CC BY
77
DOI 10.24411/2499-9679-2019-10381
УДК 82
В. И. Мокляк https://orcid.org/0000-0002-2377-8646
Циклизация в творчестве русских романтиков
Статья посвящена вопросам циклизации в творчестве русских романтиков. В работе отмечается, что в циклической художественной форме важна не только подчиненность части целому, но и своеобразное перетекание части в целое, также подчеркивается непоследняя роль сцепления и монтажа частей. Русская романтическая повесть первой половины девятнадцатого столетия представляет собой часть общеевропейской литературной эпохи романтизма, которая зарождалась еще в предромантическом восемнадцатом веке (Людвиг Тик, Новалис, Э. Т. А. Гофман). В нашей работе отдельный акцент поставлен, помимо феномена циклизации, на аспекты пограничностей в русской литературе на материале творчества Н. В. Гоголя и О. М. Сомова. Отмечено, что именно эти мотивы привели к дальнейшему развитию некоторых элементов как романтической прозы, так и всей русской литературы. В статье рассмотрены основные предпосылки и факторы зарождения и развития циклизации в русской литературе. Кроме этого, отмечены также взгляды ведущих исследователей феномена циклизации. Статья рассматривает важность роли образа автора и рассказчика в жанре романтической повести и цикла романтических повестей. На примере образа Рудого Панько из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя и Порфирия Байского из «Малороссийских былей и небылиц» делается вывод о важности образа нарратора как циклообразующего фактора. Также анализируется взаимосвязь образов нарраторов Рудого Панько и Порфирия Байского и отмечается, что если первыми из фантастических своих повестей, как и «Гайдамаком», Порфирий Байский подготовил выступление Рудого Панька, то в позднейших он испытал воздействие могучей индивидуальности своего современника.
Ключевые слова: цикл, циклизация, романтизм, нарратор, нарратология, рассказчик, поэтика иномирного, пограничность, циклообразование.
V. I. Moklyak
Cyclization in Russian Romantics' Creativity
The article is devoted to issues of cyclization in Russian romantics' creativity. In the work it is noted that in the cyclic art form here is important not only subordination of a part to the whole, but also peculiar overflowing of a part into the whole, here is also emphasized not the last role of coupling and montage of parts. The Russian romantic story of the first half of the nineteenth century represents a part of the all-European literary era of romanticism which arose in the preromantic eighteenth century (Ludwig Tieck, Novalis, E. T. W. Hoffmann). In our work the special accent is put, besides a cyclization phenomenon, on aspects of frontier in the Russian literature on material of N. V. Gogol and O. M. Somov's creativity. It is noted that these motives led to further development of some elements of both romantic prose, and all Russian literature. In the article the main prerequisites and factors of origin and development of cyclization in the Russian literature are considered. Besides, also views of the leading researchers on the cyclization phenomenon are noted. The article considers importance of the role of the image of the author and story-teller in the romantic story genre and a cycle of romantic stories. On the example of Rudy Panko's image from «Evenings on the Farm near Dykanka» by N. V. Gogol and Porfiry Baisky from «Little Russian True Stories and Ttales» the conclusion is drawn about importance of the narrator's image as a cyclogenesis factor. Also the interrelation of images of narrator Rudy Panko and narrator Porfiry Baysky is analyzed, and it is noted that in the first fantastic stories, as well as «Haidamak», Porfiry Baisky prepared Rudy Pank's performance, and in the latest he was affected by the contemporary's mighty identity.
Keywords: cycle, cyclization, romanticism, narrator, narratology, story-teller, other-worldly poetics, frontier, cyclogenesis.
Изучая предмет циклизации, в первую очередь мы обратились к работам таких ученых, как Л. Е. Ляпина [9], М. Н. Дарвин, [4], И. В. Фоменко [14], Н. Д. Тамарченко [13] и других.
Для общего определения понятия стоит обратиться к литературной энциклопедии терминов и понятий, которая предлагает такое определение циклизации: Циклизация (греч. кук1ш - круг, колесо) - объединение нескольких самостоятельных произведений в особое целостное единство.
Стоит заметить, что циклы можно обнаружить в литературе во всех эпохах ее развития (в античности -
ярким примером служат киклические поэмы, в эпоху Возрождения - нельзя не вспомнить «Кентерберийские рассказы», 1380-е, Дж. Чосера [17], «Декамерон», 1350-53, Дж. Боккаччо; в период романтизма -«Еврейские мелодии» (1815) Дж. Байрона [16], «Римские элегии» И. В. Гете [18]).
Первые русские циклические образования -фольклорные циклы (былины), народные предания, предполагающие поэтику тайны, мистериальное начало, что, в свою очередь влияет на их циклизацию. С этой точки зрения цикл необходимо понимать как феномен текста в его динамическом развитии. Одной
© Мокляк В. И., 2019
из характерных характеристик цикла является преодоление разрывов между «частями», то есть новеллами.
В европейской теории искусства «цикл» как поэтологическое понятие впервые возникает на рубеже ХУШ-Х1Х вв., в период становления романтизма. Один из теоретиков немецкого романтизма, А. В. Шлегель [19], писал, что в циклической форме могут выступать такие явления, которые только благодаря предшествующему или последующему становятся полнозначными.
В. В. Виноградов [1] видел смысл литературной циклизации в том, что она позволяла выбирать такой достаточно объективный с точки зрения исследователя критерий классификации литературных произведений, с помощью которого можно построить «действительно научную историю мировой литературы».
Целостность различных циклических форм, несводимых только к форме собственно лирического цикла, на наш взгляд, можно представить себе как целостность разных видов контекстов (от лат. сойеХш - букв. соединенных текстов).
Для точности нашей работы необходимо также отметить, что целостность цикла находится в прямой зависимости от степени структурной автономности составляющих его элементов, а его единство следует рассматривать как единство противоположностей, характеризующееся действием как
центростремительных, так и центробежных сил. Поэтому известная «извлекаемость» отдельного произведения из контекста цикла не менее важный его признак, чем целостность или неделимость.
Феномен циклизации по своей природе парадоксален: в основе его лежит удвоение реальности, своего рода отлет от реальности (в особенности это характерно для творчества романтиков, где явление циклизации получило широкое применение) при сохранении текстового единства, целостности, синтетичности. Отсюда и тяга романтиков и романтических циклов прозы (или поэзии) к средневековой тематике и специфике. Как пишет И. П. Еремин о двух основных способах изображения жизни: первый с деловым, «практическим» назначением, второй отражал не действительность, а порожденные ею идеалы [6, с. 253]. Еремин считал, что и то и другое - две стороны одного и того же творческого метода, единого по своей эстетической природе. Прозаические циклы, особенно у романтиков, на деле не вполне проза, они своеобразной «рифмовкой» (то есть дублированием, повторением частей) сближаются с поэзией. И Еремин и Лихачев [12, с. 9-21] писали, что «проза» проникала в «поэзию»,
а «поэзия» - в прозу, что разделяющий их рубеж без труда преодолевался.
По словам М. Дарвина, «Художественная циклизация оказывается, как бы «встроенной» в лирику» [5]. С одной стороны, циклическая форма позволяет сохранить свойственную лирике дискретность, некую «точечность» состояний лирического субъекта, с другой - она позволяет обобщать лирическое изображение, «укрупняя» лирического героя до масштабов лирического характера.
И, как бы то ни было, прозаический цикл сохраняет многие признаки лирического цикла. К активным циклообразующим факторам в прозаическом цикле относятся единство проблематики, общность сюжетных конфликтов и коллизий, образно-стилистическое решение, единый образ автора.
Жанровыми признаками цикла являются общая атмосфера произведения, сквозной образ читателя, сквозные мотивы и образы, вариативное развитие тем, особая пространственно-временная организация, обрамляющие новеллы и очерки, лейтмотивность повествования и другие. «Для прозаического цикла характерно не только аналитическое начало, но и объемное восприятие действительности во всей ее пестроте и сложности причинно-следственных связей, проникновения в глубинные процессы общественной и духовной жизни человека, постижение не только лежащих на поверхности классовых конфликтов, но и различных более частных явлений.
М. М. Гин отмечает, что важным признаком цикла является обзорность композиции. А «обзорным принципом композиции мы называем такое построение литературного произведения, при котором организующим центром является не единый фабульный стержень, а единство идейно-тематического задания, проблематика, угол зрения, под которым и в соответствии с которым отбирается материал» [2, с. 77]. При бесфабульном типе связи материала возрастает композиционная роль образа автора.
Так, например, В. Ф. Одоевский в своих повестях использует фантастические мотивы, зачастую играя парадоксальными представлениями о мире и обществе. Элементы фантастики используются в «Пестрых сказках» более чем в каких-либо других романтических циклах этого периода.
Основная идея «Пестрых сказок» - показать главный порок современного общества, его безжизненность, «мертвость». Гомозейку-Одоевского часто обвиняли в близости к прозе Э. Т. А. Гофмана: образы красивых девушек, превращенных заезжим иностранцем в красивую, но бездушную куклу: «Окаянный басурманин схватил ее пухленькие щечки,
маленькие ножки, ручки и ну перочинным ножом соскребать с них свежий славянский румянец и тщательно собирать его в баночку с надписью rouge vegetal; и красавица сделалась беленькая-беленькая, как копчик; насмешливый злодей не удовольствовался этим: маленькой губкой он стер с нее белизну и выжал в стекляночку с надписью: lait de concombre; и красавица сделалась желтая, коричневая; потом к наливной шейке он приставил пневматическую машину, повернул - и шейка опустилась и повисла на косточках; потом маленькими щипчиками разинул ей ротик, схватил язычок и повернул его так, чтобы он не мог порядочно выговорить ни одного русского слова; наконец затянул ее в узкий корсет, накинул на нее какую-то уродливую дымку и выставил красавицу на мороз к окошку» («Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту»); Приличный с первого взгляда человек оказывается куклой -болваном («Деревянный гость, или Сказка об очнувшейся кукле и господине Кивакеле»); чиновники, засидевшиеся за игрой в карты, сами превращаются в карты и оказываются вовлечены в бесовскую игру нечистой силы. Люди в повестях Гомозейки -Одоевского становятся равны вещам: куклам, игральным картам; люди ни что иное, как продукт химических реакций, создаваемых нечистой силой.
Но на самом деле творчество Одоевского - это не подражание Гофману, как утверждал Н. А. Полевой. Повести Одоевского - самостоятельный уникальный романтический текст с установкой на фантастичность, со сходными, отчасти, с гофмановскими мотивами трансформации. Но в то же время используются все те же характерные мотивы тайны, пограничья, перехода, потусторонности и посюсторонности. Используются характерные для романтической поэтики образы нечистой, потусторонней силы. Для художественного метода Одоевского характерен синтез идей немецкого романтизма и приема аллегории XVIII века.
Как и в повестях Н. В. Гоголя, у Одоевского черти похожи на людей, а люди на чертей. Бесчеловечное стремление к обогащению, эгоцентризм обывателей, самодовольство и самолюбование - все это автор «Пестрых сказок» воспринимает как «дар» нечистой силы. Зачастую Одоевский использует в своих повестях колоритные образы алхимиков, астрологов, средневековых искателей правды - все эти образы, овеянные мистическим иррационализмом, как и впоследствии в «Русских ночах» - гениальные сумасшедшие, являют собой реализацию мотива пограничья, перехода, тайны, свойственного для циклов повестей русских романтиков XIX века.
В классической теории повествования ведущая роль отводится термину «нарратор» (фр. narrateur -
рассказчик) - в литературе реальное или вымышленное лицо, от имени которого ведется повествование в художественном произведении. Иногда нарратор бывает и в драматическом произведении, хотя обычно повествователь не выступает в пьесе как действующее лицо (нередко - в прологе, эпилоге); на него возлагается задача информирования других действующих лиц или публики, непосредственно повествуя о событиях или комментируя их. Но особенно характерна позиция нарратора для жанра романтической повести, точнее цикла романтических новелл, что характерно было и для русских романтиков. Например, Н. В. Гоголя, В. Ф. Одоевского, О. М. Сомова.
Рассмотрим текстовую функцию нарратора на примере нарратора цикла повестей Н. В. Гоголя:
У Гоголя основной рассказчик находится на первом плане в «Предисловии» к первой и второй части цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки». Само «Предисловие» как бы связано с «издателем» и выполняет функцию своеобразной композиционной рамки произведения. Текст построен в форме сказа, имитирующего живую разговорную речь. Непринужденная и доверительная беседа Пасичника (Рудый Панько) с аудиторией читателей, к которой он обращается «запросто, как будто какому-нибудь свату своему, или куму», его просторечие как бы подчеркивают достоверность самобытного уклада Диканьки, в который органично вписываются полные фантастики предпраздничные вечера у Рудого Панька. (стоит упомянуть, что Рудый Панько - не единственный голос в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»).
Данные подробности призваны указать на реальность происходящего так же, как и подробная характеристика всей обстановки - Диканьки, хутора, пасичникова куреня с указанием дороги к нему.
В «Предисловии» предварительно очерчен и сообщен читателям основной круг мотивов, ориентированных на легенду, предание, сказку, быль. В восклицании Пасичника: «Боже ты мой! Чего только ни расскажут! Откуда старины ни выкопают! Каких страхов ни нанесут!» - подчеркнут общий характер «историй», диковинных и страшных, относящихся к старине. В этом смысле «Предисловие» является своего рода экспозицией цикла.
Гоголь создает особый образ «издателя» сборника, хуторского Пасичника Рудого Панька. Но это не условное лицо, как традиционно применяется; он не просто замещает автора, но говорит за него. Сказ Пасичника выявляет резкое своеобразие его образа. Оно обусловлено тем, что Пасичник принадлежит
другому, чем писатель, миру. И этот мир является антитезой Диканьки.
Авторитетом искусного рассказчика пользуется дьяк Фома Григорьевич. На него Пасичник ссылается, как на лицо почитаемое и известное не только в Диканьке: «Вот, например, знаете ли вы дьяка Диканьской церкви, Фому Григорьевича? Эх, голова! Что за истории умел он отпускать!» Неопровержимыми доказательствами его отличия от других образов, является то, что Фома Григорьевич не так, как прочие «мужики хуторянские» и даже «люди его звания», чистил сапоги «лучшим смальцем», утирал нос «опрятно сложенным белым платком, вышитым по всем краям красными нитками», и «складывал его снова, по обыкновению, в двенадцатую долю». И это подробности в глазах Пасичника имеют не малую значительность: если Фома Григорьевич серьезен, аккуратен и точен в таких мелочах, то тем более он серьезен, правдив и точен в своих рассказах.
Как видим уже из «Предисловий», разграничение в первой части книги не условно: возвеличивание одного и развенчание другого соответствует нарративной задаче автора - противопоставлению двух миров и соответствующих им типов сознания, каждый из которых воссоздается в цикле и соотносится либо с литературной, либо с народно-поэтической традицией. Стоит отметить, что к 30-м годам интерес к народному материалу и тематике усиливается, так как в них находят живой образ народного мышления, в них видят непосредственно эстетический идеал в противопоставлении окружающей городской действительности, в данном случае, Петербурга.
В своей важной теоретической работе «Событие и событийность» [11] Вольф Шмид и Владимир Маркович представляют отличное от традиционной теории повествования новое видение теории нарративности: в центре его понятия события и событийности.
В этой современной теории повествования на первом месте специфика структуры изображаемого -это структура темпоральная, предполагающая изменение исходных состояний, которые получают статус события. При этом авторы опираются на работы Ю. М. Лотмана, где событие определено двояко:
1) как пересечение запрещенной границы;
2) как значимое нарушение нормы.
Эти два названных критерия как нельзя лучше соотносятся с механизмом и повествовательным материалом романтических циклов Гоголя и Сомова, наполненных народной фантастикой, чудесами, народной выдумкой и фольклорными мотивами, которые широко представлены в цикле Гоголя: колдунья, водящая дела с чертом, русалки -
утопленницы, оборотни и так далее. Таким образом, текстовые механизмы Сомова реализуются в факторах, отмеченных в работах Ю. М. Лотмана,
B. М. Марковича и В. Шмида: «пересечения запрещающей границы» и «значимого нарушения нормы», как важнейших категориях повествовательной прозы [11, с. 7].
Также в творчестве О. М. Сомова народные предания, обычно демонологические - о русалках и колдунах, о ведьмах и упырях, - писатель использует в своих «небылицах». Как правило, они основаны на подлинном этнографическом и фольклорном материале, снабжены особыми примечаниями и пояснениями.
Даже такие повести, как «Русалка» и «Киевские ведьмы», где фантастические события развертываются на фоне исторической жизни, а в «Киевских ведьмах» они совершаются не только в определенном месте -«Киеве златоглавом», но и приурочены к конкретному моменту национально - освободительной борьбы XVII в. Сомов опирался на рукописную «Историю Руссов», в соответствии с которой и описаны конкретные исторические события и рассказаны как бы с позиций народного сознания.
Заметим, что Пушкину, который в балладе «Гусар» по-своему рассказал о ночном путешествии героя на шабаш киевских ведьм, достаточно было вложить сказ в уста побывавшего на Лысой горе очевидца - москаля, чтобы под напором ухарства и непобедимого здравого смысла русского служивого драматическое и поэтическое предание зазвучало «небылицей».
Однако молодому Гоголю в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» ближе был сомовский подход к украинской демонологии. Созвучие цели, к которой стремился Сомов и которой дано было достигнуть автору «Вечеров на хуторе близ Диканьки», сделало то, что если первыми из фантастических своих повестей, как и «Гайдамаком», Порфирий Байский подготовил выступление Рудого Панька, то в позднейших он испытал воздействие могучей индивидуальности своего современника.
Библиографический список
1. Виноградов, В. В. Гоголь и натуральная школа [Текст] / В. В. Виноградов. - Л., 1925. - 76 с.
2. Гин, М. М. О своеобразии русского реализма Некрасова [Текст] / М. М. Гин. - Петрозаводск, 1966. - 268 с.
3. Гоголь, Н. В. Полное собрание сочинений и писем: в 23 томах. Т. 1 / [Текст] / Н. В. Гоголь. - М., 2003. - 918 с.
4. Дарвин, М. Н. Изучение лирического цикла сегодня [Текст] / М. Н. Дарвин. - Кемерово, 1986. -
C. 220-230.
5. Дарвин, М. Н. К проблеме цикла в типологическом изучении лирики [Текст] / М. Н. Дарвин // Типологический анализ литературного произведения: сб. научн. тр. - Кемерово, 1982. - С. 30-35.
6. Еремин, И. П. Литература древней Руси. (Этюды и характеристики) [Текст] / И. П. Еремин. - М. -Л., 1966. - 266 с.
7. Лихачев, Д. С. К изучению художественных методов русской литературы XI-XVII вв. [Текст] // ТОДРЛ. - Т. ХХ. - М.- Л., 1964. - 452 с.
8. Лихачев, Д. С. Поэтика повторяемости в «Слове о полку Игореве» [Текст] // Русская литература. -
1983. - № 4. - С. 9-21.
9. Ляпина, Л. Е. Жанровая специфика литературного цикла как проблема исторической поэтики [Текст] / Л. Е. Ляпина // Проблемы исторической поэтики. -Петрозаводск, 1990. - С. 23-30.
10. Николюкин, А. Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий [Текст] / А. Н. Николюкин. -М., 2001. - 1600 с.
11. Событие и событийность: сборник статей [Текст] / под ред. Владимира Марковича и Вольфа Шмида. - М. : Издательство Кулагиной-Intrada, 2010. - 296 с.
12. Сомов, О. М. Малороссийские были и небылицы [Текст] / О. М. Сомов. - М. : Советская Россия,
1984. - 368 с.
13. Тамарченко, Н. Д. Повесть как литературный жанр [Текст] / Н. Д. Тамарченко // Поэтика русской литературы. - М., 2006.
14. Фоменко, И. В Лирический цикл: становление жанра, поэтика [Текст] / И. В. Фоменко. - ТГУ, 1992. -124 с.
15. Филипповский, Г. Ю. О природе двупланово-сти текста «Слова о полку Игореве» [Текст] // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - М., 2009. - С. 72-76.
16. Byron G. G. Poetical works. - Oxford : Oxford University Press, 1970. - Р. 226.
17. Chaucer G. The Canterbury tales. - New York, 1947. - Р. 352.
18. Goethe J. W. Poetische Werke («Lucrari poetice»). - 4 vol. - Editura Phaidon, Essen, 1999.
19. Schlegel Fr. Über Goethes Meister // Fr. Schlegel - Mino. Bd. 2. - S. 173.
Reference List
1. Vinogradov, V. V Gogol' i natural'naja shkola = Gogol and natural school [Tekst] / V. V. Vinogradov. - L., 1925. - 76 s.
2. Gin, M. M. O svoeobrazii russkogo realizma Nekra-sova = About originality of Nekrasov's Russian realism [Tekst] / M. M. Gin. - Petrozavodsk, 1966. - 268 s.
3. Gogol', N. V Polnoe sobranie sochinenij i pisem: v 23 tomah. T. 1 = Complete works and letters: in 23 volumes. T. 1 [Tekst] / N. V Gogol'. - M., 2003. - 918 s.
4. Darvin, M. N. Izuchenie liricheskogo cikla segod-nja = Studying of a lyrical cycle today [Tekst] / M. N. Darvin. - Kemerovo, 1986. - S. 220-230.
5. Darvin, M. N. K probleme cikla v tipologicheskom izuchenii liriki = To a cycle problem in typological studying of lyrics [Tekst] / M. N. Darvin // Tipologicheskij ana-liz literaturnogo proizvedenija: sb. nauchn. tr. - Kemerovo, 1982. - S. 30-35.
6. Eremin, I. P. Literatura drevnej Rusi. (Jetjudy i harakteristiki) = Literature of ancient Russia. (Etudes and characteristics) [Tekst] / I. P. Eremin. - M. - L., 1966. -266 s.
7. Lihachjov, D. S. K izucheniju hudozhestvennyh metodov russkoj literatury XI-XVII vv. = To the study of art methods of the XI-XVII centuries Russian literature [Tekst] // TODRL. - T. HH. - M.- L., 1964. - 452 s.
8. Lihachjov, D. S. Pojetika povtorjaemosti v «Slove o polku Igoreve» = Repeatability poetics in «Tale of Igor's Campaign» [Tekst] // Russkaja literatura. - 1983. -№ 4. - S. 9-21.
9. Ljapina, L. E. Zhanrovaja specifika literaturnogo cikla kak problema istoricheskoj pojetiki = Genre specifics of a literary cycle as a historical poetics problem [Tekst] / L. E. Ljapina // Problemy istoricheskoj pojetiki. - Petrozavodsk, 1990. - S. 23-30.
10. Nikoljukin, A. N. Literaturnaja jenciklopedija terminov i ponjatij = Literary encyclopedia of terms and concepts [Tekst] / A. N. Nikoljukin. - M., 2001. - 1600 s.
11. Sobytie i sobytijnost': sbornik statej = Event and eventivity: collection of articles [Tekst] / pod red. Vladimira Markovicha i Vol'fa Shmida. - M. : Izdatel'stvo Kulaginoj-Intrada, 2010. - 296 s.
12. Somov, O. M. Malorossijskie byli i nebylicy = Little Russian true stories and false stories [Tekst] / O. M. Somov. - M. : Sovetskaja Rossija, 1984. - 368 s.
13. Tamarchenko, N. D. Povest' kak literaturnyj zhanr = Story as a literary genre [Tekst] / N. D. Tamarchenko // Pojetika russkoj literatury. - M., 2006.
14. Fomenko, I. V Liricheskij cikl: stanovlenie zhan-ra, pojetika = Lyrical cycle: formation of a genre, poetics [Tekst] / I. V. Fomenko. - TGU, 1992. - 124 s.
15. Filippovskij, G. Ju. O prirode dvuplanovosti tek-sta «Slova o polku Igoreve» = About the nature of dual-progress character of the text «Tale of Igor's Campaign» [Tekst] // Drevnjaja Rus'. Voprosy medievistiki. - M., 2009. - S. 72-76.
16. Byron G. G. Poetical works. - Oxford : Oxford University Press, 1970. - Р. 226.
17. Chaucer G. The Canterbury tales. - New York, 1947. - Р. 352.
18. Goethe J. W. Poetische Werke («Lucrari poetice»). - 4 vol. - Editura Phaidon, Essen, 1999.
19. Schlegel Fr. Über Goethes Meister // Fr. Schlegel - Mino. Bd. 2. - S. 173.
Дата поступления статьи в редакцию: 23.03.2019 Дата принятия статьи к печати: 18.04.2019
