«у государева дела, у «Слухов»: саперная служба в Смоленске в 1609-1611 гг Текст научной статьи по специальности «История и археология»

-€

N FO

Молочников А.М. «У Государева дела, у «слухов»: саперная служба в Смоленске в 1609-1611 гг.

Впервые в историографии автор статьи рассматривает прообраз саперных войск отечественной армии - организацию, командный и рядовой состав русских саперных отрядов, общий ход минной войны во время героической обороны Смоленска от польско-литовских интервентов в 16091611 гг. Исследование проиллюстрировано реконструкциями худ. С.И. Шаменкова.

Ссылка для размещения в Интернете:

http://www.mLlhist.info/2014/05/21/molochnikov_4

Ссылка для печатных изданий:

Молочников А.М. «У Государева дела, у «слухов»: саперная служба в Смоленске в 1609-1611 гг. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. — 2014. — Т. V. — С. 23-321. <http://www.milhist.info/2014/05/21/molochnikov_4 > (21.05.2014)

www.milhist.info

2014г.

-€

N FO

Молочников А.М. «У Государева дела, у «слухов»: саперная служба в Смоленске в 1609-1611 гг.

Впервые в историографии автор статьи рассматривает прообраз саперных войск отечественной армии - организацию, командный и рядовой состав русских саперных отрядов, общий ход минной войны во время героической обороны Смоленска от польско-литовских интервентов в 16091611 гг. Исследование проиллюстрировано реконструкциями худ. С.И. Шаменкова.

Ссылка для размещения в Интернете:

http://www.mLlhist.info/2014/05/21/molochnikov_4

Ссылка для печатных изданий:

Молочников А.М. «У Государева дела, у «слухов»: саперная служба в Смоленске в 1609-1611 гг. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. — 2014. — Т. V. — С. 23-321. <http://www.milhist.info/2014/05/21/molochnikov_4 > (21.05.2014)

www.milhist.info

2014г.

МОЛОЧНИКОВ А.М.

«У ГОСУДАРЕВА ДЕЛА, У «СЛУХОВ»: САПЕРНАЯ СЛУЖБА В СМОЛЕНСКЕ В 1609-1611 гг.

Недавно А.И. Филюшкин справедливо отметил, что «прообразы инженерной и саперной служб, в том виде, в каком они функционировали в XVI веке», до сих пор не изучены в отечественной историографии1. Оборона Смоленска от войск короля Сигизмунда — это уже начало XVII века, но ещё до формирования полков «нового строя». Статья имеет целью рассмотреть «прообраз саперной службы» на примере одного из самых длительных за всю историю войн подземных противостояний. В нашу задачу входило выявить в источниках по истории обороны 1609-1611 гг. сведения об организации саперных команд, их рядовом и командном составе. В основном такие данные содержатся в делах смоленской воеводской избы, однако сами эти документы достаточно лаконичны и для их понимания необходимо представлять, в какой обстановке даточным людям приходилось вести подкопные бои. Поэтому было уделено внимание общему ходу минной войны под стенами Смоленска, однако собственно техника саперного дела того времени явится предметом будущих исследований.

Подготовительные работы (октябрь-декабрь 1609 года)

Идея разрушения смоленской стены при помощи мин (подкопами) возникла у польских военачальников уже в первые дни осады. Правда, изначально гетман Жолкевский пытался взять крепость штурмом, подорвав башенные ворота петардами. С этой целью 5 октября (даты здесь и далее приведены по григорианскому календарю, за исключением цитат из русских документов) отряды немцев Людвига Вайера и драгун кавалера Б.

Новодворского были посланы к Копытецким воротам на востоке и Авраамиевским воротам на западе, соответственно (см. илл. 1). Защитники

Илл. 1.

Осада Смоленска армией Сигизмунда III (Ласковский Ф.Ф. Карты, планы и чертежи к I части «Материалов для истории инженерного искусства в России». — СПб., 1858)

крепости отразили приступ и захватили в плен Игнашку Дмитреева, который был у литовских людей «в вожах» (проводником). На допросе у смоленских воевод он сообщил, что «король хочет под Смоленском промышляти приступом же и подкопом»2. Так русские впервые получили сведения о планах прокладки мин под стены крепости. Следовательно, эти планы существовали уже тогда и были известны не только полководцам Сигизмунда, но даже подневольному проводнику Игнашке.

6-7 октября немецкая пехота Вайера захватывает заднепровский острог и пытается штурмовать северную часть стены со стороны Днепра. В результате этой операции наемникам удалось установить контроль над переправой через Днепр у северо-западной оконечности крепости. Именно на этом участке

разворачивались события далее, когда польское войско перешло от приступов к постепенному разрушению смоленских укреплений. Один из поляков, участник осады записал в своем дневнике: «8 октября, в четверг вечером, наши делали шанцы от Днепра к крепости, поставили туры и ввезли четыре осадныя пушки. 9 октября, в пятницу утром, начали стрелять из этих пушек в большую угольную башню над Днепром (ёо wiez$ ^шеШеу паго7пеу паё Вшергеш), с которой нашим всего более вредили, и стреляли целый день с большим уроном для москвичей, потому что некоторые ядра проходили на вылете, сбили две пушки, убили несколько пушкарей и принудили прекратить с этой башни

"5

стрельбу...» .

Большой угловой башней была круглая Богословская башня4. Польский наблюдатель признавал, что обстреливать пришлось не самую слабую, но самую «вредную» для королевского лагеря башню. Она была на втором месте по общему количеству пушек и на первом месте — по численности гарнизона, то есть количеству даточных посадских людей: 89 человек5. Даточные люди в таком числе требовались для переноса орудий («к наряду, на заворот и на подъем»), поскольку пушки стояли далеко не у каждой бойницы, а радиус обстрела Богословской башни позволял контролировать обе стороны Днепра. В результате полякам удалось нейтрализовать угольную башню, хотя разрушить её полностью они так и не смогли6.

15-16 октября поляки вели безуспешные переговоры о сдаче крепости, а 18-19 октября смоленские воеводы и жители отправили в Москву несколько донесений и личных писем7. Гонец с ними был пойман по дороге запорожцами и приведен в королевский лагерь. После перевода захваченных грамот полякам стало известно, что осадные сидельцы «в пяти местах роют глубокие колодцы для подслушивания наших подкопов» . Не совсем понятно, из какой именно грамоты неприятель смог получить эти сведения. В воеводском донесении от Шеина и Горчакова пересказаны показания пленного проводника Игнашки, однако о своих контр-подкопах воеводы благоразумно умолчали9. В грамоте от горожан есть только краткое упоминание о подкопах10, а в грамотах от

архиепископа Сергия к патриарху Гермогену и к царю Василию уточняется, что известия о подкопах получены от многих пленников11. Возможно, нужные полякам сведения были получены от самих пленных гонцов.

И в крепости, и в королевском лагере тщательно пытались скрыть свои планы: секретари Сигизмунда записали в дневник осады известия о смоленских «колодцах» и больше не упоминали о подкопах до первого подземного столкновения в январе 1610 года. В свою очередь, смоленские воеводы не стали доносить царю о том, что начали рыть «слухи» против неприятельских минных ходов. В то же время после октябрьских переговоров обе стороны оказались осведомлены о саперных работах друг у друга. Тогда же определилось и место будущего противостояния.

По словам архиепископа Сергия, главным источником информации о подкопах были «многие языки», то есть пленники. Вопрос о подкопе был обязательным не только для «языков», но и для русских, побывавших в плену. Так, 6 ноября (27 октября ст.ст.) в Смоленск вернулся крестьянин Меркушка Кузьмин и показал на допросе у воевод: «ведут подкоп литовские люди под

Богословскую башню, а почели вести капать от реки Днепра, а видел деи он тот

12

подкоп тому ныне с неделю» . Дворцовый крестьянин Васька Фролов 14 ноября дал любопытные показания: «как деи он был у литовских людей и литовские деи люди спрашивали про город, сколь глубок будет и сваи на сколь

13

копаны и сколь город широк» . 14 ноября в Смоленск из королевского лагеря перебежал «литвин» из Острога Андрей Матвеев, служивший в гайдуцкой роте Краковского. Его показания оказались достаточно подробными: «А подкоп деи под город был под три башни: под Богословскую башню и от Богословской до третей башни вверх и те деи подкопы копать покинули, для того, что послышали из города "слухи"»14. 23 ноября, во время вылазки за дровами, в плен попал другой «литвин» Федька Леонтьев, который сказал, что «поткоп-деи под город есть, и ведут деи поткоп из гайдуцких шанцев»15. Смоленский слобожанин Гриша Ильин вернулся из плена 26 ноября. По его словам, «слышал деи он у литовских людей, что деи подкоп копали под

четвероугольную башню, что выше Богословской башни и зелья деи подкатили тому ныне третий день»16. Остальные информаторы либо не бывали «в

IV

таборах», либо слышали про подкоп, но «не ведали» о месте его пролегания .

Илл. 2.

Реверс «Сигизмундовой медали» в честь взятия Смоленска 1611 г., с изображением

последнего штурма крепости.

Илл. 3.

Фрагменты реверса «Сигизмундовой медали».

Слева — штурм восточного участка стены при помощи лестниц. В центре — пролом в западной стене, по обеим сторонам его видны артиллерийские позиции смоленского и польско-литовского войска. Справа — участок возле Богословской башни, против которого зимой 1609 - 1610 гг. стояли шанцы немецкой пехоты и велась подкопная война.

Полученные сведения позволяли составить представление о месте

будущей «подземной» войны. Подкопы велись под угловую Богословскую

18

башню и под следующие две башни по западной стене . Это был тот же участок, который на протяжении первых дней обороны подвергался обстрелу. На нем, против угловой башни, располагались шанцы (земляные укрепления) наемной пехоты Людвига Вайера, которая, по словам поляка Маскевича, и занималась саперными работами19. Кстати, показания единственного пленника среди информаторов, литвина Леонтьева, о том, что подкопы велись «из гайдуцких шанцев» кажутся сомнительными — гайдуками называли польско-литовскую пехоту. Скорее всего, неприятельские подземные галереи начинались от тех же шанцев немецкой и венгерской пехоты, где располагались легкие орудия, которые вели обстрел Богословской и соседних башен.

Илл. 4.

План Смоленской крепости в 1602 - 1610 году со списком башен и ворот

Илл. 5.

Смоленская крепость в 1602 году. Современная реконструкция Ю.Г. Иванова.

Именно на этом месте подкоп изображен на классической схеме Ф.Ф. Ласковского (см. илл. 1). Сомнительно только, чтобы он начинался за рекой Чурильей, как указано на схеме. В упомянутом донесении смоленских воевод от 17 октября действительно сказано: «Литовские люди за речкою, за Чурильею поставили туры и бьют из наряду по Богословской башне»20. Однако вскоре «литовские люди», то есть немцы, перенесли свои шанцы ближе к крепости. В королевском дневнике отмечено, что 19 октября «часть немецкой и королевской пехоты устроила шанцы под самыми стенами. Из крепости бросали камни, сильно стреляли из гаковниц и ружей». На следующую ночь

«по приказанию гетмана пехота стала рыть шанцы в 30 лишь шагах от стен. Там был сам гетман. Двоих наших там ранили»21. Возможно, одной из причин переноса шанцев из-за Чурильи стали как раз минерные работы. Вряд ли было удобно вести подземной галерею через водную преграду.

Илл. 6.

Минные работы армии Сигизмунда III под Смоленском. Рис. М.В. Борисова, 2014 г.

Выбор места для подкопа подчинялся общему ходу осады. Немецкая пехота Вайера являлась фактически единственным подразделением, приспособленным для профессиональных осадных работ, и потому была вынуждена решать целый комплекс задач. Немецкие наемники возвели артиллерийские шанцы у Богословской башни, с целью контролировать переправу у Днепра и противодействовать огню неприятельских пушек. Впоследствии выдающийся французский инженер Себастьян де Вобан (1633-

1707) высоко оценил подобные действия шанцевых батарей, правда, он применял их к своей, более поздней и более сложной системе осадных работ: «Действие сих батарей имеет быть двоякое, то есть, пушки которые противу атак на крепости лежат долой сбить, и гасить неприятельский огонь изгнанием его из его обороны, но сего ради не надобно батарей на разных местах закладывать, хотя они два действия имеют, для того, когда они в одном годились, то уже и другое иметь будут»22.

Хотя легкие орудия с шанцев Вайера не могли пробить крепостные

23

стены, а более мощные пушки доставили позднее, однако они были способны сбивать смоленские пушки с угольной башни и отвлекать на себя огонь, чтобы уберечь главный королевский лагерь от обстрела. Артиллерийская перестрелка носила вспомогательный характер, главной же задачей была закладка «зелья» под стены крепости. Действия немецкой пехоты соответствовали тактике постепенной осады, принятой в XVII веке. Эта тактика была впоследствии развита в трудах того же Вобана, система которого предусматривает совместные действия осадных батарей и минеров для разрушения стен. Основное внимание французский инженер уделял прикрытию минеров от вражеской артиллерии в ходе рытья траншей. Однако одно из его замечаний может быть актуально и для смоленской осады: «Сверх же того сие разбитие пушками стены уступя по обеим сторонам минера служить может во время действия подкопа к скорейшему падению и разрушению стены»24. Многие теоретические работы Вобана были основаны на опыте более раннего времени. Как видим, немецкая пехота Вайера на практике применяла то, что впоследствии обобщил знаменитый французский тактик-инженер.

Посадские «сторожи» и порядок их службы

Смоляне боролись с подкопами при помощи «слухов», которые также представляли собой подземные галереи. Судя по некоторым источникам, эти «слухи» были как-то связаны со смоленской крепостной стеной. По словам

Маскевича, «смоленские стены выведены опытным инженером так искусно, что при них под землею находятся тайные ходы, где все слышно, куда ни

25

проводили подкопы» . Однако в исследованиях В.В. Косточкина и В.В. Гараничева не отмечено особых конструкций в подземном фундаменте крепостной стены, за исключением дренажных труб26. Возможно, архитектор Федор Савельевич Конь предусмотрел проходы для вывода подземных галерей между деревянными сваями под стенами крепости, однако и этому нет прямых подтверждений. Во всяком случае, никаких «слухов» в готовом виде у смоленских осадных сидельцев не было, и для их организации требовались предварительные «земляные» работы.

Для рытья подземных галерей и круглосуточного дежурства в них привлекали тех же посадских людей, которые по осадной росписи должны были дежурить на башнях и пряслах. При этом порядок дежурства в «слухах» определяли сами посадские люди. В этом смысле характерно одно дело, которое разбиралось 17 декабря (7 декабря по ст. ст.), ровно за месяц до первых подземных столкновений. В этот день к воеводам Шеину и Горчакову явился дворянин Микифор Поганцов и сообщил, что на одной из башен десятский посадской сотни Иванка Кривцов отпустил за деньги с ночного караула своего подчиненного, дворника по имени Зима: «Взял деи у нево четыре деньги, да отпустил ево домой ночевать, а в ево деи место на короуле никово не

27

оставил» . Воеводы вызвали на допрос десятского, дворника, а также сотского Купрю Калачника.

Надо сказать, что в годы обороны Смоленска даточные посадские люди составляли основную часть войска. На каждой башне были свои дворянские и

посадские головы, но при этом посадские люди на стенах делились на сотни,

28

полусотни и слободы, каждая из которых отвечала за свой участок стены . Сотский Купря Калачник в сентябре 1609 года был пятидесятским в сотне

29

Ждана Минина (Прожирина) , и надо полагать, его же теперь и сменил, поскольку деление на сотни было территориальным. В осадной росписи сотня Минина-Калачника отвечала за две башни с пряслами — за Копытецкие ворота

и за соседнюю с ними безымянную круглую башню30. При этом на Копытецких

31

воротах стояло 69, а на круглой башне — 66 посадских людей из этой сотни . Дворник Зима с тремя товарищами в это число не входил, поскольку, по словам Поганцова: «сверх росписи набрали дворников 4 человек, и они-деи тех дворников написали на башню в верхний бой, в тех деи людей место, которые ходили с десятку»32. Сотский Купря Калачник подтвердил, «что-деи они дворников сыскивали, а дополнивали десятки». Вероятно, дело происходило на круглой башне, где как раз не хватало четырех человек до полных семи десятков. Таким образом, под началом у сотского Калачника оказывалось 139 человек, а вместе с ним самим — ровно 140, по семь десятков на каждую из башен.

На допросе дворник Зима признался, «что он ночевал дома, отпустил ево десятник Иванка Кривцов, а взял с нево 4 деньги». Таким образом, подтверждались прежние слова Микифора Поганцова. Однако начальники Зимы не признали правоту его показаний. Иван Кривцов сказал, «что ево десяток тое ночи был на башне и тот-деи дворник Зимка у него в десятке, и он-

33

деи, Иванка того Зимку послал в «слух», как пришла его четь» . Далее десятский Кривцов сделал не менее любопытное уточнение: «а всегды-деи оне посылают в «слух» с десятка по человеку». В конце Кривцов заявил, что Зима ему денег не давал, а наоборот, занял у него в присутствии сотского 4 деньги: «и он-деи Иванка ему дворнику Зимке 4 деньги взаем дал, а взял у него в закладе сапоги». Дело заканчивается, или обрывается, на показаниях Купри Калачника, который сказал, что сам посылал дворника в «слух», а также подтвердил показания своего десятского насчет заёма денег34. Поскольку итог дела не известен, то к показаниям каждой из сторон следует отнестись с осторожностью. Однако сведения Ивана Кривцова о порядке службы в «слухе» можно признать достоверными.

Получается, что в ночной караул в «слух» по очереди посылали одного человека из каждого десятка в сотне Купреяна Калачника. То есть, для саперных работ выделяли семь человек с Копытецких ворот, и столько же с

соседней круглой башни. В действительности посадские люди стояли в ночном карауле не все одновременно, а посменно. Точно также, по очереди, «как пришла его четь», ходили прослушивать подкопы. Для этой службы в посадской сотне не выделяли самых ловких или отважных, но посылали «сторожить» всех по очереди. Между прочим, порядок при котором в «слух» посылали «с десятку по человеку», существовал не во всех сотнях. Поэтому Кривцову и пришлось уточнить этот порядок на допросе у смоленских воевод.

В другом следственном деле посадский Олфимка Сусленок сказал, что у них на башне ставят «6 сторожей по всему пряслу, а стоят-деи переменяясь по 2

35

и по 3 часа, а иногды-де ставят, как в «слухи» не ходят, и по 8 человек» . Здесь имеется ввиду, что большая часть посадского отряда оставалась внутри башни, а караулить на стене («прясле») отправляли несколько человек. В какие-то ночи в «слухи» ходить не приходилось, тогда караул на прясле увеличивался с 6 до 8 человек. Следовательно, для саперных работ выделяли уже не одну десятую, а четверть башенного гарнизона. Правда, Сусленок отвечал перед воеводами в феврале 1610 года, а к этому времени уже начались подземные бои и требования к набору от каждой сотни могли возрасти.

Некоторые из посадских людей пытались избежать общей участи и за деньги выставить вместо себя наймитов. Но в осажденном Смоленске нанимать кого-то за себя в караул не дозволялось. По этому поводу 30 декабря возникло новое дело. Головами в «слухах» были служилые люди — дворяне и дети боярские. В предпоследнюю ночь 1609 года дорогобужский дворянин Терюшный Облязев обнаружил у себя в «слухе» трех наймитов36. Все они принадлежали к сотне Василия Лучникова, которая стояла на трех башнях

37

между Еленскими и Молоховскими воротами, на северной стене . От этой сотни в «слух» послали целый десяток во главе с десятским Аксеном Евсеевым. Видимо, Облязев справедливо заподозрил в этом десятке круговой сговор. Он арестовал и с утра привел к воеводам самих наймитов и их начальника Евсеева. Все трое нарушителей оказались боярскими людьми, холопами. Один из них сказал, что пошел ночевать вместо посадского Ивана Рыболова, который лежит

болен, а найму с него не брал — пошел дежурить, потому что живет у него на дворе. Другой наймит признался, что «ночевал в слуху в десятникова Оксенова

38

сына Никифоркова место» . Третий нанимался вместо подьячего Данилы Иконника. По-видимому, этот Иконник был «редовой» — подьячий в посадской сотне, а не в смоленском приказе. Характерно, что двое из трех наймитов выходили дежурить за начального человека и за сына десятского, а третий выручал соседа в тяжелых обстоятельствах. Видимо, в обычном случае посадскому даточному человеку было нелегко избежать общей службы. Даже эти три нарушения показывают, что льготы по чину или по здоровью в посадской сотне не предусматривались, в «слухи» ходили все в свой черед. Саперная служба была слишком непривычна и опасна, поэтому смоленские горожане воспринимали её как общее дело, которое мир должен разделить поровну. Очередность хождения в караулы также определялась сотнями, без вмешательства воевод.

Первые подземные бои (январь-март 1610 года)

13 января 1610 года смоленские дворяне Иван Михайлович Битяговский и Тимофей Кушелев получили память по воеводскому приказу. В этой памяти было сказано: «ведати им и назирати те "слухи", которые "слухи" копал арихиепискупль приказной человек Третьяк Серков, и сторожи для береженья в тех "слухах" ставити по переменам, которые сторожи в тех слухах наперед сего

39

бывали. А назирати те слухи самим Ивану и Тимофею почасту» . Этот приказ имел большее значение, чем может показаться на первый взгляд. Иван Михайлович Битяговский принадлежал к верхушке смоленского дворянства и до 26 октября руководил обороной заднепровского острога. Ему и его товарищу Кушелеву досталось полностью готовая система галерей с подземными камерами. Весьма вероятно, что им поручили тот самый участок у Богословской башни, под который по всем донесениям велись подкопы из шанцев Вайера. Смоляне готовились к подземному бою, который и произошел через три дня.

Об этой схватке рассказал составитель королевского дневника в записи от 16 января. По его словам, русские «начали из своих мин которыми они окружили несколько башен и частей стены, начиная, от внешних ворот, у которых сбита верхняя чисть, и вверх к горе, рыться к тому месту [где были наши мины]»40. Термином «мины» здесь обозначены подземные галереи. Согласно королевскому дневнику, русские окружили минами-«слухами» часть стены у Богословской башни и подкопались к минам немецкой пехоты — это и была работа Третьяка Серкова. Дальше пришел черед дворянских голов и посадских сторожей: «встретившись в подкопе Шембека с нашими, обе стороны стали стрелять одни в других. Наши показали великое мужество и подвергали себя великой опасности». Составители королевского дневника не были очевидцами подземных сражений, а передавали донесения своих минеров. По их словам, русские не сумели причинить немецкой пехоте серьёзного вреда. Однако фраза о великом мужестве и опасности говорит, что немцы были приведены в замешательство. По словам королевского дневника, у русских были не только пищали, обычное вооружение посадской сотни, но и мортира,

- 41

«которую зарядили огромным каменным ядром и кусками железа и камней» . Действие выстрелов было ослаблено из-за того, что русские вели огонь из своего тоннеля, который выходил «в бок» немецкого подкопа42.

Илл. 7. Мортира XVI века

(Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи. Санкт-Петербург)

Однако первое столкновение показало, что спокойно подкопаться под саму стену будет невозможно. Это заставило немцев поторопиться. 18 января они подорвали «зелье» у того места, где был первый бой, «желая взорвать стену и русских», но действие пороха не повредило смоленским укреплениям, хотя, по словам немцев, под землей погибло 16 русских воинов43. После этого стороны перешли к взаимным диверсиям. Русские подложили немцам в отвод (вентиляционный тоннель) «какое-то количество пороху, зашитого с смрадными составами в кожу», однако наемники успели покинуть неудавшийся подкоп44. Новая перестрелка под землей случилась в другом подкопе 27января. И на этот раз русские «выстрелили из мортиры и пустили одно ядро и много картечи, но так как их мина приходилась в бок нашей, то они не могли причинить нашим вреда, — вся сила выстрела ударилась в землю»,— сообщает польский дневник45. После боя русские заново отгородились от немецкого подкопа мешками с землей. Кроме того, они сумели выпустить из мортиры несколько «смрадных ядер». Немцы их засыпали с риском для жизни и уже в лагере подвергли исследованию одно из них: «Она была наполнена селитрой, порохом, серой, водкой и другими заразительными веществами. Когда их

46

зажгли, то никто не мог вынести их запаха»46.

Многие подробности подземных боев восходят к донесениям пехотинцев Вайера, которые, вероятно, пытались преуменьшить свои поражения и преувеличить победы. Однако это обстоятельство не мешает отметить некоторые особенности тактики посадских «сторожей» Смоленска. По версии немцев, смоляне действовали достаточно осторожно: вели огонь из бокового тоннеля, который не продолжал вражеский подкоп, а выходил к нему под углом. В результате немцы могли укрываться от выстрелов в собственном тоннеле. Но даже в этом случае русские решали главную задачу — останавливали дальнейшее рытье подкопа под стены крепости. Гораздо больший урон стороны несли не во время стычек, а когда ухитрялись взорвать тоннели друг у друга. В начале февраля русским удалось засыпать землей

главного инженера Шембека, который чудом спасся . Позднее они смогли

48

уничтожить взрывом третий подкоп .

В свою очередь, Шембек сумел погрести под землей отряд русских «вместе с их мастером»49. Гибель мастера впоследствии подтвердил один из перебежчиков, по словам которого: «мастера их убил их же заряд, когда он подводил его под мину Шембека»50. Возможно, перебежчик преувеличивал неудачливость своих бывших товарищей. Однако для нас более всего любопытны известия о самом «мастере» — человеке, который «подводил заряд». Другое упоминание «мастера» встречается в письме участника осады кснедза Задзика от 24 июля: «В среду, когда они часто стреляли из мортир, в одном месте с ними обвалилась земля и раздавила их около тридцати вместе с мастером»51. Эти сведения имеют тем большую ценность, что в русских источниках эти «мастера» никак не упомянуты. Смоленские документы говорят только о руководителях «слухов» из числа дворян, а также о рядовых из числа даточных людей. Следовательно, мы можем только делать предположения о людях, которым поручалась самая сложная работа. Возможно, для этого посылали кого-то из пушкарей, или «мастер» — это только термин польского источника, которым обозначали любого, кто приводил в действие взрывное устройство. К сожалению, состояние источников не позволяет прояснить вопрос о «мастерах».

Как бы то ни было, большинство людей, ходивших в «слухи» не обладали никакой специальной подготовкой и каждый раз подвергали себя большому риску. Но, несмотря на все трудности, смоляне продолжали выполнять боевые задачи и долгое время одерживали вверх над опытной немецкой пехотой. По замечанию Маскевича, «москвитяне подрывались из крепости под основание стен и либо встречались с нашими, либо подводили мины под наши подкопы, и взорвав их порохом, работы истребляли, а людей заваливали и душили землею,

так что мы иногда откапывали своих дня чрез три и четыре. От того подкопы наши долго оставались без действия»52.

«Сошная» служба даточных крестьян в подкопной войне

В тяжелый период января-марта 1610 года к службе в «слухах» привлекали не только посадских людей, но и даточных крестьян. Возможно, так происходило и раньше, но сведений об этом нет. Тогда как за февраль 1610 года имеется одно любопытное дело, правда без точной даты. В нем есть некоторые забавные бытовые подробности, однако интересно это дело главным образом потому, что сохранило некоторые подробности об участии смоленских крестьян в подземных караулах.

В один из февральских дней 1610 года голова у «слухов» Игнатий Мещеринов обнаружил неподалеку от своего тоннеля «мужика» подозрительного поведения: «видел-де ево Игнатей, что тот мужик в подошвенном бою на прясле от Копытецких ворот от первой круглой башни к

53

четвероугольной башни вынимает из окна доску, чем окно заслонено»53. Итак, дело происходило между первой (круглой) и второй (прямоугольной) башней от Копытецких ворот в сторону Днепра54. Этот участок стены находился несколько южнее Богословской башни, под которую вели первые подкопы. Впоследствии обе безымянные башни к северу от Копытецких ворот были разрушены тяжелыми осадными орудиями, доставленными из Риги. Таким образом, это как раз место будущего пролома и возможно, что к нему уже тогда вели один из новых подкопов, а смолянам приходилось рыть новые тоннели.

Илл. 8.

Фрагмент крепостной стены Смоленска с видом окон «подошвенного боя».

Неизвестный мужик оказался Иваном Слепневым, даточным крестьянином с поместья Захария Неелова55. «Окно» в «подошвенном бою», у которого стоял Слепнев,— это нижняя бойница в смоленской стене (см. фото 8 и 9). По осадной росписи от августа 1609 года артиллерия была только на воротах и башнях Смоленска, однако бойницы, нижние и верхние, имелись по всей крепостной стене56. Нижние бойницы пустовали и на время осады были попросту заколочены досками. А поскольку было неясно, для чего Слепневу отламывать эту доску, то Игнатий Мещеринов заподозрил его в желании сбежать и велел другому крестьянину, Меншику Семенову, отвести его к воеводам.

Илл. 9.

Окно «подошвенного боя» в стене между башнями Смоленской крепости.

На допросе перед Шеиным и Горчаковым Ивашка Слепнев отрицал свою вину и заявил, «что он в подошвенном бою в окне был, и за город сквозе доску в диркугледел, а доски-деи из окна не вынимывал, а зашол-деи он было к тому

57

окну помочитца. А приходил-де он к тем слухам наймоватца земли копать» . К словам Слепнева надо отнестись осторожно, особенно следует отметить, как поспешно он назвал сразу несколько причин своего появления у бойницы: сначала пришел к слухам наниматься, затем по нужде отошел к стене, а потом из любопытства стал смотреть сквозь щели в досках. Однако его показания вполне могли быть достоверными. К тому же в нижнюю бойницу смоленской стены человеку пролезть достаточно сложно, а относительно выломанной доски можно допустить, что степень её повреждения оставляла простор для

интерпретаций, что и вызвало расхождения в показаниях Мещеринова и Слепнева.

Самое любопытное здесь это признание крестьянина, что он приходил к «слухам» наниматься на земляные работы. Мы помним, что наём в «слухи» в Смоленске не одобрялся. Конечно, это все равно было меньшее преступление, чем попытка к побегу. Однако Слепнев, вероятно, собирался «земли копать» не вместо кого-то, а как охочий человек, на законных основаниях. Смоленские воеводы заинтересовались, служит ли Слепнев обычную службу в «слухах»? Оказалось, что он записан у головы Кузьмы Уланова. Этот Кузьма Уланов дал по делу следующие показания: «в списку-деи у него Захаря Неелова в даточных в сошных людях даточной человек написан, а списан в сохе с Петром Петровым сыном Чихачева, а имян их в списку не написано, потому что ходят по переменам. А ныне-деи у него тот Захариев крестьянин Неелова в «слухех» не был, потому что переменял их Петров крестьянин Чихачева, а наперед того Захарев крестьянин в даточных людех у него у Кузьмы по своему жребию

со

бывал» .

Как и в предыдущих делах, воеводам пришлось объяснять местный порядок службы в «слухах». Крестьяне, как и посадские горожане, ходили в «слухи» по «переменам», и постоянно сменяли друг друга, так что у головы Уланова даже не было именного списка. Поскольку же Кузьма Уланов ранее участвовал в сборе даточных людей для осадного времени, то знал некоторые подробности59. Для обороны крепости с каждой «сохи» набирали по шесть крестьян с пищалями и топорами60. Поскольку служилая соха составляла 800 четвертей земли, то один даточный приходился со 133 четвертей61. У многих помещиков были «волостки» меньших размеров и поэтому крестьян выставляли в складчину. В данном случае не стали выбирать одного крестьянина, а выставили двух: Слепнева — от помещика Неелова, и неизвестного по имени — от помещика Чихачева. Эти двое крестьян, Слепнев и его товарищ, считались в своей сохе вместо одного даточного и службу делили поровну. Они оба ходили на караулы у стены и в «слухи» к Уланову вдвое реже

других крестьян, поскольку порядок службы определялся по счету людей в сохе, а не «по головам».

Можно поверить, что Слепневу такая служба не казалось слишком обременительной, и он решил наняться дополнительно в другие «слухи». К сожалению, дело Слепнева завершается на показаниях Уланова и его дальнейшая судьба нам неизвестна. Вероятно, расследование не получило дальнейшего продолжения. Но в результате этого до нас дошли сведения о крестьянской службе в «слухах». Итак, крестьяне делились по переменам внутри сохи, точно также как и посадские по четям внутри сотен и десятков. Каждая соха разделялась на шесть перемен. Если с 1/6 сохи служило два человека, как в случае со Слепневым, они делили свою перемену по жребиям. Но такое было редко, в большинстве случаев с 1/6 сохи (со 133 четвертей) служил один крестьянин. Поэтому и перемена в «слухах» обычно приходилась на одного человека. В основе службы даточных крестьян лежал тот же общинный принцип равного разделения караулов в «слухах». В этом отношении между ними и посадскими людьми не было заметного различия.

Роль «слухов» на новом этапе обороны (июль 1610 - январь 1611 гг.)

Потребность смоленского гарнизона в «слухах» не ослабевала до самого конца осадного времени. Наиболее ожесточенная подкопная война пришлась на первые месяцы 1610 года, после чего произошел заметный спад активности со стороны противника. В начале лета осаждающие перешли к другой тактике. В конце мая из Риги были доставлены новые тяжелые орудия62. В это же время пришло известие о смерти Скопина-Шуйского, и гетман Жолкевский выдвинулся со своим отрядом к Москве63. Командование перешло к Брацлавскому воеводе Потоцкому. Достаточно быстро удалось нанести повреждения первой четырехугольной башне от Копытецких ворот к Днепру. Напротив неё по приказу Потоцкого стали насыпать новые земляные укрепления, работы над ними продолжались до конца июня64. С этого момента

ведущая роль в осадных действиях перешла к шанцевой артиллерии, которая постепенно увеличивала пролом в стене. Это был тот самый участок, рядом с которым располагались «слухи» головы Мещеринова. Поскольку у немцев и гайдуков не пропадала надежда на то, что подкопы сыграют свою роль, то и потребность в «слухах» сохранялась. 2 июня поляки записали в дневнике, что «в крепости большая тревога и что русские все свои силы собрали против того места, где находятся наши туры. Под стенами они делают слуховые колодцы для наблюдения за нашими подкопами и как мы к приступу, так они к защите употребляют все хитрости»65.

13 июля в Смоленск пришли вести о разгроме русского войска под Клушином и о сдаче острога Валуева66. Однако смоляне высказывали решимость продолжать сопротивление67. 26 июля они «подвели заряд под шанцы, которые Апельман вел к стенам крепости и находился уже близко башни. Заряд так подействовал, что часть шанцев засыпана была землей, которая задавила несколько немцев»68. И хотя не совсем понятно, имеются ли здесь ввиду собственно шанцы или траншеи, однако смоляне в этом случае продемонстрировали, что уже достаточно опытны в подкопной войне и могут не только защищаться, но и сами устраивать диверсии.

29-31 июля поляки пытались штурмовать пролом, а с 1 августа продолжили обстрел двух соседних башен. В это время подземные стычки возобновились, однако конечной целью подкопов были уже не стены Смоленска, но артиллерийские шанцы противника. Это был важный момент — «слухи» стали использовать не только для защиты, но и для атаки. 3 августа осаждающие «стреляли в башни, а русские, так же, как и наши, не переставали делать военные хитрости. Мину, которую вел Апельман к их подкопу, в который они тоже подвели заряд, они взорвали, с малым, впрочем, для наших уроном, — погибло только 15 русских хлопов и 3 венгерца»69. В данном случае немецкий инженер пытался разрушить уже готовый тоннель смолян при помощи перебежчиков, количество которых возросло после Клушинской

битвы. Хотя подкоп Апельмана был взорван, но и сами защитники крепости не смогли подорвать вражеских укреплений.

Чем больше расширялся пролом, тем более внимания приходилось уделять другим земляным работам: «к вечеру наши сделали в башнях значительные проломы; но русские крепко заделали их изнутри, а против разбитой средней башни и разбитой стены, на пространстве от одной малой башни до другой, возобновили находящийся там старый вал и обделали землю вышиной в две сажени, поставили на валу деревянные, насыпанные землей срубы и в них в середине поставили несколько больших пушек, а по бокам поставили четыре меньших, заряженных картечью, дабы со всех сторон поражать наших, если бы наши стали занимать крепость через проломы или

70

через среднюю башню» . Впоследствии гетман Жолкевский писал, что когда поляки разрушили стену, то обнаружили за ней старый вал времен литовского владычества. Он иронизирует над своим преемником Потоцким, который «не принимал в соображение того, что за стеною, тут же непосредственно, был старый вал вышиною более десяти локтей, во времена предков наших, бывший сильнейшим оплотом крепости, нежели эта каменная стена, построенная в царствование Царя Феодора; и хотя бы стену ниспровергнули, что сделать хорошими орудиями нетрудно, то все-таки оный столь высокий вал служил

71

препятствием ко входу в крепость, как оказалось после и на самом деле» . Однако непосредственные наблюдатели, авторы королевского дневника, признают, что вторая линия укреплений была возведена трудами смоленских горожан и лишь частично возобновляла старый вал. Возможно, именно возведение земляной преграды за разрушенной стеной помешало смолянам довести подкоп под шанцы.

На дальнейший ход осады повлиял побег из крепости дворян князя Василия Морткина и Михалки Сущова 8 августа 1610 года. Эти дворяне сообщили королевском лагере, что если польские пушки «разобьют стены до окошек, то люди, находящиеся теперь на стене, станут в шанцах, устроенных на старом вале, и будут стрелять в тех из наших, которые влезут на стену: поэтому

если приступ будет сделан на одно место, у пролома, то осажденные могут

72

защищаться и дать отпор» . Перебежчики советовали делать приступ с двух сторон. Позднее смоленские воеводы арестовали их сообщников в крепости, один из которых, Денис Шушерин, сообщил на допросе: «как-деи они князя Василя и Михалку Сущова отпустили и с ними приказывали, а приступать

73

велели большим приступом к Крылошев<ским воротам>» . Впоследствии поляки смогли реализовать этот план, однако на этот раз воевода Шеин оказался осведомлен и мог защищать Крылошевские ворота74 при помощи тех же «слухов». Это позволило отсрочить взятие крепости и смоляне продолжали сопротивление. Во время штурма 20 августа поляки приступали только к

75

одному месту, у пролома, и снова были отбиты .

Последующие события разворачивались вокруг великого посольства митрополита Филарета и князя Василия Голицына. Посольство ставило цель добиться коронации на русский престол королевича Владислава на выгодных для России условиях. В результате Смоленск оказался в центре сложной политической и дипломатической борьбы. Уже в процессе ожидания послов под Смоленск боевые действия прекратились. Поляки пытались оказать давление на смолян и 30 октября послали им «универсалы»: «если не сдадутся в течение трех дней, то все их имения будут розданы другим боярам, которые вверили себя милости короля, и потом уже не будет никакого помилования. Имения посадских людей тоже будут конфискованы и сами они будут казнены смертию»76. В ответ смоляне возобновили прежние замыслы относительно неприятельских шанцев напротив пролома. 2 октября один из перебежчиков

пожелал особо услужить полякам и «вынул из подкопов порох, подведенный

11

осажденными под шанцы, а пороху было 7 больших возов» . Надо полагать, этот «ответ» полякам на их универсалы в крепости готовили уже давно. На следующий же день «русские зажгли порох в другом месте, и он взорвал часть шанцев, но не причинил никакого вреда людям, потому что они почувствовали

78

его и убежали» . Не совсем понятно, каким образом немцы и гайдуки в шанцах почувствовали порох, но возможно, они действительно смогли эвакуироваться.

Однако этот случай показал, что смоленские жители достигли больших успехов в подкопной войне. Теперь уже полякам приходилось надеяться, что русские не станут нарушать перемирия, которое вскоре наступило в связи с приездом великих послов в королевский лагерь.

Итак, с осени 1610 года подкопная война получила новое направление, когда организаторами подрывных работ становятся сами смоляне. Отразилось ли это в делопроизводстве смоленской крепости? Только в одном из документов за осень 1610 года упоминаются «слухи». Конечно, сам этот термин не отражает изменения ситуации. Он появился тогда, когда подземные тоннели использовали только для прослушивания неприятельских ходов. Теперь смоляне сами вели подкопы под шанцы, однако никакого нового обозначения в источниках нет. Хотя само дело, в котором «слухи» упомянуты, как раз содержит некоторые подробности, указывающие на перемены в саперной службе.

Дело началось 28 октября по новому стилю, когда к смоленским воеводам явился голова у башни с пряслом, дворянин Василий Засецкий. У какой именно башни он был головой — неизвестно, поскольку в первоначальной росписи от сентября 1609 года Засецкий отсутствует, состав голов с этого времени поменялся. Главное, что дворянин командовал посадским отрядом на одном из участков смоленской стены. Он сообщил воеводам о происшествии у себя в отряде: «Хаживал-деи на город к нему посадцкой человек Михалко Сысоев, и ныне-деи он не ходит дней с пять, потому что-деи ходит от них в слухи. И в понедельник приходил на город малой и спрашивал того Михалка. А во вторник-деи приходил пятницкой дьякон Иван Павлов и спрашивал того ж Михалка, а живал-деи тот Михалка у того у Пятницкого диякона, у Ивана. А ныне-деи слышал он на своем прясле у Терешки Розсылкина в розговоре, что деи тот Михал сказывал им, на город пришод, тому ныне с неделю, что деи он

79

лошадь свою за город выпустил»79.

Итак, речь шла об исчезновении человека и история могла перерасти в дело о побеге. Само по себе пятидневное отсутствие Михалка Сысоева не

вызвало вопросов у Засецкого. Сысоев не только «хаживал» караулить прясло («на город»), но и в «слухи». Видимо, он имел право не появляться на стене и более долгое время. Однако в понедельник кто-то прислал на стену спросить о нем мальчика («малого»), а во вторник его приходил спрашивать сам дьякон, у которого Сысоев жил во дворе. Но и после этого Засецкий не стал беспокоить воевод до 28 октября, которое в 1610 году приходилось на четверг. Следовательно, то, что человек не вернулся домой из «слухов», не показалось ему поводом для тревоги. Только утром 28 октября Засецкий услышал в разговоре про необычный случай: Михалка Сысоев сумел выпустить за стену свою лошадь и неделю назад рассказал об этом своим товарищам по пряслу. После этого командир отряда обратился к смоленским воеводам.

Дело ограничилось вызовом на допрос Терешки Рассылкина, которому Сысоев говорил про лошадь: «И боярин и воеводы велели посадцкого человека Терешку Розсылкупоставити и его роспрошати». Терешка подтвердил, что Сысоев неделю назад говорил на прясле: «он свою лошадь за город выпустил,

чтобы не на глазах умерла (выделено нами. — А.М.), а больши того он

80

ничего у них не слыхал и и где он ныне, того не ведает» . На этом показании дело завершается, нашли Сысоева или нет — остается неясным. В этом документе интересен не только факт заботы осадного сидельца о лошади в голодное время, но и другие подробности. Прежде всего, конечно, длительное отсутствие Сысоева, которое воспринималось, как должное. Даже смоленские воеводы первым делом допросили Терешку, а не дьякона, у которого Михалка стоял во дворе. Неясно, искали ли Сысоева вообще, Шеина и Горчакова, как будто, заинтересовал только случай с лошадью. Не значит ли это, что им были известны причины, по которым Сысоев во время хождения в «слухи» не ночевал дома? И не связано ли это с тем, что подрывные работы стали более сложными и теперь было гораздо важнее сохранять их в тайне? Здесь мы можем только строить догадки. В любом случае, в этом деле отразился новый порядок, при котором в «слухи» регулярно отпускают одного человека с прясла на несколько дней: «ходит от них в слухи». Вероятно, в новых условиях,

посадская сотня начала выделять для подрывных работ самых лучших — тех, кто показал свою смелость и умение на первом этапе подкопной войны. Не принадлежал ли к числу этих храбрецов и Михалко Сысоев, который проявил такое необычное в голодное время сочувствие к своей кобыле?

К сожалению, как раз с конца октября и до конца ноября смоляне никаких зарядов под шанцы не проводили. Не исключено, что такие подкопы готовили заранее и работа над ними как раз отразилась в деле Сысоева. Затишье в октябре-ноябре было связано с прибытием великих послов Филарета и Голицына, началом мирных переговоров. Но вскоре поляки сами нарушили перемирие и возобновили работы по взятию крепости.

В конце ноября мальтийский кавалер Новодворский и инженер Апельман

подготовили мину для окончательного создания пролома, а 1 декабря привели

81

заряд в действие и разрушили 10 саженей стены . Увеличение пролома не решило проблемы второй линии укреплений. Со слов Новодворского, «русские в большом числе защищали вал вышиною в 2 копья, а за валом стояло их

несколько рядов, готовых к битве; наконец, не дозволяли пройти пушки, с трех

82

сторон направленные к отверстию»82. В результате штурм закончился неудачей, а смоленских осадных сидельцев теперь ничего не удерживало от ответных действий. Уже 20 декабря «русские зажгли мину, которую хотели подвести под наши орудия и шанцы, но так как мина была на далеком расстоянии от наших орудий, то она выбросила только землю, а никакого урона в людях не сделала; напротив, наши многих из русских перебили выстрелами из орудий, потому что

83

большие толпы их показались на бруствере и на валу» . Главной проблемой русских по-прежнему оставалось отсутствие профессионалов саперного дела: некому было правильно рассчитать длину подкопа, чтобы взрыв приходился прямо под шанцы. Но даже неудачные взрывы у главных земляных укреплений имели свое значение — смоляне таким образом показывали свою решимость к дальнейшему сопротивлению.

Ещё одна попытка подрыва шанцев была сделана вовремя переговоров в начале января 1611 года. В эти дни в королевский лагерь прибыла делегация из

Смоленска. Они уверяли, что готовы признать царя Владислава, если король уйдет с войском от стен крепости. Поляки же ссылались на приказание бояр из Москвы сдать город. Под 7 января 1611 года в королевском дневнике значится: «Во время переговоров русские показали вероломство, зажгли утром порох,

84

подведенный под наших, но не причинили нам никакого вреда» . На этом записи в дневнике прекращаются, а вместе с ними и подробные сведения о ходе подкопной войны. Сложно сказать, в каком месте смоляне устроили подкоп 7 января и насколько удачным он получился на деле. Похоже, защитники крепости так и не смогли нанести существенный урон неприятельским шанцам, хотя их многомесячная работа привела к определенному результату — теперь уже осаждающие были в постоянном напряжении из-за подкопов.

Проблема найма даточных людей в «слухи» и завершение осады

В последние дни осады возникло дело, в котором отразились некоторые вопросы о найме людей в слухах. Это дело интересно некоторыми подробностями, хотя и сохранилось, к сожалению, только в виде двух фрагментов. Первый фрагмент — отрывок челобитной дворянина Федора Соколова к смоленским воеводам. Он сообщал о взятках при наборе даточных для работе в подкопе: «представлен, государь, я у государева дела, у "слухов", с Олексеям Самариным, да с Матвеям Свиязевым. И нонеча, государь, Олексей

85

Самарин, емлет посулы с старцев Печерска монастыря»85. По его словам, Алексей Самарин взял с игумена сперва пол полтины, потом полтину, а потом 20 алтын. Соколов просил бояр «того дела сыскать, чтоб то государя дела на мне, на холопе, не лежала, государи, смилуйтесь». Характерно, что челобитчик характеризует «слухи» как «государево дело». Не лишним будет напомнить, что внутри смоленской крепости никогда не присягали ни Лжедмитрию, ни королевичу Владиславу. В формулярах грамот на месте государева имени до ноября 1610 года стояло имя царя Василия, а после — «Московского государства бояре и вся земля»86. Но даже в разгар междуцарствия сохранилось

восприятие подкопных работ, как «государева дела», хотя имя самого «государя» и не могло быть названо.

Дело о взимании посулов оказалось связано с наймом даточных для работы в подкопе. Во втором его фрагменте сохранились показания игумена Печерского монастыря от 29 января 1611 года, по новому стилю. Вызвать игумена напрямую на допрос воеводы не могли и поэтому они послали подьячего Ивана Давыдова допросить его «по иноческому обещанию»: «кому он, игумен, на наем даточным людем с своего игуменского жребия деньги давал и сколько денег дал и кому он те деньги велел отдати». Игумен ответил через Давыдова: «приходил к нему сборщик Федор Соколов для даточных людей, а он-деи, игумен, лежит болен и ему-де тех даточных людей с сво<его

87

жребия> послать было неково, а ко...» . На этом показания обрываются, однако из сохранившихся отрывков можно сделать некоторые заключения. Дело разворачивалось вокруг «слухов», которыми руководили трое дворян: Алексей Самарин, Матвей Свиязев и Федор Соколов, причем Самарин был над «слухами» старшим. Для «слухов» требовалось собрать даточных, вероятно — монастырских слобожан, которые до января 1611 года к работе в подкопе не привлекались. С каждого монастыря набирали даточных по определенному жребию. По версии Федора Соколова, голова Алексей Самарин договорился с игуменом Печерского монастыря и вместо даточных стал брать с него деньги. К этому делу он привлек и Соколова, который выполнял у них в «слухах» обязанности сборщика. Федор Соколов побоялся участвовать в таком сомнительном мероприятии и написал челобитную воеводам. Вероятно, по версии Самарина, деньги шли на оплату тем людям, которые уже работали в «слухах». Сами воеводы велели расспросить игумена именно про «наём даточным людям». С одной стороны, версия найма кажется сомнительной, поскольку суммы, которые брал с монастыря Самарин, по показаниям Соколова были не очень значительны. С другой стороны, сбор денег с монастыря для раздачи жалования имел свои преимущества в условиях последних месяцев осады. Недаром Алексей Самарин, у которого, кстати,

достойный послужной список по итогам Смуты, так или иначе, но выдвинул идею такого сбора и найма втайне от воевод. Сбор даточных с монастырей, очевидно, был связан с тем, что людей в «слухах» стало не хватать. В противоположность этому возникла мысль о денежных выплатах, которые могли привлечь большее число людей к службе во время второй голодной зимы. Так что дело о посуле и найме весьма неоднозначное, хотя его подоплека показательна для последних дней обороны Смоленска. Ведь именно истощение сил и убыток в людях от голода, болезней и 20 месяцев осады привели к падению крепости 13 июля 1611 года.

Смоленск брали с нескольких сторон. Подробнее всего последний штурм представлен в записках гетмана Жолкевского: «Для разделения осажденных, казалось лучшим пустить людей на приступ с четырех сторон; сам Каменецкий избрал для себя место от Духовного монастыря, ниже Авраамовской заставы; староста Фелинский, брат его, против пролома, то есть против дыры, пробитой орудиями; Немецкая пехота, числом около шести сот, близь стены, обращенной к нашему лагерю, маршал же Великого Княжества Литовского возле Крылоссовских ворот, не вдалеке от которых было место, на подобие свода, куда спускаема была нечистота. Новодворский, кавалер Малтийский, со слов одного Москвича переправясь и потом ночью рассмотрев этот свод, взялся

подложить в него пороху, в надежде (как и сделалось), что порох сей взорвет

88

стену»88. Рассказ Жолкевского подтверждается изображением на королевской медали короля Сигизмунда, где мы видим взрыв Крылошевских ворот и водосток возле них (см. илл. 2). Таким образом, поляки привели в действие первоначальный план перебежчиков Морткина и Сущова, хотя поздняя

89

летопись приписала этот замысел другому изменнику, Андрею Дедевшину .

В некоторых источниках сказано, что для взрыва Копытецких ворот польское войско применяло подкопы. В «Повести о победах московского государства» даже есть живые подробности саперной техники того времени: «Подкоп же подведше и многи бочки подкатитиповеле с пушечнымзелием, повеле же подкоп запалити»90. Об успешном применении подкопов при взятии

крепости пишет и поляк Маскевич: «Впрочем, уже в последствии, и подкопы были удачны, когда повели их к тому месту, куда били орудия и где Москвитяне уже не могли подслушивать. В сем-то месте, во время штурма взорвало порохом не малую часть стены, и засыпало внутри крепости ров, который провели Москвитяне, не доверяя стенам и опасаясь их падения от пушечных выстрелов. Ров заровняло, и нашим весьма легко было пройти в крепость»91. Но записки Маскевича не вполне верно передают ход осады и причины возведения внутренних укреплений. Нет никаких подтверждений тому, чтобы действия орудий когда-либо мешали смолянам прослушивать подкопы. Дело было не в помощи артиллерии, а в том, что в последние месяцы осады не хватало людей даже для караулов на стенах. В тех условиях и подкопы могли бы иметь успех, поскольку вряд ли защитники крепости могли уделять достаточное внимание службе в «слухах». Таким образом, сведения Маскевича и автора «Повести» о роли подкопов в последнем штурме следует признать недостоверными. Оба они не присутствовали при последнем штурме Смоленска. Хотя подробного описания этого события очевидцем вообще не существует, однако больше всего сведений собрал для своих записок гетман Жолкевский. По его словам, взрывчатку удалось заложить под своды водостока, и обрушить часть стены без применения подкопа: «Каменецкий, услышав на своей стороне шум, происходивший на противоположной, пришел в беспокойство и поспешил зажечь там порох, подложенный под помянутый свод. И в самом деле, зажженный им порох взорвал большой кусок стены так, что проломом сим открылся довольно удобный вход в крепость, посредством

92

коего и вошел Маршал с теми, кои при нем находились» . Это был тот самый свод, под который Новодворский взялся за ночь подложить заряд. Обилие подробностей говорит, что Жолкевский хорошо знал события последнего дня обороны. В результате Смоленск был взят, но смоленская система «слухов» так и не была преодолена неприятелем.

Головы у «слухов» в Смоленске

В прошлых разделах мы уделили внимание рядовым «сторожам» в «слухах» — крестьянам и горожанам. Отдельно стоит поговорить об их начальниках — дворянах и детях боярских. Биографии дворян гораздо больше отражены в источниках, чем посадских людей, и дополнительные сведения об их службе позволяют составить представление о командном составе саперных отрядов. Из делопроизводства смоленской обороны мы знаем несколько имен дворян, которые руководили саперной службой: Иван Битяговский, Игнатий Мещеринов, Терюшный Облязев, Тимофей Кушелев, Алексей Самарин, Матвей Свиязев, Федор Соколов и Кузьма Уланов. Одни из них были первыми головами, другие — их «товарищами».

Среди всех своей родовой и чиновной принадлежностью выделялся Иван Михайлович Битяговский. В упомянутом приказе смоленских воевод о

93

назначении голов в «слухи» он назван с полным отчеством . В годы обороны Иван Битяговский был уже не молодым человеком, а его род — одним из самых заметных в Смоленском уезде. Битяговские получили здесь поместья одними из первых и в течении XVI века несколько представителей рода занимали почетную должность посольских приставов94. Судя по всему, Иван Михайлович был старшим в своем роду и приходился сыном посольскому приставу Михаилу Битяговскому. Во время поместного верстания 1605-1606 гг. он был записан в чине дворового и получил поместный оклад в 500 четвертей95. Не исключено, что Иван Михайлович приходился родственником, а может даже и братом дьяку из Углича Михаилу Битяговскому, которого обвинили в убийстве царевича Дмитрия96. Возможно, именно по этой причине никто из Битяговских не получил высшего чина выборных дворян, хотя до этого род был одним из первых в Смоленске.

Чин выборных появляется у смоленских дворян в 1605-1606 гг., либо при

97

Лжедмитрии, либо уже при царе Василии . В это время возобладала версия об убийстве или покушении на убийство царевича, что не лучшим образом

повлияло на продвижение Битяговских по службе. Иван Михайлович не занимал руководящих должностей во время походов смолян в 1606-1609 годах, однако его авторитет и управленческий опыт были востребованы в годы Смоленской обороны. Во всяком случае, воевода Шеин дважды назначает его на самостоятельные ответственные должности. В августе 1609 года Иван Битяговский был назначен головой в острог за Днепром, в Крылошевский

98

конец98. Под его начало было отправлено свыше 90 даточных крестьян с пищалями и топорами99. 28 августа к ним добавили несколько десятков монастырских слобожан100. При подходе королевского войска смоляне сожгли деревянный город вокруг крепостных стен, однако острог за Днепром был укреплен шанцами и держался ещё несколько дней. Он был захвачен немецкой пехотой в ночь на 6 октября, а его защитники отступили в крепость101. После этого контроль над противоположным берегом Днепра был утрачен. Потеря острога являлась неприятной, но не внезапной, поскольку сам воевода Шеин незадолго до этого признавался, что и «крепость, и город» защищать против королевского войска невозможно102.

13 января 1610 года Битяговский получает новую должность головы у

103

«слухов» , за три дня до начала подкопных боев. Скорее всего, это были «слухи» у Богословской башни, под которую зимой 1609-1610 гг. вела подкоп пехота Людвига Вайера. На этот раз посадские люди под началом Ивана Битяговского и второго головы Тимофея Кушелева действовали успешно и сумели сорвать планы вражеских минеров. О судьбе Битяговского после подземных боев сведений крайне мало. Его имя один раз встречается в поручных записях 1610 года и еще раз — в недатированном списке детей боярских «у которых хлеба нет»104. Битяговский больше не занимал заметных должностей в гарнизоне крепости и наряду со всеми переживал голод осадного времени. Видимо, он отошел от дел в последний год обороны, что могло быть как-то связано с последствиями службы в «слухах».

Товарищем Битяговского являлся Тимофей Кушелев, который принадлежал к менее значительному роду, но также был пожилой и опытный

воин и тоже дворовый с окладом 500 четвертей. Его сын Артем в 1605-1606 году служил стрелецким сотником, а в годы обороны командовал сотней даточных боевых холопов105. Сам Тимофей также выполнял различные поручения. В начале обороны он был поставлен головой на северные Еленские ворота, под его началом было 77 посадских людей106. В январе 1610 года Кушелев служит вместе с Битяговским в «слухах»107, а в апреле его и ещё

пятерых дворян назначают «в объезд» смотреть за порядком: «для огней и для

108

питейной выемки» . Иными словами, он должен был наблюдать, чтобы на его участке, который начинался от Пятницких водяных ворот, не продавали вино и соблюдали пожарную безопасность. Широкий круг поручений говорит о доверии воевод к Тимофею, поскольку некоторые дворяне жили в осаде, но не занимали ни одной должности.

На месте пролома уже в феврале 1610 года готовились «слухи», которыми командовал Игнатий Семенович Мещеринов109. В 1605-1606 году он был стрелецким сотником, дворовым с окладом 500 четвертей110. Вероятно, Игнатий Мещеринов, также как и вышеупомянутый начальник даточных холопов Артем Тимофеевич Кошелев, были «кадровыми сотниками», то есть в годы обороны их опыт в командовании пешими людьми с пищалями был востребован сполна. Его брат Юрий Мещеринов, городовой с окладом в 450 четвертей, был головой на той самой Богословской башне, о которой не раз упоминалось в нашей

статье111. Сам Игнатий впоследствии числился в дворянской сотне Ивана

112

Дмитриевича Бестужева . 16 сентября 1610 года он подал челобитную воеводам, чтобы унаследовать небольшое имущество своего умершего в осаде

113

крестьянина . Судя по всему, головы в «слухах» у Богословской башни (Битяговский, Кушелев) и у пролома (Мещеринов) смогли пережить самые тяжелые подземные бои, однако их судьба после осады неизвестна.

О некоторых головах у «слухов» совсем нет дополнительных сведений. Про Матвея Свиязева и Андрея Соколова и об их участии в земляных работах мы узнаем только из челобитной последнего114. Ещё один начальник «слухов», Кузьма Уланов, собирал даточных людей для обороны острога вокруг

крепости, того самого, который сожгли горожане в первые дни осады115. Скудость сведений об этих дворянах вызвана тем, что их служба проходила в границах смоленского уезда и не отразилась в других источниках, кроме собственно смоленских документов.

Головами у смоленских «слухов» были и активные участник Смуты, такие как Алексей Самарин и Терюшный Облязев. До того, как стать участникам обороны Смоленска, они оба участвовали в боях между тушинским и московским лагерям, а их продвижение по службе продолжалось и по завершении Смутного времени. Дорогобужский дворянин Терюшный Леонтьевич Облязев до 1609 года служил тушинскому Вору — Лжедмитрию II. Его имя встречается в списке дворян «которые были в Дорогобуже з головами Семым Семеновичем Якушкиным, да с Михаилом Никитовичем Тихавновым»116. В этом списке перечислено несколько десятков дорогобужских и вяземских дворян, напротив некоторых имен стоят пометки: «умер», иногда «убит». На это список исследователи не обращали внимание, между тем он почти полностью совпадает с известными списками хлебной и соляной раздачи вязмичам и дорогобужанам во время обороны 1609-1611

117

годов . История дорогобужского отряда Семого Якушкина была, вероятно, следующей. Зимой 1608-1609 года Вязьма и Дорогобуж подчинялись тушинскому Вору, а смоляне ходили в походы против «воров и дорогобужан»118. Их союзниками были дворяне из Брянска и Серпейска119. Во время очередного взятия Дорогобужа на сторону смолян перешел отряд вязмича Семого Якушкина, который отправили в Смоленск. В это время и был, вероятно, составлен список дворян из этого отряда, с указанием на то, что они «были в Дорогобуже». Пометки же о смертях внесены уже в годы обороны. Вязмичи и дорогобужане из отряда Якушкина получали должности стрелецких

сотников и голов на башнях. Терюшный Облязев был в списке отряда первым

120

среди дорогобужан , следовательно, для службы в «слухах» выбрали одного

из старших по чину и родовитости дворян. Из дела о «наймах» можно узнать,

121

что Облязев служил головой в «слухах» в декабре 1609 года . Примерно в то

же время, 17 декабря, была составлена роспись хлебной раздачи, из которой

известно, что Облязев жил в Смоленске с женой, четырьмя детьми и 11

122 п

холопами: пятью «малыми», тремя женками и тремя девками122. За время обороны «семья» Терюшного Облязева сократилась. По росписи от мая 1611 года с ним в осаде жили только двое детей и пять холопов: два человека, две

123

девки и женка123.

После взятия крепости Терюшный Облязев попадает в плен, однако в неволе он пробыл недолго и осенью 1612 года вернулся на Родину. Незадолго до освобождения Москвы, 29 октября 1612 года, руководители ополчения Трубецкой и Пожарский вдвое увеличили ему денежное жалование, что в

124

условиях утраты поместий было особенно значимо . Как сказано в грамоте позднейшего времени: «за службу и за смоленское осадное сидение и за литовский полон придано ему к старому его окладу, к десяти рублем десять рублев»125. Здесь мы встречаем редкое известие о награждении за участие в обороне Смоленска. Из того же источника можно узнать, что оклад в 10 рублей был сыскан у Терюшного Облязева по кормленой книге «118 года», то есть за 1609-1610 год126. Эта кормленая книга была составлена, видимо, по итогам похода Скопина-Шуйского и обороны Москвы 1608-1610 годов. Следовательно, Облязев успел проявить себя на службе до того, как Дорогобуж присягнул Лжедмитрию II и его денежный оклад был записан за ним, пока он сидел в осаде. Впоследствии Терюшный Облязев участвовал в обороне Москвы от войска королевича Владислава. 17 сентября 1618 года он был отправлен

127

собирать даточных людей в Ярославле . Про эту службу подробнее сказано в

128

«Повести о победах Московского государства» . К тому времени Облязев уже стал московским дворянином и получил в ярославском уезде вотчину взамен

129

утраченных дорогобужских поместий . Служба его продолжалась и при царе

130

Михаиле Федоровиче .

Алексей Елизарьевич Самарин также пережил различные перипетии

Смуты, но при этом сумел успешно продвинуться по службе. Он был молодым

дворянином, новиком при Борисе Годунове, а в 1605-1606 году имел

невысокий чин городового дворянина с окладом 400 четвертей . Его отец имел такой же чин и оклад 450 четвертей. О значительном служебном

132

продвижении Самарина можно судить по справке о денежных пожалованиях . Из этой, на первый взгляд, краткой справки, можно узнать, что при царе Василии у него был оклад в 8 рублей и ещё прибавка в 4 рубля за московское

133

осадное сидение . Значит, он участвовал в обороне Москвы от Лжедмитрия в 1608-1610 годах, но ещё до этого успел проявить себя на службе. Следует отметить, что четвертное жалование назначалось и затем повышалось за личные заслуги. Четвертчики получали деньги из особых приказных ведомств (четвертей), которые управляли промысловыми регионами. Пожалование в четверть и прибавки к ним можно сравнить с позднейшими орденами и медалями — это была адекватная времени наградная система. Состав четвертчиков при царе Василии был достаточно ограничен, в их число попадали действительно самые способные из дворян.

Алексей Самарин появляется в документах смоленской обороны с мая 1610 года134, когда за плечами у него уже был почти двухлетний опыт московской осады. Вероятно, он был послан к воеводам Смоленска с поручениями от царя Василия. Имел Самарин и личный интерес приехать в крепость, где служил его отец — он был головой на одной из круглых башен

135

восточной стены . Алексей Самарин был записан в дворянскую сотню Ивана Бестужева136. Зимой 1611 года он командовал в «слухах». Тогда же Федор Соколов бил челом, что Самарин собирал с Печерского монастыря деньги,

131

вместо даточных людей . Однако это дело не сохранилось и обвинение ничем не подтверждается, а Самарин до конца Смуты продолжал получать ответственные поручения от московских воевод.

Алексей был ранен во время последнего штурма, но достаточно скоро освободился из плена и присоединился к подмосковным ополчениям. В феврале 1613 года он получил прибавку в 4 рубля «за смоленскую службу и за

138

раны», после чего его оклад составил 16 рублей . Затем ему была дана ещё

139

прибавка в 4 рубля «за торопецкие и подмосковные службы 120 и 121 году» .

Здесь имеется ввиду осада польского гарнизона Москвы в 1612 (7120/21) г. и неизвестная служба под Торопцом того же времени. Судя по всему, Алексея Самарина снова послали с особым поручением, на этот раз — для укрепления торопецких рубежей. К концу Смуты он стал выборным дворянином с поместным окладом 900 четвертей и денежным жалованием 26 рублей140.

Как видим, двое начальников подкопных сторожей — Терюшный Облязев и Алексей Самарин, — проявили себя на разных службах и в годы Смуты сделали успешную карьеру. Их биографии являют собой пример, когда участие в обороне Смоленска было по достоинству вознаграждено. Можно отметить, что назначение первыми головами у «слухов» было связано с личными качествами служилых людей. В самом деле, Т.Л. Облязев и А.Е. Самарин — молодые успешные воины, И.С. Мещеринов — стрелецкий сотник, а И.М. Битяговский — один из старших дворян в Смоленске. Про остальных известно меньше, но Т.Кушелев, М. Свиязев и Ф. Соколов были всего лишь товарищами у первых голов. Главными же руководителями «слухов» становились авторитетные и опытные дворяне. Их боевой опыт, однако, не был прямо связан с инженерным делом.

Подводя итоги нашего исследования разумно будет вернуться к вопросу о «прообразе саперной службы», а именно о профессионализме участников саперных работ в Смоленске начала XVII века. Здесь следует признать, что хотя минерная техника успешно применялась русскими уже при взятии Казани141, однако специальных отрядов, хотя бы на базе Пушкарского приказа, в пограничной крепости создано не было и все опасные работы приходилось вести силами простых горожан. Под Казанью подкоп под колодец с водой организовал иноземец Розмысл, однако основную работу также выполняли

142

ратники князя В.С. Серебрянного . Это уже при возвращении Смоленска в 1654 году в русском войске было четверо «подкопных дел мастеров»: двое стрельцов, один отставной стрелец и крестьянин143. Какие-то «мастера», возможно из стрельцов и пушкарей, были и в Смоленске, но про них известно только из польских источников. Основная же часть войска, ходившая дежурить в «слухи», мало чем отличалось от обычных отрядов даточных для «лыжной» и

«плавной» службы, под началом сборщиков дворян-голов144. Различие было, пожалуй, в том, что никаких навыков минерной службы посадские люди не имели. Выделять для подкопных сторожей более опытных не было возможности, а самые ловкие и сильные воины нужны были и на стенах, тогда как под землей они подвергались почти равному риску. Поэтому горожане и крестьяне смотрели на «государево дело, слухи», как на общую долю, которую несли вместе по «четям», «жребиям» и «переменам». Во всяком случае, так было в первые месяцы осады. Возможно, позднее удалось отобрать самых способных сторожей хотя бы для работ против неприятельских шанцев.

Что касается дворянских голов, то это были действительно военные профессионалы широкого профиля, способные как биться в конном строю, так и командовать пехотой и пушкарями. Однако по своей подготовке в минном деле они мало чем отличались от посадских даточных людей. Поэтому свидетельства поляков и русских перебежчиков о неудачных подкопах, самоподрывах и других случаях гибели людей можно признать вполне достоверными. Надо удивляться тому, что смоленские сторожи в «слухах» долгие месяцы сопротивлялись опытной немецкой пехоте и даже научились сами устраивать диверсии против укреплений неприятеля. Конечно, здесь сыграла роль самоотверженность смолян и их стремление дойти до конца в исполнении своей клятвы: «у нас, у всего мира, у служилых и у жилецких людей обет положен в Дому у Пречистыя Богородицы» — «всем помереть, а литовскому королю отнюдь не покориться»145. Эта решимость позволила им выстоять и постепенно приобрести необходимые навыки. При изучении подкопной войны 1609-1611 годов мы сталкиваемся с тем случаем, когда саперные отряды создаются из горожан — защитников крепости, в боевых условиях. Что же касается дальнейшего развития этих специальных войск в России, то после смоленской обороны патриарх Филарет и М.Б. Шеин должны были осознавать их необходимость. Однако насколько это повлияло на привлечение военных специалистов в 1620-е годы — вопрос для отдельного исследования.

Гайдук «венгерского» пехотного полка на саперных работах. Армия Речи Посполитой, 1600-е - 1610-е гг. Реконструкция и рис. С.И. Шаменкова, 2014 г.

Солдат пехотного полка иноземного строя на саперных работах. Армия Речи Посполитой, 1600-е - 1610-е гг. Реконструкция и рис. С.И. Шаменкова, 2014 г.

I Филюшкин А.И. Вместо введения: результаты и перспективы изучения военной истории России эпохи Ивана Грозного [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. — 2013. — Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. — Ч. I. Статьи. Вып. II. - С. XI <http://www.milhist.info/2013/11/10/filychkin> (10.11.2013).

Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. — СПб., 1841. — Т. II. (далее — АИ-2). — С. 318.

-5

Российский государственный архив древних актов (далее — РГАДА). Ф. 389. Литовская метрика. Оп. 2. № 625. Л. 7 об.

4 № 33 на иллюстрации 5.

5 АИ-2. — С. 310-311.

6 На одном из фрагментов медали 1611 года на взятие Смоленска отчетливо видна сильно поврежденная, но уцелевшая Богословская круглая башня (см. илл. 2, правый фрагмент).

АИ-2. — С. 318-320; Смутное время Московского государства 1604-1613 гг.: Материалы, издаваемые Императорским Обществом истории и древностей российских при Московском университете. М., 1912. Вып. 6: Памятники обороны Смоленска (1609-1611 гг.) (далее — Памятники обороны Смоленска). — С. 30-32.

о

Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года // Русская историческая библиотека. — СПб., 1872. — Т. 1. — Стб. 467.

9 АИ-2. — С. 318.

10 Там же. — С. 319.

II Памятники обороны Смоленска. — С. 32.

12 Там же. — С. 33.

13 Там же. — С. 37.

14 Там же. Здесь и далее термин «слухи» при цитировании русских документов заключается в кавычки.

15 Там же. — С. 44.

16 Там же. — С. 45.

17 Там же. — С. 33, 41-42, 44.

18

На польской медали короля Сигизмунда (илл. 1) и на некоторых польских гравюрах план Смоленской крепости изображен в обратной перспективе — северная приднепровская часть обращена к нижней части плана. Вероятно, такое же восприятие смоленской крепости было и с русской стороны. Поэтому в русских источниках про башни к югу от Богословской сказано, что они «выше», «от Богословской вверх» и т.д. Точно такая же обратная перспектива встречается на некоторых современных реконструкциях крепости (илл. 4, 5).

19 Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. — СПб., 1859. — Т. 1. — С. 24-25.

20 АИ-2. — С. 318.

21

Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года. — Стб. 463.

99

Вобан Себастьен Ле Петр де. Книга о атаке и обороне крепостей. — СПб., 1744. — С. 59.

23 Дневник Маскевича 1594-1621. — С. 28.

9 А

Вобан Себастьен Ле Петр де. Книга о атаке и обороне крепостей. — С. 110.

25 Дневник Маскевича 1594-1621. — С. 28.

26 Косточкин В.В. Крепость Смоленска. — М., 2000; Гараничев В.В. Особенности фундаментов Смоленской крепостной стены (статья расположена по электронному адресу http: //www.rusarch.ru/garanichev 1. htm).

97

27 Памятники обороны Смоленска. — С . 49.

28 Там же. — С. 151-158.

29 Там же. — С. 160-161.

30

Башни № 26 и 27 на илл. 5.

31 Там же. — С. 156.

32 Там же. — С. 49.

33 Там же.

34 Там же.

-5 С

Там же. — С. 65. Дело разбиралось 9 февраля (30 января ст. ст.) 1610 года.

36 Там же. — С. 50.

37 Там же. — С. 154. Башни № 16, 17, 18 на илл. 5.

38 Там же. — С. 50

39 Там же. — С. 55.

40 Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года. — Стб. 516.

41 Там же. — С. 517. Изображение русской мортиры XVI века см. на илл. 7.

42 Там же. — Стб. 516-517.

43 Там же. — Стб. 517-518.

44 Там же. — Стб. 518.

45 Там же. — Стб. 528.

46 Там же. — Стб. 529.

47 Там же. — Стб. 535.

48 Там же. — Стб. 539.

49 Там же. — Стб. 536.

50 Там же. — Стб. 536-537.

51 Письма Я Задзика Л. Гембицкому // Эйлбарт Н.В. Смутное время в польских документах государственного архива Швеции. — Новосибирск. 2013. —

С. 255-256.

52 Дневник Маскевича 1594-1621. — С. 28.

53

53 Памятники обороны Смоленска. — С. 71.

54 Башни № 27, 28 на илл. 5.

55 Там же. — С. 70-71.

56 Там же. — С. 140-149; АИ-2. — С. 311-312. Подробнее см.: Носов К.С. Распределение людей и орудий по стенам и башням Смоленской крепости в 1609 г. // Вопросы истории фортификации. — 2012. — №3. — С. 72-94.

57

Памятники обороны Смоленска. — С. 71.

58 Там же. — С. 71.

59 Там же. — С. 231-232.

60 АИ-2. — С. 301-302.

61 Памятники обороны Смоленска. — С. 173.

62 Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года. — Стб. 592.

63 Там же. — Стб. 593, 596-597.

64 Там же. — Стб. 605-608, 615-616.

65 Там же. — Стб. 616.

66 Там же. — Стб. 630-634.

67 Там же. — Стб. 635; Письма Я Задзика Л. Гембицкому. — С. 255.

68 Там же. — Стб. 636.

69 Там же. — Стб. 643.

70 Там же. — Стб. 644.

71

Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. — СПб., 1871. — С. 99100.

72

Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года. — Стб. 646-647.

Памятники обороны Смоленска. — С. 90.

74

№ 5 на илл. 5.

75

Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года. — Стб. 654-655.

76 Там же. — Стб. 675.

77 Там же. — Стб. 675-676.

78 Там же. — Стб. 676.

79

Памятники обороны Смоленска. — С. 105.

80 Там же.

81

Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года. — Стб. 608-700.

82 Там же. — Стб. 701.

83 Там же. — Стб. 708.

84 Там же. — Стб. 718-720.

ос

85 Памятники обороны Смоленска. — С. 125-126.

86 Там же. — С. 136-138.

87 Там же. — С. 126.

88

Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. — С. 126-127.

од

Новый летописец // Полное собрание русских летописей. — М., 2000. —Т. 14.

— С. 111.

90 Повесть о победах московского государства. — М., 1982. — С. 27.

91 Дневник Маскевича 1594-1621. — С. 28-29.

92

92 Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. — С. 128.

93

93 Памятники обороны Смоленска. — С. 55.

94 Сборник Императорского Русского Исторического Общества. — СПб., 1887.

— Т. 59. — С. 145, 170. 362, 364, 366, 369, 383, 384, 457, 563; СПб., 1892. —Т. 71. — С. 302, 303, 306, 314, 315, 328, 336, 339, 416, 573-575, 577-580.

95 Десятня 7114 года по Смоленску // Мальцев В.П. Борьба за Смоленск (XVI-XVII вв.). — Смоленск, 1940. — С. 365.

96 Бенцианов М.М. К вопросу о формировании Смоленской служилой корпорации / / Русское средневековье. Сборник статей в честь профессора Ю.Г. Алексеева. — М., 2012. — С. 441.

97 Там же. — С. 442.

98

98 Памятники обороны Смоленска. — С. 158.

99 Там же. — С. 228, 231.

100 Там же. — С. 158.

101 Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года. — Стб. 452-453.

102 Там же. — Стб. 449.

103 Там же. — С. 55.

104 Памятники обороны Смоленска. — С. 92, 242.

105 Десятня 7114 года по Смоленску. — С. 390; Памятники обороны Смоленска. — С. 62, 125.

106 Там же. — С. 174. Ворота № 15 на илл. 5.

107 Там же. — С. 55.

108 Там же. — С. 76-77.

109 Там же. — С. 70-71.

110 Десятня 7114 года по Смоленску. — С. 390.

111 Там же. — С. 371; Памятники обороны Смоленска. — С. 157.

112 Там же. — С. 239.

113 Там же. — С. 118.

114 Там же. — С. 125-126.

115 Там же. — С. 231.

116 Там же. — С. 244-246.

117 Там же. — С. 210-214, 222-225.

118 Там же. — С. 2-3.

119 Там же. — С. 3.

120 Там же. — С. 245.

121 Там же. — С. 50.

122 Там же. — С. 182.

123 Там же. — С. 225.

1 94

Сухотин Л.С. Четвертчики Смутного времени (1604-1617). — М., 1912. — С. 321.

125 Там же. — С. 230.

126 Там же.

127

Акты Московского государства, изданные Императорской Академией Наук — СПб., 1890. — Т. 1: Разрядный Приказ. Московский стол 1571-1634 (далее АМГ-1). — С. 204.

1 98

Повесть о победах Московского государства. — С. 38.

129

Осадный список 1618 г. // Памятники истории Восточной Европы. Источники ХУ-ХУП вв. — М.-Варшава, 2009. — Т. VIII: Осадный список 1618 г. — С. 165, 310.

130

Любознательных читателей отсылаем к делу о беглом холопе Тимофее Трофимове 1629 года. Этого холопа Терюшный Облязев переманил к себе в ярославскую вотчину, обещая найти и привезти от старого хозяина его жену с детьми, но вместо этого попробовал женить его заново. В результате Тимошка Трофимов, кстати, бывший пленник из войска Ходкевича, в третий или четвертый раз сбежал от нового хозяина. См.: АМГ-1. — С. 286-289.

1-5 1

Десятня 7114 года по Смоленску. — С. 373.

1 "39

Четвертчики Смутного времени (1604-1617). — С. 318-319.

133 Там же. — С. 319.

134 Памятники обороны Смоленска. — С. 81, 92-94.

135 Там же. — С. 152.

136 Там же. — С. 239. Башня № 4 на илл. 5.

137 Там же. — С. 126.

1 ^Я

Четвертчики Смутного времени (1604-1617). — С. 318.

139 Там же.

140 Там же. — С. 319; Боярский список «подлинный» 1626 г. (РГАДА. Ф. 210 (Разрядный приказ). Оп. 6 (Столбцы Московского стола). № 22. Л. 142).

141 Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. — Т. 14. — С. 213-214.

142 Там же. — С. 209-210.

143 Курбатов А.А., Курбатов О.А. Инженерно-артиллерийское обеспечение Смоленского и Рижского государевых походов 1654-1656гг. // Военно-исторический журнал. — 2008. — № 8. — С. 31-32.

144 Молочников А.М. Даточные люди черносошных земель в войске Ивана Грозного: лыжная и судовая рать [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. — 2013. — Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. — Ч. I. Статьи. Вып. II. <http://www.milhist.info/2013/04/10/molochnikov 1 > (10.04.2013) — C. 203-226.

145 АИ-2. — С. 219.