CC BY
68
УДК 82.0
«ТЮРЕМНАЯ» ЛИРИКА ФАТИХА КАРИМА И ХАСАНА ТУФАНА
© Р.Ш.Сарчин
Предметом анализа в статье является творчество татарских поэтов Фатиха Карима и Хасана Туфа-на, пришедшееся на периоды их заключения в сталинских тюрьмах и лагерях. Несмотря на то что поэты отбывали сроки практически в разные годы и в разных местах, условия, в которых они жили, их личности и судьбы подвергались близким по бесчеловечности испытаниям. И духовный опыт, обретаемый здесь, оказался сопоставимым, что нашло отражение в близости творческих исканий и художественно-эстетических открытий. Это делает возможным рассмотрение «тюремных» стихотворений того и другого автора во «взаимоконтексте» их поэтических систем.
Ключевые слова: Фатих Карим, Хасан Туфан, «тюремная» лирика, контекст.
«Тюремная» лирика Фатиха Карима является одной из ярких глав «репрессивной» литературы нашей страны. Именно с позиции значимости его «тюремно-лагерного» творчества в контексте общенациональной литературы мы склонны его оценивать. Стихотворения поэта тюремных лет стоят в одном ряду с такими известными читающей России произведениями, как «Красное солнышко» Бориса Ручьева, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына.
В татарской поэзии эстетически близко «тюремным» стихотворениям Фатиха Карима творчество Хасана Туфана периода его заключения.
Хотя по возрасту Хасан Туфан был старше Фатиха Карима чуть более чем на 8 лет, в «тюремном» смысле Карим мог бы ему сказать то же, что и в стихотворении «Онытма» Кави Над-жми: «Яшь ягыннан абый син булсац да, // Ристанлыкта абый мин идем» [1: 49] («Хотя ты и старше меня по возрасту, // Я старше тебя по аресту»). Кстати, говоря об этом стихотворном посвящении, конкретно - о процитированных строках, следует прислушаться к словам М.В.Гайнетдинова, высказавшего в статье «Фатих Карим и Хасан Туфан» догадку о том, что стихотворение посвящено отнюдь не Наджми, а Туфану [2: 65-66]. Хотя бы потому, что Кави Наджми по своему «тюремному» опыту был старше Фатиха Карима, так как был арестован раньше его - 2 июля 1937 года, в то время как Карима арестовали 3 января 1938-го. Хасан Туфан же подвергся репрессии позже - в 1940 году. Посвящение же Кави Наджми можно объяснить тем фактом, что адресовать произведение заключенному поэту Туфану было бы неосмотрительно и опасно, а Наджми ко времени освобождения Карима был уже реабилитирован.
Арестованный позже Фатиха Карима, в заключении Хасан Туфан провел много больше
его: освобожден только в 1956-м. Как все происходило в случае с Туфаном, можно отчасти составить представление по книге Р.А.Мустафина «Мы поименно вспомним всех» (глава «Ровесник железного века» [3: 86-89]).
Несмотря на то что время и место заключения поэтов во многом разнятся, их судьбы в тюрьме имели соприкосновения. Туфан проходил по каримовскому делу свидетелем, о чем мы писали в главе «Дело №12032» в своей книге «Жизнь и судьба Фатиха Карима» [4: 31-134]. Позднее, когда его самого арестовали, состоялась их памятная встреча в тюремной камере, где поэты провели вместе около полугода.
Мы убеждены, что в это время между поэтами не могли не состояться и творческие сближения. По крайней мере, близость, общность их видятся нам в том, что оба были насильственно «выдворены» из общего литературного процесса, что исключает возможность рассмотрения произведений того и другого в каком-либо широком литературном контексте. В данном случае «контекстом» является только творчество одного по отношению к творчеству другого. Так как научный интерес автора этой статьи в настоящее время связан с творчеством Фатиха Карима, нам представляется важным разговор о его «тюремной» поэзии предварить замечаниями о стихах тюремных лет Хасана Туфана.
Количественно, в силу того что годы тюрем-но-лагерно-ссылочного заключения растянулись на более чем полтора десятка лет, стихотворений создано в несколько раз больше, чем у Фатиха Карима. Но практически все они - все о том же: о мрачных условиях тюремной жизни, о ее жестокости, о физических и нравственных страданиях человека, о его тоске по дому, по близким, по родным.
Для стихов Хасана Туфана характерен тот же эстетический принцип ухода из реальности - в мир дум, грез, воображения, души. «Уйга
чумам» («Погружюсь в мысли») [5: 114], -пишет он в стихотворении «„Ж^итэклэп" китерделэр дэ...» («,,Взяв под руки" привели... »). При всей чудовищности и зверстве происходящего это становится способом самосохранения: «„Житэклэп" китерделэр дэ // „Сейлэшеп" утырдылар: // ,,Исэнлек-саулык" сорашып, // Анкета тутырдылар <...> Э минем ^цел -еракта, // Иректэ очып йери» [5: 113] («,,Взяв под руки" привели, // „Поговаривая" сидели: // ,,Как здоровье? " поспрашивая, // Составили анкету <...> А моя душа - вдалеке, // На воле летает»). В финале произведения несколько видоизмененно звучат первые четыре из процитированных строк. Композиционное «кольцо» как выражение безысходности страданий и тоски - характерный и для «тюремных» стихов Фатиха Карима структурный прием.
Погруженность в свой внутренний мир активизирует «поэзию сердца», заставляет звучать сильнее лирическую струну поэзии. Движения души поэта, как вместилище его страданий, выходят на первый план: «Йерэк тора ^ирсенеп, // Бер тынып, бер ^илпенеп, - // Жилкэннэрен, тирмэннэрен // Сагына тора ^ил кебек» [5: 119] («Сердце тоскует, // То успокоится, то парит, - // Как по парусам, по мельнице // Тоскующий ветер»). В связи с этими строками, следует отметить актуальность образа ветра в «тюремных» стихах как Хасана Туфана, так и Фатиха Карима, призванного, на наш взгляд, передать, с одной стороны, холод тюрьмы, чуждых краев, обретающий в этом смысле символическое значение «ветра судьбы»; с другой - тревогу, душевный неуют, тоску по свободе и воле. И - по родине. «Гражданский» порыв ветра особенно силен в стихотворениях «Илгэ сэлам» («Стране привет»), «Таулар артында» («За горами»). В последнем этот мотив и воплощен посредством столь же «порывистого» ритма: «Таулар артында // Тацнар атканда, // Жиллэр дэшэлэр // Туган якларга» [5: 141] («За горами // При рассветах, // Ветра зовут // В родные края»).
Мотив ухода из реальности вызывает условные и фантастические формы изображения. В такой форме выдержан образ смерти в стихотворении <^лем белэн байтак тапкыр инде...» («Со смертью мы уже давно.»). Приведем для наглядности хотя бы начало произведения: «^лем белэн байтак тапкыр инде // ^згэ-^з без туры килештек. // Ул ыржаеп карап торды мица, // Читлектэге сыртлан шикелле» [5: 121] («Со смертью мы уже давно // Глядим друг другу в глаза. // Она смеясь глядела на меня, // Словно чужестранная гиена»). Персонифицированная в образе гиены, смерть по следам следует за лири-
ческим героем - таков сюжет стихотворения. Такой условно-фантастический сюжет, больше напоминающий кошмарное видение, призван вызвать у читателя ужас от происходящего, передавая гнет, под которым оказалась душа поэта.
Желанием забыться в себе, в своих мечтаниях, воспоминаниях мы связываем такую субъектную организацию стихотворения, когда позиция автора выражается как бы через взгляд на себя со стороны, как, например, в стихотворении «Искэ тешерэсец» («Напоминаешь»), где «сталкиваются» Я-ребенок и Я-взрослый. Поэтическая мысль реализуется путем сложного эмоционального сопряжения мотивов улыбки и плача, сопровождающих образ мальчика, словно пророчески прозревающего свою нелегкую долю в будущем: «Минем дэ сабый чак бар иде. // Ул hаман хэтердэ эле: // Ул Yзе деньяга елмая, мескен, // Елмая, э ^зе яшьле» [5: 147] («И у меня было детство. // Оно до сих пор в памяти: // Сам он улыбается миру, // Улыбается, а в глазах слезы»).
В условиях отрыва от нормального, свободного, полнокровного существования помогает выдержать самое главное дело в жизни - поэзия. Тема творчества становится одной из ключевых в «тюремной» лирике Туфана. Ее психологическую мотивировку раскрывают следующие строки стихотворения «Бер генэ CYЗ, ж;ары бер генэ...» («Только одно слово, всего одно.»): «Беренче hэм ахыргы CYЗне, // Бар нэрсэдэн кадерле CYЗне...» [5: 123] («Первое и последнее слово, // Из всего, что есть, дорогое слово.»). Получается, что поэтические слова - это те слова, которые, как начала и концы, сопрягают все сущее, всю жизнь. Так, ни много ни мало, оценивается суть и смысл поэтического творчества.
Будто в поисках этой жизненной основы, Ха-сан Туфан обращается к творчеству предшественников. Именно в этом аксиологически-онто-логическом аспекте мы склонны оценивать, например, выполненный им перевод известного стихотворения М.Ю.Лермонтова «К***» («О, полно извинять разврат.»). Общим для поэтов становится не только атмосфера узничества, а прежде всего идея свободы, в которой Туфан укреплялся благодаря великому русскому поэту. Ту же функцию светлое имя Лермонтова, на наш взгляд, выполняет в стихотворении Фатиха Ка-рима «БерэYгэ» («Одному»), где он назовет его «своим пророком»: «...Лермонтов минем пэйгэмбэр» [1: 48] («Лермонтов мой пророк»).
Другим поэтическим истоком, к которому припадает Туфан, является Есенин. С одной стороны, есенинское влияние мы усматриваем в том, что многие стихотворения выдержаны в том
же эмоциональном ключе, в той же интонации, что и стихи «смиренного инока» русской поэзии,
- лиричной, нежной, смиренной. Вот строки одного из них: «...мин булмам. Э сез ^итэрсез ич // Ул кенгэ дэ, ^иллэр, геллэрем. // Тапшырсагыз минем сэламемне // Илкэемэ, кадерлелэрем» [5: 127] («..меня не будет. А вы, ведь дойдете // И до тех дней, ветра, цветы мои. // Передали бы мое привет // Стране моей, дорогие»).
Мощное влияние на Туфана оказала строфика есенинского «Шаганэ ты моя, Шаганэ...», отличающегося, как известно, своей необычной структурой, выдержанной в восточном стиле, которая придает стихотворению особый колорит. Первая строфа здесь магистральная. Далее каждая строка этой магистральной строфы является первой и последней строкой новой строфы, ее «кольцевым» рефреном. Такая строфика, в которой повторяющиеся строки, образы, интонации постоянно, как волны, «накатывают» друг за другом, передает особое волнение, выражая щемящую силу чувств, захлестывающих душу поэта, а вместе с ним читателя. В этой строфической организации выдержаны многие «тюремные» стихотворения Хасана Туфана: «Хэят» («Бытие»), «Бу соцгы тацы аньщ» («Это его последняя песня»), «Геллэр инде яфрак яралар» («Цветы уже распускают листья»), «,,Халыклар капкасы"1 янында» («Рядом с „воротами народов"») и др. В усеченном виде (без пятой строфы) такая строфическая композиция предстает в стихотворении «Яшьлек» («Юность»), что художественно мотивировано: оно - о прерванной, так же «усеченной», арестом молодости. Завершая разговор о своеобразии строфики «тюремных» стихотворений Туфана, отметим, что пятистишия - вообще его излюбленная форма организации поэтического текста. Не все они выстроены по выше рассмотренному принципу, но многие имеют «кольцевое» строение, когда первая строка строфы и завершает ее («Хушыгыз» - «Прощайте», «Кенбатышта кояш кызара» - «На западе солнце краснеет» и др.).
Тоской по юности, по светлым дотюремным дням мы объясняем близкие каримовским образам этого ряда «птичьи» образы в стихах Туфана
- скворца, жаворонка, кукушки, дикого гуся. Последний так же, как у Фатиха Карима, связан с выражением тоски по родине, «держит путь» туда: «Синец естэн, серэн сала-сала, // Yтеп китэ киек каз кына. // Идел буйларына ^итер бэлки -// Юлы, энэ, Урал ягына...» [5: 128] («Над тобой,
1 В сноске к заглавию стихотворения читаем пояснение: «Степь между Каспийским морем и Уральскими горами».
соря копотью, // Пролетает дикий гусь. // Может, долетит до берегов Волги - // Путь его, вон, в сторону Урала...»). В одном из стихотворений Туфана 1951 года находим прямое указание на психологически-метафорическую мотивировку образа птицы в его «тюремной» лирике: «Моцлы
- кэк^клэрец, киек казыц. // Чэчэклэрец йезе -зар гына... // ^целлэрем, теннэр Yткэн саен, // Ж^илпенэлэр туган ягыма» [5: 131] («Грустны -твои кукушки, твой дикий гусь. // Вид цветов -печален. // Душа моя, с каждой ночью, // Машет крылом в родные края»). Душа поэта, вместе с весенними птицами, сама как птица, устремлена на родину. А там, в мечтаемой дали, грезится желанный образ Казани: «Хатлар аласы килэ, // Эйтерсец лэ, хат эчендэ // Казан хавасы килэ» [5: 130] («Хочется писем, // Скажешь, с письмами // Приходит воздух Казани»).
Песни перелетных птиц, помогая выразить тоску поэта, сами словно становятся источником «песенных» по своему характеру стихотворений Туфана. О песне он пишет так: «ЖЪрлар алар -тарихы да илнец, // Байрагы да тормыш юлында: // Оран салып, ^ыеп торган халкын, // Чакыру булып hэрбер буынга» [5: 131] («Песни, они - и история страны, // И знамя на пути жизни: // В боевом кличе, собирая народ, // < Они > призыв для каждого поколения»). Песня, грусть-тоска, ею овеянная, придает даже таким граждански-пафосным стихам тонкое лирическое, песенное, звучание.
Этого удается поэту достичь с помощью ряда песенных приемов и средств художественной выразительности: посредством образов символического толка, характерных для народно-песенной лирики (цветы, соловей, ветер и др.); излюбленного фольклорной поэзией психологического параллелизма, основанного на со(проти-во)поставлении явлений природы и состояния человека («Авырган минутларда» - «В тяжелые минуты»; «Давылда» - «В бурю» и др.); часту-шечно-песенной, плясовой ритмики («Илдэ нилэр бар икэн» - «Что происходит в стране»).
Так же, как Фатих Карим, Туфан любит звуковые сближения, «сшибки». Весьма показательным примером в данном случае может являться следующее пятистишие: «Яралар авыр минем. // Ицемдэ - канлы кием. // Кайда син? Эйдэме син? // Эй, кил, эй ялгыз ярым, - Ахыргы минут минем...» [5: 119] («Раны мои тяжелы. // На плече - одежда в крови. // Где ты? Дома ли ты? // Эй, приди, эй, моя одинокая возлюбленная,
- Последняя минута у меня...»). Звуковое сопряжение «яралар (раны) - ярым (моя возлюбленная)» дает сильный эмоциональный эффект от неожиданного сведения в едином фоноконтексте
двух контрастных смыслов: ран-боли и возлюбленной, способной спасти своей любовью, утишить страдания.
Говоря о фонетических художественных средствах, нельзя не сказать об экспериментах Туфана с рифмами, которые в лучших образцах выполняют изобразительные и смысловырази-тельные функции. Например, такова рифма в стихотворении «Илдэ нилэр бар икэн» [5: 145]. На пространстве 25 строк (5 строф) всего 3 пары рифм. В третьей строфе она вообще тавтологическая - держится на одном слове, срифмованном четырежды «само с собой». При этом третья строка каждой из строф оказывается «холостой» и тем самым маркированной. Отсутствие рифмы выделяет, с одной стороны, эмоционально «магистральные» строки, передающие психологическое состояние лирического героя: «Бергэ чаклар исенэ тешеп...» («Вспоминая времена, когда были вместе < с любимой >...»), «Хэсрэтлэрен таратырга...» («Развеять печали.»). С другой -маркирует строки, воссоздающие картину, ее «цветовое» решение по принципу психологического параллелизма, также связанную с выражением переживаний героя, «стылости» его души -душевного неуюта, тоски, тревоги, страдания: «Боз тэрэзэ алсулана...» («Обледеневшее окно алеет.»), «Зэцгэр карны ера-ера...» («Пробиваясь сквозь голубой.»), «Ьавадагы алсу шэYлэ...» («В природе алая тень .»).
Свободное владение версификационными средствами народной лирики - яркое свидетельство окрепшего таланта Хасана Туфана, достигшего своей творческой зрелости, как и у Фатиха Карима, в годы заключения. Их поэтическое мастерство в эти годы - факт не только эстетико-художественный, но и мировоззренческий, так как связан с убежденностью в непременном оправдании, обретении свободы, в вере, которая не гаснет ни в одной строке стихотворений, сколь бы порой они пессимистичными ни были.
1. Карим Ф. Кыр казы (Дикий гусь). - Казань: Татар.кн.издат., 2004. - 143 с.
2. Гайнетдинов М.В. Фатих Кэрим hэм Хасан Туфан (Фатиха Карим и Хасан Туфан) // Фатих Кэрим - шагыйр hэм яугир: Фатих Кэримнец тууна 100 ел тулга тебэкара фэнни-гамэли конференеия материаллары (Фатих Карим - поэт и воин: Материалы межрегиональной научно-практической конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Фатыха Карима). - Казань, 2009. -С.61 - 66.
3. Мустафин Р. Мы поименно вспомним всех. -Казань: Отечество, 2011. - 192 с.
4. Сарчин Р.Ш. Жизнь и судьба Фатиха Карима: биографический очерк, статьи. - Казань: Татарское книжное издательство, 2014. - 239 с.
5. Туфан Х. Сайланма эсэрлэр (Избранные произведения). - Казань: ТаРИХ, 2004. - 431 с.
«PRISON» LYRICS OF FATIH KARIM AND HASAN TUFAN
R.Sh.Sarchin
The article analyses the works of Tatar poets Fatih Karim and Hasan Tufan, written during their imprisonment in Stalin's prisons and camps. Despite the fact that these poets served sentences at different times and in different places, they both lived under conditions when their personality and fate underwent severe experiences. And their corresponding spiritual experience is reflected in the proximity of creative research and artistic discoveries. This makes it possible to consider the 'prison' poems of both authors in the 'mutual context' of their poetic systems.
Key words: Fatih Karim, Hasan Tufan, 'prison' lyrics, context.
1. Karim F. Kyr kazy (Dikij gus'). - Kazan': Tatar. kn. izdat., 2004. - 143 s. (in Tatar)
2. Gajnetdinov M.V. Fatih ^rim hэm Hasan Tufan (Fatiha Karim i Hasan Tufan) // Fatih ^rim -shagyjr hэm jaugir: Fatih ^rimneu tuuna 100 el tulga tеbэkara fэnni-gamэli konfereneija materiallary (Fatih Karim - pojet i voin: Materialy mezhregion-al'noj nauchno-prakticheskoj konferencii, posvjash-
hennoj 100-letiju so dnja rozhdenija Fatyha Karima).
- Kazan', 2009. - S. 61 - 66. (in Tatar)
3. Mustafin R. My poimenno vspomnim vseh. - Kazan': Otechestvo, 2011. - 192 s. (in Russian)
4. Sarchin R.Sh. Zhizn' i sud'ba Fatiha Karima: bi-ograficheskij ocherk, stat'i. - Kazan': Tatarskoe knizhnoe izdatel'stvo, 2014. - 239 s. (in Russian)
5. Tufan H. Sajlanma эsэrlэr (Izbrannye proizvedenija).
- Kazan': TaRIH, 2004. - 431 s. (in Tatar)
Сарчин Рамиль Шавкетович - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Камского научного центра Академии наук Республики Татарстан.
420111, Россия, Казань, ул. Баумана, 20. E-mail: rsarchin@yandex.ru
Sarchin Ramil Shavketovich - PhD in Philology, Senior Researcher, Kama Research Center of Tatarstan Academy of Sciences.
20 Bauman Str., Kazan, 420111, Russia E-mail: rsarchin@yandex.ru
Поступила в редакцию 24.06.2015
