Цифровой Паноптикон: устанавливая пределы Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ

Философский инструментарий Philosophical Toolkit

УДК 1:340.12

doi: 10.24412/1999-625X-2024-394-278-288

5.7.7. Социальная и политическая философия

5.7.8. Философская антропология, философия культуры 5.1.1. Теоретико-исторические правовые науки

Цифровой Паноптикон: устанавливая пределы 1

Дмитрий Владимирович Попов

доктор философских наук, доцент, начальник кафедры философии и политологии 2,

И dmitrivpopov@mail.ru 2 Омская академия МВД России (Омск, Россия)

Цифровой Паноптикон является метафорой властного надзора за жизнью человека при помощи современных вычислительных технологий. Он представляет собой комплекс управленческих, организационных, технико-технологических и биополитических решений, реализуемый во вполне конкретных программах надзорного капитализма, социального кредита, новой нормальности и государства биобезопасности. Надзорный капитализм и система социального кредита представляют собой апробированные частным капиталом и государственным аппаратом системы конструирования социального поведения, опирающиеся на мощь цифрового Паноптикона. Новая нормальность и государство биобезопасности, опираясь на ценность голой жизни, создают условия для эффективного использования цифрового Паноптикона в условиях чрезвычайного положения. Принятие новых условий существования человека требует сохранения за человеком ряда его неотъемлемых прав: на забвение, на ошибку, на несовершенство, на милосердие, на жизнь в будущем времени. Закрепление за человеком этих прав позволит в условиях жизни в цифровом Паноптиконе сохранить человечность и избежать расчеловечивания.

Ключевые слова: Паноптикон; цифровой Паноптикон, государство, право, власть, человек

Для цитирования: ПоповД. В. Цифровой Паноптикон: устанавливая пределы // Научный вестник Омской академии МВД России. 2024. Т. 30, № 3(94). С. 278-288.

Digital Panopticon: Establishing the Boundaries

Dmitry V. Popov

Doctor of Science (in Philosophy), Associate-Professor, Chief of the chair of Philosophy and Political Studies 1,

И dmitrivpopov@mail.ru

1 the Omsk Academy of the Russian Ministry of Internal Affairs (Omsk, Russia)

The Digital Panopticon is a metaphor for the authoritative surveillance of human life through modern computational technologies. It represents a set of managerial, organizational, techno-technological and biopolitical solutions implemented in quite specific programmes of surveillance capitalism, social credit, new normalcy and the biosecurity state. Surveillance capitalism and the social credit system are systems tested by private capital and the state apparatus to construct social behavior and relying on the power of the digital Panopticon. The new normalcy and the biosecurity state, based on the value of naked life, create conditions for the effective use of the digital Panopticon in a state of emergency. The adoption of new conditions of human existence requires the preservation of a number of inalienable human rights: to oblivion, to error, to imperfection, to mercy, to life in

1 В этой публикации автор продолжает исследовать тему, которой была посвящена статья: Попов Д. В. Цифровой Паноп-

тикон: принимая неизбежное // Научный вестник Омской академии МВД России. 2024. Т. 30, № 2(93).

future time. Under conditions of living in the digital Panopticon, the preservation of these rights will make it possible to preserve humaneness and avoid dehumanization.

Keywords: Panopticon, digital Panopticon, state, right, power, man

Citation: Popov D. V. Digital Panopticon: Establishing the Boundaries. Scientific bulletin of the Omsk Academy of the Ministry of the Interior of Russia. 2024. Vol. 30, No 3(94). Pp. 278-288. (In Russ.).

Но не только плодовые мушки неосознанно реагируют на социальное доказательство. Вот признание известного писателя-путешественника Дуга Лански, который, придя на Королевские скачки в Аскоте, Англия, мельком увидел британскую королевскую семью и приготовил свою камеру для фотосъемки. «Я сфокусировал внимание на королеве. Рядом с ней сидели принц Чарльз и принц Филипп. Но внезапно меня осенило: „А зачем мне вообще понадобилась эта фотография?“ В мире и так достаточно фотографий королевской семьи. Никакие таблоиды не предлагали мне большие деньги за снимок. Я же не папарацци. Но когда фотоаппараты защелкали вокруг меня, словно пулеметы «Узи», я все равно присоединился к безумию. Я ничего не мог с собой поделать». Щелк, жжж... Щелк, щелк, щелк.

Роберт Чалдини [1]

Смотрители зоопарка в Бронксе никак не могли справиться с гориллой. Им нужно было перевести животное в открытый вольер, чтобы вычистить клетку. Но обезьяна сидела у дверей и мешала их закрыть. Смотрители и пищу бросали, и бананами гориллу заманивали, но зверь не обращал на них никакого внимания или хватал пищу и бегом возвращался на прежнее место, прежде чем двери удавалось закрыть. За помощью обратились к дрессировщику зоопарка. Он отметил, что размахивание бананами и подбрасывание пищи были попытками закрепить поведение, которое еще не проявилось. Это можно назвать простым словом «подкуп». Решение заключалось в том, чтобы не обращать внимания на гориллу, когда та сидела возле дверей, но поощрять ее пищей, когда она сама сойдет с этого места. Проблема была решена.

Карен Прайор [2]

Напоминание, тождественное введению

Данная статья является продолжением статьи (Попов Д. В. Цифровой Паноптикон: принимая неизбежное), опубликованной в № 2 Научного вестника Омской академии МВД России в этом году. Подытоживая сказанное в указанной статье, отметим, что «новый цифровой мир» (Э. Шмидт, Дж. Коэн) вступил в свои права и оказывает беспрецедентное социальное давление на современников. Человечество практически прошло пять стадий принятия неизбежности власти современных вычислительных технологий. «Паноптикон», буквально означающий «полный обзор», дает наглядную репрезентацию возможностей наблюдения, надзора, контроля и конструирования поведения человека, потенциально имеющихся у современного государства. Цифровой Паноптикон многократно усиливает эти возможности, принимая формы синоптикона, ба-ноптикона, краудсорсингового паноптикона, суперпаноптикона. Будучи метафорой власти, Паноптикон представляет собой комплекс управленческих, организационных, технико-технологических и биополитических решений, реализуемый во вполне конкретных программах надзорного капитализма, социального рейтинга (социального кредита), государства безопасности и биобезопасности. Именно эти «аватары» цифрового Паноптикона будут рас-

смотрены в предлагаемом читателю «сиквеле» ранее опубликованной статьи.

Жизнь в цифровом Паноптиконе

Современный мир предлагает новые впечатляющие версии цифровых Паноптиконов, которые идут дальше по пути наблюдения, надзора и контроля за человеком. На основе данных наблюдения они стремятся видоизменять, конструировать поведение индивида. Таковыми, в частности, являются: надзорный капитализм (англ. Surveillance Capitalism, термин введен Ш. Зубофф); система социального кредита; новая нормальность и парадигма биобезопасности, о которых пишет Дж. Агамбен; подобным потенциалом обладает цифровая валюта центрального банка (CBDC или Central Bank Digital Currency). В настоящее время этот финансовый регулятор проходит апробацию. Так, цифровая найра, или eNaira, используется сейчас в рамках пилотного проекта в качестве расчетной единицы и одновременно фактора, призванного стимулировать определенное социальное поведение в Нигерии.

Надзорный капитализм. В первую очередь следует обратиться к примеру надзорного капитализма, блестяще проанализированного Шошаной Зубофф [3]. Надзорный капитализм — особый этап развития капиталистических экономик, неразрыв-

но связанный со стремительным прогрессом в обработке информации, достигнутом IT-гигантами в начале XXI в. 2

Важнейшим следствием развития нового цифрового мира является то, что homo dictyous (Н. Криста-кис, Дж. Фаулер), т. е. «сетевой человек», испытывает социальное давление сети и трансформируется под ее влиянием. Совершенно справедливо Ш. Зубофф, исследуя «социальную физику» А. Пентленда, производную от радикального бихевиоризма Б. Ф. Скиннера 3, отмечает, что «Пентленд прибегает к ярлыку Homo imitans, чтобы передать тот факт, что именно мимикрия... определяет человеческое существование... мы рождены, чтобы подражать друг другу. весь человеческий род чувствителен к социальному

давлению как эффективному средству изменения поведения» [3, с. 566-567]. В простейшем случае это давление выражается в том, что «всякий раз, когда я проверяю свою почту или количество отзывов в моем блоге, я подобен крысе в опытах Скиннера по выработке условных рефлексов» [7, с. 318].

Надзорный капитализм в качестве новейшей разновидности капитализма максимально эффективно использует возможности трансформации поведения человека под воздействием сигналов, стимулов и подкреплений, исходящих от искусственно сконструированной техногенной среды. «Надзорный капитализм в одностороннем порядке претендует на человеческий опыт как на бесплатное сырье для превращения его в данные о человеческом поведении.

2 После того как тренды оптимизации капиталистического предприятия и предельной рационализации в управлении в XX в. стали повсеместными, возник разрыв между капиталом и трудом. Сознательный отказ от курса на предельную эффективность, предполагавший поддержку работника и одновременно потребителя, перестал считаться целесообразным. В рамках того явления, которое Ш. Зубофф обозначает как «второй модерн», в капиталистическое производство вовлекается желание индивида быть индивидуальностью, иметь неповторимый стиль, вкус, имидж. Здоровая тенденция быть личностью превращается в стремление «из кожи вон лезть», чтобы жить полноценной жизнью. Цифровые технологии, для которых эффективность, оптимизация и рационализация являются имманентными благодаря математическим принципам, лежащим в их основании, устремляются к поиску новых возможностей извлечения прибыли. Неожиданно обнаруживается «поведенческий излишек» — массив данных, который можно обработать и продать заинтересованным клиентам. На этом пути возникает надзорный капитализм. Он основан на сборе, анализе и использовании намеренно накапливаемого массива данных пользователей интернета. Надзорный капитализм предстает как этап развития капитализма, в рамках которого IT-компании создают инструментарий, позволяющий достичь крайней степени эффективности в получении прибыли за счет довольно точного знания о потребностях, желаниях, образе жизни и поведении индивида. Безусловно, речь идет о незначительной горстке IT-гигантов, обладающих мощным научным и технологическим потенциалом, а также административным ресурсом, позволяющим реализовывать свои планы. Надзорный капитализм, «обогащая» «выхлоп данных», не только стимулирует потребление, но и подталкивает к поведению и образу жизни, гарантирующему прибыль для капитала. Эксплуатация желания жить «полноценной жизнью», предугадывание и потакание желаниям потребителя, стимулирование образа жизни в погоне за полноценностью, прицельная точность в индивидуальном предложении товаров и услуг, гарантированно соответствующих потребностям и желаниям потребителя, — все это способствует интенсификации экономических процессов, характерных для надзорного капитализма.

3 Б. Ф. Скиннер развил идеи методологического бихевиоризма Дж. Уотсона и учения И. П. Павлова о рефлекторной природе психофизиологических процессов, придя к заключению, что «бихевиоризм — это не наука о человеческом поведении, это скорее его философия» [4, с. 7]. Исследуя «деликатную область» человеческого поведения, он пришел к пониманию особого значения «оперантного обусловливания», в процессе которого «поведение, помогающее достичь желаемого, становится более вероятным. поведение подкрепляется его последствиями, и по этой причине сами последствия называются „подкрепляющими факторами“» [4, с. 55]. Скиннер различал положительное и отрицательное подкрепления, безусловно предпочитая первое. «Существует два вида подкрепления: положительное и отрицательное. Положительное подкрепление — это нечто желанное для субъекта. Отрицательное подкрепление — это то, чего субъект хочет избежать. Поведение, которое уже проявляется, пусть даже нерегулярно, всегда можно закрепить с помощью положительного подкрепления» [2, с. 8]. Полагая, что «единственное, что имеет значение,- это повседневное счастье и надежное будущее» [5, с. 254], что «наше богатство — это наше счастье» [5, с. 255], Скиннер стремился к модификации общественных отношений на основе положительного подкрепления поведения людей исходя из их личных предпочтений, интересов, склонностей. Свою антропологическую доктрину о природе воли, свободы, достоинства, ценностей; о значении подкрепления; о возможностях конструирования поведения человека и проектирования культуры Скиннер изложил в «По ту сторону свободы и достоинства» [6]. В утопии «Уолден 2» (Walden Two; название отсылает к автобиографической повести «Уолден, или Жизнь в лесу» Г. Торо) описал общину, построенную на началах позитивного подкрепления, минимизации власти, насилия и наказания. В частности, устами персонажей утопии Б. Ф. Скиннер утверждал: «Итак. если в нашей власти создать любую ситуацию, которая нравится человеку, или устранить любую ситуацию, которая ему не нравится, мы можем контролировать его поведение. Когда он ведет себя так, как мы хотим, мы просто создаем ситуацию, которая ему нравится, или устраняем ту, которая ему не нравится. В результате вероятность того, что он снова будет вести себя подобным образом, возрастает, чего мы и добиваемся. Технически это называется „позитивным подкреплением“» [5, с. 244]. Значение позитивного подкрепления в «Уолден 2» граничит с религиозным откровением: «„И мне нравится играть в Бога!.. В конце концов, даже Иисус Христос считал себя Богом!“. Его тон был почти набожным. Он говорил так, словно Иисус был его уважаемым коллегой, чьи технические открытия он высоко ценил. <.> «Что такое любовь, — сказал он, пожав плечами,- кроме другого названия для использования положительного подкрепления?» [5, с. 281-282]. Именно идеи Б. Ф. Скиннера о принципиальной конструируемости поведения человека, а через конструирование поведения — детерминации сознания, легли в основу многочисленных модальностей цифрового Паноптикона.

Хотя часть этих данных используется для улучшения продукта или услуги, остальное объявляется проприетарным поведенческим излишком, передается передовым производственным процессам, известным как „машинный интеллект“, и перерабатывается в прогнозные продукты, предсказывающие, что вы сделаете прямо сейчас, в ближайшем или более отдаленном будущем...» [3, с. 17].

Основанием надзорного капитализма становится извлечение и анализ поведенческого излишка — электронного следа, оставляемого человеком в сети. Полученные данные позволяют моделировать поведение человека, делать прогнозы и торговать на рынке фьючерсов человеческого поведения. Этому способствует специально созданная техногенная среда. В новейшем исполнении Internet of Things (IoT) приближается к модели Дж. Парадизо, в которой происходит «исчезновение интернета», что понимается как исчезновение видимых надзорноаналитических элементов сети, растворение IoT в привычной для человека среде, предугадывание «желания» сетевыми алгоритмами, точно откалиброванными под каждого пользователя. «Без „всепроникающей сенсорной среды“, — пишет Паради-зо, — „когнитивные двигатели этого повсеместно подключенного мира глухи, тупы и слепы и не могут правильно реагировать на события реального мира, которые они стремятся дополнить“. повсеместная компьютеризация бессмысленна без повсеместных органов чувств, которые поставляют пищу для компьютерных вычислений» [3, с. 272]. Важной стороной надзорного капитализма становится теоретически разработанная А. Пентлендом «социальная физика» 4, которая представляет собою основанную на скиннеровских идеях конструирования поведения средствами подкрепления статистически обнаруженную и технически отслеживаемую палитру вариаций поведения человека, приспособленную к биокапиталистической логике максимализации эффективности в извлечении выгоды из индивидуальных поведенческих стратегий. Одновременно, это современная форма биополитики, основанная на производстве потребителя с использованием передовых достижений цифровой среды. «Оцифровка» человеческого поведения и формирование прогноза на основании «выхлопа данных» позволяют осуществлять «добычу реальности» (reality

mining), открывающую перспективу предсказуемого управления людьми на основании их индивидуальных цифровых следов, историй и траекторий, которые «рисуют более точную картину нашей жизни, чем все, что мы можем поведать о себе сами. Цифровые следы — это летопись нашего поведения, составляемая по мере того, как оно происходит» [8, с. 547].

Государство в рамках надзорного капитализма моделирует ситуацию бентамовского Паноптикона. Но если И. Бентам предлагал универсальное надзорное учреждение, в котором за счет манипуляций с неочевидностью наблюдения фабрикуется взгляд невидимого Бога, то современная версия цифрового Паноптикона, поэтически изображаемая А. Пентлендом как «взгляд с высоты Бога», универсальнее. Для А. Пентленда новая цифровая реальность, позволяющая «взглянуть с высоты Бога на самих себя» имеет своей целью «компьютеризированное общество, где наша взаимная видимость становится привычной средой, где мы подстраиваемся друг к другу, создавая основанные на подражании социальные закономерности, которыми можно манипулировать, чтобы добиться слияния, как и предполагает логика машинного улья. <...> Самое важное, что этот инструментарий позволяет тем, кому доступен взгляд с высоты Бога, изменять поведение остальных» [8, с. 556, 564].

Социальный рейтинг (социальный кредит). Надзорный капитализм является новейшей версией паноптического капитализма, за которым стоят современные (чаще — американские, шире — «западные») IT-гиганты. Параллельно в Китае разработана и реализована всеобъемлющая система «социального кредита». В то время как на Западе «основные инструментарные мощности принадлежат крупным надзорным капиталистическим фирмам, и государство, чтобы получить доступ к той власти, к которой оно стремится, должно действовать в согласии с этими фирмами и через них», «в китайском контексте командовать парадом будет государство, и это будет не рыночный, а политический проект, машинное решение, которое формирует новое общество автоматизированного поведения для гарантированных политических и социальных исходов.» [3, с. 513]. Вместе с тем, как бы ни отличались Запад и Восток, их «культуры и политические системы, имеющие-

4 Алекс Пентленд следующим образом определяет цель разработанной им социальной физики: «Социальная физика стремится понять, как поток идей и информации переходит в поведенческие изменения» [8, с. 17]. Пентленд, полагая, что обществом правят подобные «вихрям» потоки идей, стремится средствами социального давления управлять социальным обучением людей, стимулировать их поведение и тем самым способствовать целенаправленному формированию угодных проектировщикам такого социального мира ценностей и социальных норм. Привлечение мощных вычислительных возможностей современной техники позволяет собирать и анализировать статистические данные, определять флуктуации потоков идей и математически точно управлять общественными процессами, прививая и распространяя желаемые модели поведения.

ся... свидетельства китайских инициатив в области социального кредита передают логику надзорного капитализма и создаваемой им инструментарной власти. китайских пользователей оцифровывают, классифицируют и ставят в очередь на составление прогнозов, и ровно то же самое происходит и с нами (т. е. на Западе, так как автор — Шошана Зубофф — американка. — Д. П.)» [3, с. 512].

Система социального кредита, как и надзорный капитализм, нацелена на надзор и наблюдение, благодаря результатам которого поощряется / не поощряется, сохраняется / конструируется определенный тип поведения индивида. «Система отслеживает «хорошее» и «плохое» поведение в различных сферах финансовой и социальной деятельности, автоматически назначая наказания и награды, чтобы решительно толкать поведение в направлении «укрепления честности» в экономической, социальной и политической жизни. » [3, с. 506]. В результате для каждого «поднадзорного» участника проекта формируется «файл, накапливающий данные из открытых и частных источников <...> с возможностью поиска по отпечаткам пальцев и другим биометрическим характеристикам» [3, с. 506].

Уже в 2015 г. Центральный банк Китая запустил пилотный проект, в ходе которого ряд ведущих IT-компаний Китая занялись разработкой программного обеспечения для системы персонального кредитного рейтинга. Компания Ant Financial предложила систему под названием Sesame Credit. Алгоритмы Sesame Credit занимаются оценкой покупок, затрат на образование и развлечения, ранжируют социальные связи. Рейтинговая система «гарантирует, что плохим людям в обществе будет некуда пойти, в то время как хорошие люди могут передвигаться свободно и безо всяких помех. Те, кто заработал высокий рейтинг, получают награды и поощрения» [3, с. 508]. Пользователи системы свидетельствуют о неполной прозрачности критериев, при помощи которых «теневой текст» рейтинговой системы начисляет кредитные баллы. Имели место случаи внезапного понижения рейтинга и ситуации, когда рейтинг начинал резко снижаться из-за того, что само понижение рейтинга приводило к разрыву социальных связей с людьми, которые, точно «прокаженного», опасались человека с низким рейтингом.

Испытание системы социального кредита доказало, что она работает достаточно эффективно. Под влиянием бонусов и ограничений, которые использует система социального кредита, происходит трансформация поведения, направление которой можно в известной степени регулировать (например, влиять на уровень лояльности, понижать уровень критики в сети, влиять на траты, связанные с со-

мнительными привычками и т. д.). Реальные ограничения в виде отказов на продажу билетов, выезд за пределы определенной территории и т. п. заставляют менять шаблоны поведения.

Результаты эксперимента впечатляют. «Китайское правительство, похоже, понимает, что власть достается владельцам средств изменения поведения. Именно владельцы устанавливают поведенческие параметры, которые определяют гарантированные результаты <. > Роль бихевиористского бога, владеющего теневым текстом и определяющего график подкреплений, и формируемые им способы поведения возьмет на себя государство. Свободу променяют на знание, но это будет государственное знание, с помощью которого государство будет не извлекать прибыль, а продлевать свое собственное существование» [3, с. 509, 513].

Одним из эффективных инструментов, органично дополняющих концепцию социального рейтинга, является цифровая валюта Центрального банка (CBDC или Central Bank Digital Currency). Эта финансовая возможность заключает в себе две взаимосвязанные опции: быть средством платежа и быть средством стимулирования определенного типа социального поведения.

Цифровая валюта Центрального банка, будучи электронными деньгами, предназначена для осуществления финансовых операций (платежи, переводы и т. п.). Однако цифровая валюта Центрального банка, особенно если она становится основным финансовым инструментом, вытеснившим прочие фиатные деньги и криптовалюту, может быть успешно интегрирована в программы социального рейтинга. Тогда цифровая валюта как единственное доступное средство приобретения материальных ценностей и оплаты услуг может быть связана с определенными формами подкрепления того или иного поведения, связанного с финансовыми тратами. Например, можно стимулировать более / менее рациональное расходование имеющихся средств. Можно установить пределы трат или, напротив, стимулировать траты, закрепив срок, после которого предоставленные банком средства обнулятся. Гипотетически можно представить адресное установление ограничений на объем, способы, направления, место, время расходов, возможность / невозможность накопления средств на счету; доступный перечень услуг и товаров. Например, возможно установление ограничения на продажу алкоголя сверх жестко определенного лимита лицу, имеющему склонность к злоупотреблению им. Или возможен отказ на продажу бензина лицу, допустившему ряд нарушений ПДД или достигшему установленного потолка потребления топлива за определенный период, и т. д. Потенциально можно привязать

цифровую валюту к определенным локациям и торговым точкам, где и только где можно совершать траты. В случае критического понижения социального рейтинга можно блокировать счет до особого предписания контролирующих социальных органов. Облегчается контроль за выдачей адресных субсидий и иных выплат, которые можно потратить только на определенные нужды. Легко установить параметры трат на определенные мероприятия (командировка, отпуск, покупка автомобиля в рамках диапазона, соответствующего социальному статусу, и т. д.). Поскольку цифровым деньгам можно будет задать адресно различные параметры использования, постольку можно стимулировать различные формы поведения и социального действия, корректируя их в направлении общественно поощряемой нормы. Цифровые деньги, увязанные с определенным набором социальных программ, соответствующих возрасту, полу, социальной категории граждан, правовому статусу, законопослушности, лояльности и т. п., становятся не просто деньгами, но еще и льготой, привилегией, талоном, допуском к определенному благу, дозволенным (не дозволенным, приостановленным) координатором социальной программы, распространяемой на обладателя цифровых денег. Безусловно, этот инструмент, как и весь инструментарий социального рейтинга, имеет как положительные, так и отрицательные стороны. Такие импликации цифрового Паноптикона способны воспитывать, прививать социально одобряемые привычки, корректировать поведение. Однако эти средства могут превратить личность в конструкт по заданным извне лекалам, лишая свободы и автономного проектирования собственного будущего. Оценка возможностей применения таких технологий, как и скрытого инструментария надзорного капитализма, требует самого пристального изучения. Широкое распространение подобных технологий надзора и контроля должно быть ограничено довольно ясными представлениями о пределах вмешательства в конструирование поведения человека.

«Новая нормальность» и государство биобезопасности. Понятие «новая нормальность» ворвалось в жизнь вместе с пандемией коронавирусной инфекции COVID-19. Под новой нормальностью стали понимать жизнь в соответствии с установленными государственной властью новыми правилами поведения, ограничениями и запретами, целью которых являлась целенаправленная минимизация возможности распространения инфекции и последовательное преодоление пандемии. В широком смысле слова, под новой нормальностью стали понимать любой новый социальный порядок, с одной стороны, установленный и поддерживаемый властными полно-

мочиями, с другой стороны, порывающий с привычным образом жизни в том или ином отношении, неизбежный и необратимый. Следует отметить, что «в период пандемии требование безопасности выступило основной характеристикой качества жизни, существенно ограничив пространство свободы и самореализации индивида» [9, с. 87]. Возникший во время пандемии как защитная мера «санитарнополицейский биополитический режим воспроизводит эволюцию мер защиты от инфекций, пройденную человечеством, с существенной поправкой на достижения современной науки, в первую очередь проявившие себя не столько в ходе разработки вакцин, сколько в получении статистических данных; обработки полученной информации и формировании математических моделей, определяющих стратегии реагирования на распространение инфекции; а также в широкомасштабном применении технологий слежения, контроля, допуска, эксклюзии индивидов, в зависимости от их ковид-статуса и эпидемической обстановки» [9, с. 89]. Особое внимание в период новой нормальности здоровью и безопасности позволило Джорджо Агамбену концептуализировать эту ситуацию как утверждение парадигмы «государства биобезопасности» (the new paradigm of biosecurity) [10]. Полномасштабное применение цифровизации в ходе пандемии позволяет нам рассматривать государство биобезопасности и, шире, новую нормальность, как модальность цифрового Паноптикона.

Дж. Агамбен полагает, что государство биобезопасности стало развитием идеи «государства безопасности», возникшего после 11 сентября 2011 г. как парадигма борьбы с террористической угрозой. Следует вспомнить, что Ж. Деррида характеризовал американскую внешнюю политику после 11 сентября 2001 г. как аутоиммунную реакцию [цит. по: 11, p. 75]. Эта во многом саморазрушительная агрессия, явившаяся продолжением предшествующей политики холодной войны, обрушила всю мощь военно-полицейской машины на нового врага — международный терроризм, который мыслился одновременно и как внешний, и как внутренний враг. В целях обеспечения безопасности государства был принят «Uniting and Strengthening America by Providing Appropriate Tools Required to Intercept and Obstruct Terrorism Act», — вступивший в силу в 2001 г. нормативный правовой акт, широко известный как USA PATRIOT Act. Это документ, призванный сплотить, укрепить и наделить юридическими инструментами США перед лицом террористической угрозы. Этот (по духу) закон чрезвычайного времени существенно расширил полномочия специальных служб и ограничил гражданские права и свободы. Последствия применения USA PATRIOT

Act значительны. В частности, были сформированы (в США, а далее — в каждом государстве, имеющем достаточный уровень технического развития) специальные программные инструменты сбора, обработки и накопления информации, позволяющей предотвратить террористическую угрозу. Скандал, вызванный дезавуированием деятельности АНБ

Э. Сноуденом, раскрыл масштабы проникновения государства в пространство частной жизни, связанного с системой мер, прямо или косвенно одобренных обществом, направленных на пресечение угроз безопасности государства. Эти события позволили Дж. Агамбену убедительно обосновать концепцию, согласно которой новым номосом земли в послевоенное время стал лагерь с характерным набором инструментов контроля и надзора [12; 13].

«Государство безопасности» получило свое развитие в форме, которую Дж. Агамбен обозначает как «парадигма биобезопасности». В результате «то, что американские политологи называют Security State, государством безопасности, основанном на борьбе с терроризмом, теперь уступило место парадигме управления, которую мы можем назвать биобезопасностью, основанной на сохранении здоровья» [14, с. 59]. Агамбен подчеркивает, что «биобезопасность потенциально превосходит по эффективности и всеобъемлемости все известные нам формы управления людьми». Рассматривая события пандемии коронавирусной инфекции COVID-19, он отмечает, что эти события практически повсеместно продемонстрировали, что «стоит возникнуть угрозе здоровью, люди без раздумий соглашаются на ограничение своих свобод, на что они никогда бы не пошли в прошлом. Это привело к парадоксу: прекращение всех социальных отношений и политической деятельности представляется как образцовая форма гражданского участия» [14, с. 60].

Предысторию событий недавней пандемии подробно рассматривает Патрик Зильберман [15]. Он отмечает, что во многом неожиданное окончание холодной войны, связанное со стремительным распадом СССР в 1991 г., привело к непредвиденному эффекту: мощные аналитические центры, столкнувшись со схлопыванием реальной угрозы, взялись за осмысление иного рода опасностей, обладающих смертоносным потенциалом. Аналитики переключили свое внимание с явных и доказанных угроз на неуловимые. Конкретный анализ интересов, намерений и возможностей противников уступил место новым методам оценки, основанным на сценариях. В рамках освобождения стратегического мышления от «тирании правдоподобия» любой, в том числе даже самый маловероятный риск, стал считаться достойным внимания. Возобладала тенденция отказа от релевантной оценки вероятностей тех или иных

событий в пользу просчета реализации «наихудших сценариев» [15, с. 17]. «Непредсказуемость, нестабильность, неопределенность — эти идеи теперь занимали центральное место в новом мышлении, подпитываемом постоянным обменом между реальностью и вымыслом» [15, с. 20]. Мир неожиданно стал вновь неуютным, опасным и уязвимым.

На складывавшуюся новую парадигму существенное влияние оказал художественный вымысел. «Билл Клинтон, заядлый читатель, поглощал все, что связано с терроризмом... Президент Билл Клинтон заинтересовался проблемой биотерроризма в 1997 г., прочитав „Событие кобры“ (The Cobra Event)» [15, с. 5] — роман Ричарда Престона, описывающий гипотетическую биотеррористическую атаку на США. Таким образом, внезапно возникший вакуум реальных угроз, исправно функционирующие мощные аналитические центры, задачей которых является ликвидация уязвимостей, переключение внимания на гипотетические угрозы в логике развития наихудших сценариев вызвали к жизни отработку стратегии противодействия основанной на вымысле биотеррористической операции против США. В дальнейшем этот кейс сформировал тщательно разработанные программы, протоколы, методы и способы реагирования на угрозы биобезопасности как в отношении отдельного государства, так и на региональном и планетарном уровне.

Медицинские и организационнные меры непрерывно совершенствовались на фоне реальных вызовов лихорадки Эбола, атипичной пневмонии, птичьего и свиного гриппа, биотеррористических операций с использованием бацилл сибирской язвы в качестве биологического оружия. Финансирование структур, отвечающих за биобезопасность, возрастало. Исследования все убедительнее доказывали многообразие и смертоносность потенциальных угроз. Когда грянула пандемия COVID-19, планетарные медицинские службы, правительства и наднациональные координирующие структуры встретили ее во всеоружии рекомендуемых организационных, санитарных, гигиенических и, собственно, доступных медицинских мер, исходя из восприятия возникшей угрозы в логике наихудшего сценария, т. е. как чрезвычайной опасности, угрожающей человечеству.

Отсюда комплекс мер, направленных на формирование «барьерной» среды, блокирующей перемещения в пространстве; меры изоляции заболевших; особый порядок захоронения умерших; непрерывная модернизация протоколов лечения больных; организация особых зон лечения; активный и во многом экспериментальный поиск действенных вакцин; координация усилий в планетарном масштабе. Но, пожалуй, важнейшее, что мы можем

вынести из рассмотрения этой проблематики, заключается в том, что «парадигма биобезопасности» является, по преимуществу, инструментарием социального реагирования на угрозу, и лишь во вторую очередь — арсеналом собственно медицинских средств противодействия болезни. Среди социальных инструментов (изоляция, дистанцирование, массовый переход работников, где это возможно, в он-лайн режим) наиболее современными явились средства, связанные с возможностью наблюдения за здоровьем людей при помощи персональных гаджетов, а также средства анализа массивов данных в интернете, что позволяло прогнозировать развитие ситуации и оперативно реагировать на возникающие тенденции.

Заложенная на этапе, предшествующем обозначенным событиям, «идея упреждающих действий» и даже так называемая «профилактическая агрессия» [15, с. 20], выдвинутая еще Диком Чейни в 2001 г., сыграли свою роль во время пандемии.

Широкомасштабное и беспрецедентное реагирование на угрозу (возможно, переоцененную) стало возможным благодаря особому статуса объекта этой угрозы в современном мире — индивидуальному здоровью и жизни. Дж. Агамбен полагает, что «биобезопасность — это государственный инструмент, который является результатом соединения новой религии здоровья и государственной власти с чрезвычайным положением» [14, с. 8]. Оценивая биобезопасность как «самый эффективный в истории Запада» инструмент контроля, при котором «если существует угроза здоровью, люди готовы принять такие ограничения свобод, о которых они и не могли подумать ни во времена двух мировых войн, ни при тоталитарных диктатурах» [14, с. 8-9], Дж. Агамбен обнаруживает, что основанием парадигмы биобезопасности является «медицинская религия». Сетуя на то, что «наше общество больше не верит ни во что, кроме голой жизни», Дж. Агамбен утверждает, что наука и медицина в рамках парадигмы биобезопасности «действовали как своего рода религия, чьим божеством является голая жизнь» [14, с. 17, 62]. В итоге в этой модели отношения к жизни и друг другу в обществе сформировались квазирелигиозные установки, в рамках которых «светская власть должна обеспечить, чтобы литургия медицинской религии, которая сейчас совпадает со всей жизнью, пунктуально соблюда-

лась на практике. Сразу же бросается в глаза то, что это культовая практика, а не рациональная, научно обоснованная потребность... все наше существование превращалось в обязанность быть здоровыми» [14, с. 50] 5.

Драматизируя ситуацию, Дж. Агамбен утверждает, что «медицинская религия без колебаний перехватила у христианства апелляцию к эсхатологии, которую оно оставило». Однако «подобно капитализму и в отличие от христианства, медицинская религия не предлагает перспективы спасения и искупления. Напротив, исцеление, которого она стремится достичь, может быть только временным, так как злой бог, вирус, не может быть устранен раз и навсегда, напротив, он постоянно изменяется и принимает новые, вероятно более опасные, формы», в результате чего «парадигма биобезопасности не является временной» [14, с. 51, 52, 60]. По логике Дж. Агамбена, именно «медицинская религия», порождающая «обязанность быть здоровым», является драйвером самого широкого надзора за населением, от которого требуется выполнение разнообразных медицинских предписаний (вакцинация, дистанцирование, изоляция, профилактический осмотр и т. д.). Все это приводит к развитию особой модальности цифрового Паноптикона, непосредственно влияющего на поведение, образ жизни и мировоззрение людей. Для Дж. Агамбена это означает, что «„прежний мир“, как мы сейчас начинаем его называть, больше не может существовать. В этом, как и во всяком смутном предчувствии, конечно же, есть религиозный элемент. Здоровье заменило спасение, биологическая жизнь заняла место вечной жизни. <...> Поддержание любой ценой голой жизни, абстрагированной от социальной, является наиболее ярким фактом нового культа, установленного медициной в качестве религии» [14, с. 94, 63]. Пожалуй, со многими выводами Дж. Агамбена можно и не согласиться, но то, что технологии надзора и контроля, возникшие в ходе пандемии, продолжат существовать и во времена без пандемии, сомневаться не приходится.

Так, К. Шваб и Т. Маллере (Thierry Malleret) в «Covid-19: The Great Reset» (в переводе на русский «Covid-19: Великая Перезагрузка» («Великая перезагрузка» в названии работы также переводится и как «Великое Обнуление», и как «Великий Сброс») [16] в рамках развиваемой модели «капитализма заинте-

5 Тему «обязанности быть здоровым» Агамбен поднимает настойчиво и многократно. Для него «голая жизнь — это не то, что объединяет людей, а скорее то, что ослепляет и разъединяет их». «В буржуазных демократиях каждый гражданин имел „право на здоровье“; сейчас это право без ведома людей превращается в юридическую обязанность в отношении собственного здоровья, которая должна быть исполнена любой ценой». Парадигма биобезопасности стремится «максимально усилить доверие институтам власти, порождая своего рода гражданскую сверхответственность, при которой налагаемые обязательства представляются как свидетельство альтруизма, а сам гражданин уже не то чтобы имеет право на здоровье (health safety), а становится юридически обязанным быть здоровым (biosecurity)» [14, с. 17, 55].

ресованных сторон» (англ. Stakeholder Capitalism) 6 , призванного сочетать интересы корпораций и персонала, собственников и работников, капитала и труда, предлагают не отказываться и даже широко распространить опыт пандемии в отношении социального дистанцирования, работы на дому, ограничений в перемещении в пространстве, использования гаджетов для контроля за потенциальными опасностями, обязательности медицинского контроля за здоровьем. Сочетая проблематику экономии ресурсов, экологической безопасности, перманентной угрозы пандемии и необходимости нахождения баланса между властью и населением, трудом и капиталом, капитализм заинтересованных сторон поддерживает ограничения и требования, характерные для чрезвычайной ситуации пандемии. В этом формате логика государства биобезопасности становится доминирующей и универсальной, а чрезвычайное положение и характерные для него методы регулирования — перманентными.

Заключение. Выход есть!

Итак, реализация комплекса управленческих, организационных, технико-технологических и био-

политических решений, которые обобщенно мы обозначили как «цифровой Паноптикон» идет полным ходом. Опробуются различные проекты. Они оказываются эффективными в области наблюдения, надзора, контроля и даже конструирования поведения индивидов. Однако, несмотря на то что «принятие» цифрового Паноптикона является практически свершившимся делом, как представляется, это принятие возможно исключительно в границах, которые можно очертить рядом диспозитивов 7.

1. Цифровой Паноптикон в высшей степени предназначен для усовершенствования коллективной памяти человечества, но существует необходимость того, чтобы были реализованы оговоренные и обязательные условия, при которых Паноптикон не сохраняет определенную информацию и ее следы. Паноптикон должен быть одновременно «памятлив», но «забывчив». Человек обладает правом на забвение 8.

2. Цифровой Паноптикон должен быть как «зряч», так и «слеп». Он обладает превосходящими воображения возможностями наблюдать. Его зрение обращено вовне и вовнутрь, он полиграфичен во всех

6 «Капитализм заинтересованных сторон» опирается на концепцию ESG (Environmental, Social and Governance), стремясь к одновременному решению экологических, социальных и управленческих проблем. Провозглашается, что «основной целью компаний больше не может быть только безудержная погоня за финансовой прибылью; теперь они обязаны служить всем заинтересованным сторонам, а не только тем, кто владеет акциями» (с. 172; процитировано по русскому переводу книги, см.: URL: https://vladimir-bezborodov.m/2021/12/04/msskij-perevod-knigi-klaus-shvab-tem-manere-covid-19-the-great-reset-kovid-19-veHkij-sbros-perezagruzka/ (дата обращения: 11.06.2024)). Итоги пандемии и необходимость изменять капиталистическую экономику исходя из идей экологического активизма, экономии планетарных ресурсов, безопасности и биобезопасности, а также социальной справедливости составляет основное содержание «капитализма заинтересованных сторон»: «Пандемия не оставляет в залах заседаний советов директоров сомнений в том, что отсутствие соображений ESG способно... поставить под угрозу жизнеспособность бизнеса. Поэтому ESG будет более полно интегрировано и внедрено в основную стратегию и управление компанией. Поощрение доброй воли сотрудников и общества будет ключевым фактором укрепления репутации бренда. Все чаще компаниям придется доказывать, что они хорошо относятся к своим работникам, приветствуя улучшенную практику труда и уделяя внимание здоровью и безопасности, а также благополучию на рабочем месте. Компании будут придерживаться этих мер не обязательно потому, что они действительно «хорошие», а скорее потому, что «цена» отказа будет слишком высока с точки зрения гнева. как инвесторов-активистов, так и социальных активистов.. Похоже, что чем более восприимчивым становится мир к широкому набору макрорисков и проблем, тем больше необходимость в принятии капитализмом заинтересованных сторон и стратегий ESG. Эссе, написанное в апреле 2020 г. Лео Стрином, влиятельным судьей в корпоративной Америке, подчеркивает необходимость изменений в корпоративном управлении: «Мы снова расплачиваемся за систему корпоративного управления, в которой не уделяется должного внимания финансовой устойчивости, созданию устойчивого благосостояния и справедливому отношению к работникам. Слишком долго власть фондового рынка над нашей экономикой росла за счет других заинтересованных сторон, особенно работников». По мере того, как вопросы безопасности, оплаты труда и льгот становятся все более важными, повестка дня капитализма заинтересованных сторон будет набирать актуальность и силу» [16, с. 173-176].

7 Под понятие диспозитива подпадают любые идеи, которые наделены «способностью захватывать, ориентировать, определять. контролировать и гарантировать поведение. мнения и дискурсы живых людей» [17, с. 29]. Поскольку цифровой Паноптикон является в указанном в тексте смысле слова метафорой, постольку, используя троп олицетворения, наделяющий неодушевленные предметы человеческими свойствами, припишем ему ряд антропоморфных свойств, которые мы, дабы не сбивать читателя с толку, поместим в кавычки.

8 Как отмечает А. В. Антипов, «для возможности управления данными вводится понятие „право на забвение“». Это право человека на удаление своих персональных данных, если они были добровольно (или нет) размещены в интернете. Оно представляет собой возможность менеджмента данных их создателем. В настоящее время на это способны в основном посредники в виде платформ, на которых размещается информация: социальные сети устанавливают правила приемлемого и неприемлемого контента. Модерация данных их создателем позволит расширить границы информационной автономии субъекта. Согласно мысли создателей концепта, „информационная автономия или самоопределение означает контроль над личной информацией, т. е. право человека на определение того, какая информация о себе будет раскрыта, кому и с какой целью“. Информационная автономия становится содержанием права на забвение и позволяет человеку самостоятельно определять границы допустимого вмешательства и распространения личной информации» [18, с. 37-38].

смыслах слова и обладает аналитическими возможностями «додумывания», «осмысливания», поиска корреляций и закономерностей. Однако цифровой Паноптикон должен быть слеп к тому, что не выходит за рамки обыденного характера повседневных взаимодействий между людьми, за рамки нормы. Это требует установления «красных линий», которые цифровой Паноптикон не должен переходить. «Пелена неведения» необходима для того, чтобы человек ежесекундно не находился перед взором «Великого Открытого Комитета Мирового Трибунала» (The Great Open Committee of the Tribunal of the World [19, с. 48]). Издержки культуры отмены демонстрируют, насколько быстро технически оснащенное многочисленное высокоорганизованное интерактивное сообщество способно перейти в режим карающей «чрезвычайки», что влечет правовой, нравственный и коммуникационный коллапс. Человек имеет право на ошибку.

3. Цифровой Паноптикон способен видоизменять поведение, привычки, сознание и мировоззрение индивида. Он в определенном смысле «конструирует» человека. Именно поэтому требуется ограничение этой функции Паноптикона. Цифровой Паноптикон должен и «конструировать», и «сохранять». Если Паноптикон эффективно контролирует и направляет индивида, исподволь влияя на принимаемые решения, то он становится поводырем, мало-помалу лишая воли, свободы, нравственного выбора, права жить своей собственной жизнью. Человек имеет право быть собою 9.

4. Цифровой Паноптикон обладает возможностями влиять на правосознание индивида. Он «поощряет» законопослушное поведение и «наказывает» издержками человека, совершившего проступки (во многом системы социального рейтинга построены именно на этом механизме положительного и отрицательного подкрепления поведения, заимствованного из искусства дрессировки и прекрасно описанного в радикальном бихевиоризме Б. Ф. Скиннера). Незабывающий, зрячий, трансформирующий Па-

ноптикон искушает возможностью оптимизации социальной жизни на путях постоянного повышения планки требований (как правовых, так и моральных) к индивиду. Соблазн правотворчества под надзором искусственного Ока Всевышнего в системе «право — минимум нравственности» (В. С. Соловьев), когда итерация за итерацией изменяется право, имея целью якобы усовершенствование нравственного сознания индивида, может привести к противоположным последствиям. Человек, как это ни парадоксально, имеет право на несовершенство. Паноптикон может способствовать правотворчеству, но его использование должно быть нацелено на человекосоразмерное право и требования к индивиду. Паноптикон призван содействовать развитию правосознания индивида и рассчитан на «здоровое правосознание» (И. А. Ильин) среднестатистического законопослушного гражданина. Цифровой Паноптикон должен быть «правомерен» и «человекосоразмерен».

5. Паноптикон в высшей степени способен «взвесить, измерить и признать легковесным» 10, однако этот доступный Паноптикону в отношении человека биополитический инструментарий отбора / отбраковки, инклюзии / эксклюзии, например, в форме возможной бессрочной банниции, порождает безжалостность, бесчеловечность. Напротив, человек имеет право на милосердие. Паноптикон способен обнаружить преступления, правонарушения, проступки, но если позволить цифровому Паноптикону «наказывать» в соответствии с алгоритмическим расчетом без участия человека и его суда, то это путь, по которому в мир приходит «тотализирующая интенция» [21, с. 22] и расчеловечивание.

Невыполнение указанных условий возвращает нам неметафорическую реальность Паноптикона И. Бентама, а именно теперь — уже как планетосоразмерной тюрьмы. Принятие паноптической реальности возможно только при условии соблюдения права человека остаться человеком, а не превратиться в homo captivus (человека-узника).

9 Ш. Зубофф удачно формулирует для человека «право на жизнь в будущем времени» [3, с. 430]. С ее точки зрения, требуется «отвоевывать назад право на жизнь в будущем времени у влиятельных сил нового надзорного капитализма, решившего претендовать на одностороннюю власть над цифровым будущим <...> В конечном счете они (IT-гиганты — лидеры надзорного капитализма, — Д. П.) вынуждают разрабатывать чрезвычайно новаторские, но безусловно секретные новые способы вмешательства в наше поведение и изменения его ради надзорных доходов. Эти операции ставят под сомнение наше стихийное право на жизнь в будущем времени, то есть право действовать свободно от влияния незаконных сил, работающих вне нашего сознания, чтобы влиять на наше поведение, изменяя его в нужном направлении. Мы теряем чувствительность к этим вторжениям и к тому, как они деформируют нашу жизнь» [3, с. 82, 258].

10 Именно так говорится в Книге пророка Даниила. Современные гаджеты-палантиры вполне соперничают в этом отношении с Оком Всевышнего. Как откровенно высказывается один из создателей психометрии М. Косински: «Обычно для построения точного профиля вполне достаточно чего-то одного — ваших интересов в Фейсбуке, например, или истории посещений страниц из браузера. Достаточно десяти лайков (интересов), чтобы система смогла лучше распознать вашу личность, чем коллега по работе, а по 230-240 лайкам компьютер будет знать о вас больше, чем ваш супруг или супруга» (см.: URL: https://csef.ru/ru/politica-i-geopolitica/326/my-ne-zametim-kak-mir-zahvatit-iskusstvennyj-intellekt-7413 (дата обращения: 16.03.2024)). Его слова подтверждает Ю. Н. Харари: «Если вам случится триста раз лайкнуть в Facebook, его алгоритм сможет предсказывать ваши мнения и желания лучше, чем ваши муж или жена!» [20, с. 397-398].

Список источников

1. Чалдини Р. Психология влияния. М., 2022.

2. Прайор К. Не рычите на собаку! Книга о дрессировке людей, животных и самого себя. М., 2016.

3. Зубофф Ш. Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти. М., 2022.

4. Скиннер Б. Ф. О бихевиоризме. М., 2023.

5. Skinner B. F. Walden Two. Indianapolis/ Cambridge: Hackett Publishing Company, Inc., 2005.

6. Скиннер Б. Ф. По ту сторону свободы и достоинства. М., 2023.

7. Худ Б. Иллюзия «Я», или Игры, в которые играет с нами мозг. М., 2015.

8. Пентленд А. Социальная физика. Как Большие данные помогают следить за нами и отбирают у нас частную жизнь. М., 2018.

9. Попов Д. В. Vita COVIDa как биополитическая модальность жизни в пандемию // Социологическое обозрение. 2022. Т. 21. № 2.

10. Agamben G. Where Are We Now? The Epidemic as Politics Trans. V. Dani. Lanham, 2021.

11. Esposito R. Bios: Biopolitics and Philosophy. Translated and with an Introduction by T. Campbell. University of Minnesota Press. Minneapolis. London, 2008.

12. Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М., 2011.

13. Агамбен Дж. Homo sacer. Чрезвычайное положение. М., 2011.

14. Агамбен Дж. Куда мы пришли? Эпидемия как политика. М., 2022.

15. Zylberman P. Tempetes microbiennes Le monde transatlantique et les scenarios epidemiques (1998-2006) // XIe congres de l’Association française de science politique, Strasbourg, 2011. URL: https://www.afsp.info/archives/ congres/congres2011/sectionsthematiques/st23/st23zylberman.pdf (дата обращения: 07.06.2024).

16. Schwab K., Malleret T. COVID-19: The Great Reset, World Economic Forum: Forum Publishing, 2020.

17. Современная социальная философия : учеб. пособие / Ю.В. Бурбулис и др. ; под общ. ред. д-ра филос. наук, проф. Т. Х. Керимова. Екатеринбург, 2015.

18. Антипов А. В. Информационная автономия как основание права на забвение // Онтология и аксиология права : тезисы докладов и сообщений Одиннадцатой междунар. науч. конф. (Омск, 26-27 октября 2023 г.) / под ред. С. К. Бурякова. Омск, 2023.

19. Weissman J. The Crowdsourced Panopticon. Conformity and Control on Social Media. Lanham, Boulder, New York, London, 2021.

20. Харари Ю. Н. Homo Deus. Краткая история будущего. М., 2018.

21. Каспэ С. И. Свет и власть. Паноптикон как политическая форма и ее вариации // Социологическое обозрение. 2020. Т. 19, № 1.