CC BY
46
172
Высшее образование в России • № 4, 2008
А. ШЕТРАКОВА, аспирант Московский городской педагогический университет
Произведения С. Клычкова дошли до читателя спустя практически целый век и, несмотря на большие перемены в жизни и обществе людей, нашли самый живой отклик. «Сегодня к творчеству Клычкова возвращаются. Очевидно, назрела социальная потребность осмыслить его творчество в контексте культуры», — справедливо заметила Н.М. Солнцева [1].
В своих произведениях Клычков задается целью постичь душу крестьянства, понять философию крестьянского космоса. В том, что таковая существует, он не только не сомневается, но и считает ее самой глубокой и устойчивой философией в мире. Вот почему, подобно М.А. Булгакову, он вписывает своих героев в некий универсальный сюжет их земного и одновременно внеис-торического бытия.
В романах «Сахарный немец» (1925), «Чертухинский балакирь» (1926), «Князь мира» (1927) С. Клычков создает своеобразную художественную модель мира, обладающую своими сюжетно-повествовательными особенностями, в том числе пространством и временем. В этой трилогии примечателен образ вечности, которая связана и со временем, и с пространством и подразумевает, с одной стороны, «вневременность», с другой — «бесконечную длительность» и «вечное возвращение бытия во времени » [2].
Время в романах Клычкова двупланово: в них есть историческое линейное время и время мифа, которое совпадает со временем народного, православного календаря и движется по кругу. Образ круга сам по себе связан с вечностью, вечным возвращением и бесконечным чередованием утра и вечера, весны и осени. По народным представлениям человек вовлечен в этот круговорот жизни в силу своей телесной природы, благодаря которой он рождается и умирает.
В романе «Чертухинский балакирь» не только время, но и весь мир предстает в форме шара — «круглым», укоторого «нигде нету конца», звезды — это развешенная в небе клюква, а мир — большая кадушка, в кото-
«...Ты вечности заложник у времени в плену»
рой, как огурец, плавает в рассоле «наша планида». Все это близко концепции русского космизма, где мир трактуется как некое целое, соразмерное, многоплановое, гармоничное, и уходит корнями в глубокую древность. «В мире, Петр Кирилыч, все круглое, недаром же ты сам дивился на месяц: выплывает иной раз, — как от хорошего токаря большое блюдо кто вынес... Да, брат, делали все это не плетари какие-нибудь, а золотые умелые руки: без ошибки!.. Потому круглый месяц, круглое солнце, круглое и колесо ...» — рассказывает леший Антютик из романа «Чертухинский балакирь» [3, т. 2, с. 25].
Однако круг здесь символизирует не только вечное возвращение, но и возвращение «вечного» как принцип религиозного откровения, Богоявления. Время начинает двигаться не по кругу, а по спирали, из-за этого бытие превращается в ничто («проглатывается»), а история идет вспять, регрессирует.
Линейное время в романах Клычкова тоже приближается к своему концу, происходит постепенный переход от гармонии к хаосу. Хотя циклическое (мифологическое) время противопоставлено ходу истории, но и мифологическое, и историческое время порождают иллюзии — искание в прошлом или в будущем лучшего, подлинного, прекрасного, совершенного, «золотого века», «потерянного рая». В романе Клычкова возникает некое изначальное время — правильное и гармоничное, которое резко отличается от настоящего. О «золотом веке» русского крестьянства рассказывают притчи и легенды, вставленные в роман: притча о правильных старцах, сказка «Ахламон», легенда о «блаженной разголубой стране». Временная отдаленность настоящего от прошлого выражается через пространственную даль:
«— Во время иное и в месте ином,
Может, в конце, а может, в начале земном
Стояла Гора Золотая.» (т. I, с. 337).1
1 Здесь и далее ссылки в круглых скобках даются на [3] .
Научный дебют
173
По сравнению с настоящим прошлое предстает как некий идеал, где природа уже не нуждается в преображении, «потому что сама являет образ вечности» [4], переступая через бытие во времени и обретая нетленную плоть — как вечная весна, бессуме-речное утро. Если мы будем стремиться к этому идеалу, возможно, он осуществится в будущем. Об этой особенности художественного времени писал М. Бахтин: «...Определяя ее несколько упрощенно, можно сказать, что здесь изображается как уже бывшее в прошлом то, что на самом деле может быть в будущем или должно быть осуществлено только в будущем» [5]. Таким образом, будущее так же отдалено от конкретно-исторического времени, как и прошлое.
При этом в романах Клычкова встречается и такое время, в котором, как и в вечности, невозможно различить прошлое и настоящее, конец и начало. Вот описание времени на страницах романа «Сахарный немец»: «Время — не столб у дороги! На нем все наши зарубки первый же ветер сдувает, и часто не знаешь: когда это было — вчера иль сегодня. Иль когда ещё сам на свет не родился!..» (т. I, с. 337). В «Чертухинском балакире» эта мысль упрочилась и стала основным аргументом невозможности восстановить реальную картину событий: «... Давно это было! Пробегали за годами года, как кони с ночнины большим табуном, спираясь в сельских воротах, вздымая под окнами пыль: ничего, ничего впереди за ними не видно, если оглянуться назад, так не отличить были от небылицы, правды от выдумки!» (т. II, с. 212).
Своеобразной границей перехода одного времени в другое становится вода. Этот образ символизирует начало и конец всего на земле. Хотя по внешнему виду вода бесформенна, древние проводили различие между «верхними водами» и «нижними водами». Первые соответствуют потенциальному или ещё только возможному, вторые
— актуальному или уже сотворённому.
Понятие времени довольно часто передается в романах Клычкова через мотив воды: «И время поплыло, поплыло, а с ним за окопом и чистые двинские воды...» (т. I, с. 270); «Покатилось наше окопное житье-бытье день за день, как водичка с околи-
цы...» (т. I, с. 296). Двинская вода в «Сахарном немце» — граница между своим и чужим, немецким, западным миром, и все сюжетные события в военных главах происходят на берегу реки. Вода также выступает в качестве пограничной зоны с потусторонним миром.
Клычков часто подчеркивает противоречивый характер течения времени: оно может быть как медленным, так и стремительным. «Лениво катится деревенское время!..» (т. II, с. 305), — замечает автор-повествователь в романе «Князь мира ». И тут же с грустью сообщает о мужике: «Кажется, недавно полосу сеял, совсем вот вчера расчесывал зеленую косу на луговине, словно невесте, а тут дело, гляди, подкатило к расчету, и надо сбираться в дорогу, с которой никому уже нет возвращенья...» (т. II, с. 306). Иногда создается впечатление, что время и вовсе останавливается: «Кажется подчас мужику, особливо когда всякое дело подходит к благому концу <...>, что и время само остановилось, и не выдраться из болота радужной телеге, а вот нахлобучится на всю землю дождливая темь, и сколько ни лежи, подложивши под голову руки, а не дождешься рассвета, — тогда мужик ворочается с боку на бок, и зря в стороне от божницы на стене тикают засиженные мухами часы с царем на циферблате, вытянувшие в темноту тонкие усики стрелок... » (т. II, с.305). Мотив остановившегося времени, как видно, соседствует с мотивом тикающих часов — здесь вновь сталкиваются две противоречивые идеи.
В целом в трилогии романов Клычкова время не просто останавливается, а идет как бы в обратном направлении, возвращается вспять: события романа «Чертухинский балакирь» (последние десятилетия XIX века) стоят от событий «Сахарного немца» (Первая мировая война) с разницей более чем два с половиной десятка лет, действие романа «Князь мира» (крестьянская реформа 1861 года) удалено примерно еще на тридцать лет назад по отношению к «Чертухинскому ба-лакирю». Кроме того, время внутри каждого из романов тоже устремлено в обратную сторону [6].
Происходит как бы обратный ход времени, описанный уже античными философами. Платон («Государство») считал, что,
174
Высшее образование в России • № 4, 2008
когда боги управляют миром, время идет вперед, а когда они перестают управлять миром, оно движется назад. Герои мифа не осознавали, что время течет вспять, Зевс же прекрасно это понимал.
С той же идеей богооставленности человека связан и неправильный, искаженный ход времени. Писатель подчеркивает, что изменился весь ритм жизни человека: мы не замечаем не только тех, кто рядом, но и теряем в этой сутолоке себя. Человек утратил способность видеть в природе вечное, не поддаваться потоку суеты. Время стало соизмеряться в современном мире скорее не с течением реки, а с движением железного поезда. Весь современный мир Клычков сравнивает с переполненным поездом: «мир забит, как трехклассный вагон на большом перегоне...» (т. I, с. 415).
Конец истории как бы витает уже в воздухе. «Русский народ, — писал Н. Бердяев,
— по своей метафизической природе и по своему призванию в мире есть народ конца. Апокалипсис всегда играл большую роль и в нашем народном слое, и в высшем культурном слое, у русских писателей и мыслителей ». Ускорение темпа человеческой жизни, кажется, ведет к концу истории.
Только безграничное доверие к природе, согласованность человеческих действий с ее ритмом С. Клычков считает спасительными для человека. Природа становится основной точкой опоры при попытке поэта урегулировать свои конфликтные отношения с современностью, где возобладали губительные для всего живого силы технического прогресса. Эти идеи во многом близки федоровской философии воскресительной небесно-земледельческой культуры. Н. Федоров предупреждал о том же, о чем писали в стихах новокрестьянские поэты, — как город разрушает, «всасывает» в себя село, прививая и остающимся селам городские качества и нравы: «Таким образом, можно думать, что дело идет к превращению всего в город, а это было бы окончательною порчею, падением» [7]. Именно новокрестьянские писатели первыми почувствовали надвигающуюся гибель и деградацию родной природы, которую принесет город и научно-технический прогресс.
Предельно критическое определение науки дано в романе «Сахарный немец»: «наука, скука ума, камень над гробом незрячей души; плавает в этой науке человеческий разум, как слепой котенок в ведре... Придет в свой час строгий хозяин, начнет разметать духовную пустошь, увидит ведерко, и вот тогда-то котенок и полетит на луну!..» (т. I, с. 382). В 1925 г. Клычков предвидел не только колоссальные успехи человека в области завоевания космоса, но и их последствия: «Только тогда земля будет похожа сверху не на зеленую чашу, а на голую бабью коленку, на которую, брат, много не наглядишь!.. » (т. I, с. 382).
Как это ни печально признавать, но предсказания Клычкова сбываются, его произведения выходят за конкретно-исторические рамки и одновременно говорят нам о прошлом, настоящем и будущем. Неразрывное единство из различных мифов, преданий, поверий, легенд позволяет говорить писателю о вечных темах: любви и ненависти, вере и безверии, о жизни духа и плоти, о поисках Бога и надвигающейся Тьме, о неразрывной связи человека с природой и о вечности, «заложником» которой является духовный человек, живущий в любую эпоху.
Литература
1. Солнцева Н.М. Гость чудесный: Наследие
Сергея Клычкова // Литературное обозрение. - 1987. - № 5. - С. 106.
2. Соловьев С.М. Сочинения: В18 кн. - М.,1993.
- Кн.5. - С. 380.
3. Клычков С.А. Собрание сочинений: В 2 т. -
М., 2000.
4. Эпштейн М. Между мифом и реальностью
(об уроках латиноамериканской литературы) // Парадоксы новизны. О литературном развитии Х!Х-ХХ веков. - М., 1988. - С. 402.
5. Бахтин М.М. Формы времени и хронот-
ропа в романе: Очерки по исторической поэтике// Бахтин М.М. Литературнокритические статьи. - М., 1986. - С. 182.
6. См.: Кислицын К. Проза С. Клычкова: по-
этика магического реализма. - М., 2005.
7. Федоров Н.Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т.
1. - М., 1995. - С. 231.
