CC BY
7
11. Рослый К.Л. Неотпетый. Приамурский кооператор: двухнедельный журнал, специвльное издание Союза Приамурских кооперативов. 1917; № 11: 6-9. Государственный архив Приморского края (ГАПК).
12. Отпевание. Азбука веры: портал. Available at: https://azbyka.ru/otpevanie
13. Организация исследовательской деятельности учащихся по краеведению» на примере темы «Гражданская война в Приморье»»: материалы семинара. Составители Н.Н. Котова, Л.В. Жандарова. Available at: https://psihdocs.ru/seminara-organizaciya-issledovateleskoj-deyatelenosti-uchashih.html
14. Ильюхов Н., Титов М. Партизанское движение в Приморье. 1918-1920. Ленинград: Прибой, 1928 (Типо-лит. «Вестник Ленинградского Облисполкома»).
15. Котенок П., Шиманский И. Поэт-партизан (очерк). Находкинский рабочий. Находка, 1988; № 119-121; 126-127.
16. Подшивалов И.Ю. Анархия в Сибири: сборник статей. Москва: Common place, 2015.
17. Колин X. Следопыты сообщают. Страшные буквы. Уральский следопыт. 1960; № 3: 29. Available at: https://uralstalker.com/uarch/us/1960/03/28/
18. Рослый К.Л. Варнак. Великий океан: ежемесячный общественно-экономический кооперативный журнал, изд. Союзом Приамурских кооперативов. (Бывший «Приамурский кооператор»). Владивосток, 1917; № 1-12: 10-11. Государственный архив Приморского края (ГАПК).
19. Кириллова Е.О. «Переночуем во Владивостоке - одном из дивных тупиков Руси»: вклад семьи Матвеевых в формировании культуры Тихоокеанской России. Литература и культура Дальнего Востока, Сибири и Восточного зарубежья. Проблемы межкультурной коммуникации: статьи участников VI Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. Владивосток: Дальневосточный федеральный университет, 2016: 170-180.
20. Далецкий П. Листки из блокнота. I. Дом на Абрекской. Красное знамя. Владивосток, 1959; 18 декабря: 2.
21. Георгиевский А.П. Русские на Дальнем Востоке. Фольклорно-диалектологический очерк. Владивосток: Дальневосточный государственный университет, 1929; Выпуск 4: Фольклор Приморья.
22. Героическая поэзия Гражданской войны в Сибири. Составитель Л.Е. Элиасов. Новосибирск: Наука, 1982.
23. Рослый К.Л. В стране под Ольгою гонимой. На рубеже: дальневосточный литературно-художественный и общественно-политический альманах. Хабаровск. 1936; № 4: 25-26.
24. Постнов Ю.С., Трушкин В.П., Элиасов Л.Е. и др. Литературная жизнь в годы Гражданской войны. История русской литературы Сибири: в 2 т. Новосибирск, 1974; Т. 2, Выпуск 1: 19-73.
References
1. Puzyrev V.G. Partizanskie po'ety Dal'nego Vostoka. UchenyezapiskiMelekesskogo gosudarstvennogopedagogicheskogoinstituía. Melekess, 1963; T. III: 201-247.
2. Trushkin V.P. Iz plameni i sveta. Grazhdanskaya vojna i literatura Sibiri. Irkutsk: Vostochno-Sibirskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1976.
3. Dvornichenko N.E. Vchera isegodnya zabajkal'skoj literatury: stat'i, ocherki, portrety. Irkutsk: Vostochno-Sibirskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1982.
4. Revonenko A.V. Trubachi na zare. Partizanskaya po'eziya perioda Grazhdanskoj vojny na Dal'nem Vostoke (1917-1922). Habarovsk: Habarovskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1972.
5. Krayushkina T.V. Pesennyj fol'klor Sibiri i Dal'nego Vostoka perioda Grazhdanskoj vojny: skvoz'prizmu tradicionnyh i novyh cennostej: monografiya. Vladivostok: IIA'E DVO RAN, 2022.
6. Krayushkina T.V. K voprosu ob 'evolyucii duhovnyh cennostej v period Grazhdanskoj vojny (na primere cennostej krasnogo dvizheniya v pesennom fol'klore Sibiri i Dal'nego Vostoka). Izvestiya Vostochnogo instituta. 2023; T. 57, № 1: 72-83.
7. Kirillova E.O. Po'et Suchanskoj doliny K. Roslyj: dal'nevostochnaya po'eziya na sluzhbe novoj ideologii. Rossiya i ATR. 2023; № 4: 150-177.
8. Georgievskij A.P. Iskorki talanta: zametki o po'eticheskom tvorchestve mestnogo po'eta K. Roslogo. Na kul'turnom fronte: ezhemesyachnyj zhurnal Dal'nevostochnogo kraevogo otdeleniya narodnogo obrazovaniya. Habarovsk; Vladivostok: Knizhnoe delo, 1928; № 8: 87-90.
9. Matveev-Bodryj N.N. Po'et-partizan Kostya Roslyj. Tihij okean: literaturno-hudozhestvennyj al'manah. Vladivostok, 1959; № 1 (25): 125-162.
10. Roslyj K.L. Neponyatyj. Priamurskij kooperator: dvuhnedel'nyj zhurnal, special'noe izdanie Soyuza Priamurskih kooperativov. Vladivostok, 1917; № 10: 9-11. Gosudarstvennyj arhiv Primorskogo kraya (GAPK). Zdes' i dalee pri citirovanii tekstov (v tom chisle po'eticheskih proizvedenij), vzyatyh so stranic dal'nevostochnyh gazet i zhurnalov, kotorye hranyatsya v arhivah, sohranyayutsya orfografiya i punktuaciya istochnika.
11. Roslyj K.L. Neotpetyj. Priamurskij kooperator: dvuhnedel'nyj zhurnal, specivl'noe izdanie Soyuza Priamurskih kooperativov. 1917; № 11: 6-9. Gosudarstvennyj arhiv Primorskogo kraya (GAPK).
12. Otpevanie. Azbuka very: portal. Available at: ttps://azbyka.ru/otpevanie
13. Organizaciya issledovatel'skoj deyatel'nosti uchaschihsya po kraevedeniyu» na primere temy «Grazhdanskaya vojna v Primor'e»»: materialy seminara. Sostaviteli N.N. Kotova, L.V. Zhandarova. Available at: https://psihdocs.ru/seminara-organizaciya-issledovateleskoj-deyatelenosti-uchashih.html
14. Il'yuhov N., Titov M. Partizanskoe dvizhenie v Primor'e. 1918-1920. Leningrad: Priboj, 1928 (Tipo-lit. «Vestnik Leningradskogo Oblispolkoma»).
15. Kotenok P., Shimanskij I. Po'et-partizan (ocherk). Nahodkinskijrabochij. Nahodka, 1988; № 119-121; 126-127.
16. Podshivalov I.Yu. Anarhiya v Sibiri: sbornik statej. Moskva: Common place, 2015.
17. Kolin X. Sledopyty soobschayut. Strashnye bukvy. Ural'skij sledopyt. 1960; № 3: 29. Available at: https://uralstalker.com/uarch/us/1960/03/28/
18. Roslyj K.L. Varnak. Velikij okean: ezhemesyachnyj obschestvenno-'ekonomicheskij kooperativnyj zhurnal, izd. Soyuzom Priamurskih kooperativov. (Byvshij «Priamurskij kooperator»). Vladivostok, 1917; № 1-12: 10-11. Gosudarstvennyj arhiv Primorskogo kraya (GAPK).
19. Kirillova E.O. «Perenochuem vo Vladivostoke - odnom iz divnyh tupikov Rusi»: vklad sem'i Matveevyh v formirovanii kul'tury Tihookeanskoj Rossii. Literatura i kul'tura Dal'nego Vostoka, Sibiri i Vostochnogo zarubezh'ya. Problemy mezhkul'turnoj kommunikacii: stat'i uchastnikov VI Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii s mezhdunarodnym uchastiem. Vladivostok: Dal'nevostochnyj federal'nyj universitet, 2016: 170-180.
20. Daleckij P. Listki iz bloknota. I. Dom na Abrekskoj. Krasnoe znamya. Vladivostok, 1959; 18 dekabrya: 2.
21. Georgievskij A.P. Russkie na Dal'nem Vostoke. Fol'klorno-dialektologicheskij ocherk. Vladivostok: Dal'nevostochnyj gosudarstvennyj universitet, 1929; Vypusk 4: Fol'klor Primor'ya.
22. Geroicheskaya po'eziya Grazhdanskoj vojny v Sibiri. Sostavitel' L.E. 'Eliasov. Novosibirsk: Nauka, 1982.
23. Roslyj K.L. V strane pod Ol'goyu gonimoj. Na rubezhe: dal'nevostochnyj literaturno-hudozhestvennyj i obschestvenno-politicheskij al'manah. Habarovsk. 1936; № 4: 25-26.
24. Postnov Yu.S., Trushkin V.P., 'Eliasov L.E. i dr. Literaturnaya zhizn' v gody Grazhdanskoj vojny. Istoriya russkojliteratury Sibiri: v 2 t. Novosibirsk, 1974; T. 2, Vypusk 1: 19-73.
Статья поступила в редакцию 25.01.24
УДК 82.0
Dubova M.A., Doctor of Sciences (Philology), Senior Lecturer, State University of Humanities and Social Studies (Kolomna, Russia), E-mail: dubovama@rambler.ru Larina N.A., Doctor of Sciences (Philology), Senior Lecturer, Moscow University n.a. A.S. Griboedov (Moscow, Russia), E-mail: larina-n-a@mail.ru
COLOR PAINTING AS A PEACE MODELING DEVICE IN THE PROSE OF F. SOLOGUB. Visualization is an important world-modeling technique in the prose of the symbolist writer F. Sologub. The subject of the study is the methods of lexical objectification of the author's picture of the world in the story "The Old House", in which the abundance of color vocabulary indicates its important semantic load. The relevance of the study lies in addressing the problem of world modeling in the prose of F. Sologub. The authors focus on colors that represent the system of characters, spatio-temporal organization and the motivic paradigm of the work. The research is based on methods of language sampling, semantic and linguostylistic analysis, comparison and description of language units, systematization and generalization. The conclusions substantiate that the system of lexical means, particularly, nominal, verbal and adverbial lexemes, act as markers of the author's model of the world. The materials of the article can find practical application in university courses on philological and linguistic analysis of text, stylistics, and Russian literature of the first third of the twentieth century.
Key words: visualization, picture of the world, lexical objectification
М.А. Дубова, д-р филол. наук, доц., Государственный социально-гуманитарный университет, г. Коломна, E-mail: dubovama@rambler.ru Н.А. Ларина, д-р филол. наук, доц., Московский университет имени А.С. Грибоедова, E-mail: larina-n-a@mail.ru
ЦВЕТОПИСЬ КАК МИРОМОДЕЛИРУЮЩИЙ ПРИЕМ В ПРОЗЕ Ф. СОЛОГУБА
Визуализация является важным миромоделирующим приемом в прозе писателя-символиста Ф. Сологуба. Обилие цветовой лексики свидетельствует о её важной семантической нагрузке. Колоративы, обозначая слова, называющие цвет, образуют в языке достаточно большую группу, а в художественной литературе представляют функционально значимое явление. Авторы акцентируют внимание на цветообозначениях, репрезентирующих систему персона-
жей, пространственно-временную организацию и мотивную парадигму произведения. В выводах обосновано, что система лексических средств, в частности именные, глагольные и наречные лексемы, выступает маркерами авторской модели мира. Материалы статьи могут найти практическое применение в вузовских курсах филологического и лингвистического анализа текста, стилистики, русской литературы первой трети ХХ века. Ключевые слова: визуализация, картина мира, лексическая объективация
Ф. Сологуб - один из крупнейших представителей символистов «первого призыва», фигура загадочная и противоречивая, по справедливой оценке критиков, в литературе Серебряного века. Писатель, для которого «действительность призрачна и призраки действительны» [1, с. 133], вошёл в литературу «со своей программой преобразования несовершенной действительности в мир добра и гармонии» [2, с. 7]. Он заявил о себе: «Я - Бог таинственного мира» [3, с. 444], и начал творить свою Вселенную на страницах произведений как малой, так и романной прозы (напомним, что задуманная им тетралогия так и называется «Творимая легенда»). Отсюда вполне закономерно возникает вопрос: каков же он, мир, созданный на страницах произведений Ф. Сологуба? Если говорить общо, то мир Ф. Сологуба - это «двоемирие, но двоемирие особого рода. Сологубов-ский мир распадается на «кошмар окружающей действительности» и сокровенный мир», сигналы из которого доходят до нашей обыденности в виде неясных проблесков: снов, «волнений мечты», «надежд внутренней неспокойности» ... И одну из центральных доминант этого мира образует идейно-художественная оппозиция «жизнь - смерть»» [4, с. 156].
Рассказ «Старый дом» не является в этом смысле исключением, хотя, в отличие от большинства произведений писателя, наполнен буйством красок. Отметим, что цвето-символическая система, которая сложилась в русской культуре, выполняет, по мнению исследователей, три основные функции: коммуникативную, символическую и эстетическую [5]. В нашей статье основное внимание будет уделено символической функции цвета, поскольку, как известно, функционирование любого культурного объекта как символа возможно при сложившейся в обществе традиции о приписывании знаку какого-либо определенного смысла. В этом контексте Ю.М. Лотман справедливо считал, что восприятие, понимание и интерпретация художественного знака в первую очередь определяются его символическим значением [6].
Наш исследовательский интерес связан с принципами структурирования, а главное - визуализацией картины мира, созданной писателем на страницах произведения. Таким образом, цель статьи состоит в выявлении методом сплошной языковой выборки цветовой лексики, объективирующей структурно-содержательные категории авторской картины мира, среди которых мы рассмотрим систему персонажей, пространственно-временную организацию и мотивную парадигму, и исследование их с точки зрения семантики, морфолого-синтаксической квалификации и особенностей стилистического функционирования. Обращение к исследованию приемов языковой объективации авторской модели мира в прозе Ф. Сологуба определяет актуальность нашей работы. Новизна предпринятого исследования заключается в изучении средств лексической репрезентации ми-ромоделирующего приема цветописи в рассказе Ф. Сологуба «Старый дом» в тесной связи с авторским миропониманием и концептуальными построениями, а также с поэтикой символизма, которая, как известно, уделяла семантике цвета особо пристальное внимание. Практическая значимость исследования состоит в возможности использовать его результаты в вузовских курсах текстологии, филологического и лингвистического анализа текста, стилистики, русской литературы первой трети ХХ века. Объектом нашего научного интереса является авторское миромоделирование в рассказе Ф. Сологуба «Старый дом». Предмет исследования составляет цветопись как прием объективации авторской картины мира в прозе Ф. Сологуба.
Как известно, в основе модели мира в культуре лежит целый ряд универсальных концептов и констант., к числу которых относятся «пространство, время, количество (измерение) и т. д.» [7, с. 15]. Таким образом, «при одинаковом наборе универсальных констант в каждой культуре они наполняются своим оригинальным содержанием, отражающим менталитет и национальную специфику народа, а в творчестве отдельного писателя они получают индивидуально-авторское осмысление, в частности в совокупности лексических средств репрезентации в художественном тексте» [8, с. 425].
Цветопись объективирует авторскую картину мира, отображающую «знания автора об объективной реальности, которые детерминированы намерениями и установками автора, его творческим замыслом, мировоззрением, концептуальными основами литературно-художественного произведения, ценностными и другими ориентирами» [9, с. 96]. Безусловно, использование цветообозначений напрямую связано с эстетикой символизма, к старшему поколению которого и принадлежал писатель. В прозе Ф. Сологуба «хронотоп, пространство и цветопись . выступают взаимосвязанными художественными константами поэтики. «Мотивированность данных категорий осуществляется за счет образного содержания целого, в пределах которого приобретается их смысловая значимость, способность к смысловой трансформации, присвоению новых эмоциональных и ассоциативных оттенков значений. Отражая соотношение разных сторон художественного текста, время, пространство и цвет являют собой архитектонический каркас произведения» [10, с. 25].
Что касается рассказа «Старый дом», в его тексте присутствуют как цвета спектра, так и ахроматические цвета. Их количество невелико (антонимичные белый - черный, а также красный, желтый, зеленый, синий и серый), однако обилие
их оттенков и переходов красок, порой исключительно неожиданных, поражает и поневоле завораживает, семантически углубляя восприятие художественного образа. В анализируемом нами рассказе наблюдается «замена бурно развивающегося действия развернутыми описаниями человеческих сиюминутных переживаний окружающего мира» [11], что в итоге и определяет особенности авторской цветописи.
В центре авторского внимания находится описание фрагмента жизни трех героинь, чью жизнь Ф. Сологуб метафорически сравнивает с качелями, движение которых взад-вперед ассоциативно соответствует времени суток.
Основным стилистическим приемом построения текста является антитеза, которая реализуется и в цветописи. В рассказе цветообозначения репрезентируют и природный, и вещный мир (т. е. пространственно-временную организацию модели мира), систему персонажей (внешность и одежду), а также абстрактные понятия (развивая центральные мотивы, в частности смерти, тоски, борьбы и др.). Все обозначенные содержательные категории структурируют авторскую картину мира. Наиболее частотными цветами являются красный (71), белый (67), черный (45) и их оттенки, палитра которых широка и семантически многопланова.
Исходя из количества словоупотреблений центральное место в авторской цветописи занимает красный цвет, традиционно ассоциирующийся в русской культуре с огнем и кровью, и его оттенки (71): красный, ярко-красный, кирпич-но-красный (15) - алый, бледно-алый (15) - кровавый (1)- багровый (4) - пламенный (9) - малиновый (1) - розовый, бледно-розовый (20) - румяный (4) - темно-бурый (1) - багряный (1). Семантика красного цвета раскрывается в первом словарном значении «цвета крови» [12, с. 260]. Она подчеркнуто амбивалентна: с одной стороны, кровь символизирует жизнь и наслаждение ею (алые губы, краснеет лицо, ноги порозовелые, розовеющие стопыI [13] и др.), а с другой - это символ опасности и даже смерти (пламенные круги глаз, затаились глубокие пламенники). Автор прибегает к цветообозначениям разной частеречной принадлежности: чаще всего это имена прилагательные, на втором месте стоит глагол и глагольные формы причастия, затем - имена существительные и отдельные наречия. Наиболее активно красный цвет используется в описании внешности персонажей: лицо - краснеет, румяное, побагровеет [13]; губы - алые, напряженно-алые, румяные, малиновые [13]; глаза - пламенные, пламенники [13]; ноги - кирпично-красные, порозовелые [13]; стопы - покрасневшие, розовеющие [13]; улыбка - напряженно-алая, розовая [13]. Реже он встречается в описании одежды героев. Единичные словоупотребления насчитывают простые и сложные колоративы: юбка - ярко-красная, розовая, розовая кофточка [13].
Важную роль красный цвет играет в описании природного мира, объективируя образы солнца-Дракона, зари, цветов: солнце - красное, пламенное, багровое [13]; заря - бледно-алая, ало-полыхающая, розовая, полыхает кровавым [13]: цветы - маки алые; розы алые, алели; лепестки шиповника бледно-розовые [13]. Колоративы с семой красного цвета сочетаются с абстрактными понятиями, номинирующими эмоциональное состояние героев (радость - алая, тоска - пламенная [13]), а также с существительным «душа» - алая, пламенная, алая, как раскаленный ярко уголь [13], соответственно объективируя мотивы тоски и души. Крайне редко красный цвет характеризует предметы интерьера: красные - занавески, крыша (темно-бурая) [13].
Красный цвет в рассказе, как уже было замечено выше, семантически двупланов: с одной стороны, он несет в себе позитивный, положительный заряд (наиболее последовательно это представлено в изображении мира природы, где горение красного солнца переходит в мягкие нежные оттенки бледно-алой зари, бледно-розовые лепестки цветов. Однако мотив тревожности не чужд и пейзажу. Как мы знаем, согласно философским взглядам Ф. Сологуба, солнце (Змий, как называет его писатель в романе «Навьи чары») несет в себе опасность, зло, отсюда и частое сравнение его Драконом: пламенные стрелыI злого Дракона (авторские эпитеты акцентируют исходящую от него опасность для мира людей, именно с его образом связан мотив гибели) и заря (она бледно-алая, но полыхает смехом кровавым) в тревожном ожидании пожара грядущих перемен, революции и войны (этими настроениями пронизана атмосфера эпохи. Вспомним Д.С. Мережковского и его «Грядущий Хам»; проникнутую эсхатологическими мотивами блоковскую поэму «Возмездие» [14, с. 298]).
С другой стороны, сема «цвета крови», как уже было отмечено выше, реализует мотив тревожного ожидания, опасности, борьбы, который преимущественно реализуется в портретных описаниях Бори (увлекшегося социалистическими идеями и казненного) и его сестры: пламенный круг их взоров; пламенный ... взор; пламенными кругами глаз; затаились глубокие пламенники (глаз). Эта сема реализуется в описаниях глаз, являющихся, как известно, зеркалом души, выражением юношеского максимализма и бескомпромиссной веры в идеалы справедливости.
С красным цветом в описаниях часто соседствует черный (45), который реализуется в двух словарных значениях: «цвета сажи, угля» [12, с. 765] и «перен. мрачный, безотрадный, тяжелый» [12, с. 765]. Его палитра представлена всего двумя (по сравнению с другими цветами) оттенками: иссиня-черным (1) и пла-
менно-черным (2). Примечательно, что этот цвет в описании природного мира практически отсутствует и встречается лишь в двух случаях (Тени от деревьев были резки и черны [13]; ромб (луны), пересеченный вдоль и поперек узкими черными чертами [13]), что, как уже отмечалось, напрямую связано с авторской мировоззренческой концепцией. В описаниях предметного мира также встречаются единичные номинации, имеющие черный цвет: черные фиксатуар и рамки фотографий [13].
Наибольшую частотность имеют колоративы, объективирующие внешность персонажей (34). Среди них на первом месте стоят глаза, цвет которых передается всеми тремя лексемами: глаза (круги вокруг глаз) - черные, иссиня-черные, пламенно-черные [13]; черные косы, волосы, чулки, платок, плащ, башмаки [13]. Черный цвет актуализируется в описании внешности трех героинь и Бори. Наконец, черный в значении «перен. мрачный, безотрадный, тяжелый» [12, с. 765] вступает в синтагматические связи с абстрактными существительными печаль (нити печали), решительность (огни решительности), реализуя мотивы печали и борьбы. Безусловно, семантика черного цвета акцентирует тревожное ожидание чего-то страшного, трагического, что в итоге и происходит с самым младшим в семье - Борей (его казнят).
Семантически антонимичный черному, белый цвет (61) (один из наиболее частотных) в первом словарном значении «цвета снега, цвета мела» [12, с. 39] объективирует систему персонажей (портрет и одежду), предметы интерьера и природный мир (цветы, облака, природные явления), символизируя свет, чистоту, а также свободу и независимость природного мира. Данный цвет «реализуется немногочисленными оттенками, репрезентирующими пейзаж: молочно-белый (3) - снежно-белый (1) - туманно-белый (1) - мраморно-белый (1), синтагматически сочетающимися с природными объектами - березки (белые, стройно-белые, белоствольные, в белых платьицах), туман (белый, белые клочки туманной фаты, белый ночной, белый саван тумана, молочно-белый), луна (белая, молочно-белая) и поляна (белая, туманно-белая), цветы (белые ландыши, белые табаки, белые акации)». Всего 67 словоупотреблений. Применительно к персонажам белый цвет определяет платье, капот, кофточку чепчик, рубаху, передник, одежду [13] в целом и лицо, глаза, ярко выделяющиеся ночью на фоне белого лунного света. Реже белый цвет употребляется при описании отдельных предметов вещного мира: мрамора статуй, кувшина с молоком, Афродиты (статуи), скатерти, двери [13]. При этом отметим, что он не участвует в атрибутивных характеристиках отвлеченных понятий, объективирующих лейтмотивы рассказа. Основная семантическая нагрузка белого цвета, думается, состоит в том, чтобы подчеркнуть контрастность других цветов, в первую очередь черного: молочно-белая луна на фоне черноты ночи и яркого пламени костра.
Зеленый цвет (28) в силу своей семантики («цвета травы, листвы» [12, с. 198]) традиционно репрезентирует природный мир: зеленая улыбка ветки аира, зеленые стебли трав, зеленые рощицы, зеленая трава, зеленая ряска пруда [13]. Пейзаж визуализирован оттенками зеленого цвета (дремотно-зеленеющий (1), весело-зеленый (1), зелено-розовый (1), изумрудный (1), темно-зеленый (2), светло-зеленый (2)) - всего 36 словоупотреблений, объективирующих в тексте палитру зеленого цвета: темно-зеленые купы верб, светло-зеленая трава» [13]. Обращает на себя внимание употребление автором именных, глагольных и наречных дериватов лексемы «зеленый»: куртина зелени, зеленеющий (зеленеет) сад, белые акации зелено улыбаются, листва шелестит зелено [13], а также - в составе сложных слов: зеленолиственные кроны [13].
Гораздо реже зеленый объективирует предметы вещного мира (интерьера): темно-зеленые занавески, зеленый платочек, зеленые доски скамейки, зеленая кровля старого дома [13]. Встречается колоратив «зеленый» в атрибутивных словосочетаниях с отвлеченными существительными: зеленое лунное мерцание, зелено-розовая тень, зеленая жизнь [13]. Этот цвет за единичным исключением (зеленый платочек) отсутствует в атрибутивной характеристике системы персонажей. Функциональная нагрузка зеленого цвета в рассказе Ф. Сологуба в целом совпадает с его трактовкой в русской культуре, где он традиционно ассоциируется с жизнью и цветением.
Вслед за зеленым логично проанализировать семантику желтого цвета, также визуализирующего преимущественно природный мир, имеющего в большинстве случаев положительную, позитивную коннотацию. Его палитра представлена следующими цветообозначениями: желтый (8) в значении «цвета песка, золота» [12, с. 164], золотой (15) в значении «цвета золота, блестяще-желтый» [12, с. 302], желтоватый (1), желтовато-белый (1), песочный (2), ярко-солнечный (2), прозрачно-рыжий (1) - всего 31 употребление. Нарисованный Ф. Сологубом пейзаж притягивает взгляд золотым свечением: желтые нивы, желтовато-белый песок, посыпанная желтым песком дорожка, золотое - солн-
Библиографический список
це, пчела, луч, желтое поле, волны ржи, заря [13]. Это позитивный мир, полный счастья и жизни, пронизанный светом. Желтый цвет выполняет в рассказе еще одну функцию - атрибутивную характеристику образа бабушки Елены Кирилловны, где становится признаком возраста - у героини желтая рука, кожа, лицо [13]. В описании предметного мира эти цветообозначения встречаются единично (золоченые полоски ... рамок; портреты в золотых рамах; синею с золотом чашкою), а в сочетании с абстрактными понятиями эти колоративы не употребляются.
И третий цвет, «объективирующий природу, - синий («имеющий окраску одного из основных цветов спектра - среднего между фиолетовым и зеленым» [12, с. 623]), который употребляется в следующих оттенках: синий, темно-синий (15) - синеватый (1) - сапфирный (1) - лазоревый (2) - бледно-лазурный (1) -васильковый (1) - голубой (4)». Преимущественно он репрезентируется адъективными лексемами и используется для описания неба (небо сине, бледно-лазурный склон неба, светлая синева неба, смертная синь, тает и тонет в голубом [13]) и цветов (синеокие, синеглазые, синенькие васильки, синие цветочки, синий дым можжевельника, синие фиалки, лазоревые цветочки, лазоревый барвинок [13]), а также в словосочетаниях синеватый пар, синий дым от самовара, синяя мгла, объективирующих состояние окружающей среды.
Колоратив «серый» (17) («цвет, получающийся из смешения черного с белым, цвета пепла» [12, с. 620]) реализуется в тексте рассказа такими оттенками, как серовато-розовый (1), серовато-белый (1), аспидно-серый (1), лиловато-се-рый (2), свинцовый (1), серебристый (4), седой (1). Он представлен в тексте рассказа 28 словоупотреблениями, преимущественно встречающимися при характеристике предметного мира, а точнее - серые избы, доски крыльца, парапет беседки, серая пыль (змея пыли, фата пыли). Наличествует серый цвет в палитре одежды Наташи (серый платок, туфли, пальто). Серый цвет номинирует докучную повседневную обычность (действительность) и аспидно-серую тоску, объективируя одноименный мотив.
Подводя итог сказанному, отметим, что Ф. Сологуб, визуализируя картину мира, использует лексемы разных частей речи: чаще всего это имена прилагательные. В рассказе нами были отмечены как простые, так и сложные колора-тивы, причем состоящие не только из двух основ, но и из нескольких слов, т. е. выраженные синтаксическими конструкциями, которые выражают цвет не прямо, а опосредованно, через сравнение с другими предметами.
Проведенное исследование продемонстрировало, какую важную семанти-ко-стилистическую нагрузку несет цвет, семантика которого многозначна и амбивалентна, в объективации авторской картины мира в рассказе Ф. Сологуба «Старый дом». Его трактовка опирается на понимание функции цвето-символической системы, сложившейся в русской культуре. Рецепция произведения с позиции изучения авторского миромоделирования как «комплекса приемов, категорий и формул, позволяющих автору сформировать особый мир конкретного художественного произведения» [15, с. 4], позволила прийти к следующим выводам:
- авторская модель мира в рассказе опирается на символистское миропонимание Ф. Сологуба, в центре которого находится человеческое «Я»;
- цветообозначения с разной степенью активности объективируют природный и предметный мир, систему персонажей и мотивно-образную парадигму произведения;
- мир природы яркий и праздничный в целом гармоничен и позитивен, он манит к себе, поэтому воссоздающие его цвета имеют преимущественно позитивный настрой; исключение связано с образом Солнца-Дракона;
- в противоположность природному, вещный мир тускл и невзрачен, набросан отдельными штрихами (описания старого дома, его комнат и их интерьера);
- цветовая лексика формирует семантическую оппозицию «мир людей -природный мир». Гармония и красота пейзажа передается зеленым, желтым и синим цветами, а в описании персонажей преобладают красный и черный цвета и их оттенки, объективирующие в первую очередь глаза мрачное и тревожное настроение, предвещающие смерть и горе, поскольку, по твердому убеждению писателя, в земном мире невозможно быть счастливым по определению. Колоративы являются средством «психологической характеристики персонажа» [16, с. 82];
- синтагматические связи цветообозначений с абстрактными понятиями репрезентируют лейтмотивы художественного текста, а именно - тоски, смерти, одиночества, борьбы и др., формируя значимые для авторской картины мира бинарные оппозиции жизнь - смерть, тоска - радость и т. п.;
- значение большинства цветов амбивалентно, т. е. реализуется как в позитивном, так и в негативном ключе в зависимости от синтагматики цветовых лексем.
1. О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. Санкт-Петербург, 1911.
2. Михайлов А.И. Два мира Федора Сологуба. Творимая легенда. Москва, 1991.
3. Волошин М. Лики творчества. Ленинград, 1988.
4. Дубова М.А. Роль концепта «детство» в идейно-художественной оппозиции «жизнь - смерть» (по прозе Ф. Сологуба»). Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2014; № 9: 135-138.
5. Гурская О.В. Эстетическая функция цвето-символической системы в русской культуре. Философско-культурологические исследования. Available at: https://fki.lgaki.info /2021/07/01//?ysclid=lrq1io0ezu306747864
6. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. Москва: Языки русской культуры. 1996.
7. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. Москва: Искусство, 1984.
8. Дубова М.А., Ларина Н.А. Пространственные параметры модели мира в рассказе В. Брюсова «Бемоль». Мир науки, культуры, образования. 2019; № 1 (74): 425-426.
9. Бабенко Л.Г Лингвистический анализ художественного текста. Москва: Флинта: Наука, 2000.
10. Дубова М.А. Андрей Белый и культура Серебряного века: монография. Коломна: КГПИ, 2005.
11. Ступакова Е.С. Ф. Сологуб и А. Чеботаревская: проблема творческого взаимодействия. Диссертация ... кандидата филологических наук. Харьков, 2007.
12. Ожегов С.И. Словарь русского языка: около 57 000 слов. Москва: Русский язык, 1986.
13. Сологуб Ф. Старый дом. Available at: http://rulibs.com/ru_zar/prose_rus_classic/sologub/v/j37.html?ysclid=lrlzlyir7g452260612
14. Блок А. Возмездие. Избранное. Составители С.С. Куняева; Послесл. В. Орлова. Москва: Просвещение, 1988.
15. Дубова М.А., Ларина Н.А. В.Я. Брюсов. Проблемы миромоделирования и стилевой полифонии: от малой прозы к романной. Москва: Юрист, 2022.
16. Осипова О.И. Жанровые модификации в прозе Серебряного века: Ф. Сологуб, В. Брюсов, М. Кузмин: монография. Москва: ИМПЭ им. А.С. Грибоедова, 2014.
References
1. O Fedore Sologube. Kritika. Stat'i i zametki. Sankt-Peterburg, 1911.
2. Mihajlov A.I. Dva mira Fedora Sologuba. Tvorimaya legenda. Moskva, 1991.
3. Voloshin M. Liki tvorchestva. Leningrad, 1988.
4. Dubova M.A. Rol' koncepta «detstvo» v idejno-hudozhestvennoj oppozicii «zhizn' - smert'» (po proze F. Sologuba»). Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta. 2014; № 9: 135-138.
5. Gurskaya O.V. 'Esteticheskaya funkciya cveto-simvolicheskoj sistemy v russkoj kul'ture. Filosofsko-kul'turologicheskie issledovaniya. Available at: https://fki.lgaki.info/2021/07/01 //?ysclid=lrq1io0ezu306747864
6. Lotman Yu.M. Vnutri myslyaschih mirov. Chelovek - tekst- semiosfera - istoriya. Moskva: Yazyki russkoj kul'tury. 1996.
7. Gurevich A.Ya. Kategoriisrednevekovojkul'tury. Moskva: Iskusstvo, 1984.
8. Dubova M.A., Larina N.A. Prostranstvennye parametry modeli mira v rasskaze V. Bryusova «Bemol'». Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2019; № 1 (74): 425-426.
9. Babenko L.G. Lingvisticheskij analiz hudozhestvennogo teksta. Moskva: Flinta: Nauka, 2000.
10. Dubova M.A. AndrejBelyji kultura Serebryanogo veka: monografiya. Kolomna: KGPI, 2005.
11. Stupakova E.S. F. Sologub iA. Chebotarevskaya: problema tvorcheskogo vzaimodejstviya. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Har'kov, 2007.
12. Ozhegov S.I. Slovar'russkogoyazyka: okolo 57 000 slov. Moskva: Russkij yazyk, 1986.
13. Sologub F. Staryjdom. Available at: http://rulibs.com/ru_zar/prose_rus_classic/sologub/v/j37.html?ysclid=lrlzlyir7g452260612
14. Blok A. Vozmezdie. Izbrannoe. Sostaviteli S.S. Kunyaeva; Poslesl. V. Orlova. Moskva: Prosveschenie, 1988.
15. Dubova M.A., Larina N.A. V.Ya. Bryusov. Problemymiromodelirovaniya istilevojpolifonii: otmalojprozy kromannoj. Moskva: Yurist, 2022.
16. Osipova O.I. Zhanrovyemodifikacii vproze Serebryanogo veka: F. Sologub, V. Bryusov, M. Kuzmin: monografiya. Moskva: IMP'E im. A.S. Griboedova, 2014.
Статья поступила в редакцию 26.01.24
УДК 81-13
Karmova M.R., senior teacher, Financial University under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia), E-mail: mkarmova@fa.ru
Logina M.V., senior teacher, Financial University under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia), E-mail: mvlogina@fa.ru
METHODOLOGICAL APPROACHES TO THE STUDY OF THE PHENOMENON OF COMMUNICATIVE COMPETENCE. The paper is dedicated to a comprehensive analysis of methodological approaches to the phenomenon of "communicative competence". Linguistic, sociolinguistic, discursive and strategic competencies as part of communicative competence are studied. Personal, praxiological, situational, competence and axiological (cultural) approaches are described as elements of the structure of communicative competence. Design-related, strategic and control-evaluation functions of communicative competence are analyzed. The phenomenon of the "communicative barrier" is considered from the point of view of the cultural approach. Communicative barriers have been studied in different cultural contexts: social; semantic; psychoemotional. Methodological approaches to the study of the essence of the phenomenon of communicative competence are described, a number of essential functions of communicative competence are identified, the idea of uncertainty and ambiguity of this term is emphasized.
Key words: communicative competence, linguistic competence, sociolinguistic competence, discursive competence, strategic competence, communicative barrier
М.Р. Кармова, ст. преп., Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации, г. Москва, E-mail: mkarmova@fa.ru
М.В. Логина, ст. преп., Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации, г. Москва, E-mail: mvlogina@fa.ru
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ФЕНОМЕНА КОММУНИКАТИВНОЙ КОМПЕТЕНЦИИ
Данная статья посвящена комплексному анализу методологических подходов феномена коммуникативной компетенции. Изучены лингвистическая, социолингвистическая, дискурсная и стратегическая компетенции как части коммуникативной компетенции. Описаны личностный, праксиологический, ситуационный, компетентностный и аксиологический (культурологический) подходы как элементами структуры коммуникативной компетенции. Проанализированы проектировочная, стратегическая и контрольно-оценочная функции коммуникативной компетенции. Рассмотрен феномен «коммуникативный барьер» с точки зрения культурологического подхода. Коммуникативные барьеры изучены в разных культурологических контекстах: социальном; семантическом; психоэмоциональном. Описаны методологические подходы к изучению сущности феномена коммуникативной компетенции, выявлен ряд существенных функций коммуникативной компетенции, подчеркнута мысль о неопределенности и многозначности этого термина.
Ключевые слова: коммуникативная компетенция, лингвистическая компетенция, социолингвистическая компетенция, дискурсная компетенция, стратегическая компетенция, коммуникативный барьер
Актуальность исследования данной статьи связана с тем, что коммуникативная компетенция является необходимым навыком в современном обществе, где коммуникация происходит в различных формах и на различных платформах. Глобализация бизнеса, развитие технологий наряду с растущей взаимосвязанностью обществ сделали эффективную коммуникацию еще более важной. Умение ориентироваться и понимать нюансы онлайн-общения, такие как тон и контекст, имеет решающее значение для предотвращения неправильных толкований и поддержания эффективных отношений. Вот почему особую актуальность приобретают исследования феномена коммуникативной компетенции.
Целью работы является комплексное изучение феномена «коммуникативной компетенции». Данная цель определила следующие задачи:
- изучение термина «коммуникативная компетенция»;
- исследование методологических подходов феномена «коммуникативная компетенция»;
- выявление подходов и функций как важных компонентов коммуникативной компетенции.
Методология исследования обусловлена спецификой самого предмета и представляет собой сочетание различных подходов и методов к изучению феномена коммуникативной компетенции.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что статья расширяет представления о сущности и моделях коммуникативной компетенции в современном обществе, её не только солидаризирующем, но и конфликтном потенциале, позволяет глубже понять социальные последствия глобализационных процессов.
Практическая значимость исследования заключается в практических рекомендациях, которые могут быть использованы в прикладных социально-политических и социокультурных исследованиях, а также в образовательной практике.
Коммуникативная компетенция - важная составляющая эффективного общения. Она приобретается и формируется в ходе взаимодействия человека с
