CC BY
118
И.С. Жемчужный
Курск
Удивительное творческое содружество (М. Волошин и М. Булгаков)
Максимилиан Волошин и Михаил Булгаков - современники, но не ровесники (Волошин старше на 14 лет). Оба - обладатели недюжинного таланта. Личности крупные, светлые, яркие. И все же во многом друг друга исключающие. И в чем-то взаимно дополняющие. Но в чем? Только в судьбах, исковерканных 1917-ым годом?
Таково необходимое предисловие. Данная статья опирается на авторитетные литературные документальные источники, на глубокие труды исследователей жизни и творчества двух писателей: В. Купченко, 3. Давыдова и В. Купченко, М. Чудаковой, Б. Соколова, Л.Е. Белозерской, В.В. Гудковой [1].
Волошин и Булгаков познакомились семьями летом 1925 года в Коктебеле. Вместе с Максимилианом Александровичем чету Булгаковых ласково приветствовала его жена Мария Степановна. Она, пишет Л.Е. Белозерская, стояла в тени его монументальной фигуры. См. у Купченко: «Приехал писатель в Коктебель 12 июня, вместе с женой. Любовью Евгеньевной Белозерской. Коктебель не привел их в восторг, но все же Булгаков нашел здесь немало привлекательного: купанье, поиски красивых камешков на пляже, прогулки по окрестным холмам. Белозерской запомнилась прогулка на Святую гору: «Мы все пыхтели и обливались потом, а Макс шагал как ни в чем не бывало» [2].
И еще одна существенная деталь: Михаил Афанасьевич и Любовь Евгеньевна иногда слушали стихи Волошина. Учитывая острый интерес поэта к творчеству Булгакова, бесспорно, что они не раз беседовали вдвоем, быть может, на ночной «вышке» (на маленькой квадратной открытой веранде на крыше Дома поэта - И.Ж.). Во всяком случае, влияние нравственной позиции Волошина в годы гражданской войны, как и его личности, на концепцию «Бега», на наш взгляд, весьма велико. Собственно, именно Волошин и Булгаков, вопреки всему, бесстрашно встав над красными и белыми, в одном ключе думали и писали о бедствиях Родины. И в русской усобице для них не было изгоев.
Весьма показательно в этом плане признание самого М. Волошина: «...Так как темой моей является Россия во всем ее историческом единстве, т.к. дух партийности мне ненавистен, т.к. всякую борьбу я не могу рассматривать иначе, как момент духовного
единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле, - то отсюда вытекают следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у меня есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным, и белым. Я знаю, например, что мое стихотворение «Русская революция» было названо лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагерей (имена их умолчу)» («Автобиография по семилетиям») [3].
Но обратимся к духовной перекличке между Волошиным и Булгаковым. Это отнюдь не надуманная, искусственная тема, а скорее, возвращение к общим духовным истокам. В поэзии Волошина времен гражданской войны явственно звучит символика, определяющая замысел и тональность булгаковского «Бега». Безусловно, это не заимствование, но совпадение долгих и мучительных раздумий. Переживание «роковых минут» истории обращает взор поэта к высокой лексике Библии:
Бичами страстей гонимы -Распятые серафимы Заточены в плоть:
Их жалит горящим жалом,
Торопит гореть Господь.
(«Из бездны», 1918).
Апокалиптическому зверю Вверженный в зияющую пасть,
Павший глубже, чем возможно пасть,
В скрежете и в смраде
— верю!
Верю в правоту верховных сил,
Расковавших древние
стихии,
И из недр обугленной России Говорю:
«Ты прав, что так
судил!
(«Готовность», 1921) [4]
Но вспомним, что пьеса об «обугленной России» сперва назывались > «Рыцарь Серафимы», а вестовой Крапилин бросает в
лицо генералу Хлудову слово: «Зверь».
Вряд ли это чисто случайные ассоциации. Есть у Волошина и обращения, к теме бега - «вседневный бег», где «сквозняк событий сбивает с ног».
«России нет - она себя сожгла», - восклицает Волошин в стихотворении «Европа» (1918), и в нем мы встречаем и слова «солнца бег». А в стихотворении <<Демоны глухонемые» (так же назван и сборник, выпущенный Волошиным в Харькове в 1919 г.) он указывает, что источником этой образности явилась книга пророка Исайи. В частном письме Волошин сообщал, что «демоны глухонемые» - ангелы, через которых вещает святой дух. Любопытно, что «Библейский энциклопедический словарь» так толкует слово серафим: «... Когда Исайя в тоске подумал, что погиб, тогда прилетел к нему один из серафимов, прикоснулся к его устам и объяснил ему о благодати примирения». Совершенно очевидно, что семантика образа Серафимы как главной героини «Бега» в определенной мере связана с Волошиным и Библией.
К 1920 году относится стихотворение Волошина «Заклинание (от усобиц)».
Из крови, пролитой в боях, Из праха обращенных в прах, Из мук казненных поколений, Из душ, крестившихся в крови, Из ненавидящей любви, Из преступлений, исступлений -Возникнет праведная Русь [5] Но ведь эти строки - не что иное, как философский конспект «Белой гвардии» и будущего «Бега». Прочтя начало романа, Волошин, бесспорно, почувствовал в его авторе человека, необыкновенно близкого ему в понимании недавних исторических событий. Очевидно, что отсюда и проистекает их взаимное тяготение. Нет сомнений и в том (хотя в современной Булгаковиане подобные фактологические мотивы отсутствуют), что Булгаков знал поэзию Волошина, между ними наверняка велись серьезные литературные разговоры.
«Дорогой Михаил Афанасьевич, доведите до конца трилогию «Белая гвардия», - так надписал Волошин свой сборник «Иверни». В том же духе морального единения воспринимается и другой волошинский подарок - акварель с посвящением «Дорогому Михаилу Афанасьевичу, первому, кто запечатлел душу русской усобицы, с глубокой любовью».
Добавим, что в программном стихотворении Волошина «Дом поэта» встречается слово «изгой», являвшееся первоначально названием задуманной Булгаковым пьесы. И только «1 марта 1928 года МХАТ подписал новый договор с Булгаковым, в котором «Рыцарь
Серафимы» («Изгой») получил свое окончательное название - «Бег» [6].
И ты, и я - мы все имели честь
«Мир посетить в минуты роковые»
И стать грустней и зорче, чем мы есть.
Я не изгой, а пасынок России [7].
(Подчеркнуто мною - И.Ж.)
Наконец, вдумаемся в образ Сергея Голубкова. Тема «рыцаря Серафимы» имеет емкий смысл. Символика «голубя» по «Библейскому энциклопедическому словарю», объединяет и «невинность и чистоту», и знак «святого духа». На наш взгляд, портрет Голубкова в чем-то навеян нравственным обликом Волошина - человека, столь близкого Дон Кихоту, «странствующему рыцарю», воспетому Булгаковым на исходе жизни:
«Люди выбирают разные пути. Один, спотыкаясь карабкается по дороге тщеславия, другой ползет по тропе унизительной лести, иные пробираются по дороге лицемерия и обмана. Иду ли я по одной из этих дорог? Нет! Я иду по крутой дороге рыцарства и презираю земные блага, но не честь!.. Моя цель светла -всем сделать добро и никому не причинить зла» [8].
В «Дон Кихоте» Булгакова, написанном в 1938 году, есть особенности образа Максимилиана Волошина - одного из немногих рыцарей XX века.
Несомненно, в беседах Волошина и Булгакова звучала и тема террора. Уже в «Роковых яйцах» Булгаков упомянул о ней. Рокк всем своим обликом и историей назначения в Грачевку свидетельствует о том, что он фигура из ВЧК, до этого с губительным маузером «трудился» в Крыму. «Красное возмездие» не обойдено и в «Беге»:
«Серафима. Безумный человек, вы подумали о том, что вас сейчас же расстреляют!
Хлудов. Моментально, мгновенно! А? Ситцевая рубашка, подвал, снег. Готово]» [9].
Булгакову достаточно было задушевно пообщаться с Волошиным несколько дней для того, чтобы узнать подробности этой трагедии. Михаил Афанасьевич, конечно, видел замаскированные антресоли в зимнем кабинете, где от белых скрывались красные, от красных - белые. По иронии судьбы в этом доме жил и Бела Кун - один
из организаторов беззаконий и массовых расстрелов белых офицеров после поражения Врангеля.
Мы полагаем, что именно Булгакову Волошин мог безбоязненно прочесть строки о Крыме 20-х годов:
Правду выпытывали из-под ногтей,
В шею вставляли фугасы, «Шили погоны»,
«Кроили лампасы»,
Делали однорогих чертей.
И в унисон этим гневным и выстраданным строкам М. Волошина звучит «Сон второй» из булгаковского «Бега». Едкая ирония заключена в мифологическом маскараде, устроенном вокруг Хлудова. Плакат в штабе на станции изображает Георгия Победоносца
- белый юноша на коне поражает дракона. Архиепископ обращается было к Победоносцу, но Хлудов его еретически обрывает: «Вы напрасно беспокоите господа бога. Он уже явно и давно от нас отступился...».
Здесь чувствуется и скрытый подтекст, вытекающий из сюжета о Георгии Победоносце. Георгий, вооруженный словом божьим и копьем, побеждает змия и спасает невинную девицу, а с нею и город Лаосию, жители которого в знак признательности принимают христианскую веру. Белый же рыцарь Хлудов, не задумываясь, отдает в пасть контрразведки невинную Серафиму Корзухину.
Еще один - новозаветный - сюжет пародируется во втором сне. Корзухин отрекается от жены: «Эту женщину вижу впервые в жизни». Отрекается подобно будущему апостолу Петру, отказавшемуся от Иисуса во дворе дома первосвященника. Собственно в пьесе происходит цепь отречений: Африкан отрекается от паствы и бежит, Корзухин предает Серафиму. Голубков в контрразведке, поверженный в ужас сиянием раскаленной иглы, тоже подписывает ложный навет на Серафиму. Используя библейские сюжеты, Булгаков с поразительной силой уже в 20-е годы минувшего века доказал, что вечное может быть и самым жгучим, самым современным.
Не менее отвратительным и коварным в своей «цепи отречений» выглядит и «красный» лагерь. В Крыму осенью 1920 года осталось более тридцати тысяч бывших врангелевцев и других контрреволюционных элементов. И большевики решали, кому дать гражданские права, кого выслать, кого покарать. На самом деле почти всех коварно расстреляли или утопили.
Не случайно генерал Чарнота в булгаковском «Беге» совершенно определенно говорит о перспективе большевистского суда. Вероломство новой
власти стало причиной душевной травмы М. Волошина, который помогал и белым, и красным. Подлинную трагедию пережил писатель И.С. Шмелев, обосновавшийся в Алуште. По просьбе властей он написал письмо к тем, кто скрывался в горах, обещая от имени большевиков гуманное отношение. Среди сдавшихся был и его единственный сын Сергей. Офицер добровольческой армии, не пожелавший уехать с врангелевцами на чужбину, он был взят в Феодосии из лазарета и, как и тысячи других, без суда расстрелян.
Но возвратился в Коктебель. 16 июня 1925 г. Михаил Афанасьевич читал обитателям волошинского дома «Собачье сердце». Об этом, как указывает В.П. Купченко, есть упоминание в письме Марии Александровны Пазухиной. «Здесь мы живем тесной семьей, - повторяет она в другом письме, - многие между собой переходят на «ты»... Больше всех, кроме хозяев, мне нравятся абричевские... Потом Леоновы: он - молодой писатель, очень веселый и простои, она - дочь издателя Сабашникова». В письме от 18 июня сообщается: «третьего дня один писатель читал свою прекрасную вещь про собаку».
Речь идет о Михаиле Булгакове - о фрагментах повести «Собачье сердце» [10].
Ясно, что в Доме поэта Булгаков почувствовал себя в доверительной обстановке. Чтения проходили под луной, а большую часть дня Михаил Афанасьевич проводил на берегу моря. Булгаковы бывали и на музыкальных вечерах, устраивавшихся в Волошинском доме. Юрист из Харькова П.Ф. Домрачев играл на скрипке, М.А. Пазухина - на рояле. Очевидно, музицировал и Михаил Афанасьевич, ведь музыку он страстно любил. Об этом свидетельствуют хотя бы недавно найденные ноты с его пометками. «Сам Булгаков тоже играет на рояле», - вспоминала Мария Александровна. Добавим, что в гимназические и студенческие годы Булгаков играл на пианино увертюры и сцены из своих любимых опер - «Фауста», «Травиаты», «Руслана и Людмилы», «Аиды», «Севильского цирюльника», «Тангейзера», «Кармен» [11].
Восторженное описание Крыма, данное Волошиным, не прошло мимо дальнейших планов и путешествий Булгакова. Собственно, он последовательно осваивал Крым в соответствии с рекомендациями Волошина. Он видит Коктебель и Феодосию, совершает путешествие на моторной лодке от Судака до Ялты, а потом по извилистым серпантинам шоссейной дороги мимо отвесных стен Ай-Петри, Чертовой лестницы, Байдар. Севастопольской бухте суждено было стать последним обрывом, за которым начался трагический бег его героев, тоскующих на чужбине о снегах на улицах Петербурга («Бег», сны III и IV).
Остаются считанные дни в Крыму. 26 июня в Коктебель приехали художница, ученица И.Е. Репина, Анна Петровна Остроумова-Лебедева и ее муж, известный химик, создатель искусственного каучука, - Сергей Васильевич Лебедев. Анна Петровна сразу же принимается за портрет Булгакова акварелью «в шапочке с голубой оторочкой, на которой нашиты коктебелевские камешки (подарок Марии Степановны)». Портрет этот
долгое время висел в Москве в кабинете Булгакова.
Близится отъезд. 5 июля Волошин отдает Булгакову сборник своих стихов с дарственной надписью. А 7 июля Любовь Евгеньевна и Михаил Афанасьевич покидают Коктебель и в тот же день отплывают от причала феодосийского порта.
Так промелькнул Коктебель. 26 ноября 1925 г. в письме к С.З. Федорченко М.А. Волошин справляется: «Видаете ли Вы наших летних друзей: Леоновых, Булгаковых?». 1 марта 1926 г. в Москве в помещении Государственной академии художественных наук состоялся вечер «с благотворительной целью для помощи Волошину». Среди выступающих были В.В. Вересаев, БЛ. Пастернак, П.Г. Антокольский, Ю.Л. Слёзкин, С.В. Шервинский. М.А. Булгаков прочел по рукописи «Похождения Чичикова» Собрали 470 рублей.
Благодаря за вечер, Максимилиан Александрович уведомлял НА. Габричевскую: «Все деньги мы, конечно, честно употребим только на ремонт дома». Можно предполагать, что среди устроителей вечера был и А.Г.
Г абричевский.
4 апреля 1926 г. Волошин пишет Булгакову: «Михаил
Афанасьевич, не забудьте, что Коктебель и волошинский дом существуют и Вас ждут летом... Заранее прошу: привезите с собой конец «Белой гвардии», которой знаю только 1 и 2 части, и продолжение «Роковых яиц». Надо ли говорить, что очень ждем Вас и Любовь Евгеньевну и очень любим...». Как перекликается это письмо со словами первоначального обращения Волошина: «Привезите все Вами написанное (и напечатанное, и ненапечатанное)». Можно сделать вывод, что у Булгакова были планы продолжения не только «Белой гвардии», но и «Роковых яиц».
3 мая Михаил Афанасьевич ответил Максимилиану Александровичу: «Спасибо за то, что не забыли нас. Мечтаем о юге». Но побывать в Коктебеле еще раз ему так и не пришлось.
Последняя встреча [Волошина] с Москвой состоялась в 1927 г. И снова: «Встрече с Москвой и с друзьями радуюсь и волнуюсь», - признавался Максимилиан Александрович в письме к Габричевским 27 января. Снова -десятки встреч, чтение стихов на дому, открытие его персональной выставки в Государственной академии художественных наук... Приятно, но все более утомительно. (К тому же Волошин простудился). «Переутомление и трепка», резюмирует он» [12].
Тем не менее Булгаков и Волошин виделись в Москве в начале 1927 г., когда М.А. и М.С. Волошины 16 февраля смотрели «Зойкину квартиру», а 25 февраля «Дни Турбиных». В Малом Левшинском переулке состоялось открытие выставки акварелей Волошина в ГАХН, и, очевидно, Михаил Афанасьевич посетил ее. 1 и 12 марта Волошины навестили Булгаковых. Это были их последние встречи.
Печально сложились судьбы обоих писателей в конце 20-х годов под тяжелым прессом большевистской цензуры. Летом 1929-го, спустя четыре года после пребывания в Коктебеле, затравленный и духовно измученный М. Булгаков писал в обращении к И.В. Сталину: «В этом году исполняется
десять лет с тех пор, как я начал заниматься литературной работой в СССР. ...Ни одно из моих произведений, будь то беллетристическое произведение или пьеса, не только никогда и нигде не получило ни одного одобрительного отзыва, но, напротив, чем большую известность приобретало мое имя в СССР и за границей, тем яростнее становились отзывы прессы, принявшие наконец характер неистовой брани... К концу десятого года силы мои надломились...» [13].
И как бы полемизируя (не надо ждать милости от правительства! -И.Ж.) с младшим братом по перу, нигде не публикуемый и уже смертельно больной М. Волошин записывает 7 июля 1931 г. в «Дневнике»: «Вчера за работой вспомнил уговоры Маруси: «Давай повесимся». И невольно
почувствовал всю правоту этого стремления... Лучше «расстреляться» по примеру Гумилева. Это так просто: написать несколько стихотворений о текущем. О России по существу. И довольно. Они быстро распространятся в рукописях. Все-таки это лучше, чем банальное «последнее письмо» с обращением к правительству, (подчеркнуто мною - И.Ж.) или друзьям... И (это) дает возможность высказаться в первый и последний раз» [14].
В наши дни оба великих мастера слова высказались своими книгами перед читателями сполна.
Примечания
1. Купченко В. Жизнь Максимилиана Волошина. С.-Пб., 2000 г.; 3. Давыдов. В.
Купченко. Крым Максимилиана Волошина. Киев, 1994; Давыдов 3., В.
Купченко М. Булгаков и М. Волошин//М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М., 1988: Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988; Соколов Б. Три жизни Михаила Булгакова. М„ 1997; Белозерская Л.Е. Воспоминания. М., 1990; Гудкова В.В. М.А. Булгаков. Пьесы 20-х годов. М., 1990.
2. Купченко В. Указ. соч. С. 300.
3. Волошин М. Путник по Вселенным. М., 1990. С.161-162.
4. Волошин М. «Средоточие всех путей...». М., 1989. С.79-80, 124.
5. Там же. С. 127..
6. Булгаков М. Собр. соч.: В 10 т. Т.5. М., 1997. С.34.
7. Волошин М. Дом поэта// Крымский поэтический атлас. Симферополь, 1989. С
123
8. Булгаков М. Указ. соч.Т.8. М., 1998. С.280-281.
9. Там же. Т.5. С.296.
10. Купченко В. Жизнь Максимилиана Волошина. С.-Пб., 2000. С.299-300
11. Соколов Б. Указ. соч. М., 1997. С.48.
12. Волошин М. «Средоточье всех путей...». М., 1989. С.528.
13. Булгаков М Указ. соч. Т.10. М., 2000. С.235-236.
14. Давыдов 3., Купченко В. Указ. соч. С.327.
