CC BY
27
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2021. № 2
Лили Дин, М.В. Михайлова
ЦИКЛ ОЧЕРКОВ М. ПРИШВИНА
«В КРАЮ НЕПУГАНЫХ ПТИЦ»: ПОИСКИ ЖАНРА
Нанкинский университет
210023, ул. Сяньлинь № 163, район Цися, г. Нанкин, провинция Цзянсу, Китай
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего образования
«Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»
119991, Москва, Ленинские горы 1
В статье объясняется особая роль в творчестве М.М. Пришвина дебютного цикла «В краю непуганых птиц», созданного на основе этнографических заметок. Выбор формы очерка стал началом поисков индивидуальных жанровых предпочтений. Жанр очерка, как демонстрируется в статье, позволяет создать впечатление доверительного разговора с читателем, соответствующего своеобразному художественному мироощущению автора.
В первом цикле Пришвина присутствуют элементы и черты очерков различного типа. Типизация сочетается с изображением индивидуальностей и их внутреннего мира.
Реальное путешествие по Северу России изображается в цикле в конкретных деталях и одновременно как духовное странствование; последнее и обеспечивает смысловое единство книги; так нащупываются основы монолитности дальнейшего художественного творчества Пришвина. «Край непуганых птиц» как символ «пришвинского королевства» станет сквозным мотивом почти всех произведений художника, обозначая поиск и надежду на обретение счастья. В цикле оказался «уловлен» тот жанр, который станет преобладающим в творчестве писателя.
Ключевые слова: М.М. Пришвин; жанр; цикл очерков «В краю непуганых птиц»; духовные искания; сквозной мотив.
Известно, что авторы нередко обозначают жанр своих произведений произвольно, не следуя привычному словоупотреблению.
Лили Дин — аспирант факультета русского языка института иностранных языков Нанкинского университета (КНР), стажер кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: lili.ding@yandex.com).
Михайлова Мария Викторовна — доктор филологических наук, профессор кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, академик РАЕН (e-mail: mary1701@mail.ru).
Пришвин обычно называл все свои произведения очерками, что показывает ключевую роль этой жанровой формы для его поэтики. «В краю непуганых птиц» имеет подзаголовок — «Очерки Выговского края»; его основа — этнографические заметки, сделанные во времена путешествия Пришвина по северу.
Художественное новаторство, ставшее результатом развития жанровой структуры, определило удачу автора. Как отмечал В.Е. Ха-лизев, «в XX в. <...> иерархически возвышаются по преимуществу жанры новые (или принципиально обновленные) в противовес тем, которые были авторитетны в предшествующую эпоху. При этом места лидеров занимают жанровые образования, обладающие свободными, открытыми структурами: предметом канонизации парадоксальным образом оказываются жанры неканонические, предпочтение отдается всему тому в литературе, что непричастно формам готовым, устоявшимся, стабильным» [Хализев, 2002: 378]. Ср. у Ю.Н. Тынянова: «В эпоху разложения какого-нибудь жанра он из центра перемещается в периферию, а на его место из мелочей литературы, из ее задворков и низин вплывает в центр новое явление» [Тынянов, 1977: 257-258].
Очерк в русской литературе никогда не занимал ведущего места. Почему Пришвин выбрал именно его для пробы пера? Ответ мы найдем в произведении «Глаза земли»: «Быть может, форма очерка является единственным выходом для писателя, от которого требуют участия в новостройках» [Пришвин, т. 7, 1984: 318]. Позже, в эссе «Мой очерк», писатель скажет: «... в очерке не как в чистой беллетристике одни букашки, а есть как будто в то же время что-то и от науки, и от правды жизни» [Пришвин, т. 3, 1983: 10].
Подлинность, воссоздание реальности в художественных произведениях, то, что называется «правдой жизни», обладает для читателей большим эстетическим напряжением и идейной значимостью. Пришвин часто говорил, что пишет для «своего читателя», читателя-друга, способного к сотворчеству. Документальность для него — особый код, позволяющий поддерживать искренний разговор с воспринимающим текст. Можно утверждать, что при выборе жанровой формы писатель учитывал свои особые чувства к читателю. Литературные жанры действительно тесно связаны с внехудоже-ственной реальностью: «... Для каждого литературного жанра <...> характерны свои особые концепции адресата литературного произведения, особое ощущение и понимание своего читателя, слушателя, публики, народа» [Бахтин, 1979: 279].
Можно считать жанровую форму «В краю непуганых птиц» художественным циклом; циклизация обычно тесно связана с авторским мироощущением, определяющим целостность литературного
произведения. По мнению Андрея Белого, художественную циклизацию можно рассматривать как «определенное (символическое) воплощение некой универсальной картины мира» [цит. по: Дарвин, 2003: 470]. Для того чтобы объединить очерки и рассказы в целое, нужен сквозной герой, рассказчик или какое-либо другое «зерно»; без единого центра «не вышло бы "Записок охотника" как цикла» [Дарвин, 2003: 478]. На наш взгляд, «зерном» цикла очерков «В краю непуганых птиц» является духовное странствование Пришвина и возникающая при его воплощении типизация персонажей.
Очерки не одинаковы. Исследователи придерживаются разных точек зрения на жанровые разновидности очерков. Например, В.Я. Канторович в работе «Заметки писателя о современном очерке» выделяет три типа: проблемный, портретный и очерк нравов [Канторович, 1973]. М.С. Черепахов считает, что очерки бывают портретные, событийные, путевые и зарисовки [Черепахов, 1984]. А.В. Сафронов отмечает, что классифицировать очерки можно по тематике, стилю, содержанию и художественным особенностям и предлагает выделять военные и исторические очерки, очерки-миниатюры, художественно-документальные исследования, одновременно обнаруживая и «путевой, портретный, бытовой (очерк нравов), проблемный» [Сафронов, 2012: 16]. Напрашивается вывод: «возможен синтез жанровых особенностей в пределах одного очерка или цикла» [Сафронов, 2012]. «Синтетический состав очерковой прозы и сущность противоречий в ее теории подсказывает: общей основой классификации должен быть принцип многомерности жанра» [Глушков, 1969: 168].
Можно утверждать, что циклу «В краю непуганых птиц» присущи в большей степени признаки путевого очерка, основанного на личных впечатлениях автора. Писатель подробно описывает природу и географические особенности побережья Белого моря, рассказывает об обычаях коренных жителей, среди которых рыбаки, охотники, вопленица, «скрытники». Части цикла выглядят автономными, но они соединены как стержнем исканиями автора, который, познавая мир, внутренне растет: «. я вздумал отвести свою душу так, чтобы уже не оставалось тени сомнений в окружающей меня природе <...>. Где же найти такой край непуганых птиц? Конечно, на Севере, в Архангельской или Олонецкой губерниях, ближайших от Петербурга местах, не тронутых цивилизацией» [Пришвин, т. 1, 1982: 45]. На Севере живет душа народа, не испорченная рабством, с которой автор хочет соединиться. Север, как известно, не знал крепостничества; живущие здесь люди твердо придерживались традиций даже в самые трудные времена.
Основное в путевом очерке Пришвина — не живописание природы, а скорее поэтический и символический характер отдельных предметов, изображенных с помощью специфического повествовательного метода, напитанного сказочностью. Особенно значим в этом отношении символ воды. В Олонецком крае бытовала карельская легенда: изначально в мире ничего не было, волновалась и шумела только вода. Этот шум несся к небу и беспокоил бога. Наконец, разгневанный, он прикрикнул на волны, и они окаменели, превратились в горы, а отдельные брызги — в камни, рассеянные повсюду. Места между окаменевшими волнами наполнились водой. Так образовались моря, озера и реки. Эта легенда, возможно, и определила символику очерков Пришвина, поэтому такое внимание он уделил водным пространством. Видя бесконечное водное пространство, автор-повествователь с ним связывает существование счастливой страны: «Вот наконец найдена эта страна непуганых птиц» [Пришвин, т. 1, 1982: 72]. На наш взгляд, для писателя чудесный мир начинается именно здесь, где, по убеждению местных жителей, мир кончается. Используя сказки, легенды, повествователь создал масштабную «картину» Выговского края, который сохранил первоначальный облик, не утратил памяти о прошлом.
Авторская личность и мироощущение Пришвина сказываются и в выборе тем для исторических и портретных очерков, элементы которых нередко переплетаются: в историческом очерке могут присутствовать черты портретного и биографического, а в портретном — черты биографического и очерка нравов.
В очерке «Выговская пустынь» автор-повествователь обращается к допетровским временам, рассказывает о преследовании «еретиков» Соловецкого монастыря. Очерк такого типа у Пришвина обычно строится на фактах, извлеченных из исторических исследований и трудов путешественников, где фиксируются точные даты событий, действия исторических деятелей, наблюдения разного рода. Размышления на историческую тему вызывают у автора тяжелые чувства: он улавливает духовную драму, которой сопровождалась борьба с сектантами в этих местах («эти церкви — памятники <...> трагедии духа русского народа <...>. И край остался словно величественной и мрачной могилой, свидетелем тех "мимошедших времен"» [Пришвин, т. 1, 1982: 144]).
Писатель с сочувствием рассказывает, как жители края и монахи в трудные времена отправлялись на поиски обетованной земли. Хотя история Выговского края полна тягостных событий («до сих пор в народе сохранились тяжелые воспоминания» [Пришвин, т. 1, 1982: 153]), в людях вера в грядущее избавление от бед только укреплялась.
Проявление христианских основ народной души Пришвин видит всюду: в курганах, полуразрушенных часовенках, не зарастающей дороге Петра Первого («Осударевой дороге»). Опираясь на «воспоминания о прошлом» коренных жителей, писатель вскрывает историческую глубину пространства.
Шесть из девяти очерков можно отнести к портретным, воспроизводящим непосредственно увиденные автором картины жизни. В портретных очерках Пришвина люди «оживают».
Вопленица, вдова Степанида Максимовна, считается «истолко-вательницей чужого горя» [Пришвин, т. 1, 1982: 79]. Описываются прежде всего глаза: «. живая старушка, с ясными, чуть заволоченными дымкой грусти и горя голубыми глазами» [Пришвин, т. 1, 1982: 77]. Для выражения чужого горя ей необходимо было выпить до дна полную чашу своего собственного: «Сама я <...> от своего горя научилась. Пошло мне обидно, поколотно, несдачно, вот и научилась» [Пришвин, т. 1, 1982: 79]. Плачи — миссия Степани-ды Максимовны. Вопленица — носитель древней погребальной культуры, поэтому люди относятся к ней благоговейно: «Благодаря своим природным дарованиям вопленицы живо усвояют, сохраняют и преемственно передают друг другу формы и отчасти содержание древней священной причети. Время и история мало-помалу стирают содержание плачей, но они еще долго не могут осилить присущей им свежести и силы живых явлений природы и совсем уничтожить их воздействие на человеческую душу.» [Пришвин, т. 1, 1982: 75].
В очерке «Певец былин» предстает сказитель Григорий Андрианов. Пришвин убежден, что стихи о былых временах могла сохранить только здоровая память неграмотного человека, не загроможденная лишними и случайными фактами: «. сказители былин должны обладать чем-то таким, что приближает и их самих к прекрасным былинным временам золотого века» [Пришвин, т. 1, 1982: 104-105]. Григорий Андрианов верит, что «славные, могучие багадыри» действительно жили раньше, а ему доверено только рассказать о них. Для старика между «золотом веком», «землей» и «душой» существует неразрывная связь. «Островок этот — памятник прошлому, золотому веку, священнодействие души старика Григория Андрианова» [Пришвин, т. 1, 1982: 112]. Связь с землей спасает душу сказителя. Чувства сказителя отразились в его наружности: «. с кудрявыми волосами, с крепкими отчетливыми чертами лица, он походил на апостола Петра <...> и даже бесчисленные морщинки на лбу, казалось, все имели свое назначение, словно каждая из них была продолжением его правильных, спокойных мозговых извилин» [Пришвин, т. 1, 1982: 106]. Оригинально это найденное автором соединение внутреннего
и внешнего. «Мозговые извилины» «правильные»: перед читателем эталон народной нравственности и мудрости.
Внимание Пришвина приковано к людям, которые неустанно стремятся к духовной свободе. Таким является основатель страннической секты Евфимий, всю свою жизнь думавший о том, «где бы найти место спокойное для души своей» [Пришвин, т. 1, 1982: 172]. «Беспокойной душе Евфимия в какой-то бесконечной дали рисовалась прекрасная спокойная райская жизнь». Мать хранителя часовни на Карельском острове, Любовь Степановна, никогда не теряла присутствия духа, «продолжала и сама жить и развиваться духовно» [Пришвин, т. 1, 1982: 168].
Итак, пришвинский портретный очерк раскрывает духовную суть реальных людей. Конкретные люди приобретают типические черты. Как отметила Н.П. Дворцова, циклы очерков «В краю непуганых птиц» (1907), «За волшебным колобком» (1908) возникли из потребности возвращения к самому себе, к истокам народной души, «души человека вообще» [Дворцова, 1994: 54].
Пришвин определял очерк как всеобъемлющий супержанр и сформулировал собственный творческий подход к его созданию, пропуская увиденное сквозь призму мифов, легенд, заклинаний. Он нацеливался на поиски вечного. В цикл очерков включены похоронные песни, былины и другие фольклорные жанры, что придает повествованию музыкальность и одновременно указывает, что коренные жители сохранили память о прошлом «золотом веке». Объективная речь автора-повествователя, субъективная речь героя-рассказчика, осложненная северным диалектом, авторские лирические отступления образуют единый художественный сплав. Можно сказать, что пришвинский очерк содержит элементы больших эпических структур. Как отметил современный исследователь, для писателя «характерно сложное единство этологического и романического начал» [Дворцова, 1994: 62]. Эпические элементы меняют очерковую природу, превращают традиционный очерк в очерк-роман. Появляется, как мы уже отметили выше, некий супержанр.
И это позволяет утверждать, что жанровые границы в творчестве писателя весьма размыты. З.Я. Холодова указывает, что можно говорить о «переходности» пришвинских жанровых форм: для Пришвина «память жанра» [Холодова, 2000: 104] не является определяющей, он творит нечто новое.
Вспоминая об этой своей работе, писатель в «Глазах земли» говорил: «. Совершенствуясь все больше и больше, я мало-помалу добился признания и права на утверждение создаваемых мною образов. На чем же основано признание этих образов? На том, что
я извлек их, как мастер, из действительной жизни, то есть что без меня их тоже нет. В моих образах мои близкие, ближние узнают эту жизнь, понимают и оглядывают себя самих» [Пришвин, т. 7, 1984: 136]. Обратим внимание на возникающую триаду: реальность — писатель — Другой. Писатель — словно сосуд, соединяющий мир и людские души. Важно, что способ воплощения художественной реальности был выбран Пришвиным не рационально, а интуитивно, о чем догадался один из собеседников, сказавший ему: «Я теперь понял вас: прием родился у вас бессознательно, и этим вы отличаетесь от тех, кто пользуется им как рецептом» [Пришвин, т. 3, 1983: 86]. Сам же художник объяснил свой подход с помощью метафоры: «Форма, которой я добиваюсь страстно, происходит от жадности так заключить ягоды жизни в сосуд, чтобы он был вечно неистощим» [Пришвин, т. 3. 1983: 60]. Иначе говоря, опять-таки: «кусок жизни» выхватывается из нее и заключается в оболочку, но заключенные плоды («ягоды») писателем как бы «консервируются», сохраняются навечно, не теряя своего запаха и вкуса.
Интересно сопоставить это высказывание с записью Вяч. Иванова, которую он сделал после разговора со своею женой, писательницей Л.Д. Зиновьевой-Аннибал: она «в разговоре со мной так противопоставляет искусство и жизнь: оба — враги друг другу; задача художника сначала очертить жизнь своими гранями — вот так (жест, рисующий в воздухе подкову), потом отделить, отсечь очерченное от корней жизни снизу (горизонтальный быстрый жест снизу). Так поступает художник с жизнью, чтобы иметь искусство. Мне это нравится; я воображаю Персея, схватывающего в зажатый кулак левой руки хаотические волосы Медузы, потом отсекающего ее голову острым кривым мечом. Художник — Персей» [Иванов, 1974: 751]. Как видим, сходство творческого мышления очевидное: речь идет о неразрывной связи с жизнью и одновременно ее вычленении и попытке «замуровать», не лишив живительных соков.
Однако создавая художественные образы, «пересоздавая» действительность, Пришвин не отступает от фиксации реалий. Он записывает названия северных деревень, имена людей, даты, приводит этнографические подробности, характеризующие повседневную жизнь. Таким образом, Пришвин демонстрирует огромный эстетический потенциал фактических данных как составного элемента жанра. Об этом своем творческом подходе Пришвин упоминал и в дневниках: «Мне пришло в голову, что для этого надо только вспомнить побольше жизненных подробностей, сопровождающих возникновение повести, изложить все по правде, как было в действительности <...> Никаким честным словом я, художник, не могу
уверить других, и "прием" необходим мне совершенно для создания формы своей уверенности, доказательной и для других» [Пришвин, кн. 6, 2004: 358].
Цикл «В краю непуганых птиц» имеет принципиальное значение для творческой жизни Пришвина. Именно с этого времени очерк становится ведущим жанром художника. Сам писатель признавался: «Мало ли все-таки было писателей, давших нам превосходные очерки, но я затрудняюсь назвать одного, кто бы, как Пришвин, отдал двадцать восемь лет своей писательской жизни единственно на возделывание обегаемой им земли, то есть культуре очерка» [Пришвин, т. 3, 1983: 7]. Открытый им «край непуганых птиц» стал для Пришвина воплощением мечты. Присущее ему «чувство дали» влекло его в детстве в Азию, позже он осуществлял поиски русской народной души, отправляясь на русский север, потом к Светлому озеру, на Дальний Восток и т.д. «Край непуганых птиц» в качестве символа «пришвинского королевства» можно считать лейтмотивом его духовного развития. Этот лейтмотив тесно связан не только с «безымянной страной-Азией», лелеемой в детстве, но и является семенем «пришвинской утопии». И он соприкоснется с мотивами, возникающими в последующих произведениях Пришвина, таких как «Безграничная страна», «Невидимый град», «Обетованная земля».
Список литературы
1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
2. Глушков Н.И. Очерковые формы в советской литературе. Ростов н/Д, 1969.
3. Дарвин М.Н. Художественная циклизация лирики // Теория литературы. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). Т. 3. М., 2003. С. 467-515.
4. Дворцова Н.П. Путь творчества М. Пришвина и русская литература начала XX века: Дисс. ... докт. филол. наук. М., 1994.
5. Иванов Вяч. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. Брюссель, 1974.
6. Канторович В.Я. Заметки писателя о современном очерке. М., 1973.
7. Пришвин М.М. Собр. соч.: В 8 т. Т. 1, 3, 7. М., 1982,1983, 1984.
8. Пришвин М.М. Дневники. 1928-1929. Кн. шестая. М., 2004.
9. Сафронов А.В. Жанровое своеобразие русской художественной документалистики (очерк, мемуары, лагерная проза). Рязань, 2012.
10. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
11. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2002.
12. Холодова З.Я. Художественное мышление М.М. Пришвина. Содержание, структура, контекст. Иваново, 2000.
13. ЧерепаховМ.С. Таинства мастерства публициста. М., 1984.
Lili Din, Maria Mikhailova
PRISHVIN'S SERIES OF ESSAYS IN THE LAND OF UNFRIGHTENED BIRDS: AN EXPLORATION OF GENRES
Nanjing University
Xianlin Road №. 163, Qixia District, Nanjing, Jiangsu Province, 210023
Lomonosov Moscow State University 1 Leninskie Gory, Moscow, 119991
The article explains a special role in the work of M.M. Prishvin in his debut series In the Land ofUnfrightened Birds, created on the basis of ethnographic notes. The choice of essay form began a search for individual genre preferences. The genre of essay, as demonstrated in the article, makes it possible to create the impression of a confidential conversation with the reader, that corresponds to the author's original artistic worldview. In Prishvin's first cycle there are elements and features of various types of essays. Typification is combined with the depiction of individuals and their inner world. The real journey to the North of Russia is depicted in the cycle in detail and at the same time as a spiritual journey; the latter ensures semantic unity of the book; and that is the way to find the foundations of the monolithic nature of Prischvin's further artistic work. In the Land of Unfrightened Birds as a symbol of "Prishavian Kingdom" will become a through motive for almost all of Prishvin's works, marking the search and hope of finding happiness. The cycle thus has grasped the genre that will dominate the writer's work.
Key words: Mikhail Prishvin; genre; In the Land ofUnfrightened Birds; spiritual exploration; a cross-cutting motif.
About the authors: Lili Din — PhD Student, Department of Russian Language, School of Foreign Studies, Nanjing University, CHN; intern (student), Department of the History of Contemporary Russian Literature and Modern Literary Process, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University (e-mail: lili. ding@yandex.com); Maria Mikhailova — Prof. Dr., Department of the History of Contemporary Russian Literature and Modern Literary Process, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University, Member of the Russian Academy of Natural Sciences (e-mail: mary1701@mail.ru).
References
1. Bakhtin M.M. Estetikaslovesnogotvorchestva. [Aesthetics of literary creation]. Moscow, IskusstvoPubl, 1979, 423 p. (In Russ.)
2. Glushkov N.I. Ocherkovie form'vsovetskoi literature. [The stylistic form of essays in Soviet literature]. Rostov on Don, Rostov Univ. Publ., 1969, 221 p. (In Russ.)
3. Darvin M.N. Hudojestvennayaciklizaciyaliriki. [Artistic cyclization of lyrics] Theory of literature. Types and genres (The basic problems in historical interpretation). T. 3. Moscow, IMLIRAN, 2003, pp. 467-515. (In Russ.)
4. Dvorcova N.P. Put tvorchestva M. Prishvina irusskaya literature nachala XX veka [Prishvin's path of creation and Russian literature in the early 20th century]. Doctor of Philology Thesis. Moscow, 1994, 435 p. (In Russ.)
5. Ivanov Vyach. Sobr. soch.: V 41. T. II. [Vyacheslav Ivanov. Collected Works: In 4 vol.]. Brussels, Foyer Oriental Chretien, 1974, 852 p. (In Russ.)
6. Kantorovich V. Ya. Zametki pisatelya o sovremennom ocherke [Writer's notes on modern essays]. Moscow, Sovetskij ipisatel, 1973. 544 p. (In Russ.)
7. Prishvin M.M. Sobr. soch.: V 8 t. T. 1, 3, 7. [Mikhail Prishvin. Collected Works: In 8 vol.] Moscow, Hudojestvennaya literatura Publ., 1982, 842 p., 1983, 552 p., 1984, 488 p. (In Russ.)
8. Prishvin M.M. Dnevniki. 1928-1929. Kn. shestaya [Journals. 1928-1929. T. 6]. Moscow, Russkayakniga, 2004. 542 p. (In Russ.)
9. Safronov A.V. Janrovoe svoeobrazie russkoi hudojestvennoi dokumentalistiki (ocherk, memuari, lagernayaproza) [Genre characteristics of Russian documentary literature (essay, memoirs, labor camp prose)]. Ryazan, 2012. 108 p. (In Russ.)
10. Tinyanov Yu.N. Poetika. Istoriya literatury. Kino. [Poetics. History of literature. Cinema]. Moscow, Nauka Publ., 1977. 578 p. (In Russ.)
11. Halizev V.E. Teoriya literatury [Theory of literature]. Moscow, Visshayash-kola, 2002. 438 p. (In Russ.)
12. Holodova Z.Ya. Hudojestvennoe myshlenie M.M. Prishvina. Soderjanie, struk-tura, kontekst. [Artistic thinking of M.M. Prishvin. Content, structure, context]. Ivanovo, 2000. 295 p. (In Russ.)
13. Cherepahov M.S. Tainstva masterstva publicista [Mysteries of publicist's skill]. Moscow, My'sl', 1984, 150 p. (In Russ.)
