CC BY
23the heritage of different epochs, appears to belong to this open for dialogue cultural situation. The article analyses originality of the site devoted "Sight and Song".
Key words: Michael Field, book of ekphrasis poems, interaction arts, poetic and art discourses.
УДК 821.161.1.09«18»
ЦВЕТОЧНАЯ ОБРАЗНОСТЬ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ В.В.ГОФМАНА
Нина Борисовна Черепанова
учитель русского языка и литературы Средняя общеобразовательная школа № 2 г. Березники 614000, Россия, Пермский край, г. Березники, ул. Пятилетки, 21. [email protected]
В статье исследуется флоропоэтика В.В.Гофмана, лирика которого демонстрирует широкий спектр смыслов, связанный с цветами, и позволяет говорить о своеобразии флористического эстетического кода малоизвестного поэта-символиста. Особое внимание уделяется такому явлению, как «феминизация цветка». Отмечается, что Гофман-поэт и теоретик искусства в своем увлечении цветочной образностью опирался как на русскую классическую традицию, так и на пример О.Уайльда и других художников эпохи модерна.
Ключевые слова: В.В.Гофман, символизм, флоропоэтика, Вечная Женственность, библейский контекст, «синтез искусств».
Виктор Викторович Гофман (1884-1911) - малоизученный поэт, прозаик, литературный критик начала XX в., автор двух поэтических («Книга вступлений», 1904; «Искус», 1910) и одного прозаического («Любовь к далекой», 1912) сборников. Современные исследователи отмечают, что «основные черты поэтической палитры Гофмана - музыкальность и певучесть его стиха, мечтательный лиризм и характерная нежность образов» [Лавров 2003: 198], связывают его «сладостный стиль» с «итальянской культурной традицией» [Гардзонио 2011: 92]. Данная статья посвящена гофмановской флоропоэтике.
Повышенный интерес к цветочной образности в культуре начала XX столетия ученые соотносят с ее способностью быть «письмом читателям» [Чернец 1997: 93], «указывать на этапы духовного творческо-
© Черепанова Н.Б., 2012
го пути поэта» [Чернец 2004: 124], подключать «к глубине христианских значений» фольклорные, литературно-поэтические и биографические смыслы [Приходько 1998: 116]. Обращается внимание на скрытую во флористическом образе «тайну Божию» «земного рая» [Грачева 2006: 26], подчеркивается значимость антропонима «женщина-цветок» [Шарафадина 2005: 33]. Широкий спектр смыслов, связанный с цветами, можно наблюдать и в поэтике В.В.Гофмана.
Учитывая опыт своих литературных предшественников, Гофман-поэт обнаруживал стремление к изобретению собственного цветочного кода. Выбирая флористический образ, он стремился избежать упреков в использовании штампов: «Но что-то стало пахнуть прозой / От роз, луны и соловья. / Уж столько было инцидентов, / Где фигурирует она, / Что по уставу декадентов / Она теперь воспрещена» (В дальнейшем текст цитируется по этому изданию с указанием страниц в тексте статьи) [Гофман 2007: 141]. «Индийско-сказочный цветок» орхидеи, по мнению Гофмана, также мог стать свидетельством «заимствования»: «Ведь скажут - взято у Бальмонта, / А это - худшее из бед!» [141].
Примечателен настойчивый творческий поиск Гофмана в области такого явления, как «феминизация цветка» [Шарафадина 2005: 34], что является продолжением флоропоэтической традиции А.Фета. Данная черта гофмановской лирики отмечена и Ю.Айхенвальдом, считавшим, что стихотворные мелодии поэта «проникает <...> порою фетовская музыка. В ее звуках сладострастие рисуется ему, как девочка-цветок в сиреневом саду» [Айхенвальд 1994: 463-464]. В характеристике лирической героини «Книги вступлений» использованы экзотическая нежность магнолии, строгость «безгласной к просьбам» мимозы, изящество «журчащей хризантемы» и прелесть «наблюдательного сиятельного» мака. Часто признаком женственности становится нераскрывшийся цветок: «Ты вся, как закрытый цветок», «в ком все нежно и весенне, / Как нераскрытая сирень» [41, 45].
Во второй поэтической книге и прозе Гофмана образ женщины-цветка стал более отвлеченным, бесплотным. Это «девочка-цветок с лучистыми глазами», любимица «светлых зорь и ласковых дождей», с которой связано желание лирического героя «побыть цветком вблизи тебя, цветка», это барышня с нежным именем Сусанна, подруга «плененной весны», похожая на «ландыш, только что оторванный от влажной земли и тенистого леса» [114-115, 243]. В героине-цветке воплощен лик Вечной Женственности: «Давно заметил я в тебе как будто пленность, - / Как будто ты - не здесь, как будто ты в бреду. / О, я подозревал в тебе прикосновенность / Цветам загадочным в задумчивом саду. / О, девочка-цветок, как счастлив я сознаньем, / Что тайной
странною теперь владею я. / Я так же, как и ты, пленен очарованьем / Двойного счастия, двойного бытия...» [114].
Как известно, миф о Вечной Женственности связан в художественном сознании символистов с проблемой его земного воплощения и не менее важной задачей узнавания ее в облике земной женщины. Наиболее актуальной для гофмановского героя стала проблема узнавания Вечно Женственного лика «средь тысячи лукавых, / Манящих, ласковых, смеющихся цветов»: «Ты - где-то здесь, ты где-то здесь. Я знаю, - ты близка», «Я помню уговор. И я давно в саду. /Як каждому цветку в мерцаньи бледных светов / Взволнованный мечтой, крадучись, припаду...» [114-115]. С цветочной символикой связан у Гофмана-лирика и мотив разочарования в преображающей силе небесной любви: «Ужели ты думаешь, счастье возможно, / Ведь больше уж нет васильков!» [136].
Актуализируя вечные вопросы бытия, цветочный образ у Гофмана обнаруживал философские подтексты, был связан с раздумьями лирического героя о скоротечности и любви, и жизни. Так, с «девой нежной» ассоциируются представления о боли («стоны магнолий между девичьих кос» [28]), о сорванном цветке, о недолгом его веке. В иных случаях отмеченная скоротечность оказывается объектом поэтизации. Например, в стихотворении «Мотыльки» лирический герой сожалеет о том, что ему и его возлюбленной не дано, подобно мотылькам, летать «средь жарких роз» [29]. Недолговечность самого цветка, хрупкость жизни, в том числе и человеческой, уходят здесь на второй план, в фокусе оказывается упоительность мига, счастье полета «среди цветов». Жар лепестков розы ассоциируется с опаляющим крылья мотыльков пламенем. Это позволяет прочитать образ гофмановской розы как амбивалентный, сочетающий в себе семантику любовной страсти и смертельной угрозы.
Показательна в этом смысле баллада «Что знали цветы». Роза стала свидетельницей греховной страсти, цветком «любви и смерти, страдания и мистического откровения» [Чернец 1997: 89]: «<...> томились они (влюбленные. - Н.Ч.) меж узорных ковров, / Меж дыханий тлетворных моих лепестков» [44]. Отметим отсутствие у Гофмана образов розы в традиционных для поэтики символизма значениях богородичной и розенкрейцерской розы. Расцветшая для любви и готовая рассыпаться на лепестки за одну ночь, язычески-греховная «жаркая» роза, в своей символике амбивалентно сочетающая языческие и христианские элементы, близка к упоминанию в Книге Премудрости Соломона: «И да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни, Увенчаемся цветами роз прежде, чем они увяли» [Книга Премудрости Соломона 2: 6-8]. В прозаических миниатюрах Гофмана символика уходящей жизни как «затаенной траге-
дии умирающих цветов», также связана с образом розы: «Ведь и цветение наших роз было лишь их постепенным умиранием» [244].
Примечательно, что цветы в прозе Гофмана стали символами болезни («слепые глаза, словно какие-то белые слепые цветочки»), обмана и угасания чувств («из-под шляпы с голубыми цветами <...> улыбнулись бесцветные глаза», «уже брошены на пол - обрезанные и оторванные <...> цветы»), смерти («букеты засушенных цветов») [248, 257, 229, 221]. С цветком в прозе Гофмана связано и значение души человека в ее природной, божественной, творческой сущности («розо-во-золотистые тела богинь - <... > нежны и прозрачны, как наполненный росою цветок», «когда я смотрел в ее глаза, стараясь проникнуть сквозь них вглубь ее ароматной души, мне казалось, что и я делаюсь цветком, <.. .> что душа моя расцветает») [240, 245].
Цветочная образность позволяет утверждать, что одним из ближайших контекстов поэтики Гофмана является библейский. Смысловое поле любви, организованное цветочной образностью, насыщено поэтически осмысленными христианскими мотивами «лепесткового рая», «тайны тихой», «чуда светлого», «пророческого сна», «светлой непорочности» девы и ощущением «мучительного греха» в желании «быть с тобой». При встрече с любимой цветки сирени напоминают герою важнейший в христианстве символ - «перворожденную звезду». Насыщенность поэтики Гофмана христианской цветочной символикой отмечена Ю.Айхенвальдом: «Адам-дитя, <...> он еще в мире с Богом, с Евой-цветком» [Айхенвальд 1994: 464].
Цветочная образность породила в творчестве Гофмана и некоторые живописные аллюзии, представляющие интерес в плане «синтеза искусств»1. Так, «тихая лилейность» инфанты сближает стихотворение «Мираж в гостиной» с картиной Данте Габриэля Россетти «Благословенная Дама» (1877), придавая обеим героиням сходство с иконописными изображениями Мадонны. Эту близость в поэтическом тексте и на живописном холсте известного прерафаэлита подчеркивают лилии. Нежные чистые краски палитры прерафаэлитов соответствуют нежности звучания гофмановского стиха.
Гофман-поэт и Гофман-теоретик искусства связывал с символикой лилии и принципиальные для своей поэтики представления о Христе как о первом, кто предложил людям «жить как цветы». Гофман обращался к ним в своей программной статье «О тайнах формы» (1905). Примечательно и то, что в рассуждениях о цветах, которые «гармоничны в своем единстве формы и содержания, и потому они красивы, и потому так счастливы они...» [Гофман 1905а: 39], автор опирался на О.Уайльда, известного в том числе и своим поклонением цветам. Гоф-
ман-эссеист называл О.Уайльда «гениальным» и воспроизводил призыв Христа «жить как цветы» в транскрипции его «Бе РгоГипс^» (1905): «Гениальный Оскар Уайльд в тюрьме своей думал о Христе (Ое РгоГипсН5):"Кто хочет жить подобно Христу, тот должен быть всецело и совершенно самим собою". - "Христос был индивидуалист, не только величайший, но и первый в истории". - "Он первый предложил людям - жить как цветы"» [Гофман 1905а: 39]2.
Гофман-теоретик выдвинул идею «мистического интимизма», в основе которой лежало убеждение в том, что искусству «важно только отдельное, лишь индивидуальное», что «каждый художник отражает и познает мир в своей душе, дает, в конце концов, лишь свою душу» [Гофман 19056: 24]. В свете данной теории ему оказались близки мысли О.Уайльда о Христе-индивидуалисте, взявшем на себя смелость сделать «самого Себя образом и воплощением», снести «на своих плечах бремя всего мира» и потому стоящем «в одном ряду с поэтами» [Уайльд 1993: 433]. «Бесконечно-гармоничные», «до конца и всецело воплотившие себя» цветы в художественном сознании Гофмана - ценностный ориентир, с ними связан идеал поэтического самовоплощения, эстетическое кредо Гофмана-поэта - «быть до конца цельным, всегда собою, быть - как цветы» [Гофман 1905а: 39].
Цветочная образность в художественном сознании Гофмана стала актуальным эстетическим кодом, позволившим ему выразить свое видение человека и мира, обратиться к глубинам собственной души. Цветок в эстетической системе Гофмана символизирует природную цельность, присущую лирической героине и влюбленному в нее герою, цветочная символика является одним из способов воплощения мифа о Вечной Женственности. С цветами в гофмановском творчестве ассоциировался идеал поэтического самовоплощения, с ними связано осмысление этапов собственного творческого пути.
Примечания
'Так. ближайшим живописным «контекстом» прозаической миниатюры Гофмана «Запах сирени» является «Сирень» М. Врубеля (1900), которую справедливо считают ярким выражением символизма в живописи. Портрет гофмановской девушки-цветка, возникающий на фоне букета сирени, ассоциативно отсылает к врубелевскому полотну, в центре которого также просматривается женский лик. 2Ср.: «В Христе я вижу не только все черты, присущие романтическому образу, но и все нечаянности, даже причуды романтического темперамента. Он первый сказал людям, что они должны жить "как цветы полевые"» [Уайльд 1993: 440].
Список литературы
Айхенвальд Ю. Виктор Гофман //Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей /предисл. В.Крейда. М.: Республика, 1994. С. 463-467.
Гардзонио С. Заметки о стихах Виктора Гофмана // От Кибирова до Пушкина: сб. в честь 60-летия Н.А.Богомолова. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 92-103.
Гофман В.В. Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания / сост., вст. ст. и комм. А.И.Чагина. СПб.: ООО «Изд-во "Росток"», 2007. 384 с.
Гофман В.В. О тайнах формы // Искусство. 1905а. № 4. С. 32-39. Гофман В.В. Что есть искусство // Искусство. 19056. № 1. С. 19-24. Грачева И.В. Флористика в романах Ф.М.Достоевского // Русская словесность. 2006. № 6. С. 20-26.
Лавров А.В. Виктор Гофман: между Москвой и Петербургом // Писатели символистского круга: Новые материалы / ИР ЛИ РАН. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 193-222.
Приходько И. С. «Розы», «вербы» и «ячменный колос» А. Блока //Литературный текст: проблемы и методы исследования. Тверь, 1998. С. 110-116.
Уайльд О. Избранные произведения: в 2 т. / пер. с англ. М. : Республика, 1993. Т. 2. 543 с.
Чернец Л.В. О языке цветов в лирике А.А.Блока // Филологические науки. 2004. № 6. С. 121-128.
Чернец Л.В. Черная роза, или Язык цветов // Русская словесность, 1997. № 2. С. 88-123.
Шарафадина К.И. Обновление традиций флоропоэтики в лирике А.Фета // Русская литература. 2005. № 2 С. 18-54.
FLOWER FIGURATIVENESS IN V.V.HOFFMANN'S ARTISTIC CONSCIOSNESS
Nina B. Cherepanova
teacher of Russian language and literature, Secondary comprehensive school №2, Berezniki
614000, Permsky krai, Berezniki Pyatiletka str., 21. [email protected]
The article deals with V.V.Hoffmann's flora poetics. His lyrics demonstrates a wide spectrum of meanings connected with flowers and allows to speak about originality of floristic aesthetic code of the unknown poet-symbolist. Special attention is paid to such phenomenon as "flower's féminisation". It is marked that Hoffmann , a poet and a theorist, in his passion
for flower figurativeness bases himself upon tradition and O.Wild's example and other artists of modernist style.
Key words: V.V.Hoffvann, symbolism, flora poetics, "Eternal Feminin-ity", biblical context, "synthesis of arts".
УДК 811.111.09
«ТРИ МУЗЫКАНТА» О.БЕРДСЛИ И «ТЕНИ КОСЫМИ УГЛАМИ...» М.А. КУЗМИНА: СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ
Ирина Александровна Табункина
к.филол.н., старший преподаватель кафедры мировой литературы и культуры Пермский государственный национальный исследовательский университет 614990, Россия, Пермь, ул. Букирева, 15. [email protected]
В статье представлен сопоставительный анализ стихотворений русского поэта начала XX в. М.Кузмина и английского художника-графика конца XIX в. О.Бердсли. Рубежное мировосприятие обусловило основания для сравнения поэтики их произведений. Стихотворение Кузмина «Тени косыми углами...» рассматривается в контексте баллады Бердсли «Три музыканта» и в сравнении с ней. Мотивный анализ, анализ словаря произведения, композиции, хронотопа и субъектной организации позволяет сделать вывод о существенном влиянии баллады Бердсли на поэтическое сознание Кузмина.
Ключевые слова: Бердсли, Кузмин, сопоставительный анализ, рецепция, поэтика.
Исследование выполнено при поддержке Совета по грантам Президента Российской Федерации в рамках научного исследования «Поэтика русской и английской литературы рубежа XIX-XX вв.: традиции, рецепция, интерпретация», грант № МК-2181.2012.6
Рубежное мировосприятие родившихся в один год английского художника-графика, писателя и поэта Обри Винсента Бердсли (Aubrey Vincent Beardsley, 1872-1898) и русского поэта, прозаика, критика и музыканта Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) может служить основанием для историко-культурного анализа их произведений, исследования различных механизмов рецепции (воздействие, заимствование, восприятие, влияние).
О Табункина И. А., 2012
