CC BY
267
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ И ФОЛЬКЛОР
УДК 821.161.1
М. В. Кузавова
Циклообразование в творчестве И. С. Тургенева
В статье рассматривается история изучения авторских и читательских циклов в творчестве И.С. Тургенева. Делается вывод, что цикл был одной из лучших форм для отображения масштабного взгляда писателя на мир. Выдвигается гипотеза о том, что можно обнаружить основания для объединения в цикл и любовно-философских повестей 1850-х годов.
In the article the history of studying of cycles in I.S. Turgenev's writing considered. The inference was made, that the cycle was one of the best forms for display of a large-scale sight of the writer to the world. The hypothesis that it is possible to find out the bases for union in a cycle and stories about love of 1850th years is put forward.
Ключевые слова: И. С. Тургенев, читательский цикл, авторский цикл, стихотворения, «Записки охотника», «таинственные повести», «Стихотворения в прозе».
Key words: I.S. Turgenev, reader's cycle, author's cycle, poem, “A Sportsman’s sketches”, “mysterious novel”, “Poems in prose”.
История творческого пути И.С. Тургенева свидетельствует о том, что писатель всегда стремился к масштабному взгляду на мир и человеческую личность. Вначале он пробовал себя в разных родах и жанрах, его интересовала лирика, а также драматургия и проза. Тургенев искал ту область художественных решений, которая бы наиболее полно отвечала требованиям его творческой индивидуальности. К 1850-м годам писатель нашел свою манеру, которую в письмах к друзьям называл «новой»: остановился на повести и романе как наиболее содержательно объемных жанрах, отвечающих его художественным интересам. Однако в плане генерализации материала с романом мог соперничать цикл. Это жанровое образование также позволяло художнику наиболее полно осмыслять и воссоздавать многообразие жизни. Многочисленные переклички мотивов и других художественных элементов, а также и другие циклообразующие факторы, обнаруживающие себя в циклизации, рождают не только необычайно объемную картину, но и показывают ее в динамике.
В творчестве писателя сосуществуют разные циклические образования. Прежде всего, это собственно ряд авторских циклов: лирические «Вариации» и «Деревня», эпический — «Записки охотника», а также поздние «Стихотворения в прозе», которые представляют собой фактически не-
© Кузавова М. В., 2012
сколько циклов, собранных самим писателем для русского и европейского читателя. В науке о Тургеневе давно признаны и так называемые читательские циклы, к которым ученые относят, например, «таинственные повести». В последнее время в этой связи говорят и о «премухинском» цикле ранней лирики поэта. Некоторые ученые полагают, что целесообразно объединять романы Тургенева в своего рода цикл или полуцикл. В первую очередь следует обратиться к авторским циклам писателя и рассмотреть, как сказывается подобная форма на восприятии произведений. При анализе мы сохраним их жанровое разделение и хронологическую последовательность.
Сначала охарактеризуем авторские лирические циклы «Вариации» и «Деревня». Все стихотворения, входящие в «Вариации» (1845), а именно: «Когда так радостно, так нежно...» (июль1843), «Ах, давно ли гулял я с тобой!..» (июль 1843), «В дороге» (ноябрь 1843) — объединены темой ушедшей любви и в полном смысле слова представляют собой вариации на заданную тему, что зафиксировано в самом заглавии. Каждая из частей этого небольшого цикла по-разному раскрывает ее: первая — это горький вердикт («...мог ли я предвидеть, / Что нам обоим суждено...» [15, I, с. 33]), вторая — иронически-печальный взгляд на чувство («А теперь этот день нам смешон, / И порывы любовной тоски / Нам смешны <...> Как пустые, плохие стишки» [15, I, с. 34]), третья — спокойное размышление о былом («Нехотя вспомнишь и время былое, / Вспомнишь и лица, давно позабытые» [15, I, с. 34]). Как можно заметить, Тургенев показывает не просто оттенки, а динамику чувства: стихотворения расположены в
хронологической последовательности в соответствии с угасанием горечи из-за утраты любви - от скорби к равнодушию.
В цикле существует и иная «ось времени»: каждое стихотворение можно разделить на «былое» и «настоящее». В «Вариации» I первые четыре строфы посвящены времени любви («разлука», упоминаемая в четвертой, — временная, поскольку лирический герой «грустно замирал», то есть сейчас уже не замирает, тем более что и тогда он еще не мог предвидеть ненависти к своему чувству), а последняя строфа — это картина горького настоящего. Во втором стихотворении цикла подобное деление: последняя строфа — из времени настоящего, а предшествующие описывают идиллическую картину прошлого. Третье — более сложное по композиции: картина счастливой влюбленности (вторая строфа) заключена в строфы о нынешнем моменте времени, однако разделение достаточно четкое.
Именно из-за присутствия «былого» все стихотворения как фрагменты цикла имеют схожую двугеройную структуру: пусть читатель оказывается свидетелем переживаний мужчины в настоящем, образ возлюбленной, ее чувства — неотъемлемая часть его лирической исповеди.
Итак, мы видим, что сами произведения даны во временной последовательности, помогающей передать динамику угасания чувства. Отдельное
стихотворение раскрывает определенную грань темы, создавая в сумме масштабный образ ушедшей любви двух героев. Если «Вариации» I, II, III воспринимать отдельно (а это возможно: недаром «Вариация» III широко известна как романс, то есть как самостоятельное произведение), эта многогранность теряется. Из трех «историй» остается лишь одна.
Подобный эффект сохраняется и в авторском лирическом цикле «Деревня» (1847). Тургенев включил в него стихотворения «Люблю я вечером к деревне подъезжать...», «На охоте — летом», «Безлунная ночь», «Дед», «Гроза», «Другая ночь», «Кроткие льются лучи с небес на согретую землю...», «Перед охотой», «Первый снег», создающие широкую картину деревенской жизни. Как и в случае с «Вариациями», связывая стихотворения одним заглавием, поэт показывает читателю, что их надо воспринимать в единстве: только в этом случае возможно наиболее полное впечатление. А переклички в названиях еще больше скрепляют части цикла: «Безлунная ночь» и «Другая ночь», «На охоте — летом» и «Перед охотой». Если рассматривать только заглавия, то и кажущиеся не связанными друг с другом «Гроза» и «Кроткие льются лучи с небес на согретую землю...» согласуются между собой, что в целом способствует пониманию созданных Тургеневым образов как развивающихся.
«Воспроизведение различных сторон деревенской жизни» в этом цикле, как справедливо отмечает М. Н. Дарвин, «подчинено переживаниям лирического героя, образующим своеобразный сюжет» [4, с. 83]. Стихотворения объединены образом заядлого охотника, тонкого ценителя природы, которая является выразителем его чувств (недаром так много слов, создающих ощущение исповедальности: «люблю я», «я подивился», много оценочных слов «грустный», «ласковый», «страстно», «печально», «веселый»).
Усиливает связь между частями цикла и динамика его «сюжета». Первое стихотворение является обобщением образа деревни: здесь показаны задействованными все органы чувств лирического героя: он наблюдает за сменой пейзажа, слышит собачий лай, песню проезжего, вдыхает запах «пахучей дани пышной нивы». В этом чувствуется предвкушение хорошо проведенного времени, недаром лирический герой любит подъезжать к деревне именно вечером: все былые впечатления остаются в проходящем дне, а следующий полностью посвящен жизни за городом. Так создается граница цикла: сменой места и времени.
Последующие стихотворения расширяют содержание первого, каждое из них показывает какой-то элемент общего, что в совокупности создает широкую картину деревенской жизни. Природа показана и в грозу («Гроза»), и в тихий вечер («Кроткие льются лучи с небес на согретую землю...»); читатель наблюдает, как герой готовится к охоте («Перед охотой») и охотится («На охоте — летом»). Тургенев знакомит читателя с самыми яркими моментами деревенской жизни, при этом он не рисует подробно
течение жизни - воспринимающее сознание само ощущает этот «фон». Это делает цикл более насыщенным. Подобный эффект создается и выходом за рамки линейного времени: в середину цикла помещается «Дед», в котором автор обращается историческому прошлому деревни.
Заключительное стихотворение цикла, завершая сюжет (герой уезжает из деревни), оставляет финал открытым: «Зовет меня город далекий; // Хочется встретить опять старых врагов и друзей» [15, I, с. 64]. Стихотворение расширяет художественное пространство цикла, ограниченное, казалось бы, миром деревни. Очевидно, что наряду с ним существует, вероятно, не менее разнообразный мир города. А слова «опять» и «старых» показывают, что и в этом пространстве есть диахронические связи (как в случае со стихотворением «Дед»).
В целом лирические тексты Тургенева тяготеют к циклизации, что дает исследователям возможность выделять в поэтическом наследии писателя читательский «премухинский» цикл [1, с. 11-15; 2; 14; 18]. В основе входящих в него стихотворений «Дай мне руку — и пойдем мы в поле... » (май 1842), «Заметила ли ты, о друг мой молчаливый...» (1842), «В ночь летнюю, когда, тревожной грусти полный...» (не позже ноября 1843), «К***» (1844), «Когда с тобой расстался я...»1 лежит история отношений Тургенева и Т.А. Бакуниной2. В данное цикловое образование включают и «Вариации», поскольку они имеют того же адресата и включены в единый «сюжет» любви к Бакуниной.
Все тексты объединены мотивом мимолетной любви: она сравнивается с «пролетевшим днем» («Дай мне руку — и пойдем мы в поле...»), называется погибшей («Заметила ли ты, о друг мой молчаливый...», «Когда давно забытое названье...», «Вариации» I). Однако И.Г. Ямпольский верно отмечает, что «лирика Тургенева сосредоточена не столько на моменте влюбленности, на перипетиях развития любовного чувства, сколько на раздумьях по поводу уже пережитого» [18, с. 19-20]. Момент «перепере-живания» (термин Р. Грюбеля) происходит спустя значительное время после разлуки, и период между «тогда» и «сейчас» был насыщен тревогами: «Поверь: с тех пор я много жил, / И много перенес.../ И много радостей забыл, / И много глупых слез» («Когда с тобой расстался я...») [15, I, с. 36], «Мне стыдно, что так медленно живу я, / Что этот хлам хранит душа моя...» («Когда давно забытое названье...») [15, I, с. 38]. Результат этих переживаний может быть двояким: воспоминания о «великих мгновеньях» любви могут вызывать страдания и даже насмешку над былым чувством («Вариации» II, «Когда с тобой расстался я...»), а могут быть неотъемле-
1 Также возможно включение в данный цикл стихотворений «Долгие, белые тучи плывут...» (октябрь 1841- январь 1842), «Нева» (август 1843).
2 Н.Л. Бродский одним из первых обратился к этому роману и назвал его «прему-хинским», несколько исказив название имения Бакуниных Прямухино, где и развивались чувства Тургенева и Бакуниной [2, с. 113].
10
мым фрагментом «сейчас» («Дай мне руку — и пойдем мы в поле...», «Когда давно забытое названье...», «Долгие, белые тучи плывут...», «Вариации» III).
Богатая палитра чувств создает необычайно многогранный образ любви, в котором одновременно сосуществуют прошлое, настоящее и будущее. Данные временные отрезки могут содержать самые разные эмоции: от краткого и яркого счастья до полного равнодушия к давно утраченному чувству. Эти оттенки не разделяют стихотворения, а, наоборот, связывают их еще крепче. Таким образом, в своем единстве входящие в «премухин-ский» цикл стихотворения рождают сложную и многогранную картину любовного чувства и жизни героев.
Итак, в своих лирических циклах Тургенев предпринимает попытку осмыслить многогранность жизни, показать ее развивающейся, многоголосой. Интерес к циклообразованию не исчезает, когда пробующий в 1840-е годы свое перо писатель обращается к прозе. Самым знаменитым прозаическим циклом Тургенева являются «Записки охотника», которые имеют свою долгую историю изучения [5; 6; 9; 17]. Как известно, входящие в «Записки охотника» рассказы публиковались самостоятельно, но мыслились писателем как единое художественное пространство, о чем свидетельствуют многочисленные «Программы» данного цикла. В результате читатель во всей полноте наблюдал необыкновенно богатый мир «сильных, мужественных и ярких народных индивидуальностей, существование которых превращало крепостное право в позор и унижение России» [9, с. 17].
Не будем рассматривать подробно циклообразующие факторы «Записок охотника», поскольку данная проблема изучена достаточно подробно, лишь перечислим их. Одним из главных объединяющих начал цикла является образ рассказчика, о чем справедливо писали и Ю. В. Лебедев [9, с. 18], и С. Е. Шаталов [17, с. 252], и М. Н. Дарвин [3, с. 116], и многие другие исследователи. Более того, данный образ «объясняет и то единство тона, слога повествования в различных сценах и зарисовках, которое придает циклу стилевую целостность» [17, с. 253]. Отдельные части «Записок охотника» связываются между собой и особенностями композиции: «концовки тургеневских очерков <... > постоянно движутся к началам новых и новых встреч, порождая тяготение одного рассказа к другому» [10, с. 65]. Существуют некоторые переклички в рассказах, которые создают «гул» истории, о котором верно писал Ю. В. Лебедев [9, с. 20]. На примере рассказов «Хорь и Калиныч», «Контора», «Бурмистр» ученый показывает, как переходят из рассказа в рассказ некоторые особенности тургеневских героев и окружающей их социально-исторической действительности [9, с. 2122]. Зачастую судьба одного героя проясняется историей другого. В результате за счет множественных сцеплений небольшие эпизоды, упоминаемые в отдельных произведениях, складываются в целую картину жизни.
Таким образом, рассказы, будучи напечатанными вместе в 1852 году, прозвучали совершенно особым образом [9, с. 17-18; 17, с. 255-256]. Об этом эффекте целой книги упоминает и А. И. Журавлева: «за видимой беззаботностью повествования — сгущенность проблем русской жизни и усадьбы» [5, с. 30]. Безусловно, все богатство перекличек в «Записках охотника» раскрыть в рамках данной статьи не представляется возможным, но то, что Тургенев много работал над последовательностью расположения рассказов, над общей композицией «Записок охотника», доказывает многомерность и сложность подобных связей.
Позднее Тургенев продолжает объединять свои средние и малые прозаические формы в циклические единства (примером может служить цикл «Стихотворений в прозе»), что позволяет исследователям говорить о читательском цикле «таинственных повестей», выделяя в нем свою систему внутренних связей и сцеплений. Одним из первых о единстве «таинственных повестей» размышлял Л.В. Пумпянский, который полагал, что входящие в него повести объединяются мотивом мистического и потустороннего. Исследователь классифицировал их по особенностям проявления этого мотива. В «Призраках» (1863), «Собаке» (1866), «Сне» (1876) и «Рассказе отца Алексея» (1877) таинственное явление находится в центре повествования; как более или менее важная деталь участвует в «Фаусте» (1855), «Кларе Милич» (1882), «Несчастной» (1868) и «Песне торжествующей любви» (1881) [13]. К ним ученый прибавляет «хотя бы условно» «Странную историю» (1869), «Стук... стук... стук!..» (1871), «в некотором отдаленном и уже совсем слабом отношении ко всей этой группе находятся “Часы” 1876 г.» [13]. Более того, Л. В. Пумпянский характеризует проявления «метабиологического мира» (термин Л.В. Пумпянского) во всех этих повестях как агрессивные: Эллис из другого мира вторгается вампиром в жизнь героя; Клара из-за гробовой черты овладевает тем, кого она любит; Ельцова в «Фаусте» «ревниво сторожила свою дочь. Она сберегла ее до конца и, при первом неосторожном шаге, унесла ее с собой в могилу», отец, в «Сне», насильственно вторгается в воображение героя задолго до того, как реально вторгся в его жизнь; в «Собаке», «Рассказе отца Алексея» эти черты сливаются с общебытовым суеверным страхом перед агрессивным, в представлении фольклора, «потусторонним миром»; в «Песни торжествующей любви» Муций вторгается в жизнь Валерии, — хоть не из загробного мира, но вооруженный колдовством (кроме того, аналогия между ситуацией «Песни торжествующей любви» и «Сна» бросается в глаза и не раз отмечалась исследователями)» [13].
В силу того, что цикл «таинственных повестей» не обладает строгой авторской заданностью, тургеневеды нередко пересматривали список произведений, составляющих эту «группу». Так, Г. Б. Курляндская отмечает, что «Фауст», «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич» «связаны
между собою общим интересом к подвижной границе разных сфер сознания личности» [7, с. 147]. А. Б. Муратов относит к «таинственным повестям» «Сон», «Песнь торжествующей любви», «Клару Милич», «Призраки» и отделяет от них повести «Несчастная», «История лейтенанта Ергунова» на основании меньшей разработанности в них темы таинственного и повторяемости мотива сна [11, с. 165, 177]. По мнению Ю. В. Лебедева, к «таинственным» относятся повести 1870-х — начала 80-х гг., а именно: «Собака», «Казнь Тропмана», «Странная история», «Сон», «Клара Милич», «Песнь торжествующей любви». «В них Тургенев обращался к изображению загадочных явлений человеческой психики: к гипнотическим внушениям, тайнам наследственности, загадкам и странностям в поведении толпы, к необъяснимой власти умерших над душами живых, к подсознанию, галлюцинациям, телепатии» [8, с. 86].
На наш взгляд, цикл «таинственных повестей» должен быть выделен среди произведений Тургенева, однако хотелось бы несколько сузить круг тех повестей, которые стоит в него включать. Думается, к данному единству должны относиться произведения, в которых мистическое занимает центральное положение, а не сопровождает иные проблемы, рассматриваемые автором. Таким образом, в цикл можно включить повести «Призраки», «Собака», «Сон», «Рассказ отца Алексея», «Клара Милич», «Песнь торжествующей любви». Остальные, по нашему мнению, имеют недостаточно глубокую проработку именно темы потустороннего: так или иначе внимание читателя занимают иные проблемы.
Итогом всего творчества И. С. Тургенева по праву можно назвать цикл «Стихотворения в прозе». Среди всех авторских циклов он — особенный. С одной стороны, как и любой авторский цикл, он собран автором и композиция его строго задана (в основе лежит хронологический принцип), с другой стороны, писатель подчеркивал свободу цикла, так как публикацию в «Вестнике Европы» предварил обращением «К читателю», где рекомендовал читать произведения «враздробь: сегодня одно, завтра другое» [15, X, с. 125], предполагая особую свободу читателя. К тому же «Стихотворения в прозе», предназначенные для русской и европейской аудитории, существенно различались. И. А. Беляева по этому поводу замечает: «В отсутствии строгой композиции, скорее всего, заключалась некоторая принципиальная, сущностная особенность данного жанра. Не случайно, например, Тургенев для публикации в России готовит 50 стихотворений, а для французских читателей всего тридцать. <...> Но ни меньший объем “Стихотворений в прозе”, ни совершенно иная последовательность миниатюр, видимо, не смущали Тургенева, лично готовившего эту французскую публикацию вместе с П. Виардо» [1, с. 225].
Иной точки зрения придерживается С. Е. Шаталов, который последовательно доказывает тесную связь каждого последующего стихотворения с предыдущим: «Мы можем утверждать закономерность чередования основ-
ных мотивов цикла: постепенно оттесняется страх смерти и кошмары, навеянный старческим настроением; <...> Смерть отступает; торжествует оптимистическое начало. <...> Но трагическая нота не уходит из цикла. Замерев и раздробившись в центре, она еще раз отчетливо звучит перед концом. <...> Последние семь фрагментов составляют торжествующий финал цикла» [16, с. 152]. Среди иных связующих средств, кроме эволюции тем жизни и смерти, С. Е. Шаталов отмечает общее название, единые приемы обработки жизненного материала, однородность слога на протяжении цикла, общий эмоциональный тон, образ лирического героя-повествователя, который называет «главной компонующей силой» [16, с. 153].
Многие исследователи отмечают неоднозначность восприятия данного художественного целого. И. А. Беляева пишет, что «не так уж не правы <... > те читатели, критики или исследователи, которые видят в “Стихотворениях в прозе” самую печальную книгу Тургенева, <...> ровно как и те, кто считает, что в этом цикле ярче звучит “теплое слово при простоте и радужных красках” и “радость за человеческое существование”» [1, с. 228]. И нельзя не согласиться с мнением В. А. Недзвецкого о том, что «каждый из разделов тургеневских “Стихотворений в прозе” и все они в целом первыми и последними их фрагментами взяты в смысловое кольцо, общее значение и тон которого шире и сложнее пессимизма или оптимизма» [12, с. 133]. Чтение цикла «сподряд», вопреки воле автора, или «враздробь», в соответствии ей, не мешает оценить сложность и многогранность «Стихотворений в прозе». Верно отмечал С. Е. Шаталов: «Оно [структурное образование. — М.К.] рассчитано на активное додумывание и сопереживание читателя» [16, с. 145].
Итак, на протяжении всего творческого пути Тургенев тяготел к универсализации, каждое его произведение — это попытка показать все богатство мира, человеческой жизни и души. Цикл является, на наш взгляд, лучшей формой для этого: объединение произведений, каждое из которых дополняет и расцвечивает новыми красками остальные, не означает повторения одного и того же. Недаром писатель обращался к цикловым образованиям и в лирике, и в эпосе на протяжении всей жизни и не отстранился от этого даже после обнаружения для себя романа и повести.
Сверх всего, по нашему мнению, можно проследить эволюцию данной формы у Тургенева: от небольшого по объему лирического авторского цикла «Вариации» к достаточно крупному читательско-авторскому (реципиент становится соавтором в большей мере, нежели в иных циклах, собранных писателем) объединению «Стихотворений в прозе».
Наиболее интересными являются читательские циклы: воспринимающее сознание само объединяет произведения в группу и в этом собрании обнаруживает некий генерализирующий смысл, разные оттенки которого присутствуют так или иначе в каждом фрагменте. В то же самое время
нельзя сказать, что подобные объединения создаются помимо воли автора: для этого в текстах существуют объективные предпосылки. На наш взгляд, можно обнаружить и основания для объединения в цикл ряда любовнофилософских повестей 1850-х годов, а это дает возможность открыть новую грань в творчестве Тургенева.
Список литературы
1. Беляева И. А. Система жанров в творчестве И. С. Тургенева. — М.: МГПУ,
2005.
2. Бродский Н. Л. «Премухинский роман» в жизни и творчестве Тургенева // Документы по истории литературы и общественности: И. С. Тургенев. — М., Пг.: ГИЗ, 1923. —Вып. 2. — С. 107-21.
3. Дарвин М. Н. Литературное произведение: проблемы теории и анализа. Выпуск первый. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 1997.
4. Дарвин М. Н. Проблема цикла в изучении лирики. — Кемерово: Изд-во Кемер. гос. ун-та, 1983.
5. Журавлева А. И. «Записки охотника» И. С. Тургенева: к проблеме целостности // Русская словесность. — 1997. — № 5. — С. 28-31.
6. Ковалев В. А. «Записки охотника» И. С. Тургенева. Вопросы генезиса. — Л.: Наука, 1980.
7. Курляндская Г. Б. И. С. Тургенев. Мировоззрение, метод, традиции. — Тула: Гриф и К, 2000.
8. Лебедев Ю. В. История русской литературы XIX века (вторая половина) / Н.Н. Скатов, Ю. В. Лебедев, А. И. Журавлева и др. — М.: Просвещение, 1991.
9. Лебедев Ю. В. У истоков красоты, добра и правды в художественном мироощущении И. С. Тургенева //«Записки охотника» И. С. Тургенев. — М.: Синергия,1996. - С.5-36.
10. Лебедев Ю. В. У истоков эпоса (очерковые циклы в русской литературе 18401860-х годов). — Ярославль: Яросл. гос. пед. ин-т, 1975.
11. Муратов А. Б. Повести и рассказы И.С. Тургенева 1867 -1871 годов. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1980.
12. Недзвецкий В. А. И. С. Тургенев: логика творчества и менталитет героя: курс лекций для магистрантов. — М.: Изд-во Московского университета, 2011.
13. Пумпянский Л. В. Группа «таинственных повестей. — [Электронный ресурс]: http://www.ruthenia.ru/horror/poetic/pumpyansky/mys_tales.htm
14. Тургенев и его время / Тургеневская комис. Об-ва любителей рос. словесности; ред. Н. Л. Бродский. — М.; Пг.: Госиздат, 1923. - Сб. 1.
15. Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. — М.: Наука, 1978.
16. Шаталов С. Е. Проблемы поэтики И. С. Тургенева. — М.: Просвещение,
1969.
17. Шаталов С. Е. Художественный мир И. С. Тургенева. — М.: Наука, 1979.
18. Ямпольский И. Г. Поэзия И. С. Тургенева // Тургенев И. С. Стихотворения и поэмы. — Л.: Советский писатель, 1970. — С. 19-20.
