CC BY
102
Вестник ПСТГУ
II: История. История Русской Православной Церкви.
2009. Вып. 11:2 (31). С. 135-141
Церковное подполье ХХ века
КАК ПРЕДМЕТ ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Беглов Алексей. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в
СССР. М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, «Арефа», 2008. 352 с.
Борьба против Русской Церкви, предпринятая безбожным государством в ХХ в., по своим масштабам и количеству жертв превзошла все гонения, когда-либо происходившие в истории христианства. Поименный список прошедших через аресты, тюрьмы и лагеря, а также расстрелянных по причине принадлежности к Православной Церкви давно превысил цифру в 30 тыс. человек и, как ожидается, будет расти дальше1.
Представляется вполне естественным появление исследований, открывающих новые пласты истории христианского мученичества и исповедничества. Отдельным разделом данной темы является вопрос о способах выживания Церкви в условиях режима, поставившего себе целью ее уничтожить. Одним из таких способов, как и в первые века христианства, стал уход в подполье.
К настоящему времени один из стереотипов относительно катакомб состоит в том, что церковное подполье состояло исключительно из представителей движений, оппозиционных митрополиту Сергию (Страгородскому). Кроме того, современная деятельность организаций, именующих себя «катакомбными», привела в некоторой степени к дискредитации этого понятия. Появление стереотипов и мифов о катакомбах не представляется удивительным, если учесть ситуацию, в которой организовывалось церковное подполье. Кроме того, до нас дошла только малая часть катакомбного наследия. Поэтому изучение внутренней жизни церковного подполья представляется делом, с одной стороны, очень важным, а с другой стороны, весьма непростым. Действительно, почему катакомбные общины после войны стали вырождаться в секты? Почему в отличие от 1920—1930-х гг. в послевоенный период не возникло нового мощного катакомбного движения?
В связи с вышеизложенным представляется весьма отрадным появление труда, который отражает историю возникновения и существования церковного
1 См.: Емельянов Е. 30 000 за Христа пострадавших в Базе данных ПСТГУ. Анализ подвига русского народа // Материалы Международной научной конференции «1917-й: Церковь и судьбы России. К 90-летию Поместного Собора и избрания Патриарха Тихона». М.: ПСТГУ, 2008. С. 221-231.
подполья, а также отвечает на вопросы, связанные с его существованием, а затем и упадком. Таким трудом стала монография кандидата исторических наук Алексея Львовича Беглова «В поисках “безгрешных катакомб”». Церковное подполье в СССР».
Монография состоит из введения, двух частей, эпилога и приложений.
Во введении А. Л. Беглов вносит ясность относительно используемой терминологии. Автор справедливо отмечает, что термин «катакомбы» с 1940-х гг. постепенно стал идеологизироваться и применяться к движениям, оппозиционным Московской Патриархии (с. 10). Результатом стало то, что к «катакомбам» одни, как, например, протоиерей Глеб Каледа, стали относить нелегальные общины вообще, а другие, как историк из РПЦЗ И. А. Андреев, — не только общины нелегальные, но и оппозиционные Московской Патриархии (с. 11). Автор обращает внимание на то, что смысл понятия «катакомбы» трансформировался в сторону оппозиционности именно в послевоенные годы. Действительно, если изначально термин «катакомбы» имел положительное, церковное значение, то впоследствии стал применяться к организациям, имеющим весьма косвенное отношение, как к катакомбному движению, так и к Церкви вообще. Среди таких групп А. Л. Беглов называет «Богородичный центр», а также суздальскую группу Валентина Русанцова.
Представляется правильным, что автор в своем исследовании старается не касаться вопросов юрисдикционной принадлежности того или иного подпольного монастыря или прихода (с. 12).
Гонения претерпевали все — и те, кто признавал митрополита Сергия главой Российской Церкви, и те, кто отказывался считать его таковым. Для коммунистов и те, и другие были врагами, с которыми рано или поздно следовало покончить. А потому разделения в Русской Церкви, часто провоцировавшиеся безбожными властями и выгодные им, не должны служить поводом для обличений и обвинений в «расколе» или «неканоничности». Кроме того, в 1920—1930-е гг. существовали нелегальные общины в юрисдикции митрополита Сергия и вполне легально существовали приходы, оппозиционные Московской Патриархии. Благодаря такому подходу А. Л. Беглову удалось избежать многих острых углов и предупредить недовольство со стороны защитников тех или иных церковных движений.
В первой части своего исследования А. Л. Беглов рассматривает церковное подполье в свете политики советского государства в 1920—1930-е гг. По мнению автора, началом отсчета государственно-церковных отношений следует считать определение Московского Собора от 2 декабря 1917 г. «О правовом положении Православной Российской Церкви», в соответствии с которым за Российской Церковью закреплялось первенствующее положение среди других исповеданий. Данное постановление явилось предложением в адрес новой власти о формах сотрудничества и обязательствах сторон. Однако большевики это предложение отвергли, издав известный Декрет от 2 февраля 1918 г. «О свободе совести и религиозных обществах», причем «каждому пункту соборного определения соответствовал раздел декрета, урезавший права религиозных организаций». В результате Церкви было фактически отказано в праве на существование в новом государст-
ве (с. 32). Начиная с 1922 г. власть способствует созданию обновленческогорас-кола, объявленного законным. Согласно решению московского трибунала от 8 мая 1922 г., Патриаршая Церковь вообще была объявлена нелегальной, что в терминологии того времени имело значение неблагонадежности. Легализация, которой удалось добиться митрополиту Сергию (Страгородскому) в 1927 г., также не смогла до конца решить данную проблему. Власть скоро показала, что будет пользоваться легализацией, как оружием против Церкви. Изданное в апреле 1929 г. постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях», сужало границы легальности. За пределами легального существования оказались монашество, образование, благотворительность, хозяйственная деятельность, а также масса незарегистрированных приходов. Впоследствии границы легального становились все более и более узкими (с. 34). Еще один удар по Церкви нанесли массовые репрессии против духовенства и закрытие храмов в конце 1920—начале 1930-х гг. По мнению А. Л. Беглова, именно эти факторы «расширили сферу церковного подполья» (с. 35). Еще одним фактором, увеличившим количество подпольных приходов, стало массовое закрытие церквей во второй половине 1930-х гг. (с. 65).
Согласно подсчетам автора, число монахов и монахинь из закрытых большевиками монастырей в 1920-е гг. составляло около 30 тыс. человек, не считая послушников и послушниц. Эти монашествующие не исчезли, а в большинстве своем разошлись по тайным монастырям, которые автор делит на две группы. Первая группа — небольшие «домашние» монастыри, состоявшие из монахов закрытых монастырей. Вторая группа — это монастыри, созданные изначально как подпольные (с. 42—44).
Автор обращает внимание, что в условиях гонений вокруг подвижника мог образоваться смешанный монастырь, то есть состоящий из мужчин и женщин. Другой особенностью подпольных монастырей могло быть то, что некоторые насельники до конца жизни не имели пострига. В принципе, это не мешает нам считать этих людей монахами, ведь по словам преподобного Ефрема Сирина не одеяние и даже (!) не пострижение делают человека монахом, «но небесное желание и Божественное житие»1. Бывало так, что насельники монастырей работали в государственных учреждениях (с. 46).
Сколько существовало таких монастырей, неизвестно — монашествующие хранили тайну, а потому известно только небольшое количество монашеских общин. Так, например, один из монастырей на Тянь-Шане, действовавший с 1943 г., был замечен с самолета только в 1951 г. Монастырь был разгромлен, а его насельники приговорены к тюремному заключению (с. 51). Некоторые монастыри так и не были раскрыты. Известно, что насельники монастыря архимандрита (позже епископа) Гурия (Егорова) впоследствии влились в состав легальных монастырей.
В условиях катакомб существовали не только приходы и монастыри, но даже учебные заведения. Закрытая большевиками Московская Духовная академия продолжила свое существование при московских храмах. Свои лекции в
2 Св. Ефрем Сирин. Общие уроки о подвижнической жизни // Добротолюбие. Т. 2. М.: Ефимов, 1895. Репр. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. С. 451.
подполье читали профессоры И. В. Попов, С. С. Глаголев, протоиерей Иоанн Смирнов, священник Павел Флоренский и другие. Среди окончивших подпольную академию известны имена иеромонаха (впоследствии епископа) Вениамина (Милова) и священника Василия Надеждина, потомки которого сохранили даже полученный им диплом о присуждении ему степени кандидата богословия (с. 52—57).
Говоря об осведомленности Московской Патриархии о подпольных приходах и монастырях, автор далек от мысли утверждать, что все эти организации могли управляться из единого центра (с. 77). Однако имеются сведения о том, что епископы, подчиненные Московской Патриархии, всячески содействовали возникновению катакомбных монастырей и общин (с. 75).
Автор обращает внимание на то, что подполье, как лояльное митрополиту Сергию, так и оппозиционное, использовалось большевиками как повод для уничтожения Церкви. Архиереев нередко обвиняли в связях с монастырями. Тайные монастыри представители власти объявляли «опорными пунктами для диверсантов». При этом органы выискивали связь с зарубежными центрами, например митрополитом Антонием (Храповицким) или папским престолом (с. 37).
Говоря о способе выживания в условиях гонений, А. Л. Беглов говорит о двух путях, наметившихся с 1930-х гг., — «конформистском» и «радикальном». Избравшие первый путь соглашались работать в советских учреждениях и на предприятиях, причем это не всегда зависело от отношения к митрополиту Сергию (Страгородскому). Такой путь предлагал, например, своим духовным чадам архимандрит Серафим (Батюков), оппозиционно настроенный в отношении Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Внешне ведя светский образ жизни и даже добиваясь высоких постов, например в науке, такие люди оставались глубоко воцерковленными. Иеромонах Иоанн (Вендланд) (впоследствии митрополит), будучи преподавателем Среднеазиатского индустриального института, летом выезжал в геологические экспедиции, куда брал и своих духовных чад в качестве специалистов или подсобных рабочих. Во время таких походов в пещерах совершались литургии (с. 79—80). Немало было и тайных монашеских постригов. Архимандрит Игнатий (Лебедев) советовал духовным чадам «монашествовать в сердце» и во избежание преследований всегда пользоваться мирским, а не монашеским именем, даже на исповеди. Митрополит Иоанн (Вендланд) вспоминал, что скрывал свою церковность даже от собственной матери (с. 83).
Совершенно иной путь избрали изоляционисты, категорически отказывавшиеся от работы в советских учреждениях. Если в 1920-е гг. такой путь был совместим с жизнью легальных приходов, то начиная с 1930-х гг. эта группа перемещается в катакомбы. В таких общинах, как правило сельских, были сильны эсхатологические настроения. Кроме того, по мнению автора, на идеологию этих групп повлияло возникновение обновленческого раскола («церкви лукав-нующих»), к которому со временем стали причислять митрополита Сергия и его сторонников.
А. Л. Беглов справедливо отмечает, что если представители первого пути значительно обогатили русскую культуру, с 1950-х гг. дали Церкви немало свя-
щеннослужителей и церковных деятелей, то представители второго пути создали свою субкультуру и приобрели «маргинальные формы» (с. 98).
Хотя разделение на разумных «конформистов» и фанатиков-радикалов представляется для 1930-х и даже 1940-х гг. несколько упрощенным, следует согласиться, что в целом развитие катакомб пошло именно двумя этими путями. С тем, что путь изоляционизма со временем приводил к сектантству, согласились и переговорные комиссии Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви3.
Вторая часть исследования А. Л. Беглова посвящена существованию церковного подполья в условиях 1943—1953 гг.
Говоря о причинах временного ослабления гонений, автор монографии ставит на первое место стремление И. В. Сталина использовать Церковь в решении внешнеполитических планов (с. 107). Действительно, хотя политика властей в отношении Церкви в середине 1940-х гг. смягчилась, власти не планировали ее полного освобождения. Особых распоряжений, которые ограждали бы Церковь от будущих гонений, также не принималось. Постановления по церковным делам выносились с формулировкой «впредь до особых указаний не препятствовать...».
Однако временное изменение политики в отношении Церкви, по мнению автора монографии, напрямую отразилось на жизни церковного подполья, представители которого теперь могли регистрироваться и переходить на легальное существование. Тогда же было принято предложение Г. Г. Карпова «в целях борьбы с нелегальными церковными группировками. пойти на расширение сети действующих церквей до двух-трех на район» (с. 119).
Понятно, что легализоваться в тех условиях могли только общины, согласные признать юрисдикцию Московской Патриархии. Попытки враждебных Патриархии приходов узаконить свое существование, как правило, не приводили к положительным результатам (с. 156). Однако бывало и так, что масса прихожан покидала своих пастырей-оппозиционеров, если поблизости начинал действовать легальный приход Московской Патриархии. Известны случаи, когда в оппозиционные приходы специально направляли священников из Московской Патриархии (с. 157).
Данный период автор рассматривает как период новых манипуляций с границами легальности. Так, например, Церкви в годы войны было временно позволено заниматься благотворительностью, хотя к концу войны власти стали пресекать такие случаи, расценивая их как «вербовку населения» (с. 162). Другим примером манипуляции с границами легальности стали паломничества. В годы войны с целью получить от Церкви дополнительные средства власти не препятствовали паломничествам к святым местам. Однако с конца 1940-х гг. позиция власти изменилась, и паломничества стали вновь совершаться нелегально. Представляется интересным тот факт, что архиереи Московской Патриархии со своей стороны также боролись с паломничеством к местам, не почитаемым Цер-
3 См.: Комментарий к совместному документу Комиссий Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви «Об отношениях Церкви и государства» // Церковный вестник. 2005. № 13—14 (314—315).
ковью, так как в таких местах вели проповедь представители оппозиционных Патриархии движений (с. 240). С 1949 г. власти запретили проведение крестных ходов кроме пасхального (с. 177, 187).
С большим трудом к концу 1940-х гг. Московской Патриархии удалось легализовать производство богослужебных предметов, хотя своей типографии у нее так и не появилось, а издания ее подвергались жесточайшей цензуре (с. 169).
Особое место в работе занимает вопрос о подпольном служении легальных священников Московской Патриархии, которые посещали незарегистрированные общины. Священный Синод всеми силами пытался узаконить практику разъездов патриархийных священников во избежание распространения сектантства. Однако коммунистическое руководство не пошло Церкви навстречу, обосновывая это тем, что борьба с сектантством «будет только разжигать религиозность» (с. 175).
Вполне естественно, что в условиях временного ослабления гонений перед многими вставал вопрос о возможном выходе из подполья. Такой выход, подразумевавший подчинение Московской Патриархии, устраивал не всех. По подсчетам А. Л. Беглова (на примере Рязанской области), в середине 1940-х гг. о лояльности Патриархии заявило около 2/3 нелегальных общин. В качестве отдельной группы, воссоединившейся с Московским Патриархатом, исследователь выделяет общины, считавшие своим лидером епископа Афанасия (Сахарова) (с. 215—216).
Что касается общин, отказавшихся признать власть Патриарха Московского, то они, по словам исследователя, в скором времени стали все больше деградировать. Автор приводит немало примеров проявления этого вырождения (заочные крещения и венчания, замена богослужений суточного круга акафистами, причащение святой водой, а то и кровью духовного лидера и проч.) (с. 204—205). С вырождением оппозиции, если речь идет о послевоенных годах, в принципе нельзя не согласиться, как нельзя отрицать и сектантского духа во многих з «катакомбных» движениях. К словам А. Л. Беглова можно добавить также, что в оппозиционных кругах вместо уничтоженных большевиками архиереев стали появляться сомнительные личности, не имевшие апостольского преемства, как, например, Серафим Поздеев или Геннадий Секач.
И все же до описанных автором крайностей доходили не все послевоенные катакомбные общины. Некоторым движениям довольно долго удавалось сохранять видимость православия. Именно для этих общин в Зарубежной Церкви и был в 1982 г. рукоположен епископ Лазарь (Журбенко). В связи с этим хотелось бы пожелать автору при последующих изданиях книги упомянуть и об этой группе оппозиции, дожившей до наших дней, так как правильная оценка ее духовного состояния позволит быстрее уврачевать данный раскол.
Ценным для будущих исследователей представляется и проведенный А. Л. Бегловым анализ причин, по которым не сформировалось сильного катакомбного движения в послевоенные годы. Автор исследования видит одну из главных причин в хрущевской политике, подорвавшей социальную основу села «укрупнением» колхозов и превращением крестьянина из хозяина в «сельского пролетария». Немалую роль сыграла здесь и урбанизация (с. 245—246).
Однако церковные катакомбы все же выполнили свою миссию. Представляется абсолютно верным утверждение автора о том, что «именно подполье оказалось главным способом сохранения церковной жизни, которая не могла существовать в легальных условиях» (с. 73, 234).
Особую ценность работы представляют приложения — документы по истории катакомбного движения, а также сведения о состоянии легальных и нелегальных общин в различных регионах России.
Катакомбное движение является частью истории Русской Церкви и истории нашего Отечества. При этом история катакомб таит в себе еще немало загадок. Важно, чтобы в вопросах, связанных с церковной жизнью, не было белых пятен. Остается надеяться на то, что пробелы в этой области будут со временем ликвидированы, в том числе и благодаря книге А. Л. Беглова «В поисках “безгрешных катакомб”», а также новым трудам исследователя, которых мы с нетерпением будем ждать.
А. А. Кострюков
