CC BY
459
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 14 (305).
Филология. Искусствоведение. Вып. 77. С. 99-104.
Э. М. Хабибьярова ТРАГИЧЕСКАЯ ИРОНИЯ В ПЬЕСЕ М. БУЛГАКОВА «БЕГ»
Предпринимается попытка проследить особенности использования трагической иронии как средства раскрытия сути конфликта «личность - история» в пьесе М. Булгакова «Бег»: исследуются отличительные признаки, роль в формировании характеров действующих лиц, участие в сюжетно-композиционном строении драмы.
Ключевые слова: ирония, трагическая ирония, конфликт личности и истории.
Принято считать, что «ирония - философско-эстетическая категория, характеризующая процессы отрицания, расхождения намерения и результата, замысла и объективного смысла» [7. С. 203]. Ирония означает насмешливое отношение к явлению, выраженное в скрытой форме. Ее цель - дискредитация явления, осуществленная с помощью притворства. Одну из наиболее универсальных трактовок иронии находим у А. Лосева и В. Шестакова: «Ирония возникает тогда, когда я, желая сказать “нет”, говорю “да”, и в то же время это “да” я говорю исключительно для выражения и выявления моего искреннего “нет”» [4. С. 326-327].
Многообразие видов иронии, определившееся к XX в. (сократическая ирония, романтическая ирония, ирония судьбы, экзистенциальная ирония, структурная ирония, драматическая ирония, трагическая ирония, космическая ирония [2. С. 171]), безусловно, объясняется всей предшествующей историей этого явления, рассмотрение которой выходило бы за пределы данной работы. При этом важнейшим критерием иронии всегда остается принцип «нечто через противоположность» (или с оглядкой на эту противоположность). Иронизировать по поводу чего-либо - значит не признавать претензии на абсолютную значимость этого чего-либо, иметь другую систему ценностей, первая из которых воспринимается как относительная, то есть являющаяся объектом иронии.
Разновидности иронии обусловлены функционально. Так, ирония, имеющая экзистенциальный статус, обозначается как трагическая. Посредством трагической иронии в литературном творчестве отражаются фундаментальные парадоксы развития общества, сказывающиеся на судьбе отдельной личности: «трагическая ирония обозначает постепенное разоблачение, приближение неминуемой катастрофы, выраженных в словах ничего не подозревающих персонажей» [6. С. 96]. Эта ирония использу-
ется как демонстративное смещение трагического и комического, подчеркивая аномалии, в результате чего герои предстают в добавочном освещении. Трагическая ирония несет в себе очень сильный эмоциональный заряд, потому что в большинстве случаев речь идет о трагизме судьбы героев: суровых испытаниях, сопровождающихся острыми столкновениями с окружающим миром, вследствие крушения отстаиваемых героями идеалов, содержащих важные для человечества духовные ценности.
Само слово «трагическое» связывается в нашем сознании с картинами страданий. Можно предположить, что трагическая ирония - результат реакции на глубоко конфликтные явления и характеры. Семейные отношения, политика, проблемы государства - все может быть объективной основой для трагической иронии. Такая ирония передает чувство, переживание, в котором сливаются мучения и боль, идущие от абсурдности мира. Но объектом трагической иронии становятся не частные неполадки и несчастья человека, а бедствия, фундаментальные несовершенства бытия, сказывающиеся на судьбе личности. Трагическое - сфера осмысления исторических противоречий, поиск выхода для человечества. Именно эта ирония, на наш взгляд, использована М. Булгаковым в пьесе «Бег».
Пьеса изображает финальные сцены отступления Белой армии в Крым, эмиграции в Константинополь и Париж. В центре внимания автора «Бега» конфликт личности и истории, в основе которого лежит противоречие между жестокой реальностью и представлениями героев о счастливой, гармоничной жизни.
С максимальной силой эта дисгармония проявляется в характере центрального героя -Романа Хлудова, прототипом которого стал генерал-лейтенант Белой армии, в эмиграции разжалованный Врангелем в рядовые, Яков Слащев, прославившийся легендарной жесто-
костью. Внутреннее раздвоение, существование на грани сумасшествия - эти самохарактеристики Слащева, найденные писателем в его дневниках, легли в основу образа Хлудова. Однако корень болезни Хлудова не просто в мании преследования, а еще и в разладе сознания и воли. Именно Хлудов острее и лучше других понимает обреченность Белого движения и все время говорит об этом, нарушая все правила приличия и субординации, ту меру недосказанности и условности, которая установлена приличиями: «Ваше высокопреосвященство, простите, что я вас перебиваю, но вы напрасно беспокоите Господа Бога. Он уже явно и давно от нас отступился. Ведь это что же такое? Никогда не бывало, а теперь воду из Сиваша угнало, и большевики как по паркету прошли. Георгий-то Победоносец смеется!» [3. С. 523]. Шутовство и безумие Хлудова - маска, позволяющая ему говорить в глаза неприятную правду. Ведь именно Хлудову М. Булгаков доверил провести поразительную по своей дерзости параллель, весьма иронично сравнивая бегущую белую армию с тараканами, в панике удирающими с кухонного стола: «Да, в детстве это было. В кухню раз зашел в сумерки, тараканы на плите. Я зажег спичку, чирк, а они и побежали. Спичка возьми да и погасни. Слышу, они лапками шуршат - шур-шур, мур-мур... и у нас тоже - мгла и шуршание. Смотрю и думаю, куда бегут? Как тараканы, в ведро. С кухонного стола - бух!» [3. С. 536].
Хлудовский рассказ о тараканах на кухне воспринимается как «текст в тексте»; подобно зеркальной линзе, он создает эффект соразмерности человека и насекомого. Возникает метафора «тараканий бег». В константинопольском «сне» она материализуется. Возникает гротескная геральдическая конструкция - сцена тараканьих бегов, где, как в зеркале, отражено то «позорище русское», жертвами которого стали булгаковские герои.
В первой редакции «Бега», относящейся к 1926-28 годам, Хлудов находит в себе достаточно мужества на поступок: он принимает решение вернуться на родину, пусть даже под страхом немедленной расправы, чтобы держать ответ за все содеянное. Но во второй редакции пьесы (1937) Хлудов все же остается в Константинополе и заканчивает жизнь самоубийством, напоследок расстреляв из револьвера вертушку тараканьего царя Артура -иронический символ позора белой армии: «Поганое царство! Паскудное царство! Тараканьи бега!..» [3. С. 572].
Бессознательный ужас перед ходом истории, предопределившей погружение в небытие белого движения, и перед правдой совести, требующей искупления пролитой крови, превращает Хлудова в «оголтелого зверя, шакала» [3. С. 527]. Хлудов, стремясь обеспечить бесперебойную работу «машины» штаба фронта, действует угрозами и расправами, но, в конце концов, он вынужден признать, что «машина сломалась» [3. С. 539], что «все это он сделал зря» [3. С. 566]. Генеральские погоны дают Хлудову возможность все подчинить фанатичному служению белой идее. Он сеет вокруг себя смерть, причем понятие врага как объекта истребления для Хлудова давно утратило всякие границы. Враг в его представлении - это не только красноармеец, большевик, коммунист, но и любой человек, не желающий подчиняться, любой «винтик», который может вызвать сбой в работе «машины» штаба фронта. Хлудов ведет войну методами террора. Источник звериной агрессивности Хлудова - в идейном азарте. Он ставит перед собой заведомо недостижимую цель - любой ценой утвердить идею («белую» идею), понимая, что защищать приходится проигранное дело, что Белая гвардия приговорена историей к гибели. Но, как фанатик идеи, он действует вопреки здравому смыслу, пытаясь сопротивляться фатальным силам. Сознание его расщеплено: «Вы понимаете, как может ненавидеть человек, который знает, что ничего не выйдет, и который должен делать?» [3. С. 536] - говорит Хлудов главнокомандующему. Трагическая ирония возникает в результате складывающегося противоречия: с одной стороны, преступления героя - кровавый произвол, с другой - они фатальны. Не случайно в репликах Хлудова и в ремарках мелькает слово «машина». В восприятии больного сознания Хлудова это образ коллективного служения идее. Герой ощущает себя частью безжалостной, смертоносной силы. Он творит беззакония в состоянии душевного помрачения. Таким образом М. Булгаков показывает, что идейный фанатизм делает человека «слепым убийцей».
Хлудов - последнее, доведенное до дикости сопротивление обреченных по воле истории, закономерно превращающее их в кровавых палачей. Но истоки этого «фанатизма» - не в преданности «белой идее», а в верности воинской присяге, с одной стороны, и в ощущении трагического бессилия, невозможности повиноваться голосу совести - с другой. Иронические краски в изображении характера Хлудова
подчеркивают, что низведение личности до уровня механизма лишает ее естественных человеческих чувств и само по себе чревато трагическим конфликтом.
Хлудов и Чарнота сначала под влиянием привычных представлений о долге, а позднее по инерции отстаивают безнадежное, обреченное дело. Шаг за шагом они, особенно Хлудов, все больше обременяют свою совесть содеянным, и пролитая кровь намертво приковывает их к белогвардейскому движению. Отсюда и проистекает внутренняя раздвоенность Романа Хлудова, его «болезнь». Сильный и смелый человек, Хлудов, - в ситуации полнейшего бессилия, потому что оказывается врагом не только самому себе, но и своему народу. «Роман Хлудов в “Беге” - это первая попытка М. Булгакова осмыслить неистовую борьбу человека в рамках земной ограниченности и враждебности за свое человековоплощение, за свою состоятельность и право быть вопреки всему» [5. С. 154].
Запоздалое прозрение, осознание того, что ты оказываешься слепым орудием, участником бессмысленного кровавого «балагана», неизбывная тоска по родине и постоянное ощущение тяжести вины перед живыми и мертвыми, стремление обрести если не прощение, то покой искуплением этой вины, - весь этот сложный комплекс переживаний Хлудова раскрывается в его странных «беседах» с тенью вестового Крапилина. Беседы становятся своего рода психологической мотивацией, ключом к пониманию внешне необъяснимых поступков персонажа: едва не погубив Серафиму, Хлудов отправляется в Константинополь, чтобы спасти ее.
«Болезнь» Хлудова, обозначенная в пьесе с момента появления героя, - не что иное, как попытка найти выход из нравственного тупика, хотя состояние этой болезненности есть состояние абсолютного здоровья на фоне всеобщей помешанности - «таракановщины». В продолжение всего действия пьесы находит конкретизацию реплика Хлудова о бегущих тараканах. По сути дела, этот образ ассоциируется в сознании с бессмысленным бегом в небытие всех тех, кто не смог разобраться в перипетиях исторических событий.
Страдания Хлудова исполнены трагизма и воспринимаются как закономерное следствие нарушения исторических законов и извечных нравственных норм, как справедливое возмездие. В последнем «сне» «Бега», оглядываясь
на пройденный кровавый путь, Хлудов подводит итоги. Страшный неоплатный долг перед мертвыми и живыми тяжким бременем лег на его душу. Смерть Крапилина была последней каплей, которая превратила бремя вины в непосильное. Перед нами трагедия напрасно растраченных душевных сил и возможностей, бесцельно прожитой жизни.
Художественная специфика пьесы в том, что она рассчитана не столько на сценическое восприятие, сколько на прочтение. В связи с этим особое значение приобретает ремарка. Пространственные, образные, эмоционально насыщенные, ремарки становятся необходимым компонентом действия и должны звучать как «голос за кадром». В ремарке драматург обретает возможность непосредственно высказать свой взгляд на мир, открыто утвердить гражданские и человеческие пристрастия.
Так, внешними приметами эпохи в «Беге» служат утрированные черты «беспорядка в одежде» - доказательство хаоса внутреннего, душевного. По принципу «что-нибудь не так, как следует» одеты многие действующие лица «Бега». Серафима во втором «сне» появляется на сцене в бурке, Люська в константинопольской сцене «одета неряшливо» [3. С. 548], Голубков - «в английском френче, в обмотках и в турецкой феске» [3. С. 551]. На Хлудове солдатская шинель, «подпоясан он ремнем по ней не то по-бабьи, не то как помещики подпоясывали шлафрок. Погоны суконные, и на них небрежно нашит черный генеральский зигзаг. Фуражка защитная, грязная, с тусклой кокардой, на руках варежки» [3. С. 517]. Ирония пронизывает описание костюмов героев пьесы, подчеркивая трагизм происходящего.
Особого внимания заслуживает костюм Чарноты. В первом «сне» он переодет в женское платье, в начале пятого «сна» мы видим его в черкеске без погон. Наконец, он отправляется покорять Париж в кальсонах, продав последние штаны. Автор заостряет комизм ситуации: Чарнота обосновывает отказ от намерения ехать в Мадрид тем, что «Париж... как-то пристойнее» [3. С. 555], не замечая при этом собственной непристойности.
С помощью трагической иронии автор драмы выражает нелепость, химерическую суть массовой русской эмиграции 20-х гг., реальной и фантастичной одновременно: куда, зачем бежали? Иронические оттенки в описании одежды героев «Бега» мотивированы авторской мыслью о том, что эмиграция - не лучший спо-
соб выживания в обстановке «всеобщего одичания». Эмигрант обречен на унизительное. «тараканье» существование даже в том случае, если он пытается вести игру или борьбу с Судьбой. Все, что происходит с того момента, как герои оказываются в эмиграции, - не что иное, как небытие, напоминающее тараканью суету в ведре с водой.
В пятом «сне» показывается тщетность попыток «бывших русских» уцелеть на чужбине. Внешне комичными кажутся безуспешные попытки Чарноты хоть что-нибудь продать, а за этим - горькая ирония автора: бездушный чужой город давит, гнетет людей, уродует их судьбы. Жизнь, полная бесплодных скитаний, сломила некогда лихого вояку. Чарнота вполне осознает бесплодность своих скитаний, невозможность обрести душевный покой: ведь для каждого человека «земля обетованная» - это родина. Нет и не может быть у человека покоя вне родины.
Иронией пронизано не только описание внешнего облика действующих лиц, но и описание городского пейзажа: «Виден господствующий минарет, кровли домов <...> Выше сооружения и сзади живет в зное своей жизнью узкий переулок: проходят турчанки в чарча-фах, турки в красных фесках, иностранные моряки в белом» [3. С. 541]. Но на этом фоне крупным планом изображено нечто странное: «необыкновенного вида сооружение, вроде карусели, над которым красуется крупная надпись на французском, английском и русском языках: «Стой! Сенсация в Константинополе! Тараканьи бега!!!». Сбоку ресторан на воздухе под золотушными лаврами в кадках. Надпись: «Русский деликатес - вобла. Порция 50 пиастров». Выше - вырезанный из фанеры и раскрашенный таракан во фраке, подающий пенящуюся кружку пива. Лаконичная надпись: “Пиво”>> [3. С. 541].
Любопытно, что принцип столкновения высокого и низкого в описании выдержан на разных уровнях: и в масштабе всей картины: на одном полюсе купол минарета, на другом -увеселительное заведение; и в масштабе вывески: многообещающая надпись «Русский деликатес» конкретизируется «неделикатными» словами «вобла», «таракан», но во фраке!
Отметим, что если Серафима, Голубков, Чарнота задыхаются в атмосфере эмиграции, то люди, для которых родина - понятие условное, чувствуют себя там вполне комфортно. Яркими плакатными красками даны в «Беге»
гротескные фигуры Артура Артуровича и Парамона Корзухина. Гротескные тенденции намечены уже в перечне действующих лиц, где Артур Артурович означен как «тараканий царь». Драматург акцентирует внимание на сатирическом, фарсово-буффонадном характере этого образа. Вот Артур, словно марионетка, появился, «как Петрушка из-за ширм» [3. С. 542], а еще через мгновение «во фраке и в цилиндре взвился над каруселью» [3. С. 545] и воскликнул: «Бега открыты!» [3. С. 545]. Горькая ирония слышится в замечании Чарноты: «Не человек ты, а игра природы - тараканий царь. Ну и везет тебе! Впрочем, ваша нация вообще везучая!» [3. С. 544]. Как и Парамон Корзухин, Артур умеет приспосабливаться к обстоятельствам, причем различия между этими персонажами больше кажущиеся, чем истинные. И тот и другой во имя выгоды готовы отказаться от своей национальной принадлежности, от родины, от близких, от чего угодно.
С помощью иронии М. Булгаков создает эффект трагикомического унижения человека, не способного сопротивляться страху или бороться за человеческое достоинство. В первой константинопольской картине мы видим таракана во фраке, намалеванного на вывеске тараканьего царя Артурки. А в первом «сне» белогвардеец называет Голубкова «гусеницей в штатском» [3. С. 513]. Сравнениями с насекомыми измеряется человеческое достоинство персонажей. Гусеница в штатском, таракан во фраке - это сравнения, которыми герои пьесы унижают, оскорбляют друг друга и самих себя. Можно предположить, что у М. Булгакова таракан - символ бегства человека от человеческого. Использование автором иронии в подобных примерах служит средством демонстрации деградации человека, его одичания в больном социуме. Кроме того, в тараканах, плавающих в ведре, из навязчивого воспоминания Хлудова, «беговых тараканах» в заведении Артурки, в снах - везде воплощена тема изгоев.
В «Беге» преобладает ощущение ненормальности общего сложения жизни. Необычно сцепление сцен, непривычны обстоятельства, ситуации, в которых оказываются герои. А «снам» своих персонажей драматург поручает сообщать, передавать чувства страха, болезни, волнения и отчаянного бессилия. «Сон» ориентирует на что-то ирреальное, фантастическое, необычное, показывая через экспрессивно-сгущенные картины иллюзорность, призрачность надежд героев пьесы. «Как всякий
сон, восемь снов-сцен «Бега» сочетают в себе конкретную жизненную реальность, выстроенную в четкий сюжет (история «тараканьего бега» белой армии к югу) с работой сознания или подсознания, бдящего и во сне, осмысливающего конкретную реальность в рамках глобальной проблемы: жизнь - бег времени» [1. С. 57].
Бег - жизнь во времени - удел человека, но бегство - это уже акт его свободного выбора. Бег, воспринимаемый как сон, - вот единый, обобщенный образ драмы, воплощенный в разных по колориту сценах: «Монастырь в Кургулане» - «Неизвестная станция где-то в северной части Крыма» - «Севастополь» -«Константинополь» - «Париж» - «Константинополь». При этом мотив «снов» имеет немаловажное композиционное значение. Мотив «снов» - «явлений» означает «не жизнь», не настоящее существование, а что-то иллюзорное, ирреальное. Что же касается будущего, то его нет ни у кого из персонажей пьесы. Так что все «сны» представляют тоску о прошлом, переосмысление прошедшего, а будущее страшно и неопределенно.
Связь «бега» и «сна» диктуют и сюжетные, и жанровые, и композиционные особенности пьесы. Так, во втором «сне» соединены два диалога Хлудова с начальником станции. В первом Хлудов отдает человеку, случайно попавшему «под колесо» машины штаба фронта, заведомо невыполнимый приказ и тем самым выносит смертный приговор: «Пятнадцать минут времени, чтобы «Офицер» прошел за выходной семафор! Если в течение этого времени приказание не будет исполнено, коменданта арестовать. А начальника станции повесить на семафоре, осветив под ним надпись: “Саботаж”» [3. С. 519]. В этом эпизоде герой представлен в полном «блеске» своей жестокости.
Однако в следующей сцене, когда к генералу подводят маленькую девочку Ольку, происходит странная метаморфоза. Словно очнувшись от припадка агрессии, Хлудов на мгновение превращается из зверя в человека: «Да, девочка... Серсо. В серсо играет? Да? (Достает из кармана карамель.) Девочка, на. Курить доктора запрещают, нервы расстроены, да не помогает карамель, все равно курю и курю» [3. С. 520].
Автор иронизирует по поводу раздвоения личности героя (убийца - с карамелью в кармане!), подчеркивает трагическое противоречие между звериными и человеческими проявлениями натуры Хлудова, с помощью иронии по-
казывая глубокую душевную опустошенность, осознание неискупимого преступления перед Родиной.
В «Беге» позиция автора от почти безоговорочного приятия идеалов «Белого дела» изменилась в сторону критического отношения к «белому движению», трансформировавшемуся впоследствии в феномен белой эмиграции. В нем нашли отражение не только светлые идеалы и лучшие качества русского дореволюционного общества, но и его слабости, пороки, приведшие сначала к развалу страны и затем -к крушению самого белого движения.
Сурового осуждения драматурга заслуживают представители духовенства, допустившие распад России и «исход» лучшей части русского народа: «Помню-с! - злобно шипит Хлудов высокопреосвященному Африкану. - Ты дунул духом твоим, и покрыло их море: они погрузились, как свинец, в великих водах. Про кого это сказано. А??» [3. С. 535]. Подводит итог всем этим размышлениям Люська, которая по простоте душевной высказывает самое наболевшее, самое кровоточащее: «Ненавижу я тебя, и себя, и всех русских! Изгои чертовы!» [3. С. 551]. «Хождением по мукам» Голубкова и Серафимы писатель подчеркивает ответственность каждого за свой выбор, за вольные и невольные поступки.
«Бег» - произведение об ужасах своего века. А поэтому наряду с трагической в пьесе М. Булгакова активна и другая разновидность иронии: ирония истории, построенная на несовпадении целей и результатов исторического процесса. Активность иронии истории в «Беге» обусловлена тем, что герои произведения М. Булгакова не властны над событиями: невозможно противостоять социальному катаклизму. Героев «Бега» будто влечет в пространство некий рок: не вольны в событиях, происходящих с ними в подвале церкви, Голубков и Серафима, не волен изменить что-либо на забитой составами станции Хлудов. Даже знание правды не спасает булгаковских персонажей от роковых ошибок: отречений, предательств, преступлений. «Философ-идеалист» Голубков подписывает ложный донос на Серафиму, от которой, в свою очередь, отказывается собственный муж, Парамон Кор-зухин. «Непорочная Серафима» [3. С. 549], как называет ее Люська, чтобы помочь своим спутникам по мытарствам в Константинополе, пытается освоить «ремесло» продажной женщины. «Бессмысленный злодей» [3. С. 539], «шакал» [3. С. 525], вешатель
Хлудов становится верным другом и помощником людей, едва не ставших в прошлом жертвами его зверств. Посредством иронии истории писатель отражает в судьбе каждого отдельного персонажа определяющие черты целой эпохи.
В «Беге» писатель прощается со старой Россией. Но, прощаясь, он не мог заглушить рвущиеся наружу вопросы, которые волновали каждого русского человека, еще не забывшего своей принадлежности к великому народу: что произошло с Россией, почему русские уничтожали друг друга, возможно ли возвращение на родину изгнанников, попавших в водоворот трагических событий?
Обобщая основные представления о трагической иронии в пьесе М. Булгакова «Бег», можно сделать следующие выводы.
Трагическая ирония в произведении - способ выражения авторской позиции. Объект трагической иронии - несовершенство бытия. Посредством трагической иронии отражаются противоречия времени, нравственные противоречия героев.
Трагическая ирония - ведущий прием изображения характеров героев пьесы, их попыток найти свое предназначение в сложившихся обстоятельствах, понять причины драмы.
Трагедийная составляющая иронии - изображение героев с различными убеждениями, нравственными устремлениями, моральными принципами в переломный момент истории.
Участвуя в создании образной системы произведения, трагическая ирония подчеркивает слабости героев произведения, одновременно передает трагизм их положения. Она работает на создание характеров действующих лиц пьесы «Бег» - от верховного главнокомандующего до рядовых офицеров и солдат - через пространственные и образные ремарки, описание костюмов, городского пейзажа, выступая как элемент сюжетно-композиционного построения.
Список литературы
1. Бабичева, Ю. В. Жанровые разновидности русской драмы (на материале драматургии М. А. Булгакова). Вологда, 1989. 94 с.
2. Борев, Ю. Б. Эстетика. Теория литературы : энцикл. слов. терминов. М., 2003. 576 с.
3. Булгаков, М. А. Бег // Булгаков, М. А. Собр. соч. : в 3 т. Т. 1. СПб., 1999. 782 с.
4. Лосев, А. Ф. История эстетических категорий / А. Ф. Лосев, В. П. Шестаков. М., 1965. 694 с.
5. Пенкина, Е. О. Мифопоэтика и структура художественного текста в философских произведениях М. Булгакова : дис. . канд. филол. наук. М., 2001. 186 с.
6. Убальдо, Н. Иллюстрированный философский словарь. М., 2006. 584 с.
7. Философский энциклопедический словарь / гл. ред. Л. Ф. Ильичев, П. Н. Федосеева и др. М., 1983. 836 с.
