CC BY
44СЛАВИКА
Творчества Марины Цветаевой в Латвии
Т.Е. Барышникова
В статье прослеживается история рецепции творчества М. Цветаевой в Латвии. Автором рассматриваются публикации, связанные с именем русского поэта, появлявшиеся на страницах рижской газеты «Сегодня» в 1922-1937 годах. Исследуется также проблема художественного перевода лирики М. Цветаевой. Анализ переводов показал, что наибольшее внимание уделяется сохранению фонетических, синтаксических и ритмических особенностей оригинала, наиболее точно выражающих экспрессию поэзии М. Цветаевой. Случаи содержательных отступлений от исходного текста достаточно редки и продиктованы желанием переводчик заменить авторские неологизмы, а также слова, не имеющие соответствия в латышском языке. В статье также представлен анализ театральных интерпретаций произведений М. Цветаевой в Латвии.
Ключевые слова: Марина Цветаева, Латвия, газета «Сегодня», межкультурная коммуникация, рецепция, художественный перевод, поэтический перевод, сценические интерпретации, русско-латышские литературные связи.
Marina Tsvetayeva's Works in Latvia
Tatiana E. Baryshnikova
The article traces back the history of the reception of the works by M. Tsvetajeva in Latvia. The author investigates the poet's publications in the newspaper «Segodnya» (1922-1937). Moreover, the article explores the problem of literary translation of Marina Tsvetayeva's poetry. The analysis of the poems proves that significant attention is dedicated to the preservation of the phonetic, syntactic and rhythmical peculiarities of the source texts that convey the expressivity of M. Tsvetayeva's poetiy. The cases of substantial digression from the source text are reasonably rare and based on the translator's intension to substitute the author-created neologisms and the words that do not have equivalents in the Latvian language. In addition, the article offers the analysis of the theatre interpretations of the works by M. Tsvetajeva in Latvia.
Key words: Marina Tsvetayeva, Latvia, newspaper "Segodnya", intercultural communication, reception, literary translation, poetic translation, stage interpretations, Russian-Latvian literary relations.
История рецепции творчества M. Цветаевой в Латвии во многом определяется тесным взаимодействием русской и латышской культур, в течение длительного времени сосуществовавших на одной территории. Несмотря на то, что первые переводы произведений русского поэта на латышский язык появляются лишь в начале 80-х годов XX века, имя М. Цветаевой было уже хорошо известно латвийским читателям даже тогда, когда в Советской России оно находилось под негласным запретом.
В 1920-1930-х годах, в период существования независимой Латвийской республики, в Риге выходило множество русскоязычных периодических изданий, в которых печатались многие писатели русской эмиграции, в том числе и М. Цветаева. Её произведения эпизодически появляются в журнале «Для вас», в газете «Слово», а также на страницах литературно-художественного журнала «Перезвоны». Более продолжительным было сотрудничество с крупнейшей русскоязычной газетой Латвии «Сегодня», прекратившееся после отказа редактора Михаила Мильруда опубликовать главу «Дедушка Иловайский» из очерка «Дом у старого Пимена»1. Кроме стихотворений и отрывков из дневниковой прозы М. Цветаевой, газета публиковала рецензии на книги стихов «Стихи к Блоку» (№ 90 за 1922 год) и «После России» (No 229 за 1928 год). Автор рецензий - Пётр Польский, известный русский писатель, публицист и литературный критик, живший тогда в Риге и сотрудничавший в газете «Сегодня». Отзывы представляют собой не столько критический анализ, сколько лирический монолог, однако они интересны стремлением автора проникнуть в специфику стиля М. Цветаевой, сказывающуюся и на смысловой, и на ритмической организации текста: «У Марины Цветаевой все песни <...> мчащиеся, несущиеся, захлебывающиеся в своем беге, в своей страсти, в этой быстрой спешащей судорожности, в горячей скороговорке <...> это - откровения в темпе, душа в ритме» [6. с.8].
1 Подробнее об этом см. [1, с. 106 - 111].
164
О М. Цветаевой говорится также в материалах, подготовленных зарубежными корреспондентами газеты «Сегодня». 25 декабря 1925 года была опубликована небольшая заметка: «У Марины Цветаевой» Якова Цвибака, печатавшегося под именем Андрея Седых. Она продолжала серию интервью с писателями-эмигрантами: не случайно главное место в материале отводится размышлениям М. Цветаевой о специфике творчества русских писателей вне России. Большую часть заметки занимает монолог поэта, который обрамляется кратким авторским описанием портрета и поведения М. Цветаевой во время беседы: «Марина Цветаева совсем молода. Шапка светлых, вьющихся волос, гладкое зеленое платье. И глаза смотрят куда-то - вдаль, - вдумчивым, глубоким взглядом. <...> Цветаева думает и курит, и в сумраке ее зеленое платье сливается с фоном темного дивана» [7, с. 10].
В № 65 за 1937 год была опубликована заметка Августы Даманской «Сын памятника Пушкина: на вечере М. Цветаевой о великом поэте», рассказывающая о литературном вечере, состоявшемся в Париже, во время которого М. Цветаева читала свои поэтические и прозаические произведения, в том числе ещё не опубликованный очерк «Мой Пушкин». Автором отмечалось мастерство поэта в создании «литературных скульптур», умение придать всему «новое, как будто неожиданное освещение, воспринимающееся как самое верное и незаменимое ни каким другим» [3, с.З]. М. Цветаева высоко оценила этот отзыв, но не нашла в нем понимания смысла названия очерка, как и в других статьях, посвященных ее выступлению: «О вечере отличный отзыв в Сегодня. <...> Никто не понял, почему Мой Пушкин, все, даже самые сочувствующие, поняли, как присвоение, я хотела только: у всякого - свой, это - мой» [8, с. 298]. Именно о «законности такого присвоения поэта поэтом» пишет А. Даманская в конце своей заметки [3, с.З].
После вхождения Латвии в состав СССР публикация произведений М. Цветаевой, а также материалов, связанных с её жизнью и творчеством, оказывается невозможной. Латвийские читатели вновь открывают для себя имя русского поэта в середине 1960 -х годов, когда в серии «Библиотека поэта» выходит том избранных произведений М. Цветаевой. Знакомство с её поэзией повлияло на формирование таких латышских поэтов-шестидесятников, как Кнут Скуениекс, Визма Белше-вица, Оярс Вациетис, Имантс Зиедонис. Получив филологиче-
ское и литературное образование в Латвийском университете или в Литературном институте в Москве, они свободно владели русским языком и могли читать М. Цветаеву в оригинале. Иногда произведения М. Цветаевой становились для латышских поэтов импульсом для творчества. Например, последние четверостишие стихотворения «Мой письменный верный стол...» из цикла «Стол» (1933) выполняет функцию лейтмотива в стихотворении в прозе «Весь нынешний день я ходил исключительно по граням...», включённом И. Зиедонисом в первую книгу «Эпифаний» (1971). Данный текст имеет кольцевую композицию: он начинается и заканчивается цветаевской цитатой:
Так будь же благословен -Лбом, локтем, узлом колен Испытанный, - как пила В грудь въевшийся - край стола!
Образ «края стола» актуализирует семантику пределы, границы и становится основой для построения ассоциативного ряда, определяющего ход философских размышлений автора и организующего весь текст произведения И. Зиедониса. Попытка определить сущность письменного стола и его роль в процессе творчества перерастает в размышление о судьбе поэта. Имя Цветаевой и приведённое выше четверостишие вновь появляются в конце данной эпифании как воплощение трагической судьбы поэта, предназначение которого - жизнь на грани, выход за пределы существующего мира и, как следствие, неизбежное одиночества.
Важным событием для освоения творчества М. Цветаевой латышской культурой стало появление переводов её произведений. В 1982 году в рижском издательстве «Liesma» вышла книга «Marina Cvetajeva. Lirika». Составитель, автор вступительной статьи и большинства переводов - известный латышский поэт и публицист Марис Чаклайс. Это была первая попытка сформировать в сознании латышского читателя целостный образ Цветаевой-поэта. Основой для этого издания послужили «Избранные произведения» серии «Библиотека поэта» 1965 года. В сборник вошли переводы ста пятидесяти восьми стихотворений. Среди переводчиков были такие известные латышские поэты, как Имантс Зиедонис, Имантс Ау-зинын, Амвнда Айзпуриете, Визма Белшевица и другие. Знакомство латышского читателя с творчеством Марины Цветаевой началось так же, как началось её возвращение к
русским любителям поэзии: в первом и до сих пор единственном сборнике латышских переводов цветаевской лирики статус начального текста имеет стихотворение 1913 года «Моим стихам, написанным так рано...», переведённое О. Вациетисом [9, с. 15]. Перевод достаточно последовательно передаёт формальные особенности оригинала. В первом и втором четверостишиях представлена та же система рифмовки; что и в исходном тексте, завершающая каждое четверостишие строка короче всех остальных. О. Вациетису удалось также добиться сходного звучания перевода и стихотворения М. Цветаевой. Стремление передать ритмическое своеобразие стихотворения М. Цветаевой привело к появлению ряда расхождений с оригиналом, однако они не разрушают образный строй исходного текста, поскольку сходство достигается с помощью неполнозначных слов - союзов и местоимений. В первую строку введено указательное местоимение tiem (тем), также причастный оборот заменён придаточным предложением («Tiem maniem dzejoliem, kcls ir tik agri» - «Моим стихам, которые такие ранние»2). В четвёртой строке сравнение как искры из ракет заменено менее конкретным как искры (kas ir ka dzirksteles). Отсутствие эпитета сорвавшихся, передающего стихийность, несдержанность стихов юного поэта, компенсируется введением слова izvirdums (извержение), заменяющего слово брызги. В основном переводчик следует авторской пунктуации. Отсутствие запятой при сравнительном обороте объясняется пунктуационными нормами латышского языка. Заключение придаточного предложения в скобки также не приводит к смысловым изменениям.
Однако при анализе содержательной стороны текста перевода обнаруживается ряд существенных расхождений с оригиналом. Они касаются второго и третьего четверостишия. Конфликт поэта и не признающего его поэзию мира, достаточно отчётливо выраженный в стихотворении юной Цветаевой, в латышском переводе намеренно акцентируется. Строка ворвавшимся, как маленькие черти переведена как ка maziem velneniem, kam battu nav (как маленькие черти, у которых нет страха), тем самым вводится мотив смелости, отсутствующий в оригинале. Усиливается негативная характеристика окружающего поэта пространства: строка в святилище, где сон и фимиам переводится как list templl, kur
2 Здесь и далее перевод с латышского языка выполнен мною -
167
Т.Б.
vien x/iraks smird par tiem (проскальзывают в храм, где над ними смердит лишь фимиам). Кроме того, определение нечитанные переведено как никем не тронутые, что более отчётливо передаёт мысль о не признанности поэта его современниками. Заключительную строку второго четверостишия О. Вациетис, в отличие от М. Цветаевой, выделяет графически, двумя тире, что также актуализирует её смысл. Начало заключительного четверостишия значительно отличается от оригинала. Строки «Разбросанным в пыли по магазинам // Где их никто не брал и не берёт» переведены как «Starp smiekliem izkaistiem ип starp sminiem // Kas nav neviena, kuram tadus vajag!» («Разбросанным среди смешков и ухмьиюк // Что нет ни одного, кому такие нужны»), в результате создаётся образ не только равнодушного, но также активно не приемлющего творчество поэта читателя.
Столь редкое для манеры переводов О. Вациетиса отступление от оригинала становится понятным, если рассматривать этот перевод в контексте вступительной статьи, открывающей сборник. Для её автора Мариса Чаклайса вопрос о возращении поэтического наследия М. Цветаевой широкому читателю является принципиальным, поэтому он вступает в столь не характерную для этого жанра полемику с автором предисловия к изданию 1965 года Владимиром Орловым: «Когда я слушаю песни Таривердиева или молодых людей, читающих наизусть стихотворения Цветаевой, то больше не MOiy согласиться с автором предисловия до сих пор наиболее полного издания поэзии Цветаевой 1965 года, что „не следует, конечно, ожидать, что сильная, но сложная поэзия Марины Цветаевой станет всеобщим достоянием". Поэзия Марины Цветаевой пережила своё возвращение - новыми книгами и публикациями, своим мощным влиянием на русскую поэзию шестидесятых и семидесятых годов, появляющимися песнями, своим участием в духовном бытии русского народа она стала „всеобщим достоянием"» [9, с. 14]3. Следующий за предислови-
3 «Un kad es Mausos Tariverdiejva dziesmas vai klausos pasdarbibas jauniesus skaitam Cvetajevas dzejojus, vairs nevaru piekrist pagaidäm vispilnlgäkä Cvetajevas dzejas 1965. gada izdevuma ievädniekam, ka „nevajag, protams, gaidlt, kä speclga, bet sarezgita Marinas Cvetajevas dzeja klüs par vispärejo ieguvumu". Marinas Cvetajevas dzeja ir piedzlvojusi savu atgriesanos - ar jaunäm grämatäm un publikäcijäm, ar savu speclgo ietekmi krievu sesdesmito un septindesmito gadu dzejä, ar toposajäm dziesmäm, ar piedalisanos krievu tautas sodienas garigajä esamlbä tä ir kluvusi par „vispärejo ieguvumu"» [9, c. 14].
ем перевод стихотворения «Моим стихам, написанным так рано...», выполненный О. Вациетисом, должен был в полной мере показать латышскому читателю, ещё не знакомому с творчеством М. Цветаевой, трагичность судьбы не признанного при жизни русского поэта.
Анализ переводов показывает, что случаи, когда причиной трансформации исходного текста является отсутствие лексического эквивалента в латышском языке, единичны и связаны с переводом устаревших слов или авторских окказионализмов. Переводя стихотворение «Не отстать тебе! Я острожник...» из цикла «Ахматовой», О. Вациетис изменяет текст оригинала, так как слово подорожная не имеет соответствия в латышском языке и может быть переведено только описательно. При переводе окказионализмов, являющихся одной из характерных особенностей идиостиля М. Цветаевой, используются различные переводческие стратегии. Сохраняя словообразовательную модель, переводчики либо дают буквальный перевод, либо создают собственный окказионализм, близкий к оригиналу как по семантике, так и по звучанию), При наличии соответствий в латышском языке нарушение лексической эквивалентности продиктовано стремлением переводчиков сохранить стиховую форму исходного текста -соотношение длинных и коротких строк, разделение на строфы, систему рифмовки, ритмический рисунок стихотворения. Несмотря на то, что решение этой задачи осложнено различиями в просодической системе русского и латышского языков, авторам переводов иногда удаётся добиться практически полного соответствия оригиналу. Показательным примером является перевод стихотворения «Психея», который выполнила поэтесса В. Белшевица. Некоторые переводы столь органично вошли в латышскую культуру, что стали основой для создания других произведений. Например, основой для одной из композиций известного латышского композитора Иманта Калнынына стало стихотворение «Как правая и левая рука» в переводе О. Вациетиса.
В 1990 - начале 2000-х годов в связи со столетием со дня рождением М.Цветаевой, а также выходом в свет не публиковавшихся ранее произведений и архивных материков, в Латвии, как и во всём мире, наблюдается значительный рост интереса к её творчеству. В периодике печатаются новые переводы лирики; благодаря Аманде Айзпуриете и Марису Чаклайсу, у латышского читателя появляется возможность по-
знакомиться с цветаевской прозой. Статьи о жизни и творчестве М. Цветаевой печатаются не только в массовых, но также в специализированных и научных изданиях. Искусствовед и театральный критик, профессор Латвийского университета Сильвия Радзобе публикует ряд статей, посвящённых М. Цветаевой. В 2007 году на отделении русистики и славистики гуманитарного факультета Латвийского университета была защищена диссертация «Незавершённые тексты в творчестве М. Цветаевой» на латышском языке.
В 1994 году во время гастролей «Театра А» Аллы Демидовой рижский зритель увидел знаменитую «Федру», что, возможно, стало одной из причин обращения латышских актёров к другому, тогда ещё малоизвестному широкой публике произведению М. Цветаевой - пьесе «Метель». В 1997 году актриса Бри-гита Силиня, впервые выступившая в роли режиссёра, представила на суд зрителей спектакль «Згпе§ри1еш8» («Метель»). В нём приняли участие шесть актёров различных латвийских театров - Индра Брике (театр «Дайлес»), Иварс Пуга (Латвийский Национальный театр), Даце Маковска (Лиепай-ский театр), Иварс Браковский, Петерис Вилкасте и Лита Бейре. Постановка представляла собой некоммерческий проект и была осуществлена за счёт личных средств участников. В течение года спектакль был неоднократно представлен на разных сценических площадках Риги, а также на первом международном фестивале авангардного искусства «Солнцеворот», проходившем в Санкт-Петербурге4. Постановка была встречена с большим интересом не только зрителями, но и профессиональной критикой. В частности, один из отзывов был написан известным латышским драматургом Дайнисом Гринваьдсом. Авторы анонсов и немногочисленных рецензий, появившихся в латышской прессе, отмечали романтическую идеализацию прошлого, влияние блоковской драматургии, значимость цветовой символики и рассматривали пьесу русского поэта как поэму-мистерию.
Однако, после появления отдельных публикаций, посвящённых 110-летнему юбилею М. Цветаевой, в течение более десяти лет её имя практически не встречается на страницах латвийской периодики. За это время выросло поколение латышских читателей, которые ничего не знают ни о жизни
4 Примечательно название статьи, написанной одним из участников спектакля Петерисом Вилкасте - «Латышская Цветаева расцветёт на Неве» {18, с. 12].
М. Цветаевой, ни о её произведениях. Неудивительно, что появление в репертуаре одного из рижских экспериментальных театров спектакля «Марина Цветаева. Вполголоса о Марине» («Marina Cvetajeva. Pusbalsi par Marinu») вызвало широкий резонанс: появились отзывы в прессе и на различных сайтах, посвящённые спектаклю видеосюжеты были показаны в новостных телевизионных программах. Спектакль был поставлен в «Dirty Deal Teatro» молодым режиссером Георгием Сурковыми, выпускником Латвийской академии культуры, работавшим в различных театрах Риги и Даугавпилса, в данное время продолжающим обучение в магистратуре Школы-студии МХАТ в Москве. Премьера состоялась 18 октября 2013 года. «Марина Цветаева» - первая постановка Dirty Deal Teatro на русском языке. Для латышских зрителей был предусмотрен синхронный перевод.
Основой спектакля слали «Повесть о Сонечке» а также стихотворения М. Цветаевой. Как следует из описания на сайте театра, «главная цель, которую ставит перед собой команда -организовать встречу, а если удастся, то и разговор зрителя с Мариной Ивановной» [11]. Этой установкой на интимность, на раскрытие глубоко личных переживаний поэта, режиссёр объясняет свой выбор материала: «Я выбрал «Повесть о Сонечке», потому что биографическая проза о других лучше характеризует человека, нежели когда он сам о себе рассказывает. Спектакль - это рассказ о Цветаевой посредством «Повести о Сонечке» [2]. Роль Марины Цветаевой исполнила Валерия Суркова, роль Сонечки Голидэй - начинающая латышская актриса Анта Айзупе. Постановка выдержана в стиле минимализма, отсутствуют соответствующие эпохе костюмы и декорации: «У нас будет чистое пространство, две актрисы, белая стена и много видео, которое будет максимально передавать настроение Цветаевой» [2]. Кроме видеоряда, в спектакле используется приём цветового и светового контраста. Светловолосая Валерия Суркова (Марина Цветаева) предстаёт перед зрителем в белой, а темноволосая Анта Айзупе (Сонечка) - в черной блузке без рукавов. По замыслу режиссёра, актрисы должны не играть Цветаеву и Сонечку, а рассказывать повесть, что не менее сложно, так как исполнители должны, не прибегая к актёрским приёмам и дополнительным сценическим эффектам, передать не только смысл и экспрессию текста, но также эмоциональное состояние персонажей. В образе, созданном В. Сурковой, зритель должен
увидеть М. Цветаеву, читающую «Повесть о Сонечке» и заново со всей страстностью переживающую описанные в ней события. Напротив, Сонечка - образ-фантом, плод творческого воображения поэта. Чтобы подчеркнуть иллюзорность происходящего, в спектакле использован приём театра теней: силуэт находящейся в постоянном движении и меняющей позы Анты Айзупе проецируется на холст, натянутый на металлический куб, разделяющий пространство сцены на две части. Также на это указывает манера ведения диалога: актрисы обращаются не друг к другу, а в зрительный зал.
Такое сценическое решение вызвало противоречивые отклики. Многие упрекали режиссёра в том, что спектакль представляет собой лишь чтение со сцены, лишённое какой-либо интерпретации. В первоначальном варианте анонса, изменённого после критических замечаний, было заявлено, что творческий коллектив стремился «сегодня - здесь и сейчас -определить своё отношение к по-прежнему противоречиво оцениваемой личности, рассказать свою историю о Марине Цветаевой» [11], что задавало определённый вектор зрительского восприятия. Как было написано в одной из рецензий, появившейся в латышской прессе, «запавшее в душу произведение уже само по себе повод для создания камерной постановки, но зачем обещать то, чего в спектакле нет и что даже, очевидно, не пытались осуществить? Поскольку, чтобы рассказать историю конкретной страсти, игре актрис не хватает психологизма, а для того, чтобы прийти к какому-то обобщению о личности Цветаевой или, как обещано в программке, о сущности любви, режиссёр слишком вольно и не структурированно использует смысловые возможности элементов спектакля» [16]. Театровед С. Радзобе не столь категорична. Рассматривая спектакль в контексте творчества поэта, она прочитывает разделённое экраном сценическое пространство в символическом ключе - как воображаемое идеальное место встречи, подобное тому, что было создано в «Попытке комнаты», а также как сферу подсознание М. Цветаевой, в котором существуют причудливые образы Сонечки Голидэй. Манера исполнения актрис также, по мнению критика, может быть интерпретирована как часть авторского замысла: «Различная манера подачи текста актрисами позволяет воспринимать их как два «я» одной личности - Марины Цветаевой. В. Суркова говорит напряжённо, но сдержанно, иногда на её лице играет отблеск улыбки, в то время как А. Айзупе, кото-
рой удаётся избежать объективно присущей тексту экзальтации, буквально качается на волнах собственных эмоций, создавая ощущение, что произносится поэтический текст, несмотря на то, что это проза. Может быть, перед нами реальная Цветаева, какой она сама себя видела, и идеальная -какой хотела быть, выступая в маске Сонечки» [15]. Однако и в этом, в целом положительном отзыве, отмечено недостаточно мотивированное использование микрофона при произнесении отдельных реплик и произвольное включение того или иного видеофрагмента.
Выбор стилистики поэтического театра, в которой основной акцент делается на актёрском исполнении художественного произведения, также расценивался некоторыми рецензентами как неудачный. Раньше, когда у зрителя не было иной возможности познакомиться с произведениями полузапрещённого поэта, такой подход был оправдан, но сейчас имя М. Цветаевой известно даже массовому читателю, поэтому чтение поэтического текста со сцены без какой-либо интерпретации или развёртывания театрального действа, по мнению критиков, утрачивает актуальность. В одной из рецензий отмечалось: «Возможно, «Марину Цветаеву» можно воспринимать как социальный проект для нечитающей публики, но, кажется, что сидящие в зрительном зале люди могут и умеют читать... Если считаете, что театр - это вспомогательная отрасль литературы, вам понравится. Однако у других появится вопрос - почему я не могу наслаждаться произведениями Марины Цветаевой дома?» [16].
Неоднозначно было воспринято исполнение Анты Айзупе. Актриса недостаточно хорошо владеет русским языком, поэтому произнесение некоторых слов вызывало у неё трудности, что, по мнению некоторых критиков, не позволяло зрителям почувствовать своеобразие прозы М. Цветаевой. Однако другие рецензенты отмечали, что непосредственность и эмоциональность исполнения заставили зрителя забыть о языковых погрешностях.
Также постановка Г.Суркова часто сравнивалась с моноспектаклем Чулпан Хаматовой «Час, когда в души идешь - как в руки...» по произведениям М. Цветаевой и Б. Ахмадулиной. Латвийские зрители смогли увидеть его во время гастролей известной российской актрисы, проходивших в Риге в октябре 2013 года всего за несколько дней до премьеры в «Dirty Deal Teatro». Выдержать такое сравнение было трудно, но, не-
смотря на неоднозначность оценок, спектакль «Марина Цветаева», безусловно, стал событием в театральной жизни Риги, и даже скептически настроенные рецензенты отмечали его эстетическую ценность.
Ещё одна встреча латвийского зрителя с творчеством М. Цветаевой состоялась в октябре 2014 года. Основой для постановки режиссёра и педагога Виктора Янсонса стала поэма «Крысолов». Данное произведение уже неоднократно становилось материалом для различных театральных экспериментов. Ещё в конце 1990-х моноспектакль «Крысолов» был поставлен в Минске, также поэма была использована в дипломных постановках выпускниками ГИТИСа и РАТИ, а 19 ноября 2015 года, в Московском Доме музыки состоялась премьера музыкально-поэтического спектакль «Крысолов» на музыку Александра Журбина. Режиссёров привлекает полифоническая природа текста, проявляющаяся на сюжетном, ритмическом и языковом уровнях, а также условность персонажей, воплощающих экзистенциальный конфликт быта и бытия. Для В. Янсонса особенно значимой стала музыкальность цветаевской поэмы, что нашло отражение в названии спектакля - «Крысолов. Поэтический джаз на пять голосов». Как и в постановке Г. Суркова, в данном спектакле текст не разыгрывается, а исполняется, но внимание режиссера направлено на сам текст, на ритм, звучание и интонацию стиха, из которого рождается смысл. В постановке не используется музыкальное сопровождение, отсутствуют декорации, костюмы исполнителей условны. Главным выразительным средством становится речевая импровизация. Премьерный показ состоялась в рижском театре «Общество свободных актёров», затем спектакль был представлен в Музее театра имени Эдуарда Смилгиса, а также в рамках дней русской культуры в Латвии. Постановка была осуществлена воспитанниками В. Янсонса, которые делают лишь первые шаги на профессиональной сцене. Возможно, поэтому спектакль остался незамеченным критикой, однако вызвал большой зрительский интерес.
Приведённые факты свидетельствуют о том, что интерес к личности и творчеству М. Цветаевой не ослабевает, однако появившийся более тридцати лет назад сборник лирики до сих пор остаётся единственной книгой произведений М. Цветаевой на латышском языке. Время от времени в латышской периодике появляются переводы отдельных произ-
ведений, однако, значительная часть творческого наследия М. Цветаевой ещё не переведена. Это не только делает творчество М. Цветаевой недоступным для восприятия молодым поколением, большая часть которого либо не владеет русским языком, либо знает его не настолько хорошо, чтобы знакомится с поэтическими текстами на языке оригинала. Отсутствие традиции перевода препятствует также научному изучению творчества поэта. Трудности возникают уже при переводе названий некоторых произведений, например, поэм «Новогоднее», «Попытка комнаты». Произведения М. Цветаевой на латвийской сцене - также явление достаточно редкое. Их ставят начинающие режиссёров экспериментальных или недавно существующих театров, зачастую не имеющих постоянной труппы. Нередко это разовые или сезонные постановки, приуроченные к очередной годовщине со дня рождения поэта. Как правило, спектакли выдержаны в стилистике поэтического театра. Значимую роль в них играет визуальное и музыкальное сопровождение, драматическое действие сведено к минимуму. Возможно, в контексте современных театральных экспериментов постановках такого рода воспринимаются как анахронизм. Однако не следует забывать, что для значительная часть латышской аудитории, выросшей в постсоветскую эпоху, осуществлённые латвийскими режиссёрами постановки, наряду с немногочисленными переводами, являются одной из редких возможностей прикоснуться к многогранному наследию русского поэта. Хочется верить, что приближающийся очередной юбилей станет не просто памятной датой, а откроет новую страницу в истории рецепции творчества М. Цветаевой в Латвии.
Литература
1. Барышникова Т. Рига Марины Цветаевой // Rigas teksts. Zinätnisko rakstu kräjums. (Rusistika Latviensis II). Riga, 2008. 106. -111. pp.
2. Вессель Л. Георгий Сурков: «Даугавпилс - это город-личность». URL: http://www.grani.lv/daugavpils/38864-georgiy-surkov-daugavpils -eto-gorod-lichnost.html [25.06.2016].
3. Даманская А. «Сын памятника Пушкина». На вечере Марины Цветаевой о великом поэте // Сегодня. 1937. № 65. С. 3.
4. Зиедонис И. Эпифании. Москва, Советский писатель. 1977. 90 с.
5. Пильский П. Марина Цветаева. Стихи к Блоку / / Сегодня. 1922. № 90. С. 5.
6. Пильский П. Марина Цветаева. После России. Стихи 1923-1925 годов // Сегодня. 1928. № 229. С. 8.
7. Седых А. У Марины Цветаевой // Сегодня. 1925. № 291, С. 10.
8. Цветаева М. Собрание сочинений в семи томах. Москва, Эллис Лак. 1995. Т. 7. С. 298.
9. Barisnikova Т. Nepabeigtie teksti Marinas Cvetajevas dailradë. Promocijas darbs ñlologijas doktora gräda iegüsanai. Literatürzinätnes nozarë. Cittautu literatüras vestures apaksnozarë. Riga, Latvijas Universitäte. 2007.
10.Cvetajeva M. Lirika. Riga, Liesma. 1982. 183 pp.
1 Í.Marina Cvetajeva | Марина Цветаева. URL: http://dirtydeal.lv/ teatro/2013/09/15/marina-cvetajeva [25.06.2016].
12.GrInvalds D. Sniegputenis rudenl // Rigas Balss. 1997. 17.okt. 7. PP.
13.Radzobe S. Stasts par Marinas Cvetajevas „Teatra romanu" // Literatüra un Mäksla Latvijä. 2000. 21.09. - 16.11. 16. pp.
14.Radzobe S. Amazones mïts M. Cvetajevas dzlvë un dailradë // Antiquitas viva. Studia classica. LU ZR 645. sëjums. Riga, Latvijas universitäte. 2001. С. 84-90.
15.Radzobe S. Meginäjums definët Marinu Cvetajuvu. URL: http://www.satori.lv/raksts/6389 [25.06.2016].
lô.Radzobe Z. Lasït Marinu. URL: http://www.kroders.lv/verte/185 [25.06.2016].
17.Vilkaste P. Latviesu Cvetajeva atplaukst pie Nevas / / Literatüra. Mäksla. Mës. 1997. 3. /10. Jul. 12. pp.
Женщина-Мадонна в творчестве русских литераторов Латвии 1920-1930-х годов
Н.И. Шром
Женщина-Мадонна - одна из надиндивидуальных, тяготеющих к архетипичности моделей репрезентации феминно-сти, самый традиционный стереотип идеальной женственности. Навязывание гендерной роли идеальной жены/матери в качестве единственно возможной реализации женщины, оправдываемой самой природой, привело к активному переосмыслению этой модели в европейском общественном и культурном сознании XX века. Подключение к полемике русских писательниц Латвии привело к формированию нового жанра - женского романа инициации. Основной проблемой романов Э. Арене, С. Тасовой, А. Казаровой становится онтологический и этический выбор между традиционной ролью жены/матери и новой женщиной, выступающей с проповедью материальной и сексуальной свободы.
