еще больше бросается в глаза
в свете действия принципа равенства: экономические посягательства, совершаемые лицами, не являющимися предпринимателями или иными участниками коммерческой и иной экономической деятельности, считаются более опасными, чем со стороны лиц — участников легальной экономической деятельности, лиц, наделенных собственностью. С учетом сказанного представляется целесообразным постановка и обсуждение вопроса о возможном уравнивании ответственности за ненасильственные корыстные преступления против собственности и в сфере экономической деятельности путем, например, частичной депенализации первых и, одновременно, частичной криминализации других.
В правоприменении, касаясь пределов уголовно-правового обеспечения рынка, важно избегать двух крайностей. С одной стороны, практическим работникам недопустимо занимать позицию невмешательства и попустительства в отношении экономических преступлений, совершаемых под видом гражданско-правовых сделок, под «прикрытием» договоров и легальной предпринимательской деятельности. В этой связи следует подчеркнуть, что совершение общественно опасных деяний в сфере договорных отношений и влекущих за собой гражданско-правовые санкции, вовсе не является обстоятельством, исключающим при наличии к тому оснований правовой оценки содеянного как преступления. Между преступлениями и гражданскими правонарушениями могут складываться отношения идеальной совокупности, которая порождает возможность одновременного привлечения виновных лиц и к гражданско-правовой, и к уголовной ответственности за одно и то же нарушение (конечно же, когда в содеянном имеет место сочетание составов двух названных деликтов).
Нужно и должно говорить также и о другой негативной тенденции, которая наметилась в правоприменении и которая переходит все разумные пределы, — это вовлечение уголовного закона в такие дела, которые должны решаться исключительно в гражданских и арбитражных судах. И на это не следует закрывать глаза. Цена вопроса измеряется здесь не только коррупционной составляющей, нецелевым расходованием государственных средств, необоснованным использованием властных полномочий правоохранительных и судебных органов, созданием видимости борьбы с преступностью, напоминающей в таких случаях «пальбу из пушек по воробьям», но и состоит в неправомерном давлении на честный и легальный бизнес, в противоправном нарушении свободы конкуренции и других конституционных принципов предпринимательской экономики.
Эффективность уголовно-правовой охраны собственности в немалой степени зависит от правильной юридической квалификации социально опасного поведения виновных лиц в сфере имущественных отношений. Действующие постановления Пленума Верховного Суда РФ по вопросам ответственности за преступления против собственности — плод глубокого и всестороннего обобщения судебной практики. Они содержит много ценных и удачных разъяснений, на высоком уровне разрешают сложные проблемы правоприменения, способствуют выработке единой судебной практики. При этом Пленум, с одной стороны, обеспечивает преемственность актов судебного толкования в указанной сфере, подтверждает устоявшиеся и апробированные временем подходы в правоприменении. И наряду с этим Пленум предлагает новые, оригинальные и уточняющие решения стоящих перед практикой проблем квалификации и назначения наказания. Так, поправляя практику отдельных судов по вопросу о соучастии в грабеже и разбое, а также содержащиеся в п. 12 постановления Пленума от 27 декабря 2002 года N2 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» разъяснения, Пленум в постановлении
от 6 февраля 2007 года N2 7 «Об изменении и дополнении некоторых постановлений Пленума Верховного Суда РФ по уголовным делам»[15] уточняет: если лицо совершило кражу, грабеж или разбой посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости или других обстоятельств, его действия (при отсутствии иных квалифицирующих признаков) следует квалифицировать как действия непосредственно исполнителя преступления (часть вторая статьи 33 УК РФ) по частям первым статей 158, 161 или 162 УК РФ.
Между тем, не все положения, содержащиеся в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ о применении норм об ответственности за преступления против собственности, являются безошибочными и бесспорными. К сожалению, есть и неудачные моменты: противоречия, повторы, пробелы.
В свете сказанного обратимся к п. 18 постановления Пленума от 6 февраля 2007 г. N2 7, где излагается в новой редакции п. 12 постановления от 27 декабря 2002 г. ц 29: действия лиц, похитивших чужое имущество путем кражи, грабежа или разбоя организованной группой, следует квалифицировать по соответствующим пунктам статей 158, 161 и 162 УК по признакам «организованная группа», если в совершении этого преступления совместно участвовали два или более исполнителя, которые в силу ст. 19 УК подлежат уголовной ответственности за содеянное. Приведенное положение — плод ограничительной трактовки понятия организованной группы как с точки зрения других разъяснений того же Пленума, так и с точки зрения УК РФ. Так, в части 3 статьи 35 УК РФ при определении преступления, совершенного организованной группой, не используется категория «исполнитель». Согласно закону, «преступление признается совершенным организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких преступлений». Это положение уголовного закона дало основание Пленуму ранее и позже предложить более широкую трактовку понятия организованной группы. В п. 10 постановления от 27 января 1999 года N2 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» Пленум разъяснил: «при признании убийства совершенным организованной группой действия всех участников независимо от их роли в преступлении следует квалифицировать как соисполнительство без ссылки на ст. 33 УК РФ». Согласно п. 23 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации N2 51 от 27 декабря 2007 г. «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», в организованную группу при совершении присвоения и растраты могут входить лица, не обладающие полномочиями по распоряжению, управлению или пользованию вверенным имуществом, а также по его доставке либо хранению, которые заранее объединились для совершения одного или нескольких преступлений.
Еще один пример несогласованности дает нам все то же постановление Пленума от 6 февраля 2007 года N2 7. В нем предлагается определение понятия продолжаемого хищения. Последнее определяется Пленумом, как «состоящее из ряда тождественных преступных действий, совершаемых путем изъятия чужого имущества из одного и того же источника, объединенных единым умыслом и составляющих в своей совокупности единое преступление». Как видно, Пленум указывает на следующие признаки продолжаемого хищения: 1) тождественность преступных действий, 2) один и тот же источник, 3) единый умысел. В этом же постановлении чуть позже разъясняется, что продолжаемое крупное и особо крупное хищение заключается в совершении нескольких хищений чужого имущества, общая стоимость которого превышает 250 000 руб. или соответственно
1 ООО ООО руб., если эти хищения совершены одним способом и при обстоятельствах, свидетельствующих об умысле совершить хищение в крупном или особо крупном размере. Как видно, здесь уже нет упоминаний об одном и том же источнике. Наконец, понятие продолжаемых преступлений определяется также в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 года «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям». В этом постановлении продолжаемыми признаются преступления, складывающиеся из ряда тождественных преступных действий, направленных к общей цели и составляющих в своей совокупности единое преступление.
Противоположные подходы к уголовно-правовой оценки содеянного отражены в общих судебных разъяснениях, касающихся применения виновными лицами в процессе совершения преступлений оружия или иных предметов, используемых в качестве оружия. Пленум Верховного Суда РФ в п. 5 постановления от 17 января 1997 г. N21 «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм» подчеркнул, что обязательным признаком банды, предусмотренным ст. 209 УК РФ, является ее вооруженность; использование участниками нападения непригодного к целевому применению оружия или его макетов не может рассматриваться в качестве признака их вооруженности. Аналогично Пленумом предлагается решать данный вопрос и по уголовным делам о «вооруженном» разбое. Согласно п. 23 постановления Пленума Верховного Суда РФ ц 29 от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое», если лицо демонстрировало оружие или угрожало заведомо негодным или незаряженным оружием либо имитацией оружия, например макетом пистолета, игрушечным кинжалом и т. п., не намереваясь использовать эти предметы для причинения телесных повреждений, опасных для жизни или здоровья, его действия (при отсутствии других отягчающих обстоятельств) с учетом конкретных обстоятельств дела следует квалифицировать как разбой, ответственность за который предусмотрена частью первой статьи 162 УК РФ, либо как грабеж, если потерпевший понимал, что ему угрожают негодным или незаряженным оружием либо имитацией оружия.
Напротив, в п. 4 постановления Пленума от 15 ноября 2007 года N2 45 «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных из хулиганских побуждений»указано: применение в ходе совершения хулиганства незаряженного, неисправного, непригодного оружия (например, учебного) либо декоративного, сувенирного оружия, оружия-игрушки и т.п. дает основание для квалификации содеянного по пункту «а»части 1 статьи 213 УК РФ (то есть как «вооруженное хулиганство»).
Подытоживая вышеизложенное, заметим: системность выступает в виде одного из требований к уголовному правотворчеству и касается деятельности законодателя. Наряду с этим, системность должна быть адресована официальным разъяснениям по вопросам судебной практики и касаться соответствующей деятельности Верховного Суда РФ. При этом она должна быть присуща как одному постановлению Пленума Верховного Суда РФ, так и всему действующему массиву постановлений.
В заключении следует подчеркнуть, что современная уголовная политика в условиях социальной рыночной экономики не должна стоять перед дилеммой чрезмерного ограничения или, напротив, необоснованного усиления охранительной функции уголовного закона в сфере экономики. Она должна быть адекватной, происходящим социально-экономическим процессам, учитывать криминогенные тенденции в экономической сфере, способствовать снижению криминальных рисков в области имущественных отношений.
Уголовная политика в области охраны собственности ПРИМЕЧАНИЯ
1. См.: Халфина,Р. Право и переход к рынку // Российский экономический журнал. 1992. № 7. С. 54.
2. См., напр.: Курс советского уголовного права: Часть Общая: Т. 1. Л. : Изд-во Ленинград, ун-та, 1968. С. 23.
3. Сергеевский, Н. Д. О мошенничестве в русском уголовном праве // Н. Д. Сергеевский: жизненные вехи и творческое наследие / А. И. Чучаев. Ульяновск, 2006. С. 169.
4. См.: там же.
5. В основание данных утверждений были положены известные формулы древнеримского права: «законы служат тем, кто бодрствует, а не дремлет», «право пишется лишь для бдящих, заботящихся о своих интересах» (у1§Пап1лЬиз, е! поп с1оггшеп1пЬиз, уига зиЬуешип!;; эеп/а! 1ех, эиссигип! уига зиЬуешипШ. По мнению Геннера, требование уголовного наказания за мошенничество (когда обманутый потерпевший терпит ущерб вследствие своей излишней доверчивости или небрежности к собственным интересам) может быть объяснено лишь контаминацией начал уголовного права и морали. Он писал: «Стеллионат, известная загвоздка всех законодательств, не желающих смешивать право с моралью, должен быть ограничен самыми тяжким случаями, и даже их следовало бы предоставить исключительному ведению гражданских судов, так как защита поверившему обману есть скорее дело приличия и вежливости, чем юридическая обязанность» (Цит. по: Фойницкий,И. Я. Мошенничество по русскому праву. Часть I. СПб., 1871. С. 135—136).
6. См.: Чубинский,М. Курс уголовной политики. Ярославль, 1909. С. 304.
7. Фойницкий,И. Я. Указ. соч. С. 136.
8. См.: Чубинский,М. Указ. соч. С. 304.
9. Сергеевский,Н. Д. О мошенничестве в русском уголовном праве. С. 169.
10. См.: Рос. газета. 2006. 4 апреля.
11. Наумов,А. В. Хищение интеллектуальной собственности // Уголовное право. 2004. № 4. С. 40.
12. См.: Мазур,С. Ф. К вопросу об уголовно-правовой защите интеллектуальной собственности // Эффективность уголовного законодательства Российской Федерации и обеспечение задач, стоящих перед ним: Всероссийская науч.-практ. конф. 25-26 марта 2004 г. : в 2 ч. / под ред. Б. Т. Разгильдиева. Саратов, 2004. Ч. 2.
13. См.: Муратова,Э. Г. Проблема уголовно-правовой охраны интеллектуальной собственности // Военно-юридический вестник Приволжского региона : сб. науч. тр. Самара, 2005. Вып. 3. Ч. 1. С. 223.
14. Так, А. И. Бойцов считает, что нормы о преступлениях против собственности (прежде всего, о мошенничестве и вымогательстве) могут быть задействованы в тех случаях, когда диспозиции статей УК о нарушениях авторских и смежных прав оказываются бессильными, не поглощая собой всех возможных нарушений указанных прав (См.: Бойцов Д. И. Преступления против собственности. СПб, 2002. С. 114). Автор настоящей статьи в свое время также писал: «Противоправное деяние, одновременно нарушающее личные неимущественные и имущественные права авторов, посягает на два разных объекта — личные неимущественные и связанные с ними имущественные отношения. Поэтому в случае приобретения путем обмана или принуждения наряду с личными неимущественными правами авторов права имущественного характера, содеянное, как представляется, требует дополнительной квалификации по нормам УК о мошенничестве или вымогательстве» (Безверхое,А. Г. Имущественные преступления. Самара, 2002. С. 201).
15. См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 2007. № 5. С. 13—25.
