CC BY
111
УДК 821.161.1
ТВОРЧЕСКИЕ ИСТОКИ ЦВЕТАЕВСКОГО ЦИКЛА «АХМАТОВОЙ» (1916)
Максимова Т.Ю.
В статье рассматриваются творческие истоки цикла «Ахматовой», созданного М.И. Цветаевой в 1916 году. Даётся подробный анализ стихотворения «Анне Ахматовой» (1915), ставшего своеобразной предтечей цикла, говорится о своеобразии авторского восприятия личности и творчества А.А. Ахматовой. Выявляются ключевые особенности образа адресата, созданного в стихотворении и в цикле.
Ключевые слова: М.И. Цветаева, стихотворение «Анне Ахматовой», цикл «Ахматовой», образ музы, лирическая героиня, творчество, адресат цикла, метафорический ряд.
CREATIVE SOURCES OF THE TSVETAYEVA'S CYCLE OF "AKHMATOVA" (1916)
Maximova T.Yu.
In article creative sources of the cycle of "Akhmatova" created by M. I. Tsvetaeva in 1916 are considered. The detailed analysis of the poem to "Anna Akhmatova" (1915) which has become a peculiar forerunner of a cycle is given it is told about an originality of author's perception of the personality and creativity A.A. Akhmatova. Key features of an image of the addressee created in the poem and in a cycle come to light.
Keywords: M. I. Tsvetaeva, poem to "Anna Akhmatova", cycle of "Akhmatova", image of a muse, lyrical heroine, creativity, addressee of a cycle, metaphorical row.
1916 год в творческой биографии Марины Ивановны Цветаевой стал одним из самых насыщенных и плодотворных. В этот период было написано немало стихотворений, вошедших впоследствии в сборник «Вёрсты», созданы такие известные циклы, как «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Бессонница». В их числе следует назвать и цикл, который поэтесса посвятила своей современнице, уже вкусившей в полной мере славы и известности - Анне Андреевне Ахматовой. Это произведение стало ярким свидетельством того, какое место занимала в ту пору ахматовская поэзия в творческом сознании Цветаевой.
Обращаясь к истокам авторского замысла, необходимо прежде всего сказать о том, что значительную роль в возникновении цикла, несомненно, сыграла поездка Цветаевой в Петербург (тогда уже Петроград) зимой 1915-1916 годов. Хотя её мечта о встрече с Ахматовой, которой в Петербурге тогда не было, и не осуществилась, Цветаева, выступая с чтением своих стихов «от лица Москвы», читала их, по её собственным словам, «как если бы в комнате была Ахматова, одна Ахматова» [1, IV, с.287].
Как впоследствии поясняла Цветаева в своём очерке «Нездешний вечер» (1936), ей хотелось тогда «Москву - Петербургу - подарить, Ахматовой эту Москву в себе, в своей любви, подарить, перед Ахматовой - преклонить. Поклониться ей самой Поклонной Горой с самой непоклонной из голов на вершине. Что я и сделала, в июне 1916 года, простыми словами:
В певучем граде моём купола горят, И Спаса Светлого славит слепец бродячий, И я дарю тебе свой колокольный град - Ахматова! - и сердце своё в придачу
[1, IV, с.287].
Цикл 1916 года, однако, не был первым обращением Цветаевой к образу поэтессы. Еще в
феврале 1915 года ею было написано стихотворение «Анне Ахматовой». Можно сказать, что именно оно стало своеобразной предтечей цикла, созданного полтора года спустя. В этом стихотворении, при всей его краткости, оказались ясно обозначены те ключевые черты ахматовского портрета, который в дальнейшем будет подробно воссоздан в цикле. Поэтому мы с полной уверенностью можем сказать, что это небольшое стихотворение заслуживает внимания и как самостоятельное произведение, и как исток будущего цикла.
Обратим внимание, что в тексте стихотворения с точностью до указания минут, как важнейший факт внутренней жизни автора, отмечено возникновение того особого, сердечного восприятия ахматовской поэзии, которое позже так ярко проявится в цикле: «В утренний сонный час, //Кажется, четверть пятого, - // Я полюбила Вас, // Анна Ахматова» [1, I, с.235].
Образ героини, представленный здесь, одновременно и экзотичен, и величествен: Узкий, нерусский стан -Над фолиантами. Шаль из турецких стран Пала, как мантия [1, I, с.234]. Можно предположить, что Цветаева, к тому времени ещё ни разу не видевшая Ахматову в жизни, создавала этот портрет, опираясь на известные в то время изображения поэтессы. А. А. Саакянц в своей книге «Марина Цветаева. Жизнь и творчество» пишет: «Нужно сказать, что молодая Ахматова и впрямь несла в своём образе некие приметы так называемой "роковой женщины" (и, более того, утверждала их — любила позировать, сниматься). То был образ молодой стройной, зябкой, кутающейся в шаль черноволосой горбоносой красавицы с тёмной челкой. К 1914 году литературные Петербург и Москва уже знали два портрета Ахматовой: О. Делла Вос-Кардовской и Н. Альтмана» [2, с.72].
Как нам представляется, именно с портретом работы замечательной художницы Ольги Людвиговны Делла-Вос-Кардовской (1875-1952), написанным в 1914 году, можно было бы сравнить цветаевское изображение Ахматовой. Однако это не значит, что поэтесса копирует его - хотя на портрете мы видим и «фолиант» - книгу, на которой лежит правая рука героини, и роскошную шаль, в самом деле, напоминающую мантию. Все эти детали становятся для Цветаевой некой отправной точкой, от которой она отталкивается, создавая собственную «версию» ахматовского образа.
Сам прерывистый, неровный ритм стихотворных строк, заданный первой строфой, словно предвосхищает следующее, возникающее во второй строфе, определение: «Вас передашь одной // Ломаной чёрной линией» [1, I, с.234]. И здесь происходит ещё одно, весьма неожиданное, пересечение поэзии с изобразительным искусством. Как известно, Ахматова ещё в 1910 году познакомилась в Париже с художником Амедео Клементе Модильяни (1884-1920). В 1911 году, когда она вновь приехала во Францию, он создал целую серию её портретов. История, связанная с ними, заслуживает отдельного разговора. Здесь же лишь отметим, что сама Ахматова до конца жизни хранила единственный уцелевший у неё рисунок Модильяни и поместила его на обложку своей последней книги «Бег времени», вышедшей в 1963 году. Однако в ту пору, когда Цветаева писала своё стихотворение, рисунки Модильяни, на которых была запечатлена Ахматова, оставались сугубо личным достоянием поэтессы и никак не могли быть известны широкой публике.
Тем не менее, читая стихотворение «Анне Ахматовой», мы можем убедиться в том, что Цветаева видит в облике своей героини ту же лаконичную выразительность и предельную «очерченность», которые вдохновили парижского художника. Модильяни запечатлел их в необычайно точном и запоминающемся графическом образе, с помощью той самой «чёрной линии», о которой говорит поэтесса. «Ломаность» же в цветаевском стихотворении означает резкость перепадов в настроениях адресата цикла и своеобразие их проявления: «Холод - в весельи, зной -// В Вашем унынии» [1, I, с.234].
Цветовое определение - «чёрной линией», данное во второй строфе стихотворения, будет дополнено и усилено в следующей строфе: «Облачный - тёмен - лоб // Юного демона» [1, I, с.234]. Необходимо подчеркнуть, что оно соотносится не столько с колоритом ахматовской лирики, сколько передаёт доминанту внутреннего состояния героини, -трагического, в представлении Цветаевой: «Вся Ваша жизнь - озноб. // И завершится чем она? [1, I, с.234].
Так от изображения внешнего облика, запечатлённого в первой строфе несколькими яркими штрихами, Цветаева уже во второй и третьей строфах переходит к «внутреннему портрету» адресата цикла. В душе своей героини поэтесса видит два, казалось бы, противоположных начала: силу, властность, повелительность - и беззащитность, ранимость,
обнажённость чувств. Но и то, и другое, по Цветаевой, одинаково мощно способно воздействовать на окружающих и на читателя - увлекая их, полностью подчиняя себе: «Каждого из земных Вам заиграть -безделица! // И безоружный стих // В сердце нам целится» [1, I, с.234].
В этих строках автор вновь говорит о парадоксальном сочетании как будто бы несовместимых начал: с одной стороны, речь идёт об опасной и, возможно, даже губительной «игре» с чужими душами, а с другой стороны, подкупающее и навсегда берущее в плен обаяние свойственно «безоружному стиху». По Цветаевой, именно в этом кажущемся противоречии и заключена разгадка феномена ахматовской поэзии.
От четвёртой к пятой, завершающей, строфе стихотворения поэтесса словно прочерчивает некую линию. Говоря про «безоружный стих» и апеллируя к воображению читателя, она стремится вызвать у него ассоциацию со стрелой Амура, которая поначалу «в сердце нам целится», а затем, как и положено ей, достигает результата - вызывает любовь. Именно поэтому с такой искренностью и безоглядностью в финале стихотворения Цветаева признаёт: «Я полюбила Вас, // Анна Ахматова» [1, I, с.235].
Тем самым ещё раз подтверждается, какой могущественной силой, в глазах автора, наделена поэтесса, которой посвящено стихотворение. Заявленная ещё в первой строфе аналогия («шаль <...> как мантия») призвана подчеркнуть не только царственность облика героини, но и то, какой «королевской» властью она обладает. Указание на масштаб её воздействия на других людей мы находим в четвёртой строфе: «Каждого из земных Вам заиграть - безделица!». А самым мощным орудием этой власти оказывается «безоружный стих». И, по воле властительницы, владетельницы этого стиха, он, подобно стреле Амура, пронзает сердца.
Весь этот метафорический ряд будет впоследствии продолжен и развёрнут Цветаевой в цикле 1916 года. Там, уже в первом стихотворении, Ахматова появляется перед нами в образе повелительницы сердец: «прекраснейшая из муз», по определению Цветаевой, обладает невероятным, безграничным могуществом:
Ты чёрную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы
[1, I, с.303].
В первом стихотворении цикла щедро будет использовано не столь уж привычное для цветаевской героини местоимение «мы». И это неслучайно: прибегая к обобщению, автор хочет подчеркнуть, что множество сердец покорено даром поэтессы. Цветаева ясно осознавала уникальность и неповторимость этого дара.
В своей книге «Скрещение судеб» М.И. Белкина отмечает: «Когда-то, полемизируя с теми, кто упрекал Ахматову, что та писала: «Всё о себе, всё о любви», Марина Ивановна возражала: «Да, о себе, о любви - и ещё - изумительно - о серебряном голосе
оленя, о неярких просторах Рязанской губернии, о смуглых главах Херсонесского храма, о красном кленовом листе, заложенном в Песне Песней, о воздухе, «подарке Божьем»... Какой трудный и соблазнительный подарок поэтам - Анна Ахматова!..» [3, с.227-228].
Своё трепетное и благодарное чувство по отношению к Ахматовой и её поэзии Цветаева в полной мере выразила в «именном» цикле стихов-прославлений, который был определён А.А. Саакянц как «восторженный гимн любви и восхищения. . .» [4, с.101]. Сама Цветаева, годы спустя, вернувшись из эмиграции, так вспоминала об этом времени: «Просто, был 1916 год, и у меня было безмерное сердце, и была Александровская Слобода, и была малина (чудная рифма - Марина), и была книжка Ахматовой... Была сначала любовь, потом - стихи...» [3, с.227].
Накал чувств в ахматовском цикле очень велик, и А.И. Павловский, например, считает: «Стихи, посвященные Ахматовой, восторженны,
экзальтированны...» [5, с.123]. Вспомним, однако, слова самой Цветаевой о том, что безмерность её слов есть только тень безмерности её чувств. Изначально она была наделена удивительным, «безмерным» сердцем, которое в жизни, «нищей и тесной» [1, III, с.30], ей так часто приходилось смирять - дабы не испугать ближнего «лавиной чувств». Зов её души слишком редко вызывал адекватный ответный отклик или эхо.
В творчестве же не было нужды прятать, скрывать, «гасить» свои переживания - тот «небесный пожар», о котором она, спустя несколько лет, скажет в письме Ахматовой: «Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и высоко от Вас! -Если были бы журналы, какую бы я статью о Вас написала! - Журналы - статью - смеюсь! - Небесный пожар!» (апрель 1921 года) [1, VI, с.201]. Цветаевская любовь, в каком-то смысле, действительно, если вспомнить слова Маяковского, может быть определена как «громада-любовь».
Именно в творчестве поэтесса могла себе позволить видеть и изображать всё «(Преувеличенно, то есть: // Во весь рост)» [1, III, с.32]. Цветаева всегда переносила в собственную творческую жизнь напряжённость и энергию самозабвенных, безоглядных чувств. «Гудят моей высокой тяги // Лирические провода» [1, II, с.176], - так метафорически обозначила она это свойство в цикле 1923 года «Провода». И в жизни, и в своей поэзии она была - если воспользоваться любимым ею определением В.К. Тредиаковского - «творитель» - и неоднократно признавала:
Между любовью и любовью распят Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век
[1, I, с.249]; Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе Насторожусь - прельщусь - смущусь -рванусь.
О милая! - Ни в гробовом сугробе, Ни в облачном с тобою не прощусь
[1, I, с.570].
Эта готовность и способность любить - душу другого человека, его талант - в полной мере проявилась именно в многочисленных авторских посвящениях поэтам-современникам. С годами таких посвящений будет становиться всё больше, и это станет одной из отличительных черт всего творчества Цветаевой.
В период 1910-х-1920-х годов она ощутила глубокое духовное родство со своей «сестрой» «по музе, по судьбам» и посвятила ей, по определению А.И. Павловского, "как бы оды, неожиданно воскресшие в XX веке; они, как и полтора столетия назад, обращены к царице - на этот раз к царице поэзии" [5, с.123]. Верность такой оценки можно подтвердить не только текстами стихотворений, вошедших в цикл. Есть и ещё одно, незавершенное, в котором мы можем найти такие строки:
- Куда это держишь путь,
Красавица - аль в обитель?
- Нет, милый, хочу взглянуть
На царицу, на царевича, на Питер.
<...>
...И вот меж крылец - крыльцо
Горит заревою пылью,
И вот - промеж лиц - лицо
Горбоносое и волосы как крылья
[1, I, с.310].
Так же, как и в цикле «Стихи к Блоку», начало которому было положено в 1916 году, облик адресата явлен читателю в субъективном авторском восприятии и изображении. Цветаева ищет и находит то, что было наиболее важно для неё самой. Но именно необычный угол зрения, индивидуальное понимание роли и значения этих людей, самобытный взгляд на их творчество позволяют поэтессе открыть нечто оригинальное и в образе современников, и в своей лирической героине.
Так проявилась одна из феноменальных особенностей творчества Цветаевой. Ей открывалось самое главное в человеке, некая сердцевина его души -часто неведомая, скрытая - не только от других, но и от него самого. И в жизни, и в искусстве Цветаева всегда стремилась «высвободить» эту тайну. Это позволило ей создать целый ряд замечательных портретов многих поэтов, живших в одну эпоху с нею, - не только Ахматовой и Блока, но и К.Д. Бальмонта, А. Белого, В.Я. Брюсова, М.А. Волошина, О.Э. Мандельштама, Б.Л. Пастернака.
Молодая Ахматова была для Цветаевой, как она определит позже, гостьей «из страны Любви» [6, с.211]. (75,211). Таинственная и властная, завораживающая и победительная, эта «гостья» вызывает у автора восхищение. При этом её изображение - и в стихотворении 1915 года, и в цикле, написанном в 1916 году, - даётся не обособленно. И в том, и в другом случае лирическая героиня самой Цветаевой активно включается в действие. Вследствие этого обращение к образу Ахматовой позволяет поэтессе добавить новые краски и к образу своей лирической героини.
Прославления «Царскосельской Музы», которые мы находим в цикле, необычайно насыщены эмоционально, это проявление неудержимого буйства чувств. Такой видится Цветаевой и душа самой Ахматовой - способной к глубоким переживаниям, подверженной игре страстей. Поэтому адресат цикла предстает перед читателем в образе, исполненном необычайной динамичности: «Ты, срывающая покров // С катафалков и с колыбелей.» [1, I, с.307]; «...на сердце вороном налетев, // В облака вонзилась» [1, I, с.303].
В поэзии Ахматовой, при всей её внешней сдержанности, Цветаева ощутила громадную внутреннюю напряженность и нашла возможность сделать этот накал чувств видимым, дав ему яркое образное выражение. Именно поэтому, среди многих других «титулов» («Муза плача», «Царскосельская муза», «Златоустая Анна»), появляется в цикле ещё один, очень важный для автора. В пятом стихотворении цикла Цветаева говорит про «грозный зов // Раненой Музы» [1, I, с.306].
Это определение обретает в произведении двойной смысл: Муза не только сама «ранена», но и читателя «ранит» «смертельной» своей «судьбой». Именно в этом видит Цветаева знак приобщённости к таинству настоящей поэзии:
Мы коронованы тем, что одну с тобой Мы землю топчем, что небо над нами - то же! И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой, Уже бессмертным на смертное сходит ложе
[1, I, с.303].
Подводя итог, мы можем заключить, что Цветаева, создав в 1916 году свой цикл «Ахматовой», сполна подтвердила те слова, что были сказаны ею в стихотворении, написанном в 1915 году: «Я полюбила Вас, // Анна Ахматова». Недаром позже, в одном из писем 1923 года, Цветаева скажет о том, как по-особенному она воспринимала и любила двух адресатов её «именных» циклов: «И ещё совсем по-другому уже Ахматову и Блока (Клочья сердца)» [6, с.390].
Литературоведение
Список литературы
1. Цветаева М.И. Собрание сочинений: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994-1997.
2. Саакянц А.А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997. 816 с.
3. Белкина М.И. Скрещение судеб. М.: Книга, 1988. 464 с.
4. Саакянц А.А. Марина Цветаева: Страницы жизни и творчества (1910-1922). М.: Советский писатель, 1986. 352 с.
5. Павловский А.И. Куст рябины. О поэзии Марины Цветаевой: Монография. Л.: Сов. писатель, 1989.
352 с.
6. Цветаева М.И. Об искусстве. М.: Искусство, 1991. 496 с.
Об авторе
Максимова Татьяна Юрьевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы ХХ века, Московский государственный областной университет, tatmaximova@list.ru
