CC BY
18
УДК 82.091 ПЕТИНА В. А.
аспирант кафедры истории русской литературы Х^ХХ веков, Орловский государственный университет имени И. С. Тургенева
E-mail: vasilisa.27.03@mail.ru
UDC 82.091 PETINA V.A.
Graduate student, department of the History of the XI-XIX centuries of the Russian Literature Orel State University E-mail: vasilisa.27.03@mail.ru
«ТУРГЕНЕВСКИЙ ТЕКСТ» В «ДНЕВНИКЕ» С.Я. НАДСОНА «TURGENEV'S TEXT» IN S.Y. NADSON'S «DIARY»
В статье рассматривается цитата из повести И. С. Тургенева «Андрей Колосов», объясняются мотивы ее использования в «Дневнике» С.Я. Надсона, анализируются особенности образа рассказчика и героя повести - Щитова. Доказывается, что С.Я. Надсоном по отношению к собственному творчеству, был использован прием самоиронии, почерпнутый поэтом из повести И. С. Тургенева.
Ключевые слова: Надсон, Тургенев, творческий процесс, «Андрей Колосов», персонаж, Щитов, кружок Н. Станкевича, Иван Петрович Клюшников.
In the article I.S. Turgenev's quote from the story «Andrei Kolosov» is examined, motives of its use in S.Y. Nadson's «Diary» and the features of an image of the story-teller and the main character of the story - Shchitov are analyzed. It is proved that S.Y Nadson, in relation to his own creativity, has used the reception of self-irony obtained from I.S. Turgenev's story
Keywords: Nadson, Turgenev, creative process, "Andrey Kolosov", character, Shchitov, N. Stankevich circle, Ivan Petrovich Klyushnikov.
Литературоведы, изучающие творчество Семена Яковлевича Надсона, неоднократно обращались к проблеме влияния на лирику поэта произведений предшественников и современников. Т.Ю. Мишина рассмотрела традиции лермонтовской лирики в творчестве поэта, С.В. Сапожков - А.С. Пушкина, А.Н. Плещеева, Н.А. Некрасова; В.В. Чаркин - традиции лирики Пушкина, поэм и стихов Лермонтова, поэзии Некрасова, балладного и романного творчества Алексея Толстого. В статьях, монографиях и диссертации Л.П. Щенниковой детально рассмотрено влияние на творчество поэта произведений Ф.М. Достоевского.
Проблема влияния творчества Тургенева на Надсона в литературоведении не рассматривалась. Однако уже в «Дневнике» Надсона от 31 октября 1877 года есть запись: «На скрипке учение подвигается довольно быстро, во французском языке особенных успехов в себе не замечаю, пишу по-прежнему вирши, или, сказать по-тургеневски, высиживаю их» [7, с. 74].
Использование пятнадцатилетним мальчиком «тургеневского» слова «высиживаю» необычно. Известно, что Тургенев в своих письмах так характеризовал творческий процесс. Например, Фету от 24 августа (5 сентября) 1866 г он писал: «Махнуть рукой и прочь пойти. Я, однако, понемногу высиживаю какое-то несчастное полуискалеченное детище»[13, 6, с. 97]; А. И. Герцену от 23 мая (4 июня) 1867 г.: «Требуешь ты многого в немногих словах: описать общество старое и молодое, да еще с трех точек зрения! Постараюсь что-нибудь высидеть - может, впрок пойдет»[13, 6, с. 259]; А.Ф. Писемскому: «Ваше письмо меня весьма обрадовало, тем более, что я до сих пор, кроме осуждения моего романа, даже от приятелей ничего не слыхал и мысль невольно зарождалась в голове: "уж не
уродца ли я высидел?"» [13,6, с. 268]
Надсон был знаком с тургеневским определением творческого процесса по повести 1844 года «Андрей Колосов»: «В особенности боялись Щитова те самолюбивые, мечтательные и бездарные мальчики, которые по целым дням мучительно высиживают дюжину паскуднейших стишков, нараспев читают их своим "друзьям" и пренебрегают всяким положительным знаньем» [12, с. 20].
Совершенно очевидно, что юный поэт был вдумчивым читателем, он не просто запомнил характеристику, данную в повести мальчикам-поэтам, но и применил ее, очень критично, по отношению к собственному творчеству. Отношение Надсона к повести было прямо противоположным той оценке, которая давалась произведению самим автором. Тургенев писал: «Мне очень лестно, что ты хочешь упомянуть об одном из моих первых произведений; но вот что я должен тебе заметить. "Андрей Колосов" явился в "Отечественных записках" в 1844-м году - и прошел, разумеется, совершенно бесследно. Молодой человек, который в то время обратил бы внимание на эту повесть, был бы в своем роде феномен. Таких вещей молодые люди не читают: они не могут (да и, говоря по справедливости, не заслуживают этого) обратить на себя их внимания»[13, 10, с. 312].
Однако повесть понравилась не только Надсону, но и еще одному молодому читателю. Двадцати четырех летний Ф.М. Достоевский писал брату: «Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умен, образован, 25 лет, - я не знаю, в чем природа отказала ему? Наконец: характер неистощимо прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе. Прочти его повесть в "Отечественных записках" "Андрей Колосов" - это он сам, хотя и не думал тут себя выстав-лять»[2, с. 54].
© Петина В. А. © Petina V.A.
Надсона, как и Достоевского, не мог не привлечь герой повести. Он не мог оставаться безразличным и к проблеме «искренности» в любви. Понятно, что до конца понять повесть в силу своего возраста Надсон не мог
Образ Колосова достаточно подробно рассмотрен в литературоведении. Н.Н. Наумова писала: «Интересен положительный герой повести - Андрей Колосов. Его отличает «ясный, простой взгляд на жизнь<...> отсутствие всякой фразы». Молодой Тургенев не только видит обреченность дворянской приверженности к «фразе», но и чувствует назревающую потребность русской жизни в герое, обладающем трезвостью мысли, цельностью характера» [9. с. 40-41], С.М. Петров отметил, что «Андрей Колосов такой же необыкновенный человек, как и герой романтических повестей 30-х годов. Однако <...> с его ясным, веселым, простым отношением к жизни, не делавшим его, однако, пошлым и прозаичным, с его честностью в чувствах и перед другими и перед собой, показался его друзьям именно человеком необыкновенным <.. > Поняв, что в нем нет глубокого и сильного чувства к полюбившей его девушке, Андрей Колосов расстается с ней, не желая обманывать ни ее, ни себя, как ни горька была истина» [10, с. 34].
Несколько прямолинейно понял идею писателя П.Г. Пустовойт. Он считал, что в повести И.С. Тургенев сталкивает «героев романтического и реалистического толка, Тургенев отдает предпочтение последнему, то есть человеку с «ясным, простым взглядом на жизнь». Романтический же герой его симпатий не вызывает» [11, с. 70].
Исследовательница З. Золдхэли-Деак считает, что образ рассказчика - это «предвестник» типа «маленького человека» в творчестве И.С. Тургенева. «В его лице впервые в прозе Тургенева изображается слабый, сомневающийся в себе герой, и впервые внутренние качества этого героя проверяются в любви, где он терпит фиаско. "Маленький человечек" откладывает решения на "завтра" <...> В "Андрее Колосове" "маленькому человечку" противопоставляется человек нового типа, не умевший и не желающий притворяться, непосредственный, с ясным, простым взглядом на жизнь» [5, с. 157]. На первый взгляд, может показаться, что в образе рассказчика реализован тип маленького человека. Ведь даже его отчество не интересует собеседника: «"А это кто?» - «Мой родственник - честь имею представить: Николай Алекс...» - «Хорошо, хорошо, - перебил его Иван Семеныч, - рад, очень рад.»» Однако Ж. Золдхэли-Деак не увидела в тургеневском герое очень важную особенность: именно он рассказывает о своей молодости и любви, он дает честную и откровенную оценку произошедшему, а значит, смог осознать собственные наивность и простодушие. Слова героя: ««Варя! неужели ж ты меня не полюбишь... никогда?.. никогда?..» Вот какие речи произносил ваш покорнейший слуга в столичном граде Москве, лета тысяща восемьсот тридцать третьего, в доме своего почтенного наставника» [12, 26], - полны настоящей самоиронии. Определение «почтенный наставник», данное молодому человеку Колосову, раскрывает истинное отношение рассказчика к человеку, вызывавшему когда-то в нем восхищение.
Первым исследователем, объяснившим смысл образа рассказчика, стала И.А. Беляева. Она отметила, что
Тургенев «представил в повести параллельно судьбу другого героя - рассказчика, который как раз пришел к удивительному откровению - сознанию своей простоты и незначительности как самого значительного и важного в мире. Чувство, которое рассказчик испытывал к героине, и которое казалось ему колоссальным <.. > в минуту наивысшего откровения вдруг обнаружило свою быстротечность, прозаичность, даже пошлось» [1, с. 93].
Следовательно, в отличие от Колосова, Николай - герой эволюционирующий. Он проходит путь от романтизированного отношения к миру и чувствам до объективного понимания этого мира и самого себя: «Помню - эта страшная разница между вчерашним и сегодняшним днем меня самого поразила; в первый раз пришло мне в голову тогда, что в жизни человеческой скрываются тайны - странные тайны. С детским недоумением глядел я в этот новый, не фантастический, действительный мир» [12, с. 31].
Определенную роль в изменении мировоззрения рассказчика сыграло и общение с Щитовым, которому и принадлежат слова о «бездарных мальчиках».
Щитов - персонаж парадоксальный. Колосов сравнивает его «с неподметённой комнатой русского трак-тира»[12, с. 20]. Рассказчик замечает, что это «страшное сравнение». И, соглашаясь с Колосовым, дает ему прямо противоположную оценку: «И между тем в этом человеке было пропасть ума, здравого смысла, наблюдательности, остроты <...> Он иногда поражал нас каким-нибудь до того дельным, до того верным и резким словом, что мы все невольно притихали и с изумленьем глядели на него»[12, с. 20]. С образом Щитова в повесть входит понятие «русский». Это слово возникает в повести всего три раза: дважды в рассказе Николая о Щитове. У Колосова сознание и поведение европейское. При всей его естественности, эмоции свои он не демонстрирует. Даже о смерти преданного Гаврилова герой говорит спокойно («голос его слегка задрожал»). Щитов чувств своих не скрывает, и говорит то, что хочет.
Русский человек - это проявление чувств, как негативных, так и позитивных, и полное отсутствие продуманности своих действий. «Да ведь русскому человеку, в сущности, всё равно: глупость ли он сказал или умную вещь» [12, с. 20]. Естественность Щитова глубинная, не привнесенная воспитанием и литературой. Он абсолютно «природный» человек. Не случайно в повести с ним сравнивается «зесьма «легкая» барышня» Танюшка, «развязная и умная как бес, Щитов в женском платье» [12, с. 25]. Она безоглядно предается страстям и именно этим притягивает Колосова, который не может с ней расстаться.
Литературным вкусом Щитов, бесспорно, обладает. Ассонансная рифма «человек-скелет» смешна даже не отсутствием благозвучия, а смыслом и анатомичностью подхода. Как известно, большая часть поэтов старается вынести основной смысл строки в ее окончание. «Это свойство рифмы близко к роли композиционного повтора, связывающего воедино различные части произведения и обеспечивающего более глубокое восприятие его внутренних содержательных связей и его общей художественной целостности» [14, с. 206]. И то, что Щитов не принимает стихи бездарного поэта, еще раз доказывает необычность его сознания и способность чувствовать слово. Для циника и материалиста стихи: «Человек - /Сей неободранный
скелет...», - были бы нормой. Своей натуралистичностью они вполне могли вписаться в общую концепцию борьбы с романтикой и романтизмом, но Щитов не способен, да и не хочет, скрывать свое отношение к глупости. Но сути, его издевательства над бездарным поэтом являются актом процесса воспитания.
Точно так же он воспитывает и Николая. Он высмеивает его привязанность к Колосову, заставляя задуматься о том, что каждый человек должен быть самостоятельной личностью, иметь собственные взгляды на жизнь и не являться отражением другого человека. И фраза рассказчика («слова Щитова запали мне в душу») доказывает, что ирония помогла Николаю задуматься о себе самом. Самоирония рассказчика по отношению к прошлому является одним из ведущих средств создания образа главного героя.
Необычность образа Щитова заставляет искать прообраз этого персонажа. В этой связи нельзя не обратить внимание на автобиографичность повести. Л. В. Крестова писала о том, что в характеристике чувства рассказчика к Варе отражена история отношений И. С. Тургенева и Татьяны Бакуниной [6, с. 31-50]. А.Н. Дубовиков и Е.Н. Дунаева указывают на автобиографичность в повести ряда «бытовых деталей из жизни рассказчика: поступление его в Московский университет, пребывание в доме немецкого профессора, упоминание о собаке Армишке» [3, с. 554].
Венгерский литературовед Дуккон Агнеш отмечает связь идей повести с кружком Станкевича. «Читатель, конечно, не должен отождествляться с мнением «рефлектирующего» Нарратора, и может различать «простоты и откровенности» Вари от «естетственности» Колосова. В их релятивной оригинальности по крайней мере создается антипод к сентиментальному, размышляющему о своих ощущениях типу - который был известен молодому Тургеневу не только из русской и немецкой литературы, а по собственному опыту в кружке Станкевича, на фоне которого разыгрывался его сложный роман с Татьяной Бакуниной» [4, с. 125].
В кружке Станкевича одной из самых ярких фигур был Иван Петрович Клюшников. Поэт, друг и однокурсник Белинского. Тургенев познакомился с Клюшниковым в ноябре 1829 года, когда начал готовится к поступлению в университет. Как пишет Юрий Манн в книге «Гнезда русской культуры (кружок и семья), «в это время Иван Клюшников, будучи студентом Московского университета, преподавал Тургеневу всеобщую историю» [7].
Клюшникова считали остряком и балагуром, «главным профессиональным юмористом». Манн отмечает:
«Мастер на каламбуры, на эпиграммы, Клюшников забавлял своих друзей. От него ждали острот <.. > Но не всегда шутки Клюшникова звучали безобидно и светло...» [7] Критик Павел Васильевич Анненков назвал Клюшникова Мефистофелем. Он писал: «Он был Мефистофелем небольшого московского кружка - весьма зло и едко посмеивался над идеальными стремлениями своих приятелей.» [Цит. по: 7]
Интересно, что даже Н. Станкевич не хотел открывать свои интимные тайны Клюшникову. Юрий Манн комментирует одно из писем Станкевича: «Как это бывает с людьми ироничными, Клюшников проявлял иногда ту неосторожность или даже неделикатность, которая невольно оставляет царапины на сердце друга. Довериться ему полностью, до глубины души было небезопасно» [7].
Еще одну черту характера Клюшникова намного позже объяснил поэт Яков Полонский: он «был невзрослый человек». В тексте повести отмечается, что «Щитову минул тридцать пятый год; он уже лет десять числился в студентах <.. > Он таскался всюду, отличался на всех возможных «танцклассах»» [12, с. 20]. Герой тургеневской повести не хочет взрослеть, поэтому и общается с юношами, делающими первые шаги в университете. Также и Клюшников: «Не ребенок, не юноше, не отрок, а именно невзрослый» [7].
Рассказчик в повести «Андрей Колосов», будучи взрослым человеком, оценивает его максимально объективно, с уважением и пониманием, отдавая должное его уму, но не принимая цинизма и жесткой иронии. Очевидно, та оценка Щитова, которая дана в повести начинающим поэтам, отчасти отражает отношение Клюшникова к ранним поэтическим опытам Тургенева.
При этом слово «высиживаю» и у Тургенева, и у Надсона означало работу над словом, творческий процесс. То, что Надсон называет свои стихи виршами («пишу по-прежнему вирши») передает высокую степень самоиронии молодого поэта. На языке эпохи 70-х годов XIX века, если судить по словарям А. Н. Чудинова и Ф. Павленкова, так назывались плохие стихи. А использование глагола «высиживаю» и у Тургенева, и у Надсона было связано с критичным отношением к себе. «Ах, я чувствую, что все, что я пишу теперь, вяло и тупо.» [8, с. 32], - писал поэт в своем «Дневнике».
Использование тургеневской фразы доказывает, что именно Тургенев был своеобразным ориентиром для начинающего поэта. Надсон не только был знаком с ранней повестью писателя, но и осмыслил ее, и почерпнул из нее один из ведущих приемов - самоиронию героя по отношению к своему прошлому.
Библиографический список
1. БеляеваИ.А. Система жанров в творчестве И.С. Тургенева. М.: МГПУ, 2005. 250 с.
2. Достоевский Ф.М. Письма/ Соб. соч.: В 22-х т. Т. 15: Письма 1834-1881. СПб.: Наука, 1996. 856 с.
3. Дубовиков А.Н., Дунаева Е.Н. Андрей Колосов: Комментарии // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти томах. Т. 4. М., 1980. С. 553-562.
4. Дуккон Агнеш. «Лишние люди» или шиллеровский дуализм в интерпретации Тургенева// «Литературоведение как литература». Сборник в честь С. Г. Бочарова. М. Языки славянской культуры, 2004. С. 123-130.
5. Золдхэли-Деак З. (Zöldhelyi-Deak Z.) Некоторые закономерности внутреннего развития «малой» прозы И.С. Тургенева Litteraria humanitas Genologicke studie. I, 1991. № 1. С. 155-168.
6. Крестова Л.В. Татьяна Бакунина и Тургенев // Тургенев и его время: сборник научных статей/ Под ред. Л.Н. Бродского. М.-П.: Госиздат, 1923. С. 31-50.
7. Манн Ю. Гнезда русской культуры (кружок и семья). М.: НЛО, 2016. 600 с. [Электронный ресурс. Режим доступа: https:/www. livelib.ru/book/162907 от 30.04.2018]
8. Надсон С.Я. Проза. Письма. Дневники. СПб.: Тип. М.А. Александрова, 1912. 642 с.
9. НаумоваН.Н. Иван Сергеевич Тургенев. Л.: Просвещение, 1976.160 с.
10. Петров С.М. И.С. Тургенев. Творческий путь. М.: Худож. литература, 1961. 592 с.
11. Пустовойт П.Г. И.С. Тургенев - художник слова. М.: Изд-во Московского университета, 1980. 376 с.
12. Тургенев И.С. Андрей Колосов// Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти Т. 4. Повести и рассказы. Статьи и рецензии. 1844-1854// Подгот. текста и примеч. сост. А. Н. Дубовикова, Е. Н. Дунаевой и др. М.: Наука, 1980. С. 7-33.
13. Тургенев И.С. Письма// Полное соб. соч. и писем: В 28-ми т. Т 6-10: / Подг. текста, прим. и сост. М.П. Алексеев и др. М.-Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1963-1965.
14. Фесенко Э.Я. Теория литературы: учебное пособие для вузов. Изд. 2-е, испр. и допол. М.: Едиториал УРСС, 2005. 336 с.
References
1. BelyayevaI.A. System of genres in I.S. Turgenev's creativity. M.: MGPU, 2005. 250 p.
2. DostoevskyF.M. Letters / Collected Works: In 22 V. Vol. 15: Letters of 1834-1881. SPb.: Science (Nayka), 1996. 856 p.
3. DubovikovA.N., DunaevaE.N. Andrey Kolosov: Comments//Turgenev I.S. Complete works and letters: In 30 volumes. V. 4. M, 1980. Pp. 553-562.
4. DukkonAgnes "Excess people" or Schiller's dualism in Turgenev's interpretation//"Literary criticism as literature". The collection in honor of S.G. Bocharov. M. Languages of Slavic Culture, 2004. pp. 123-130.
5. Zoldhelyi-DeakZ. Some regularities of internal development of "small" prose of I.S. Turgenev. Litteraria humanitas Genologicke studie. I, 1991. No. 1. pp. 155-168.
6. KrestovaL.V. Tatyana Bakunina and Turgenev//Turgenev and his time: the collection of scientific articles / Under the editorship of L.N. Brodsky. M.- P.: Gosisdat, 1923. pp. 31-50.
7. Mann Y. Nests of the Russian culture (circle and family). M.: UFO (NLO), 2016. 600 p. [Electronic resource. Access mode: https:/www. livelib.ru/book/162907 of 30.04.2018]
8. NadsonS.Y. Prose. Letters. Diaries. SPb.: Type. M.A. Alexandrova, 1912. 642 p.
9. NaumovaN.N. Ivan Sergeyevich Turgenev. L.: Prosveshceniye, 1976.160 p.
10. PetrovS.M. I.S. Turgenev. Career. M.: literature, 1961. 592 p.
11. PystovoitP.G. I.S. Turgenev as a literary artist. M.: Publ. house of MSU, 1980. 376 p.
12. Turgenev I.S. Andrei Kolosov//Complete works and letters: In 30 V. V. 4. Novels and stories. Articles and reviews. 1844-1854//ed. by A.N. Dubovikova, E.N. Dunayeva. M.: Science (Nayka), 1980. pp. 7-33.
13. Turgenev I.S. Letters// ^mplete works.: In 28 V. V. 6-10: / ed. by M.P. Alekseev. M.-Leningrad.: Publ. house of Soviet Academy of Sciences, 1963-1965.
14. FesenkoE.Y. Theory of literature: manual for higher education institutions, 2nd edition . M.: Editorial of URSS, 2005. 336 p.
