CC BY-NC-ND
200
1А.В. Мартынов
ТВОРЧЕСТВО ГАЙТО ГАЗДАНОВА В ЗЕРКАЛЕ КРИТИКИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ
Статья посвящена оценке прозы Гайто Газданова известными писателями, журналистами и критиками русского зарубежья. Автор анализирует причины негативного отношения к личности и творчеству Газданова со стороны ряда представителей русской эмиграции.
Ключевые слова: самоидентификация, диаспора, «незамеченное поколение», Марсель Пруст, воспоминания как искусство.
В контексте сложного процесса самоидентификации культуры русского зарубежья представляют интерес критические отклики на прозу писателя «младшего» поколения первой волны эмиграции Гайто (Георгия Ивановича) Газданова (1903-1971). В его творчестве нашли удачный синтез и европейское философское наследие, и русские литературные традиции, и некоторые советские инновации. Исследования прозы Газданова, выполненные русскими писателями-эмигрантами, дают ценный материал по проблеме диалога культуры диаспоры и метрополии.
Первый серьезный разбор раннего творчества Газданова представил его первый издатель и друг, журналист Марк Слоним. Анализируя рассказы «Гостиница грядущего» (1926) и «Повесть о трех неудачах» (1927), Слоним отметил основные особенности газда-новского творчества: четкость стиля и особый мир писателя -«с внутренними законами логики и правды, пожалуй, весьма отдаленный от действительности»1.
Одним из первых дал печатный отзыв о знаменитом романе Газданова «Вечер у Клэр» (1929) другой его друг - беллетрист Михаил Осоргин, который «"открыл" или во всяком случае помог "открыться" литературному дарованию» писателя2. В своей рецензии
© Мартынов А.В., 2009
Осоргин обращал внимание на «искусное кружево рассказа» и делал вывод: «Художественные возможности Гайто Газданова исключительны»3.
Поэт Николай Оцуп тоже назвал роман Газданова замечательным и отметил, что его автор «уже сейчас показал себя наблюдательным, умным и, что важнее всего, настоящим писателем»4.
Реэмигрант журналист и писатель Бронислав (Владимир) Сосинский писал в сербской прессе:
«Вечер у Клэр» - явление не одной молодой эмигрантской, а вообще всей русской художественной литературы. Роман интересен с точки зрения обратной композиции, сюжет представлен через ретроспекции-воспоминания. <...> Смело отображены жизнь в кадетском корпусе и начало гражданской войны. Автору удались оригинальные типы эпохи революции5.
Другой публицист, Кирилл Зайцев (будущий архимандрит Константин), тоже признавал значительность романа Газданова: «Его книга есть литературный факт, с которым нельзя не считаться». Но об отчаянии главного героя, переживающего экзистенциальное отчуждение, Зайцев отозвался так: «Бог судья его безрадостной и бессмысленной жизненной философии»6.
«Вечер у Клэр» был единственным произведением Газданова, которое не вызвало резкой критики, но оно не принесло автору и известности. Согласно статистике Тургеневской библиотеки в Париже, за период январь-март 1931 г. пришло только 14 заказов на прозу Газданова (за это же время произведения Л. Толстого, Ф. Достоевского и А. Амфитеатрова были затребованы соответственно 114, 104 и 103 раза)7. Следует отметить, что именно довоенный период был наиболее удачным для книжного рынка русского зарубежья. Прозаик Марк Алданов весной 1953 г. вспоминал это «золотое время продажи книг»8.
Историк культуры и литературовед Владимир Вейдле первым сравнил творчество Газданова и Набокова, назвав их общей чертой следование европейской литературной традиции (в частности, представленной произведениями Марселя Пруста). По мнению Вейдле, хотя у Газданова автобиографический элемент «перевесил литературный замысел», писателю-эмигранту, как и Прусту, удалось «превратить воспоминание в искусство»9.
Тему сравнения Газданова с Набоковым и другими писателями зарубежья развивал и поэт Борис Поплавский:
Слишком долго русская литература говорила о жалости - от Достоевского до Чехова, и, может быть, вот, наконец, родилось христианское
поколение. <...> Мистическая жалость к человеку - вот новая нота. И не она ли нераздельно звучит в «Вечере у Клэр», в описании гибели вундеркинда Лужина, в сбитых с толку «Мальчиках и девочках» Болдырева?10
Высоко оценил творчество Газданова критик и переводчик русской литературы Лев Захаров:
Газданову абсолютно чужда атмосфера литературной традиционности и «академизма», свойственных произведениям крупнейших представителей русской литературы в эмиграции: Бунина, Шмелева, Зайцева, Куприна и др. Его произведения резко отличаются от этого направления. Газда-нов писатель, глубоко прочувствовавший нервный и трепетный ритм военных и послевоенных лет. Он не унаследовал литературную дисциплину двух-трех предыдущих десятилетий, что произошло с известными представителями литературы вне России11.
В дальнейшем отзывы о книгах Газданова стали более сдержанными, появились рассуждения о бессмысленности его беллетристики. Касаясь «бесспорно талантливого» рассказа «Третья жизнь» (1932), критик Георгий Адамович выразился так: «Плохо только то, что через несколько часов по прочтении невозможно вспомнить, о чем же в "Третьей жизни" говорится. Замысел рассеивается как мираж»12. Похоже писал и Вейдле по поводу романа «История одного путешествия» (1934): «Нельзя не заметить относительную пустоту, что открывается у него позади слов»13. Вскоре оценка Адамовича стала terminus a quo большинства рецензентов. Например, во многом антагонист Адамовича, поэт и литературный критик Владислав Ходасевич отмечал отсутствие в этой книге «прочно построенной, логически развернутой фабулы». По его словам, литературная «вещь должна иметь некий объединяющий, спаивающий "подтекст", внутренний смысл, который может обойтись и без стройной фабулы» (курсив мой. - А. М.), а роман Газданова как раз полностью лишен каких-либо внутренних смыслов. И Ходасевич сожалел, что при несомненном изобразительном даре Газданова, «прочтя его вещь, всякий раз задаешься вопросом, стоило ли ее писать, и приходишь к выводу, что не стоило»14.
Однако Лев Захаров возражал парижским критикам:
В «Истории одного путешествия» действие и фабула именно как бы сознательно пренебрегаются и у читателя складывается мнение, что этот роман выходит за рамки своего жанра. События Газданов трактует и представляет как нечто случайное, произвольно навязанное. Ему нравится описывать людей статичных, вне событий и жизненной борьбы. <... > С таким подходом можно спорить, но и в этом плане Газданов, несомненно, дал нам ценное произведение15.
По мнению рецензента, Газданов написал именно «эмигрантский роман», но в нем не ставятся какие-либо проблемы именно русской диаспоры, не отражены ее устремления, сомнения и обиды. Обрисовывая судьбы нескольких русских изгнанников, сплетенные с судьбами француженки и англичанина, писатель «остается тонким, проницательным и несколько разочарованным наблюдателем, не особенно любящим действие и уделяющим ему мало внимания»16.
Бронислав Сосинский относил творчество Газданова к литературе «незамеченного поколения» и оценивал его вполне положительно:
Газданов уже определился как писатель. Он остроумен, мастерски «делает» рассказы - занимателен в фабуле и смел, неожидан в смысле стиля. Состоит под сильным влиянием французской литературы (заметно воздействие М. Пруста)17.
Постоянный рецензент писателя Георгий Адамович возражал ему, доказывая, что Гайто Газданов не оправдал тех надежд, которые на него возлагались после появления романа «Вечер у Клэр». Оценивая рассказ Газданова «Бомбей» (1938), критик писал: «У автора нет темы... Он с одинаковым искусством описывает все попадающее ему под руку»; создается впечатление, «что он обречен остаться наблюдателем происходящего на поверхности, не имея доступа в глубь жизни»18.
Владислав Ходасевич, разбирая тот же рассказ Газданова, сравнивал его с прозой Чехова:
В «Бомбее» фабулы вовсе нет - бесфабульные рассказы Чехова рядом с «Бомбеем» могут показаться чуть ли не авантюрными. <...> У Чехова фабула заменена, лучше сказать - вытеснена очень напряженным внутренним лиризмом, составляющим суть вещи. У Газданова этого лиризма нет - и, следовательно, нет никакой сути (курсив мой. - А. М.)19.
Рецензируя рассказ Газданова «Счастье» (1932 ), Адамович назвал автора «очень способным беллетристом», хотя его персонажи «чуть-чуть тронуты той схематичностью, которую скрыть нельзя». Критику показался также «слегка надуманным» и конец рассказа, где жизнерадостный французский делец теряет зрение и в слепоте находит новое, чистое счастье. Одновременно Адамович поднимает вопрос, который часто обсуждался в эмигрантской периодике: зачем Газданов вводит в русские диалоги фразы на французском языке, хотя ясно, что его герои (французы) только по-французски и говорят? Рецензент предполагает:
Дело, по видимому, в том, что автор ощущает «приблизительность» своей передачи, бессознательно воспринимает ее как фальшь и кое-где, большею частью даже невпопад, старается эту легчайшую, тончайшую, но неустранимую фальшь исправить20.
Следует отметить, что использование «французских» сюжетов и галлицизмов нередко ставилось писателю в вину. Выход после войны романа «Ночные дороги» (1941), изобилующего галлицизмами, заставил недоброжелателей говорить (правда, не в печати), что Газданов в совершенстве владеет лишь языком французского «дна». Можно предположить, что проблема заключается не в лингвистических недостатках писателя, а в том, что часть эмигрантов воспринимала его «французские» сюжеты как измену «миссии эмиграции», призванной культивировать литературное наследие России. Ведь наличие галлицизмов в романе Бориса Зайцева «Дом в Пасси» (1933) осталось незамеченным критикой.
Количество рецензий на послевоенное творчество Газданова сократилось, а такие крупные его произведения, как «Пилигримы» (1950) и «Пробуждение» (1964), остались вообще не замеченными критиками.
Когда в «Новом журнале» начал печататься роман Газданова «Призрак Александра Вольфа» (1947), журналист Григорий Арон-сон написал в своей рецензии, что это является «крупным литературным событием». По его словам, «Газданов превосходный, талантливый выдумщик. Он мастерски лепит образы людей. <...> Но самое существенное - это словесная ткань романа, это стройное, логическое, отчетливое развитие повествования, которое читатель пьет, как будто тяжелое, густое вино». Однако когда роман был полностью опубликован, Аронсон изменил свое мнение:
Окончание рассказа (Sic! - А. М.) Г. Газданова «Призрак Александра Вольфа»... к сожалению, не дает возможности подвести благоприятные итоги новому произведению талантливого писателя. Очень много внимания уделено Газдановым отступлениям, как художественного, так и фило-софско-психологического характера, только условно и отдаленно связанным с центральной магистралью рассказа. <... > Сцена развязки недостаточно мотивирована, в целом же заинтересованный началом читатель охладевает чем дальше, тем больше21.
Писатель и журналист Яков Горбов увидел в герое-французе рассказа Газданова «Нищий» (1962) образчик «русской святости» -тягу к бунту, а через него к свободе. Горбов пишет:
Не будь Газданов так одарен, так внимателен и так проницателен - его попытка «пересадки» русской души во французское тело могла бы пока-
заться натяжкой. Простота и художественная правдивость подбора образов, языка, сочетание и последовательность выбранных точек зрения придают тексту большую рельефность22.
Еще при жизни Гайто Газданова его творчество стало предметом академического исследования. В 1933 г. профессор Николай Андреев разработал цикл лекций «Пути русской литературы после революции», в которых имя Газданова упоминалось наряду с именами Блока, Замятина, Пастернака, Фадеева, Сельвинского, Безы-менского, Гладкова, Алданова, Зайцева23.
В 1956 г. Глеб Струве посвятил Газданову отдельный параграф своей монографии «Русская литература в изгнании». Автор отмечал, что творчество Газданова развивается в направлении «широкого русла европейского романа, все более тяготевшего к исповеди или документу». Однако Струве не соглашался с теми критиками, которые в авторе «Вечера у Клэр» увидели последователя западноевропейского модернизма, в частности канонов «нового романа» (Д. Джойс, М. Пруст)24. Относительно стилистических особенностей прозы Газданова Струве пишет:
Критика почти всегда лестно отзывалась о словесной ткани писаний Газданова, об их языке, но надо сказать, что ему в этом отношении далеко не только до виртуозного блеска Набокова, но и до выразительной точности Берберовой. Его длинные, небрежно построенные периоды часто раздражают, его язык как-то лишен костяка25.
Струве указывал на элементарное незнание писателем русской грамматики, обилие ничем не оправданных повторов в предложениях и грубый натурализм; по словам критика, это нормально для прозы второй половины XIX в., но после появления символизма и модернизма кажется непонятной архаикой26.
Писатель и литературный критик Владимир Варшавский в книге «Незамеченное поколение» (1956) уделил несколько страниц и Газданову. По его мнению, для Газданова, как и для многих молодых писателей-эмигрантов, характерно бегство от мира, «сводящего с ума головокружением пустоты», а также интерес к «душевному подполью» как выходу в инобытие27.
Кажется, последним мемуарным свидетельством о Газданове со стороны представителей первой волны эмиграции стал очерк поэта Игоря Чиннова «О "Числах" и числовцах» (1994):
Он владел бойким французским (скорее простонародным) языком. Был весьма самоуверен. Владимир Васильевич Вейдле как-то с улыбкой сказал мне: «Георгий Иванович мнит себя Сент-Бевом». Но беллетрист он был неплохой. <...> Атмосфера чаще всего одна и та же: ночь, снег,
в темноте далекая музыка. Подчеркнутый цинизм, скепсис, сарказмы, не первоклассные остроты Газданова многих, естественно, раздражали. <... > Бедой Газданова было существование в литературе Набокова. Георгий Иванович с горечью чувствовал свою второстепенность и свое плебейство. Снобизм ему и помогал жить, и мешал. Очень его помню: низкорослый, коренастый, с вечной сардонической улыбкой на очень морщинистом лице28.
Оценка творчества Газданова критиками второй волны русской эмиграции также была неоднозначной. Журналист Аркадий Слиз-ской дал достаточно резкий отзыв о романе «Ночные дороги». По его мнению, Газданов в нем почти с протокольной точностью описывает «все, что можно увидеть из оконца шоферской кабинки», обращая внимание в основном на «отбросы веселящегося Парижа». Как и его предшественники, Слизской отмечал, что «сюжета в книге нет: перед глазами читателя мелькают обрывки чужих драм»29.
Основная претензия рецензента - отсутствие у писателя этической позиции:
Газданов с пристальным, холодным и брезгливым вниманием наблюдает этот своеобразный мир, но ни сострадания, ни сочувствия к своим героям не может, вернее, не хочет вызвать в душе читателя. <...> Это занятие без любви и сострадания легко переходит в нездоровое любопытство, особенно неприятное в те моменты, когда Газданов не столько «пытается понять», что делается на дне болота, сколько пытается разглядеть в нем, подобно некоему Нарциссу, свое чистое и непорочное отражение30.
Его коллега В. Арсеньев (А. Поремский) вполне соглашается с этой оценкой «Ночных дорог». По его словам, они «оставляют какое-то неприятное чувство, как от прикосновения к чему-то холодному и склизкому»31.
В отличие от этих двух журналистов, писатель и литературовед Леонид Ржевский характеризовал прозу Газданова весьма положительно, назвав ее «медитативной». Он полагает, что «внутренний лиризм» творчества Газданова является «неоспоримо русским» и идет, быть может, «от Лермонтова»32.
Третья волна русской эмиграции в целом обошла Газданова своим вниманием. Во-первых, его имя было мало известно в СССР (Газданов работал на радиостанции «Свобода» под псевдонимом Георгий Черкасов). Во-вторых, для новой русской диаспоры представители предшествующих волн эмиграции были «иностранцами», и до начала перестройки они продолжали идентифицировать себя с «советской литературой»33. Писатель Зиновий Зиник (один из немногих упомянувший Газданова) призывал своих собратьев по цеху следовать «совету Ходасевича, ... избегая влияния вне-
эстетических категорий»; по его словам, этот достойный путь в их среде избирают только «исключения вроде Набокова или Газданова»34.
Двойственные оценки личности и творчества Газданова содержались и в эпистолярном наследии русского зарубежья.
Михаил Осоргин в письме Максиму Горькому характеризовал Газданова как «по-настоящему даровитого» писателя и хотел заручиться поддержкой автора «Дела Артамоновых» в издании «Вечера у Клэр» в Советском Союзе; на это надеялся и сам Газданов35.
Горький в письме к своему молодому коллеге сообщал, что в целом творчество писателя оставило у него хорошее впечатление - благодаря «органичному сочетанию разума, интуиции и инстинкта». И Горький заключал: «Вы кажетесь художником гармоничным»36.
В отличие от него, Надежда Тэффи в своем письме к Ивану Бунину (от 1 марта 1948 г.) с сожалением отмечала «многословность» Газданова, добавляя: «Ясно - прустовская школа»37. И позже Тэффи признавалась Бунину, что Газданов ее «раздражает, как зубная боль, когда человек хватает что попало - йод, спирт, керосин, лишь бы унять. А он все зудит и зудит»38.
И. Бунин испытывал искренние симпатии к Газданову, хотя вполне реалистично оценивал его творчество. В письме к своему другу Марку Алданову (от 2 сентября 1947 г.) Бунин писал: «Вообще Г[азданов] молодец - навострился писать порядочно, но удивительно мертво, литературно, усыпительно-гладко-текуче и всегда похоже на перевод»39.
В отличие от Надежды Тэффи, Марк Алданов ценил творчество Газданова и по мере возможности помогал ему. В частности, он содействовал переводу и изданию его романа «Призрак Александра Вольфа»40.
Поэт Дмитрий Кленовский в письме к филологу Владимиру Маркову (от 26 апреля 1955 г.) воспринимал Газданова как «своего рода "гримасу эмиграции" - офранцузившегося осетина с пестрыми кавказско-парижскими чертами характера»41.
Бронислав Сосинский писал 25 октября 1972 г. Борису Слуцкому о своем «школьном товарище» Газданове - «самом талантливом молодом прозаике эмиграции» (наряду с Набоковым)42.
Осоргин отмечал, что Газданов «очень независимый во взглядах своих человек», которого «немного боятся и не очень любят», хотя он «человек скромный, без заносчивости и прилипчивости»43.
По мнению Адамовича, такой имидж Газданова скрывал его природную доброжелательность, хотя в довоенный период Газ-данов «держался вызывающе, в особенности на публичных соб-
раниях... никаких авторитетов не признавал»44. Мемуарист Александр Бахрах, подружившийся с Газдановым в годы совместной работы на радиостанции «Свобода», был уверен, что это «приятный в обхождении, вежливый, по природе своей застенчивый человек». И если в общении с писателями он «подчас с иронией относился к иным собратьям, то ирония его была незлобива, она скорее сводилась к передразниванию; имитатор он был превосходный»45.
Причины некоторой изоляции Газданова в эмигрантской среде кроются не в его личности, а идейной позиции писателя. Дело в том, что значительная часть эмигрантов была ориентирована на традиционную русскую прозу с ее религиозной направленностью и профетическим, апокалиптическим пафосом. После Февральского и Октябрьского переворотов Газданов попытался найти замену традиционным ценностям русской литературы в западной философской и религиозной мысли. Непонимание философских кодов прозы Газданова обусловлено наличием в ней формальных и содержательных инноваций, которые воспринимались эмигрантами как отказ от русских литературных традиций.
Впрочем, Газданова не понимала и часть тех писателей, которые, как и он, признавали необходимость синтеза русской и европейской литературных традиций. Такие поэты и литературные критики, как В. Ходасевич и В. Вейдле, при всем их европеизме были приверженцами традиционных представлений. А Никита Струве сожалел, что Газданов «совсем лишен метафизики», что он - «совершенно невоцерковленный человек»46. Так сложилось мнение, что книги Газданова «не были значительным вкладом в художественную литературу». В качестве причины непонимания и изоляции Газданова стоит упомянуть также расслоение русского зарубежья на несколько групп, и его успешную ассимиляцию в европейских странах, особенно после Второй мировой войны47.
Примечания
1 Слоним М. Литературный дневник. Молодые писатели за рубежом // Воля России. Прага, 1929. Т. 10/11. С. 116-117.
2 Вишняк М.В. Современные записки. Воспоминания редактора. СПб.; Дюссельдорф: Logos; Голубой всадник, 1993. С. 138.
3 Осоргин М. Вечер у Клэр // Последние новости. Париж. 06.02.30.
4 Оцуп Н. Гайто Газданов. Вечер у Клэр // Числа. Париж. 1930. Т. 1. С. 232-233.
5 Неизвестные рецензии на произведения Гайто Газданова в сербской периодике. URL: http://www.darial-online.ru/2006_4/nechiporenko.shtml (дата обращения: 08.05.2009).
Зайцев К. «Вечер у Клэр» Гайто Газданова // Россия и славянство. Белград. 22.03.30.
Кнорринг Н. Что читают в эмиграции // Последние новости. 30.04.31.
8 Алданов М. Письмо Вере Александровой от 11.04.53 // Культурный центр «Дом-музей Марины Цветаевой». Архив русского зарубежья. Фонд М.А. Ал-данова Оп. 2. КП-735/31.
9 Вейдле В. Русская литература в эмиграции // Возрождение. Париж. 19.06.30.
10 Поплавский Б. О смерти и жалости в числах // Поплавский Б. Неизданное. М.: Христианское издательство, 1996. С. 203.
11 Паункович З., Арсеньев А. Неизвестные рецензии на произведения Гайто Газданова в сербской периодике. URL: // http://www.darial-online.ru/2006_4/ nechiporenko.shtml (дата обращения: 08.05.2009).
12 Адамович Г. Современные записки // Адамович Г. Литературные заметки: Собр. соч. Кн. 2. СПб.: Алетейя, 2007. С. 137-138.
13 Вейдле В. Г. Газданов. История одного путешествия // Русские записки. Париж, 1939. Т. 14. С. 200-201.
14 Ходасевич В. Книги и люди // Возрождение. 23.12.38.
15 Неизвестные рецензии на произведения Гайто Газданова в сербской периодике // URL:http://www.darial-online.ru/2006_4/nechiporenko.shtml (дата обращения: 08.05.2009).
16 Там же.
17 Там же.
18 Адамович. Г. Русские записки. Часть литературная // Последние новости. 23.06.38.
19 Ходасевич В. Указ. соч.
20 Адамович Г. Указ. соч. С. 97-99.
21 Аронсон Г. Новый журнал. Кн. 18: Литература // Новое русское слово. 30.05.48.
22 Горбов Я.Н. Литературные заметки // Возрождение. Париж, 1962. Т. 129. С. 150.
23 См. объявление о лекциях профессора Андреева в газете «Таллинский русский голос» за 4 ноября 1933 г.
24 Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж: YMCA-Press, 1984. С. 293.
25 Там же. С. 294.
26 См., напр.: Газданов Г. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М.: Согласие, 1996. С. 418.
27 Варшавский В.С. Незамеченное поколение. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1956. С. 186, 200.
28 Чиннов И. О «Числах» и числовцах // Чиннов И. Письма запрещенных людей. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 236.
29 Слизской А. Из новейшей художественной литературы // Возрождение. 1953. Т. 29. С. 179.
30 Там же. С. 180.
31 Арсеньев В. Сухими глазами // Грани. Франкфурт н/Майне, 1952. Т. 16. С. 177-178.
32 Ржевский Л. Встречи с русскими писателями. Гайто Газданов // Грани. Т. 157. Франкфурт н/Майне: Посев. 1990. С. 127.
33 Письмо Сергея Довлатова Игорю Ефимову (декабрь 1984 г.) // Ефимов И. Эпистолярный роман. URL: //http://www.sergeidovlatov.com/books/efimov-12.html. (дата обращения: 07.05.2009).
34 Зиник З. Двуязыкое меньшинство // Синтаксис. Париж, 1988. Т. 22. С. 194.
35 Цит. по: Примочкина Н.Н. Горький и писатели русского зарубежья. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 303.
36 Там же. С. 305.
37 Переписка Тэффи с И.А. и В.Н. Буниными. 1939-1948 // Диаспора. Т. 2. СПб.: Феникс, 2001. С. 574.
38 Там же. С. 579.
39 Переписка И. Бунина с М. Алдановым // Новый журнал. 1982. Т. 152. С. 185.
40 Подробнее об отношениях Г. Газданова и М. Алданова см.: Мартынов А. Литературно-философские проблемы русской эмиграции. М.: Посев, 2005. С. 217232.
41 Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову 1952-1962 гг. // Диаспора. Т. 2. С. 622.
42 Журнал «Воля России» в письмах В.Б. Сосинского Б.А. Слуцкому // Встречи с прошлым. Т. 10. М.: РОССПЭН, 2004. С. 378.
43 Примочкина Н.Н. Указ. соч. С. 303.
44 Адамович Г. Памяти Газданова // НРС. 11.12.71. В отличие от Адамовича, Зинаида Шаховская писала о Газданове как о «держащемся несколько особняком умном писателе, человеке не по-кавказски сдержанном» (Шаховская З. В поисках Набокова. Отражения. М.: Книга, 1991. С. 148).
45 Бахрах А. Газданыч // Русская мысль. Париж. 24.01.80.
46 Интервью с Никитой Струве. (Личный архив автора.)
47 Raeff M. Russia Abroad. Cultural History of the Russian emigration 1919-1939. L., P. 6.
