CC BY
21
УЭЛШ И.
В ЗАЩИТУ ЦИВИЛИЗАЦИИ: ТЕРРОРИЗМ И ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА В XXI ВЕКЕ
(Реферат)
Welsh I.
In defense of civilization: Terrorism and environmental politics in the 21st Century // Environmental politics. - L., 2007. - Vol. 16, N 2. - P. 356-375.
Сотрудник Кардиффского университета (Великобритания) И. Уэлш в своей статье рассматривает симптоматичные изменения в дискурсивных практиках политических лидеров Запада, толчком к которым послужили террористические атаки 11 сентября 2001 г. на Нью-Йорк и Вашингтон. После событий 11 сентября ведущие мировые политики стали чаще использовать термин «цивилизация» в контексте «борьбы с терроризмом», однако вскоре под тем же лозунгом «защиты цивилизации» начали обсуждать и необходимость борьбы с радикальными общественными движениями, выступающими за социальную справедливость и защиту окружающей среды. Использование понятия «цивилизация» в политическом дискурсе явилось свидетельством обращения к крайне абстрактным ценностям прогрессивной культуры, восходящим к эпохе европейского Просвещения. Вместе с тем эти ценности, и прежде всего свобода, рассматриваются в контексте глобального неолиберального экономического порядка. Понятие цивилизации артикулируется через такие значимые для политической легитимности категории, как «свобода», «демократия» и «право», которые в данной трактовке претендуют на всеохватность. Однако подобное
использование игнорирует значимые различия в интерпретации этих понятий, оно стремится показать совместимость идеи цивилизации с идеологическим подходом, согласно которому неолиберальная глобализация это и есть конец истории.
Неолиберальный подход, навязываемый сейчас миру, пытается совместить ключевые культурные практики, которые появились в Европе, с интерпретациями свободы и демократии, развитыми в США, а также с верой в экономический рост и глобальную эффективность западной науки и техники. В комплексе эти идеи подчиняют социальные и культурные отношения технической и экономической логике.
Этот тип глобализации проводится наднациональными институтами, которые, несмотря на то что формируются на национальной основе, действуют как самостоятельные наднациональные игроки. Результатом их работы становится появление таких международных режимов, в частности в сферах экономии и экологии, которые создают победителей и проигравших в планетарном масштабе. Наряду с этим происходит и формирование глобального гражданского общества, которое, несмотря на различия в национальных контекстах, приходит к осознанию общих проблем.
Трудность заключается в том, что наднациональные режимы формируются в соответствии с принципом редукции сложности. И поэтому в мире, который развивается как открытая система со все более высоким уровнем сложности, такие режимы и институциональные механизмы утрачивают потенциал повышения эффективности. Возможность решения в их рамках глобальных проблем вызывает все больше вопросов, поскольку эти режимы и наднациональные институты остаются площадкой, где национальные государства соревнуются друг с другом, преследуя узкопонимаемые цели.
В такой ситуации ведущие политические лидеры пытаются ограничить участие некоторых сил в символической политике. В особенности это относится к тем силам, которые пытаются говорить о цивилизации, основанной на иных экологических и социальных принципах. Поскольку данные силы стремятся показать, что перечень ценностей цивилизации не ограничивается ценностями свободного рынка в версии Вашингтонского консенсуса, они начинают восприниматься политическим истеблишментом как угроза цивилизации, сопоставимая с террористической.
В большинстве политических речей, в которых можно встретить термин «цивилизация», данное понятие никак не поясняется и не сопровождается конкретизирующими определениями, например «западная» или «индустриальная». К тому же оперирование данным понятием в США четко обусловлено циклами экспансионизма и изоляционизма. П. Мерфи связывает смену этих циклов с различием между традициями греко-римской цивилизации с ее европейским универсализмом и цивилизацией колонистов [Murphy, 2006]. Америка в качестве цивилизации колонистов подчеркивает свою национальную исключительность. Здесь, по сути, можно говорить о своеобразной автопоэтической системе, ключевыми принципами которой выступают «богоданное» право на свободу извлечения прибыли, индивидуальная свобода, «фронтирная» ментальность и внутренняя открытость для иммиграции. Неприятие обязательств по Киотскому протоколу или Конвенции по биоразнообразию вполне можно объяснить этими традициями исключительности. Американская позиция экспансионизма может быть объяснена более давним наследием греко-римской цивилизации с ее стремлением утвердить во внешнем мире какую-либо идею или принцип. Одним из ярких проявлений этой традиции является неоконсервативный лозунг о глобальной миссии Америки по распространению демократии. Дж. Бейтсон суммирует эти устремления и ментальные привычки следующим образом: 1) противостояние окружающей среде и другим людям; 2) приоритет субглобальных акторов (я, моя фирма, мое государство и т.д.); 3) желание контролировать окружающую среду; 4) постоянные проявления ментальности фронти-ра; 5) экономический детерминизм [Bateson, 1973].
Формирование глобальной неолиберальной цивилизации и переориентация национальных культур на конкурентное взаимодействие происходят одновременно. Движущей силой данного процесса выступает подталкиваемое элитами, практически универсальное применение принципов рыночной экономики, а центральную роль при этом играет Вашингтонский консенсус. Дж. Стиглиц критикует МВФ и другие институты Вашингтонского консенсуса за то, что они превратились в политические инструменты, при помощи которых крайне узкий слой элиты нескольких государств продвигает в глобальном масштабе такие меры, как экономическая либерализация, приватизация, сокращение социальных расходов,
проникновение сектора западных технологий на рынки развивающихся стран. Реформирование в данном направлении воспринимается практически как самоцель и зачастую проводится без анализа ситуации.
В этих условиях сохранение доверия общественности к международным режимам и институтам и стоящим за ними политическим силам и лидерам во многом зависит от мобилизации символических ресурсов противниками и сторонниками нынешнего мирового порядка. В случае институтов Вашингтонского консенсуса важную роль играют попытки перевести символическую политику в разряд «администрирования», которое не воспринимается людьми как то, что относится к политическим вопросам, но понимается как нечто техническое. Международные организации типа МВФ, ВТО и Всемирного банка при этом выступают в роли судей: они задают нормативные стандарты администрирования и могут контролировать следование им, всячески способствуя снижению роли факторов, связанных с национальными особенностями и традициями. Однако именно эти практики «административного включения» неолиберальных стандартов вызывают растущую озабоченность у альтерглобалистов и тех, кто отстаивает интересы развивающихся стран.
В связи с этим автор статьи обращается к тому, как дискурсы «цивилизации» и «терроризма» проецируются на альтерглобали-стов и активистов экологического движения, подрывающих либеральную догму. В публичной сфере разворачивается борьба за легитимность между государством и критически настроенными акторами гражданского общества. Последние становятся мишенями целенаправленной дискредитации и маргинализации со стороны служб безопасности ряда государств. Эти усилия, очевидно, связаны с осознанием новых возможностей сетевого трансграничного структурирования радикальных социальных движений.
Многие комментаторы восприняли акции протеста против ВТО, проходившие в 1999 г. в Сиэтле, как первое публичную манифестацию альтерглобалистского движения. Они сразу же приклеили к нему ярлык «антидвижение», игнорируя то, что протест-ным выступлениям предшествовали три года переговоров и подготовки. За это время были разработаны идеи и стратегии, которые касались критики неолиберального порядка, диалога между
социальными движениями Севера и Юга, развития образовательных усилий, координации протестных действий.
Однако именно Сиэтл стал тем местом, где глобальный неолиберализм оспаривался способами, которые привлекли внимание мировых СМИ. Протестующие использовали широкий инструментарий символического воздействия (ирония, самопародия, атрибутика карнавала и т.д.), который способствовал довольно широкому освещению их акций. В Сиэтле, а затем в Праге и Генуе протестующие стремились посеять сомнения в легитимности политической и административной элит. Проведенный У. Соломоном анализ СМИ США в связи с событиями в Сиэтле показал, что реакции массмедиа в большинстве стран была сходной. Протестующих выставляли как маргиналов, проводили параллели с анархистскими организациями и транслировали мнение активистов о том, что ВТО - это порождение корпоративной экономики, которая забывает о социальных приоритетах ради поиска прибылей. СМИ транслировали также информацию о поддержке протестующих со стороны местного населения, слова Билла Клинтона о его солидарности с большинством мирных демонстрантов, идею о том, что агрессивное меньшинство использует столкновения с полицией как повод для начала беспорядков. Однако ключевые рыночные принципы, такие как «свобода торговли» и «либерализация», в прессе не получили освещения. В СМИ эти понятия преподносились как данность, несмотря на то что активисты оценивали их как продолжение политики колониализма и империализма.
События сентября 2001 г. дали повод политикам говорить о необходимости защиты цивилизации. Достаточно быстро в число тех, от кого надлежит защищать цивилизацию и свободу, были включены вслед за исламистами сторонники социальной справедливости и защитники окружающей среды. Экологисты и альтер-глобалисты попали в этот список потому, что «защита свободы включает в себя защиту неолиберальной рыночной свободы, которая порождает неустойчивый экономический порядок и приводит к экологическому и социальному ущербу» (с. 365). Множество мер, принятых в рамках войны с терроризмом (включая знаменитый «Патриотический акт»), были так интегрированы в культурный и политический пейзаж, что большинство людей не осознали их значимости и, вероятно, даже не заметили их появления. Это происхо-
дило потому, что меры вводились как временные административные практики, которые затем становились постоянными. Между тем в местах, подобных Нью-Йорку, ужесточение мер безопасности сделало практически невозможной мобилизацию людей для массовых уличных выступлений, значительно увеличило возможности надзора и у многих посеяло ощущение страха.
С этого момента правоохранительные органы различных стран начинают активно интересоваться альтерглобалистскими организациями. Опубликованные отчеты показывают интересную тенденцию: несмотря на то что в документах декларируется дифференцированный подход, с особым выделением тех групп и активистов, которые демонстрируют склонность к насилию, в действиях полиции эта дифференциация почти не прослеживается. Используя самые разные предлоги, органы власти и полиция ограничивают доступ протестующих к местам, которые имеют символическое значение.
В Великобритании проявилась своя специфика. СМИ транслировали образы насилия и беспорядка, не обращая никакого внимания на лозунги и идеи, высказываемые протестующими. Термин «экономический терроризм» стал использоваться для характеристики различных форм радикального протеста со стороны экологических движений, групп в защиту животных или борцов против генномодифицированных растений. Участники акций протеста все чаще стали подвергаться аресту по самым разным основаниям: зачастую только за наличие у них транспарантов с лозунгами. Поскольку такие случаи не были единичными, некоторые СМИ подняли вопрос о свободе слова. Опасность состоит в том, что отождествление экологического и социального радикализма с терроризмом достаточно прочно закрепилось в политическом дискурсе. В итоге экологические и антивоенные группы, широко представленные в альтерглобалистском движении, начали приходить в упадок, а их действия перестали вызывать значительный общественный резонанс.
Стремление государственных институтов ограничить свободу маневра для альтерглобалистов и радикальных экологистов не должно затемнять той социокультурной динамики, которая оказывает влияние на символическую политику и мобилизацию акторов гражданского общества. П. Бурдье был среди авторов, указывав-
ших на способность социальных движений аккумулировать символические ресурсы, при помощи которых можно оспаривать господствующий неолиберальный порядок [ВоигШеи, 2005]. Создание и использование «легитимного» или «авторитетного» языка в символически значимых контекстах дает возможность появиться новым мифам, которые будут формировать новые идентичности. В этом плане альтерглобалистское движение сделало важное дело, создав пространство интеллектуального обмена. Такая «работа» осуществляется в рамках социальных форумов, у которых очень сложная структура и в которых принимают участие самые разнообразные организации. Эти мероприятия дают полноценно проявиться тому, что М. Грановеттер назвал «силой слабых связей» [Огаиоуейег, 1973]. Общение на форумах, формулирование общих запросов и тем для обсуждения может быть не менее, а даже более важным, чем присутствие активистов движения на улицах городов. И это хорошо понимают некоторые представители неолиберального истеблишмента. Мысль о том, что отказ от диалога с альтерглобали-стами сопряжен с риском потери целого поколения, которое будет убеждено в пагубности капитализма, нередко высказывается в неолиберальной прессе.
Несмотря на попытки ограничить возможности уличного протеста, альтерглобалисты используют иные символические стратегии (иронию, например), которые тоже могут оказывать значительное воздействие на людей, но при этом оставаться незамеченными ведущими мировыми СМИ. В ответ на замалчивание активисты движения создают свою сеть СМИ, которая может транслировать информацию, не востребованную мейнстримом. Важнейшая роль здесь принадлежит компьютерной коммуникации. Альтерглобалистское движение нашло свои способы использования Интернета в политических целях, работая с протестными группами. Доминирование традиционных СМИ в формировании коллективной национальной идентичности значительно ослабляется благодаря появлению новых форм и технических возможностей передачи информации. Важность этих каналов коммуникации в дальнейшем будет только возрастать. Поэтому недостаточное внимание традиционных СМИ к идеям альтерглобалистов и радикальных защитников окружающей среды в обозримом будущем пере-
станет быть серьезным лимитирующим фактором их политической активности.
В заключение автор статьи уделяет внимание роли технического прогресса в поиске ответа на глобальные экологические и социальные вызовы, такие как изменения климата. С одной стороны, ставка на технический прогресс должна возвратить некоторым людям доверие к технике как таковой. Однако скорость изменений в этом направлении пока еще не сопоставима с масштабом глобальных проблем. Кроме того, технологический оптимизм пренебрегает существенными социальными ограничениями. Альтерглоба-листское движение уже самим фактом своего появления создало серьезные препятствия усилению технократических тенденций. Впрочем, альтерглобализм поставил и перед экологическим движением ряд новых вопросов, прежде всего об эффективности его идеологии и методов борьбы. Это побудило Гринпис в 2001 г. начать пятилетнюю внутреннюю дискуссию с целью развития демократического потенциала и расширения тематического спектра социальной критики. В целом же влияние альтерглобалистов на экологическую политику выразилось в том, что они поставили под вопрос экономическую неолиберальную ортодоксию, более тесно увязывая экологические и социальные требования.
ЛИТЕРАТУРА
Bateson G. Steps to an ecology of mind. - L.: Paladin, 1973. - 480 p. Bourdieu P. Language and symbolic power. - Cambridge: Polity, 1991. - 302 p. GranovetterM.S. The strength of weak ties // American journal of sociology. - Chicago,
1973. - Vol. 78(6). - P. 1360-1380. Murphy P. American civilization // Thesis Eleven. - Thousand Oaks, CA, 2006. -Vol. 85. - P. 64-92.
Solomon W.S. More form than substance: press coverage of the WTO protests in Seattle // Monthly review. - N.Y., 2000. - Vol. 51, N 2. - P. 12-20. Stiglitz J. Globalisation and its discontents. - N.Y.: Norton, 2002. - xxii, 282 p.
К.П. Кокарев
