CC BY
38Изучение истории российской эмиграции на Дальнем Востоке — одно из самых развивающихся направлений в исторической науке. Однако до сих пор внимание к национальной структуре российской диаспоры в Северо-Восточной Азии не уделялось.
Российские и американские исследователи отметили особенность эмигрантов Дальневосточного региона — разделение по национально-этническому признаку, «чего почти нельзя встретить среди эмигрантов западной ветви»1. Так, Т. В. Ревякина называет русскую эмиграцию в Северо-Восточной Азии «региональной российской диаспорой». Д. Вольф пытается объяснить причины возникновения такого специфического типа общества либерализмом российских властей изучаемого периода в Маньчжурии, особенно после русско-японской войны 1904 г., что было нетипично для Российской империи и ее национальной политики2. Он предполагает, что после 1917 г. Маньчжурия и, особенно, ее столица Харбин превратились в самосознательное, частично саморегулируемое общество. Ясно, что основой здесь являлись общины, в том числе национальные.
Изучения татарской национальной диаспоры фактически до настоящего времени не предпринималось. Так, автор одной из лучших книг по истории Дальнего Востока Д. Стефан вообще не упоминает о татарских эмигрантах и их обществах, в то время как отмечает польскую, еврейскую и другие диаспоры3. Т. В. Ревякина отводит им всего несколько строк: «По всей Маньчжурии, а также в Шанхае, имелись тюрко-татарские национальные общины и их культурно-просветительские общества. При общинах, как правило, имелись свои духовные центры — мечети (в Харбине — три, на линии КВЖД — около 18 мечетей); национальные школы и общества (убежища) для призрения стариков и сирот»4. В последние годы появились работы татарских и башкирских историков, однако, и они не дают целостной картины развития миграционного процесса среди татар5.
Аналогичное мнение высказал А. Пронин: «Проблемы истории татарской эмиграции, формирования татарской диаспоры бывшего СССР оставались долгое время вне поля зрения советских историков и публи-цистов»6. По мнению автора, до начала 1990-х гг. таких работ не было вообще. Только в 1994 г. в журнале «Татарстан» была
92,
XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
М.-Г. Курбангалиев. 1916 г. Юнусова. А. Б.
Ислам в Башкортостане. - Уфа, 1999. -С. 114.
опубликована статья историка И. Гилязова «Там, в иных краях», посвященная татарской эмиграции в 1920-1940-е гг.7 Автор публикации отметил несколько проблем, стоящих перед исследователями истории татарской эмиграции: необходимо определиться с датой отсчета татарской эмиграции, внести ясность в вопросы о хронологии и численности ее «волн», выявить географические центры рассеяния, рассмотреть не только политическую, но и культурную жизнь татарских общин; заслуживают проработки вопросы юридической, экономической, психологической адаптации эмигрантов; интересно рассмотреть жизнь татарской диаспоры в лицах.
У японских исследователей так же существует давний интерес к тюрко-татарским эмигрантам8. Профессор Токийского университета Хисао Коматцу замечает, что большинство японских исследователей Вол-го-Уральского региона пришли из славистики, поэтому они используют, в основном, источники на русском языке, в то время как источники на татарском, башкирском и других тюркских языках практически не исследованы, хотя и хранятся в архивах Японии9. Следует отметить, что подобная проблема актуальна и для российских исследователей эмиграции в Японии. Среди российских японистов практически нет исследователей, знающих тюркские языки. Более того, нам ка-
жется курьезным тот факт, что первые работы о значении и роли тюрко-татарской диаспоры в Японии и Северо-Восточной Азии (в частности, ее влияние на развитие турко-японских, исламско-японских связей, влияние на развитие японского национализма), появившиеся на английском языке, принадлежат турецким исследователям10, а не российским (татарским или башкирским).
К вопросу о термине
Окончательный термин в определении эмиграции тюркоязычных народов на Дальнем Востоке пока не установился. А. Юнусова называет ее то «татаро-башкирской», то «тюрко-мусульманской»11. Исследователь считает, что в Японии диаспора была преимущественно башкирской, ссылаясь на то, что лидером ее был этнический башкир, мулла М.-Г. Курбангалиев*, и в названии должно присутствовать указание на «башкирскую» составляющую. По нашему мнению, можно согласиться с этим термином применительно к татарской эмиграции в Японии, но не в отношении всей эмиграции на Дальнем Востоке.
Р. Гайнетдинов применяет термин «тюр-ко-татарская эмиграция», подчеркивая тем не менее единство татар и башкир. По его мнению, «это была эмиграция духовно и этнически близких народов»12. В ряде исторических и архивных документов, в том числе в документах архива ФСБ России, встречается термин «тюрко-татарская эмиграция»13.
Нам представляется более приемлемым термин «тюрко-татарская» эмиграция, так как официальным языком общения внутри общин, а также языком печатных изданий на Дальнем Востоке**, был татарский язык.
* Курбангалиев Мухаммед-Габдулхай — сын ишана Габидуллы Курбангалиева. В 1915-1916 гг. выполнял обязанности секретаря муфтия М. Султанова. Не приняв идеи национально-государственной автономии Заки Валидова, тем более ее советского варианта, М.-Г. Курбангалиев с войсками Колчака ушел в Сибирь, оттуда — в Маньчжурию. В 20-30-е гг. служил имам-хатыпом в Маньчжурии и в Японии. В Токио он построил на свои средства мечеть, медресе и типографию. (Мы не согласны с мнением А. Юнусовой о том, что Курбангалиев построил мечеть и школу на свои средства. Существует большая вероятность того, что строительство спонсировали и японцы. — Л. У.) Вернулся в СССР в 1945 г., но в качестве арестанта. Схваченный в г. Далянь советскими войсками, он был этапирован во Владимирскую тюрьму, где отсидел до 1955 г. Власти запретили М.-Г. Курбангалиеву выезд в Токио к семье. До самой смерти (умер в августе 1972 г.) он выполнял обязанности муллы в Челябинской области (см.: Юнусова А. Б. Ислам в Башкортостане. - Уфа, 1999. - С. 110-111).
** В частности, газета «Милли Байрак» и журнал «Яца Япон мохбире».
Более того, японский тюрколог Кооджи Оку-бо, долгое время живший в среде тюрко-та-тарской эмиграции в Маньчжурии, писал в статье «Жизнь тюрков в Харбине» (часть «Тюрко-татарский язык в Маньчжурии»): «Особенное место занимает в Маньчжурии тюркский язык. Вслед за китайским и русским языком он используется здесь как язык международного общения (кроме того, ограниченно применяются еврейский и японский языки, как правило, евреи говорят по-русски). Причины этого: 1) тюркские племена с давних времен посредством движения на запад распространили влияние тюркского языка, поэтому с недавнего времени Россия использовала людей тюркской национальности для влияния на Дальнем Востоке; 2) влияние и интерес тюркских стран к Восточным странам, политические и торговые отношения и приезд сюда людей из тюркских стран; 3) так как распространилось влияние тюрков (по первой причине), основой их языка был тюркский или просто татарский, на Западе — вариант османского языка. Но различия в вариантах тюркского языка очень небольшие. Уникальность этого языка в том, что любой тюрок способен понять его, и, следовательно, этот язык полностью удовлетворяет потребностям коммуникации... Таким образом, тюрки разговаривают между собой по-турецки и татарски, с русскими — по-русски, с представителями других национальностей — или на их языке или по-русски, с представителями тюркских народов—по-тюркски, используя тюркский язык как эсперанто»14.
Необходимо уточнить, что термин «тюрко-татарский» не означал в Японии того периода принадлежности эмигрантов именно к татарской нации. Японцы выделяли в многонациональном составе СССР ту-ранскую (урало-алтайскую), как они ее называли, национальную группу. Она, по их представлениям, подразделялась на тунгусскую, монгольскую, тувинскую, тюркскую (тюрко-татарскую), финно-угорскую и самоедскую группы. Тюркскую (тюрко-татарс-кую) группу составляли следующие народы: восточные тюрки (якуты, алтайцы, бара-бинские татары, сибирские татары (тобольские татары или сибирские бухарцы)); западные тюрки (киргизы, казахи): западно-сибирские татары, волжские татары, башкиры, чуваши и мишары; центрально-азиатские тюрки (узбеки, сарты); южные тюрки (туркмены, османские тюрки, ногайцы, азербайджанские тюрки)15. Таким образом, под оп-
XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
ределением «тюрко-татарский» понималась довольно многочисленная группа тюрко-язычных народов. Возможно, термин «татарский» присоединялся для локального применения в условиях японского протектората в Азии и для облегчения восприятия азиатскими народами этой национальной группы, исторически связанной с возникновением в Центральной Евразии империи Чингисхана. Именно под словом «татар» (или «дат-тан» в японском и китайском произношении) создавались устойчивые ассоциации с тюркскими народами.
Кстати, в Европе в это же время термин «тюрко-татары» был менее распространен. И. Гилязов использует термин «поволжские татары», ориентируясь на тот факт, что татарская эмиграция концентрировалась вокруг «Комитета Идель-Урал». Тюркская эмиграция в Европе была более организована и многочисленна, потому и дифференцирована. На наш взгляд, эмиграция в СевероВосточной Азии в большинстве своем состояла из поволжских татар; само название «идель-уральские татары» появилось для подчеркивания национальной идентичности* в период посещения Г. Исхаки Маньчжурии. Другие тюркские национальности, такие как башкиры, азербайджанцы были
малочисленны и не смогли создать самос**
тоятельные организации**, потому и присоединились впоследствии к поволжским татарам.
Однако мы не можем настаивать на термине «тюрко-татарская эмиграция», так как мусульманский компонент, особенно до 1930-х гг., превалировал в самоидентификации российских тюрок, а следовательно, и эмигрантов, о чем говорит создание изначально «мусульманских общин» в этом регионе, а не национальных тюрко-татарских (они стали появляться только в 1930-х гг.). Возможно, впоследствии термин «тюрко-та-тарская эмиграция» будет уточнен.
* Интересен тот факт, что Гаяз Исхаки, находясь в Маньчжурии, тем не менее подчеркивал связь поволжских татар, манжур, китайцев, монгол и японцев с тюрками Чингисхана, называя их на собрании в Хайларе 24 октября 1934 г. «детьми Чингисхана» (см.: Хайларда милли эшлермез. - Яца Милли Юл. -1934. - № 12 (83) - С. 16-23).
** Хотя региональные организации «Прометея» в Маньчжурии существовали. Об их участии в собраниях тюрко-татарской эмиграции упоминается на страницах «Яца Милли Юл».
д
К вопросу о периодизации миграционного процесса
О. Бакич выделяет три основных периода в истории российской эмиграции в Харбине16: 1. Царистский период — от начала строительства КВЖД (1898 г.) и до конца существования Российской империи (1917 г.); 2. Собственно период эмиграции — с 1918 г. по август 1945 г., характеризующийся быстрым увеличением эмигрантов, совместным китайско-советским управлением КВЖД, японской оккупацией и жизнью в созданном японцами государстве Манчжу-Го; 3. Советский период — с 1946 г. до окончательного исчезновения эмигрантов в середине 1960-х гг.
Взяв за основу эту периодизацию, деля второй период на три более специфических, зависящих от сложности процесса развития именно тюрко-татарской эмиграции, можно вычленить пять периодов в развитии тюр-ко-татарской диаспоры в Северо-Восточной Азии.
Первый период — с начала строительства КВЖД (1898 г.) до революции 1917 г.
Д. Стефан указывает, что историю крестьянской эмиграции на Дальний Восток до 1917 г. можно разделить на три перио-да17, а именно: 1859-1882 гг., 1882-1907 гг. и 1908-1917 гг. У нас нет свидетельств того, что первая волна крестьянских эмигрантов вобрала в себя и татар, хотя Стефан уверяет, что среди них были семьи из Волго-Уральс-кого региона18.
Как известно, первым поселенцем-татарином в Маньчжурии был Байчурин, прибывший с первой партией поселенцев в 1898 г.19 после принятия решения о строительстве КВЖД. Таким образом, можно утверждать, что татары стали обосновываться здесь на поселение в период второй волны эмиграции (1882-1907). По данным Д. Стефана, 8 % переселенцев (19 440 человек из 243 тысяч) составляли крестьяне из Белоруссии, Нижней Волги и Уральского региона20. Третья волна — столыпинская — принесла и коммерсантов. Возможно, основная масса татарских семей прибыла именно в этот период.
Татары, преимущественно пензенские и казанские, так называемые мишары, в 1904 г. создали мусульманскую общину Харбина. Название «мусульманская община» корреспондируется с существовавшим в начале XX в. понятием «российские мусульмане», когда религиозный фактор превалировал над национальным в самоидентифи-
кации российских тюрок, хотя конец XIX — начало XX вв. ознаменовались появлением татарской национальной буржуазии, так называемым ренессансом татарского национального движения, ищущего возможности для реализации своих экономических и национальных интересов.
Война с Японией 1904-1905 гг. и поражение в ней, стимулировавшее революцию 1905 г., дали импульс развитию национальных движений в среде азиатских, в том числе тюркских, народов России. Затеплилась надежда на изменение национальной политики или, в крайнем случае, на то, что помощь «придет с Востока».
Необходимо упомянуть и еще один факт. В 1906-1907 гг. Японию с миссионерскими целями посетил мусульманский деятель, казанский татарин по рождению, Ра-шид Ибрагимов*. И хотя его утопические цели (уговорить японцев принять ислам в качестве государственной религии) не реализовались, почва для толерантного восприятия мусульманской культуры в Японии, носителями которой впоследствии стали в основном российские эмигранты — татары, была создана. Пожалуй, только тюрко-та-тарская эмиграция впоследствии была столь доброжелательно принята в Японии (в 1927 г. она получила право создания национальной школы, было разрешено строить мечети в Кобе, Нагойе и в Токио. Мечети существуют до сих пор в этих городах, кроме Нагойи). До 1944 г. имамами мусульманской общины в Токио были казанские татары, в том числе и Р. Ибрагимов. Кстати, книга Р. Ибрагимова «А1еш-1 1$1ат уе 1аропуа^ Ш§аг-1 1з1ат1уе1» в России так и не была издана**.
Второй период охватывает время с начала 1917 г. до 1933-1935 гг. К 1935 г. татарских эмигрантов на Дальнем Востоке было около 10 тысяч. Считалось, что татар «в Японии имеется около двух тысяч, а в Маньчжурии и Китае около семи тысяч че-
* Р. Ибрагимов — один из организаторов Всероссийских съездов мусульман в 1906-1907 гг., член ЦК партии «Иттифак-аль-муслимин». Издатель и редактор журналов и газет. С 1921 г. — в эмиграции, с 1933 г. — в Японии, имам соборной мечети в Токио. Много путешествовал по странам Востока и Европы, изучал жизнь мусульманских общин, пропагандировал ислам. Автор книг по истории распространения ислама в Юго-Восточной Азии и политической истории татар (см.: Татарский энциклопедический словарь. - Казань, 1998. - С. 214).
** Книга была издана в 1910 г. в Турции, где и хранится оригинал. В Японии она переведена на японский язык Хисао Коматцу под названием «Жапония».
ловек»21. В это время шел интенсивный процесс образования «мусульманских общин» из числа вынужденных эмигрантов по типу харбинской в Китае, Японии, а после разрушительного землетрясения 1923 г. в Токио — и в Корее.
В начале 1930-х гг. вся российская эмиграция столкнулась с новой политической ситуацией — созданием в Маньчжурии нового государства под японским протекторатом.
Перед лицом новой проблемы оказались и японцы. Дело в том, что в Маньчжу-Ди-Го существовало многонациональное саморегулируемое общество, огромное количество «белого», европейски образованного населения. Японцам пришлось впервые вырабатывать национальную политику, причем в отношении каждого конкретного национального сообщества.
Вся эта политика была подчинена подготовке к войне и ведению войны. Развитие татарской эмиграции согласовывалось с этими целями как по своей антисоветской направленности, так и потому, что японцы испытывали симпатию к татарам, считая их потомками прославленного Чингисхана, перед которым преклонялись. «Сильный диктует свою волю слабому, главным критерием силы является военная мощь, а главным инструментом внешней политики — война, для победы в которой неплохо иметь союзника, способного оказать помощь и почти ничего не требующего взамен»22 — только эти уроки Япония, по мнению Г. Кунадзе, усвоила к концу Второй мировой войны и ими руководствовалась. За татарами виделась историческая фигура, которая, ведя подобную политику, смогла покорить полмира. Такой народ вполне подходил на роль союзника. Кроме того, в качестве союзника тюрко-та-тары выступали фактически с момента окончания русско-японской войны.
Турецкий исследователь Сельчук Эсен-бель23 доказательно показывает, как представители японской военной и гражданской элиты — носители пан-азиатских идей и их мусульманские друзья, стремящиеся освободиться от западной гегемонии, сформировали в Японии в последние годы периода Мейджи (1901-1911) «исламский кружок». Их деятельность привела, в конце концов, к формированию японской государственной «исламской политики» (ка1куо вйваки) к началу Второй мировой войны и, в определенной степени, способствовала развитию японского национализма, с одной стороны, и политизации мусульманской диаспоры и
XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
росту националистических настроений в среде тюркоязычных диаспоральных сообществ, с другой. В частности, Сельчук Эсен-бель отмечает роль М.-Г. Курбангалиева в формировании концепции «алтайского братства».
Можно предположить, что началу изучения Центральной Евразии, особенно формирование институтов академической науки, начавшееся в Японии во второй половине 1930-х гг.24, способствовало наличие тюр-ко-татарской эмиграции в Японии и ее деятельность. С середины 1930-х гг. по 1945 г. существовало более десяти таких организаций, среди которых наиболее значимыми были: Исследовательский институт изучения исламского мира (печатное издание — «Исламский мир»), Японская исламская ассоциация («Мир Ислама»), Группа изучения ислама в Министерстве иностранных дел («Исламский ежемесячник»), Агентство экономических исследований Восточной Азии, Институт изучения Восточной Азии и Тихоокеанская ассоциация. В 1937 г. «поднялся бум» интереса к исламскому и тюркскому миру. Не вызывает сомнений, что первый Всемирный конгресс последователей ислама, прошедший в Токио в 1938 г., был логичным результатом деятельности этих организаций.
Руководителем Исследовательского института изучения исламского мира с 1938 по 1945 г. был Окубо Кооджи, считающийся по праву пионером японской тюркологии, который являлся близким другом многих тюрко-татарских эмигрантов*. Этот институт поддерживал особо секретные отношения с Группой изучения ислама Министерства иностранных дел. Как отмечает японский исследователь Итагаки, хотя исламские исследования института не были политически ориентированы, но все же находились под политическим контролем и финансировались, так как отношения с мусульманами признавались национальной политикой25.
Однако, на наш взгляд, мусульманский фактор для японцев в данном случае играл второстепенную роль. Интерес к религии, избранной татарами, возник, на наш взгляд, после интереса к самой исторической сущности татарской нации.
Кроме того, тюрко-татары были коммерсантами и в отличие от многих российских
* В частности, журнал «Яца Милли Юл» посвящает Окубо Кооджи целую статью (1934. - № 9 (80). -С. 6-7), где высоко оценивает его деятельность в интересах тюрко-татарских эмигрантов в Японии и не только.
д
эмигрантов экономически независимыми, что являлось дополнительным обстоятельством, выделяющим их из общероссийской диаспоры. По мнению сотрудника МИДа Ко-оджи Окубо26, «тюрко-татары, известные своими выдающимися коммерческими способностями, уже в начале X в. имели большие торговые связи с Китаем. Даже после разрушения тюрко-татарской государственной жизни торговые связи с Китаем продолжались. В конце XIX — начале XX вв. тюр-ко-татарские коммерсанты завязали прочные торговые связи с Маньчжурией, Монголией и Китаем. После русской революции коммерческая деятельность тюрко-татар была перемещена в Ниппон. Тюрко-татары заняли хорошие позиции в торговле пушниной, шерстью, шкурами, волосом, мануфактурой, готовым платьем. Обосновавшись в городах Хайларе, Харбине, Маньчжурии и по линии железной дороги, они обзавелись своими домами и разными торговыми предприятиями. Много татарских магазинов было в Корее и Ниппоне. Поколение же, выросшее в эмиграции, подготовлено для хозяйственной деятельности в Маньчжу-Ди-Го».
Благосклонность японцев к тюрко-та-тарской диаспоре проявлялась во всем. В 1939 г. в Манчьжу-Ди-Го была осуществлена реформа учебных заведений. Тюрко-та-тарские школы, вошедшие в сеть существующих образовательных учреждений в виде народных и повышенных народных школ, сохранили в неприкосновенности предметы национального и религиозного обучения27.
К этому времени политически наиболее активная часть эмиграции, разочаровавшаяся в возможности воссоздания национальной государственности в составе Советской России, стала создавать центры тюрко-та-тарской эмиграции: сначала в Варшаве (при поддержке Пилсудского, который был личным другом лидера татарского национального движения Г. Исхаки), а затем и в Берлине. В ноябре 1933 г. Г. Исхаки предпринял поездку на Восток для объединения усилий западной и восточной ветвей эмиграции в национальной борьбе. Его цели совпадали с целями японцев по объединению национальных меньшинств в интересах установления контроля за ними и использования в возможном конфликте с СССР.
Попытка объединения татар на основе религии, предпринятая лидером Токийской махалли, не удалась. Вследствие этого, идея объединения по национальному признаку
(как это было в отношении русской, еврейской и других диаспор) показалась японцам более приемлемой.
Период с середины 1930-х гг. до начала Второй мировой войны можно охарактеризовать как по-настоящему национальный третий период в истории тюрко-татарской эмиграции на Дальнем Востоке. В это время наряду с мусульманскими общинами стали создаваться комитеты независимости Идель-Урала, такие же как и в Европе. Но официально они носили название «обществ изучения культуры тюрко-татар Идель-Ура-ла», так как термин «независимость» на Дальнем Востоке по «соображениям морали» японцы попросили заменить на термин «культурное общество»28.
В мае 1934 г. в Кобе состоялся Учредительный съезд, чуть позже в феврале 1935 г. в Мукдене (Маньчжурия) — Первый объединенный съезд тюрко-татар Дальнего Востока. В соответствии с резолюциями съезда с 1935 по 1945 г. выходила еженедельная газета «Милли байрак». Фактически, в течение всех десяти лет редакционный состав газеты не менялся. Редактором был генеральный секретарь Меркеза Ибрагим Девлет-Кильди, главным журналистом — председатель учебного отдела Рукия Мухамедиш, издателем — председатель финансового отдела Сельман Аити.
В 1933-1938 гг. в Токио выходил ежемесячный журнал «Яца Япон мохбире» (Новый японский корреспондент), издаваемый лидером местной общины муллой М.-Г. Кур-бангалиевым. Личность М.-Г. Курбангали-ева, прибывшего на Дальний Восток в составе войск Колчака, а затем атамана Семенова в качестве руководителя мусульманских полков, неоднозначна. С одной стороны, обладая недюжинными организаторскими способностями, он фактически основал мусульманскую общину в Токио. С другой стороны, он, кадимист, сторонник мусульманского, а не национального развития, предпринял ряд некорректных действий в отношении Г. Исхаки, что, по мнению японских властей, не способствовало объединению тюрко-татар. В 1939 г. Курбангалиев был выслан из Японии в Маньчжурию.
Именно в течение третьего периода произошло становление татарской национальной идентичности тюрко-татарских эмигрантов в Северо-Восточной Азии: появление признанного всей эмиграцией (как западной, так и восточной) национального лидера в лице Гаяза Исхаки и национальной
идеи в виде идеи возрождения независимого национального государства Идель-Урал. Как следствие, произошло преобразование тюрко-татарских общин — выделение из мусульманской общины (махалли) национальной составляющей в виде комитетов изучения культуры Идель-Урала, которые подчинялись Меркезу и в целом представляли собой централизованную структуру.
Дело «Идель-Урал»
Интерес к тюрко-татарской эмиграции проявляли и спецслужбы Советской России. Как пишет А. М. Буяков, «секретные службы СССР придавали большое значение сбору и учету получаемой информации о структуре, характере и жизнедеятельности различных белоэмигрантских организаций, особенно связанных с разведорганами Японии»29. В 1938 г. в Казани готовился процесс над антисоветской «контрреволюционной организацией панисламистов» «Идель-Урал». В архиве УФСБ РФ по РТ под грифом «Совершенно секретно» хранятся три тома «Сборника следственных материалов по делу вскрытой антисоветской буржуазно-националистической шпионско-повстанческой организации «Идель-Урал», датированные 1938 г.
«Дело» готовилось и для разгрома татарского национального движения внутри страны, для оказания возможного влияния на эмиграцию. Были выделены три уровня «подрывной деятельности» — районы Татарской АССР, Казань и центры эмиграции в Германии, Турции и Маньчжурии. Было арестовано и допрошено 40 человек. Среди лидеров организации в эмиграции перечислены: Г. Исхаки, С. Максуди, Ф. Туктаров, А. Баттал, З. Валиди, Г. Идриси, Г. Терегу-лов, Р. Ибрагимов (проживавший в Японии), А. Агеев (проживавший в Харбине).
Основная цель процесса заключалась в доказательстве того, что государство Идель-Урал было задумано как буферное государство между СССР и Японией, и находится под японским протекторатом; что оно ориентировано на интервенцию Германии и Японии против Советского Союза, на активную помощь со стороны белой татарской эмиграции. Были добыты показания о формировании на местах низовых ячеек повстанческого направления, которые якобы должны были произвести вооруженное выступление в момент интервенции.
Несмотря на активную подготовку, процесс не состоялся. Сами организаторы «де-
XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
ла» попали под колесо сталинских репрессий. Главные из них — Михайлов и Шелуд-ченко — были расстреляны в один день с Ежовым, в числе тех лиц, которых обвинили в нарушении сталинских указаний о бережном отношении к кадрам и превышении полномочий30.
Начало Второй мировой войны стало началом четвертого периода.
Второй курултай тюрко-татар Восточной Азии работал 28-31 августа 1941 г. Он был проведен «при высоком покровительстве начальника ниппонской военной миссии в Харбине генерала Янагита, и при благожелательном содействии руководителей военной миссии города Мукдена»31. «В своей декларации, торжественно принятой на открытии, курултай заявил о своей готовности принять живейшее участие в строительстве Нового Светлого Порядка и в укреплении взаимного содружества народов великой Восточной Азии. На нем была особо подчеркнута национально-историческая связь тюркского и мусульманского миров с родственными азиатскими народами. Далее курултай высказал свое враждебное отношение к Коминтерну, приняв решение бороться с этим общим врагом совместно с народами Великой Восточной Азии»32.
Второй курултай, пересмотрев ранее принятые уставы, избрал новый Меркез. Председателем стал Ахмедша Гизатуллин, генеральным секретарем — переизбранный Ибрагим Девлет-Кильди, председателем духовного отдела — имам Абдулкерим Рахим, председателем учебного отдела — переизбранная Рукия Мухамедиш, председателем финансового отдела — переизбранный Сельман Аити и председателем ревизионного отдела — Ибрагим Акчура.
В 1942 г. в Германии был создан «Восточный легион», в рамках которого подразделение «Идель-Урал» стало самостоятельной единицей. В Турцию к Г. Исхаки приехали представители германского командования с предложением возглавить процесс организации военных соединений. Г. Исха-ки отказался. Одновременно в Маньчжурии были созданы военизированные отряды Аса-но с участием представителей дальневосточной тюрко-татарской эмиграции.
С окончанием Второй мировой войны, наступлением в Китае и Японии советских и американских войск меняется ситуация и для тюрко-татарской эмиграции на Дальнем Востоке. Наступает пятый период в ее истории. Сотрудники газеты «Милли байрак»
д
и мулла М.-Г. Курбангалиев были арестованы СМЕРШом, и после 10-летней отсидки в ГУЛАГе, а затем нескольких лет поселения, возвратились в родные места — в Татарс-
тан, Казахстан, на Урал. Более удачливым удалось перебраться в Турцию, Австралию и США, где они создали современные татарские диаспоры.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Ревякина Т. В. Российская эмиграция в Китае: проблемы адаптации (20-40-е гг. XX в.). - М., 2002. - С. 70.
2. Wolff, D. To the Harbin Station. The liberal Alternative in Russian Manchuria, 1898-1914. - Stanford University Press, 1999. - Р. 7-8.
3. Stephan, John J. The Russian Far East. A history. - Stanford University Press, 1994. - P. 2, 62.
4. Ревякина Т. В. Указ. соч. - С. 71.
5. Гайнетдинов Р. Б. Тюрко-татарская политическая эмиграция: начало XX в. — 30-е гг. - Набережные Челны, 1996. - 169 с.; Юнусова А. Б. Татаро-башкирская эмиграция на Дальнем Востоке: Мусульманский фактор социальной адаптации и сохранения этнокультурной идентичности. -http://tatar-history.narod.ru/turk_migracion.htm; Черникова Л. Тюрко-татарская колония в Китае. По страницам «Шанхайской зари» // Русское поле. - 2003. - № 4. - http://www.tatar-history.narod.ru/ turk_migracion.htm; Адутов Р. Татаро-башкирская эмиграция в Японии. - Набережные Челны, 2001. - 154 с.
6. Пронин А. А. Российская эмиграция в современной историографии // Международный исторический журнал. - 2001. - № 16. - http://wwwhistory.machaon.ru/all/number_i6/pervajmo/pronin/ index.html.
7. Гилязов И. А. Там, в иных краях (Татарская эмиграция в 20-40-е гг.) // Татарстан. - 1994. -№ 3-4. - С. 52-55.
8. Необходимо отметить вклад японских исследователей в изучение тюрко-татарской эмиграции в Японии: Matsunaga, A. Ayaz Ishaki ve Uzak Doрu'daki Tatar Turkleri. - Tarih. - 2004. - № 5. - P. 4751; Matsunaga, A. Ayaz Ishaky and Turco-Tatars in the Far East // The Rising Sun and the Turkish Crescent / Edited by S. Esenbel and I. Chinaru. - Istanbul, 2003. - Р. 197-215; Kamozawa, I. Zainichi tatarujin nitsuite nokiroku (Записки о проживающих в Японии татарах. - Перевод авт.) // Bulletin of Faculty of letter, Hosei University. - Tokyo, 1982. - № 28. - P. 27-56; 1983. - № 29. - P. 223-302; Sakamoto, T. The First Japanese Hadji Yamaoka Kotaro and Abdurresid Idrahim // The Rising Sun and the Turkish... - Р. 105-121.
9. Komatsu, H. Modern Central Eurasian Studies in Japan: An overview 1985-2000. - Tokyo, 2003. -Part 1. - P. 130.
10. Dundar A. Japonya Turk-Tatar Diasporasi // Modern Turkluk Arastimalaru Dergisi. - Ankara Universitesi, Kasim. - 2004. - № 7. - S. 76-88; Esenbel, S. Japan and Islam Policy During the 1930s // Turning Points in Japanese History / Edited by B. Edstrom. - England, 2002. - P. 180-214; Esenbel, S. Japanese perspectives of Ottoman World // The Rising Sun and the Turkish Crescent / Edited by S. Esenbel and I. Chinaru. - Istanbul, 2003. - Р. 7-41; Esenbel, S. Japan's Global Claim to Asia and the World of Islam: Transnational Nationalism and World Power, 1900-1945 // The American Historical Review. -2004. - Vol. 109. - № 4. - http://www.historycooperative.org/journals/ahr/109.4/esenbel.html.
11. Юнусова А. Б. Указ. соч.
12. Гайнетдинов Р. Б. Указ. соч. - С. 20.
13. См: Современное состояние тюрко-татарского национального движения на Дальнем Востоке. Записка Квантунского жандармского управления № 465, 23 марта 1935 г. Архив УФСБ РФ по РТ, ф. 109, оп. 7, д. 35.
14. Okubo Koodji. Harubin ni okeru toruko minzoku no seikatsu (Жизнедеятельность тюркского народа в Харбине. - Перевод авт.) // Touyou. - 1924. - № 12. - P. 45-57.
15. Sobieto renpou (roshia) no minzoku (Нации Советского Союза (России). - Перевод авт.). - ^kyo, 1940. - P. 59.
16. Bakich O. Harbin Russian Imprints. Bibliography as history. - 1898-1961. - New York, 2002. - P. 1.
17. Stephan, John J. The Russian Far East. - P. 64.
18. Stephan, John J. The Russian Far East. - P. 65.
19. Хисамутдинов А. А. Российская эмиграция в Китае: опыт энциклопедии. - Владивосток, 2001.
- C. 43.
20. Stephan, John J. The Russian Far East. - P. 65.
21. Современное состояние тюрко-татарского национального движения на Дальнем Востоке. Записка Квантунского жандармского управления № 465, 23 марта 1935 г. Архив УФСБ РФ по РТ, ф. 109, оп. 7, д. 35.
22. Кунадзе Г. Внешняя политика Японии: время перемен? // Япония сегодня. - 2003. - № 35. -С. 26 (см.: http://www.japantoday.ru/znakjap/politik/pdf/Kunadze_35.pdf).
23. Esenbel, S. Japan's Global Claim to Asia. - Р. 4.
24. Itagaki, Y. 1930 nendai ni okeru isuramu kenkyu (Исламские исследования в 1930-х годах. - Перевод авт.) в материалах симпозиума «Waga kuni ni okeru chuutou chiiki kenkyu ni kansuru genjyou to tenbou» (Современное состояние и перспективы исследований Ближнего Востока в нашей стране.
- Перевод авт.), 1979. - P. 11, 13.
25. В^аЫ, У. ""^а киш П окегц еЬии1:ои кепкушЫ... - Р. 13.
26. ОкиЬо Кооф. НагиЬт ш окегц Тогико шшЕоки по 5е1ка1зи. - Тоиуои. - 1924. - № 12. - Р. 45-57.
27. Тюрко-татарская община // Великая маньчжурская империя: к десятилетнему юбилею. - Харбин, 1942. - С. 316-318.
28. Современное состояние тюрко-татарского национального движения на Дальнем Востоке. Записка Квантунского жандармского управления № 465, 23 марта 1935 г. Архив УФСБ РФ по РТ, ф. 109, оп. 7, д. 35.
29. Буяков А. М. Русская эмиграция в Маньчжурии. Люди и судьбы // Россияне в Азии. Литературно-исторический ежегодник (Торонто). - 1998. - № 5. - С. 188.
30. Султанбеков Б. Ф., Шарафутдинов Д. Р. Неизвестный Султан-Галиев: рассекреченные документы и материалы. - Казань, 2002. - С. 23.
31. Тюрко-татарская община... - С. 316-318.
32. Там же. - С. 318.
Приложение
ТЮРКО-ТАТАРСКИЕ ОБЩИНЫ В СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX В.
Располо- Год создания Собственность Количество Количество Количество
жение членов в членов в членов к
1941 г. 1942 г. сентябрю
1945 г.*
Станция 1904 Нет данных** 500 Нет данных 50
Маньчжу-
рия
Хайлар Нет данных Здание, две школы, ме- Нет данных Нет данных Около 500
четь (?)
Харбин 1904 (как Му- Два здания (1907, 1913), 600 500 Около 500
сульманская школа, приют для бежен-
община) цев (1937), детский дом
(1941), мечеть (старая -
1907, новая -1937)
Станция Нет данных Здание Нет данных Нет данных 0
Погранич-
ная
Мукден Нет данных Здание, мечеть (?), клад- Нет данных Нет данных 90
бище
С ИНЦЗЯН Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных
Гирин Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных 70
Дайрен Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных
(Дальний)
Кобе Нет данных Мечеть (1935) Нет данных Нет данных 200
Токио До 1927 (1923?) Мечеть (старая -1938, Нет данных Нет данных 40
новая - 2000), школа
Нагойя Нет данных Мечеть (1936-37) Нет данных Нет данных 50
Кумамото Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных
(Япония)
Шанхай 1926 Нет данных 120-200 Нет данных 200
Тяньцзин 1928 Кладбище (1933), школа Нет данных Нет данных Нет данных
(1932)
Сеул После 1923 Мечеть (1926), школа Нет данных Нет данных 100-120
«Ногмания», кладбище
Пусан После 1923 Нет данных Нет данных Нет данных Нет данных
Лариса Усманова,
соискатель докторской степени Института Северо-Восточной Азии университета Шимане (Япония)
* Данные взяты из записи допроса Рукии Мухамедиш (5 сентября 1945 г.).
** «Нет данных» означает, что автор на настоящее время исследования не проводил.
XX ВЕК: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
